Глава 5
Все повторяется.
Мы шли по туннелю Лиги, по нити между космической станцией и Землей Изначальной. Шли впятером. Я впереди, с Зерном в руке, за мной, эскортом, дед, Данилов и Маша, замыкал шествие Карел.
Если отвлечься от мелочей, вроде внешнего облика, точь-в-точь процессия синекожих чужаков.
Навстречу нам попадались люди, а изредка – существа, которых с людьми роднил лишь разум. Иногда нам приветливо улыбались, чаще проходили безучастно.
Новый мир вступает в Тень – это мелочь. Кто же от этого денется?
– Уйдем к Земле на корабле Лиги? – спросила Маша. Я покачал головой.
– Не надо. Нас ждет корабль, на бродячей планете.
Дед крякнул, словно мое решение ему чем-то ужасно не понравилось. Неохотно спросил:
– Петр, а стоит ли? Как я понимаю, в скорости мы много не выиграем.
– Коней на переправе не меняют, – попытался я отшутиться.
– Знаешь, – дед догнал меня, положил руку на плечо. – Что-то странное есть в том, что ты получил Зерно Врат. Ведь ты не хотел.
– Я старался.
– Петр, ну я же тебя знаю! Ты не мог изменить свою суть. Не мог заставить себя поверить в необходимость Тени!
– Но ведь я смог?
– Вот это меня и смущает…– дед вздохнул. – Никогда бы не поверил, что в молодых мозгах у меня станет меньше мыслей. Петр, я чувствую… что-то не так. И не могу сформулировать свои ощущения.
Мы остановились.
– Андрей Валентинович, но Петр так хотел…– примиряюще сказала Маша. – Он хотел, чтобы вы гордились…
Ой. Ну когда она окончательно разучиться звать его на «вы»? Когда дядю мне родит?
– Машенька, – дед окинул ее прежним взглядом – снисходительно-ласковым. – Да не думай ты, что я ревную своего внука, своего ученика к победе. Нет. Поверь.
Сейчас мы были уже где-то у окончания луча-туннеля. В самой широкой части, где над головой и по стенам теснились хижины, домишки, шалаши. Маленький мальчик, сидя вниз головой на «потолке», с любопытством следил за нами. Подобрал какую-то палочку, замахнулся было, чтобы запустить в нас, но поймал мой взгляд и бросился в домик.
Интересно, живой ребенок, или фантомный? У них тут с размножением негусто… бессмертным дети без нужды.
– Петя, дай-ка мне Зерно, – сказал дед.
Я вздрогнул.
– Пит…
– Это… мое…
Слова вырвались сами. Дед переглянулся с Машей. Данилов кивнул, словно и не ожидал ничего иного.
– Ты не дашь Зерна… на время… своему деду? Своему наставнику? Пит?
Рука задрожала, будто что-то взорвалось во мне, схлестнулось, сошлись две неукоснительные нормы, и одна должна была капитулировать…
– Н-н-на…
Я стал заикаться, когда протянул деду раскрытую ладонь. Крепкие пальцы взяли Зерно, покрутили…
– Я вот ничего не чувствую, Петя, – добродушно сказал дед. – Абсолютно. Нет, конечно, есть любопытство, есть некоторое восхищение… ай да сукины дети, чего соорудили… Но не более того!
Я не ответил. Я пожирал Зерно глазами. Оно было мое, оно даровано мне, и выпускать его из рук… Как там, в старой сказке про волшебное кольцо? «Моя прелесть»…
– Почему Тень отдалась тебе? – риторически вопросил дед. – Отдалась и покорила? Почему я… Пит, я ведь Землю люблю не меньше твоего… почему я ничего не чувствую?
– Не знаю…
Меня начала бить дрожь. Дед мог сделать с Зерном что-то неправильное! Немыслимое. Раздавить, погасить, сломать… пусть оно крепче стали и горячее звезд… но он не понимает, как оно важно!
Где-то, в дальнем уголке сознания, я понимал: со мной творится что-то странное. Но не было сил вдуматься.
– Пит… возьми. Не хочу, чтобы ты так меня смотрел.
Наваждение схлынуло, едва Зерно упало в мои руки. Переведя дыхание, я почувствовал, как краска стыда заливает лицо.
– В чем дело? Ты можешь объяснить, Пит? Почему?
– Да… наверное, – сказал я, неожиданно для самого себя.
Слова не рождались, они всплывали из памяти, где так надежно были похоронены:
– Но тень твоя тень на этой стене что ни день караулит каждый мой миг И тень моя тень на стене пустой немо приглядывает за тобой
Дед кивнул. Морщась, как от удара. Прошептал:
– Ах, какой это был регрессор, Петя. Лучший регрессор Геометров. Дурачки… как же они такого не оценили…
В глазах его жила боль. И она била меня наотмашь – потому что нет большей боли, чем боль Наставника… Мне очень хотелось, чтобы он понял. Чтобы понял, и похвалил, и перестал сокрушаться… Я сказал:
– две наши тени бегут как псы друг за другом бегут как псы рядом с тобой рядом со мной спущенные с одной цепи две наши тени два верных пса ненавидящие тебя и меня вс терпеливее день ото дня вс голоднее день ото дня
– Вот как ты проходил Вратами, Пит, – лицо деда дрогнуло в муке. – Вот ведь как… когда за плечами такой долг… такая сила… Что с тобой?
Куалькуа!
Кожу вновь драло проволочной щеткой, наждачкой, рашпилем, беспощадно поглаживало изнутри.
Ты отдал приказ! – обиженно отозвался симбионт. Переход к внешности Ника Римера.
Разве? Неужели? А почему бы и нет?
– Мы ведь будем возвращаться на корабле Геометров, – пояснил я. – Почему бы не войти в роль заранее?
Дед на миг прикрыл глаза:
– Да… конечно. Ты прав… Петр.
– Давайте поторопимся! – попросил я. Ну почему у них такие грустные лица? Почему обижаются мои лучшие-друзья, верные настолько, что готовы были силой исправлять ошибки – как Маша и Данилов…– Надо быстрее добраться до корабля!
Весь путь я продремал. Вполглаза, наблюдая за лучшими-друзьями, сидящими впереди. Интерьер корабля Лиги меня абсолютно не волновал, как и его системы управления, настроенные на Машу, как и принципы его движения. Все постижимо в этом мире. Все повторяется. Наружность не имеет никакой важности. Корабль должен везти – а как он это делает, дело десятое. Человек должен бороться за общее счастье – что бы с ним ни случилось.
Корабль знает свое дело.
А я – свое.
Мои лучшие-друзья разговаривали вполголоса. Неужели они думают, что я их не слышу?
– Ошибка – рассматривать человека только как тело, – говорил дед. Он умный. Он понимает…– Еще большая ошибка – рассматривать человека как память, как сумму знаний, как набор байтов информации. Если мы сделаем шаг и скажем, что личность определяется языком – то будем во многом правы.
– «Вавилон семь»…– сказала Маша.
– Конечно. Но это слишком расплывчато. Язык – это общество, а не личность. Все же есть еще один штрих… последний. Творчество. Что-то, созданное личностью, рожденное лишь ее разумом. Вот это уже будет близко к душе… опасно близко. Бедный мальчик Ник Ример… регрессор и поэт. Даже погибнуть как следует ему не удалось.
– Я могу подойти к Петру и поговорить…– сказал Карел.
Открыв глаза, я уставился на рептилоида. Пасть распахнулась в торопливой улыбке.
– Только это ничего не даст, – закончил Карел.
Я снова погрузился в дремоту. Только молил – про себя – корабль.
Быстрее. Быстрее. Мне надо донести Зерно. Моя планета в беде. Мой долг – спасти ее.
Сохранить для вселенной, для Дружбы.
Петр. Конклав мобилизует силы. Большая часть Торпп покинула фотосферу своих звезд. Алари сгруппированы в две эскадры… основную и вспомогательную. Хикси и Даэнло расконсервируют свои флоты.
Спасибо. Мы успеем.
Мне не надо объяснять, какая эскадра направится жечь мою родину, а какая… какая…
– Петр!
Они все стояли рядом. Свет в овальной рубке корабля потускнел. В экранах полыхали звезды.
Господи, они совсем рядом! А если бы решили отнять Зерно?
– Петр, – повторил дед. – Мы прилетели. Мы рядом с кораблем Геометров.
Я неловко встал из кресла.
– Мы можем продолжить путь и на этом корабле, – сказала Маша. – Лига предоставляет свои корабли тем, кто несет Зерна Врат.
– Нет, – я покачал головой. – Так мы прилетели?
– Ты спал, – тихо сказал дед. – Знаешь, у тебя было совсем детское лицо. Я не хотел будить…
Счетчик из-под ног деда сверлил меня взглядом.
– И Карелу не позволил, – добавил дед. Отступил, освобождая мне проход. Я медленно двинулся к шлюзу.
– Петр!
Я не обернулся. Люк. Второй. Чужой корабль… я все-таки немного боюсь его. Выйти… быстрее…
Наружный люк распахнулся – и я увидел небо.
Черное, черное небо. Звезды могут выбиваться из сил, заполняя небосвод. Двоиться, троиться, сливаться в группы. Все равно – черноты больше. Куда больше.
Спрыгнув на каменистую землю бродячей планеты, я обернулся, подал руку Маше. Корабль Лиги лежал на грунте – граненная игла из зеркального стекла. Звездный свет плясал на гранях.
Они спустились вниз, вслед за мной, такие близкие и далекие друзья…
– Идемте, – сказал я. Голос задрожал – я не ожидал от себя такого волнения, но оно не спросило, можно ли явиться.
Скаут Геометров стоял в полусотне метров. Одинокий, затерянный на пустынной равнине. Сколько их здесь стоит… мертвых, уснувших кораблей, в которые никогда не вернутся пилоты…
– Петр, – дед протянул руку. Я вздрогнул, подавшись вперед, под ласку Наставника. – Куда ты хочешь лететь?
Я молчал.
– Петр, кому ты несешь Зерно? Кто взял его? Как мне тебя сейчас звать? Петр Хрумов? Или Ник Ример?
Дед, не надо… пожалуйста… не мучай меня…
Откуда мне знать, что во мне сейчас?
Что толку в именах?
– Петр? Ник?
– Меня ждет Родина, – ответил я. – Она зовет меня.
– Ник Ример, – усталым, сломанным голосом сказал дед. – Ты мертв, Ник Ример. Давным-давно. Твоя Родина списала тебя в расход, отметила галочкой в рядах борцов за Дружбу. Ты давно уже мертв.
– Нет, – я покачал головой. – Я… я не мертв. Петр и я – мы одно и то же. Я взял Зерно. Оно… оно мое…
– Тебя слишком мало, Ник Ример, – взгляд деда не отпускал меня. – Ты не смог ожить, пройдя Вратами. Ты все-таки мертв!
– Значит, я живу вместо него.
– Петр! Я тебя сейчас зову! Слышишь? У тебя есть своя Земля. И она в беде.
– Родина никого не бросит в беде, – ответил я. Попятился к кораблю. – Не бойтесь!
Женщина Маша посмотрела на моего Наставника, спросила что-то взглядом.
– Нет, – сказал Андрей Хрумов. – Нет. Во-первых, никто из нас с ним не справится. Он сейчас регрессор, и с этим ничего не поделать…
Умный дед у Петра Хрумова.
– Во-вторых… я не позволю. Хватит. Я уже достаточно его предавал.
– А если предать – значит спасти? – голосом ненастоящего мальчика Дари, ищущего грань между «правильно» и «честно», спросил Данилов.
– Значит, не надо спасать.
Скаут за моей спиной оживал. Раскрылась кабина.
– Не бойтесь! – повторил я. Зерно жгло мне руку. Регрессор Ник Ример все-таки возвращался из мира Тени. Возвращался с непрошеной добычей, убоявшись которой, Наставники утащили Родину на край света.
Но мальчик Ник Ример был сейчас не только собой. Он больше не мог остаться в одиночестве.
И не хотел его для других.
Регрессор Ник Ример опустился в кресло и коснулся коллоидного терминала.
Приветствую на борту, капитан.
Здравствуй, борт-партнер.
На экранах я видел друзей Петра Хрумова. Они стояли поодаль, возле чужого корабля, неподвижно, будто надеялись, что я вернусь.
Какие смешные надежды.
Таг и Ган, дозволенные друзья Ника Римера, тоже ждали, что он вернется. Так же, как ждали они все своего общего друга по имени Инка… друга, навсегда оставшегося в мире Тени. Женщина, уставшая от красивого молодого тела, терпеливо ждет Кэлоса. Их придуманный сын ждет отца – которого сожгло вечное пламя.
Ждите.
Нам всем дарована надежда – ждать.
Подготовка к старту, капитан?
Да, борт-партнер.
Сильные расы с тревогой ждут врага, Слабые расы с надеждой ждут свободы. Счетчики ждут постижения абсолютной истины, корабли Геометров ждут развлечений. Геометры ждут настоящей, сказочной Дружбы, Тень ждет новых бабочек, что прилетят на ее свет.
Все мы чего-то ждем. Устаем от ожиданий, проклинаем их, и не можем, не можем отказаться от обольстительного дурмана. Звезды впереди, звезды над нами, целое небо звезд, полная река молока, всеобщая любовь, Великое Кольцо… оно же Кольцо Всевластья…
Петр Хрумов во мне засмеялся.
– Корабль, домой, – сказал я. – Домой. Мне плохо. Я схожу с ума.
Провести терапию?
– Сон. Просто сон. Я два дня не спал…
Как хорошо!
Провалиться в темную бездну – под легкий шум старта, утонуть в темноте, сжимая огненное Зерно…
Только почему там, за тьмой, меня все равно ждут?
Я проснулся сам.
Вырвался из кошмара – в котором был Ником Римером, ожившим регрессором Геометров, дотянувшимся до меня с того света. Во сне я бросил деда и друзей, во сне я отправился на Родину – чтобы спасти ее, а не Землю.
Меня бросало в кресле, сжавшемся, безуспешно пытающемся погасить толчки. Я был в скауте Геометров.
И значит, сон был явью!
– Сволочь! – закричал я на ни в чем не повинного Римера. На бедолагу Ника, до конца исполнявшего свой долг, и в жизни, и в смерти. – Что же ты!
Скаут крутило, как щепку в водовороте. На экранах ничего ничего не различить – огненно-черная карусель.
– Что происходит, борт-партнер?
Нас атакуют.
– Почему ты меня не разбудил?
Атака недействительна. Нас атакуют корабли Родины. Атака не считается.
Я даже застонал от тоски и отчаянья. Умненький компьютер Геометров вновь натянул свои шоры.
– Почему нас атакуют?
Родина считает, что на борту – не-друг. Я сообщаю, что это ошибка. Вероятно, у всех атакующих кораблейповреждена аппаратура связи. Нет причин для волнения. Атака недействительна.
Неужели и кораблик Ника Римера повторял бы то же самое, рассыпаясь под ласковыми родительскими оплеухами? Или та частичка души Ника, что перекочевала через корабль – в меня, смогла бы противостоять безумию?
– Полное слияние! – рявкнул я.
И растворился в небе.
Небо пылало.
Плыла подо мной Родина – милая, милая Родина, с правильными, четкими очертаниями материков, с затейливыми сеточками облаков, обитель добра и справедливости, дружбы и счастья. Я даже касался атмосферы – чуть-чуть, самого краешка…
А над нами, прижимая к планете, вились такие же, как я, крошечные кораблики. Свои. Изрыгающие пламя. Среди скаутов виднелось два дружеских корабля – тороид Гибких Друзей и пятиконечная звезда Друзей Маленьких.
Со всем пылом истинной Дружбы они пытались меня убить.
Ответный огонь!
Атака своих кораблей невозможна!
Что это за голосок противоречит мне? Кастрированный разум корабля? Уймись, дружок, не со мной тебе спорить…
Согласно трем первым постулатам регрессорства… Согласно принципу Благих Намерений, принципу Меньшего Зла, принципу обратимости правды… Мы не атакуем корабли Родины, мы проводим учебные занятия, максимально приближенные к реальности. Начать противодействие.
Или мне почудилось, или корабль повиновался прежде, чем я закончил. Повиновался радостно и из всех своих силенок.
Первым под удар попал «бублик» Гибких Друзей. Уж не знаю, чем мы его достали – лазерным дальномером или рентген-радаром. Но ему хватило. Бублик почернел, забытый рачительными хозяевами на жаровне. Распался облаком пепла.
Почему мне совсем не стыдно?
Согласно принципу Моральной Гибкости?
Первый раз в жизни я ощутил, что и в космосе имеют смысл понятия «верх» и «низ». Имеют, и еще как! Низ был там, где планета. Подо мной. И корабли Родины не могли использовать лучевое оружие – любой промах окончился бы пылающим городом на поверхности, поврежденным санаторием, разрушенным интернатом. Или, не дай бог, убитым Наставником…
Я громил нападающих, беззастенчиво прикрываясь планетой, со свирепой радостью, которую оценила бы Маша… или Кэлос.
Эй, Ник, стыдливо нырнувший в глубины памяти! Где ты? Это тебе не мышат-алари душить!
Похоже, инструкций на такой случай предусмотрено не было. Слишком поздно опознали украденный скаут, слишком долго чухались, решая, что делать…
Патрульные корабли брызнули в стороны. Будут обходить снизу…
Посадка!
Посадка ошибочно запрещена. Запрос на посадку дается непрерывно.
Что там советует принцип обратимости правды?
Запрещена посадка на территорию космодромов. Мы приземлимся на поверхности.
Где?
Да где угодно.
Координаты?
У интерната «Белое море"!
Наверное, это было наше совместное решение. Ника Римера, для которого, несмотря ни на что, интернат оставался единственным светлым пятном в воспоминаниях. И Петра Хрумова, который отсиживался в «Белом море»…
Скаут пошел вниз. Мы опережали преследователей, не могли не опережать, все машины здесь однотипны, а мы имеем крошечную фору. И все же… укрыться невозможно. Не детей же мне в заложники брать, в конце концов!
Впрочем, тут лучшими заложниками послужат Наставники. Они будут неподражаемы в готовности прикрыть детишек своими телами. Они ведь так добры и великодушны.
Жаль, что я не способен предоставить им такую радость.
Борт-партнер. Мне надо скрыться. Интересы Родины.
Я шел сквозь атмосферу, в огненном вихре, в плазменном коконе, пока еще – вне атаки. Но скоро, очень скоро, меня догонят.
Выполняю.
Это реально?
Нет.
Слушай меня, борт-партнер. Снижайся к интернату. Постарайся оторваться от преследования. Мне нужно две секунды… две секунды на высоте в десять… нет, пусть в двадцать метров… на скорости не более ста километров в час…
От волнения я перешел на земные меры времени и расстояния. Но корабль понял.
И куалькуа тоже. Я почувствовал его протест – резкий, охлаждающий пыл толчок, едва симбионт понял, что я собрался сделать. Так что же, полной остановки потребовать?
Невозможно. При уменьшении скорости мы станем уязвимы. Снижение над жилыми объектами запрещено.
Меня охватило отчаяние. Ну что же теперь? Я раскрыл ладонь, глянул на пылающее Зерно. Ему все равно. Оно, может быть, и выдержит падение из стратосферы.
А я нет. И у куалькуа силы не безграничны.
Что же теперь, Ник Ример, из глубин моей памяти, с того света воюющий за свою планету? Что теперь? Как поступают регрессоры в подобной ситуации?
И регрессор Ник Ример из своей холодной и безнадежной дали потянулся ко мне.
Борт-партнер, приготовиться к боевому десантированию. Отработка проникновения на планету не-друзей.
Выполняю.
Отрыв от преследования.
Увеличение скорости невозможно. Нарушение порога устойчивости атмосферы запрещено.
Выполняй. Боевая тренировка.
Запрещено.
Долг перед Родиной.
Запрещено.
Казалось, корабль получает удовольствие, играя со мной… с Ником? в эту нехитрую игру. Выполняй – запрещено. Кто кого переспорит?
Проводим исследование предельной скорости.
Запрещено.
Мой приказ.
Запрещено.
Приказ Мирового Совета.
Нет подтверждения.
Тепло, тепло, горячо?
Тебе самому хочется превысить разрешенную скорость?
Кажется, это не Ник. Это я.
Всегда.
Превышай.
Выполняю.
Плазму сдуло с обшивки. Шар планеты крутанулся, обращаясь плоскостью, надвигаясь. И – тихо, тихо, как тогда, при вхождении в Тень, корабль прошептал мне:
Видишь – как все просто?
Действительно – просто…
Мы неслись над океаном. Уже невысоко – в двух-трех километрах. Плясали белые буруны волн – океан не хотел примиряться с геометрически безупречными материками, он все и гнал на берег свои войска… А преследователи исчезли, отстали, затерялись в своих инструкциях и запретах, не способных победить единственное слово «хочешь?»
Мы – хотели.
Капитан, приготовьтесь к десантированию.
Это Ник Ример знает, как готовиться. Не я.
Легкий смешок.
Фраза не несет смысловой нагрузки. Дань традиции.
А что будешь делать ты?
Маневрировать. Боевые действия без пилота запрещены.
Ты сможешь уйти?
Полет без пилота запрещен.
Вот и все. Короткая автоэпитафия. Наверно, я должен почувствовать жалость к кораблю?
Не получается. Разум, не способный поверить в себя, довольствующийся игрой во всемогущество – не достоин жалости.
Спасибо за откровенность. Это смешно – чувствовать презрение от порождения собственной мысли. Я обдумаю этот вопрос… Десантирование, капитан.
На миг я решил, что скаут оборудован обычной катапультой. Кресло провалилось в расступившуюся обшивку, понеслось вниз. Ветра не было – упругая стена возникла вокруг. Стабилизация была идеальной, кресло падало без вращения. Подо мной раскинулся берег, знакомые купола и башня интерната. Вверху таял скаут.
Так. Хорошо. А где же парашют?
Земля неумолимо приближалась. Я задергался, пытаясь выбраться из кресла. Руки сами поползли на поиски ремней, которых тут отродясь не водилось. Зерно, которое я сжимал мертвой хваткой, мешало, но выпустить его не было сил. Ремни… да где же они… Рефлексы быстрее разума, я пытался отстегнуться и выброситься из кресла, как при катапультировании из истребителя.
Да что же я делаю, парашюта у меня все равно нет!
Я не гарантирую восстановление твоего тела, – шепнул куалькуа.
Заснеженная поверхность надвигалась так быстро, словно я падал с дополнительным ускорением. Возможно, так оно и было. Неплохо для реального десанта… но как Геометры гасят энергию падения? Двигатели? Парашюты? Крыло? Моральная стойкость?
Сами собой вспомнились все реальные и нереальные байки, ходившие среди пилотов. Летчик, упавший на снежный склон, летчик, упавший на вспаханное поле, летчик упавший в стог сена…
Родина надвигалась. Ее гостеприимство обещало быть коротким, но энергичным.
Страх прошел. Разом. Дрогнул, растворился в бескрайнем небе.
Я уже падал. Так… именно так… Пристегнутый к креслу, беспомощный… потерявший сознание от холода и удушья. И снежная целина подо мной была так же рада встрече, как сейчас – Родина Геометров.
Мне не страшно.
Я уже умирал.
И знаю, как жарко любит родная земля.
…Кресло вздулось, набухло упругим шаром, закутывая меня с головой. Удар – но легкий, едва ощутимый. И сразу же свет. Мягкая оболочка исчезла, лопнула. Я упал лицом в снег. В воздухе кружились, оседая, крошечные клочки.
Это что же – обычный надувной амортизатор, при падении с двухкилометровой высоты? Нет, конечно. Невозможно. Помогло бы не больше, чем гидравлический затвор героям Жюля Верна, отправившимся из пушки на Луну. А кресло ухитрилось поглотить всю энергию падения… Какие-то поля. Амортизационный кокон.
Немного заложило уши. А так – ничего. Легкий, даже приятный морозец, чистое небо… Я встал, стряхнул с головы обрывок тонкой невесомой ткани. Сказал – голос донесся из невообразимой дали:
– В сорочке родился.
До интерната оставалось километра два. Я попытался представить, могли или нет заметить мое падение?
Весьма вероятно. Если, конечно, в падении я не был невидим. Если эта процедура предназначена для скрытого проникновения на чужые планеты – то вполне вероятно.
Устилавшие снег обрывки тем временем исчезали. Да, зарывать парашюты не придется.
Будем прятаться сами. Можно добраться до транспортной кабины и попробовать вторично угнать скаут…
Или – ну его к черту? Размахнуться, вышвырнуть Зерно… а может быть, – бережно зарыть его на невообразимом Поле Чудес. И идти сдаваться.
Зерно пылало в ладони. Я торопливо прикрыл его. Негромко сказал:
– Крекс, фекс, пекс… Тебя зарыть?
Огненный кусочек Тени молчал. Он не привык отвечать. И Ник Ример тоже затаился.
– Ты ведь нам нужно, – сказал я. – Ну пойми…. И ты, Ник… вы-то живете, и вас голыми руками не взять. А Землю никто не защитит. Кроме меня – никто.
Они молчали – потому что боги не снисходят до людей, а мертвым очень трудно спорить с живыми.
Высоко в небе родился – и ушел за горизонт звук. За моим кораблем спешила погоня.
– Будем считать знаком…– сказал я. – Будем считать разрешением… Куалькуа, я смогу пролежать под снегом до темноты? Обеспечишь тепло?
Да.
Коротко и по-деловому. Я окинул подозрительным взглядом снег. Уже никаких следов, кроме вмятины под ногами, где спасший меня амортизационный кокон коснулся земли. Опустившись на колени, я стал зарываться в сухой, рассыпчатый снег. Глубже… до самой земли. Не знаю, как это выглядело со стороны, но все лучше, чем торчать на чистой белизне.
Куалькуа не подвел. Холода я и впрямь не чувствовал. Только стучало сердце – так, что, пожалуй, не уснешь, и кожа горела. Симбионт не стал отращивать на мне шерсть, чего я втайне опасался, а просто увеличил кровоток. Ну и, похоже, усилил выделение тепла. Вот она, лучшая диета, лежать в снегу. К вечеру сожгу килограмма три собственной плоти…
Так, зарывшись в снег, я и стал ждать.
Временами я все же задремывал, проваливался в сумбурные, беспокойные видения. В них меня заставляли куда-то идти и что-то делать. Мир был искаженным, замкнутым, похожим на цепь холодных, низких пещер. Я бродил по ним, не находя выхода, мучаясь от собственного бессилия, а время – скупо отведенное мне время, истекало. Потом я просыпался, шевелился в подтаявшей снежной пещерке, поднимал лицо с ладоней. Одна ладонь пульсировала алым, Зерно светило сквозь кожу. Я выглядывал из снега, чувствуя себя страусом, надежно зарывшим голову в песок.
Но вокруг никого не было. Здание интерната казалось безжизненным. А почему бы и нет, кстати? После случившегося, когда обнаружили смерть Наставника Пера – вполне могли всех эвакуировать. То-то будет радости – наткнуться на следственную группу из суровых регрессоров…
Я вновь нырял в снег и пытался уснуть. День тянулся нестерпимо медленно. Наверное, скаут уже сбили. Удастся ли Геометром дознаться, что в кабине не было пилота? Не станут ли они прочесывать всю трассу полета, они же знают о возможности «десантирования»? Столько вопросов, и никаких ответов. Я говорил сам с собой, звал Ника Римера, прячущегося в моей душе, задавал куалькуа бесцельные вопросы. Но от себя я не мог услышать ничего нового, Ример молчал, а куалькуа отделывался односложными ответами, словно и его что-то терзало. Иногда мне казалось, что все произошедшее, Маша и Данилов, оказавшиеся сотрудниками ФСБ, Тень, объединившая полмиллиона планет, дед, умерший и получивший новое, молодое тело – это все сон. Болезненный бред… а на самом деле я бежал из концлагеря Геометров и теперь замерзаю в снегах. Может быть, и Петра Хрумова никакого нет и не было, а я – сумасшедший регрессор Ник Ример, поднявший руку на своего Наставника и наказанный по заслугам…
Тогда я открывал глаза и смотрел на огненное Зерно. Оно было реальным, реальнее заледеневшей снежной корки вокруг меня, реальнее красной от прилива крови ладони, на которой лежало. Зерно – вот главное, а я… а я лишь ходячий придаток, что принес его в этот мир.
А потом все-таки пришло мгновение, когда я вынырнул из снега и увидел, что багровый диск Матушки заползает за горизонт. Солнце тоже было Зерном, могучим и безучастным, и оно тоже разгоняло обморочный морок.
– Отпусти меня, Ример…– попросил я. – Отпусти меня, Тень… отпустите меня…
Мне хотелось заплакать. Я не знал, должен ли делать то, чего хотел Ример, и даже не понимал, хочет ли он еще этого. Не зря же исчез. О чем бы он ни мечтал, какие бы стихи ни сочинял в одиночестве, но он – плоть от плоти этого мира. Он был вправе отдать ему Врата. Он был вправе вернуть их мне. Только Ример мог решить, чья родина войдет в Тень.
Пускай все кончится быстрее. Как угодно, но быстрее. Может быть, я так же свободен, как корабли Геометров. Такая же марионетка, как мальчик Дари. Так же счастлив, как Ник Ример. Пусть все кончится.
Я поднялся на ноги. Меня слегка мутило – борьба с холодом не прошла даром. Но уже стемнело, и начинался снегопад… надо было идти. Что бы ни ждало впереди.
Пробираться через водовод – глупо. Но я не знал другого входа в купол. Конечно, если Геометры поняли, как чужак проник в интернат, то водовод перекрыт или напичкан аппаратурой слежения… уже подойдя к прозрачному куполу, я остановился, размышляя.
Снег лупил все сильнее. Будто вчера я тут был… вчера? Нет. Целую неделю назад. Вечность.
Мне уже было все равно.
Я нашел знакомую будочку, сейчас совсем утонувшую в снегу. Разгреб сугроб, каждый миг ожидая щелканья капкана или вспышки парализующего луча. Нет, ничего. Дверка, ручка. Я потянул, услышал гул несущегося потока. Ну вот, повторим историю как фарс.
И все же, нет ли иного пути? В здание ведут три двери… впрочем, мне они не поддались. Возможно, в образе Наставника Пера я сумел бы их открыть, но Пер мертв. Наверняка отпечатки его пальцев уже выведены из памяти замков.
Будь что будет.
Я вполз внутрь, прикрыл дверь и прыгнул в воду. Поток встретил меня как старый друг – теплом и приятельскими похлопываниями. Меня потащило по узкому туннелю. Ну! Неужели вы такие беззаботные, Геометры?
Меня вынесло в маленький круглый зал и бросило на решетчатый пол. Вода с гулом обмывала меня, уносясь дальше по водоводу. Я лежал, озираясь. Никого нет. Да в чем же дело?
И в душу мне начало закрадываться робкое подозрение.
Немыслимо. Невозможно.
Но они могли до сих пор не найти тело Наставника Пера!
Они до сих пор не числили его среди мертвых, а меня – среди живых!
Кто вправе контролировать Наставника? Он же вне подозрений! Если Наставник Пер решил покинуть интернат – это было глубоко выстраданным и абсолютно личным решением. Вернется и объяснит. Правда, меня видела Катти… причем видела и в обличии Ника Римера, и в облике Пера, и в моем собственном. Неужели ей не поверили? Неужели она не рассказала о случившемся?
Невероятно.
Погоня за моим скаутом – тоже все вполне объяснимо. Приближается корабль, уверяя, что внутри – регрессор Ник Ример. А ведь всем известно, что регрессор Ример погиб, находясь на лечении.
Странно… нелепо… и очень возможно.
Я подошел к отверстию водостока. Постоял под тугой широкой струей. Апатия и безразличие проходили, смывались холодным душем.
Давай, Петя… пройди этот круг до конца.
Цепляясь за холодные скобы, я поднялся из фильтрационной камеры. Повис под люком, неловко выгнувшись и вслушиваясь.
Вроде бы тихо. Иногда чудится звук, но едва-едва, так невнятно, что это скорее кровь шумит в висках.
Я откинул люк, получив пригоршню земли за пазуху, и выбрался в купол.
– Ой…
Легкая тень метнулась прямо от моего лица. Я едва удержался от первого желания – схватить и удержать.
Так всегда. Проще всего хватать и держать.
Вместо этого я разжал ладонь, и оранжевый свет Зерна разогнал тьму.
Рыжий мальчишка, пятившийся от меня, наткнулся на дерево и замер, неловко нащупывая руками дорогу. Я узнал его сразу, и что-то во мне дрогнуло.
– Тиль, не бойся, – тихо попросил я, окончательно выбираясь из люка. Ногой сдвинул крышку на место. Мальчик проследил мое движение, но без всякого удивления.
Наверное, все дети интерната знают эту Великую Тайну – фильтрационную камеру водовода.
– Я не боюсь, – в тон мне, вполголоса, ответил мальчик. – А кто вы?
– Страшный подземный дух.
Он неуверенно улыбнулся.
– Только не кричи, а то я рассыплюсь и обернусь гнилой корягой, – попросил я. Сел на корточки. С детьми – как с собаками… простите меня, духи Песталоцци и Макаренко. Нельзя доминировать. Нельзя давить ростом.
Особенно, если выбрался среди ночи из-под земли, мокрый, грязный и со зверской решимостью на лице.
– Я не буду кричать. Я не боюсь.
– А почему ты плакал?
Тиль быстро вытер глаза рукавом рубашки. Но ответил спокойно, хоть и чуточку досадливо:
– Сами не знаете? Бывает… что плакать хочется.
– Знаю, Тиль, – согласился я. – Глупый вопрос. Извини… что помешал.
– Ничего, – мальчишка тоже присел на корточки, но приблизиться не спешил. – А кто вы? По правде?
– Мокрый и голодный бродяга. Шел по улице бродяжка, посинел и весь дрожал. Знаешь?
Нет, он, конечно же, не знал. Нет у Геометров замшелых святочных историй. Тиль смотрел на меня, словно пытался отыскать в лице знакомые черты. Только откуда ему знать сгинувшего регрессора Ника Римера…
– Вы Наставник?
– Нет. Честное слово – нет.
Он кивнул – поверил. Любопытство и опасение боролись в нем с вежливостью. Любопытство победило, как всегда.
– А кто вы?
– Инопланетный разведчик.
Секунду мальчик молчал. И все же эта версия была для него куда ближе, чем злой подземный дух.
– Инопланетный?
– Совершенно верно.
– Регрессор или прогрессор?
– Просто разведчик. Наблюдатель.
– Так не бывает, – Тиль покачал головой. – Это же все знают. Невмешательство невозможно по этическим принципам, закон Гарады-Рица…
Он вдруг успокоился.
– Вы Наставник. Вы меня проверяете. Я знаю, это урок. Урок этического выбора, как я поступлю…
– И как же ты поступишь?
Тиль, кажется, перестал бояться. Сдвинулся ближе, елозя по земле. Его светлые брючки были уже безвозвратно испачканы, но Тиля это не смутило.
– А тут сложное решение, – азартно сказал он. – Ну… как доказал Гарада… если иная цивилизация исповедует отличную от нашей этику, то она не станет вмешиваться. Возможен примитивный силовой конфликт из-за раздела сфер влияния, или добрососедские отношения. Вмешательство просто никому не нужно. А вот если этика близка, то невмешательство становится неприемлемым… никто ведь не может смотреть, как страдают его братья. Вмешательство делается оправданным. Я правильно говорю?
– Правильно, – согласился я. – Невозможно не вмешаться.
– Но потом Риц вывел следствие… что допуская возможность помощи иным расам, мы должны быть готовы к аналогичным действиям в отношении себя… Эта… ну… Неправильная Аксиома!
– Почему неправильная?
– Потому что неправильная! – удивился Тиль.
– А почему аксиома?
– Ну она же неопровергаемая!
Я усмехнулся. Мир неправильных аксиом и логичных ошибок. Ты почти мой мир.
– И как ты поступишь? Исходя из закона Гарады-Рица?
Тиль засопел, стирая с мордочки последние следы недавних слез.
– Не знаю. Я должен сообщить о вас взрослым. Потому что вы инопланетный разведчик и можете попытаться нас изменить. Но тогда я нарушаю следствие Рица… получается, что мы заранее отказываем будущим друзьям в свободе этики…
– Ты знаешь, – доверительно сообщил я, – тут хорошо поможет принцип Меньшего Зла. Или принцип обратимости правды. Очень легко доказать себе все… все, что захочется.
У Тиля загорелись глаза.
– Вы – регрессор! – радостно сказал он. – Я знаю, я читал учебники. Это принципы регрессоров!
От волнения он чуть ни схватил меня за руку, но в последнюю секунду все же остановился. Я мог быть регрессоров, героем детских фантазий, но все же я – не Наставник.
– А вы к нам пришли, чтобы… нет, я молчу!
Последнее было сказано требовательным тоном – ну спросите же меня, спросите, что я подумал?
Я спросил.
– Вы подбираете себе напарника! – выпалил Тиль. – Я знаю, я читал! Так делают, когда надо внедриться на другую планету, и не в одиночку, а вроде бы семьей, как в древности, тогда собирают группу из мужчины и женщины, и еще детей иногда берут! Вы хотите найти мальчишку… или девчонку…– его голос на миг увял, – чтобы они изображали вашего ребенка…
Тиль с сомнением посмотрел на меня.
– Ну, или младшего брата…
Я молчал. Зерно тлело в руке – насмешливо, снисходительно. Эй, Петр Хрумов! Ты все еще уверен, что Земле Тень нужнее? Что без тебя Земля не выкрутится? А у Геометров все, в общем-то, в порядке.
– Вы не думайте, что я совсем маленький, – сердито сказал Тиль. – Я историю очень хорошо знаю. Особенно Крепостную Эру. Мы с ребятами даже играем в нее…
Он как-то разом сник.
– Лаки куда лучше, чем я, историю знает, – самокритично признал он. – А Фаль – он артист. Он когда начинает изображать барона или священника, ему сразу веришь. Даже забываешь, что все понарошку. И еще он не болтает зря. Никогда не проговорится. А я – могу.
После паузы он неуверенно добавил:
– Грик в старой технике разбирается… если там уже машины есть…
Мальчик уже был там. На планете будущих друзей, которых надо срочно регрессировать. Ну, не совсем срочно… чтобы можно было там пожить вначале… притвориться, что у него есть семья…
– А может, там большие семьи? – спросил Тиль.
Где – там, мальчик? На планете Земля? Да по-всякому. Только ее скоро не станет. Нет, ерунда, я принесу Зерно, мы войдем в Тень, и все будет хорошо. Дегенераты найдут себе мирки по вкусу, политики получат каждый по трибуне, а без дураков и без политиков – уж тут-то мы заживем… Даже могу захватить тебя на Землю. Может быть, и с друзьями. Пускай дед порадуется новому педагогическому полю боя…
– Тиль, давай я сейчас ничего не буду отвечать? – предложил я.
Он весь расцвел. Явно решил, что все его догадки – сущая правда.
– А это у вас фонарик?
– Вроде.
– Можно посмотреть?
– Не стоит. Пока не стоит.
Тиль принял отказ равнодушно. Для него огненный шарик был лишь необычным фонариком, ничем – по сравнению с открывающейся перспективой.
– Что я сижу, – вдруг очень серьезно сказал он. – Вы уже замерзли. И есть, наверное, хотите?
– Угадал.
– Пойдемте, – Тиль вскочил и схватил меня за руку, нарочито небрежным движением. – Быстрее! Спрячетесь у нас в комнате.
– А как пройдем часового? – полюбопытствовал я.
Тиль заулыбался.
– Дежурный – Фаль. Он не скажет. Думаете, как я сюда ночью прошел?
– Телекамеры. Тиль, мальчик, весь интернат проглядывается.
– Мы знаем, – гордо сказал Тиль. – Только у нас сейчас нет постоянного Наставника. У нас был, очень, очень хороший! Наставник Пер. Только он уехал, и его пока не заменили…
Точно.
Они еще не нашли Пера!
И странно – я опять не ощутил раскаяния. Наоборот – гордость. За то, что в образе Пера ухитрился за час заслужить такую репутацию.
– А временные Наставники, они так, изредка поглядывают… у нас все продуманно, чтобы не смотрели, когда мы не хотим. Честное слово! Вас никто не увидит!
Я слишком устал, чтобы не верить его словам. Да и вцепившийся в меня Тиль явно не собирался уходить один.
– Ладно. Уговорил.
– Только быстрее, – повторил Тиль. – Скоро Фаля сменят, надо успеть проскочить…
