Глава 3
БЕГЛЕЦ
На ринге опять кого-то молотят, идет уже пятая схватка, и, судя по вою амфитеатра, публика заведена до предела, но мне туда не надо. Я иду к Маме Клаве, это совсем в другую сторону. Еще неизвестно, куда лучше. Что вдруг потребовалось Маме от скромного бойца Тима по прозвищу Молния?
Рабочий кабинет Мамы Клавы находится этажом выше, всего в трех минутах ходьбы, но я выбираю кружной путь по пешеходной галерее над крытым стадионом и иду все пять. А главное, на галерее есть одно место, откуда насквозь виден короткий коридор, ведущий к кабинету Мамы. Нелишне осмотреться, прежде чем совать голову в крокодилью глотку.
Кажется, чисто. Пуст коридор. На стадионе тренируется женская футбольная команда, стучат бутсы по мячам, но мне до них дела нет. Игрокам до меня тем более. Гм… а не впадаю ли я в паранойю со своим вечным страхом быть разоблаченным? В конце концов Саблезубый в больнице, Гойко подчистил запись того паскудного боя, да и телепортировал я на ринге самую-самую малость. Кто мог заметить? Одна секунда в Вязком мире — это в среднем полторы микросекунды в мире настоящем. Разница почти в семьсот тысяч раз! Плюс-минус два порядка.
Я прохожу точку, где шум амфитеатра над рингом «Смертельной схватки» сникает перед ревом трибун ипподрома, тоже входящего в спортивно-зрелищный комплекс. Там сегодня собачьи бега. Что-то тихо на удивление. Наверно, главные фавориты в программе не участвуют.
И все равно ипподром ревет громче амфитеатра, даром что вынесен из колоссального здания комплекса на вольный воздух. Там просто больше зрительниц.
Не знаю, искренне ли они предпочитают бега породистых барбосов дракам диких мужиков. Но это зрелище считается более благопристойным и пока не вызывает нареканий со стороны Совета Цензоров. Ни муниципального, ни федерального.
В короткий коридор — как в мышеловку. Не вижу никаких признаков того, что дверца может захлопнуться, однако предчувствие у меня скверное.
— Вызывали?
Так и есть, Мама Клава не одна. В ее кабинете уютно расположились еще трое: холеная подтянутая женщина средних лет в строгом дамском костюме и две женщины помоложе, одетые в одинаковые брюки и блузы. Та-ак. Совсем скверно. Штатское, но одинаковое — это мы проходили. Неистребимый стиль скорохватов из федеральной безопасности. Крепенькие девочки. Моментально дают себя знать потревоженные Тамерланом ребра. Ноют все сразу. Хором.
Мышеловки бывают разные. К сожалению, для мышей они гибельны в любом случае.
Мама Клава выглядит просто ужасно. Словно ее, а не Витуса только что вдрызг исколошматили на ринге. Аллергические пятна на ее лице налиты густым свекольным цветом. На какой-то миг я даже пугаюсь не за себя.
— Проходи, Тим…
Если уж влез в мышеловку такой конструкции, что не перешибает сразу пополам, — не ломись сразу назад. Сперва осмотрись.
— Ближе, ближе. — Холеная дама улыбается. Подхожу ближе. Весь внимание.
— А что, Тимофей Гаев, не засиделся ли ты здесь?
— А? — с бестолковым видом спрашиваю я, сонно моргая. Личина тупоумия — вечная моя выручалочка. И спохватываюсь, изобразив испуг, как всякий, кто не хочет получить электроразряд за неподобающее обращение: — О чем говорит госпожа?
Засиделся? На моей физиономии цепко сидит тупое недоумение: как я, эксмен, могу позволить себе сесть в присутствии настоящих людей без специального приглашения? Вернее, без приказа.
— Ты ведь прежде работал техником-метрологом в конструкторском бюро при заводе космической техники имени Савицкой? — ласково спрашивает холеная дама. Ее подручные молчат. — А до этого там же техником-наладчиком?
Киваю:
— Да, госпожа. Пять лет стажа, госпожа.
— А почему уволился?
— Меня уволили, госпожа. За профнепригодность.
Она и не ждет от меня иного ответа.
— Мы просмотрели твое дело. Ты напился пьян и вдребезги расколотил ценный прибор. Случайно, конечно. Поскользнулся при переноске. За что был подвергнут принудительным работам сроком на один месяц и уволен по отбытии наказания. После чего прижился здесь. Так?
— Так, госпожа.
— Тебе здесь нравится?
— Да, госпожа.
— И ты больше не позволяешь себе спиртного?
— Нет, госпожа. Ни в коем случае. Она улыбается.
— Почему? Ведь не секрет, что достать самогон в мужских кварталах — проблема решаемая. Усилиями нашей полиции и добровольной помощью сознательных эксменов средний срок действия самогонной точки снижен до двух месяцев, однако полностью искоренить эту заразу пока не удается. Тебе это не известно?
— Известно, госпожа.
— И ты хочешь сказать, что за последние полгода ни разу не употребил алкоголь?
— Точно так, госпожа. Кроме пива в разрешенном количестве, госпожа.
— Почему? Не хочется? Только честно.
— Как не хотеть, — тяжко вздыхаю я. — Но ведь нельзя же… В любой момент могут вызвать на ринг… на замену… вот как сегодня… хорош я буду… И вообще форму надо поддерживать…
— Госпожа, — напоминает она.
— Так точно, госпожа.
Она смотрит на меня с большим интересом, и этот интерес мне совсем не нравится.
— А скажи мне, Тимофей Гаев, он же Тим Молния, не было ли у тебя личной причины быть уволенным из конструкторского бюро?
— Э… простите, госпожа?
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — улыбается дама. — Ты был там на хорошем счету. Кое-какие твои идеи используются до сих пор. Дисциплинированный, думающий технарь. Красивый и здоровый спермодонор первого разряда… сексуально привлекательный для людей с атавизмами в психике… Верно?
Под ее взглядом в упор я стараюсь выглядеть уже не растерянным дебилом, а клиническим олигофреном. Может, она поверит, что на ринге мне вышибли последние мозги?
Верьте мне. Боец же. Уже полгода. С утолщенной по Ламарку лобной костью за счет мозгов.
Ага. Мечтай, мечтатель.
— Ты умный парень, Тимофей Гаев, — с удовольствием говорит дама. — Умный и осторожный. А при случае — решительный. Когда твоя непосредственная начальница проявила к тебе нездоровый сексуальный интерес, ты испугался. Когда же этот интерес стал чересчур настойчивым, ты не вообразил, будто кривая вывезет, а с помощью друзей провернул хитрую комбинацию, в результате которой был переведен в другой отдел. Когда же твоя бывшая начальница — не беспокойся, она сейчас на принудительном лечении — распалилась яростью и ждала только случая подставить тебя по-крупному, ты сумел это понять и упредил — украл технический спирт, надрался свинья-свиньей и расколотил прибор, вследствие чего вышел из опасной ситуации с наименьшими потерями. Умно. Глупцу, принявшему роль, от которой ты отказался, повезло куда меньше…
В этом сомневаться не приходится. Не хочется даже думать о том, какая участь уготована мужику, уличенному в сексуальной связи с настоящим человеком. Эксмен, ставший настоящим самцом, обречен и может считать себя счастливчиком, если уйдет в ничто без мучений.
Бедный глупый Шурка Костяков… Мир праху. А ведь предупреждали его, внушали открытым текстом, едва не кричали: не жди удава, кролик, беги во всю дурь — все равно куда, но беги! А он только вздыхал да демонстрировал тоскливую обреченность: куда, мол, убежишь…
Нет, не глупый он был. Просто нерешительный, с атрофированной волей. Типичный эксмен. Трудно такому не плыть по течению в мире, где все продумано и выверено за столетие до твоего рождения. Но даже в прекрасно зарегулированной реке встречаются опасные водовороты.
Можно верить, что течение само пронесет мимо. Можно не верить и грести. Разумеется, не против могучего потока — это бесполезно, — а наискось.
И тогда, быть может, водоворот останется позади.
— Ты знал об этом?
— Нет, госпожа.
— Ты не поддерживаешь связь со своими старыми товарищами?
— Нет, госпожа. А надо?
Похоже на невольную дерзость — от избытка простодушия. Уже зря. Моя маска врожденной тупости отваливается кусками, пора стряхнуть с себя ошметки.
Дама пропускает мою реплику мимо ушей.
— Почему ты не доложил куда следует о поведении своей начальницы?
— Кто поверит эксмену, госпожа? Возьмут только на заметку. Мне это надо?
Обе спутницы холеной дамы настораживаются — моя маска сброшена. Пусть думают, что под ней лицо.
— Не хочешь привлекать к себе внимание, Тим?
— Мне не нужны неприятности, госпожа.
— А работа тебе нужна?
— Кхм. Простите, госпожа?
— Мы собираемся предложить тебе работу, Тим. Новую работу, отчасти связанную с твоей основной специальностью и очень ответственную. Согласен обсудить детали?
Последняя соломинка для утопающего:
— Мама Клава?
На нее страшно смотреть. Нет, в данной ситуации она ничего не сможет для меня сделать.
— Молния у меня лучший боец, — хрипит она, бессмысленно пытаясь прикрыть крылом желтенького пушистика. Беспардонно врет, конечно: я вовсе не лучший боец в ее шоу. Даже в своей весовой категории.
Жаль, что у нашей квочки не стальные легированные крылья. Эти ястребы попросту не обращают внимания на Маму Клаву.
— Разве требуется мое согласие? — резонно спрашиваю я.
— Представь себе, нам желательно его получить, Тим. Повторяю: работа крайне ответственная, сложная… и, возможно, опасная. На такую работу не гонят из-под палки, на нее нанимают заинтересованных людей, подходящих по всем статьям. Ты подходишь. Мы намерены тебя заинтересовать. Все равно эта мордобойная контора, — следует кивок в сторону Мамы Клавы, — доживает последние дни, так что тебе прямой смысл подумать о будущем. У тебя здесь не осталось ничего ценного?
Подумав, качаю головой:
— Нет, госпожа, ничего. Но…
— Что «но», Тим?
Делаю судорожный вдох.
— Если это от меня зависит — я отказываюсь.
— Боишься риска, Тим?
— Предпочел бы обойтись без него, госпожа. Насколько это возможно.
Федеральная безопасность в секундной растерянности. Краем глаза замечаю, что Мама Клава уже не столь похожа на разлагающегося покойника, как полминуты назад. Что, мол, федералы, получили свое?
Она их просто плохо знает.
Углы рта холеной дамы трогает всепонимающая улыбка:
— Ты постоянно рискуешь на ринге, Тим. Ты участвовал в двух… да-да, в двух смертельных схватках без правил на потеху развлекающейся публики. Ты убил одного противника и покалечил другого, но и тебе досталось… Тебя ведь тоже могли убить, тем более учитывая твой тогдашний малый опыт, верно, Тим? Даже теперь, когда смертельные бои запрещены, ты рискуешь случайно получить на ринге травму, несовместимую с жизнью. Тебя ведь не сам риск пугает, верно? Ты по психологическому портрету не заядлый игрок, но все же игрок. Ты игрок рассудительный, поэтому предпочитаешь не играть там, где не видишь шанса выиграть. Сейчас ты, конечно, вообразил, что от тебя потребуют несуразно много, взамен чего посулят столь же несуразную оплату — чересчур громадную, чтобы имело смысл платить, когда проще убрать претендента по завершении его миссии. Не отпирайся, Тим, ты ведь подумал об этом?
Она читает мои мысли. Неужели у меня все на лице написано?
Стою столбом, молчу. Что вам надо от меня? Душу? Не продаю. Нечего там продавать — нет у меня души. Высунулась однажды, поглядела на мир и сбежала неведомо куда.
— Ты ошибаешься. Сейчас мы проедем в одно место, там тебе подробно растолкуют суть нашего предложения и дадут необходимые гарантии. Уверена, ты отнесешься к ним с предельным вниманием. Это, кстати, в твоих личных интересах.
— Ваш слуга, госпожа.
У меня снова деревянное рыло. Если уж от меня ничего не зависит — надо быть проще. Все равно что расслабиться и получить удовольствие.
С деревяшки можно снять стружку. Можно расколоть ее колуном. Можно сжечь. В любом случае деревяшка бессильна возразить — так, чтобы ее палач отказался от своего намерения. В лучшем случае она может воспользоваться неосторожностью палача и посадить ему занозу. Но это уже от крайности… пропадать, так с музыкой.
Холеная дама поднимается с кресла, идет ко мне, по-прежнему улыбаясь.
— Рада, что ты это помнишь, Тим. Хороший слуга исполняет приказы быстро и без раздумий. А потом искренне радуется справедливо полученной награде. Право, жаль, что ты пока еще не очень хороший слуга… Ты подвергаешь сомнению слова своих хозяев и не хочешь исполнять даже их просьбы, не говоря уже о приказах. Но ты захочешь… ты очень захочешь их исполнить, глупый эксмен Тимофей Гаев. Это совсем не трудно — заставить захотеть…
Она усмехается прямо мне в лицо:
— Не советую тебе телепортировать, Молния… Последнее, что я вижу в кабинете Мамы Клавы, — ее мясистое лицо с ярко пылающими багровыми пятнами, отпадающей челюстью и отечными веками, распахнувшимися сейчас до крайнего предела. Она начала понимать…
Я проваливаюсь в Вязкий мир и пытаюсь бежать в нем, чего нельзя делать, — вернее, можно, как можно делать все бесполезное. Лиловый кисель не понимает, когда сквозь него прут дуром, как лось через тайгу. Выигрыш в скорости ничтожный, зато сил тратится уйма. Ох как мне нужны сейчас эти силы!..
Медленнее, кретин, медленнее! Не паникуй. Все равно до танка тебе далеко, поэтому не прорывайся напролом сквозь Вязкий мир, а ПРОДАВЛИВАЙ его медленно и неуклонно, ДИФФУНДИРУЙ в нем — и не разочаруешься в результатах.
Не паникуй… Легко сказать — сделать труднее. Но надо.
Если я не ошибся направлением, сейчас самое время взять немного вниз…
Выныриваю и падаю с небольшой высоты прямо на чью-то голову. Подо мной кто-то охает на вдохе. Прошу прощения, я не хотел… Качусь кубарем, вскакиваю… Гулкие хлопки телепортирующей на крытый стадион спецкоманды, отражаясь от высокого потолка, кажутся громче, чем они есть. Ого… Сколько же вас тут — целый десяток? На одного эксмена? Значит, вы знали, кого идете брать?
Стоп-кадр. Футболистки замерли, еще не успев понять, что происходит.
Ныряю вслепую, успев лишь глотнуть, воздуха. На то, чтобы осмотреться и точно определить направление следующего нырка, мне требуется по меньшей мере секунда; моим тренированным преследователям — куда меньше. А значит, секунды у меня нет.
Снова мучительно долго раздвигаю лиловый кисель.
Вынырнуть с первой попытки не удается. Быть может, на этом месте застыла фигура оторопевшей футболистки с открытым ртом, а может быть, я взял ниже, чем следует, и ушел в пол.
Вверх и в сторону!
Вышел.
Вдохнул. Нырнул.
Игра в прятки-догонялки. Отследить движущегося в Вязком мире человека невозможно — ни визуально, по вихревому следу, который он тащит за собой, ни какими-либо методами локации. Радиоволн, например, этот лиловый кисель вообще не пропускает, а звуковые колебания гаснут в нем очень быстро. За полтора века никто из телепортирующих не встретил в Вязком мире не то что человека — вообще ничего, кроме однородной субстанции. Несмотря на легенды, никто еще не смог предоставить убедительных доказательств хотя бы одной такой встречи — в том числе в максимально благоприятных условиях экспериментов. Либо он очень велик, этот мир, либо у каждого он свой.
За секунду можно прицелиться, хотя бы грубо, и пустить очередь веером. Вряд ли меня хотят убить — это можно было сделать куда проще, — скорее, попытаются обездвижить специальными ампулами. Попадет заодно футболисткам — их беда. Обратимая.
Еще проще и надежнее вынырнуть в метре от меня. Тут не надо ни стрелять, ни бить, достаточно вцепиться в меня любым захватом, имитируя груз, превышающий пороговый, и продержаться полсекунды. Навалившись впятером, эти бабы сомнут даже Тамерлана. Вот и еще одно странное свойство Вязкого мира: еще никому не удавалось уйти в него из чужих объятий или из наручников, если второй браслет сидит на чужом запястье. Никому не удавалось втащить в него другого человека.
Разве что моей маме… Но я был ребенком. Легоньким.
Футболистки — моя единственная надежда. Если они с перепугу начнут телепортировать по залу — у меня появится секунда-другая, чтобы осмотреться.
После пятого нырка до меня доходит, что первоначальный расчет был верен. Хотя какой там расчет — скорее уж интуиция. В толпе женщин может затеряться даже эксмен, если эта толпа поддалась панике.
Крытый стадион сотрясается от канонады — под сводами мечется эхо воздушных хлопков от быстрых и хаотичных телепортаций десятков людей. Броуновское движение и туннельный эффект разом. Без сомнения, где-то вовне этого ополоумевшего муравейника находится наблюдатель, хотя бы та холеная дама, — а то и несколько наблюдателей. Но чтобы вычленить меня в бестолковой суете, им тоже нужно какое-то время, пусть малое.
Мне хватит.
Две телепортаций подряд. Первая — только для того, чтобы сбить наблюдателей с толку. Вторая, прицельная — вверх. Попал! Я на пустой пешеходной галерее над стадионом. Рывок — вдох — нырок…
Со стороны это, вероятно, выглядит забавно: я внезапно исчезаю прямо на бегу, метров через двадцать — тридцать появляюсь вновь, пробегаю пару-тройку шагов, чтобы снова исчезнуть и в ту же секунду проявиться еще дальше, и так несколько раз. Рвусь из сил и из всех сухожилий, как было сказано кем-то еще в Темные века мужского господства. И в Вязком мире рвусь, и в нашем, вещном. Только серия хлопков за мной — бах-бах-бах…
Зрелище, должно быть. От души надеюсь, что никто его не видит. Если сейчас я не уйду в отрыв, то не уйду вообще. Ушел?..
Нет.
Она ошибается — выныривает буквально в шаге передо мной, не успев поднять оружие. Я лечу, как таран в крепостные ворота, а может быть, не как таран, а как баран — какая разница, в конце концов, — сшибаю ее, падаю сам и ухожу в следующий нырок в падении.
Воздуха в моих легких хватает на пятнадцать шагов — шажков! — в Вязком мире. Выныриваю — два судорожных вдоха — успел!
Успел нырнуть, а выныривать на галерее уже не стоит — наверняка там ждут меня с нетерпением. Если я сию секунду не изобрету какой-то хитрый финт, меня схватят. Телепортировать из комплекса на площадь? В два приема, пожалуй, дотяну, — а потом? На площади Сандры Рамирес перед глыбой храма Первоматери я гол и беспомощен, скрыться там некуда. Сдаться? Угу. Расслабиться и получить удовольствие…
Есть еще один вариант, любезный моим пылающим легким: вдохнуть в Вязком мире полной грудью.
Там, кроме водорода, гелия, азота, аргона — аммиак, угарный газ, циан, цианистый водород, ядовитая высокомолекулярщина… Это, конечно, тоже воздух, его можно вдохнуть. Один раз или два. Я сам приносил из Вязкого мира пробы на анализ — масс-спектрограф подтвердил тот же процентный состав газовой смеси, что фигурировал в любом школьном учебнике телепортаций.
Полтора века назад считали, что Вязкий мир, возможно, не что иное, как не очень глубокие недра какой-нибудь распухшей газовой планеты, вроде Сатурна. Тот слой, где еще не жидкость, но уже и не совсем газ. Тогда наивно верили, будто этот лиловый кисель — плоть от плоти нашего мира, только расположенный неизвестно где и почему-то соединенный с нашей планетой бесчисленными незримыми каналами. Самое смешное, что эта гипотеза продержалась довольно долго, обрастая, как полипами, диковинными допущениями, непрерывно надстраиваясь и усложняясь в попытках объяснить простое при помощи сложного, пока наконец не развалилась от удивления собственной несуразностью.
Гораздо дольше просуществовала (и, несмотря на сдачу некоторых позиций, существует до сих пор) гипотеза, выносящая Вязкий мир за пределы нашей Вселенной, — истинное раздолье для научных спекуляций. В самом деле, отчего бы той вселенной не быть замкнуто-гомогенной, без звезд, планет, магнитных полей и прочей излишней, с ее точки зрения, дребедени? И кто осмелится утверждать, что там обязаны действовать те же самые физические законы, что и у нас?
И все-таки антропная версия, полагающая Вязкий мир изначально присущим человеку, в последние годы находит все больше приверженцев, несмотря на ее кажущийся идеализм. А главное, она великолепно вписывается в государственную идеологию и греет души людей. Женские души. Мужчина, эксмен, не может проникать в Вязкий мир по определению.
Биологи еще не разобрались, в чем тут дело. Считается, что в Y-хромосоме, — по крайней мере, эта версия приведена в школьных учебниках телепортации. Мало кто ломает над этим голову — важен факт, а не его причина. Но вот ведь незадача: у меня есть Y-хромосома, я не женщина и не неплодный уродец с мужской анатомией и ХХ-хромосом-ным набором, я нормальный эксмен и даже спермодонор, а вот телепортирую…
Лучше большинства настоящих людей. Но, конечно, хуже тренированных профессионалок из спецкоманд.
У них портативные дыхательные аппараты, очень, удобные и позволяющие при необходимости оставаться в Вязком мире в течение десятков минут. У них мази и аэрозоли, защищающие тело от медленного отравления через кожу и слизистые. У них скользкая обтягивающая одежда, облегчающая движение в киселе Вязкого мира. Разумеется, у них легкое, портативное и надежное оружие.
А куда я, собственно, свернул, куда протискиваюсь в лиловом желе?
Вот оно что: третий вариант. Давным-давно оговоренный с Гойко Молотилкой, Ваней Динамитом и Русланом Хабибуллиным по кличке Тамерлан. Операция «Экстаз» — чтобы никто не догадался…
Как это мое сознание не успело поучаствовать в решении? Что-то там во мне прикинуло: направление телепортации определено, дальность доступна, ну и сигай. Я и сиганул, не подумав о последствиях. Простите меня, ребята…
Думаю, они побили бы меня, узнав о моих сомнениях. Они прекрасно осознают, что выбрали неблагодарное амплуа группы поддержки и просто обязаны лечь за меня костьми. Мой щит и моя броня, мое прикрытие, расходный материал в случае необходимости. Об этом было говорено тысячу раз. И в конце концов, если их не изрешетят сгоряча, то скорее всего ничего несовместимого с жизнью им не грозит — ну помурыжат под следствием, ну отправят лет на десять замаливать грехи куда-нибудь на лесоповал или строительство Байкало-Камчатской магистрали. И так отправят: яснее ясного, что наша конспиративная ячейка провалена. Без всякой крамолы моим друзьям после ликвидации «Смертельной схватки» светил бы край вечнозеленых помидоров — ну куда еще девать могучую, но абсолютно неквалифицированную рабсилу?
Логично. Железная логика труса и подлеца, ушмыгивающего за чужие спины от расплаты.
Оправдание можно сыскать всегда — от мировых катастроф до не вовремя развязавшегося шнурка, и оправдать что угодно. Если будешь очень настойчив, тебе поверят.
Эх, Ваня, Гойко, Руслан… Почему вы никогда не назовете это трусостью и подлостью? Почему вы не простите мне, если я не вынесу мерзости собственной душонки и вдохну Вязкого мира?
А почему тень направлена в сторону от света, как говорил один мой старый знакомый? И почему жужелица кусает червяка, а не наоборот?
По логике. Гадостная это штука — логика.
Нырок долог — надо обойтись без промежуточных выныриваний. Хорош я буду, если в раздевалке меня ждет засада!
Попытка вынырнуть — и неудача. Мечусь вправо-влево, вверх-вниз. Глаза застилает чернота, я уже не вижу лиловую мглу…
И падаю из-под потолка, круша банкетку. Вдох! Еще! Невыносимая сладость спертого, с крепким запахом пота — но воздуха.
Рыба. Пойманный на уду и небрежно брошенный в пакет карась, уже полузадохшийся, сумел удрать и дошлепать до воды.
В раздевалке та же компания: двое служителей в униформах, побитый Витус Смертельный Удар, уже принявший душ и полуодетый, Тамерлан, Молотилка и Динамит. На миг удивляюсь, почему трое последних все еще торчат здесь, — и понимаю почему.
О том, как ошарашены служители и Смертельный Удар, распространяться не буду. Они еще не поверили своим глазам, но уже отвалили челюсти.
— Экстаз… — сиплю я в коротком промежутке между двумя судорожными вдохами. И впрямь экстаз — дышу! Жив!
Мои ребята наготове, и все же им требуется полсекунды, чтобы понять, что на этот раз все всерьез, игра пошла ва-банк. Вслед за тем воздух в раздевалке наполняется летающими предметами.
С грохотом рушится тяжелый шкаф, перегораживая дверь в коридор. Еще один валится поперек двери, ведущей в душевую, где шумит вода и кто-то по-лошадиному фыркает под струями. Пусть пофыркает взаперти. Теперь не так-то просто попасть в раздевалку МЕХАНИЧЕСКИ, а от телепортации есть средство — не очень надежное, правда, всецело зависящее от ловкости рук: ЗАНЯТЬ ПРОСТРАНСТВО. Чем угодно, вплоть до пуха из распоротой подушки (жаль, что подушки нет, но обойдемся). Раздвинуть собой при выныривании молекулы воздуха — это тривиально, раздвинуть предметы — практически невозможно. И уже через секунду-другую после моего появления вынырнуть из Вязкого мира в нашей раздевалке становится просто НЕГДЕ.
Разлетаются выдранные с мясом дверцы личных шкафчиков, к потолку взлетают вороха одежды, полотенца, обувь, какой-то неопознанный хлам… Порхают полосатые бумажки — эксменские деньги из безжалостно опустошенных Динамитом карманов. Взвивается в воздух урна, крутясь волчком и рассеивая содержимое. Забыв о травмах, вскакивает на ноги Витус Смертельный Удар, пытаясь понять, что тут вообще происходит. Орут и бестолково мечутся служители — эти уже поняли. Один из них, тот самый брат Бамбука, с воплем бросается к двери, пытается оттащить в сторону шкаф, который ему явно не по силам. Вот дурень.
Набежавший Тамерлан хватает его в охапку и швырком отправляет в полет через всю раздевалку. Вовремя: дверь крякает под ударом с той стороны, затем длинная автоматная очередь рубит ее в щепки. Тамерлан умница — не только спас дурня, но и сам успел уйти с линии огня.
— Лови! — орет мне Гойко.
Ну разумеется! У Молотилки великолепный нюх на опасность, куда лучше моего. Разумеется, чуть только за мной закрылась дверь, он на всякий случай сделал одну очень простую вещь: незаметно вынул из тайника некий предмет и держал его при себе.
Он очень занят, заполняя кубатуру раздевалки порхающим в воздухе тряпьем, но бросок его точен.
Оп. Поймал.
Больше всего этот предмет похож на детскую пустышку, предназначенную для детеныша гигантопитека. Мне в самый раз. Она и делалась специально для меня, эта вещица, второй такой нет ни у кого. Конечно, можно было спереть и тайно хранить обыкновенный дыхательный аппарат для Вязкого мира — с прозрачной маской и баллончиком в заплечном контейнере, — но куда надежнее прятать то, что при невнимательном осмотре сойдет за дурацкий сувенир.
Правда, встроенный в «пустышку» баллончик с дыхательной смесью совсем крошечный и вдобавок размещен вместе с редуктором в ротовой полости дышащего, что не улучшает настроения, — в случае взрыва сто атмосфер разнесут голову в брызги. К счастью, сейчас мне некогда думать об этом.
Пусть смесь содержит аж сорок процентов кислорода (не сжечь бы легкие!) — все равно ее хватит в лучшем случае минут на пять. Вот об этом подумать следует. Сколь ни тужься, пять минут в Вязком мире — это прыжок от силы метров на двести, после чего придется выныривать. Этот прыжок надо сделать с умом…
Трещит изрешеченная дверь — ее высаживают. Порхают тряпки. Второй служитель, забившись в угол, прикрыв лицо руками так, что виден один распяленный в крике рот, тянет полное животного ужаса «а-а-а…».
Последний взгляд — уж простите меня, ребята, не на вас. На стены. Фиксация места нырка. Цепкость памяти и чувство направления — иных навигационных приборов для Вязкого мира еще не придумано. Именно эти два качества вырабатываются наставницами у юных сопливок на школьных занятиях по телепортации.
Ваня Динамит оглядывается на меня. В его глазах просто ярость: ТЫ ЕЩЕ ЗДЕСЬ?!
Прощайте, ребята. Вы сделали свое дело — прикрыли мое бегство. Вы давно поняли, на что идете, вы знали, что когда-нибудь наступит момент и я как полоумный заору:
«Экстаз!». Мне не в чем вас упрекнуть — а вам меня?
С этой поганой мыслью я ныряю в Вязкий мир. Мелкий вдох ртом — выдох через нос. Конструктор моего дыхательного аппарата без всякой жалости принес удобство в жертву компактности. Я истратил не один баллончик, прежде чем научился дышать только смесью, не прихватывая попутно немного воздуха из окружающей атмосферы, — и лишь потом рискнул опробовать аппарат в Вязком мире…
Сквозь облепивший меня лиловый студень проталкиваю, продавливаю себя вон из спортивно-зрелищного комплекса.
Не на площадь перед комплексом, нет. Ясно и слабоумному: где чересчур много праздношатающихся, там невозможно остаться незамеченным, с внезапным хлопком появившись на пустом месте. Даже на женщину, телепортирующую без крайней нужды, непременно обратят внимание, а уж на эксмена… Хорош я буду, если попадусь не натасканным спецназовкам, а обыкновенному полицейскому патрулю!
С противоположной стороны, за ипподромом — небольшой парк Первых Феминисток. Наверняка заметят и там, но шансы уйти все же более реальны.
Туда я и целюсь, с натугой раздвигая лиловый кисель. Задача непроста: на дистанции в двести метров не слишком ошибиться по ординате, чтобы не переломать себе костей, сверзившись с высоты. Лучше сразу взять немного ниже…
Много раз я мысленно прокручивал путь бегства — из моей жилой кубатуры в мужском спальном районе и отсюда, из раздевалки фирмы Мамы Клавы, ни разу, конечно, не рискнув прорепетировать бегство натурно. Конечно, мысленные упражнения больше, чем ничего, это так, кто станет спорить? Но много меньше, чем нужно, чтобы чувствовать себя уверенно.
Интересно, где я сейчас? На пути собачьей своры, бешено мчащейся за искусственным зайцем? Вынырни я сейчас — и очень может быть, что меня на полной скорости протаранит исходящий лаем и роняющий с клыков слюну гончий барбос. То-то будет потехи зрительницам…
А потом спецназовки возьмут меня тепленьким — то, что останется от меня, если осатанелая свора решит, что вечно ускользающий искусственный заяц — пренебрежимая добыча в сравнении с добычей крупной и малоподвижной.
Но я еще не страдаю слабоумием. Кажется.
Чувство расстояния в Вязком мире приходит не сразу, ему учатся месяцами полигонных тренировок. Стандартный школьный курс дает девочкам лишь начатки искусства телепортации, а дальше дело личное: хочешь — совершенствуй мастерство, хочешь — нет. Большинство людей как раз не хочет и вспоминает уроки телепортации как кошмар тяжелого детства. Пожалуй, телепортировать на моем уровне или выше умеет лишь одна женщина из тридцати — сорока. И этого более чем достаточно, чтобы уже второй век поддерживать на Земле чисто женскую цивилизацию.
В полицию и спецслужбы идут как раз те, кто готов совершенствоваться в телепортации бесконечно. Для этого нужно лишь иметь от рождения искру мазохизма и ни в коем случае не гасить ее. Большинству людей Вязкий мир крайне неприятен — но описаны случаи бурного оргазма как немедленное следствие попадания в лиловый кисель. Медицина до сих пор не решила, считать ли это патологией.
Жаль, что по природе я не мазохист.
Когда баллончик готовится испустить дух, я начинаю готовиться к выныриванию. Это не так просто, между прочим, особенно если выныривать некуда. Скорее всего с первой попытки ничего не выйдет — я взял заведомо ниже воображаемой оптимальной линии и теперь нахожусь под земной поверхностью. Кроты и. черви не примут меня в компанию, и не надо.
Сейчас я начну тыкаться, как слепой котенок, медленно поднимаясь выше — непременно зигзагами, потому что строго вертикальный подъем чреват шансом не разминуться со столбом или стволом дерева… ЕСТЬ!
Я падаю с небольшой высоты в мелкий ручей, едва удержав равновесие, чтобы не плюхнуться плашмя. Что за шуточки? Оказаться посреди мегаполиса мокрым до нитки не входит в мои планы. Допустимый максимум — промочить ноги.
Уже промочил. Журчит холодная подземная вода, обтекая мои щиколотки. В ботинки она забралась первым делом — погреться, наверное.
Глаза постепенно привыкают к темноте. В туннеле, пробитом для подземного ручья, все-таки не совсем темно — шагах в двадцати от меня откуда-то сверху проникает скудный свет. Невысоко над головой навис темный свод, по виду очень древний. Кое-где с потолка капает, свисают тонкие сосульки сталактитов.
В кои-то веки удачно вынырнул! Лучше места не придумаешь.
К счастью, это обыкновенный коллектор ливневой канализации, не имеющей никакого отношения ни к бытовой канализации, ни к технической. Еще удача — последнюю неделю не было дождей, а зимний снег давно стаял и стек в Москву-реку, в том числе по этому самому туннелю.
Иду к свету, по-журавлиному поднимая ноги. Под тонким слоем журчащей воды мягкий ил и твердый песок. Аллювий. Что-то живое быстро-быстро шлепает по воде далеко впереди. Крыса, наверное. Вслед ей выплевываю свою «пустышку», теперь уже вполне пустую…
Интересно, как скоро подручные холеной дамы догадаются, куда я исчез? Положим, гонять меня по канализации, даже ливневой, спецназовки скорее всего побрезгуют, а вот пустить в туннель какую-нибудь не шибко убойную летучую отраву, чтобы выгнать меня на свет, могут запросто.
Свет льется из чугунной решетки наверху неглубокого квадратного колодца. Скобы сгнили. Сквозь решетку видна листва и угол скамейки, слышны голоса и старушечий кашель. Так. Сюда я не полезу, пусть себе старушки сидят на парковой скамеечке, греются на майском солнышке и судачат по поводу невоспитанной молодежи и бюрократии в Департаменте социального вспомоществления. Как всякий порядочный рабочий из Водоканала, я должен покинуть подземные недра через люк, а не решетку. В идеале неплохо бы иметь на себе спецовку, а в руках разводной ключ или кувалду — но, надо надеяться, я не привлеку особого внимания и так.
Четвертый по счету колодец — круглый и с крепкими скобами. Лезу вверх, поднимаю головой и сдвигаю в сторону массивную чугунную крышку…
Истошный визг тормозов. Высунув голову из круглой дыры в асфальте, я жмурюсь от солнечного света, а прямо перед моим носом застыл бампер.
Опять мне везет, но на этот раз везение с изъяном: перед дырой в асфальте и торчащей из нее моей очумелой головой затормозил легковой мобиль. Будь это грузовик, управляемый эксменом, я без колебаний телепортировал бы в кузов — и ищи ветра в поле.
Все это я обдумываю уже в Вязком мире. Рефлекс, сволочь… Как в схватке с Саблезубым. Гойко прав: в нашей конспиративной ячейке я наименее надежен.
Теперь уже в бывшей ячейке…
Стараюсь не думать о том, как там сейчас Гойко, Ваня, Руслан… Хоть бы догадались лечь на пол! Господи, если ты есть, сделай так, чтобы спецназовки, ворвавшись в раздевалку, сгоряча не открыли пальбу!
Я опять чувствую себя подлецом. А потом — без всякого перерыва — приходит единственно верное решение.
Стекла легковушки вздрагивают от воздушного удара, когда я с размаху приземляюсь на заднем сиденье. Не будь они частично опущены по случаю теплой погоды, их, пожалуй, выдавило бы.
— Гони! — Мой голос срывается на визг. Молодая белокурая женщина на водительском месте как раз собирается высунуться в окно, дабы обложить как следует эксменское быдло, по врожденной тупости и лени не догадавшееся оградить место работ щитами. Разумеется, по ее просвещенному мнению, ей следовало не останавливаться, а сшибить дурню башку. Удар воздуха за спиной и мой крик заставляет ее подпрыгнуть на сиденье. Вслед за тем машина прыгает вперед, как лягушка, и набирает скорость.
Все-таки мне сегодня хронически везет: в легковушке не оказалось пассажиров. И еще: если бы ополоумевшая от страха особа, сидящая передо мною, не ударила по газам, а телепортировала вон из машины, мое положение трудно было бы счесть завидным.
— Притемни окна! — зверем рычу я. Блондинка вздрагивает, но быстро выполняет команду. Понятливая… И вроде не истеричка. Хотя отсутствие истерики не обязательно показатель редкого самообладания — возможно, просто следствие шока.
Машина выносится с почти безлюдной улочки Энн Мак-кэфри, тянущейся вдоль парка Первых Феминисток, на трассу с оживленным движением и удачно вписывается в городской поток. Мы уже за пределами центральной пешеходной зоны. Вполне вероятно, ее вот-вот попытаются оцепить — но опоздали, голубушки.
Кстати, откуда в пешеходной зоне частный мобиль? Что у этой дамочки — специальный пропуск?
— Куда едем? — прерывает она мои мысли. Ее голос на удивление спокоен.
— К тебе домой.
— Это за городом, — сообщает она, поколебавшись.
— Коттедж?
— Да.
— Тем лучше. Теперь медленно, чтобы я видел, поставь управление на автомат и задай конечный пункт.
— Уже. Я собиралась ехать домой. Вот как. Смотрю на приборную панель — кажется, дамочка не врет. Впрочем, до конца я в этом не уверен.
— Смотри, — говорит она, уловив мои колебания. На краешке ветрового стекла возникает карта мегаполиса и желтая пунктирная линия, обрывающаяся невдалеке за городской чертой. Надо думать, коттедж стоит там.
— Подойдет.
Красная точка уверенно ползет по желтому пунктиру. В городе тьма транспортных развязок, а где все-таки есть светофоры, там нам не стоять — автомат позаботится своевременно изменить скорость.
Город Москва, бывший Феминополь, но уже десять лет, как снова Москва. Уступка традиции. Тем более что Москва — женского рода, не какой-нибудь княжий Москов. Из чего, по мнению нынешних историков, совершенно ясно следует, что матриархальные ростки произрастали и в российском средневековье, пока не были загублены Домостроем.
И Кучка, конечно, была боярыней, непримиримой врагиней мужского абсолютизма, вроде Сандры Рамирес. Только ей повезло меньше.
В общем потоке машина уверенно держит семьдесят, иногда лишь снижает скорость до пятидесяти — сорока. Блондинка, замершая перед крутящимся по воле автомата рулем, ведет себя спокойно. Она никуда не денется: рыпнешься из движущейся машины в Вязкий мир — наверняка убьешься или покалечишься при выныривании. Даже на сорока в час.
Кретин!!!
Мысли мои — враги мои. Чуть не расслабился! А те машины, что едут по соседней полосе с той же примерно скоростью? На месте этой женщины я бы попытался…
На ней блузка с большим отложным воротником — за этот-то воротник я хватаюсь и держусь мертвой хваткой. Попалась, птичка, теперь не улетишь.
— Ты не мог бы убрать руки? — В ее голосе нет ни тени испуга, одна холодная брезгливость. Это нам знакомо: куда эксмену до настоящего человека! Не важно, что у эксмена потные и грязные руки, важен сам факт: эксмен! Червь еси, смрад еси, кал еси…
— Вот что… тварь, — свирепею я. — Имей в виду: никаких штучек! Я не убийца и не насильник, так что тебе безопаснее не дергаться. Почую что — сломаю шею. Терять мне нечего. Окажешь содействие — останешься жива-здорова.
Поняла?
— Какое тебе нужно содействие? — интересуется она.
— После узнаешь.
— Никогда не видела телепортирующего эксмена, — сообщает она после паузы. — Выходит, все эти легенды неспроста.
Я не отвечаю. Мало-помалу город остается позади, машина увеличивает скорость. Начинают мелькать коттеджи. К одному из них, выглядящему, пожалуй, понаряднее других, мы и подлетаем с ветерком. Автоматические ворота услужливо захлопываются за багажником машины. Приехали.
— Ты живешь одна?
— Нет, с подругой, — мгновенный ответ. Логично. На ее месте я бы и сам так ответил. Кстати, совсем не факт, что она врет. Лесбийские забавы фарисейски осуждаются официальной идеологией как проявление низменных страстей, но на деле не преследуются. Все-таки не аморальное и противоестественное сожительство с самцом. Подружка возможна. Может, у них любовь.
— Подруга сейчас дома?
— Я не знаю.
— Посмотрим. А комп дома есть?
— Нет.
Опять она отвечает слишком быстро. На этот раз наверняка врет: в таком доме заведомо есть все, что нужно человеку, и даже, может быть, немного сверх того.
— Для тебя было бы лучше, если бы комп был.
Оглядываюсь. Ворота и забор, оплетенный диким виноградом, надежно скрывают нас от взглядов извне.
Не так это просто — обоим вылезти из машины, не потеряв физического контакта. Надежнее оставить в покое отложной воротник и схватить блондинку за волосы, что я не без удовольствия и делаю. Ее корежит от отвращения.
— Открой дверцу и медленно выходи, — свистящим шепотом командую я, свободной рукой отпирая заднюю дверцу. — Так. Медленно, я сказал…
Разумеется, комп в коттедже имеется, и очень хороший, а подруги, напротив, не наблюдается, если не считать за таковую небольшую белую кошку, которая сразу же принялась тереться о наши ноги, не делая никакой разницы между мной и хозяйкой, и отчаянно мявкать, требуя не то ласки, не то пищи. Вернее второе, потому что, как только я сыпанул ей в миску какого-то кошачьего комбикорма из найденного в холодильнике пакета, животное немедленно оставило нас в покое и принялось чавкать. Теперь оно с видом «тварь я дрожащая или право имею?» громыхает на кухне узкой кастрюлей для кипячения молока, пытаясь залезть в нее то головой, то задом, то головой и задом сразу. Пусть себе шалит зверушка. Заслужила снисхождение уже тем, что ласкалась ко мне, поганому эксмену. Которого не охолостили только потому, что он, подлец, эталонно здоров и годен в доноры семени, и еще потому, что лет пятьдесят назад ученые дамы с сожалением констатировали: партеногенетический путь воспроизводства вряд ли когда-нибудь удастся довести до ума, потомство, видите ли, получается ослабленным физически и умственно…
Здесь кабинет хозяйки, надо полагать. Не гостиная, не спальня, не этот, как его… будуар, а именно кабинет. Строгая деловая обстановка. Окна занавешены. Моя пленница крепко примотана скотчем к массивному креслу, с таким грузом, знаете ли, не телепортируют. В ее уши я вставил по клоку ваты, закрепив тем же скотчем. Само кресло повернул лицом к занавешенному окну — не потому, что мне неприятно встречаться с ненавидящим взглядом блондинки, а из разумной осторожности: вдруг она умеет читать по губам? Настоящие люди полны скрытых талантов.
— Включение. Все ресурсы. Вход в Сеть, — командую я компьютеру.
Его совершенно не волнуют различия в спектральных характеристиках моего голоса и голоса блондинки. На нем не стоит пароль. От кого в наше безопасное время беречься рядовому обывателю из настоящих людей?
В самом деле: от кого?
