ГЛАВА 5
ПОСЛАНИЕ КОРМАНА (продолжение)

Так, чтобы Дерпфельд не заметил, и Стато не засек, Платон проанализировал находку. Он не ошибся. Алмаз пятнадцать с половиной каратов.

Атлантида едва дождался утра — бежать на берег и… Но о поисках нечего было и думать. Океан не на шутку взъярился. Мрачные, почти черные валы, волоча на горбах узорные пенные сети, неостановимо катились под днищем домус-блока. Пришлось поднять домус выше — пол сделался мокрым от летящей пены. Когда пошел дождь, задраили все окна и входные люки. Ветер выл в ветряках, заряжая генераторы. Дом Развернулся к ветру своей узкой стеной, но все равно Дрейфовал, все дальше и дальше уплывая от острова Волка. Дважды приходилось включать двигатели и возвращать домус на прежнее место. Платон расхаживал по дрожащему жилищу и ругался сквозь зубы. Ему представлялось, как волны выносят на берег груды алмазов. Несколько раз он заглядывал в ангар и с сомнением смотрел на глайдер. А что если… Нет. Буря тут же сметет легкую машину. Пришлось заняться делами прозаическими. Голограмму найденной плиты отослали смотрителю музеев в Столицу.

Ждать обиднее всего, когда ты в двух шагах от цели. Вместо того чтобы собирать на берегу алмазы, как грибы, Платон бессмысленно бродил по Интернету, побывал на сайте бредовых идей археологии, послал письмецо Елене, у профессора Биттнера спросил, что тот знает об Эгеиде. Профессор мило улыбался и говорил: «Ничего, мой друг!» Потом тахионная связь прервалась, и стало совсем невмоготу. А тут еще Стато (весь день он, повинуясь приказу архонта, сидел на кухне и присматривал за своими подопечными), разинул пасть и запел. Платон ворвался с «фараоном» на кухню и пригрозил пристрелить эгейца, если тот немедленно не заткнется.

— Мы всегда поем, когда Океан ярится, — сообщил Стато. — Разве ты не чувствуешь, что в такие минуты надо петь. Мы слышим его песню, он должен слышать нашу.

Перед стражем на столе лежал клочок пластика, и на нем нацарапаны какие-то значки — все стрелочки и кружочки.

— Что это? Донесение? — Платон схватил кусок пластика.

— Да нет… — Нос эгейца задергался — смущен, значит. — Так, для себя записываю. Кое-что ваше… — Стато по своему обыкновению с собачьей преданностью глянул в глаза. — Как вы злитесь, глядя на Океан. Бегаете по домусу туда-сюда, туда-сюда и злитесь. Это так… необычно…

— А вы, эгейцы, не злитесь?

— Только в период гона.

— И Крто не злится?

— Крто — архонт. Он генерирует в себе злость. Без злости нельзя быть архонтом. Самое трудное для архонта — контролировать злость.

Профессор отложил «фараон» и уселся напротив Стато.

— А слово «злость» имеет в эгейском двойной смысл?

— Конечно! В нашем языке все слова имеют несколько смыслов. «Злость» и «соль» обозначаются одним словом.

Одно из свидетельств древности языка. Кто знает, может быть, официальная наука неверно трактует историю культуры Эгеиды?

— А «соль» и «смысл» — не синонимы?

— «Смысл» и «воздух» обозначены одним словом.

На следующее утро шторм не прекратился. Черные горы воды с мрачным упорством рвались к неведомой цели. Из Столицы пришел ответ:

«Рельефу не менее двух тысяч лет. Представляет археологическую ценность. Просьба немедленно отослать в музей истории Эгеиды. Взгляните на другие образцы древнеэгейского искусства».

Две тысячи лет! Профессор прослушал сообщение дважды. Что за ерунда! Все анализы, сделанные накануне, показывали, что да, плита старинная, и ей действительно около двух тысячелетий. Но потом ее заново обработали и нанесли рельеф два десятка лет тому назад. Неужели в столичном музее не могут отличить такую примитивную подделку от подлинного артефакта?

Смотритель музея Столицы был так любезен, что прислал вслед за ответом сорок голограмм древних рельефов. Изображения на них были практически двух видов. Либо как на том, что нашел Платон: два войска сходились в сражении лицом к лицу. Либо рельеф изображал лежащего эгейца, пронзенного пиками. Тело выгибалось дугой, изо рта струей хлестала кровь. Похоже на ассирийские рельефы: там лев, пронзенный стрелой, точно так же извергает из пасти поток крови. Над головой умирающего опять же был выбит восьмилистник. Скорее всего, это обряд жертвоприношения. Профессор просмотрел все голограммы. Пожалуй, тема жертвоприношений даже популярнее, чем тема сражений. Позы умирающих эгейцев, пики и цветки над головами — все повторялось от сюжета к сюжету.

— А вдруг рельеф сделан под впечатлением фактов земной истории, — предположил Вил Дерпфельд.

— С каких это пор ты сделался специалистом по археологии? — съязвил Платон.

— Я и не знал, что не могу высказывать свое мнение.

— Интеллектуал в нашей маленькой автономной группе — я, — напомнил Атлантида.

— Ну, хорошо, теперь буду это знать. Отдашь им рельеф?

— Разумеется. Изображение я скопировал. А сама плита не многого стоит. Десять миллиардов за нее не получишь. Впрочем, они обязаны мне за нее заплатить. Половина найденного — моя. Так что пусть переведут кредиты на мой счет.

— Наша… — уточнил сержант.

Уже перед самым закатом тучи вдруг разорвало, разнесло во все стороны, и явилось чисто вымытое янтарное небо. Лепестки яркого сусального золота вмиг вспыхнули на изломах темно-синих валов. Океан уже не ярился — ворчал.

Утром пришло сообщение из Столичного музея. «Укажите номер счета, и вам переведут две тысячи пятьсот кредитов. Если обнаружите еще находки подобного класса, высылайте. Мы оплатим немедленно». Ого, за этот новодел предлагают такую сумму?

А что если ради смеха… Жаль — нет времени. А то бы Платон сам изготовил десяток таких рельефов и выслал этим «поклонникам древности» в Столицу. Поработаешь пару часов молекулярным резаком — и две с половиной тысячи в кармане.

Но у Платона сейчас куда более важные дела. С рассветом археолог уже был на острове Волка. Отправляясь на Эгеиду, профессор Рассольников прихватил полевой детектор для поиска драгоценных камешков. Запасливость — хорошая черта черного археолога.

В рабочем комбинезоне, волоча за собой солидную грушу блока питания детектора с антигравитационным донцем и выставив черный хобот искателя, археолог двинулся вдоль прибрежной полосы. Океан сегодня был тихий, пристыженный после вчерашнего буйства. Волн почти не было — к берегу медленно подкрадывалась сплошная масса зеленоватой воды. И лишь у самого берега являлась из зеленой стеклянности крошечная волна, вскипала белыми бурунчиками на гальке и ластилась к ногам.

Археолог прошел метр, другой, сотню. Ничего. Еще сотню. Он карабкался по скалам, обходил валуны, вяз по щиколотку во влажном песке. Не веря детектору, кидался собирать прозрачные камушки и находил осколки стекла, обкатанные волнами; кварц или обсидиан… И повсюду черный и черно-фиолетовый мельчайший песок, искрящийся в лучах светила. Порой черный налет образовывал волнистый узор на гальке и песке. Неведомо зачем Платон положил в пакет немного покрытого черным налетом песка. Алмазы упорно не желали больше попадаться. А ведь был шторм. Весь берег должен быть ими усеян, если гипотеза профессора Рассольникова верна. А тут — ничего. Вот какой-то черепок, вот осколок бутылки…

А вот явился Стато. Поскольку его раздолбанное кресло тут же увязало в песке, а дорог на острове не было, следить за подопечным при раскопках на берегу стражу было не с руки. Привод-антиграв он берег, выбрался из кресла, немного поползал вслед за археологом по камням, несколько раз задал вопрос, что ищет профессор. Узнав, что осколки витражей, удивился, но не слишком, и, скинув перчатки, даже стал перебирать гальку, и нашел несколько гладеньких стекляшек. Находки он тут же вручил Платону и, преданно глянув в глаза, спросил, сколько кредитов все это стоит. Профессор присел на камень — дело шло к полудню, Атлантида изрядно притомился. Несколько минут смотрел на стекляшки в цифровую лупу, а потом тяжко вздохнул и выкинул находки в Океан.

Что же выходит? Тот алмаз — случайность? И можно так ползать день за днем и ничего не найти. Где-то на дне есть хранилище драгоценностей. Корман его нашел — но как? Платону ничего не приходило в голову. Ни одной самой завалящей гипотезы. Однако весь остаток дня и весь следующий профессор Рассольников упорно топтался на берегу. Но ни одного драгоценного камушка волны не пожелали ему преподнести.

Черный песок, найденный на берегу — это продукт горения «крота». Еще его именуют суперархеологом из-за способности выгрызать огромные каверны в скальных породах. А потом можно подтаскивать землесосы и забирать все, что теперь оказалось на поверхности. «Крот» и внешне похож на крота — черная пузатая капсула полметра длиной, она горит и в воздухе, и под водой. Всем хороша, но есть один недостаток: продукты горения страшно токсичны и на планетах земного типа или хотя бы пригодных для проживания строжайше запрещены конвенцией Лиги Миров. Если Бреген грызет старый шельф с помощью «кротов», то ему грозит сто лет одиночества на планете Алькатрас в камере размером три на полтора метра. Но если Атлантида сообщит через Интернет о своей находке, то на другое утро какой-нибудь броненосец полакомится выпотрошенным телом профессора и его друга сержанта. Не забудут и Стато, и Крто… И вообще всех, кто имел дело с наивным профессором. А что если Корман решил… Нет, Корман никогда не страдал приступами идеализма. И своей шкурой он мог рисковать только ради своего кошелька.

Сожалеюще вздохнув, Платон выбросил пакетик в воды Океана.

От поисков алмазов пришлось отказаться точно так же, как и от титула защитника природы. Оставалась одна перспективная тема: рельефы. И еще загадочный остров Дальний. Но до него надо было добраться…

Дерпфельд тем временем занялся Стато. Продажному стражу была предложена тысяча кредитов за то, что он останется на острове, пока профессор Рассольников немного займется своими делами вдалеке. Где именно — сержант уточнять не стал.

Стато неожиданно уперся.

— Нет, — заявил он твердо. — Вы наверняка на Дальний нацелились. Я вас туда не пущу.

— Две тысячи, — сказал Дерпфельд сурово.

Стато схватился за грудь, пытаясь унять биение сердца. Новая маска, новые перчатки, новое кресло-антиграв… Но страж пересилил себя и выдохнул все то же: «Нет». После того, как прозвучала цифра три тысячи, Стато упал с кресла. После цифры «четыре» захрипел, после «пяти» впал в ступор. И торг был прекращен. Несчастный страж очухался только к вечеру.

— А может быть, вы мне заплатите пятьсот кредитов за что-нибудь другое? — с робкой надеждой обратился он к Дерпфельду.

— За что?

— А что вам нужно? Я, к примеру, могу показать самые древние постройки. И там, на дне Океана, лежат несколько древних кораблей… Тоже могу показать.

— Ты их показывал Корману?

— Предлагал. Но он даже не захотел нырять. Но вы…

— Что такое нашел Корман? — заорал, выходя из себя, Платон и швырнул на пол пачку пластиковых жетонов.

Стато скинул перчатку и принялся отчаянно, всеми семью щупальцами, чесать голову.

— Ничего! — взвизгнул Стато. — Клянусь прибоем и агатодемоном, он ничего не находил!

— Ты лжешь! Он нашел сокровища в храме на дне…

— Нет, клянусь, нет! — И, включив антигравитационный привод, Стато ринулся вон из домуса.

Платон еще раз обошел развалины на острове. Если верить материалам Интернета по Эгеиде, этим камням как минимум шесть сотен лет, и они относятся еще к Цивилизации Восьми Материков. Платон обследовал несколько неплохо сохранившихся стен. Но рельефов на них не было. Возможно, когда-то были росписи или картины, выложенные из ракушек. Но ветер и вода оставили лишь голый камень. Несомненно, прежние обитатели протоэгейцы обожали громоздить камни друг на друга, возводя башни и лестницы, ведущие в небо. Им нравилось скалы распиливать на куски и складывать вновь, как требовала их фантазия. Они любили форму как таковую и не терпели хаоса, колебаний, аморфности, суеты. Они резали и обтачивали камни, и строили так, что игла не могла протиснуться в старые швы. Но море подступило и разрушило все со своеволием стихии. Заметно, что кое-где кладку пытались восстанавливать, хотя небрежно и наспех: наступающий Океан заставил забыть прежнее искусство. Потом и это занятие бросили. Платон пытался представить, как это было, когда моря — тогда еще только отдельные моря — день за днем, год за годом упорно глодали материки? Что делали эгейцы? Строили дамбы? Или покорились судьбе и глухо роптали? Или пытались поднять на террасы оборудование своих фабрик, имущество и дрались за каждый клочок суши? Или увозили почву и засыпали прежде голые скалы в надежде сберечь хоть частицу ускользающей жизни? Или покорились Океану — уже Океану — и позволили все уничтожить, изменить и следом изменились сами? Атлантида обходил стену за стеной, террасу за террасой. Вот здесь, возможно, покоятся остатки какого-то строения, что находилось гораздо ниже. Его по камням перенесли с затапливаемого берега. Перенесли, и даже начали строить, но бросили на половине. Эти массивные плиты фундамента и могучие контрфорсы, несомненно, очень древние. Они стояли здесь до того, как сверху возвели новое строение. Верхняя кладка достаточно прочная. Но кто-то пытался расширить проем в стене и вырезал лучом бластера здоровый кусок. А вот нижних плит не тронул. Платон встал на колени. Ему показалось, что на лежащей внизу плите можно различить рельеф. Археолог вытащил из кармана комбинезона футляр из искусственной кожи, достал молекулярный резак и автоматическую щеточку. Вмиг участок был расчищен. Рельеф когда-то занимал несколько плит. Теперь над ним громоздился кусок стены. И что представляла скрытая часть рельефа, понять невозможно.

А вот на открытой части ясно можно было различить голову эгейца, правда, куда более человекоподобную, чем у нынешних обитателей Эгеиды. Голова эта была утыкана то ли иглами, то ли стрелами, и возле каждой такой «иглы» вырезан какой-то значок. Платон сфотографировал кусок рельефа, а из стыка между плитами вырезал кусочек затвердевшего раствора. В древнем бетоне эгейцы использовали вулканический пепел, калий-аргоновый метод позволит установить древность этого рельефа.

Господь Бог любит подбрасывать людям кусочки головоломки: найдите, свяжите… А они, собаки, не связываются… не ложатся. Далеко слишком. И не хватает какой-то ерунды. Промежуточного камешка, на который можно наступить, чтобы перепрыгнуть от одного факта к другому. И пока этого нужного камешка нет, теории создать нельзя. И любая блестящая гипотеза так и останется гипотезой.

Калий-аргоновый метод утверждал, что напольной плите не менее пяти тысяч лет. Платон устремился назад, к стене. Не долго думая, раскидал и разрезал все плиты, что покоились над остальной частью рельефа. Ненужные камни сбросил вниз. Он чувствовал себя Шлиманом, который роет огромный ров посреди холма Гиссарлык и крушит на своем пути древние памятники, лишь бы добраться до «своей» Трои. К концу дня открылась почти вся плита. Два эгейца стояли друг против друга. А за их спинами контурами были намечены фигуры десятков других. Чем-то напоминало тот рельеф, что Платон нашел на дне Океана. Но здесь два войска не дрались. Хотя головы их правителей (предводителей?) и были утыканы иглами или стрелами, но эти странные «венцы» еще ни о чем не говорили. Два эгейца протягивали друг другу руки в каком-то ритуальном действе. На древнем изображении не было и намека на оружие. Нетрудно проследить, что иглы исходят из какого-то одного центра, но что это за центр, узнать было нельзя: на этом месте пол заканчивался, дальше шел узкий карниз и обрыв. Плато внизу было усеяно обломками. Спуститься и поискать среди этих камней недостающие куски? Идея более чем фантастическая. Однако профессор Рассольников верил в свою удачу. Светило уже висело над самой кромкой горизонта, когда Платон, включив мощный фонарь, принялся обшаривать камни нижнего плато. С помощью антигравитационных шнуров он перевернул две или три плиты, но ничего не нашел. Никаких намеков на рельефы. И вдруг под одним из камней что-то блеснуло. Платон отвалил кусок рухнувшей сверху колонны и вытащил из расселины кусочек металла и обрывок кожи. Что это?! В руках у него оказался кусок ремня с гравитационной пряжкой. Голограмма была повреждена, но нетрудно было разобрать знак космофлота Лиги Миров. Откуда здесь этот ремень? Может быть, Корман обронил? Он обожал военную форму и всякие военные побрякушки. По этому поводу у Альфреда были даже неприятности с военными патрулями.

Так что означает находка этой пряжки? Только то, что Корман был здесь. Профессор еще раз осмотрел ремень. Одно странно: его друг побывал на острове совсем недавно, а кожа и даже пряжка пострадали так, будто валялись под дождями несколько лет. Но если ремень обронил не археолог, тогда кто же?

Платон вернулся на берег. Страж лежал наполовину в воде, оплетя многочисленными щупальцами камни вокруг. Набегавшие волны обдавали его пеной. Солидный Стато булькал и шипел в такт волнам.

— Что ты делаешь, Стато? — спросил археолог.

— Чувствую море. И воду. И воздух. Живу… Прохожу шаг за шагом свой лабиринт… То есть свою жизнь.

Страж выгнулся, как тот эгеец на голограмме. В спину ему упирались камни, в лицо били лучи заходящего светила. А если и там, на рельефе, эти странные иглы — световые лучи? Дар бога Нмо людям? Лучи протыкают, как копья, хлещет кровь… Но разве лучи могут убить?

В этот день и Платон, и сержант отказались от даров моря и предпочли пищевые таблетки и уплотненные продукты в капсулах. Стато один умял пойманную рыбу, предварительно счистив мерзкие красные наросты на ее боках. Потом отправился на кухню — для послеобеденного пения. Как-то само собой вышло, что теперь эгеец не покидал домус-блок, а ночевал на полу на кухне.

Неожиданно раздался писк ближней связи. И в домусе возникла голограмма очаровательной Елены.

— Привет, Тони — сказала Елена и улыбнулась. Улыбка эта не особенно понравилась профессору Рассольникову. — Дорогой, смотрю, ты обо мне совсем забыл.

— Ну что ты! — Он представил, как было бы здорово…

Тут только он сообразил, что Елена сидит в кресле Эгейского космопорта, а не в шезлонге у бассейна на Райском уголке.

— Ты прилетела на Эгеиду? — изумился он.

— Уже улетаю. Челнок через два часа. Если хочешь меня видеть — поторопись… Связь отключилась.

— Ничего не понял, — нахмурился профессор. — Елена на планете, но уже улетает. Когда же она прилетела? Что за фокусы! Почему заранее не сообщила? Теперь я должен мчаться в космопорт, чтобы побыть с нею минут десять… Зачем?

— Лети! — сказал Дерпфельд. И это походило на приказ.

Пришлось подчиниться.

Девочки-тритонихи глазели на Елену, и на лицах их была написана неизбывная вселенская тоска. Видимо, они считали кредиты, прикидывая, во что может обойтись биокоррекция, которая — нет, не сделает их такими же, но хотя бы придаст отдаленное сходство с этой дамочкой в дорогущем литом брючном костюме.

— Нам никак нельзя уединиться? — спросил Платон, похлопывая по обтянутым сверкающей белой тканью ягодицам мадам Корман.

Стато, сопровождавший, как всегда, археолога, благоразумно откатился в сторону. Но при этом пялился во все глаза на Елену.

— Нет, мой друг! — она чмокнула его в щеку. — Я надеялась. Но ты слишком припозднился. Посадка на челнок заканчивается через пятнадцать минут.

— Зачем ты прилетела?

— Меня вызвал на сутки господин Бреген…

— Что значит — вызвал? — не понял профессор Рассольников.

— То и значит. Как ты думаешь, зачем одинокий мужчина вызывает к себе красивую женщину и платит ей сто тысяч кредитов плюс расходы на проезд?

Атлантида почувствовал во рту какой-то противный химический вкус. Будто он разжевал, но забыл проглотить целую упаковку экотаблеток.

— Ты что… прилетела сюда, чтобы…

— Друг мой, помни, мы ничего друг другу не обещали.

— А меня-то ты зачем позвала?! — Платон разозлился.

— Просто захотелось тебя увидеть. А ты разве не рад нашей встрече? Или ревнуешь? — Она рассмеялась. — Дорогуша, да ты ревнуешь?! Тони, ты неподражаем.

— При чем тут ревность? — Он тоже попытался рассмеяться, но не получилось.

— Ты очаровашка, Тони! Передай привет сержанту. — Елена чмокнула его в губы и пошла, покачивая бедрами, к челноку. Сверкающая белая ткань меняла оттенки при каждом движении и…

Платон несколько секунд смотрел ей вслед, потом кинулся догонять.

— Тебе ничего не удалось узнать про Кормана? Что-нибудь новенькое…

— О боже… — Елена скривилась, будто проглотила что-то кислое. — Как вы мне надоели… Корман… Корман… твердите, как попугаи! Ничего я о нем не знаю!

Ничего! Он сдох, не оставив мне ни гроша. И это последняя новость, которая что-то да значит…

Она вошла внутрь челнока. Стюард загородил широким плоским телом дорогу археологу. Елена даже не махнула рукой на прощание.

— По земным стандартам она красивая? — мечтательно спросил Стато.

— Очень.

— Я так и думал. А какая женщина из земных считалась самой красивой?

— Елена Прекрасная. — Археолог едва сдерживал ярость. На что он истратил день? Он мог бы поискать сокровища храмов на острове Волка. А вместо этого его кликнули, как собачонку, чтобы сообщить, что любовница ему изменила.

С хмурым видом он вышел из здания космопорта. И вдруг увидел, как к нему мчится на кресле Стато. Под мышкой у стража был зажат пакет.

— Ваша дама велела вам передать.

— Что это? — изумился археолог.

— Не знаю. Но она сказала: «Не выбрасывать же!» и попросила отдать вам.

Платон повертел пакет в руках и сунул в карман. Ему не хотелось сознаваться самому себе, что эта встреча его расстроила.

Поднимая глайдер с посадочной площадки, Платон бросил взгляд на соседние острова. Три небольших клочка суши, отделенный друг от друга проливами, были все утыканы одинаковыми белыми домиками. Новенькими, аккуратными, чистенькими. От домиков вниз к воде шли наклонные желоба. Поселения тритонов, — догадался Платон. Да, для тритонов эта планета — рай после их отравленного многолетней войной мутного болота. Вот только что они будут делать с отходами брегенских «кротов»?

— Странная вещь, — рассуждал профессор Рассольников, развалившись в адаптивном кресле. — Рядом с плитами, которым пять тысяч лет, валяются осколки рельефов, которым не больше сотни. А манера исполнения одна и та же. Что это? Задержанное в своем развитии общество? Или кто-то пытался копировать древние изображения? Или создавал дешевые подделки? Подделки, которые музей почему-то объявляет древними артефактами и платит хорошие деньги, рискуя своей репутацией…

— Я тут отыскал десяток шикарных виртуальных красоток на секс-сайте, — сообщил Дерпфельд. — Заказать для тебя какую-нибудь киску?

— Оставь себе всех… Что-то не сходится. Я чувствую — тут загадка.

— Твоя Елена на сайте тоже есть. Секс с виртуальной Еленой Прекрасной, стоимостью двадцать пять кредитов. Ого! Может быть, она именно так заработала десять миллиардов для твоего друга Кормана? Учитывая численность населения Галактики, то…

— Что ты хочешь сказать?

— Виртуально ее трахало все мужское население Галактики. И часть женского. А физически — ты и Корман. Или, вернее, Корман и ты. Нет, гипотеза не срабатывает… на сайте есть счетчик. Рейтинг виртуального вожделения. Елену заказывали всего тысячу семьдесят два раза. Виртуально она не столь сексапильна, как живая.

— Она прилетала на свидание к Брегену, — сообщил Атлантида.

— Я знаю. А ты, кажется, недоволен ее успехом?

— Найди себе сиреневого осьминога из созвездия Ориона, получишь кучу удовольствия.

— Межзвездная клубничка не в моем вкусе.

— Тогда не отвлекай меня. И не мешай думать.

— Ты не о том думаешь.

— Над чем же, по-твоему, я должен размышлять?

— Ни над чем. Расслабься. Или прикинь, все ли мы учли…

Все ли учли? Платон нахмурился. А что они учитывали? Путешествие по Хрустальному лабиринту. Разрыв в два года. Корман был на Эгейском море… Корман нашел… Стоп… Что он нашел, неизвестно. Нашел то, что стоит десять миллиардов. Пробыл на планете месяц, взял охрану… Карта… Остров Дальний… Таинственный Джи-джиду… Стоп!

Вернемся к началу. Хрустальный лабиринт. Корман почему-то уничтожил все данные о лабиринте в своем архиве. Причем совсем недавно — после того, как вернулся с Эгеиды. Значит, в материалах что-то было. Какой-то намек.

— Мне нужна статья Кормана о Хрустальном лабиринте.

— Зачем? Ты же там был, и все знаешь не хуже Кормана.

— Нужна!

Дерпфельд, сообразив, что у археолога явилась какая-то светлая мысль, спорить не стал. Через несколько минут у профессора Рассольникова был текст. С первой же фразы Платону читать расхотелось: смесь таинственных намеков и дилетантского хвастовства. Стиль был неплох. Но у кого в Тридцатом веке плохой стиль?! Вот образец кормановского рассказа: «Красная полоса — это жизнь, движение лабиринта рассекало ее на части». Блуждания, жажда, голод, все было преувеличено и не походило ни на настоящий голод, ни на настоящую жажду. Даже страх, описываемый Корманом, был фальшивым. Их блуждания казались выдумкой. «Хрустальный лабиринт — это плывущая информационная ловушка. Тот, кто прошел сквозь него, способен видеть мир в иной плоскости…»

Информационный лабиринт… Да, такое мог придумать только Корман.

«Наконец я сделал то, о чем догадывался с самого начала. Лабиринт не выпускает людей из-за своей пустоты. Ему нужен кто-то. И если его населить, он нас отпустит. И тогда я сделал статую и нарек ее Еленой Прекрасной».

Да уж, прекрасная… Уродина… Елена Пр… А не слишком ли часто встречается это имя? Красавица на Райском уголке, статуя и… Да! Ведь еще была записка Кормана. Кусок оплавленного гроба. И два слова на карточке отеля с Райского уголка. «Елена Прекрасная».

Платон никак не учел эту записку Кормана. Он даже не рассказал о ней сержанту. Решил, что так шутник Корман сообщил о свой женитьбе. А что если он намекал на что-то другое, очень важное? Посылку отправил срочно с курьером, статью уничтожил…

— Елена Прекрасная! — произнес Платон вслух. — Тебе это что-нибудь говорит?

— Говорит… ты сам говорил. Пять минут назад мы с тобой обсуждали вдову Кормана. Или ты уже забыл?

Елена Прекрасная и оплавленный кусок гроба. Если Альфред так хотел сообщить о своей женитьбе, то даже для него шутка слишком странная.

— Елена Прекрасная! — сообщил Платон своему исследовательскому компу. — Все под таким названием. Все, что найдешь!

Коми порылся в Интернете. Ровно тридцать две минуты.

— Пять миллионов, сто сорок две тысячи пятьсот одно название… Начать перечисление?

— Нет, нет, погоди… — профессор Рассольников на секунду закрыл ладонями лицо, сосредоточиваясь. — Нет! — он выбросил вверх руку с поднятым указательным пальцем. Современный комп обычно видит своего владельца (когда тот находит это нужным), и комп Платона оценил жест хозяина. Молчал, ожидая дальнейшего развития событий, вернее, нового поворота мыслей.

— Мне нужно все… да… так… Ищи связку Елена Прекрасная — Эгейское море… Не просто Эгейское море. А планета Эгейское море. Задача ясна?

— Ясна, — подтвердил комп и таинственно урчал ровно три минуты.

— Ни одного названия.

— Не может быть! Елена Прекрасная так непопулярна на Эгеиде?

— Измените задачу…

Изменить? Но каким образом?

Итак, что у нас есть? Алмаз, остров Дальний, Елена Прекрасная… И настоящая Елена, которая вручила ему какой-то пакет…

Платон хотел его выбросить… Но… развернул. Внутри была бумага — два серых небольших листа, склеенных в один и на нем… карта. Контуром был нанесен остров, рядом еще два крошечных, проведены от руки меридиан и параллель, рядом с ними нанесены цифры долготы и широты. На шельфе к северо-западу от острова, вблизи двух крошечных островков, стоял крестик.

Где-то он видел эти листы толстой серой бумаги…

— Что это? — спросил Дерпфельд.

— Посылка от Елены. Видимо, эту карту она нашла среди вещей Фреда.

— Если судить по контуру и по координатам меридиана и параллели, то это остров Дальний, — предположил сержант.

На бумаге жирное пятно… Ну конечно! Эти листы подавали для еды в таверне. Возможно, прямо там и была нарисована эта пиратская карта. Стато говорил, что последние дни своей экспедиции Фред провел в таверне.

— И в этом месте Корман нашел свой клад, — предположил сержант.

— Точно! Теперь весь вопрос лишь в том, как избавиться от Стато…

— Я что-нибудь придумаю, — пообещал Дерпфельд. — Дня через два… А ты пока готовься к заплыву.