Глава 35
Тронный зал дворца папы-императора Бастиана назывался Залом Мудрости. Огромное помещение уходило ввысь обширным куполом еще старой постройки. Собственно, все большие здания были построены так давно, что память не сохранила даты. А написанное, все книги с планами и чертежами, с рвением уничтожалось в эпоху разорения Смутного времени.
Но сохранились росписи, тайна красок которых была утеряна вместе с прочими достижениями предков: никакими стараниями не удалось уничтожить прежнюю мозаику, ее лишь дополнили новым сюжетом, старательно намалеванным поверх бывшего. Папа-император, скользнув скучающим взглядом поверх склоненных голов придворных, пошел еще дальше и остановил глаза на куполе. Сухое, строгое лицо смотрело громадными глазами в звездное небо, куда были направлены все устремления не только изображенного на куполе, но и многих других. Это была воплощенная в изображение мечта; впалые щеки и жесткие складки сухого рта как нельзя лучше подошли для этого нового замысла. Папа-император Бастиан не знал художника, который пририсовал нимб вокруг головы Господа, не знал и того своего предшественника, которому пришла в голову мысль изобразить рядом с Христом и Матерь Божью. Но теперь Оба устремляли взоры Свои в неведомую даль, куда и надлежит стремиться рабам земным.
Утомившись смотреть вверх, Владыка опустил взор на склоненных подданных. Сановники и чиновники пришли доложить о мерах по проведению праздника и услышать указания по поводу чествования рыцарей, победивших малое войско лесных. Вернее, сброд, возомнивший себя войском и, конечно, не устоявший перед организованным воинским отрядом союзников-рыцарей.
Во дворце папы-императора было многолюдно во время приемов. К двум сотням слуг, прислужников и прислужниц добавлялись сопровождающие сенаторов, судей, воинских и полицейских начальников. Сановники и чиновники предпочитали близость духовной и административной власти в лице папы-императора, чтобы и самим ощущать свою отличность от всех тех, кто находится где-то внизу. А уж тем более от нелюдей, лесных, которых так много пригнали с собой союзники-рыцари.
Но была еще одна причина, заставлявшая знать тесниться возле престола папы-императора. Это смутная тревога о наступающих временах, о событиях, несущих перемены, и вряд ли лучшие. Люди старались не думать ни о Бешеном Юре, ни о грядущей войне. На словах все радовались победе рыцарей, но каждый понимал, что воинское счастье может в любой момент повернуться спиной. Привыкшие за столетия жить в относительной роскоши, привыкшие к мирной жизни и вере в безопасное будущее сановники с возрастающей тревогой воспринимали любой намек на возможные перемены в спокойной жизни. Сказано ведь, от Конвертера не убежишь. Папа-император был символом и гарантом их благосостояния, гарантом их высокого статуса, гарантом самой жизни. Здесь, в тронном зале, под грозным и неусыпным оком Христа и Девы Марии всех охватывали спокойствие и вера.
До сих пор.
Папа-император Бастиан понимал чувства людей. Когда-то и он сам вот так же прятался за спинами других сановников, чтобы в один из дней воспользоваться своим положением и стать лучшим среди лучших. Другие не смогли, а у него хватило сил. Другие не имели такой веры в себя, не верили в свое необычное происхождение от Хозяина, а он, Бастиан, решился.
А теперь новый претендент явился в Рим, являя собой новую и, кажется, самую большую угрозу для трона и государства. Потому что символом государства и трона был его святейшество папа Бастиан. И именно ему угрожало появление уродца по имени Лука.
Это если верить пилигриму Эдварду.
Но ведь и он, папа Бастиан, был в свое время в таком же подвешенном положении, как этот Лука. И так же точно его жизнь висела на волоске, и он в свое время вынужден был без надежды выйти на арену доказывать свою силу и удачу.
Государь шевельнул бровью, и немедленно по сигналу церемониймейстера все пришло в движение. Раздались сигналы труб, музыканты после первых аккордов стали играть тише, вперед вышел постельничий Константин и объявил начало приема.
Константин был единственный, кто помнил папу еще искательным и льстивым слугой дворца. Бастиан не стыдился своего прошлого, потому что давно усвоил простую истину: только раб может стать Властителем. Гордых и непокорных сминают еще на первых шагах к трону, Власть любит искренне преданных и искренне покорных, всех остальных перемалывают жернова страха. Константин никогда ни на что не претендовал, он любил свою дочь, ставшую женой правителя, а потом, после ее смерти, перенес свою любовь слабого человека на ее бывшего мужа, папу Бастиана.
Слушая доклад легата Иоанна, начальника городской полиции, папа Бастиан внезапно вспомнил все эти годы, после того, как он встал на вершину власти. И содрогнулся: словно бы не чиновники сейчас толпились внизу, а все те тысячи, которых он вынужден был отправить в Конвертер, чтобы окончательно утвердиться там, где ему и полагалось быть по праву крови.
Он усмехнулся, потому что и сам с течением лет готов был поверить словам, которые так никто и не доказал: в глубине души, несмотря на славословие слуг, он так и не поверил, что является прямым потомком Создателя.
А этот Лука может быть им. Если это так, то арена все расставит по своим местам.
Как уже не раз было.
Правда, много лет назад, когда претендентом был он, Бастиан, ему достаточно было просто остаться в живых в бою с людьми и лесными. А сейчас для этого карлика он приготовил нечто другое. Человек никогда не устоит перед чудовищами. Его святейшество Бастиан перестал с годами верить в силу мифического уже Хозяина. И если он не прав, то тогда придется признать свое поражение.
Что было бы печально.
Легат Иоанн закончил сообщать о мерах, предпринятых полицией для соблюдения порядка на завтрашнем торжестве. Вскользь было упомянуто, что прибывшие сегодня братья святого Людовика уже замешаны в грабежах и насилиях. Святейший скосил глаза на стоявшего в толпе посла рыцарей в длинном черном плаще. Физиономия посла выражала крайнюю степень недовольства, но легату было заранее передано пожелание папы вставить в доклад пассаж о бесчинствах рыцарей. Все знали о вольном поведении союзников, их крайняя спесь была притчей во языцех, так что лишнее напоминание о неизбежных эксцессах было полезно. Настоящие неприятности будут завтра, когда прибудет основное войско с полоном. Но здесь уж ничего нельзя было поделать. Его святейшество, нахмурившись, слушал вместе со всеми монотонный голос легата:
– Трое рыцарей в полном боевом облачении, двигаясь по улице Центурионов, пили вино и сквернословили. Проявив знаки внимания к горожанке Лидии из дома 36, они последовали вслед за ней внутрь здания. Оказавший сопротивление муж Лидии глашатай Ариана был зарезан на месте. Также были зарезаны двое сыновей упомянутого Ариана. Дочь и саму Лидию подвергли насилию и говорили, что завтра будет уплачен штраф за причиненный ущерб. Рыцари утверждали, что все останутся довольны, так много захвачено в плен лесных дикарей. О происшествии составлено донесение.
Пока легат говорил, вокруг посла составился полукруг. Сановники, чувствуя настроение его святейшества, тихонько выражали свое недовольство посланником. Папа Бастиан знал, что завтра будет еще много поводов для стычек между союзниками, а сегодня можно было ограничиться подобным намеком. Настроение послу все равно испорчено, что и требовалось. Возможно, уже сегодня к вечеру о настроении при дворе будет доложено Великому Магистру Ордена.
Что и требовалось.
Выслушав еще нескольких приглашенных, его святейшество Бастиан отпустил всех и, опираясь на плечо постельничего, тяжело поднялся. Выйдя из Зала Мудрости, он прошел через узкий длинный коридорчик, стены которого были увешаны старыми, тронутыми молью коврами, и оказался в личном кабинете. Вдоль стен на расстоянии двух-трех шагов стояли телохранители в начищенных латах. Усевшись в мягкое кресло, папа кивнул слуге и, протянув руку к столику, взял бокал с разбавленным вином. В открытое окно влетал свежий ветерок, пахнущий мясным жарким, звякнуло оружие охраны, сторожившей покои извне. Константин, ненадолго отлучившись, одного за другим ввел четверых.
Первым зашел хозяин школы гладиаторов Георгий, затем пилигрим Эдвард, далее Лука, а последним метис Артур. По случаю высокого приема, проводимого, правда, почти в домашней обстановке, Луке и Артуру дали коричневые хитоны и такого же цвета штаны. Георгий надел ярко-голубую тогу, а пилигрим был в своем обычном сером, кажется, пропыленном плаще.
Пришедшие, кроме пилигрима и Луки, склонились в поклоне. Георгий и метис Артур согнулись почти до земли, Лука едва кивнул, пилигрим, оглядевшись, прошел в угол и стал, прислонившись к стене, как всегда, нацелив свой длинный нос в самый темный из углов.
Его святейшество, внимательно осмотрев пришедших, приветливо кивнул.
– Значит, это и есть наш знаменитый брат Лука? Надеюсь, счастье не покинет тебя и впредь.
И вдруг, словно дуновение ветра, накатило на Бастиана воспоминание, и вместо этого уверенного в себе коротышки увидел он себя, но молодого, такого же бесстрашного и полного сил – хоть в этом эти два парня были похожи: тот, далекий, проживший полную приключений и смысла жизнь, и этот, едва начавший свой путь.
Бастиан не думал о Луке, он был полон тем лихорадочным, беспокойным, неуемным счастьем своей ушедшей молодости и готовностью наделить им все живое на земле. Столь сладок был каждый вздох ветра в ту далекую пору, несущий в себе благословение тучных трав, а голубизна небесных далей так нежно отливалась в перламутровых тонах перистых облаков, что ему, перенесенному в прошлое, было даже тревожно.
Он не понимал тогда и сейчас всего этого тайного великолепия, излишества милостей солнца и ветра, самой жизни и приписывал все это лишь своим отличиям от других. Если и не Хозяин, то правитель, и никто не мог убедить его в обратном. Бастион был победителем, сделавшим свою судьбу, и вот сейчас он воочию встретился с тем, кто мог бы быть выше его. Не слова пилигрима и не удачливость, продемонстрированная Лукой, изменили его решение немедленно покончить с неопределенностью и отдать своим телохранителям приказ немедленно умертвить парня.
Нет, именно высочайшая непостижимость приходящих к нам извне милостей, мнительно предрекающих наступление скорой непогоды, убедила его сейчас в ненужности своего решения. Надо было следовать логике самой жизни и, выпустив Луку завтра на арену, позволить высшим силам решать за людей. И оттого, что разум покорился мучавшей его загадки, в нем сразу же возникло – вместе с испугом, нет, скорее с темным безмерным ужасом и одновременно с нарастающей лавиной восторга – предположение чуда, великое долгожданное ликование по поводу того, что мир жизни, с которым он уже почти сжился, мгновенно разоблачив себя, есть чудо! Его судьба была чудом, потому что простой мутант по имени Бастиан, сын женщины-оборотня, только чудом мог родиться человеком и стать могущественнейшим правителем Земли. Если Лука предназначен высшими силами заменить его, значит, Бог есть и чудо есть.
Все эти мысли пронеслись мгновенно, кажется, не прошло и нескольких секунд, Георгий едва успел кивнуть вопросу его святейшества, как они исчезли, оставив ощущение потери. Но папа Бастиан уже не собирался немедленно лишать жизни Луку, как это думалось ему еще в тронном зале.
Его святейшество поговорил о необычном путешествии Луки, поинтересовался, так ли там холодно в вышине, как об этом пишут в древних книгах, и, получив ответ, что тепло достигает самой что ни на есть высоты, доброжелательно кивнул. Потом соизволил поговорить с братом Георгием о завтрашних играх, похвалил рост и стать Артура, заметив, что видел его на арене и по достоинству оценил. Напоследок папа Бастиан попросил ненадолго задержаться Луку и пилигрима Эдварда, а остальных отпустил.
В кабинете были его святейшество, постельничий Константин, Лука, пилигрим и десяток телохранителей вдоль стен. Последних можно было не считать, настолько безмолвно они стояли. Лишь скользили по начищенным латам солнечные зайчики при малейших движениях воинов, смотревших прямо перед собой.
Подчиняясь невысказанному желанию государя, постельничий налил два бокала вина и один предложил Луке. Пилигрим, оставшийся в своем углу, был так же незаметен, как и телохранители. Папа Бастиан пил вино и смотрел на Луку.
– Что ты хочешь? – вдруг спросил он. – Ты хочешь власти? Как и все?
Лука удивленно покачал головой.
– Нет, я об этом и не думал, ваше святейшество. Зачем мне власть?
– Ты говоришь дерзко, потому что лжешь, – мягко заметил папа Бастиан. – Не лги мне. Все хотят власти. А иначе зачем ты здесь? Ты хочешь заменить меня на троне Нового Рима?
– Я не думал об этом. Мои желания пока никто не спрашивал. И здесь я не по своей воле.
– Он не лжет, светлейший, – из своего угла внятно сказал пилигрим Эдвард. – Он иной. Даже ты не был таким.
– А если я прикажу своим телохранителям прирезать его? – равнодушно, но с проснувшимся в душе страхом предложил Бастиан.
– Попробуй, – равнодушно согласился пилигрим. Острый нос его был уже нацелен на папу. – Но лучше пусть все идет своим чередом. А если завтра свершится чудо, ты всегда можешь сделать его хотя бы начальником своей гвардии. И тем успокоишь людей. Никто ведь не знает, как должен прийти Создатель. Пути Его неисповедимы. Мы можем лишь искать его потомков и надеяться, что гены сложатся в нужную комбинацию. Только и всего. Хуже будет, если мы упустим момент, и все пойдет по непредсказуемому варианту.
Его святейшество отпустил приглашенных. Подождав, собрался исчезнуть и постельничий. Папа остановил его и приказал привести начальника городской полиции.
Появившийся вскоре легат Иоанн был немного озадачен. Ждать после приема в тронном зале было принято, но государь редко вызывал потом своих слуг. Светлейший ум рассчитывал все заранее, и нужные люди вызывались на личную аудиенцию сразу же после протокольных приемов. Сегодня же поле приема прошло уже много времени. Иоанн не понимал, зачем он понадобился. Мысль тревожно искала просчеты. Возможно, надо усилить охрану дворца и ложу его святейшества на трибуне арены. Народ, взбудораженный слухами о прибытии потомка Создателя, может потребовать нового государя. Уже немало таких легковерных закончили свои дни под ножом палача, тела их десятками отправляют в Конвертер, но слухи от этого не стихают. Надо будет позаботиться, озабоченно думал легат.
Склонившись перед креслом его святейшества, он ждал. Папа попросил более подробно, чем в Зале Мудрости, рассказать о подготовке к Триумфу. Сначала запинаясь, но потом все более гладко, легат стал объяснять. Впрочем, он ощущал чутьем опытного придворного, что Владыку не особенно интересуют подробности. Заметив, что папа о чем-то задумался, он сам замолк. Через минуту Бастиан очнулся от дум и, словно бы продолжая мысль, спросил:
– И вы полагаете, что может случиться так, что смутьяны пойдут как раз за этим самозванцем Лукой?
Речи о пленнике, о котором знал каждый в Риме, еще не было. Но легат не показал своего удивления. Он подтвердил:
– Мои люди не устают выявлять глупцов, Конвертеры давно не работали с такой нагрузкой.
Его святейшество снова задумался, потом поинтересовался:
– Как думаешь, много ли найдется таких, кто согласен… быть обманутым самозванцем.
– Не настолько много, чтобы это могло тревожить вас. На всякий случай мои манипулы готовы выступить в любой момент.
– И ты полагаешь, что только усилия шпионов помогают… снизить вероятность мятежа?
Легат удивился тому, как впервые и прямо назвал государь давно назревающую проблему.
– До этого, ваше святейшество, вряд ли дойдет. Отдельные смутьяны…
– Но мне пришла в голову мысль, что мы недооцениваем наш народ. Мне бы даже хотелось… убедиться, насколько мало у нас… заблудших. Я не думаю, что твоим шпионам стоит… усердствовать. Если кому угодно, пусть прямо высказывается. Пусть даже открыто выступит на арене… по обычаю.
Легат Иоанн уходил с тяжелым сердцем. Мысли ворочались в голове словно жернова. Он никак не мог понять, зачем понадобилось светлейшему выводить недовольных. Уж он-то как начальник полиции понимал лучше, чем другие, что налоги на все, что движется или растет, опустошают семьи. А выдаваемая еда и товары позволяют жить впроголодь, не более. Легат, пробираясь к выходу в коридорах дворца, качал головой: «Да тут весь Новый Рим вспыхнет, стоит лишь поднести спичку. Неужели его святейшество хочет покончить с собой?»
Папа, проводив взглядом пятившегося легата, стал задумчиво ходить по пустому кабинету. В обширном помещении даже дыхания телохранителей не ощущалось. Остановившись напротив одного из стражников, Бастиан взглянул ему в глаза. Тот, как и подобает вышколенному телохранителю, пустым взглядом смотрел сквозь хозяина.
Свою гвардию папа Бастиан набирал долгие годы. Его воины были не только могучи и хорошо обучены боевому искусству. Главное, что делало их надежными стражами власти, это их расовое отличие. Они были потомками лесных, чудом мутации ставшими похожими на настоящих людей. Но отличия исчезли только внешне, внутренне они оставались лесными, гены и кровь бурлили в них и заставляли ненавидеть горожан. Зато и убивали они беспощадно, зная, что светлейший, по воле Господа, свято хранит их тайну. Сами же предать Властителя они не могли, ибо ненависть их к людям была сильнее возможной выгоды.
В застывших глазах телохранителя мелькнула мысль, и светлейший отошел прочь. Подойдя к открытому окну, он посмотрел в небо. Проплыло облако, словно химера пролетела. «Неужели все закончилось? – подумал он, отгоняя налетевших мух. – Раньше были настоящие люди, но и их пожрало безумие, сжевала жизнь. А на их место появились мы – ни добрые, ни злые, ни бодрые, ни мрачные, но тоже безумные».