~ ~ ~
Какой бы экзотический вид ни принимала цивилизация, каких высот развития ни достигло бы общество, какой сложной ни становилась бы связь людей и машин, всегда наступает момент кульминации сил, когда дальнейшее направление развития человечества, само будущее его оказываются зависящими от простых поступков отдельных личностей.
Из Богокниги Тлейлаксу
На высоком пешеходном мостике между Цитаделью и зданием Квизарата Пауль начал прихрамывать. Солнце садилось, и в длинных тенях ему легче было скрыться, но внимательный взгляд всегда мог высмотреть в его походке какую-нибудь особенность и узнать его. Щит был на нем, но Пауль не включал его: помощники считали, что мерцание поля только вызовет подозрения.
Пауль посмотрел налево. Песчаные облака, как разрезные жалюзи, перегородили небо. Воздух за фильтрами дистикомба казался столь же сухим, как посреди хайрега.
Конечно, он был не один, десница службы безопасности вовсе не расслабилась с тех пор, когда он перестал прогуливаться по ночам в одиночку. Высоко над головой как бы случайно пролетали орнитоптеры с приборами ночного видения и контрольными приемниками, следящими за укрытым в его одеянии передатчиком; проверенные люди патрулировали улицы. Прочие разбредались по городу, рассмотрев и запомнив Императора в его фрименском обличье: дистикомб, Пустынные сапоги-тимаги. Грим делал его кожу более темной, за щеки были вставлены пластиковые вкладыши. Слева у подбородка торчала трубка дистикомба.
С противоположного края мостика Пауль оглянулся назад. Около каменной решетки, скрывавшей вход в его апартаменты, что-то шевельнулось. Конечно же, Чани. «Пошел искать песка в Пустыне», — говорила она в таких случаях.
Ничего не знает, — думал он. Приходилось выбирать меньшее из страданий, но теперь уже даже самое малое становилось непереносимым. В последний раз тау чуть не выдало все его чувства, счастью, она неправильно их истолковала… Она-то думала, что страхи его вызваны неизвестностью.
Если бы только не знать ни о чем, — думал он.
Он сошел с моста и вошел в верхний коридор. Повсюду там были плавающие лампы, торопились по делам люди. Квизарат не дремал. Внимание Пауля привлекли таблички над дверьми, прежде он не обращал на них внимания: «Скорая торговля», «Ветровые конденсаторы и дистиллирующие устройства», «Перспективные пророчества», «Испытания Веры»…
Надо всем этим можно было повесить одну общую табличку — «Распространение бюрократии».
В его Вселенной само собой зарождалось новое существо: чиновник гражданский и религиозный. Вступая в Квизарат, он чаще всего был новообращенным. Ключевые посты занимали фримены, зато эти кишмя кишели во всех нишах пониже. Они могли позволить себе меланжу — и как свидетельство богатства, и в гериатрических целях. Они держались в стороне от властей: Императора, Гильдии, Бене Гессерит, Ландсраада, правящего семейства и Квизарата. Рутина и отчетность были их истинными божествами. Им служили ментаты, они пользовались изощренными системами ведения документации. Целесообразность была главным понятием в их катехизисе. И на словах всякий из них открещивался от идей, против которых выступил Джихад Слуг. Да, машина не может быть подобием человеческого разума. Но на деле любой из них явно предпочитал машины людям, статистику личности и общий подход личным контактам, требующим воображения и инициативы.
Выходя на пандус с другой стороны здания, Пауль услышал, как зазвонили колокола, созывая на вечернюю службу в Храм Алие.
В тревожном перезвоне колоколов странным образом слышалась вечность.
Располагавшийся по ту сторону заполненной народом площади храм еще не успел потерять новизну, и обряды его были придуманы недавно. Но что-то в этом здании, высящемся на краю Арракинской впадины, свидетельствовало о противоположном. Быть может, потому, что песок и ветер уже начинают точить камень и пластик, или потому, что прочие сооружения словно жались к нему. Храм казался древним, исполненным тайн и традиций.
Пауль отдался напору толпы. На этом настоял единственный оказавшийся неподалеку сопровождающий. Быстрое согласие Пауля вовсе не обрадовало службу безопасности. Еще менее того — Стилгара; больше всех беспокоилась Чани.
Несмотря на обступившую толпу, он ощущал странную свободу в движениях, его старательно обходили, не задевая; горожан и паломников учили правильно обходиться с фрименами. И он держался как человек из глубокой Пустыни. Такие легко вспыхивают гневом.
К ступеням храма подходили быстрее, напор толпы даже увеличивался. Теперь окружавшим трудно было избегать столкновений с ним и отовсюду неслись ритуальные извинения: «Прошу прощения, благородный господин. Увы, я был неловок», «Простите, почтеннейший, но такой давки я еще не видел», «Извиняюсь, святой человек, какой-то грубиян подтолкнул меня».
После первых извинений Пауль уже не обращал внимания на последующие. За ними не было ничего, кроме ритуального страха. Ему даже подумалось — как далеко ушел он от родного Каладанского замка! Где впервые поставил он ногу на путь, что привел его на эту людную площадь, в столицу планеты, находящейся в невероятной дали от Каладана? И вступал ли он на эту тропу вообще? Разве хоть однажды в жизни действия его определялись только одной причиной? Сложные мотивы, комплексы побуждений действовали на него; подобного переплетения реальности не ведал никто из людей во всей истории человечества. Пауля все преследовало ощущение, что он может еще уклониться от поджидающей его в конце концов участи… но толпа валила вперед и с легким головокружением он подумал, что заблудился, потерял свой собственный путь по жизни.
Толпа несла его вверх по ступеням под портик храма. Голоса приумолкли. Запахло страхом — едким и кислым, как пот.
Псаломщики-аколиты уже начали службу. Простой речитатив их заглушал прочие звуки — перешептывание, шелест одежд, шарканье ног, покашливание, — гимн говорил о Дальних Краях, которые в священном трансе посещает Великая Жрица.
Она едет на великих червях пространства
Сквозь бури и ураганы
В страну тишины и покоя.
И хранит уснувших у логова змей,
Облегчает жар Пустыни,
Прячет нас в прохладной тени.
Это блеск белых зубов ее
Ведет нас в ночи,
Это пряди волос ее
Уводят нас в небо;
Благоухание, ароматы цветочные
Окружают ее.
Балак! — по-фрименски подумал Пауль. — Будь осторожен! Она может быть разгневана.
Вдоль стен портика высился ряд светящихся трубок, выполненных в форме свечей. Они мерцали, тем самым пробуждая древние воспоминания в душе Пауля… так и было задумано. Хитроумный замысел, атавизм. Пауль ненавидел себя: ведь и он приложил руку к этому обману.
Через высокие металлические двери толпа втекала в огромный неф, во мраке его высоко над головой играли огоньки, вдали ярко светился алтарь. Пляшущие огни за этим обманчиво простым сооружением из черного дерева, украшенным изображениями на темы фрименских мифов, в сочетании с полем пред-двери создавали впечатление северного сияния.
Семь рядов служек, выстроившихся под этим призрачным занавесом, обретали совершенно странный вид: чернели их одежды, белели лица, в едином порыве открывались и закрывались рты.
Пауль вглядывался в окружавших его пилигримов, вдруг позавидовав их сосредоточенности, страстному ожиданию откровений, которых сам он и слышать не мог без зевоты. Паломники же словно обретали здесь нечто таинственное и целительное, сокрытое для него.
Он попытался подвинуться лоближе к алтарю, но на руку его вдруг легла чья-то ладонь. Пауль мгновенно обернулся, встретил испытующий взгляд старика-фримена — синие-на-синем глаза под кустистыми бровями, в них светилось узнавание. В мозгу Пауля вспыхнуло имя — Разир. Он помнил этого фримена еще по временам жизни в сиетче.
Пауль понимал, что в окружении толпы окажется совершенно беспомощным, если Разир попытается напасть на него.
Старик пододвинулся ближе, рука его под вытертым песком одеянием, конечно же, сжимала рукоять криса. Пауль постарался насколько возможно изготовиться к защите. Старик наклонил голову к уху Пауля и шепнул: «Мы пойдем вместе с ними».
Кодовый сигнал. Сопровождающий. Пауль кивнул.
Разир отодвинулся, повернулся к алтарю.
— Она грядет с востока, — возглашали аколиты. — Солнце стоит за ее спиною. Ничто не скроется от нее. Ослепительный свет солнца все откроет ее глазам, от которых ничто не утаится: ни свет, ни тьма.
Поверх голосов застонал ребаб, пение замолкло, настало молчание. В наэлектризованном возбуждении толпа продвинулась вперед на несколько метров. Теперь все сбились в тугую массу, дыхание людей смешалось с густым запахом Пряности.
— Шаи-Хулуд пишет на чистом песке! — провозгласил хор. Пауль вдруг ощутил, что даже у него, как и у всех прочих, перехватило дыхание. В тенях позади сверкающей пред-двери тихо вступил женский хор:
— Алия… Алия… Алия…
Пение становилось все громче и вдруг умолкло. А потом нежные, как заря, голоса завели:
Она усмиряет бури,
Глаза ее истребляют врагов,
Терзают неверных.
От шпилей Ту оно,
Где брезжит рассвет,
Где текут чистые воды,
Видна ее тень.
В летнюю жару она
Дарует нам хлеб и млеко
Прохладное, благоухающее травами,
Ее глаза испепеляют врагов,
Терзают угнетателей
И проницают все тайны.
Она — Алия… Алия… Алия… Алия.
Голоса медленно смолкли. Пауля замутило. Что же мы наделали, — подумал он. — Алия пока еще только юная ведьма, но вот-вот повзрослеет и станет еще страшнее.
Духовная атмосфера этого храма терзала его. Какая-то его часть была заодно со всеми здесь собравшимися, но другая противилась, отвергая услышанное, и противоречие было мучительным. Он словно утопал в собственном неискупном грехе. Вселенная за пределами храма необъятна. Разве способен один человек в придуманном ритуале охватить весь необъятный простор… объединить людей единым верованием, доступным для каждого?
Пауль поежился.
Вселенная всегда противостояла ему. Она так и стремилась выскользнуть из его хватки, принимала несчетные обличья, чтобы обмануть его. Вселенная никогда не примет формы, которую он будет придавать ей.
Глубокое молчание охватило храм.
Из тьмы за играющей радугой выступила Алия. На ней были желтые одежды, расшитые зелеными узорами — фамильным цветом Атрейдесов — желтизна символизировала золотое солнце, зелень же — смерть, которая порождает жизнь. Паулю вдруг показалось, что Алия предстала перед ним одним, только ради него одного. Он глядел над толпой на собственную сестру. Ту, что была его сестрою. Он знал и весь ритуал, и истоки его, но никогда еще не случалось ему стоять здесь вместе с паломниками, глядеть на нее их глазами. И чувствуя таинственность сего, Пауль понял, что она — часть противостоящей ему Вселенной.
Аколиты поднесли Алие золотую чашу-потир.
Она подняла чашу.
Пауль знал, что в ней — непреобразованная меланжа, тонкий яд, благословение оракула.
Не отводя глаз от потира, Алия заговорила. Голос ее журчал ручейком, ласкал уши, как серебряный колокольчик.
— В начале все мы были пусты, — начала она.
— Не ведали ни о чем, — отозвался хор.
— И мы не знали той Силы, что обитает повсюду и во всех временах, — продолжила Алия.
— Не знали, не ведали, — откликнулся хор.
— Вот Сила, — проговорила Алия, приподнимая потир.
— Она дарует нам счастье, — пел хор. И горе, — думал Пауль.
— Она пробуждает душу, — говорила Алия.
— Рассеивает сомнения, — звенел хор.
— Слова убивают нас, — продолжила Алия.
— Сила исцеляет, — отозвался хор. Приложив потир к губам, Алия отпила.
К собственному удивлению, Пауль понял, что он затаил дыхание, как и все вокруг него. Как самый простой паломник. И хотя он до тонкостей знал, что именно ощущает сейчас Алия, всеобщее тау захватило его. Он вдруг вспомнил, как течет по телу этот огненный яд. Как потом замирает время, как восприятие стягивается в точку, преобразующую яд. Он вновь вспомнил, как пробуждаешься среди безвременья, ощущая, что все возможно. Он знал все, что сейчас чувствует Алия. Но и не знал этого: тайна застилала глаза.
Затрепетав, Алия опустилась на колени.
И Пауль охнул вместе с завороженными паломниками. И кивнул сам себе. Дымка тайны начинала развеиваться. Посреди всеобщего благоговения он успел позабыть, что каждое видение принадлежит тем, кто ищет, тем, кто еще в пути, тем, кто вглядывается во тьму, не умея отличить действительности от малого случая. Дюди жаждут абсолюта, но не могут достичь его.
И в жажде своей теряют сегодняшнее.
В миг преобразования яда Алия пошатнулась.
Пауль ощущал, что какая-то трансцендентная сущность твердит ему: «Погляди! Сюда! Понимаешь теперь, чего ты не заметил?..» В этот момент он словно смотрел чужими глазами, ощущая здесь ритм и фантазию, невозможные ни для художника, ни для поэта. Все было прекрасно и исполнено жизни, и ослепительный свет высветил все пресыщение властью… его собственной властью.
Алия заговорила. Усиленный репродукторами, голос ее грохотал под сводами нефа.
— Светлая ночь, — провозгласила она. Стон волной понесся над паломниками.
— Ничто не укроется во тьме этой ночи! — продолжила Алия. — Какой редкостный свет — эта тьма! На нее нельзя смотреть! Чувствам не понять ее. Словам не описать ее, — голос Алие стал тише. — Но перед нами пропасть. И она несет в чреве своем все, чему предстоит еще быть. Ах-хх, какое сладостное насилие!
Пауль почувствовал, что ждет от сестры чего-то, какого-то знака, предназначенного лишь ему одному. Дела или слова, мистического знака или заклинания, которым она словно стрелу наложит его на свой космический лук. Капелькой ртути трепетал этот миг в его сознании.
— Будет печаль, — нараспев проговорила Алия. — Помните, что все, что есть вокруг нас, — лишь начало, вечное начало. Миры еще не покорены. И голос мой отзовется в возвышенных судьбах. И вы посмеетесь над прошлым, и забудете эти слова: за всеми различиями кроется единство.
Подавив разочарование, Пауль глядел на склонившую голову Алию. Она ничего не сказала ему, он ждал напрасно. Собственное тело вдруг показалось ему пустой скорлупкой, шкуркой, сброшенной насекомым в Пустыне.
Я другие ощущают это, — думал он.
Вокруг беспокойно зашевелились. Слева от Пауля в нефе скорбно и неразборчиво вскрикнула женщина.
Алия подняла голову, и Пауль с легким головокружением понял, что словно бы смотрит в ее остекленевшие глаза с расстояния в несколько дюймов.
Кто призывает меня? — спросила Алия.
— Я, — закричала женщина… — Это я, Алия! Помоги мне, о Алия! Мне сказали, что сын мой погиб на Муритане. Он оставил меня? И я никогда больше не увижу сына?.. Это правда, скажи мне?
— Не иди назад по песку, — нараспев отвечала Алия. — Ничто не гибнет. Все возвращается, но ты можешь не узнать того, кто вернется.
— Я не поняла, Алия, — стенала женщина.
— Ты живешь в воздухе, но не видишь его, — резко ответила Алия. — Или ты ящерица? Твой голос — голос фрименки. Разве зовут фримены своих мертвых обратно? Что нам надо от них, кроме воды?
В центре нефа мужчина в богатом красном плаще закричал, воздев вверх обе руки так, что рукава плаща упали вниз, открыв тонкое полотно рубашки.
— Алия, — закричал он. — Мне предлагают сделку. Согласиться ли?
— Ты пришел сюда попрошайничать? — отвечала Алия. — Хочешь найти золотую чашу — встретишь кинжал.
— Меня попросили убить человека, — бухнул голос справа, в котором слышались интонации жителя сиетча. — Соглашаться ли? А если соглашусь, сложится ли все удачно?
— Конец и начало едины, — отрезала Алия. — Разве я еще не говорила об этом? Ты пришел не за этим. Ты уже сомневаешься — раз явился сюда и задал этот вопрос!
— Она сегодня не в духе, — пробормотала женщина, стоявшая рядом с Паулем, — я еще не видела ее такой гневной.
Она знает, что я здесь, — подумал Пауль. — Неужели видение разгневало ее? И ярость эта направлена против меня?
— Алия, — обратился к ней человек, стоявший прямо перед Паулем. — А скажи-ка всем этим деловым и мягкосердечным людям, сколько еще суждено править твоему брату!
— За этот уголок неведомого ты можешь заглянуть сам, — огрызнулась Алия. — Твои предрассудки на твоем языке. Ты пьешь воду и живешь под крышей потому, что брат мой оседлал змея хаоса.
Яростным жестом запахнув плащ, Алия повернулась и исчезла во тьме под блистающей радугой.
Аколиты завели заключительный напев, но ритм ускользал от них. Неожиданное завершение службы выбило всех из привычной колеи. В толпе поднялся ропот. Вокруг беспокойно и неудовлетворенно зашевелились.
— А все этот дурак со своим бизнесом, — пробормотала та же самая женщина. — Ханжа!
Что увидела Алия? Какую дорогу в грядущем?
Здесь сегодня что-то вышло не так, оракул так и не заговорил. Обычно Алия долго отвечала на вопросы. Да, все они вымаливали пророчество. Он слышал это много раз, сам следил за всем из мглы за алтарем. Что же не сложилось этим вечером?
Старый фримен потянул Пауля за рукав, кивнул ему в сторону выхода. Толпа уже начинала тесниться в ту сторону. Пауль последовал за общим движением, рука сопровождающего держала его за рукав. Он чувствовал, что в теле его воплотилась некая сила, более не поддающаяся контролю. И он перестал быть существом — осталась одна тишина, которая двигалась сама по себе. Только в самой сердцевине этого не-существа еще нашлось ему место, и старик вел его по улицам города таким путем, что сердце леденело от скорби.
Нужно узнать у Алие, что она увидела, — подумал он. — Я видел это много раз. Но Алия не возвысила голоса… значит, она тоже видела альтернативы.
