Глава 7
«А дальше – древние дороги…»
Платформа замедлила ход, остановилась. Рельс кончался у темно-синего сооружения, напоминавшего решетчатую антенну радара, врытую нижним краем в землю. Рядом на двух столбиках красовалась вывеска: «Тодиар».
– Поздравляю, приехали, – сказал Сварог. – Дилижанс дальше не пойдет.
Перила опустились, и он сошел на землю первым, отметил в окружающем некую странность, но никак не мог сообразить, в чем она заключается. Клубок скатился следом, замер у сапога.
– Выводите коней, – распорядился Сварог. – Нужно же где-то ночевать. Дом есть, а хозяева, сдается мне, уже не объявятся.
Больше всего одноэтажное здание походило на уютную гостиницу – вполне возможно, стилизованную под некую тогдашнюю старину. Под то, что считалось стариной пять тысяч лет назад. Сварог уже почти не сомневался, что видит дело рук людей, населявших Талар до Шторма, – и шрифт надписей был тем же, что в метро, и еще что-то неуловимое, некое сходство дизайна, уловленное не разумом, а словно бы чутьем… Так уж выглядел этот красивый, целехонький, ничуть не тронутый разрушением дом. Он был из другого времени, не нынешнего.
Наконец Сварог сообразил, что показалось ему странным. Опережая их, той же дорогой прошли две платформы. Сворачивать им было некуда, ни единого ответвления по пути не оказалось. С рельса они не сходили, иначе непременно попались бы на глаза. Но все же исчезли, как дым.
Растерянно оглянулся. Его бравые сподвижники стояли, держа коней под уздцы, дисциплинированно дожидаясь дальнейших указаний, а за их спинами был только рельс и никакой платформы там уже не имелось…
– Ты что, черта увидел? – тихо спросила Мара. – Аж глаза на лоб вылезли…
Он молча ткнул пальцем за их спины. Все оглянулись и тоже увидели – точнее, уже ничего не увидели.
– Колдовство, – поежился Бони и посильнее зажал под мышкой пулемет, как будто любимая громыхалка могла уберечь его от злых чар.
– Вряд ли, – подумав и припомнив кое-какие заоблачные чудеса, сказал Сварог. – Скорее уж – высокоразвитая техника. Платформа, добравшись сюда, по миновании в ней надобности просто испаряется. Куда она девается, я вам не скажу – образования не хватает…
– Ну, уж если это не колдовство, тогда неизвестно, что колдовством и звать… – проворчал Шедарис.
– Говорят тебе, наука, – чуть свысока глянула на него тетка Чари. – Командиру виднее.
– Я и не спорю, – угрюмо сказал капрал. – Командиру виднее. Я так понимаю, все это построено до Шторма? А помните ту симпатичную зверушку из подземелья? Как бы и здесь на нас что-нибудь бойкое и зубастое не выпрыгнуло…
– Пойдем посмотрим, – обыденным тоном сказал Сварог и взял коня под уздцы.
Клубок покатился перед ним к невысокому, в три ступеньки, крыльцу меж двух рядов фонарей на изящных, с большим искусством выкованных столбах. Фонари были четырехгранные, их стекла напоминали скорее крохотные витражи. И вдруг они все разом вспыхнули в сгущавшемся сумраке, справа и слева, так что и люди, и кони шарахнулись, оказавшись в полосе света. Сварог исключением не стал. Зажглись и несколько окон по обе стороны крыльца – это осветился обширный вестибюль с ковром на полу, длинными мягкими диванами вдоль стен и фонтаном посередине. Фонтан действовал как ни в чем не бывало, подсвеченные хитро укрытыми в бортике круглого бассейна разноцветными лампочками струи зыбкими, искрящимися дугами окружали бронзовую статую – русалку, грациозно опиравшуюся на якорь.
Клубок подкатился ко входной двери и вопросительно замер. Сварог распахнул перед ним дверь, пропустил внутрь, словно даму, встал на пороге с топором наготове и смотрел, как желтый проводник, описав вокруг фонтана своеобразный круг почета, остановился в гордом одиночестве возле сооружения из деревянных резных панелей, напоминавшего стойку портье.
– Это кто же свет включил? – подозрительно поинтересовался Шедарис.
– Скорее всего, фотоэлемент, – рассеянно сказал Сварог.
– Люблю я тебя, командир, за редкий дар толково изъясняться…
– Ладно, не ной, – сказал Сварог. – Если я где-то почую колдовство, так и скажу. А насчет всего, что есть не колдовство, а наука, объяснять придется до утра….
Вошел в вестибюль, с любопытством огляделся. Под ногами упруго пружинил ворс роскошнейшего ковра, в простенках висели огромные полотна в массивных золоченых рамах, а на полотнах кипели морские сражения – гроздья белых парусов, целых и разорванных в клочья, тяжелые тучи порохового дыма, пламя, облепленные людьми сломанные мачты на волнах, чернеющие в воде головы, незнакомые флаги и вымпелы, багрово-золотистое зарево… И потемневшие от времени штурвалы на стенах – определенно настоящие. И модели фрегатов в стеклянных ящиках. Несомненный уклон в морскую тематику, причем военно-морскую… Если это и в самом деле приют моряков, окружающий комфорт недвусмысленно указывает, что простые боцманы и прочие гардемарины с кондукторами сюда вряд ли попадали. Неброская роскошь и отсутствие вывески – сие нам знакомо донельзя…
Он сделал несколько шагов в глубь коридора, потрогал начищенную (сколько тысячелетий назад?) медную ручку первой же двери. Дверь бесшумно подалась, за ней обнаружился шикарный гостиничный номер: уютные кожаные кресла, ковер во весь пол, огромный телевизор непривычного дизайна, но легко узнаваемый, и что-то крайне похожее на видеомагнитофон, и что-то весьма смахивающее на компьютер, и затейливая люстра с кучей висюлек цвета чистейшего аквамарина. Окна выходят на заливчик. И никакого следа нечистой силы.
Мара бесшумно выскользнула из-за его спины, распахнула дверь в глубине комнаты. Спальня. Огромная, идеально застеленная кровать. За стеклом бара батарея разнокалиберных бутылок с красочными этикетками.
– Отдыхать здесь умели, – сказала она.
– Разлагались со вкусом, – кивнул Сварог.
Он добросовестно обошел все номера, коих набралось всего по семь в каждом крыле, зажигая повсюду свет. Везде одно и то же – комнаты словно пять минут назад убраны до блеска в преддверии адмиральского смотра. Можно подумать, здесь и не жили-то никогда.
– Ну вот что, – сказал Сварог, вернувшись на крыльцо. – Заводите-ка коней внутрь. Расписание боевых дежурств – обычное, сложившееся за время славного похода. Оружие держать под рукой, но расслабляться не возбраняется. – И закончил брюзгливо: – Потому что мне сердце отчего-то вещует: либо нас вообще не потревожат, либо заявится что-то такое, против чего можно бороться только путем немедленного самоубийства… Другие мнения есть?
Не было других мнений. Коней завели в вестибюль, чему они не особенно и удивились. «Бедный ковер», – подумал Сварог, глядя на импровизированную конюшню, имевшую явственный оттенок этакого варварского сюрреализма. Шедарис, одержимый, должно быть, теми же мыслями, хохотнул:
– Видок, конечно, жуткий, да видел бы ты, командир, как мы в Лоране ставили лошадок на ночь в музей с ученым названием «минералогический»…
И разошлись они по роскошным номерам – Делия с Леверлином, Сварог с Марой, тетка Чари с Шедарисом, Бони с пулеметом. Паколета оставили на страже за стойкой портье. Сварог еще раз прошелся по комнатам, снабжая всех едой и питьем, ободряюще похлопал Паколета по плечу (тот грустно-философски развел руками) и ушел к себе.
Мара, скинув сапоги и блаженно вытянув ноги, развалилась в кресле перед телевизором.
– Там, между прочим, роскошная ванная, – сообщила она. – Течет и холодная, и горячая, еще какие-то краники. Чур, я плескаюсь первая. Может, телевизор включим?
– Так он тебе и заработает, – сказал Сварог. Однако, чисто машинально, подошел и потыкал пальцем в кнопки.
Огромный экран вспыхнул всеми цветами радуги.
– Да я пошутила… – успела еще сказать Мара.
И замолчала. Музыка, яркие декорации, игра цветных огней, камера скользит то по эстраде, то по залу, выхватывая аплодирующих зрителей. Самый обычный концерт, самая обычная публика, только одета по незнакомой моде. Зато молодая певица, темноволосая красотка в открытом алом платье, поет на знакомом языке, почти не изменившемся за пять тысяч лет:
Но кто мы и откуда,
когда от этих лет
остались пересуды,
а нас на свете нет…
Сварогу стало чуточку жутковато – так идеально подходила песня к ситуации, о чем певица, умершая тысячи лет назад, и подозревать не могла. Как и все, кто сидел в зале. Они были заблудившимся в веках миражом, все эти люди, как и сама гостиница. Вот только одни миражи, как и положено порядочным видениям, неощутимы, а другие можно потрогать и даже жить в них… Порой изображение пропадало на миг, его сменял электрически гудевший, затейливый черно-белый узор, какие-то хитрые помехи, должно быть, сопровождающие загробное существование таких миражей. Но помехи случались редко, и Сварог перестал бояться, что телевизор вспыхнет или взорвется.
– Совершенно иначе представляла себе Хелльстад, – сказала Мара.
– Да ну? – хмыкнул Сварог, направляясь к компьютеру.
Заложенная ему в сознание программа-отмычка не подвела и теперь. Сварог вновь ощутил словно бы прошивший тело слабенький удар тока – едва положив пальцы на клавиши, он знал, как с этой штукой управляться.
Только вот не от всякого знания бывает толк. На черном экране монитора вспыхнули желтые буквы: «Пожалуйста, наберите код нужного вам абонента». А какие у него здесь абоненты? И где взять коды? Сварог вяло выругался.
– Эй! – позвала Мара. – А ведь в шкафу барахлишко…
Сварог подошел к распахнутому ею шкафу. Внизу рядом с черными низкими сапогами стоял большой коричневый чемодан, а на металлических плечиках висел синий с сиреневым френч, расшитый золотом по рукавам и лацканам, украшенный полудюжиной затейливых, совершенно незнакомых орденов. Из-под него виднелись синие брюки с красно-золотым узеньким лампасом. На полочке лежала синяя шляпа в виде полумесяца острыми концами вниз (на концах красовались золотые кисточки, а сама шляпа щедро вышита золотой канителью). Рядом – великолепной работы кортик в ножнах. Мара им немедленно завладела и с решительным видом заткнула за пояс. Сварог не препятствовал. Взял шляпу, повертел, положил назад – настоящая, тяжелая, парадная, похоже. Двумя пальцами вытянул из бокового кармана френча торчавший наружу лист белой бумаги, свернутый в трубочку.
Короткая строчка букв и цифр, видимо, код. И совершенно понятный текст.
«База „Стагар“ Полночного Флота – штандарт-навигатору Горонеро. Получением сего немедленно прибыть базу. Вертолет за вами выслан. 11.24 шифровкой морского министра объявлена Белая Тревога. Вероятность учений исключена. ОДШ-4 Турзо».
«Если ОДШ не означает „оперативный дежурный штаба“ – я не граф, а балерина», – подумал Сварог.
Потом он подумал: «Это нам тоже знакомо. Блаженствуешь в глуши, понемногу разоряешь бар, прижимаешь горничных, которым по должности положено быть отзывчивыми и безотказными, а депеша уже в пути, и все летит к чертям. Если и в те времена белый был цветом смерти и траура, Белая Тревога наверняка означала что-то крайне серьезное. Но вряд ли штандарт-навигатор, судя по золотому шитью и допуску в эту уютную гостиничку, чин немалый, мог предвидеть, что все это означает Шторм… Более того, есть сильные подозрения, что высланный вертолет сюда не добрался и штандарт-навигатор остался здесь навсегда – собираясь по тревоге, можно бросить все пожитки. Но какой офицер оставит мундир и кортик? Черт, как же это выглядело пять тысяч лет назад? Ничего хорошего, если вкратце, тут и гадать нечего – апокалипсис…»
Он подошел к компьютеру и пробы ради отстучал предварявший депешу код. Что было вознаграждено вполне прогнозируемым ответом: «Простите, база „Стагар“ на вызов не отвечает». Интересно, имела эта база отношение к нынешнему Стагару или просто – случайное созвучие? Сварог скомкал депешу и отправил под стол, в корзинку для бумаг. Вряд ли она представляла интерес для историков. Мара тем временем вытащила чемодан, положила посреди комнаты, попробовала замки – заперто – и занесла ногу, чтобы сбить замки точным пинком.
– Эй, а это не мародерство? – спросил Сварог лениво.
– Учитывая возраст чемодана, это скорее археологические раскопки, – сказала Мара и нанесла молниеносный удар, сорвавший замки. Вывалив содержимое на пол, присела и стала энергично ворошить кучу, что мало походило на методичный обыск, но Сварог удержался от ехидной реплики, ему и самому было интересно.
Небольшой кожаный бювар – Сварог заглянул внутрь, увидел конверты, бумаги, фотографии и швырнул на стол. Форменные рубашки с якорьками на воротнике, трусы, носки. Куча книг в ярких мягких обложках – на одних девицы в неглиже, на других амбалы с пистолетами, на третьих жуткие чудища, а на иных – все вместе. Названия соответствующие: «Брюнеты в жизни Лонеллы», «Удар из-за угла», «Месть призрака».
– Богатый у него был внутренний мир, – фыркнула Мара.
– Может, ему просто хотелось прочистить мозги и отвлечься от серьезности жизни, – сказал Сварог. – Так тоже бывает. Что-то я тебя ни разу не видел за чтением древних философов, да и себя за этим занятием что-то не заставал…
Мягкая коричневая кобура с пистолетом параметров «Вальтера ППК». Возможно, наградной – весь в золотых накладках с крохотными сапфирами, гравированными парусниками, якорями и неизвестными гербами. Обойма полная, патрона в стволе нет, конечно.
В общем, ничего удивительного. Обычный чемодан обычного офицера на отдыхе. Только один-единственный предмет категорически не гармонировал и не вписывался – бронзовая дверная ручка затейливой, тонкой работы. Или не ручка. Штырь, на котором нормальной ручке полагалось бы держаться в двери, здесь заканчивался хитроумным переплетением бронзовых лепестков, этаким экзотическим цветком, идеально вписывавшимся в полусферу.
– Если это и ручка, место ей не в двери, – задумчиво сказала Мара.
– А где?
– Откуда я знаю? Как в том анекдоте… Послушай, а мог он быть сумасшедшим? Зачем нормальному офицеру с собой такое таскать?
– Чего только не таскала с собой военная братия в качестве сувениров… – сказал Сварог. – Может, это ключ от его служебного сейфа. Или какого-нибудь пульта. Кто их теперь разберет… Все? Иди-ка ты в ванную.
Она ушла, а Сварог, положив на стол кобуру и загадочный предмет, устроился в кресле с одним из романов.
«Вспышка сверкнула в темноте туннеля, и над головой Федера раздался характерный свист пули. Федер немедленно ответил огнем. Глухой шум падающего тела возвестил, что сыщик не промахнулся…»
Незаметно для себя Сварог зачитался. Непобедимый сыщик Федер, паля по всему, что двигалось, вышел живым и невредимым из туннеля, из подожженного со всех концов гаража, из залитого водой подвала, где падали сверху капли горящего бензина, а в воде плавали загадочные зубастые и кусучие «аранлегулы», пробрался-таки в кабинет, вырубив по пути еще парочку злодеев, но драгоценностей в сейфе не оказалось, а это неопровержимо свидетельствовало, что графиня…
– Как там древние философы? – спросила Мара над самым ухом.
Сварог не сразу вернулся к действительности, потянулся даже перевернуть страницу, но Мара отобрала книгу и швырнула на стол.
– Представляешь, драгоценностей в сейфе не оказалось, – сказал он, печально провожая взглядом летопись подвигов неуязвимого Федера.
– Значит, маркиза сперла. Или прочие графини. Как в таком деле без графинь?
Она улыбнулась, посвежевшая, чистенькая, в синем пушистом халате, волочившемся по полу. Судя по мундиру и халату, штандарт-навигатор был верстой коломенской. Сварог потянулся к ней, но боевая подруга непостижимым образом переместилась в пространстве, оказавшись за спиной. Правда, из-за великанской хламиды должного эффекта не получилось – видно было, как мелькнула по комнате смазанная синяя полоса.
– Теряешь хватку, – сказал Сварог. – Тебя было видно.
– Тебя бы закутать в такой балахон… Иди поплавай. В кои-то веки после походной любви под плащом – такая роскошь и все условия…
Отправляясь купаться, он украдкой, пока Мара отвернулась, сцапал со стола приключения Федера, но только в ванной обнаружил, что промахнулся, и, не глядя, сунул под камзол бювар с навигаторскими бумагами. Ничего не поделаешь. Со вздохом он улегся в огромную мелкую ванну, синюю в светло-зеленых узорах, пустил воду, тоненькую струйку пенистого шампуня из особого краника, еще струйку – какого-то зеленого эликсира, приятно пахнущего хвоей. Подумал, что жить в Хелльстаде можно, хмыкнул, закурил и свободной рукой принялся перебирать бумаги, положив бювар на удобную фарфоровую полочку, присобаченную к ванне ради вящего комфорта.
Там оказалось служебное удостоверение штандарт-навигатора в роскошном оформлении и солидном исполнении – в синей замшевой обложке, с обилием печатей, секреток, штампов и кодов. Судя по фотографии, флотский чин был немногим старше Сварога, но пост занимал серьезный – начальник отдела штаба Полночного Флота. Цветные фотографии запечатлели самого Горонеро и его коллег-приятелей в такой же форме – то напыщенно-вальяжных на палубе и у пирса, на фоне громадных орудийных башен, гроздьев разнообразнейших антенн, подводных лодок и остроносых ракет, то хмельных, веселых за столом в обществе симпатичных девиц. Несколько снимков военных кораблей, полным ходом идущих в открытом море. Фотография светловолосой, черноглазой красотки в крохотном золотистом купальнике, безмятежно лежавшей на залитом солнцем пляже. Рядом сидит, вывалив розовый язык, потешная ушастая собака, серая в черную крапинку. Красотка нарисовала на песке якорь и весело улыбается – конечно же, о войне ни слуху, ни духу, все веселы и беззаботны, все живы пока… На обороте аккуратная надпись: «Мы с Дуфи бросаем якорь здесь. Ждем. А.» Несколько бланков с грифом Полночного Флота и базы «Стагар», покрытых сущей абракадаброй из цифири и странных значков – как бы не ошибиться, но это может иметь прямое отношение к навигации… Очень уж похоже на перечни координат. Две глянцевые картонки с кодами и цветными полосками – должно быть, пропуска, довесок к удостоверению. Одна украшена силуэтом надводного корабля, другая – подводной лодки. И повсюду, на каждом документе, на каждом бланке, эмблема-крест: горизонтально, рукоятями к центру – два меча, вертикально, проушинами к центру – два якоря, и крест этот посередине скреплен кругом, вернее, змеей со странной головой, глотающей собственный хвост.
Итак, до Шторма существовали великолепно оснащенные военные флоты, знавшие толк в бюрократии, – вот и все наблюдения.
Длинный розовый конверт, адресованный на базу «Стагар» штандарт-навигатору Горонеро, Сварог оставил напоследок и взялся за него, лишь убедившись, что бювар опустел.
«Тогир, милый! Я боюсь, чем дальше, тем больше, и, что страшнее всего, что самое скверное, я прекрасно знаю, чего боюсь. Поэтому письмо пойдет не почтой – ты сам постарался просветить насчет ваших хитроумных цензурных аппаратов. Спасибо, наука пошла впрок… По счастью, здесь оказалась Донайра с „Рагнарока“, она и передаст. Уж она-то, надеюсь, не стукачка. Хоть ты и объяснял с важным видом, что в стукачи вы вербуете только таких, о ком никогда и не подумаешь… Все равно. Если она и стукачка, письмо в любом случае попадет к тебе. Тогир, ЭТО приближается. Это будет не простая война. Шар заволакивает кровавая пена, мне даже не нужно к нему подходить, он вспыхивает сам, и это страшнее всего. Я проверяла трижды – с шаром, с кольцом в хрустальной вазе, с облаками. Результат неизменен. Я боюсь даже представить, что ждет Талар. Очертания континентов в шаре меняются, искажаются самым диким образом. Это не война, даже атомная, это хуже – глобальная катастрофа, ужас, совершеннейшее небытие! Вот уже три дня не хожу на пляж – Маска Смерти на лице каждого встречного, видеть это невыносимо. Между прочим, некоторые начинают держаться странно и уезжают вдруг, хотя вовсе не собирались. Подозреваю, это тоже Керуани – мы ведь сплошь и рядом не знаем друг друга, не спросишь же открыто… Облака даже не красные, Тогир, – они черные! Понимаешь? Уж тебе-то следовало бы знать, что магия никогда не обманывает. Она полна символов, верно, однако символы, в отличие от слов, двойного толкования не допускают. Мы все обречены! Обречены, Тогир! И не надо напоминать о присяге, о гербе – мой герб не моложе твоего. Это вовсе не будет дезертирством, какое тут дезертирство, если обречены все воюющие стороны, если не будет ни победителей, ни побежденных? Если вообще не будет выживших? Ты не изменишь своим и не сыграешь на руку противнику, потому что не останется ни своих, ни врагов. К тому же… Я не верю, что Изначальные мертвы. Для этого они были слишком коварны. Они спят… или уже проснулись? А то и не все спали… И мы расплатимся за предков-завоевателей, мы не так уж и виноваты, вовсе мы не виноваты, разве в том, что родились, – но суда с адвокатами у нас не будет, и это наши предки сжигали Девейн-Горт… И никто не предоставит нам последнего слова, нас вообще не будут слушать. Нас уже нет, Тогир. Я избегаю зеркал, чтобы не увидеть Маску Смерти у себя на лице. И по той же причине убрала твои фотографии. Но хочу верить, что мы спасемся. И верю, что Древние Дороги не лгут. Милый, любимый, единственный, самый лучший, желанный мой! Мое небо, мое сердце! Если ты меня любишь, беги! Времени нет!»
Остальное – уже другими чернилами. И почерк из аккуратного, мелкого стал размашистым, почти неразборчивым, словно писали в страшной спешке или не помня себя от волнения:
«Только что умер Дуфи. Форброны чувствуют беду, ты сам прекрасно знаешь древнюю историю наших псов… Когда молодой здоровый форброн умирает так, как умер Дуфи, это может означать только одно. Он лизал мне руки, просил прощения, что бросает меня, но этого знания, такого ужаса он вынести не смог. Тогир, это конец. Я больше не могу умолять – нет сил. Но время еще есть. Возможно, Белой Тревоге еще будут предшествовать Синяя с Красной. Или одна Красная. Магия таких тонкостей не улавливает и не передает – но она беспощадно предсказывает итог. Так вот, я задержусь ровно настолько, чтобы похоронить Дуфи. А дальше – Древние Дороги. Уж лучше они. Назови меня дрянью, подлой, но я спешу уйти из этого мира, пока он играет всеми красками, пока он незыблем и беспечен, как встарь, хочу его запомнить именно таким, чтобы не покидать бегством дымящиеся развалины. Довольно с меня и последних открытий. Словом, самое позднее через час я уже буду на Древней Дороге. Вероятнее всего, Мерцающая Корчма или Овраг. Нам трудно будет отыскать друг друга – если хотя бы половина россказней о Древних Дорогах верна. Зато известно совершенно точно: туда нет доступа Изначальным, и все другое несущественно. Остается надежда – и некая определенность. На всякий случай напишу еще раз все заклинания. Я ухожу – и жду тебя. До встречи. Анелла».
И ниже – две строчки совершенно бессмысленных слов, на сей раз выписанных с прежней аккуратностью, каллиграфически, тщательнейше. Сварог, едва глянув на них, сунул письмо в конверт – чтобы не перенестись, чего доброго, неведомо куда в совершенно голом виде, без оружия, не зная заклятья на возвращение…
Видимо, она все же ушла. Решилась, по письму видно. Ей было чертовски страшно… А вот ушел ли за нею вслед по неведомым дорогам штандарт-навигатор, успевший прочитать сообщение о Белой Тревоге? С которой, похоже, все и началось, грянуло без промежуточных Синих-Красных… И где эти Древние Дороги? Уж, конечно, не в этом мире…
Сварог выбрался из ванны, встал под поток теплого воздуха, моментально его обсушивший и волшебным образом насытивший все тело бодростью, живым электричеством. И все равно из ванной он выходил понурый – в ушах словно бы еще стоял долетевший сквозь пять тысячелетий женский крик. Сколько ни успокаивай себя воспоминанием, что истлели самые прочные кости и рассыпалась самая прочная броня, сколько ни огорчайся собственными заботами – на душе пасмурно. Здесь, в доме, нет ощущения, что эти пять тысячелетий и в самом деле протекли плавно и величественно… Здесь прошлое не умерло, не покрылось слоем пыли, не превратилось в черепки и скелеты…
Мара лежала на роскошной постели, сбросив халат на пол, и так углубилась в книгу с красавицей в пышном платье на обложке, что вовсе не заметила явления Сварога. Сварог уселся рядом и потянул ее за ухо. Она нехотя подняла затуманенные глаза:
– В самом деле, захватывает. «Глаза барона искрились любовным томлением, столь долго таившимся под спудом. Он нежно привлек к себе Кармину, прильнул к ее полураскрытым алым губкам. Прерывистое дыхание юной маркизы выдало обуревавшие ее чувства, которые бедняжке пришлось так долго таить от безжалостного света, готового с циничной насмешкой надругаться над святой наивностью первой любви…» – она мечтательно закинула голову. – Граф, ну почему я от вас никогда не слышала подобных речей?
– А ты смогла бы разминировать мост? – спросил Сварог строгим голосом экзаменатора.
– Плевое дело. Если мы имеем дело с пороховым шнуром, без химических взрывателей… – Мара спохватилась, негодующе фыркнула. – Ну, нечестно! Только я настроилась…
Сварог рассмеялся, привлек ее к себе и прильнул к полураскрытым губам, даже не пытаясь разобраться в обуревающих его чувствах. Знал одно: так неистово и яростно они друг друга еще не любили – растворяясь друг в друге, теряя всякую связь с окружающим бытием, зная друг про друга, что оба слышат где-то на границе сознания беззвучное карканье: «Вокруг Хелльстад, Хелльстад, Хелльстад…»
