Глава 24

Круглый зрачок пистолетного ствола тускло отсвечивал букетным дамаском, не выражая, как водится, никаких эмоций. От него до Лиса было от силы пара шагов, так что, реши сейчас бывший наш собрат по оружию спустить курок, вряд ли Сергею удалось бы уйти в сторону. И все же он медленно приближался, закрывая в поле зрения барона приподнявшегося уже Наполеона.

– Шо, друг ситцевый, доволен? Всех обманул? Стреляй, шо ты рукой дрожишь! Мы его на Гольдбахе по морозу, шо гады ползучие, на себе тащили, грамоту баронскую для него выискали, а он палит в чужих генералов, точно в кроликов. Молодец, шо и говорить!

– Уйди с дороги, – тихо вымолвил Конрад.

– Ага, щас! Ты шо, дружаня, окончательно с головою в ссоре? – Лис постучал себя пальцем по лбу. – Если я отойду – ты ж пальнешь и не промажешь. А мне тогда шо делать? Качучу танцевать?! У меня здесь тоже ствол, и в туза я бью не хуже твоего. Вот и считай, пара трупов нам тут обеспечена. Стреляй уж лучше ты в меня, потом на досуге сказочку придумаешь, мол, я на тебя напал, покусал, а ты в припадке самообороны дырку у меня в лобешнике проделал. Я в тебя верю, складно получится! Ну, шо ты глаза потупил? Убей старого приятеля!

– Дьявольщина! – Мюнхгаузен поднял ствол пистолета и, дернув щекой, выстрелил в обвисшее хмурыми тучами небо.

– Фух! Так-то лучше, – с нескрываемым облегчением выдохнул мой напарник, тщетно пытаясь унять грохочущее под ребрами сердце.

– Что? Что стряслось? – Вопя на ходу, к месту очередного выстрела бежали вооруженные челядинцы и спешившиеся гайдуки.

– Да все нормально! Шо за переполох? – отмахнулся Лис. – Все наши! Конрад, ты еще кого-нибудь там обнаружил?

– Нет, – односложно выдавил Мюнхгаузен, ловя спасительную Лисову реплику. – Больше никого.

– Ваше сиятельство, – Лис бросился к Наполеону, – вы-то хоть целы?

– Цел. – Бонапарт хмуро огляделся вокруг, силясь постичь умом причины нежданного многолюдства. – Что здесь, черт возьми, происходит?

– Да ну, пустое дело. – Мой друг успокаивающе махнул рукой. – Банальное покушение, буквально повседневная суета придворных будней. Але, орлы, волоките сюда пленных. Вот, генерал, у нас тут небольшой трофейчик образовался.

Силуэты трех незнакомцев с заломленными руками маячили все ближе и по мере приближения становились все более знакомыми, во всяком случае, тот, кого наши слуги вели первым.

– Ой, блин, шо ж это мы такое наделали? Это ж цесаревич! – пробормотал Лис.

Действительно, я уже вполне мог разобрать искаженное болью лицо великого князя Александра Павловича и двух сопровождающих его адъютантов.

– Ва-а-аше высочество, ну, ёшкин дрын! Ну, слава Богу, вы живы! – Лис устремился навстречу потенциальному наследнику престола, размахивая пистолетом точно дирижерской палочкой. – Алле, архаровцы, отпустите руки! Я ж сказал – к земле прижать, а не ломать, шо братский веник. Отпустите, кому говорят! Ваше высочество, рапортую как есть. Устроенное на вас Антантой покушение героически сорвано благодаря замыслам генерала от артиллерии графа Бонапартия и нашими ревностными стараниями. Враг напрочь изведен, справедливость торжествует, и мы с ней заодно!

Ошеломленный наследник престола хмуро созерцал затянутую утренним туманом панораму Летнего сада, не находя слов, чтобы выразить то ли возмущение, то ли, наоборот, благодарность. Раздавшиеся несколько минут назад выстрелы неумолимо свидетельствовали о нешуточном обороте дела, однако представить себе Наполеона и всю находящуюся здесь толпу неведомой черни своими неожиданными спасителями?.. В этом явно чувствовался какой-то подвох.

– Так, значит, граф, – обращаясь к подошедшему Бонапарту, наконец выдавил Александр Павлович, точно не замечая многословного Лиса, – вы и мне спасли жизнь, – он сделал небольшую паузу, – совсем как батюшке моему пять лет тому назад.

– Всегда к услугам вашего императорского высочества, – с натужной вежливостью отозвался Бонапарт, сгибая непослушную спину в поклоне.

– Можете поверить, я запомню это. – Наследник престола гневно зыркнул на замерших поблизости Лисовых соратников, и те отпрянули, внутренне ужасаясь недавно содеянному. – Возвращаемся!

Царственный отпрыск и сопровождающие его неофициальные лица повернулись спиной к присутствующим и быстро зашагали прочь, спеша покинуть сцену разыгранного траги-фарса.

– Фух, кажется, на первый случай обошлось, – выдохнул Лис. – Ну шо, Конрад, оставляем тулово полиции?

– Тело – да, – тихо проговорил Мюнхгаузен. – А вот пистолет рядом с ним следует забрать.

– Ты шо? Это ж вещдок! – удивленно глянул на него Сергей, но барон молча протянул ему свой пистолет и добавил чуть слышно, едва оружие перекочевало в руки моего напарника:

– Там второй.

Лис поднес орудие несостоявшегося убийства к глазам, чтобы получше его рассмотреть, и я отчетливо увидел на рукояти увитый лаврами золоченый вензель «А.П.» под императорской короной.

– Ни хрена себе! – Мой друг ткнул пальцем в спину уходящего престолонаследника. – Это его, что ли?

Мюнхгаузен молча кивнул.

– Алле! Ты и ты, – Лис обернулся к своим подручным, – а ну-ка мухой слетали во дворец, нашли на втором этаже дохлое тело и отобрали у него ствол. Если шо, можете оторвать с руками. Ну, шо вы застыли?! Статуй и без вас здесь до хренячей мамы! Бего-ом марш! Капитан, ты, блин, достал! Приходи в себя и возвращайся к родному очагу. Царские особы – это твой контингент. А то шо получается: ты пьянствуешь, а я отдуваюсь! Бери шинель, вали домой, тут без тебя не разобраться.

Огонь в камине обдавал жаром, но я все жался к нему поближе, не в силах согреться. Оставив взбешенного Наполеона разбираться с семейными безобразиями, мы отправились в Брусьев Костыль, чтобы наконец-то по душам поговорить с бароном Мюнхгаузеном.

– Картина маслом, – крутя в руках те самые роковые стволы, констатировал Лис. – Как я понимаю, к тому моменту, как будущий самодержец добредает, весь в неистовых предвкушениях, сладостно поворковать наедине с прелестной фавориткой, его радостно встречает еще не остывший труп командующего российской армией на восточном фронте. Причем не важно, останется великий князь на месте или, услышав выстрелы, ломанется домой из сада. Его наверняка срисуют караулы, стоящие у Зимнего дворца. А потом на месте преступления обнаружат труп Наполеона со шпагой в руке и орудие убийства, которое, слава Богу, нынче таковым не стало. Кстати, любезный Конрад, поведай мне как старому боевому товарищу, на каком блошином рынке ты приобрел эти занятные экземпляры оружейного искусства?

Мюнхгаузен, все еще не пришедший в себя окончательно после недавних событий в Летнем саду, бросил на говорящего загнанный взгляд.

– Ладно, не трудись, – продолжил Лис, – давай попробую догадаться. Тебе их выдал доктор Роджерсон по собственному рецепту?!

– Верно, – с тяжелым вздохом проговорил сидящий в кресле ротмистр брауншвейгских кирасир, сжимая пальцами виски. – Он самый.

– Ну, я так и думал. Скажи, Вальтер, какой у нашего милого лекаря забавный хирургический инвентарь! Причем рупь за сто даю, эти стволы он у Александра после очередного визита отмутил. Так шо надо будет Тишке сказать, шоб он серебряные ложечки в буфете пересчитал, а то знаем мы таких клептоманов!

– Да, – проговорил я, содрогаясь то ли из-за мучившего меня озноба, то ли от полного осознания произошедшего, – если бы задумка Роджерсона удалась, ситуация при российском дворе могла сложиться пренеприятнейшая. Власть, как известно, никому и ничего доказывать не любит, а уж при императоре Павле так и подавно. Если сам Павел, воодушевленный своим великим предком, сына Александра сгоряча и не казнил бы, то скорее всего издал бы манифест, что престолонаследник к убийству непричастен. Но кому в свете подобные царевы указы интересны? Слухи бы поползли самого нелестного свойства. Наполеон в армии и гвардии – фигура влиятельная и популярная, тут и до очередного дворцового переворота недалеко. Таким образом, российское войско лишается гениального полководца, брожение при дворе расшатывает трон, и в результате при самом оптимальном повороте дел империя вынуждена заниматься собственными проблемами. В новом переделе мира в рамках Венских соглашений для нее уже места нет. Конрад, – я устремил на приятеля испытующий взор, – будем откровенны! Доктор Роджерсон – британский резидент?

– Да, – чуть слышно выдохнул Мюнхгаузен.

– А ты, боевой офицер, ты-то как угодил в это болото?

– Это долгая история, – негромко проговорил барон. – Долгая и запутанная. Когда я шел сегодня к флигелю, то надеялся, что Сергей выстрелит первым и, как обычно, не даст промаха. Я надеялся, что сегодня все кончится, вся эта ложь, эта мышиная возня… Но увы!

– Конрад, расслабься, какое увы? – Лис подбросил в огонь дров. – Ну, всяко бывает, нога попала в колесо.

– Все началось давно, за много лет до моего рождения.

– Уже хорошо, – усмехнулся я.

– Когда мой дядя служил в России, он довольно часто использовался императрицей Екатериной для выполнения поручений весьма приватного свойства. Государыне очень нравилась та легкость, с какой Карл Фридрих Иероним справлялся с заданиями, подчас весьма непростыми. Кроме того, она любила перекинуться словцом с ним, мой дядя на самом деле был замечательным собеседником.

В 1762 году, как вам, должно быть, известно, ее императорское величество добилась того, что на престол Речи Посполитой взошел ее бывший возлюбленный Август-Станислав Понятовский.

– Это дядя маршала, что ли? – уточнил Лис.

– Отец, – мотнул головой Мюнхгаузен.

– То есть как отец? – Я непонимающе вскинул брови, быстро восстанавливая в памяти страницы Готского альманаха. – Он же сын австрийского лейтенант-фельдмаршала Понятовского!

– Как бы не так! Лейтенант-фельдмаршал-то как раз здесь ни при чем! Когда Август-Станислав взошел на трон, императрица пожелала лично поздравить его. Встреча была назначена в Вильно, там после бала и фейерверка былые чувства вновь захлестнули любовников, а через девять месяцев на свет родился Иосиф.

– То есть ты хочешь сказать, что маршал Понятовский – сын Екатерины Великой и Августа-Станислава? – отказываясь верить собственным ушам, переспросил я.

– Это правда! – подтвердил барон.

– Ни фига себе раскладец! Вальтер, но он же прав на российский престол не имеет? – настороженно уточнил Лис, вспоминая историю самозванца Петра III. – Или все же имеет?

– В истории всякое случалось, – пожал плечами я, – но по закону – нет. Тем более что впоследствии у Екатерины были и другие бастарды. Скажем, те же графы Бобринские, насколько я помню, восходят к сыну императрицы и Орлова.

– Не, ну, это понятно…

– Здесь есть одна загвоздка, – как-то странно усмехнулся наш собеседник. – Екатерина была женой Понятовского.

– Что-о-о?!! – хором выпалили мы с Лисом.

– Ты, часом, ничего не путаешь? Какой женой?! Шо ты грузишь?

– Дело в том, что вскоре после бракосочетания с Петром III новоиспеченный супруг застал ее в любовных играх с красавцем поляком. Как вы, должно быть, помните, Петр III с первого взгляда невзлюбил невесту, но интересы империи оказались выше личных симпатий. Теперь же у него был прекрасный шанс избавиться от нее. Чтобы отрезать Екатерине пути к отступлению, Петр без промедления велел послать за священником-иезуитом. Поскольку этот ревностный католик не признавал таинство брака, свершенное по православному обряду, то он, к великой радости обманутого мужа, обвенчал принцессу Софию-Федерику Ангальт-Цербстскую и графа Августа-Станислава Понятовского. Стоит ли говорить, что эта свадьба проходила под дулами пистолетов! Но она свершилась.

Вероятно, среди иных причин, в конце концов приведших к свержению и гибели несчастного Петра, унижение того брачного фарса и необходимость сохранить его тайну сыграли не последнюю роль. Однако даже боги не могут сделать бывшее не бывшим. Бумаги, подтверждающие законность бракосочетания, были отправлены генералу ордена иезуитов. До самой кончины своей Екатерина поддерживала этот орден, полагая таким образом купить молчание. Даже после того, как римский понтифик упразднил Воинство Иисуса, оно продолжало активную деятельность в российских землях под эгидой православной Екатерины.

Ей действительно было чего опасаться. Всплыви документы иезуитов где-нибудь в Париже, и в глазах Европы самодержица Всероссийская становилась в лучшем случае королевой Полонии. На трон России в этом случае нашлось бы немало претендентов. Уж и не знаю, каким образом, но сейчас злополучные свидетельства в руках у генерала Бонапартия и, возможно, не только они. – Барон умолк, переводя дух.

В моей голове сама собой всплыла фраза вербовщика иллюминатов о благодеяниях доброго «брата» полковника Ландри. Не о том ли шла речь в маленькой каморке под сценой Венской оперы? Кто знает, кто знает.

– Чем дальше в лес, тем толще партизаны, – качая головой, прокомментировал Лис. – Ну а ты-то тут при чем?

– Мой дядя был назначен отвезти младенца в Краков. Ясное дело, его миссия была окружена завесой тайны, ведь, по сути, новорожденный младенец был сыном польского короля и российской императрицы. При благоприятных условиях он вполне мог претендовать на российский трон и объединить под одной короной земли двух извечных противников. Стоит ли говорить, что в Европе, да и в Османской Порте, могло найтись немало охотников заполучить в свои руки этакий козырь.

Екатерина написала Августу-Станиславу письмо, в котором рекомендовала воспитать Жозефа под видом племянника, сына одного из родственников, что тот и сделал. Однако, кроме этого письма, существовала еще записка, в которой некоему офицеру, командовавшему эскортом царственного ребенка, предписывалось на обратном пути ликвидировать и моего дядю, и кормилицу младенца. – Конрад умолк, переводя дыхание.

Подобная жестокость слабо вязалась с привычным образом радушной государыни-матушки, однако я припомнил собственную историю и разговор с Джоном Полом Джонсом на Змеином острове и со вздохом признал вероятность подобного факта.

– На счастье Карла Фридриха, – продолжал свой рассказ Мюнхгаузен, – офицер, которому было поручено убийство, по неведомым дяде причинам собирался бежать из России. Возможно, он резонно опасался, что по возвращении его самого будет ждать та же участь. Так или иначе, человек императрицы взял с дяди немалую сумму в обмен на жизнь и скрылся с деньгами. Барон также решил обезопасить себя. Путь домой в Брауншвейг ему был заказан, в России его дожидалась любимая жена. Тогда Карл похитил у Августа-Станислава то самое письмо от Екатерины, в котором весьма подробно описывалось происхождение Жозефа Понятовского и те меры, которые польскому королю надлежало предпринять незамедлительно для сохранения в тайне подробностей виленского свидания. Письмо было спрятано в надежном месте и могло быть передано англичанам или французам, если бы вдруг с дядей или его близкими что-то случилось.

Екатерина решила не дразнить гусей. Она поселила барона Мюнхгаузена неподалеку от столицы, чтобы надзирать за ним и контролировать всякий его шаг. Об остальном вы уже слышали от Наполеона. Но здесь есть одна деталь, которая вполне даст вам возможность убедиться в коварстве российской императрицы, коварстве, не знающем границ.

Не зная, где хранится компрометирующий документ, эта женщина наняла двух писак, Распэ и Бергера, которые насочиняли всякой отсебятины под названием «Приключения барона Мюнхгаузена», и щедро оплатила как сами издания, так и последующее их распространение. Борзописцы оказались, увы, не бесталанными, и с этой поры доброе имя Мюнхгаузенов было навек опорочено. Вот такая история. – Конрад вопросительно глянул на Сергея, и тот, молча кивнув, налил ему стакан «Лисового напию», которым до этого потчевал меня, как сам он выражался, «для сугреву». – Дальнейшее вам, господа, в общих чертах известно. Я действительно убил на дуэли сослуживца и был вынужден бежать в Ганновер. Но дело в том, что мой ганноверский родственник Хилмар фон Мюнхгаузен – глава тайного кабинета министерства иностранных дел этого королевства.

От неожиданности я попытался было подняться, но, коснувшись раскаленных прутьев каминной решетки, судорожно отдернул руку и уселся мимо кресла.

– То есть, иными словами, начальник политической разведки? – скривившись, переспросил я, поднимаясь на ноги и потирая ушибленное место.

– Именно так, – печально кивнул Мюнхгаузен. – Он предложил мне службу и хорошие деньги. Я мог бы сказать, что у меня не было выбора, и это было бы почти истинной правдой, но это самое «почти» и отличает правду от лжи. На самом деле я был рад отомстить сыну императрицы Павлу, если уж не имел случая мстить ей самой. Мне дали людей, с которыми я должен был проникнуть в Австрию, чтобы перехватить тайный меморандум, направленный графу Бонапартию одним из его сторонников в Париже. Дело казалось пустяковым. Я точно знал, кого мне следует изловить, и поверьте, без труда справился бы с этим, когда б не ваше вмешательство.

– Елкин гриб! Значит, тогда, на дороге под Веной, это ты устроил тарарам? – Лис возмущенно хлопнул себя по колену.

– Конечно, я. Вернее, мои люди. Я разбил отряд на две части и караулил посменно. По моим сведениям, господин де Сен-Венан должен был ехать ночью. То, что с ним окажется спутница, как и то, что этой особой будет сестра Наполеона, мне никто не сообщил.

– Вряд ли об этом кто-то мог знать. Каролина просто-напросто сбежала с очередным любовником от надоевшего ей маршала. Оттого, вероятно, де Сен-Венан и подорожную не показывал, что в ней он значился один-одинешенек.

– Быть может, – согласился Конрад. – Но все пошло наперекосяк с самого начала, и ваше с Лисом вмешательство только усугубило неудачу. Но теперь это уже не важно. Как бы то ни было, я последовал за вами, а ночью мой человек залез к вам в дом, чтобы похитить бумаги, которые вы достали из корсета де Сен-Венана. Ему не повезло. Не повезло дважды. Во-первых, он похитил не те документы, во-вторых, имел неосторожность потревожить вас.

Исход дела известен. Мой ганноверский родич, увидев раздобытые записи, наотрез отказался платить и потребовал именно меморандум Сен-Венана. Я был вынужден снова вернуться к охоте за этими чертовыми бумагами. Мне повезло, вы угодили в плен к заговорщикам, и ваш банкир искал головорезов, которые бы взялись освободить узников. Я вызвался добровольцем, вследствие чего и произошло наше знакомство.

– Так шо, – Лис сокрушенно покачал головой, – значит, все это время ты шпионил за нами?

– Можно сказать и так, – нехотя согласился Конрад. – Хотя, признаться, шпион из меня никудышный. Я солдат и, если бы не обстоятельства, ни за что не пожелал бы себе иного жребия. К тому же моя шпионская миссия закончилась бесславно в ночь после Сокольницкой битвы. Я своими глазами видел, как вы передали меморандум Наполеону. Таким образом, задание было успешно провалено.

– Ну извини! Ты б раньше сказал – мы б шо-нибудь придумали, – развел руками Сергей.

Конрад хмуро усмехнулся его шутке.

– Когда я отправлялся в Россию, у меня не было с собой ни средств к существованию, ни каких бы то ни было связей, кроме, пожалуй, вас и того же графа Бонапартия, против которого я невольно злоумышлял. В Брауншвейге меня ожидали судебные приставы, а в Ганновере – разгневанный дядя Хилмар, перед которым я должен был отчитаться и за деньги, и за людей. Правда, оставались еще похищенные записи, но что мне было с ними делать? Я уж думал сжечь их или же подкинуть вам, но тут ко мне явился доктор Роджерсон и, передав наилучшие пожелания и родственный привет из Ганновера, предложил выкупить хранящиеся у меня письма.

Движимый отчаянием и безденежьем, я согласился. К тому же доктор намекнул, что если я не продам выкраденный архив, то его запросто могут «случайно найти». Он, несомненно, знал, о чем говорил. Увы, я сделал выбор – взял деньги и дал в том расписку. Это оказалось роковой ошибкой. Через пару дней господин Роджерсон сообщил, что письма сами по себе не представляют какого-либо интереса, уж во всяком случае, для Англии. Но граф Бонапартий может быть очень раздосадован, если вдруг узнает, что переписка, содержащая финансовые секреты его семьи, оказалась в чужих руках, да еще не в чьих-нибудь, а в моих. Он заверил, что имеющиеся в бумагах факты порочат Наполеона и он, не торгуясь, выкупит ценные письма. Меня же в этом случае ожидала весьма горькая участь. Вы сами знаете, Бонапарт вспыльчив и мстителен.

– У них в семье все такие, – вспоминая бурные события прошедшей ночи, вклинился я. – Однако это не повод охотиться на командующего российской армией.

– Роджерсон предложил мне на выбор: либо я участвую в убийстве Наполеона, либо он выдает меня как английского шпиона. На оговоренном месте сегодня вечером меня ждал еще один участник покушения. Никогда прежде я его не встречал. У него были ключи от черного хода Летнего дворца и пистолеты, вот эти самые. Видит Бог, я бы не спустил курок! Я шел на смерть, желая погибнуть, ибо участвовать в этой драке скорпионов был не в силах!

– Вот такие скелеты водятся у нас в шкафу, – с деланной радостью подытожил Лис. – Слава Богу, шо мы там друг друга не поубивали! Конрад, ты вот только скажи, глядя прямо в глаза вон тому золотому петуху, мы сейчас услышали все, что нам следовало бы знать?

Мюнхгаузен, не говоря ни слова, пожал плечами.

– Будем надеяться, что все.

– Погоди, – я прервал друга на полуслове, – с покушением вроде бы ясно. И бумаги, хвала Господу, нашлись. Однако битва скорпионов продолжается, я бы сказал, с новой силой. Если Жозеф Понятовский сможет доказать свои права на трон России, он будет представлять весьма серьезную опасность для цесаревича Александра. Хотя по закону Российской империи сын государя имеет несомненные преимущественные права в сравнении с его братом, тем более сводным, но в скором будущем у самого Понятовского, который известен как отчаянный рубака, будет целый корпус у стен Петербурга. И, прошу вас заметить, этот корпус будет состоять из ревностных недоброжелателей нынешней династии. К тому же Понятовского наверняка поддержит Бонапартий, так что все только начинается, капкан взведен.

– Неужели россияне потерпят своим правителем какого-то польского королевича? – Брови Мюнхгаузена в недоумении поползли вверх.

– Как-то раз уже терпели, – напомнил я. – В годы смутного времени. Правда, недолго. А вообще и Рюрик не ближних корней, и Анна Леопольдовна, и Екатерина Великая, и Петр III – все они гости издалека. Трудно ответить на ваш вопрос. В любом случае малой кровью здесь не обойдется.

– Что же можно предпринять? – обескураженно спросил Конрад.

– На данный момент – спать. Быть может, решение явится во сне откровением Божьим, а если нет – всегда лучше думать утром на свежую голову.

Новый день не принес желанного решения, хотя и наполнил дом свежими известиями. Генерал от артиллерии Бонапарт по первопутку спешно выехал к войскам на юг. Его неистовая сестрица вновь отправилась холить и лелеять беднягу маршала. Великий князь Александр Павлович, дабы выказать подобающие случаю почтение и радость, направился в Вену, где должно было состояться бракосочетание увенчанного славой базилевса французов с дочерью кесаря Священной Римской империи Марией-Луизой.

Что же касается доктора Роджерсона, то «Петербургские ведомости» извещали с дежурной безучастностью: «…в связи с отбытием в Митаву тайного советника и лейб-медика двора его императорского величества Роджерсона Ивана Самойловича всем особам, имеющим к оному счета и иные дела всякого свойства, рекомендуется прибыть на квартиру его высокопревосходительства».

Уж не знаю, была ли газета сверстана еще вечером, или же утром, прознав о неудаче дела, британский резидент поспешил свернуть работу, но факт оставался фактом. По указанному в газете адресу лейб-медика не оказалось. Его по-английски учтивый секретарь любезно заверил, что готов оплатить векселя хозяина, ежели таковые у нас имеются, но сказать нам о его местонахождении не имеет ни полномочий, ни возможности. Без особой надежды я отрапортовался Палиоли о событиях прошедшей ночи и попросил сообщить, когда беглый эскулап окажется в Митаве. Полагаю, его с тем же успехом можно было искать на Берегу Слоновой Кости или в загадочной Шамбале, но, впрочем, чего не случается под солнцем.

Мы же остались в Санкт-Петербурге наблюдать, как чахнет среди марширующих солдатиков император Павел, как собирает полки его сводный брат Жозеф, как все более и более печальной выглядит Принцесс Ноктюрн, ожидая решенного уже в Вене дозволения об отбытии моем в действующую армию.

Кончался март, воздух был наполнен предвкушением весны, которая здесь наступает много позже, чем в наших широтах, и потому особенно дорога и ожидаема. Но теперь столица казалась пустой, едва ли не вымершей. Как только неспешные дворники заканчивали управляться с широкими скребками и метлами, как только чиновный люд разбегался по департаментам и присутственным местам, улицы пустели точно в полночь. Лишь изредка по главным проспектам трусцой проезжали хмурые от безделья извозчики, да кое-где в ближайшую лавку пробегали расторопные служанки. Гвардейские полки, столь не любимые императором Павлом, едва ли не поголовно были отправлены в Крымский поход, и накрепко связанная с ними столица в напряжении ожидала новостей, моля Бога сохранить и уберечь близких, кормильцев и друзей.

Эта напряженная и тягостная неопределенность, казалось, передалась мартовской погоде, которая никак не могла решиться обогреть российскую столицу и подарить ей хоть пару солнечных дней. Каждое утро я исправно приезжал на службу, присутствовал на вахт-парадах, скучал на официальных приемах, общаясь с оставленными в столице генералами, коих, по выражению Наполеона, «вес крестов и звезд мешает быстрому передвижению». Ссылаясь на авторитет генералиссимуса Суворова, Румянцева и Потемкина, они самозабвенно рисовали мне картины скорого отвоевания у басурман исконно православного Константинополя и наперебой по секрету сообщали, что брат цесаревича Константин уже готов венчаться на царствие короной Палеологов под именем Константина Х. Я внимательно слушал, одобрял планы разгрома далекого противника, с грустью понимая, что ни один из паркетных храбрецов не сумеет остановить корпус Понятовского.

Мои попытки разъяснить послу суть возможной угрозы наткнулись на дипломатичное, но твердое пожелание либо представить в том неопровержимые доказательства, либо не совать нос куда не следует. Так что в день, когда наконец прибыл рескрипт о моем назначении представителем Кесаря в полевую ставку графа Бонапартия, оба человека, присутствующих в кабинете посла, вздохнули с затаенным облегчением.

– Бристоль, друзья мои! – процитировал Лис неизданного еще Стивенсона. – Мы едем искать сокровища! Ладно, хрен с ним, с Бристолем. – Он дозволяюще махнул рукой. – В Константинополе тоже есть много чего отвернуть!