Глава двенадцатая
1
Давайте-ка я подсуну вам еще одну запись. Это документ особого рода. О происхождении его я не хочу распространяться и советую вам не очень любопытствовать по этому поводу. Это магнитная запись разговора, сделанная при помощи последних достижений электроники конца прошлого века; смешно, не правда ли? Собеседники, надо полагать, надеялись, что их не слышат, и были достаточно откровенны. То, что такая запись сделана, никого не изумит. Меня удивляет другое: что с этой аппаратурой удалось подобраться на необходимое расстояние к людям, к которым вообще без предварительной договоренности подойти невозможно: схлопочете пулю, и дело с концом. Не могу найти иного объяснения, чем следующее: кому-то, находящемуся на том же уровне, что и участники разговора – и, возможно, и принимающему в нем участие, – по каким-то причинам было нужно иметь запись происходившего – и он ее организовал. Никому рангом пониже это оказалось бы не под силу. Это ведь надо не только подобраться и записать; надо еще и благополучно унести ноги – а кроме ног, и наработанный материал. Мне же, в свою очередь, стоило немалых трудов раздобыть копию. Но это опять отвлечение в технологию ремесла, а я уже обещал этого не делать.
Идентифицировать голоса я, к сожалению, пока не смог; займусь этой увлекательной работой на досуге – когда он у меня появится. Разговор тут воспроизводится, естественно, в переводе на русский.
Вот такая интересная запись.
«Господа, боюсь, что назрела наконец необходимость кардинально решить вопрос, который долгое время откладывался. Как вы, безусловно, догадываетесь, речь идет о судьбе нефти. Если в ближайшее время добыча и продажа крови земной не будет сосредоточена в одних руках, строжайше квотирована, если не будет установлен нормальный порядок в ценообразовании, то предсказания пессимистов о скором истощении залежей – во всяком случае, поддающихся сколько-нибудь рентабельной разработке – окажутся весьма недалекими от истины».
Второй голос – в нем ощущается раздражение:
«Чистой воды чепуха. Нам не грозит истощение. Гораздо актуальнее – всемирный потоп вследствие глобального потепления. Пока еще не найден способ выбрасывать излишки тепла в мировое пространство – производство энергии на планете необходимо регулировать. И это действительно можно делать лишь при сосредоточении всего контроля за добычей нефти в – условно говоря – одних руках. В этом смысле я совершенно согласен с глубокоуважаемым коллегой».
Третий – негромкий и, я бы сказал, вкрадчивый:
«Думаю, что не ошибусь, если скажу, что возможна глобальная катастрофа пострашнее тех, какими нас тут только что пугали. Это, как вы понимаете, мировая экономическая катастрофа. А она неизбежно наступит, если мы начнем искать какие-то силовые решения экономических проблем».
Первый:
«Не помню, чтобы я или кто-либо другой говорил о силовых методах. Ни в коем случае. Все должно развиваться естественным – или как бы естественным путем».
Новый голос – с некоторым оттенком сварливости, принадлежащий, судя по тембру, человеку явно немолодому:
«Иными словами, вы предлагаете создать нефтяную – даже не монополию, а сверхмонополию? Это самоубийственно!»
«Не надо бояться слов. Когда больной ложится на операционный стол, хирург становится сверхмонополистом во всем, что касается здоровья пациента. Но это не пугает людей, нуждающихся в такого рода вмешательстве. В нашем же случае больна планета; болезнь носит экономический характер, лечение же не обойдется без политических методов, поскольку нефть давно уже стала основой политики. Но политики, в основе которой не будет лежать применение силы. Я не исключаю, разумеется, отдельных эпизодов, я говорю об основе».
Второй:
«Я с интересом услышал бы, каким способом вы попытаетесь подчинить одной дирижерской палочке нефтяные источники Америки, России и Ближнего Востока. Меня очень огорчает, что сам я не вижу такой возможности».
Третий:
«И где будет находиться дирижер: в Вашингтоне? Москве? Или, допустим, Александрии либо Эр-Рияде?»
Первый:
«Что касается способа, то он крайне несложен, хотя и потребует определенных усилий. Все осуществимо при помощи так называемых курковых реакций. Иными словами – при помощи минимальных воздействий уже существующие весьма значительные силы направляются в нужном направлении. Так строятся, скажем, гидростанции: человек не создает водного потока – он лишь отводит его в нужную точку и в дальнейшем – регулирует. Силы в мире есть. Остается только приступить к их регулированию».
Сварливый:
«Любопытно было бы узнать – какую силу уважаемый коллега имеет в виду?»
Первый:
«Обозначу ее одним словом: ислам».
При первом прослушивании я подумал, что на этом запись и кончилась – настолько продолжительной оказалась пауза. И хотел уже было выключить воспроизведение, но тут голоса зазвучали снова; видимо, время понадобилось совещавшимся для того, чтобы основательно обдумать услышанное.
Второй голос:
«Если я правильно понял, вы хотите передать мировое руководство Ближнему Востоку?»
Первый:
«Ничего похожего я не предлагал – и не собираюсь».
Второй:
«В таком случае боюсь, что я вас не понял».
Третий:
«Не вы один».
Сварливый:
«Надеюсь, что не Вашингтону? Его влияние в мире и так уже превысило пределы разумного. Тем более что в мире Америку не любят: по сравнению с прочими, она вызывающе сильна, богата и эгоистична».
Первый:
«Совершенно с вами согласен. Но дяди Сэма я в этой роли не вижу. Кроме прочего, хотя бы потому, что в наступающем столетии у него возникнет – или усилится – множество собственных проблем, которыми ему и придется заниматься».
Второй:
«Вы же не хотите сказать, что рассчитываете на Москву?»
Третий:
«Надеюсь, что нет. Строить на руинах всегда сложнее – и дороже, – чем на новом месте. Россия сегодня – это руины великой державы. Тогда уж лучше Китай…»
Первый:
«Я думал над этим. Исламизация Китая потребует столетий: их много, да и – они гораздо консервативней в массе. Кроме того, все последние столетия Китай лишь более или менее удачно перенимает; Россия же создавала свое, и во многих случаях очень удачно. Их несчастье в том, что у них много воров и мало опытных организаторов и реформаторов; но уж, во всяком случае, они не консервативны, хотя порой и кажутся такими. А что касается нынешнего их положения, то оно как раз таково, в каком мы нуждаемся: они с удовольствием ухватятся за протянутую руку, в особенности если ощутят, что рука эта крепка и протягивают ее без злого умысла».
Сварливый:
«Но тут умысел как раз налицо».
Первый:
«Но не злой – поскольку никто не будет его скрывать. Да и результат в конечном итоге будет в их пользу».
Второй:
«Я все же не вполне понимаю: почему для решения наших проблем нужно привести весь мир – или большую часть его – к одному знаменателю?»
Первый:
«Потому что для решения глобальных задач нужно прежде всего если не всеобщее духовное единство, то, во всяком случае, единство большинства. Я не вижу иного способа добиться его».
Третий:
«Ну хорошо, допустим, с Россией как-то можно уладить…»
Первый:
«Просто: дать денег и контролировать. При их колоссальных потенциях…»
Третий:
«Я не перебивал вас. Останемся в рамках приличий. Я хотел сказать: пусть ислам, которому вы так симпатизируете, проникнет в Россию; но каким путем вы протащите его в Америку?»
Первый:
«Вы прекрасно знаете, как я отношусь к исламу; однако, если вы наблюдаете – допустим, извержение вулкана, то вовсе не обязательно любить его, чтобы признать, что оно действительно происходит. Можно, разумеется, и не замечать его; не исключаю, что жители Помпеи стояли именно на такой позиции. Кроме того, у вас не совсем ясное представление об исламе в России: там и сегодня десятки миллионов мусульман, да и, кроме того, ощутимо влияние ислама с юга, со стороны бывших колоний империи. Что же касается Америки, то усиление ислама в ее пределах – прежде всего среди афроамериканцев – будет являться одной из серьезных проблем в наступающем веке. А усиление ислама на евроазиатском материке неизбежно вызовет ощутимый резонанс в Западном полушарии».
Второй:
«Легко сказать: дать денег. Нужно очень много денег. Кто даст? И под чьи гарантии?»
Первый:
«Даст исламский Восток. Потому что от этих денег выиграет Россия, но и сам ислам – тоже, и не только в военном и политическом отношениях, но и в деле собственного единства. Что же касается гарантий, то это уже подробности, которые нужно еще разработать, однако основную гарантию можно назвать уже сейчас: не словесная, а практическая готовность России идти навстречу».
Сварливый:
«Хорошо, предположим, что все так и произойдет. Но где уверенность в том, что Россия, в политическом и военном отношении возглавив исламский мир, – а если я верно уловил вашу идею, именно об этом вы и говорите, – восстановит и еще усилит свой статус сверхдержавы, получив при этом контроль над большинством мировых запасов нефти, – где уверенность, повторяю, что она будет проводить именно ту разумную политику сбережения планеты, от которой мы и начинали танцевать? Не ударит ли им в голову сознание собственного сверхмогущества, как это уже произошло с Америкой?»
Первый:
«Резонный вопрос. Пока могу ответить лишь вот что: по моим наблюдениям, политика своеволия идет, как ни странно, не столько от сознания силы, сколько от стоящей перед властями необходимости подчеркивать, что они у власти по праву сильнейших и мудрейших. Иными словами, как бы это ни казалось смешным – от республиканского строя. Власть имущим гораздо легче, когда они эту власть получают, как говорится, по божественному праву. Когда не надо проводить предвыборных кампаний и обороняться от собственного ближайшего окружения. И если – предположим на минуту – в России реставрируется монархия – не самодержавная, конечно, а нормальная современная демократическая монархия, именно так, – то ожидать с ее стороны агрессивности, я полагаю, не придется: не будет борьбы лозунгов, поскольку не будет схватки претендентов на высший пост, ее заменит закон о престолонаследии. И если новый монарх поднимет знамя с надписью «Благополучие планеты», то не окажется никого, кто был бы вынужден провозглашать другие призывы. Вот так это мне представляется».
Сварливый:
«Вы желаете России прямо-таки бесконечного добра: сперва ислам, а потом еще и короля в придачу; дай Бог ей перенести все это. Можно подумать, что вы сами происходите оттуда!»
Первый:
«В какой-то степени: мои весьма отдаленные предки приехали туда, а через несколько поколений другие предки, менее отдаленные, оттуда уехали. Но я действительно желаю ей только добра; я никому в мире не желаю зла».
Второй голос:
«И вы полагаете, что все это обойдется без большой крови?»
Первый:
«Искренне в это верю и надеюсь».
Наступившее за этим молчание на сей раз действительно обозначило конец если не разговора, то, во всяком случае, записанной его части.
Но я так и не знаю – кем были эти люди, и каким образом эта запись попала в документы нашей команды. Или – бывшей команды.
