Глава 12
Тот, кто хочет остаться в живых, должен рассчитывать на победу.
Ксенофонт
Канонада, звучная и раскатистая, была зажата между двумя грядами плоскогорья и оттого казалась особенно гулкой.
– По всему фронту лупят, – наблюдая вспышки разрывов, сообщил Лис, точно мы сами были не в состоянии оценить обстановку.
– Это верно, – подтвердил я. – Но, заметь, батареи расставлены вдоль боевых порядков. Мысль сосредоточивать огонь, должно быть, в головы французов еще не приходила.
– А чему удивляться, – Сергей пожал плечами, – Наполеон-то за нас играет. Тактику артиллерии переделывать некому, вот, слава Богу, и воюют по старинке.
Двенадцатифунтовое ядро, выпущенное из орудия системы Грибоваля, воткнулось черным мячом в подтаявший лед и, вращаясь на месте, рвануло в клочья, разбрасывая фейерверк осколков над головами беглой троицы.
– Вот те, блин, и «старинка»! – Лис замотал головой, стараясь вернуть слуху былую чуткость.
– Дьявольщина! Не могу понять, куда они стреляют? – поднимая лицо из снега и стирая со лба холодную наледь, крикнул я.
– Хотелось бы верить, что не в нас, – перенося вес тела на локти, с досадой бросил Мюнхгаузен, выплевывая изо рта снежное крошево.
– Но валить отсюда надо, активно шевеля ягодицами, – продолжил его фразу Лис. – Как-то не климатит быть записанным в число геройских французских солдат, безвинно павших на острие атаки.
Между тем канонада закончилась так же быстро, как и началась. На смену ей пришел мерный барабанный бой, каким обычно сопровождается движение маршевых колонн.
– Вот этого я совсем не понимаю. – Я попытался отряхнуть мундир. – Когда мы шли через лагерь, в нем определенно никто не планировал начинать атаку. Построить боевые порядки шестидесяти-семидесяти тысячной армии, а по моим прикидкам здесь именно столько, дело не трех минут.
– Базилевс всегда отличался стремительностью наступления и безудержной мощью своих ударов, – морщась от боли, проговорил брауншвейгский кирасир.
– Что ж, доживем – увидим, – грустно пошутил я. – В любом случае отсюда надо убираться, и чем скорее, тем лучше. Насколько я мог видеть через окно гауптвахты, на берегу речки расположено что-то вроде рыбацких деревушек, ближайшая примерно в миле отсюда на север от нас. Полагаю, там найдется какой-нибудь погреб, чтобы отсидеться.
Лис уныло поглядел во чисто поле между позициями, затянутое туманом, густо смешанным с приторно сладким пороховым дымом:
– А может, все же рывком к нашим?
– Конрад бежать не может, – покачал головой я. – А кроме того, после той побудки, которую сейчас устроили французы, наверняка союзники только и ждут, когда из тумана вынырнут фланкеры неприятеля.
– Это верно, – подтвердил барон, прислушиваясь к звукам надвигающегося боя. – Но послушайте, барабаны громыхают, однако, по-моему, никто не марширует. Вернее, нет, звук шагов слышен, но, похоже, он удаляется.
– Странные вещи здесь творятся, – приподнимаясь над обледеневшим берегом Гольдбаха в надежде рассмотреть происходящее, констатировал я. – В любом случае лучше перебазироваться к жилью. Там если не безопасней, то уж точно несколько теплее.
– К тому же после такой артподготовки хозяева точно не слупят с нас денег за постой, – поспешил деловито заметить Сергей.
Движение по руслу замерзшей речушки было делом малоприятным. Кое-где дорогу нам преграждали проделанные ядрами полыньи. Вот тебе и речка Гольдбах, промерзшая до дна! Местами лед предательски трещал, заставляя ускорять ход, что всякий раз заканчивалось неминуемым привалом, поскольку, как ни крепился мужественный племянник легендарного барона, рана немедленно давала о себе знать.
Кроме того, над нами, точно неотвязная муха, витало невысказанное сомнение – что ждало беглецов в этих рыбачьих хижинах. Скорее всего, узнав о приближении войск, местные жители укрылись подальше от роковой точки, где предстояло столкнуться двум армиям, решив предоставить свои убогие жилища господнему попечению. Но вместе с тем шанс, что в любой из бедных лачуг прибрежной деревеньки сейчас расположен наблюдательный пункт той или иной стороны, был весьма и весьма отличен от нуля. Если это, не дай Бог, было так, хорошо бы выяснить, французы здесь или же союзники, до того, как притаившаяся застава откроет прицельный огонь.
К счастью, ближайшая к месту нашего временного укрытия хибара оказалась пустой. Ее распахнутая дверь свидетельствовала, что в небогатом крестьянском жилище уже побывали мародеры, да и перевернутая скудная мебель тоже говорила о тщетных поисках неведомых охотников за чужим добром. Между тем, стоило нам прикрыть дверь изнутри, барабанная дробь стихла, как до того орудийная пальба.
– Огонь хорошо бы развести, – ёжась от холода, вздохнул Лис.
– А дым из трубы? – напомнил я.
– Да ну, в таком тумане кто его разглядит?
– Дым поднимается выше тумана, – вскользь заметил Конрад, – так что наблюдатели в замке его наверняка заметят.
– Тогда придется мерзнуть, – сокрушенно подытожил Сергей. – А скажите, барон, дядя вам случайно не передал каких-нибудь авторских штучек на тему бездымного огня или обогрева жилища мыслями о знойном лете?
– Сударь, – резко отчеканил Мюнхгаузен, загораясь точно шведская спичка, – я попросил бы вас без нужды не касаться имени моего покойного родственника. Каким бы он ни был, я не вижу в его жизни повода для насмешек.
– Да ну, Конрад, шо ты в самом деле? Я ж без обиды! Наоборот даже. – Он остановился и прислушался. – О, кажись, опять пушки ударили.
Свистопляска с артобстрелом и грохотом барабанов продолжалась до самого рассвета. Когда же выплывающее из туманной дымки солнце чуть видными проблесками лучей наметило свой восход, позиции союзников, до того лишь слабо огрызавшихся на ночные провокации, пришли в движение.
Наш импровизированный наблюдательный пункт давал весьма скудный обзор, позволяя видеть лишь небольшой участок правого фланга союзников – пологий склон высоких холмов, где расположились их фронтальные порядки. Насколько достигал взор, пространство перед нами было заполнено марширующей пехотой, кавалерией, пускающей лошадей из шага в неспешную рысь, и канонирами, старательно выкатывающими по склону вниз полевые орудия. Наверняка устроенный французами ночной тарарам не прошел бесследно для солдат и командиров союзных войск.
Я по себе знал, как важно хорошо выспаться перед боем, и воину при этом абсолютно не важно, громыхает ли где-то орудийная канонада, или же трещат ружейные выстрелы. Если он знает, что может спать без тревоги, мозг его не воспринимает этих звуков, даже если палить над самым ухом.
Вероятно, французы, затеявшие ночной переполох, свидетелями которого мы оказались, рассчитывали именно на это. Вынужденные до рассвета ждать нападения русские и австрийцы не смыкали глаз, и теперь вместо необходимого в атаке яростно-бесшабашного куража их вела усталая озлобленность, мало пригодная для решительной схватки.
– Ну, шо, граф, блесни стратегическим гением, – перехватывая мой взгляд, поинтересовался Лис, – вот так, навскидку: каковы шансы на победу?
– Пока сказать трудно, – сознался я. – Мне кажется, союзники хотят передавить кавалерийским ударом левый фланг армии базилевса и, оседлав дорогу на Вену, выйти в тыл французам. По фронту, вероятно, командование союзников желает связать противника лобовым ударом в штыки. Прием, неоднократно использовавшийся генералиссимусом Суворовым, но, я бы сказал, в данном случае он довольно спорный. К тому же полки союзников почему-то забирают влево, подставляя собственный бок под французскую контратаку.
– Возможно, пытаются ударить в стык между фронтом и правым флангом, – предположил брауншвейгский ротмистр.
– Может быть, может быть, – глядя, как шагают, опустив ружья с примкнутыми штыками, российские гренадеры, покачал головой я. – Но все же это не повод, чтобы оголять собственный фланг.
Точно дождавшись этой фразы, армия непобедимого базилевса устремилась в контратаку, спеша воспользоваться оплошностью союзного командования. Вновь зарокотали упрятанные за турами пушки, сшибая, точно кегли, марширующих в сомкнутом штыковом строю воинов, разрывая на части их до той секунды закаленные, сильные тела. Вслед артиллерийским залпам устремилась кавалерия, ждавшая, когда головы штурмовых колонн будут вынуждены опуститься на лед Гольдбаха. За ядрами полетела картечь, выкашивающая с каждым мигом ряды смешавшегося на глазах строя.
Навстречу легкой кавалерии французов с правого фланга союзников ринулись гусары и казаки, спеша отогнать вражеских шевальжеров и дать возможность пехоте пересечь злосчастный ручей. Всего-то несколько шагов по зыбкому льду да полминуты, чтобы выбраться на берег. Сейчас, похоже, эта невзрачная водная преграда грозила превратиться в непроходимый ров. Французские артиллеристы, и без Наполеона умеющие обращаться с пушками, на минуту оставили в покое истерзанных гренадеров и обратили жерла орудий в сторону разворачивающихся в лаву русских всадников. Грохот, и пронесшееся над головами гусар французское ядро с противным звуком шмякнулось в подтаявшую ледяную корку, покрывавшую крошечный огород рядом с нашим укрытием. Комья снега и земли взметнулись к небу, и убогий дом неведомого рыбака вздрогнул от ужаса. Еще взрыв, и подпертая колом дверь, сорвавшись с петель, влетела в комнату, точно пытаясь убежать от приближающегося боя.
– Ребята, кажется, пора-таки прятаться. – Лис обвел глазами комнатенку, ища лаз под полом. – Ага, вот, есть. – Он рывком преодолел расстояние до убежища, стараясь как можно меньше задерживаться на фоне оконных просветов. Крышка люка откинулась, Лис присел на корточки, наклоняясь над образовавшимся лазом. – О-о-о, господа аристократы, место, кажись, занято.
– Что ты имеешь в виду? – быстро спросил я в тот момент, когда очередное ядро, насквозь пробив кровлю, плюхнулось ярдах в двадцати от нашего убежища.
– Есть две новости, обе плохие. С какой начинать?
– С первой, – обреченно вздохнул я, понимая, что если уж мой друг внезапно утратил обычную невозмутимость, то новости действительно отвратительные.
– Номер раз, – опуская крышку подпола, хмуро проговорил Лис. – Подвал эдак по грудь залит талой водой. И номер два. В этой воде плавают вероятные хозяева этого дома. И, кажется, не они одни.
– То есть как? – побледнел Мюнхгаузен.
– Я бы сказал, в зарубленном виде, – процедил Сергей. – Как это говорится, ужасы войны. Что за идиотизм? Зачем людей было почем зря гробить?!
Между тем бой становился, разгораясь, все жестче и жестче. Остановленная встречным ударом французской кавалерии армия правого фланга потеряла всякую надежду завладеть дорогой, ведущей к вражеским тылам, и теперь рубилась с отчаянной яростью, но без видимого успеха. Ослабленная потерей легкоконной бригады, отряженной на спасение штурмовых колонн пехоты, она не могла продвинуться и на шаг вперед. Сзади же ее поджимал берег Гольдбаха, вернее, его берега, поскольку здесь речушка распадалась на два рукава, каждый из которых был пусть и небольшим, но досадным естественным препятствием.
– Да, попали, как зерно меж жерновов. – Лис хмуро глянул в зияющий дверной проем. – Вальтер, глянь-ка, кажется, фронту нашей кавалерии таки вломили. Точно-точно, гаплык! Их с двух сторон кирасирами зажали! – Слова моего «штатского» друга были чистой правдой. Его военному опыту мог позавидовать если не сам Наполеон, то уж многие из его генералов наверняка. – Смотри-ка, – Сергей вытянул указательный палец вперед, – похоже, совсем ататуй настал. Видишь, гусар сюда с полковым штандартом ломится, а за ним пять железнобоких, черта бы колченогого им под седло.
Зоркий глаз прирожденного стрелка не обманул Сергея. Гусар в красном ментике и синих чакчирах мчал в нашу сторону на гнедом черкесском жеребце, едва касающемся поверхности земли своими копытами. Темно-серый плащ гусара развевался за спиной подобно дымному шлейфу за сбитым самолетом. Над головой всадника рвалось из стороны в сторону, точно в панике, тяжелое полотнище штандарта.
– Лейб-гвардии гусар, – рассматривая форму лихого наездника и знамя, проговорил я. – Штаб-офицер.
– Верно, – согласился барон.
Между тем сильный конь в два прыжка перенес седока через изрытую ядрами заледеневшую речушку и рывком выбрался на берег.
– Уйдет, – с удовлетворением созерцая бешеную скачку, прокомментировал Лис. – Гусарский конь на ходу куда легче кирасирского.
Его замечание было встречено согласными кивками. Пятеро кирасиров, изо всех сил погонявших своих рослых тяжелых лошадей, при всем желании не могли нагнать офицера, увозившего от них вожделенный трофей. Сознавая это, они силились поймать на мушку быстро движущегося всадника, но меткая стрельба на галопе – режиссерская вольность авторов голливудских вестернов, и потому французские кирасиры продолжали безнадежную погоню, втайне надеясь, что военная судьба подарит им нечаянный шанс. Увы, шальная надежда действительно не обманула их.
В тот миг, когда гусар единым махом преодолевал низкую изгородь, окружавшую рыбачью лачугу, очередное ядро воткнулось в снег в пяти ярдах перед ним. Взрыв потряс округу, точно удар кулаком по столу. Дом вздрогнул, роняя мох из щелей. Гнедой скакун вздыбился, последним движением закрывая хозяина от роя осколков, и рухнул на спину с невыразимым то ли ржанием, то ли стоном.
– Мамашу вашу! – Оттолкнувшись от пола, Лис бросился выручать соотечественника, точно бегун с низкого старта.
Впрочем, я был намерен предпринять то же самое, и потому дополнительная команда была излишней. Расстояние, отделявшее нас от поверженного офицера, исчислялось шагами. Но тут бежавший впереди Лис резко затормозил, останавливающим жестом вскидывая перед собой руки:
– Э-эй, приятель, шо за дела? Не надо глупостей!
Из-под рухнувшего коня, выцеливая грудь моего друга, поднималась рука, сжимавшая пистолет.
– Мы не французы, родной, мы свои. Из плена бежали.
– Окажите любезность, помогите выбраться, – послышалось в ответ, и рука с пистолетом опустилась. – Мне ногу придавило!
Мы подскочили к раненому, намереваясь совместными усилиями приподнять отяжелевшую тушу коня, и в эту минуту на берегу появились чувствующие уже на зубах вкус добычи кирасиры.
– Эй, пехота, что вы делаете? – размахивая палашом, яростно заорал один из них с эполетами лейтенанта на плечах.
– Тупой лошадник! – немедля возмутился я, вновь становясь майором Дюфоржем. – Не видишь, что ли, мы достаем из-под коня нашего пленника.
– Это наш пленник! – в один голос завопили кирасиры, пытаясь наехать конями на бог весть откуда взявшихся конкурентов.
– Ага, держите карман шире, – припадая на колено и вскидывая ружье, заявил Лис. – С какой это бастильской колокольни он ваш, когда мы только что взяли его в плен?
– Но мы его преследовали!
– Если б все бабы, которых я преследовал, становились моими женами, у меня б был гарем больше, чем у царя Соломона. Валите отсюда и не мешайте работать!
– Да вы!.. – Возмущенный лейтенант, уже числивший себя Гетайром Доблести, взмахнул палашом.
Я отскочил в сторону, наводя на него пистоль:
– Конрад, Гийом, Шарль! Возьмите-ка на мушку этих торопыг.
– Да, господин майор! – заорал Мюнхгаузен, производя максимальный шум внутри нашего хлипкого укрепления. – Уже сделано! Одно ваше слово, и они мертвецы.
– Господин лейтенант, – убеждаясь, что моя команда выполнена с блеском, сквозь зубы процедил я, – вы с ума сошли! Я доложу о вашем поведении маршалу Дезе! Как старший по званию я приказываю вам вернуться в строй вашей части.
– А вы-то сами что здесь делаете? – несколько охлаждая клокотавшее в укрытой железом груди возмущение, огрызнулся кавалерист.
– Я не обязан вам отчитываться! – гневно рявкнул я. – И уж подавно не обязан выслушивать дерзости от младшего офицера!
– Это вызов? – расплываясь в недоброй улыбке, холодно отчеканил кирасир. – Что ж, мое имя – Гастон Бувеналь, лейтенант второго эскадрона четырнадцатого кирасирского полка. Если нам суждено пережить сегодняшний день, я радостно встречусь с вами без лишних свидетелей, мсье…
– Майор Луи Дюфорж, командир батальона седьмого линейного полка, – четко отрапортовал я. – К вашим услугам.
– Командир, – не спуская пристального взгляда с наездников, проговорил Лис, – вроде бы базилевс запретил дуэли в действующей армии.
– Ничего! – успокоил я соратника. – Полагаю, вскоре после нынешней победы снова будет заключен мир.
Новое ядро рухнуло на лед, образуя в нем широкую прорубь и взметая фонтан холодной воды. Раздосадованные кирасиры поворотили коней, наперебой желая нам с лейтенантом скорейшей встречи. Должно быть, в своем кругу тот слыл отчаянным рубакой.
Бой продолжался, и лишь всевидящим Норнам, плетущим нити человеческих судеб, было ведомо, кому из храбрецов, сошедшихся грудь в грудь посреди узкой долины вблизи Моравских гор, суждено пережить клонящийся к перелому день.
Утренний туман развеялся, и небо, затянутое тучами, просветлело так, словно Господь Вседержитель наблюдал из заоблачных высей, на какие безумства способны его возлюбленные чада ради великих идей, не стоящих чернил, затраченных на их подробное описание.
Проследив за удалением незадачливых охотников, мы с Лисом вернулись к прерванному занятию: оттаскиванию убитого коня.
– Вы что же, действительно русские? – морщась от боли, поинтересовался раненый офицер.
– Не совсем. Я австрийский офицер, – признался я, наконец освобождая застрявшую в стремени ногу гусара и взваливая его себе на плечи. – Сергей, не забудь штандарт, – скомандовал я.
– Вот уж мог бы и не говорить, – оскорбился Лис, поднимая лежащее на земле древко.
– Позвольте мне представиться, господа, – склонил голову спасенный офицер, когда мы вновь очутились под изрешеченным кровом рыбацкой лачуги. – Полковник, князь Святополк-Четвертинский, Борис Антонович, командир эскадрона лейб-гвардии гусарского ее императорского величества полка.
– Граф Вальтер Турн фон Цеверш, – назвался я, – полковник богемских стрелков.
– Барон Конрад Вильгельм фон Мюнхгаузен, – последовал моему примеру наш боевой товарищ, – ротмистр брауншвейгских кирасир.
– А я, а у меня… – Лицо Сергея приняло несколько озадаченное выражение. – Да шо там! Зовите меня просто – Лис. Если мало, так и быть, добавляйте «Величайший».
Эта неожиданная шутка вызвала в гнетущей атмосфере боли и доведенных до предела человеческих сил взрыв гомерического хохота, скорее нервного, чем веселого, однако скопившееся за сутки напряжение требовало разрядки. Мы сгибались пополам от смеха, не имея сил его унять и не обращая внимания на то, с каким неподдельным удивлением глядят на нас сквозь выбитые окна люди в красных, расшитых золотым шнуром ментиках, точь-в-точь как у спасенного князя.
– Господин полковник, ваше сиятельство, – несколько сконфуженно произнесло одно из виднеющихся в окнах лиц, – у вас все в порядке?
– Все, все, – утирая рукой выступившие слезы, выдохнул князь Четвертинский.
– А-а-а, это… – Рука стоявшего по ту сторону стены лейб-гусара, показавшись в окне, вопросительным жестом указала на мнимых французов.
– Свои, – продолжая хохотать, выдавил спасенный.
– Вот нежданная удача. – Обескураженное лицо россиянина осветилось радостной улыбкой. – С вашего позволения, штаб-ротмистр, князь Багратион, Роман Иванович.
– О-ха-ха, – заливался жизнерадостным смехом Лис, – еще один князь!
* * *
Без лишних приключений удалось отряду, посланному отвоевывать полковой штандарт, добраться к расположению союзных войск на господствующих высотах. Положение дел на протянувшемся по равнине театре военных действий складывалось не в нашу пользу, но теснимые французами боевые порядки союзных войск еще держались, пятясь и заливая кровью каждую отданную пядь земли. В «ложе» театра было явно не до нас. Какие-то люди в русской и австрийской формах, в мохнатых генеральских эполетах, ожесточенно спорили между собой, вычерчивали что-то на разложенных поверх барабанов картах, выслушивали донесения вестовых, рассылали замерших в ожидании приказа адъютантов и снова спорили. Битва не складывалась.
Сейчас, когда я мог с высоты оглядеть картину боя целиком, суть ночного маневра французов казалась мне ясной. Продемонстрировав с вечера слабый и растянутый левый фланг своей позиции, базилевс и его полководцы резонно сочли, что именно сюда последовательные ученики Фридриха Великого нанесут главный удар. Цель действительно казалась легкодостижимой. В случае удачи зажатая в тиски французская армия попадала в крайне тяжелое положение. Единственное, чего не учитывал «гениальный» план операции, что враг перед лицом опасности неминуемого разгрома не станет оставаться на месте.
Ночью крупная группировка, располагавшаяся позади корпуса Дезе, под грохот пушек и бой барабанов скрытно была переброшена туда, где ожидался главный удар, и в момент атаки русско-австрийских войск эта «домашняя заготовка» смешала штабные планы наших стратегов, как ловкий шулер – колоду игральных карт.
Правый фланг армии французов, на который раз за разом безуспешно накатывались австрийские и русские полки, возглавлял маршал Даву. Я и отсюда видел флаг с его гербом. Железный, несгибаемый Даву, прозванный Севером в тайной переписке с бывшим однокашником, был лучшей кандидатурой там, где надлежало стоять до последнего. Я готов был спорить, что без приказа этот суровый гордец не отступит ни на шаг, даже если ему придется отбиваться от наседающих солдат противника маршальским жезлом.
Атака союзных войск захлебнулась, теряя четкость управления, и в этот момент удерживаемый маршалом Дезе фронт перешел в решительную контратаку, бросив вперед свежие части многочисленного резерва. Как я и опасался в самом начале боя, оголенный фланг атакующих русских колонн рухнул, не выдержав сокрушительного удара вышколенной пехоты базилевса. Отступление начало приобретать вид бегства, и я готов был поклясться, что еще несколько минут, и сражение будет проиграно окончательно и бесповоротно. Общую панику не в силах удержать ни один командующий.
– Капитан, – прошептал стоящий рядом со мной Лис, – по-моему, нашим не светит.
– По-моему, тоже, – признал я, и в этот миг, точно вступительные аккорды органного хорала, по атакующим порядкам корпуса Дезе грянули залпы притаившихся на замаскированных позициях российских батарей. Едва смолк залп первых орудий, как в тон ему громыхнули другие, а вслед им третьи, не оставляя и секундного зазора между очередными шквалами огня.
– А вот это, кажется, ария Наполеона, – озадаченно потирая затылок, предположил Сергей. – Густо бьют, черт побери, шо лук сеют! О, смотри-ка, а францы-то, кажется, задний ход дали.
Лис был прав. Оттесняемые стеной огня от прежних своих позиций дивизии корпуса Дезе вынужденно отступали, тесня боевые порядки собственного правого фланга. Теперь центр французской позиции был оголен, и я не сомневаюсь, командуй союзными войсками граф Бонапартий, немедля сыскались бы полки, чтобы обрушиться на рухнувший фронт и стремительным ударом завершить истребление расчлененных группировок. Но союзной армией руководил не он, а потому, с некоторым удивлением осознав, что французы, тщательно сохраняя боевые порядки, оставляют занимаемые позиции, командующий объединенной группировкой велел трубить отбой, призывая собственные войска повернуть к бивуакам.
– Отдали победу, – вздохнул я, разводя широко руками.
– Шо тот пятак нищему, – согласился Лис. – Чего, спрашивается, рубились?
Сражение было сведено вничью, что, впрочем, не уменьшило радости генералов и старших офицеров, собравшихся в ставке. Казалось, никому здесь нет абсолютно никакого дела ни до нас, томящихся в ожидании решения нашей судьбы, ни до полковых адъютантов, прибывающих с первыми известиями о потерях.
– Как называется вон тот замок? – указывал на виднеющиеся вдали шпили моложавый генерал с осиной талией и выбивающимися из-под треуголки светлыми локонами.
– Сокольниц, ваше высочество, – послышалось ответ.
– Замечательное название! В таком случае извольте отписать моему отцу реляцию о сокрушительной победе над узурпатором при Сокольнице. Вызовите мне генерал-квартирмейстера, я желаю перенести штаб под эти древние своды.
– Будет исполнено, ваше императорское высочество.
– А деревня позади наших холмов, – услышали мы с Лисом чью-то недовольную, тихую, но весьма жесткую речь, – именуется Аустерлицем, и когда б я слушал дурацкие бредни австрийских штабистов, то в реляции звучало бы именно это название.
– Прошу прощения. – Я повернулся на звук.
Ежели и были у меня какие-то сомнения, то при виде говорившего они рассеялись вмиг. Передо мной был тот самый беззаветно храбрый корсиканец, только ныне вместо лейтенантских нашивок армии континенталов на его плечах красовались генеральские эполеты. Доходившие некогда до плечей волосы были коротко острижены, и жесткая складка у губ сменила мальчишескую улыбку.
– Если не ошибаюсь, граф Наполеон Бонапартий?
– Он самый. – Невысокий генерал обвел нас с Лисом цепким, едва ли не подозрительным взглядом. – С кем имею честь? – услышав родную речь, поинтересовался императорский фаворит.
– Брат, брат! – раздалось неподалеку. – Пустите меня немедля! О, наконец-то! Я столько пережила, пока добиралась к тебе!
Я и Лис с ужасом оглянулись, услышав знакомый голос.
– Господи!!! – сокрушенно прошептал Сергей. – Ну почему из всех в мире женщин ты дал в сестры Бонапарту именно эту?!