На рассвете Лука почувствовал ее движение. Открыл глаза – она в упор смотрела на него. Отвела глаза и поднялась, чтобы выйти. Оба молчали, словно пытались сохранить тайну – друг от друга и от всех. В пустынном просторе дремотно текущей реки была безнадежность, бесцельность, печальная загадочность. Как все изменилось после этой ночи, когда они впервые почувствовали близость друг друга. Теперь они быстро шли, стараясь полностью занять себя дорогой, и появление Лока, с шумом упавшего с неба, было почти избавлением.

– Ну вот, – крикнул он, смеясь и ликуя, – я вас второй день ищу. А я успел познакомиться с местными. Отличные парни! И девушки прелесть! Ни за что не возвращусь теперь на Землю, мы и так в раю!

Был он теперь весь новый, свежий, очень большой и сильный – выше их на целую голову, широкий, могучий, ловкий. Одет в меховые штаны и сапоги, а торс голый, чтобы не мешать крыльям. Кроме того, на локтях острые когти, а на голове два бычьих рога – символ мужественности и мощи.

В его компании они быстро добрались до лагеря. Это был не тот лагерь, откуда они начали свое путешествие по миру Артемиды, это был лагерь лесных. Впрочем, было понятно, почему Лок предпочел общество сородичей, а не каменщиков.

Встретил их сам вождь, генерал Людвиг, в компании губернатора Марата. С ними были их люди, так что и на этот раз встреча была торжественной. Как видно, новички редко теперь прибывали с Земли, поэтому для всех прибытие землян было радостным событием. Потом Луке подтвердили эту его догадку. А пока же он и Лайма должны были выдержать торжественную, хотя и дружескую церемонию встречи.

Оказалось, что теперь и они с Лаймой не отличаются от местных даже ростом. Лок был даже один из самых высоких здесь, так что и новички статью сравнялись со всеми. Им приготовили меховые штаны и куртки, и, одевшись, они совсем перестали отличатся от местных.

Встречали их огромной толпой – и любопытно было, и честь оказывали. Величали криком, хохотом, общим весельем. Среди людей бегали уже замеченные ранее Лукой бронированные чудовища, оказавшиеся обычными земными собаками, принявшими здесь такой устрашающий облик.

Псы, потревоженные шумом и криками, перепрыгивали через ограды, тяжело падали на улицу. Но, видя, что боя нет, не слыша хозяйских призывов к драке, чудища сбились подальше от людей в плотный клыкастый ком и уселись каменными глыбами.

Огромная толпа шла по главной улице поселка, похожего как близнец на поселок у моря. Дома были бревенчатые, любовно украшенные тонкой резьбой. На главной площади были выстроены скамьи и столы, уставленные снедью. Люди и лесные перемешались, уже не разберешь, кто есть кто, все, кажется, стали одной семьей, и не важно, кто хозяин, а кто гость.

Пили, ели, веселились. Лука обратил внимание, что детей среди взрослых нет, может, и не должно было быть, может, новая природа тел не нуждалась в детях. Он решил обязательно спросить об этом. А пока же, по примеру других, ел много и сочно. На столах было мясо зверей и птиц, рыба, сыр, масло, каши, овощи, мед.

Весело трещали бубны с натянутой на обрез ствола желтой скобленой кожей. Свистели дудки, звенели струнные собственного изготовления. Все здесь было свое, сделанное своими руками, с собой переселенцы взяли самое необходимое, потом никто не решился, да и не захотел возвращаться.

Чествуя вновь прибывших, местные не забывали самих себя. Славили вождей, собственную силу и удаль. Вспоминали схватки с дикими зверями, лесные с горожанами, горожане с лесными. Начались было споры, кто был сильнее там, и там, и тогда. Сердца ярились, но вожди утихомиривали спорящих. Да и злобы не было, так, вспомнили больше для куража.

Солнце стало опускаться, день на исходе. Уже утоптали в быстрой пляске улицу и площадь, уже порастрясли набитые животы, пора снова за стол. И садились, принимаясь за еду, будто и не ели весь день.

Солнце зашло, серебряный диск, занявший полнеба, уйдет только под утро, когда забрезжит заря. Тогда покажется вся масса звезд, чтобы тут же исчезнуть. Ночь, сквозь серебряную амальгаму второго светила пробиваются самые яркие созвездия, а их немного. Но пора уже и на покой.

Чинно, без шума расходились спать. Хозяева приготовили всем постели, никто не забыт. Любителям спать на свежем воздухе постелили под навесами во дворах. Ночью покой будут охранять псы, которые не поднимут шума зря, только если опасный зверь подойдет слишком близко, такой зверь, которого сообща могучие помощники не смогут одолеть. Таких глупых чудовищ мало, все привыкли бояться людей. Как и всюду во Вселенной.

Вожди задержали Луку, Лока и Лайму. Час еще не поздний, завтра будут новые дела, сейчас стоило обговорить судьбу пришельцев, которым меньше всего хотелось спать. Пошли по дороге к воротам в бревенчатом частоколе. Бревна высокие, в два человеческих роста, и заострены. Установлены с наклоном наружу, чтобы зверю, желавшему напасть, было трудно в самом начале. А потом уж потеха. Боя никто не боится, смерти нет, есть удаль и желание проверить силы.

Здесь все равно бессмертны.

– Почему мы не даем о себе знать? – спрашивал рыжий губернатор Марат, поглядывая вслед пролетавшим в небе ночным птицам. – Ты, Лука, спрашиваешь, почему мы не сообщаем на орбитальный корабль о нас и нашей жизни? В том-то и дело, друг, что пытались. Планета наша большая, она всех приютит, всех накормит, напоит, придаст смысл существованию, потерянному на Земле. Но ведь нас не слышат.

Они прошли ворота, охраняемые двумя часовыми, для которых поверх тына была пристроена площадка, и прошли на дорогу за оградой. Пройдя метров триста, поднялись на холм, господствующий над местностью. Здесь, на вершине, за стволами высоких деревьев, из-под лиственного навеса, сухо блестел и серебрился полевой простор, откуда тянуло теплом, мягким ночным светом, непонятным довольством и счастьем. Вправо от них всплывало из-за деревьев, неправильно и чудесно круглилось в синеве ночного неба, медленно текло и менялось неизвестно откуда взявшееся большое светлое облако. Прошли еще немного и остановились на скользкой траве недалеко от обрыва в синей тени двух похожих на сосны деревьев и стали смотреть на простор, расстилавшийся перед ними.

Видно было далеко. Кругом сколько хватал глаз лежали засеянные разными культурами поля, квадраты которых различались между собой различными оттенками серебра, а левее, на дикой траве, паслись те невообразимые животные, которые, как уже знал Лука, были потомками земных домашних животных, стихийно принявшие здесь устойчивые, но такие устрашающие формы. Сверху же они казались тем, чем в общем-то и были: лошадьми, коровами, козами и прочей мирной скотиной.

– Все это наше, – задумчиво сказал рыжий Марат.

И странно было слышать в голосе гиганта нежные нотки.

– До нашего прибытия сюда здесь была пустыня, – продолжил он. – Пустыня, живая ткань и ожидание. Ожидание закончилось, нас встретили, и нас не стало. Зато теперь есть всё.

– А все эти летающие, ползающие и кусающиеся твари? – удивленно и весело поинтересовался Лок. – Это откуда?

– Мы, кому первым удалось прибыть сюда, привезли с собой всех земных представителей диких и домашних животных, включая и мелких, вроде насекомых. А также имеющиеся коллекции семян. Всех и всё, что было на корабле, – пояснил Марат. – Планета переварила всех нас, сделала бессмертными, и она же стала нашим домом. Благословенным домом. Разве вы не чувствуете, как здесь хорошо?

Лука снова огляделся и снова удивился: и в самом деле, какая ночь! Розовым огнем до сих пор горит на закате тонкая полоска зари, в воздухе та дивная свежесть и ясность, что бывает лишь вдали от каменных городов в такие вот ночи в лесу, в степи; в тишине свежо и сладостно поют в листве и небе какие-то ночные птицы, впереди спокойно лежат бескрайние поля, а сбоку блестит сквозь ветки поверхность реки… Все здесь было совершенно необыкновенно при всей своей простоте, такое древнее, что казалось совершенно чуждым всему живому, людям и в то же время было почему-то так знакомо, близко, родственно…

– Да, – согласился Лука, – я вас понимаю. Но одного я никак понять не могу. Нам объяснили, что это вы так и не пожелали связываться с кораблем. Нет, кто-то ответил на вызов, но заявил, что здесь рай, как вы только что подтвердили, и вы порываете со всеми, что вам больше ничего не надо и о других думать не хотите. В общем, что-то в этом роде.

Генерал Людвиг повернул страшную маску к Луке и горько засмеялся. Сквозь медвежьи клыки на лице смех звучал глухо и хрипло, словно рычание зверя. Серебряный свет видимого только ночью светила блестел на клыках и в глазах маски, и вдруг Лука понял, что глаза зверя, да и сама голова, прикрывшая лицо вождя лесных, живые. И маска была не маской, а частью головы, как и бледное и тоже живое лицо бога войны.

– Эх, парень! Сейчас-то мы все хорошо-отлично знаем – это Хозяин не желает нарушить равновесие в своей тюрьме. Он тешится собственной Властью, а псы-пилигримы помогают держать всех в узде. Рыскают повсюду, ищут, вынюхивают, а как кого найдут – несчастный случай, либо военный конфликт, либо какой мелкий катаклизм. И нет беспокойного человека. А если не удается якобы случайно уничтожить, покупают райской жизнью в Назарете, чтобы отравился сладким ядом власти. Если же и это не срабатывает, отсылают сюда, на Артемиду. И ему хорошо, и без него хорошо.

Губернатор Марат вмешался, добавляя свое наболевшее, ему снова вторил генерал Людвиг: «Власть уничтожает умных и сильных, лишает людей силы и сознания своей доблести», «Хозяин старается погасить чувство чести у чиновников», «И у вождей», «И у всех подданных», «И хочет сделать всех врагами всех», «И всех перессорить и стравить…»

Лука думал, что они напоминают ему людей, попавшихся на обман по своему недомыслию, из-за того, что когда-то были скоры в делах и медлительны в размышлениях. Как и он сам. И они полны мстительной ненависти к тому, кто победил их, оставшись неотмщенным. Сейчас все наперебой изливали горечь побежденных, потому что тот, кто унизил их, был далеко и был недосягаем.

– Неужели он так могуществен? – удивился Лука. – Но почему?

– Потому что он везде и нигде, – ответила за всех Лайма. – Потому что Хозяин может быть в любом теле. Он может находиться сейчас и у лесных, и в Риме, и у рыцарей, и в Назарете. Даже здесь, на Артемиде. Извини, Лука, но он может быть и в тебе.

Лука изумленно повернулся к ней… Нет, он только хотел повернуться к ней, как вдруг почувствовал, что кто-то схватил его за руки и вывернул назад с такой силой, что пришлось наклониться. Он боялся, что суставы, не выдержав, сломаются, боль пронзила его насквозь. И он забыл, что может освободиться, просто растворив собственные суставы.

Он обо всем забыл, настолько все совершаемое казалось нереальным. Лука повернул голову и встретился с глазами Лаймы. Смертная мука была в глазах Лаймы, когда она говорила:

– Извини, Лука, но мы уверены, что Хозяин – это ты. И мы не можем допустить, чтобы ты вернулся на Землю. Без тебя мы сумеем уничтожить пилигримов и переселить всех сюда, на Артемиду. А потом мы вернем тебя.

Лайма отступила на шаг. В небе, сгустившемся прямо над ними, коротко блеснуло ослепительно голубым. После вспышки все ослепли на мгновение. Стоявший рядом генерал Людвиг занял место Лаймы и быстро взмахнул кривым коротким мечом, похожим на серп жнецов. И пока этот смертоносный клинок шел вниз, чтобы, коснувшись его шеи, пройти насквозь, не заметив преграды, Лука успел представить, как его отрубленную голову будут хранить в каком-то маломощном куске здешнего желе – бессмертную и беспомощную… Будут хранить, пока не наступит победа и эра всеобщей свободы не придет на Артемиду. Тогда можно будет торжественно освободить возможного Хозяина, то есть его, Луку, может, и случайно попавшего под подозрение как замаскированный диктатор. Под подозрения, которые ни проверить, ни подтвердить пока нельзя…

Меч опускался, хотя и не так быстро, как ему мнилось. А затем, в самый последний момент, загремел, загрохотал камнепад, словно небо отдавало ему последнюю честь…

Меч коснулся шеи.

И ничего.

Стоял на проселочной дороге, над ним опрокинулась чаша синего безоблачного неба, в центре которого сияло – золотое и ласковое – солнце.

Он узнал этот мир. Это была та самая планета, которую он уже посещал в своих или чужих снах. Вернее, все-таки в своих. Ведь личность неведомого ему капитана межгалактической безопасности Николая Громова, подарившего ему свое умение путешествовать среди звезд и времени, уже стала частью его самого.

Лука, сделав было шаг, остановился, пораженный. И в самом деле он уже не ощущал внутри себя привычное присутствие чужака. Тот исчез, растворившись в нем, одарив его тайными знаниями, благодаря которым Лука так просто смог пересечь невообразимое расстояние, разделяющее их миры. И вдруг без всякого усилия в голове его вспыхнула формула перехода, он ясно видел, как можно мгновенно вернуться назад на Артемиду – и снова сюда. Формула, структурно похожая чем-то на незнакомую звездную систему, вспыхнув последний раз, исчезла, оставшись в ячейках его обновленной памяти. А Лука продолжил свой путь.

Он шел по мягкой пыли проселочной дороги, вокруг зрели засеянные неведомыми злаками поля, разделенные на квадраты, слушал пение птиц, мелодичную трескотню насекомых, и на душе у него было легко. Он замечал отличия. В прошлый раз, когда он был здесь, дорога была каменная, а поля – твердая имитация сегодняшних живых посевов. Он заметил людей, работающих в поле, и кто-то приветливо помахал ему рукой.

Внезапно впереди на дороге показался бегущий навстречу пес. Тяжелая мягкая пыль оседала следом, слегка разгоняемая его машущим хвостом. Вблизи хвост заработал еще пуще, пес приостановился, дружелюбно ткнул в руку влажный нос и возобновил свой путь.

А вот здание, к которому он приближался, уже не казалось таким большим, как в прошлый раз. Оно стало меньше и уютнее. Потянув ручку двери, Лука вошел.

Внутри были люди, но уже не придворные, а просто веселые, счастливые, занятые собой и своими делами люди. Все мимоходом здоровались с Лукой, одаривая его улыбками или мимолетными прикосновениями рук. Он прошел к дальнему концу помещения, где тогда помещался трон и сидел властитель.

Он и сейчас был там. Только сидел старик не на троне, а в плетеном кресле и, покачиваясь, смотрел в окно на уборочные работы в поле. Оглянувшись на Луку, он приветливо похлопал по сиденью соседнего кресла, приглашая гостя присесть.

Некоторое время они сидели, как добрые приятели, и молча смотрели в окно. Изредка оба обменивались улыбками, которые говорили им обоим, что в душе каждого мир, что неприятностей не предвидится, что им приятно соседство друг друга.

Луку немного смущала некоторая искусственность окружающего. Словно бы все вокруг него подстраивалось под его настроение. Скорее всего так и было. Ведь он помнил, что в свое прошлое посещение застал здесь совершенно другую атмосферу и обстановку. Ну что же, если все здесь действительно реагировало на его внутреннее самочувствие, значит, все у него не так уж и плохо.

– Вы совершенно правы, – тут же отозвался старик.

Он повернул голову, и луч солнце из окна засиял в его морщинах. Улыбаясь, старик продолжил:

– Дорого бы я дал, чтобы посмотреть на наш мир вашими глазами. Представляю, что я мог бы увидеть!

– Разве не то, что вижу я? – удивился Лука.

– Что вы, что вы, – махнул рукой его собеседник. – Это ваше обновленное подсознание делает окружающее приемлемым для вас.

– Обновленное? – повторил Лука, уже понимая, что имел в виду старик.

– Конечно. Ведь наш мир даже не гуманоидный, даже не белковый. И мы не имеем постоянной структуры, которую можно было бы идентифицировать как отдельную личность. Мы – общность, существующая по законам, которые порождены другой Вселенной.

– Но тогда как же я… как Громов, как другие?..

– Громов попал сюда случайно, случайно и выжил. Вы ведь тоже теперь Громов, раз сумели прийти сюда. Помните, в прошлый раз, когда вас еще было двое, едва не случилось несчастье.

– Я думал, это сон.

– Увы. И только благодаря вашему быстрому уходу все закончилось благополучно. Самый первый опыт общения вообще длился более трех месяцев по вашему исчислению времени и закончился благополучно лишь случайно. Во всяком случае, мы больше не идем на такого рода эксперименты с представителями homo sapiens. Мы передали вам часть своих знаний и своего мировоззрения, этого уже достаточно. Чему пример, кстати, вы. Ведь согласитесь, вы не совсем Громов, которого, возможно, никогда и не увидите. И в то же время, если бы вы не были им, вы не сумели бы оставаться здесь в добром здравии ни секунды. Ни ваша природа, ни сознание не выдержали бы наших условий.

Лука, осмысливая услышанное, продолжал качаться в кресле. Он смотрел, как за окном люди, не бывшие людьми, убирают пшеницу, которая тоже не могла быть пшеницей. Рядом с ним сидел человек, который вообще не был отдельной личностью, а представлял некую общность. Но тем не менее Луке было хорошо, он чувствовал себя как дома, и уходить ему не хотелось. Он вспомнил об оставленных друзьях, сейчас где-то на невообразимо далекой планете пытавшихся казнить его.

– Значит, благодаря Громову я могу управлять временем, – воскликнул он. – Я могу останавливать время!

– Не совсем. Остановить время нельзя. Можно лишь ускорять или останавливать личное время, – пояснил старик и улыбнулся. – Я вижу, вам уже пора.

И немедленно все взвихрилось вокруг, потемнело, заискрилось – и застыло.

Стоял рядом с застывшими фигурами лесных и людей, продолжавших лицами и движениями проигрывать мимическую мизансцену. Повернул голову; лезвие блестело рядом с шеей. Осторожно выпростался из рук, державших его, и выпрямился. Огляделся и пошел вниз. Вокруг ничего не изменилось, только все застыло, словно живое изваяние. Увидел поодаль свою же призрачную фигуру, узнаваемую меховую куртку нового поселенца Луки, который как ни в чем не бывало спускался по тропинке с противоположной стороны холма, так и не заметив казни. Ничему не удивляясь, Лука одним быстрым движением догнал самого себя и вот уже спрыгивал с небольшого обрывчика, весь полный непередаваемой безжизненной тишины. Он забыл обо всем.

– Боже мой! Как красиво!..

Возглас восхищения вырвался у него непроизвольно. Тучка, удовлетворившись сухим громом, немного отползла еще до его вмешательства, освободив краешек опускающегося серебряного диска. И серебром зажглась шершавая поверхность реки, по которой в момент несостоявшейся казни плыл крупный зверь, может быть, перерожденный бегемот, грузно разбросавший вокруг себя расплавленные светящиеся брызги, так и оставшиеся висеть в воздухе, словно огоньки над невидимым подсвечником. Все застыло в мире в тот самый миг, когда он должен был умереть, само время остановилось, предоставив ему одному двигаться здесь. Может быть, во всей Вселенной сейчас существовал только он, оставаясь единственным зрителем застывшего великолепия вокруг.

Необыкновенно высокая грибообразная крона, освещенная только с одной стороны, по-прежнему возносилась в светящееся небо с редкими, но крупными звездами. Пустая длинная поляна перед холмом была залита сильным и таинственным светом. Справа над лесом висела в прояснившемся и пустом небосклоне гигантская Селена с чуть темнеющими рельефами своего мертвенно-бледного диска – здешнее серебряное солнце, ставшее ночным светилом. С внезапной ясностью он вспомнил, что нечто подобное уже с ним было, так же останавливалось время, но это было давно, на другой планете, при других обстоятельствах. Но что это были за обстоятельства и что за планета, вспомнить не мог.

Тогда-то Лука особенно почувствовал нежность этого мира, глубокую благость всего, что окружало его, сладостную связь между собой и всем сущим – и понял, что радость, которую он чувствовал сейчас в себе, не так в нем самом, как дышит вокруг него повсюду, в алмазном небе с серебряным блюдом второго ночного солнца, в диком животном в воде, расплескавшим вместе с брызгами ауру лунного сияния, в только что очнувшихся силуэтах друзей и новых земляков на холме, в туче, все еще набухающей дождем.

Он понял, что мир вовсе не борьба с неизвестным Хозяином, тем более что этим хозяином вполне мог оказаться и он сам, не череда хищных случайностей в перевернутом мире пилигримов, а мерцающая радость, привязанность друзей, ставящих во главу угла долг, а не бесчестье и корысть, звездное небо, под которым и ему есть место.

Лука, запрокинув голову, смотрел в небо, где на освободившемся от Селены небосклоне уже сияли крупные мерцающие звезды, и вдруг тайна, дышащая в нем многие годы, прояснилась; что-то в нем шевельнулось вместе с созвездиями, и он почувствовал себя не только частицей, но и хозяином всего сущего: он понял, как попасть на корабль прямо отсюда, ничего нет проще, один шаг – и можно будет оказаться на Земле, хоть на корабле, хоть и на планете-прародительнице.

Он знал, что потребуется перепрограммировать пилигримов, потребуется уничтожить власть одних людей над другими, а главное – переправить всех на Артемиду. Эта планета-колыбель долго ждала людей, приютила малую часть, теперь примет остальных.

А потом можно будет отправиться на планету Земля, прародину человечества. И может быть, познакомиться с тем капитаном, который стал частью его самого. Познакомиться с остальным человечеством и обучить его тому, что теперь знал он сам. А пока же предстоял шаг на корабль переселенцев.

И Лука сделал этот первый шаг.