Все шло более или менее гладко. Отъезжая от стоянки, я не оглядывался; в этом не было никакой нужды, поскольку компьютер и так показывал, как выглядит движение у меня за спиной. Действительно, это смахивало на правительственный кортеж: шесть машин шли за мною как привязанные. Не в кильватерной колонне, разумеется, но с соблюдением и дистанции, и разбросанности по рядам – всего того, что требуется, чтобы не вызывать излишних подозрений. Тем не менее то был уровень подготовительного класса, и при желании я бы их достаточно легко стряхнул – но сейчас от меня требовалось как раз обратное.

На Кольце, сразу после правого поворота, я сбавил газ, прополз мимо троллейбусной остановки и остановился на ближних подступах к мосту. Стоянка тут запрещалась, даже остановка, но сейчас это играло в мою пользу. Я выдернул один из проводов зажигания, потом несколько раз повыл стартером, изображая неудачную попытку запустить движок, включил аварийные огни и вылез. Кортеж – за исключением одной машины – успел уже обогнать меня, и я краем глаза следил, внутренне усмехаясь, за их попытками как-то выбиться из потока, чтобы их не унесло вообще черт знает куда. Это привело к одному столкновению впереди, наверняка не случайному. А та машина, что успела затормозить, не доехав до остановки, стояла неподвижно; никто не выходил, ждали, видимо, действий с моей стороны. От перекрестка к ней уже медленно приближался милиционер. Дальнейшего я не видел: длинный троллейбус въехал на остановку, заслонив их от меня – но и меня от них, разумеется. Я использовал это мгновение, чтобы выскользнуть из машины – но опоздал на троллейбус, поскольку нельзя было дать им потерять меня из виду: наживка должна вести себя соответственно, трепыхаться – но никак не перекусывать леску. Да и вообще – это давно уже не мой уровень, подобная работа. И сейчас я, как и предполагалось, спокойненько пойду пешком по мосту, прикрывая лицо от особенно ощутимого над рекой ветерка…

Я и пошел. Позади едва уловимо даже для тренированного слуха стукнули два выстрела – через хорошие глушители. Я не оглянулся: стреляли не по мне. Да и прохожие – их на мосту была самая малость – не очень встревожились: Москва успела уже поотвыкнуть от повседневных обменов свинцовыми любезностями.

Все, что делаешь, надо стараться делать с удовольствием. Хотя мне не очень-то нравилось – перейдя реку, медленно смещаться по многолюдной Зубовской, зная, что сейчас одни охотятся за тобой, а другие – за этими охотниками, – раз другой возможности у меня сию минуту не было, стоило постараться и в этой обстановке извлечь из окружающего максимум удовольствия; может быть, даже больше, чем могла бы дать обычная прогулка в условиях полной безопасности и освобожденности от мирских забот.

Дни в этом году успели подрасти, но все еще смеркалось довольно рано, и на улицу понемногу оседали сумерки. Давно, очень давно не приходилось мне вот так бродить по Москве, радуясь и досадуя, узнавая и не узнавая. Отсюда, с тротуара, город показался мне вдруг совсем иным, чем из окна машины – тем более с какой-то из верхних эстакад. Может быть, потому, что раньше – десятилетия тому назад, когда приходилось вот так прогуливаться, – он и был другим. Небо над Москвой раньше было темным – разве что в облачную погоду нависал над ней темно-багровый купол отраженного света. Сейчас иначе было: мне показалось, что я попал в центр если не Галактики, то уж, во всяком случае, звездного скопления: наверху, в трудно определимой высоте, множество огней парило, поднималось, опускалось, свивалось в кольца, овалы и спирали, пересекавшиеся на разных высотах, в разных плоскостях, под самыми немыслимыми углами. Автомобильные и монорельсовые трассы, коридоры для вертолетов, выше – аэростаты регулирования; все это как бы опиралось на вертикальные ячеистые колонны света – многочисленные теперь московские башни, о которых я знал, но сейчас, отсюда, не взялся бы определить, где – какая из них. Стоило бы остановиться и просто постоять, глядя на этот неожиданный праздник света. Но останавливаться нельзя было, и чтобы не налетать поминутно на людей, пришлось опустить глаза до нормального уровня и идти, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания и рассчитывая на то, что чем темнее становится, тем в большей я нахожусь безопасности. Если бы только темнело! Но энергию на освещение улиц здесь, кажется, жалеть перестали. А если бы и выключили внезапно все фонари – одних только витрин с достатком хватило бы, чтобы в любом месте тротуара читать набранный нонпарелью текст.

Витрины невольно привлекали любопытство. Ассортимент предлагаемого на первый взгляд не очень изменился; англоязычная упаковка по-прежнему преобладала. Но названия фирм были уже не те, что пару лет назад, и человеку понимающему это говорило достаточно много: иные из фирм, располагавшихся и производивших товары в Штатах, давно уже принадлежали японцам, другие были перекуплены саудянами; с последними получалось и вовсе забавно: товары эти продавались в России, прибыль шла, предположим, в Эр-Рияд, откуда в виде кредитов и инвестиций возвращалась нынче в ту же Россию, образуя своего рода малый круг кровообращения. Этому можно было только радоваться.

Я продолжал шагать; все вокруг выглядело – ну, не то чтобы спокойно, однако, во всяком случае, – обычно, не было поводов падать на асфальт и отползать за укрытие. Минуты шли; вот уже и Смоленская площадь почти вся пройдена, и стало сказываться отсутствие привычки к пешим переходам: надоело топать по асфальту, стало казаться почему-то, что и воздух на Кольце тяжел и смраден, и слишком много пыли, а хилые пальмы стали просто раздражать – может быть, не они сами, но лишь мысль о том, в какую копейку вскакивает гражданам уход за ни в чем не повинными деревьями с октября по май – с установкой над каждой пальмой купола из бронестекла с центральным отоплением. Но на глупости у нас всегда сыщутся большие деньги, их только на умные вещи хронически не хватает.

Интересно; машина должна бы уже обогнать меня. Но ее нет. Что-то пошло не по диспозиции? Значит, надо менять схему.

Приняв такое решение, я, не останавливаясь, круто повернул назад, одновременно проверяясь на хвосты. Было вроде бы чисто. Во всяком случае, я беспрепятственно добрался до Смоленской – «новой» – станции метро и спустился. Почему-то там воздух был чище. Внизу, в конце среднего нефа, у стены, молился дервиш; около него собралась немногочисленная группа молодых ребят. Милиция в ту сторону не смотрела, и правильно: беспорядка никакого не происходило. Я тоже постоял, раздумывая: не съездить ли к новому комплексу, куда недавно перебрались наконец Пажеский корпус и Училище правоведения, уже лет двадцать, как отпочковавшиеся: первый – от Института международных отношений, второе – второе в прошлом веке называлось Академией общественных наук, но с тех пор сменило несколько названий и статусов. Интересно было посмотреть, как там устроили потомков современной элиты, ворья в законе и в беззаконии; но расхотелось вдруг. Кстати, и поезд подошел – вполне нормальный, бесшумный, с современной – индивидуальной автоматикой дверей, хотя еще и не сенсорной, как в Токио, допустим, или в Берлинском U-Bahn’e. Я вошел в вагон; место мне, как старшему, тут же уступили. Пора была торопиться на Киевскую, в гостиницу: там могли ждать меня вести о Наташе, а еще бы лучше – она сама, так что предостережением Иванова я решил пренебречь. Достаточно будет, если поведу себя внимательно и осторожно.

Как сказано в суре «Скот», айяте сто четырнадцатом: «Разве я пожелаю судьей кого-либо, кроме Аллаха?»