Глава шестнадцатая
ГОСУДАРЬ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ТРУДАХ
Поигрывая пером в тяжелой золотой оправе, сохраняя на лице беззаботность и безразличие, он наблюдал, как в Рубиновый зал входят господа военачальники: все три маршала, в том числе маршал гвардии (и каждый горделиво держит пресловутый маршальский жезл, довольно-таки увесистое полено в синей эмали с золотыми лилиями, скрещенными мечами и королевской короной), полдюжины генералов, из них четверо гвардейские (и каждый постукивает по полу генеральским эспантоном, коротенькой пикой, увенчанной гербом), и два десятка полковников, на три четверти гвардейцы (у этих в руках не было ничего, поскольку полковникам не полагалось никаких таких таскальных знаков отличия). Будь это цивильные сановники, пришлось бы поломать голову над тем, как их разместить – одному по чину и титулам полагается стул со спинкой и подлокотниками, другому – только со спинкой, третьему и вовсе достаточно табурета (между прочим, девять разновидностей мебели используется в таких случаях). С военными гораздо проще – и маршалу, и полковнику полагается одинаковый стул…
Правда, как легко догадаться, своя иерархия существует и здесь – маршалы горделиво разместились в первом ряду, за ними сидели генералы, ну, а полковникам, как легко догадаться, достался арьергард. Пока рассаживались, кое-кто из них украдкой озирался: покойный король никогда не приглашал сюда военных. И потому многие из них даже и не подозревали о некоторых архитектурных излишествах, коими зал был снабжен…
Строго говоря, название было неофициальное, по документам зал проходил как «покои малых приемов номер одиннадцать». Но опытные обитатели и завсегдатаи дворца именовали его Рубиновым, поскольку небрежное употребление в разговоре именно этого слова автоматически означало принадлежность к имеющим доступ и знающим некие секреты. А все дело было в том, что восемьдесят лет назад тогдашняя королева, застигнутая в этом самом зале своим венценосным супругом в довольно пикантной ситуации с участием некоего гвардейца, столь порывисто вскочила с дивана, что зацепилась за его гнутую ручку своим знаменитым рубиновым ожерельем, застежка лопнула, и все сорок два камня оказались на полу. Король тогда, поднапрягшись, с ходу родил историческую фразу: «Рубины – лакеям, а этим двум – крепость!» Игравшие роль загонщиков лакеи дружно считали эту фразу прямо-таки гениальной, хотя у парочки прелюбодеев, конечно же, было другое мнение…
Некоторое время Сварог тянул многозначительную паузу – если вовсе уж откровенно, испытывая при этом совершенно детское удовольствие: редко случается, чтобы майор ВДВ получил вдруг возможность распоряжаться кучей маршалов и генералов (пусть даже дело происходило не на Земле, а в некоем параллельном пространстве). Потом, отложив перо, обвел присутствующих орлиным королевским взором и сказал:
– Господа мои, вы военные люди, и я буду краток. Господин начальник Главного штаба (самый старый маршал ответил почтительным наклонением головы), господин маршал гвардии (тот же жест), господин начальник Штаба гвардии (генерал дряхлого возраста наклонил голову ниже всех)! Делом, ради которого я вас позвал, предстоит в первую очередь заняться именно вам. Моя королевская воля такова: вы обязаны в кратчайшие сроки разработать план быстрого занятия войсками всех Вольных Маноров.
Он внимательно следил за выражением лиц. Видел, как физиономии практически всех полковников и генералов помоложе осветились этакой хищной радостью, вполне естественной для энергичных карьеристов, отчетливо сознававших, какими выгодами может для них обернуться маленький победоносный поход. И глупо было бы их за это упрекать – военные для того и существуют, чтобы воевать, да к тому же расти по службе… Кому и на кой ляд нужен лейтенант, не мечтающий стать хотя бы полковником?
Плохо только – и Сварог, как человек сугубо военный, это знал прекрасно, – что иные субъекты, достигшие высоких чинов, с некоего момента начинают бояться войны. Потому что при неудачном обороте дел потерять можно гораздо больше, чем приобрести…
Судя по всему, именно такие мысли и обуревали тех, к кому он обратился в первую очередь. На лицах кое-кого из высших начальников отразился не просто испуг – ужас. Господин начальник Главного штаба даже вскочил на ревматические ноги – и так, стоя навытяжку, возгласил:
– Государь, это невозможно!
– Я не ослышался, милейший? – спросил Сварог хладнокровно. – Если мне слух не изменяет, вы употребили то самое слово, которое ни один уважающий себя монарх не может выслушать спокойно… Что это за слово такое «невозможно»? Я что, отдал вам приказ пешим строем маршировать до Инбер Колбта по морю?!
Про себя он ликовал – все прошло даже глаже, чем замышлялось, они сами лезли в мышеловку, – но, понятное дело, грозно нахмурил брови, показывая всем своим видом, насколько он рассержен.
– Собственно, я неудачно выразился… – промямлил маршал, сообразив, что перегнул палку. – То есть возможно, конечно, но…
– Но – что? – недобро и громко спросил Сварог.
– Государь, – поспешил прийти на помощь незадачливому коллеге маршал гвардии. – Господин маршал несомненно имел в виду сложившуюся к сегодняшнему дню политическую практику…
– Час от часу не легче, – сказал Сварог. – По-моему вы, господа, судя по вашим мундирам, военные? С какой стати военные начинают рассуждать о политике?
Маршал гвардии, не поднимаясь и словно бы даже с некоторым покровительством в голосе, продолжал:
– Видите ли, государь, существует пусть и не оформленное каким-то писаным соглашением, но тем не менее словесно утвержденное всеми участниками Виглафского Ковенанта правило: Вольные Маноры не должны подвергаться полному занятию войсками держав, участвующих в…
– Вы умеете считать? – холодно прервал Сварог. – Виглафский Ковенант состоит из восьми держав: Хелльстад, Ронеро, Глан, Харлан, Снольдер, Горрот, Лоран и Шаган. Королем первых трех я имею честь быть. Три голоса. У меня есть также некоторые средства воздействия на Великого герцога Харланского. Даже если все остальные державы выступят единым фронтом, в чем лично я сомневаюсь, в любом случае голоса разделятся поровну… Проделайте в уме те же расчеты, они несложные…
– И тем не менее… – Господин маршал гвардии до сих пор не понял еще, что ему наступает конец. – Сложившиеся традиции…
– Иными словами, – чеканя каждое слово, отрезал Сварог, – вы, господа мои, недвусмысленно и злостно отказались выполнять выраженный в самых недвусмысленных выражениях приказ своего короля? – И, не вставая, не меняя позы, он набрал побольше воздуха в грудь и взревел: – Ко мне, гвардия!
Рубиновый зал моментально наполнился шумом и стуком: сразу восемь потайных дверей распахнулись с двух сторон, и оттуда, бесцеремонно грохоча сапогами, звеня оружием, повалили Синие Мушкетеры и Арбалетчики, выставив клинки и пистолеты, окружили кольцом стулья с господами военачальниками. Арталетта, командовавшая своими гвардейцами, держалась скромнее (привыкла все-таки к субординации за четыре года военной службы, а тут вдобавок предстояло арестовать ее самого главного начальника – маршала), зато не связанная такими условностями Мара, не чинясь, встала лицом к остолбеневшим чинам и, расставив ноги в ботфортах, поигрывая клинком, громко поинтересовалась:
– Хочет кто-нибудь проявить непочтение пред лицом короля?
Желающих что-то не находилось. Тем временем меж застывшими с оружием наизготовку гвардейцами проворно проскользнули люди в синей с золотом форме дворцовой полиции, а за ними появились и вовсе уж сущие пугала – мрачные субъекты в темно-красных мундирах с золотым шитьем в виде языков пламени. Приставы Багряной Палаты, личной королевской инквизиции, подчинявшейся лично Конгеру, а теперь, понятно, Сварогу. Ими с помощью скупых выразительных жестов молча руководил высокий старик в поношенной коричневой рясе – отец Алкес из Братства святого Круахана, человек в общении тяжелый и сложный, аскет и самую чуточку фанатик, но при всем при том никому не шивший липовых дел.
И заработал конвейер. Кого-то хватали приставы, кого-то люди министра полиции – вот только маршалов, как и полагалось по традиции, брали гвардейцы. Со стороны казалось, что происходит хаотическое мельтешение разномастных мундиров, но на деле операция была десять раз просчитана заранее и проводилась в жизнь с невероятной быстротой и ловкостью. Прошла буквально пара минут – и вновь воцарилась тишина, все вторгшиеся исчезли вместе со своей добычей, плотно прикрыв за собой потайные двери, как будто и вовсе не заходили в гости. Но с ними бесследно улетучились два маршала из трех, три генерала из шести и восемь полковников из двух десятков. Оставшиеся сидеть на стульях даже не успели толком испугаться или удивиться. Рано вешать министра полиции, ох, рано… Еще послужит правому делу, поскольку всякое королевское дело и есть правое…
Сварог философски смотрел на оставшихся, не чувствуя ни волнения, ни раскаяния. Исчезли все поименованные в списке Конгера – так что его собственной вины, его собственного самодурства тут не было ни капли. В конце концов, никто не заставлял того высоченного генерала связываться с «Черной благодатью» – мало показалось уже имевшегося, захотел вознестись еще выше с помощью отнюдь не воинской доблести, а тайного общества черных магов. И маршал гвардии, позволивший себе (в точном соответствии с предсказаниями Конгера) расслабиться в компании своих верных генералов настолько, что дерзнул вспомнить о старых временах, когда именно гвардия как возводила на престол королей, так и убирала их оттуда с помощью то заранее заготовленного отречения, то массивного канделябра…
У королей свои правила, не имеющие ничего общего с мыслями и побуждениями обыкновенных людей, не обремененных ответственностью за державу. Купец прогоняет в три шеи нерадивого приказчика, а король, еще не усевшийся прочно на троне, своих генералов отправляет на Монфокон…
Взяв из невысокой стопочки заранее подготовленный и уже припечатанный по всем правилам указ, Сварог громко сказал:
– Генерал Далгар, подойдите! Обдумав все всесторонне, я решил возложить на вас высокое звание маршала гвардии. Будьте верны и честны.
Ах, как сиял в одночасье вознесенный к вершине сорокалетний вояка! Ткни Сварог пальцем в любого из присутствующих – заколол бы моментально, сапогами бы затоптал и не стал бы их мыть месяц, чтобы подольше похвастаться. И остальные, кого он возвышал, лучились яростной верностью: всем обязанные королю Сварогу и никому другому, обожающие, преданные, любого загрызут и не поморщатся… Так и рождаются верные слуги. О том, что все они значились в другом списке покойного короля, посвященном повышениям, им, конечно, не следовало знать – такова уж высокая политика…
– Я надеюсь, господа, что план занятия Вольных Маноров будет мне представлен в самом скором времени, – сказал он небрежно. – Дельный и всеобъемлющий. О политике можете не думать – на это у вас есть король…
– Слава королю! Да здравствует король!
«Неплохо для майора, – подумал Сварог, слушая громогласные – и, что характерно, совершенно искренние – вопли. – Ишь, как орут громче всех новоявленные маршалы… А все-таки приятная штука – власть. Мановение пальца – и нет никаких генералов…»
– Можете идти, господа мои, – сказал он решительно, чтобы не тешить душу чересчур уж долго этими славословиями. – А вы, полковник Фалек, останьтесь…
Он усмехался про себя, глядя, в каком смятении чувств пребывает скромный полковник Синих Егерей, не попавший в число облагодетельствованных, – ареста, конечно, не боится, понимает, что всех, кого хотели взять, взяли сразу, пылает яростной надеждой и боится поверить в свою фортуну…
Этого Сварог выбрал самостоятельно – из полудюжины таких же. Храбр, но не родовит, без должных связей, сумел выбиться в командиры далеко не самого престижного гвардейского полка, но оставаться ему в этой должности до седых волос, если только не произойдет чего-то чрезвычайного: скажем, невероятно лихого подвига на глазах короля или что там еще бывает в сказках…
– Я дам вам поручение, полковник, – сказал Сварог доверительно, выйдя из-за стола, взяв полковника под локоть и прохаживаясь с ним по обширному залу. – Одно из тех, которые либо поднимают человека высоко, либо сбрасывают в безвестность, – понятно, в зависимости от того, насколько успешно он поручение выполнит… Вы пойдете в Пограничье. Возьмите свой полк, еще парочку легионов или «безымянных». Артиллерия, ракеты – по потребности. Как и саперы. Сами продумаете, что вам нужно для выполнения задачи, я вас не ограничиваю. Моряки предупреждены, вы получите столько кораблей, сколько понадобится. Ваша задача – в кратчайшие сроки навести в Пограничье полный порядок и, высокопарно выражаясь, взять его под мою королевскую руку. Там сейчас правят с полдюжины разболтавшихся за времена безвластия вольных ярлов… Только имейте в виду: мне нужны усмиренные земли, где не прервалась нормальная жизнь. Никакой выжженной земли. Подданные, а не трупы. Силу применять только в тех случаях, когда без этого не обойтись. Вы меня хорошо поняли?
– Да, ваше величество. Вполне.
– Ну, а потом… – сказал Сварог, подмигнув, – а потом вновь сядете на корабли и проплывете вдоль побережья Трех Королевств. Туда начали совершенно беззаконным образом высаживаться лоранцы, строить там что-то, знамена водружать… У нас нет войны с Лораном. Но я не намерен терпеть такие выходки…
– Я понял, государь!
Усмешка на лице полковника была достаточно умной и тонкой, и Сварог успокоился.
– Вот в этом случае я вас не ограничиваю, – тонко улыбнувшись, признался Сварог. – Кроме, конечно, рыцарских правил ведения… нет, не войны, какая же это война? Скажем, рыцарских правил наведения порядка в наших отдаленных землях… У вас есть ко мне просьбы? Скажем, младший братец, которому нужно повышение, или деньги, или что-то еще?
Он видел по лицу полковника, что тот на краткий миг едва не поддался искушению, уже открыл было рот, чтобы о чем-то все же попросить, но в последний момент преодолел себя, подтянулся и посерьезнел:
– Думается, об этом пока рано говорить, государь…
«А из него будет толк, – одобрительно подумал Сварог, глядя вслед полковнику, строевым шагом покидавшему Рубиновый зал. – Не стоит полагаться на тех, кто начинает просить, ничегошеньки еще не сделав».
Он повернулся навстречу бесшумно скользнувшему в зал министру полиции, на чьей уродливой физиономии сквозь обычную бесстрастность все же просвечивала гордость за хорошо проделанную работу. И одобрительно кивнул:
– Неплохо. Изящно было проделано.
– Осмелюсь заметить, вы проявили незаурядную мудрость, государь. В самом деле, не стоило брать их поодиночке, по домам. Вы подняли тех, кто был повышен, принародно, тем самым…
– Повязал, что уж там, – усмехнулся Сварог жестко. – Вы ведь это хотели сказать? А насчет мудрости… Начинаете льстить?
– Самую чуточку, ваше величество, – сказал министр полиции без выражения. – Так полагается… Разрешите продолжать аресты по плану? Всех, кто станет выражать недовольство, протестовать, вслух ругать вас…
– Только не увлекайтесь, – сказал Сварог. – Гораздо хуже те, кто станет рукоплескать мудрому решению короля, но про себя-то затаит…
– Будьте уверены, государь, – бдим… Ваше поручение касательно розыска дворян, именуемых графиня Чари и барон Шедарис, выполнено. Данные дворяне, в соответствии с данными мне инструкциями, доставлены во дворец вежливо.
– Зовите немедленно, – сказал Сварог.
– Осмелюсь попросить ваше величество немного подождать… В приемной давно уже дожидается Мастер Печальных Церемоний с бумагами для доклада… Требующими вашей незамедлительной резолюции.
– Требует – примем, – сказал Сварог, чуть поморщившись. – Давайте его сюда, я постараюсь побыстрее…
Этим пышным и совершенно непонятным для непосвященного титулом именовался не главный похоронщик, как можно было подумать, а главный палач, на которого Сварогу хотелось взглянуть еще и из чистого любопытства. Он, разумеется, прекрасно понимал, что глава над палачами сам никого не потчует раскаленным железом и не рубит голов, но все равно ожидал увидеть нечто подобное министру полиции. В Рубиновый зал, однако, вошел пухленький седой господин в мундире королевского секретаря и золотых очках, добрый и домашний на вид, походивший по первому впечатлению то ли на университетского профессора, то ли на архивариуса, любителя певчих птичек, аккуратно подающего нищим. Сварог даже подумал, что министр полиции что-то перепутал и запустил к нему не того, но под мышкой у импозантного седого господина была кожаная папка со зловещей эмблемой в виде золотого топора особой формы в черном круге, так что никаких сомнений не осталось…
– Опять смертные приговоры? – спросил Сварог в лоб, едва указав визитеру на стул без подлокотников и мягкого сиденья, положенный тому по чину.
– На сей раз все обстоит наоборот, государь, – приятным голосом отозвался Мастер Печальных Церемоний, бережно выкладывая перед Сварогом папку. – Вам предстоит рассмотреть бумаги по королевским помилованиям особого рода.
«Эт-то еще что такое? – растерянно подумал Сварог. – Кто бы подсказал…»
Недолго думая, он сказал почти весело:
– Милейший Мастер, признаюсь честно: я представления не имею, что такое королевские помилования особого рода. В Глане мне с этим не приходилось сталкиваться…
– В сущности, это совсем несложно, государь, – ответил лейб-палач. – Так уж исстари заведено, это давняя традиция… Любой приговоренный к смертной казни или пожизненной каторге вправе обратиться к вашему величеству с просьбой о помиловании – это и будет простое помилование. А помилование особого рода – это прошение, гласящее, что его автору известен некий важный секрет, особо серьезная тайна, позволяющая ее обладателю просить о смягчении наказания. Как правило, если выяснится, что автор не лгал и тайна его достаточно важна, король милует осужденного – смертник получает пожизненную каторгу, а каторжанин, говоря профессиональным жаргоном, «вечник», – сокращение срока лет до двадцати.
– И что, часто открывается что-то по-настоящему важное?
– Очень редко, государь, – сокрушенно признал лейб-палач. – Добрых три четверти ходатаев попросту морочат голову, рассчитывая вырвать пару недель жизни или сбежать, когда их повезут указать закопанный клад. Почему-то среди этой публики – должно быть, в силу неразвитости и лености ума – особенно популярны историйки о богатых кладах. Впрочем, иногда, крайне редко, они не врут… В любом случае механизм отработан. Все обставляется так, что сбежать по дороге решительно невозможно: сажают его, голубчика, в клетку, ставят клетку на повозку… Тут уже не сбежишь. Я вам принес девять прошений. О четырех могу вам сказать заранее, что это чистейшая выдумка: они касались как раз кладов, но ни один, несмотря на все старания, не найден. Еще четыре сообщили под видом «важнейших тайн» обычные сплетни из жизни иностранных дворов, которые и так известны нашей разведке. А вот девятый… Признаюсь, я в растерянности, государь. Содержание выглядит бредом сумасшедшего чистейшей воды, но его автор впечатления безумца никак не производит. Как всегда бывает в спорных случаях, я сам с ним встречался, и он оставил странное впечатление… С одной стороны, история бредовая. С другой же… В прошлом году в Равене, как мне под большим секретом сообщил министр полиции, произошло нечто похожее…
– Дайте посмотреть, – сказал Сварог.
– Первый сверху лист, государь. Сам он едва умеет держать перо в руке, царапает, как курица лапой, – моряк, что вы хотите, эта публика грамотой не обременена. Но мы, как полагается, сделали копию – каллиграфическим почерком, работал опытный писец. Извольте взглянуть.
Сварог прочитал первые строчки. Пробормотав «Так-так-так…», заглянул в конец, вновь вернулся к началу, пробежал документ взглядом, бросил его на стол:
– Где смертник?
– В тюрьме, конечно. Здесь, в Равене.
– Сколько потребуется времени, чтобы его сюда доставить? – быстро спросил Сварог.
– Я думаю, около часа, – подняв глаза к потолку и старательно пошевелив губами, ответил лейб-палач. – Нужно, как следует из инструкций, заковать его в дополнительные кандалы, соединить их железным прутом, чтобы максимально ограничить движения… Следует обезопасить ваше величество от любых…
– К лешему ваши инструкции! – бесцеремонно прервал Сварог. – Там, в приемной, девушка, лейтенант Арбалетчиков. Она поедет с вами в качестве конвоя. Могу вас заверить, это лучше любых кандалов, какие вы только сумели измыслить… Идите и передайте ей мой приказ: заключенного доставить сюда немедленно. И передайте министру полиции, чтобы пропустил ко мне двух дворян, которых он привез… Живо!
Означенный министр полиции, пропустив в кабинет привезенных, попытался было задержаться, словно бы невзначай, но Сварог решительно отправил его прочь тем самым повелительным мановением руки, коему уже неплохо научился, опробовав на подданных в двух королевствах. Вышел из-за стола, направился навстречу былым сподвижникам, на ходу громко констатировав:
– Отлично выглядите, господа дворяне, вид прямо-таки цветущий. Чудеса делает с человеком спокойная жизнь законопослушного обывателя…
– Вот именно, – мрачно сказал бывший капрал Вольных Топоров, а ныне полноправный барон. – Всякие пакости такая жизнь с человеком делает…
Сварог присмотрелся к ним. Тетку Чари даже и неудобно было теперь вульгарно именовать теткой – натуральная графиня, каким-то чудом обретшая степенную стать. Теперь она выглядела лет на десять моложе – конечно же, трудами парикмахеров, портних и «художников благородных лиц» (так изящно здесь назывались гримеры для благородных). Сияющая дворянская корона, драгоценности, орден… Само совершенство, приходилось делать над собой усилие, чтобы вспомнить ее в простеньком платье, хозяйкой полурассыпавшейся корчмы в Пограничье, бодро осыпающей матерками незатейливую публику…
– Ну почему же – пакости? – сказал Сварог весело. – Посмотрите на графиню, любезный барон, – помолодела, похорошела…
– И не говорите, командир, – отозвалась она прежним разбитным голосом. – Вы не поверите: гвардейские лейтенанты стойку делают и намекают насчет койки – иные даже в возвышенных стихах.
– А она и рада хвостом вертеть, – мрачно сказал Шедарис. – Недавно проткнул одного такого поэта – шуму было…
– Потому что деревенщиной ты был, Шег, деревенщиной и остался, не понять тебе никак, что такое благородное обхождение, – живо отпарировала Тетка Чари.
– Почему? Я же его проткнул не вертелом в переулке, а вызвал на дуэль по-благородному, как барону и положено. Нечего было совать всякую похабщину.
– Горе ты мое! «Тонкий стан» и «упругие перси» – это не похабщина, а поэтические эпитеты. Ну, подал молодой человек стихи с подобающей галантностью…
– Ага, – еще мрачнее сказал бывший капрал. – А перед тем долго тебя гладил по этим самым поэтическим эпитетам.
– Ну, так уж и гладил! В танце кавалер имеет право прикасаться к даме, а дама имеет право кокетничать в пределах допустимого. – Она вздохнула. – Вот так и живем, государь. Никакой светской жизни. Стоит мне с кем-то потанцевать или позубоскалить, мой обормот начинает зубьями скрежетать и прикидывать, как бы на дуэль вызвать бедного кавалера. Никак я ему не могу втолковать: даже верная подруга имеет право и глазами поиграть, и поддержать фривольные словесные игры…
– По балам так и порхает, – сообщил Шедарис угрюмо.
– Должна же я душу отвести за все, что недобрала в нищей юности и пиратской молодости, осьминог ты насморочный?!
– Вот так и живем, командир… Хоть в Волчьи Головы подавайся.
Сварог присмотрелся к нему внимательно. Обнаружил те же симптомы, что и у Бони с Паколетом: упитанные щеки отвисли, второй подбородок наметился, талия подозрительно раздалась до тех пределов, когда именовать ее талией уже язык не поворачивается.
– Хорош, ваше величество? – перехватил Шедарис его критический взгляд. – Самого с души воротит. По утрам бегаю две лиги туда, две назад, с мечами прыгаю часа два, а когда и старую пушчонку поднимаю – у меня в замке на заднем дворе отыскалась, валялась без лафета, дуло мусором забили… Думаете, помогает? Ничего подобного. Брюхо отвисает, как вымя у коровы… Командир, можно я вопрос поставлю дерзко? Вы, похоже, не зазнались ничуть, с вами можно попросту, как в старые времена… Если готовится война или какое-нибудь рисковое предприятие вроде прежнего, я бы с удовольствием тряхнул стариной… Честное слово. Я не мальчик, за слова отвечаю. Просто… просто погубит меня такая жизнь в конце концов.
– А ведь он дело говорит, командир, – согласилась Тетка Чари, вмиг потеряв прежний кураж. – Раньше жилось беднее, но гораздо интереснее. И под смертью ходили, и спали под кустом, а все равно жизнь была настоящая. Что у меня теперь? Кавалеры стишки кропают да норовят со всем галантерейным обхождением в койку уложить, а то и вовсе где-нибудь в темном переходе к пыльной стенке притиснуть и платьишко задрать. Сначала льстит, потом надоедает, а там хоть волком вой – никакой особой разницы с простыми кабацкими танцульками. Все отличие в том, что шкипер норовил грудяшки потискать и корешок на язычок положить, а галантерейный маркиз хочет к персям припасть и жаждет, чтоб мои лепестки розы вокруг его нефритового жезла сомкнулись…
– Это кто же жаждет? – громко сопя, спросил Шедарис с совершенно зверским лицом. – Тот баран в синем бархате?
Тетка Чари отмахнулась:
– Да это я так, для примера… Одним словом, никакой разницы. Сядешь поболтать со знатными клушами – вскорости от тоски так зеваешь, что челюсть того и гляди хрупнет. Ленточки да рюшечки, да туфельки с острым носком, из ратагайской замши… Кому из них удалось при храпящем в другом крыле законном муже с лейтенантиком перепихнуться и вовремя его в окошко выпроводить, чей муженек к праздникам непременно получит повышение, кому благосклонно улыбнулся сам министр… Как подумаю, что мечтала когда-то в знатные дамы выбиться, – тоска берет! Кто ж знал, что этот их высший свет – такое болото… Туфельки с пряжечками, туфельки без пряжечек, корсажик на три пуговички, мушка над левой бровью означает, что дама холодна, а над правой – вовсе даже наоборот… Вперехлест через мамашу морского черта, я ж сорок абордажей помню… или уж тридцать-то точно… Командир, может, нам с Шегом по старой памяти и отыщется местечко, чтобы тряхнуть недавней стариной? А то я при такой жизни, право слово, или любовника заведу, или пущу этих гусынь по морской матери в три загиба с четырьмя кандибобрами…
– Сговорились вы, что ли? – сказал Сварог задумчиво. – Я-то полагал, что устроил вам жизнь, как мог, подыскал тихую пристань…
– Тошно в тихой пристани, командир. И плесенью пахнет, – сказала Тетка Чари уныло. – Рановато мы на берег списались, вот что. Оказывается, еще годочков десять погулять по морям не мешало бы. Давеча получили письмо от Бони, накарябал, что заедает его тоска неописуемая, и собираются они с Паколетом к тебе ехать, чтобы выяснить, не предвидится ли войны или приключений… Тебе они не писали?
– Не писали, – ответил Сварог рассеянно. – Сами нагрянули. Здесь они, куда им деться. Может, это судьба? – Он посмотрел поверх плеча Шедариса – там, маяча в приоткрытой двери, подавал загадочные знаки министр полиции. – Сядьте-ка в уголке да послушайте. Есть интересное дельце…
Жаждущий помилования выглядел так, как и обязан был выглядеть постоялец уголовной тюрьмы, – грязный, заросший, вонючий. Сварог невольно отодвинулся подальше. Он успел бегло просмотреть и экстракт прегрешений, и приговор суда – дело было насквозь житейское. Морячок с богатым жизненным опытом, попробовавший и вольной пиратской житухи, и речной контрабанды, устроил в портовом кабачке переполох с поножовщиной, порезал двух случайных собутыльников, дешевую девку и слугу, а кабатчика ухитрился убить до смерти – и, не останавливаясь на достигнутом, тем же тесаком прикончил полицейского. За все это в совокупности королевский прокурор вполне резонно приговорил буяна к отправке на те незамысловатые танцульки, где пляшут с Конопляной Тетушкой.
Министр полиции, бдительно поместившись меж Сварогом и босым грязнейшим субъектом – сквозь дыры в лохмотьях у того там и сям просвечивали татуировки, – поначалу прямо-таки потел от усердия, но Мара так многозначительно играла кинжалом, а смертник так искренне ее боялся, что даже человек-бульдог успокоился, видя, что заключенный в надежных руках.
– Ну, давай, – сказал Сварог, подойдя к приоткрытому окну, чтобы быть поближе к свежему ветерку. – Облегчай душу, рожа…
Моряк, с надеждой таращась на него сквозь падавшие на глаза лохмы, принялся складно и подробно рассказывать: как в прошлом году, аккурат в месяце Фионе, его шхуну наняли для какой-то загадочной поездки двое обходительных господ, судя по выговору, манжетам и воротникам, явные горротцы; как он моментально почуял, что дело грязное, но, получив горсть золотых кругляков, конечно, согласился; как с наступлением ночи на борт погрузили огромный, наглухо заколоченный ящик и приказали выходить в море; как часов через пять плавания они оказались на рейде Джетарама, лигах в трех от берега; как эти загадочные господа, не по-господски ловко орудуя гвоздодером и клещами, выломали боковую стенку у ящика, предварительно придвинув его к борту, – и оттуда проворно выполз, перевалился через низенький фальшборт и ухнул в море самый на вид обыкновенный коричневый тюлень из тех, кого называют «морскими собаками»; как после этого наниматели приказали уходить на всех парусах куда угодно, лишь бы подальше. Вскоре, оглянувшись, моряк прекрасно рассмотрел в семеловом свете, как море за спиной вспучилось огромаднейшей волной, самым натуральным мареном, – и этот марен, заслоняя звезды, помчал к берегу со скоростью призового скакуна…
Битый жизнью морячок, повидавший столько, что иному хватило бы на семь жизней, в совпадения не верил. Инстинктом хищного зверя моментально связав тюленя и невесть откуда взявшийся марен (которому его наниматели ничуть не удивились), он, не раздумывая долго, рыбкой нырнул за борт с того места, где стоял. Что ему, несомненно, и спасло жизнь – вынырнув далеко от суденышка, чтобы глотнуть воздуха, он услышал на борту пистолетную пальбу: два обходительных господина с горротским выговором в лихорадочном темпе избавлялись от свидетелей, которых и было-то всего трое… По нему тоже стреляли, но не попали в темноте, а плавал он отлично. Возможно, наниматели, перебив экипаж, и пустились бы за ним в погоню на захваченной шхуне, но тут на море началось волнение от обрушившейся на порт и отхлынувшей гигантской волны. Он ушел на глубину, думал уже, что не выгребет, однако выплыл в полном изнеможении и ушел берегом. Никого из своих ребят он больше не видел, как и почти новенькой шхуны. О разрушениях, причиненных мареном, он узнал на другой день – вся округа только об этом и толковала: марен выбросил на берег два новехоньких военных фрегата и множество суденышек поменьше, разрушил склады с военно-морским имуществом, погубил тысячи две народу…
«И сорвал отсылку подкреплений на остров Брай, где в то время как раз разыгралась очередная ронерско-горротская войнушка, – прокомментировал про себя Сварог. – Помню, как же. Слышал об этом марене…»
Жестом велев Маре вывести вонючего рассказчика в приемную, он обернулся. Тетка Чари вскочила:
– А помните, как мою гостиницу спалила эта стерва? Словно зажигательной бомбой вспыхнула! Прекрасно помню, как она от меня шмыгнула в комнату – и там моментально полыхнуло…
– Вот именно, – сказал Сварог. – А вторая такая же дамочка, тоже удивительным образом вспыхнув, спалила домик Паколетовой бабки с нею самой и с полицейским…
«И дворняга, – добавил он мысленно. – Точнее, пастуший волкодав, который тоже превратился в бомбу и уничтожил ворота крепости и Корромир. Здесь у нас кое-что другое – не зажигательная бомба, а рукотворный марен, но этот висельник прав, какие, к лешему, совпадения…»
– Здесь, пожалуй что, есть зацепка, – сказал он и, не теряя времени, повернулся к министру полиции. – Таверна «Ржавый якорь», чей хозяин познакомил этого субъекта с горротцами… Конечно, они и его могли убрать… а если нет? Если были заранее уверены, что смогут без шума прикончить всех на шхуне?
– Разрешите…
– И моментально! – прикрикнул Сварог.
Министр полиции опрометью бросился отдавать приказы.
– Интересные дела, командир, – сказал Шедарис, моментально стряхнувший всякую меланхолию. – Сдается мне, ты и не собираешься жирком обрастать…
– Я бы с удовольствием, – сказал Сварог. – Только вот не дают мне покоя, хоть ты тресни. Не успеешь расположиться у камина в домашних шлепанцах, как прибегают звать на трон или, бери выше, спасать империю…
– Куда с оружием приходить? – деловито спросил Шедарис.
Сварог взглянул на них, увидел в глазах тот же серьезный, рассудочный азарт, что и в недавние времена, – и уже не пытался отговаривать. Они были взрослыми и сами все понимали. Похоже, это и впрямь судьба – собраться вновь Странной Компании, плечом к плечу, на всем галопе рвануться прочь от спокойной жизни…
– Сюда, – сказал он спокойно. – Завтра же поутру.
И в голове у него сама собой зазвучала старая песенка: «Но, слава богу, есть друзья и, слава богу, у друзей есть шпаги…»
