Глава 23
Вот так все и происходило. То, что некоторые вещи Лука не то что не замечал, а просто не мог оценить (как, например, роль в его судьбе внезапно нагрянувшего пилигрима, а также его собственное необъяснимое отторжение от прежней жизни и признание своей близости к лесным друзьям), было косвенной оценкой и его внутреннего состояния, и возможности воспринимать им происходящее. Лука наблюдал за всем как бы со стороны, хотя ему явно отводилась не последняя роль в празднике победы. Он стоял в группе, окружавшей Лока, рядом находились Лайма и эльф Сэм, но все его внимание было поглощено другим: огромное поле, освещенное по периметру кострами, звезды, внезапно высыпавшие на синем небосклоне, на котором вскоре поплыла, включив собственное освещение, бледно сияющая луна, темное море войска, нервно реагирующее на малейший поворот действия – странного, невиданного, непредсказуемого.
Вдруг все пришло в движение. Ночь раскололась криками, Луку потянули в центр поля, за ним и рядом с ним шли товарищи, невдалеке двигался еще один отряд, а воздух дрожал от звуков труб и флейт и ударов барабанов. И вот еще любопытная подробность: он сам, как и все вокруг, кричал, прыгал, делал угрожающие выпады, словом, повторял недавний бой в городе, но как-то плавно, неестественно медленно, словно во сне или в грезах, только кричал в полный голос совершенно нормально.
Однако же все было не так-то просто. На самом деле он не столько представлял, сколько заново переживал бой. Он вроде бы и в самом деле очутился в городе во время битвы. В одном из переулков города воин, узнавший Луку, так хватил его по плечу булавой, что от силы удара он ухнул в сторону. Толстый доспех спас кость от раздробления, но рука онемела. Лок на ходу поддержал его, а Лайма, снова проскочив мимо, резанула ножом по шее опешившего врага.
Как иногда бывает и во сне, Лука понимал, что происходящее перед ним не имеет отношения к реальности. Вернее, имеет, но косвенное, как и всякое событие, канувшее в прошлое. Однако приходилось делать усилие, чтобы отличать действие мистерии от навеянного миража.
Был повторен проход через подземный ход, и гоблин Метафий ободряюще улыбнулся, когда снова было покончено с теми в библиотеке. Невидимые, но присутствующие неприятели непрерывно отступали, восторг и ненависть снова завладевали бойцами, и каменщики опять отступали.
Созерцательное оцепенение зрителей, волнение, с которым темная масса следила за битвой, различные позы, в которых участники боев, как фрески, застывали рядом с Лукой, призрачный лунный свет, освещавший поле, красные факелы костров, сгущавшие мрак, – это все, конечно, было иллюзией, обманом восприятия, миражами, за которыми прятался действительно состоявшийся танец. На самом же деле все было не так ловко, слаженно и реально, и, по-видимому, несколько пляшущих в стороне колдунов, окуривавших бойцов душными клубами дыма, вносили свою лепту в завершенность праздничной мистерии. Был, однако, момент, когда сквозь одержимость мнимого боя вдруг ясно пришла в голову мысль о совершенном идиотизме происходящего, но Лука затруднялся, куда поместить этот момент, в разгар битвы или в самый конец, когда, снова пленив епископа Самуэля, он увидел перед собой раскрашенного белой краской знакомого колдуна-фавна и услышал постукивание костяных фигурок на концах длинных шнурков, свисавших с густой шапки грязных волос.
Взмахнув кисточкой метелки, колдун брызнул в лицо Луке остро пахнувшей жидкостью, и сразу все знакомо закружилось перед глазами, громада темного поля взмахнула, словно доска качели, приблизилась, окунула во мрак, и он почувствовал, что тонет в созданной кем-то бездне. И ничего. Лежал один посреди беснующейся в экстазе толпы. А рядом прыгала полуобнаженная Лайма, и движения ее были необычно гибкие и стремительные, полные кошачьей грации и невыразимой человеческой прелести.