Вертолет Алият Цэрэнкуловой поднялся в воздух за девяносто секунд до взрыва и сразу же резко пошел вверх. Пилотесса стремилась как можно скорее набрать высоту — никто не знал, как высоко взлетят обломки бетона. Расчеты расчетами, но когда они касаются сооружений, простоявших более ста лет, в дело почти всегда вступают неучтенные факторы. Лучше держаться подальше и повыше. Но, само собой, так, чтобы госпоже Алият было все видно, как на ладони.

Внизу страшным басом вопили сирены — прочь, все прочь от обреченной плотины! Бегите, взбирайтесь повыше! Вы, кто не услышал или проигнорировал неоднократно повторенный приказ об эвакуации, — спешите! Быть может, у вас еще есть шанс спастись. Через восемьдесят секунд рванут заряды и плотина Батанской ГЭС перестанет существовать. Тридцать пять кубокилометров воды ринутся вниз по руслу великой Янцзы, громадный вал прокатится по ущельям, слизнет с берегов все, до чего дотянется, выскочит на равнину и переполнит чашу Ибиньского водохранилища. Та плотина тоже подготовлена к взрыву, но с ним нельзя спешить — надо дождаться шаткого баланса между максимальной разрушительной силой накопленной воды и пределом прочности плотины. И тогда можно не тратить время и силы на срытие до основания городов Лучжоу, Чунцин, Ваньсянь, Чжичэн, Ухань, Хуанши, Цзюцзян, да и городам нижнего течения, включая Шанхай, сильно достанется. Тысячи деревень, поселков, причалов, мостов исчезнут без следа. Водяной вал сметет строения и скроет под илом фундаменты. Население из опасных зон заблаговременно эвакуировано, даже эксмены. Трудоспособные, разумеется. Приказа начать избавляться от них пока не поступало — рабочая сила еще пригодится. Далеко не везде под боком протекает такая удобная река, как Янцзы, вторая по водоносности после Амазонки. Далеко не везде ярость воды может заменить аммонал.

Вода водой, но все же массу сооружений, особенно в Сычуаньской котловине, придется взрывать. Это уже делается. В огромной долине Хуанхэ подобные работы проводятся в стократ большем масштабе — там, где вода при разрушении плотин моментально покинет русло, нечего рассчитывать на многометровый вал и реке можно доверить лишь окончательный размыв развалин на обширнейшей территории.

Алият лишь мельком подумала об этом, как и о Великой Китайской стене, судьба которой еще не была окончательно решена Ассамблеей Восточно-Азиатской Федерации. Забота Алият — Батанская плотина, и с задачей ее разрушения она должна справиться на «отлично», а о других объектах пусть думают другие. Что характерно — уничтожением объектов в Индокитае, Индии, Японии, Индонезии руководят преимущественно этнические китаянки, а объекты Великого Китая стирают с лица Земли монголки, таджички, ниппонки, камбоджийки — кто угодно, только не коренные жительницы Поднебесной. Варварки, словом. С одной стороны, Китаю не привыкать. С другой стороны, уничтожение чужого достояния вместо своего психологически менее болезненно, но провоцирует национальную рознь. Хуже всего, когда речь идет о разрушении исторических памятников — тут всегда приходится обращаться за помощью к военным, а они той же культуры, что и негодующие толпы, разделяют их чувства, испытывают нервный раздрай, и никогда не знаешь заранее, в какую сторону они начнут стрелять… Алият не хотела бы, чтобы следующим ее объектом оказалась Великая Китайская стена.

О масштабах плановых разрушений по всей планете Алият старалась не думать, а когда думала — ужасалась. Сносились целые города, рычащие стада бульдозеров нагребали горы грунта на развалины построек, которые некогда было разбирать и некуда вывозить. Одним махом уничтожалось то, что строилось столетиями. Неужели для того, чтобы предотвратить всеобщую катастрофу, непременно надо было устраивать катастрофу примерно тех же масштабов, только контролируемую?..

Даже у Алият это плохо укладывалось в голове. Можно спилить один сук, чтобы спасти все дерево, но как быть, если сидишь на том самом суку и не можешь передвинуться?

Наверное, все-таки пилить, подстелив под собой, что-нибудь помягче…

Осталось семьдесят секунд. Вертолет по-прежнему шел вверх и смещался ниже по течению реки. По ту сторону бетонного гребня сверкало жидкое серебро водохранилища, вода в нем уже поднялась выше критической отметки. С этой стороны ста двадцатью метрами ниже кипел и пенился поток, вырвавшийся на свободу. Ниже плотины великая Янцзы казалась обобранной и жалкой. Шесть турбин стояли, лопатки их обсохли, как и канал водосброса. Но две турбины должны были работать вплоть до последней секунды, отдавая мегаватты в энергосеть. Человечеству в любой ситуации нужна энергия — даже для уничтожения своей собственной среды обитания.

Осталась минута. Склоны и вершины гор вне границ опасной зоны были черны от людей. Выгнутый в сторону водохранилища полумесяц обреченной плотины, упираясь краями в скалы, стоял нерушимо, но как будто спрашивал: «Что же это вы, люди? За что меня? Я же верно служу, я могу еще служить!»

Растерянное недоумение владело всеми. Смысл приказа тщательно разжевывался, широко пропагандировался и доводился до каждой головы, ответственной и безответственной. Смысл прочно засел в головах, но не переварился в них, а сидел отдельным куском и мешал, как опухоль или инородное тело.

Безжалостно и последовательно уничтожать труд целых поколений? Как так? Для чего? Здравый смысл восставал против холодной логики. Кое-где предпринимались попытки организовать «живые щиты» на намеченных к сносу объектах. Не диво разогнать толпу эксменов, но когда к обреченному сооружению пытаются прорваться люди, худо-бедно владеющие телепортацией, полиции и армии приходится попотеть.

Пятьдесят секунд…

На восьмистах метрах Алият приказала прекратить подъем. Вполне безопасно, если удалиться от плотины километра на два. Оттуда все будет прекрасно видно, хотя зрелище разрушения вряд ли кто назовет прекрасным…

Сорок секунд.

— Зависни здесь и развернись, — скомандовала Алият.

Больше всего на свете она боялась сейчас одного: что плотина начнет разрушаться сама собой, до подрыва зарядов. Правда, расчеты успокаивали, показывая, что предел прочности бетонного чудища пока не превышен, несмотря на переполнение водохранилища и ослабление сечения плотины шпурами для закладки взрывчатки. Но цена расчетам — ноль, если не сбываются прогнозы, сделанные на их основе. Алият собственными глазами видела трещины в бетоне. Да, ее уверяли, что трещины были тут всегда, что это нормальное явление, что новых трещин за последнее время не появлялось, что дефектоскопия не выявила запредельных напряжений, — но кто, кроме духа великой Первоматери, может знать истину? В случае неудачи благополучные расчеты годятся лишь для оправданий перед командованием, да и то не считаются веским аргументом. Почему подменяешь мозги компьютером? Где твое природное чутье?

Нужно им чутье — так и искали бы фокстерьера! Вместо обоняния Алият руководствовалась расчетами. До сих пор они вселяли веру в успех — теперь этой веры оказалось недостаточно. Кусая губы, Алият беззвучно молилась, но не Первоматери. Она, прежде всегда смеявшаяся над суевериями, молила плотину продержаться еще немного, еще каких-нибудь тридцать секунд…

А потом внутри бетонного монстра рванут сотни мелких зарядов, чье назначение — еще больше ослабить сечение плотины путем умножения трещин, а через секунду после них пройдет команда на подрыв основных зарядов, расположенных двумя вертикальными нитками от основания до гребня, одновременно сработают подводные заряды, уложенные у основания плотины, и давление воды вырвет из бетонной дуги кусок пятисотметровой ширины. Главное — разом. Если проран получится чересчур узким, поток все равно размоет его до нужной ширины, но это будет уже не то. Наводнение само по себе не так уж необходимо — необходим мощный водяной вал.

— Человек на плотине, — вдруг сказала пилотесса. — Или эксмен.

«Если эксмен, то окончательно полоумный», — мелькнула у Алият мысль, пока пальцы крутили колесико бинокля. И верно — прямо посередине плотины торчал на гребне отнюдь не эксмен. Женщина. Платье так и полоскалось на ветру.

Убегать — рядом последовательных телепортаций, ибо иначе не успеть — она явно не собиралась. Сумасшедшая, конечно. Или экстремистка, что почти то же самое. Возможно, сектантка, стремящаяся помешать затоплению своей подпольной молельни или каких-нибудь святынь, расположенных ниже по течению. А возможно, и здравомыслящая особа, все обмозговавшая, все рассчитавшая, уставшая выявлять все новые и новые слабые места в плане гражданской обороны и решившая, что жить дальше незачем. Мол, все равно умирать, так лучше уж умереть по своему собственному желанию, чем по прихоти каких-то пришельцев. Мы, мол, не насекомые, мы звучим гордо… А не могла бы она гордо звучать где-нибудь в другом месте, подальше от зоны ответственности Алият?! Надоело жить — ступай в Вязкий мир и надышись там газами, несовместимыми с жизнью, — просто и удобно, тихо и опрятно! И могильщикам работы меньше. Был человек — нет человека. Так ведь нет — всегда найдутся те, кто и из собственной смерти норовит устроить шоу!

Алият чувствовала, как выжидательно смотрит на нее пилотесса — не отложить ли взрыв на четверть часа? Разумеется, нет! Ни в коем случае. Очистишь место от одной ненормальной — тут же на ее место явится другая, а то и несколько. Где много людей, там много и дефективных. Закон больших чисел. Главное, чтобы толпа не дала себя увлечь нескольким оголтелым фанаткам; толпа по определению лишена и разума, и здравого смысла. Толпа — это амеба. Медуза. Но при наличии агитаторов-горланов-главарей она превращается в биологическую бессмыслицу — медузу саблезубую… Алият не была уверена в том, что удержит себя в руках, не отменит команду на подрыв, если на гребне плотины вместо одной психопатки будут торчать сотни людей. А если толпа прямо сейчас ринется топтать оцепление и придется разрешить открыть огонь? Первоматерь, не допусти, дай людям разума еще хотя бы на двадцать секунд…

Им очень нужен разум, холодный рассудок без чрезмерных эмоций. И еще им нужно страстное желание жить, без которого план гражданской обороны не может быть выполнен. Особенно в Восточно-Азиатской Федерации, где на одной седьмой территории суши проживает две пятых населения Земли — четыре миллиарда, в том числе два и три десятых миллиарда полноправных людей!

О том, что происходит сейчас в трех тысячах километров севернее, а именно вдоль всей обширной границы со Славянской Федерацией, Алият не могла думать без бешенства, охватывающего все ее существо. Северная соседка запретила иммиграцию и выставила вдоль границ сильные вооруженные кордоны, имеющие приказ открывать огонь на поражение при малейшей попытке пересечь пограничную линию, еще недавно чисто условную, практически несуществующую… Лиц без славянского гражданства вылавливали и без всякого снисхождения депортировали десятками тысяч. «Азиатскую саранчу» просто-напросто этапировали к границе и приказывали «чесать рысью в свою Узкоглазию» под дулами пулеметов!

Подруги познаются в беде. Славянская Федерация даже не очень скрывала, что намерена попытаться выжить в одиночку, рассредоточив собственное сравнительно немногочисленное население по убежищам в тайге и тундре и предоставив исторически, извечно перенаселенным субъектам Конфедерации выкручиваться как умеют. В ответ на ноты протеста сыпались обвинения в чрезмерной азиатской рождаемости, чудовищные в устах любой женщины. Как видно, женщина-политик — это оксюморон вроде мягкого наждака или свинцового пуха. Алият не раз с отвращением думала, что политик — не профессия, а диагноз опасного и отвратительного заболевания. Увы, совсем не стыдного. Даже наоборот.

Неужели дело дойдет до войны? А что, очень может быть. Хотя до катастрофы осталось всего ничего, меньше двух недель, а уж такой-то срок северные соседки, надо полагать, сумеют выиграть, особенно если додумаются держать эластичную оборону и насытят ее средствами ПВО, оберегая тылы от десантов. Вот тебе и сестры навек, вот тебе и хинди-руси. Отложились, предали, и теперь что — давить их танками? Да и танков почти нет, сто лет не воевали, а проводили одни лишь полицейские операции. Дьявол, да Восточно-Азиатской Федерации за такой срок вряд ли удастся найти и сосредоточить у северных рубежей достаточное количество техники для решительного прорыва!

Можно, конечно, наступать без всякой поддержки, одной живой силой, пустить вперед кое-как вооруженных эксменов, все равно их некуда девать — и переть дуром, лезть вперед через горы тел, уповая на то, что боеприпасы у противника не бесконечны, а стволы пулеметов имеют полезное свойство перегреваться… Видимо, так и будет сделано. Даже ядерный шантаж вряд ли сделает северянок уступчивыми — им прекрасно известно, что все боевые ядерные средства находятся в исключительном ведении Конфедерации и предназначены в первую очередь для космофлота, а возможная заначка в две-три боеголовки ничего по большому счету не решит…

Алият тряхнула головой, гоня прочь несвоевременные мысли. Небольшая черная коробочка с индикатором обратного отсчета и единственной красной кнопкой лежала у нее на коленях, и индикатор показывал, что до подрыва зарядов осталось шестнадцать секунд. Вот уже пятнадцать… четырнадцать…

Тут-то и зазвонил мобильник. Не личный, выключенный, а специальный. Этот номер знали всего человек шесть-семь, не больше.

— Алият Цэрэнкулова слушает.

— Отменить взрыв плотины! — Голос был на грани истерики. Такой визгливый фальцет мог принадлежать только холеной, надменной, облеченной властью даме, впервые в жизни впавшей в беспросветную пучину постыдной паники. — Алият, вы слышите меня? Немедленно отменить взрыв!

— Я слышу, — ответила Алият. Ее палец лег на красную кнопку отмены. — Кто говорит?

— Говорит министр труда. — Голос стал срываться. — Только что… Заседание кабинета… Решение… Именем… Приказываю отменить взрыв!..

Осталось шесть секунд до подрыва. Нет, уже пять.

— Приказывать мне может только штаб гражданской обороны, — оборвала Алият и раздраженно дала отбой. Вот всегда так. Обязательно найдется какая-нибудь истеричка, и надо почитать за счастье, если только одна, а не целое стадо блеющих овец…

Красная кнопка осталась в бездействии, а Алият за две оставшиеся секунды безуспешно попыталась вновь поймать взглядом крошечную одинокую фигурку на гребне плотины. Зачем — она не сумела бы ответить. Разве обреченность прекрасна, чтобы на нее смотреть? Разве смерть не отвратительна?

Через две секунды точно по плану сработали малые заряды, и плотина, беззвучно вздрогнув, начала заволакиваться пылью. Будто ударили палкой по давным-давно не чищенному ковру. Какая длинная секунда… Вот, сейчас…

Столь же беззвучно из тела плотины двумя вертикальными цепочками — сверху донизу — выметнулись фонтаны пламени, пыли и бетонной крошки. Работа придонных зарядов осталась незамеченной, но Алият точно знала, что сработали и они. Иначе просто не могло быть, вероятность отказа — единица после четырех нулей. Центральная пятисотметровая часть плотины не вспучилась и не начала ломаться — к немому удивлению Алият, вода начала выдавливать ее единым куском, толкая перед собой, как поршень. Клубилась пыль, мешая видеть. Вот, наконец, по флангам выдавливаемого фрагмента ударили яростные потоки, и только тогда бетонный монстр начал терять высоту, оседая и заваливаясь. Водяной вал перехлестнул через него. Взрывная волна подбросила вертолет, потрясла, покачала и отпустила. Если бы не поднялись выше ущелья, могло быть хуже. Могло бы достать и брызгами, не то что взрывной волной, а брызги там такие, что вертолет для них — мошка. Слизнет, как жаба языком, и привет. Да и сам вал гонит перед собой по ущелью нехилую воздушную волну — стоит посмотреть, как она гнет деревья за секунду до того, как их сметет коричневая стена воды, а с того вон дома сорвало крышу…

Связавшись со штабом, Алият деревянным голосом доложила об успешном выполнении задания. Взглянув на пока уцелевшие огрызки плотины и на зеркало водохранилища, отметила: уровень воды практически не упал. Ну еще бы — тридцать пять кубокилометров! Надо полагать, бешеный напор начнет ослабевать лишь спустя часы, а окончательно иссякнет лишь через сутки — двое, никак не раньше. Вода схлынет, оставив после себя… да чем меньше она оставит, тем лучше!

— И все-таки это было прекрасно, — прошептала потрясенная Алият.

— Что, прошу прощения? — заинтересованно спросила пилотесса. Кажется, на нее взрыв плотины не произвел особого впечатления. Лишенное воображения существо.

— Ничего. Все идет по плану, говорю. Все прекрасно, все замечательно. Теперь развернись и следуй над валом до Батана. Мы свое дело сделали, теперь поглядим на работу воды…