Глава 5

В нижних ярусах было не продохнуть. По-видимому, здесь намеревались гулять до утра, если не дольше — настоящее веселье только начиналось. Где-то пили и звали пить, где-то пели и требовали подпевать, на столе, вытащенном в коридор, трое мордоворотов насиловали модель, кого-то били мордой о стену, и он мычал, кто-то, завидев Менигона, вдруг завопил диким голосом: «Вот он! Вот он!», и пришлось дать ему по зубам — в общем, жизнь бурлила вовсю. Здесь располагались рабочие ярусы, кровь и пот Порт-Бьюно, его мускулы и глотки. Чужих не было: жителей верхней половины куба сюда было не заманить никакими благами, а охранники даже в более спокойные времена появлялись здесь только группами. Но сейчас охранников не было видно вовсе. Изредка попадались модели с испуганными глазами, боязливо и бессмысленно жмущиеся к стенам, а один раз даже встретился убегун — его куда-то тащили, похлопывая по лысому черепу, и он упирался, комично разевая выдвижной, как у леща, рот.

Ярусом ниже было не так шумно. Менигон спустился по пандусу, одолел полутемный коридор, спотыкаясь о чьи-то расслабленные тела, прошел, зажавши нос, сквозь холл, посреди которого некто голозадый развлекал толпу зрителей «салютом из анального ствола» — двенадцать залпов, — переждал ожесточенную драку в предлифтовом тамбуре и спустился еще ниже. Здесь было совсем уже тихо: ярус был нежилым. Старый хрен сидел, как всегда, на своем месте, обнимая табурет на удивление пухлым седалищем, и выглядел трезвым. Менигон постоял, посмотрел на него сверху вниз.

— Открой, дед.

— А? — старик приложил ладонь к уху. — Куда это? Туда? — морщины на его лице поплыли, сворачиваясь в улыбку. — Не-ет, туда нельзя, туда я не открою. Инфекционное отделение, потому и нельзя, так вот получается, потому и на посту я, что инфекционное, а ты кто такой?

— Открывай, — Менигон постучал пальцем по значку. — И быстро.

— Не-ет, — дед заулыбался еще слаще и закачал головой. Он явно наслаждался. — Не-е-ет, этого я никак не могу, запрещено это, и со второй степенью запрещено, и с первой даже не каждому можно, так вот получается, а кого тебе надо?

— Вэнса Гровера, — сказал Менигон, — разведчика. Он там.

— А-а, — протянул дед, — вот кого тебе надо. Так это ты зря пришел, помер он, твой Гровер, позавчера еще помер, так вот получается. Насильственной смертью, стало быть, помер. От болезни.

— Что-о??! — закричал Менигон. — Как это: насильственной от болезни?

— А вот как, — дед облизнулся от удовольствия. — Микроб, значит, над ним насилие учинил, он и с копыт долой. Пятнистая горячка, так вот получается. Только, я вот думаю, одному микробу с таким бугаем не справиться, тут групповое насилие было…

Менигон протянул руку, взял двумя пальцами старика за воротник и поставил на ноги. Кажется, подействовало: старик подавился и округлил глаза.

— Замолкни, — шепотом сказал ему Менигон и с удовольствием добавил: — М-морда! — Особенной морды у старикашки не было, но он усиленно закивал головой. — Где тело? Ну!

— В мертвецкой, — придушенным шепотом проскрипел старик, — где ж еще? Вон т-туда, там не заперто… — Менигон разжал пальцы, и дед звучно упал на табурет, как приклеился. — Не убегут они, потому и не заперто, — сказал он, двигая морщинами. — Так вот получается…

За дверью оказался обыкновенный шлюз. Заквакал сигнал, загорелась надпись: «Индивидуальные фильтры надеть, проверить», заныл какой-то насос. Чавкнули створы. Холодный, с неистребимым запахом воздух ударил в ноздри, скользко пополз в легкие. Менигон мысленно выругался. Черт знает что, нюхай тут… От одного старикашки сколько вони. Настучит, разумеется, тут и разговора нет, знаем мы таких — это у них от любви к творчеству, иначе им жить тошно. Когда человек приходит проститься с телом товарища, да еще в праздник, это, конечно, похвально, но, прямо скажем, нехарактерно, и значит, подозрительно…

Налево была покойницкая, и оттуда тянуло холодом, направо висела табличка: «Патологоанатомическое отделение». Менигон шагнул направо. Там было теплее, но так же мертво, как и налево, на некоторых дверях висели печати, а в дальней комнате оказался прозектор. Он сидел за столом, ждал и посасывал сок плюющей ягоды, сжимая банку коричневыми пальцами. Лысина у него была тоже коричневая, в пятнах — то ли следствие натурализации, то ли профессии. Еще одна банка сока была поставлена для гостя на противоположном краю стола. Мертвецами здесь почти не пахло.

— Винсент, — констатирующим голосом произнес прозектор. — Вот и вы, мой дорогой. Садитесь. — Менигон сел. — Вы медленно ходите, Винсент. Мне пришлось вас ждать.

— Старость не радость, — сказал Менигон. — Что вы хотите? Мне уже под пятьдесят, а разведчик не должен жить так долго, это противоестественно…

— Поэтому вы и пришли без фильтра? — спросил прозектор.

— Висельники не тонут, — отмахнулся Менигон. — «Блох» нет?

— «Блох» нет. Я вас слушаю.

Менигон не торопясь поднес ко рту банку, отпил глоток. Сок был терпким и кислым, слишком кислым, как только такое пьют? Он поставил банку на стол.

— Я надеюсь, вы понимаете, что явиться сюда меня заставили чрезвычайные обстоятельства, — сказал он, мучаясь оскоминой. Прозектор промолчал. — В свою очередь, я хорошо понимаю, что, настояв на немедленной личной встрече, я подвергаю опасности не только себя, но и вас, и всю нашу работу, — осторожно продолжал Менигон. Прозектор молчал. — Однако я считаю, что в сложившейся ситуации это самое разумное, поскольку ход событий может не оставить нам времени на принятие решения, — прозектор молча наклонил пятнистую лысину, что можно было расценить как кивок, и отпил из банки. — Исходя из этого я рискнул пренебречь традиционными каналами связи и рассчитываю, что важность информации перевесит соображения личной безопасности, — кольнул Менигон напоследок.

— Я вас слушаю, — сказал прозектор.

— Это случится, — сказал Менигон.

Прозектор задумчиво покачал банкой. В банке булькнуло.

— Что еще? — спросил он бесцветным голосом.

— Это случится завтра, — сказал Менигон.

— Вам это точно известно?

— Нет, — сказал Менигон. — К сожалению, мне это точно не известно. Но на восемьдесят процентов это случится завтра.

— Так, — сказал прозектор. — Очень хорошо. А что должно случиться?

От него веяло доброжелательным вниманием. Зар-раза, подумал Менигон. Ведь знает же, рожа деревянная, все знает, и то, что я ему сейчас стану доказывать, тоже, наверно, знает. Молчит, трупорез, ждет. Смотрит в стеклышко на муравейник: как они там бегают?

— Вы знаете, что должно случиться, — сказал Менигон. — Вы это очень хорошо знаете. Я вам докладывал об этом еще три недели назад. Я вам назвал участников. Назвал силу, на которую они опираются. Теперь я называю вам наиболее вероятный срок. Может быть, я зря работаю?

— Нет, мой дорогой, — лениво проговорил прозектор. — Отчего же…

— Послушайте, шеф, — сказал Менигон, — мы работаем вместе не первый год. Наверно, за это время вы изучили меня вдоль и поперек. Скажите мне: был ли хоть один случай, когда вы получали от меня недоброкачественную информацию? — Прозектор медленно поводил головой из стороны в сторону. — Нет? Правильно, такого случая не было. Вы извините, шеф, что я позволяю себе так говорить, — Менигон прижал руки к груди, — но я должен разобраться, что к чему. Если у вас есть сомнения — проверяйте. Я уверен, что вы не раз проверяли и перепроверяли мои сообщения и были абсолютно правы: все-таки перед Землей отвечаете вы. Но сейчас, поймите, у вас нет времени проверять и перепроверять. Вы должны поверить мне на слово.

— Я вам верю, Винсент, — сказал прозектор. — Успокойтесь, мой дорогой. У меня нет никаких оснований вам не верить. Вы оказали Земной федерации неоценимые услуги и, я надеюсь, будете их оказывать и впредь. Вероятно, руководство сочтет возможным лично выразить вам свою признательность. Кстати, когда вы летите?

— Не знаю, — Менигон пожал плечами. — Да не смотрите вы так, — окрысился он, — я же сказал: не знаю. И не знаю, кто знает. Никто. Как «Юкон» выпустят, так и улечу. Может быть, даже завтра, только завтра «Юкону» вряд ли дадут взлететь… Может быть, послезавтра. Может быть, никогда.

— Ну-ну, — сказал прозектор. — Так уж и никогда. Мне жаль, что вы улетаете, Винсент. Впрочем, на посту эксперта вы будете полезнее даже на Земле. И все-таки, — он покачал головой, — мне искренне жаль вас терять. Более того, скажу откровенно: мне будет трудно найти вам достойную замену.

— Сами виноваты, — буркнул Менигон. — Кто мне советовал соглашаться?

Прозектор улыбнулся — углами рта. Как окатил холодом.

— А если бы я посоветовал вам отклонить предложение? — спросил он. — Собственно, вы можете не отвечать, тут и так все понятно. Удрали бы, мой дорогой, верно? Только не вздумайте изображать оскорбленную невинность, это не по вашей части. Не изображаете? Ну, значит, мне показалось. Выдержка у вас есть, ценю. Другой бы на вашем месте насосался в стельку от радости. А вы молодец.

— Хватит, шеф, — попросил Менигон. — Давайте лучше подумаем, что мы можем предпринять.

— Предпринять? — лицо прозектора выразило вежливое недоумение.

— Да, — раздраженно сказал Менигон. — Предпринять. Именно предпринять. Я же вам докладывал. Уверен, что вы докладывали наверх. Прошу прощения, шеф, если это не в моей компетенции, но я очень хотел бы услышать: Земля намерена этому помешать?

Прозектор пожал плечами:

— А, собственно, почему Земля должна этому мешать? Насколько мне известно — из ваших сообщений, мой дорогой, известно, вы проделали громадную работу, — население Редута в большинстве своем не выступит против м-м… ожидаемых событий. У нас нет никаких оснований препятствовать волеизъявлению народа суверенного государственного образования. Это его внутреннее дело.

— Я так и думал, — сказал Менигон. — Народа, значит. Волеизъявлению. Притчу хотите?

— Что?

— Притчу, спрашиваю, хотите? Есть тут одна, кажется, местного производства. Рассказать?

— Пожалуй, не стоит, — сказал прозектор. — Фольклор. Может быть, в другой раз?

— Нет, послушайте. Трое остановились перед высокой стеной. Один начал соображать, как бы через нее перелезть. Другой стал прикидывать, сколько потребуется времени, чтобы продолбить дыру, если иметь кирку и терпение. А третий сказал: «Зачем все это? Уж раз нам все равно стену не одолеть, давайте-ка лучше покрасим ее в какой-нибудь радостный цвет».

— Интересно, — улыбнулся прозектор. — И что же было дальше?

— А ничего. Прогулка, понимаете ли, кончилась. Пришел надзиратель и развел всех по камерам. Вот и все. Хорошая притча?

— Не смешно.

— А я и не обещал, что будет смешно, — сказал Менигон. — Я только объяснил вам, какое это будет волеизъявление народа. Доходчиво?

Прозектор подтянул банку ко рту, пососал сока. Даже не поморщился.

— А что вы предлагаете? — спросил он. — Допустим на минуту, что вам удастся меня убедить, что весьма сомнительно, допустим даже, что мне удастся убедить руководство, во что я также не верю… Предположим, Земля в самом деле решит оказать помощь существующему режиму — заметьте, режиму, который не просил о помощи и который проявляет недвусмысленное намерение вывести Редут из статуса доминиона, даже откровенно формального, — подсчитайте-ка сами, сколько потребуется времени на один только перелет, пусть это даже будут туннельные корабли. Забудьте об этом, мой дорогой. Они элементарно не успеют.

— Чепуха, — сказал Менигон. — Вызовите «Рейн». Он успеет.

Прозектор осторожно поставил банку на стол. На коричневом черепе вздулась и запульсировала синяя жилка. Глаза ничего не выражали.

— Так, — сказал он. — Вы и это знаете… Откуда?

— Откуда — несущественно, — сказал Менигон. — Существенно то, что я это знаю. Вызовите «Рейн». Пусть сядет на космодроме. Пусть даже не садится, пусть хотя бы запросит посадку — они и тогда не решатся.

— Откуда вы знаете о миссии «Рейна»? — повторил прозектор.

— Оттуда, откуда я о ней знаю, — фыркнул Менигон. — Меня уже тошнит от глупых вопросов. А вас?

В глазах прозектора что-то мелькнуло и тотчас погасло. Ага, с удовлетворением подумал Менигон, все-таки я тебя завел. Все-таки достал тебя, тритона пятнистого. Холоднокровного. Не любишь ты меня, шеф ты мой, трупорез, терпеть ты меня не можешь, другой бы от тебя после этих слов не вышел, но с Менигоном не тебе, трупорез, решать, вот ты и бесишься, Шелудивый. Знаешь свою собачью кличку? А знаешь, кто ее тебе дал? Знаешь, конечно, ты у нас все знаешь, и «мой дорогой» звучит у тебя как «сукин сын». Кто такой Готлиб Асплунд? Никто не знает, а кто знал, тот забыл. Шелудивый ты, а никакой не Готлиб, полип ты поганый, нарост на наросте, а ведь ты меня боишься: на Земле меня могут попросить дать оценку и твоей деятельности тоже…

— Я повторяю свой вопрос, — сказал прозектор. — Откуда вам стало известно о миссии «Рейна»?

— Ниоткуда, — ответил Менигон. — Не знаю я никакой миссии. Просто ткнул пальцем и попал. Вас это устраивает?

Было отчетливо видно, что прозектора это не устраивает. Какое-то время он сидел молча, соображая, как видно, что-то, и синяя жилка на черепе мало-помалу перестала вздрагивать и пропала.

— Вам не кажется, мой дорогой, что последнее время вы стали говорить со мной в недопустимом тоне?

— Я каюсь, шеф, — злобно сказал Менигон. — Я приношу свои извинения.

— Это ваше личное дело, что вы там приносите. Но прошу вас помнить, что на Прокне вы подчинены непосредственно мне. У вас есть еще вопросы?

— Есть, — Менигон подался вперед. — Вы вызовете «Рейн»?

— Нет.

— Почему?

— Я вам уже объяснил, почему, — сказал прозектор. — Потому что решать седьбу Редута должен его народ, а не Земная федерация. Вам понятно?

— Этот народ на четыре пятых состоит из граждан Земной федерации, — возразил Менигон. — Вам это в голову, очевидно, не приходит?

— Пока они находятся здесь, они в первую очередь граждане Редута, — сказал прозектор. — А Редут — член Содружества, а Прокна — ассоциированный член Лиги Свободных Миров, и хватит об этом. Я не собираюсь обсуждать указания руководства, имейте это в виду, мой дорогой. И вам не советую.

Менигон взял банку с кислятиной, отпил залпом.

— Так бы сразу и сказали, шеф, — морщась, выдавил он. — Указания руководства — это, конечно, другое дело, без указаний нам жизнь не в жизнь. Это вы правы. Пусть убивают людей, нам-то какое дело?

Прозектор посмотрел на него мрачным взглядом:

— Не вам бы говорить…

— Не мне бы, — с ядом сказал Менигон. — Это вы тонко подметили, шеф. — Конечно, не мне бы. Вам бы это говорить! — крикнул он, уже не сдерживаясь. — Вам бы! Менигон — скотина, наемник и дерьмо, это всем известно! Был в гончих! Нюхает гриб! Сам пошел на вербовку! Работает за деньги — фу, какая мерзость! — не то что вы, шеф, — вы-то, конечно, работаете за идею, хотя платят вам, я думаю, больше моего… И вы молчите, именно вы! Со своей идеей! Зачем Земле адепты идеи, которых убивают? Убивать будут не вас…

— Встать! — негромко скомандовал прозектор. Менигон в голос выругался. — Встать! — повторил прозектор, не меняя тона. Менигон медленно поднялся. «Банкой в висок, лысиной об стол, — мелькнула в голове шальная мысль. — Как просто…»

— Когда вы в следующий раз будете думать, — неторопливо произнес прозектор, — а я надеюсь, что это когда-нибудь случится, — дайте себе труд вспомнить, что думать предпочтительнее головой. Я со своей стороны настоятельно вам это рекомендую. Садитесь.

Менигон сел. В голове у него стучало. Пятнистая лысина маячила соблазнительно близко — один хороший прыжок, и…

— Сегодня охрана проводила внеочередной рейд, — как ни в чем не бывало проговорил прозектор. — По плану «сеть». Я подумал, что вам, мой дорогой, это будет интересно. Так вот, в одном из ущелий к востоку от Большого Каньона… — он неспешно допил из банки сок и повертел ее в руках. — Продолжать?

— Да, — Менигон сглотнул. — То есть вам виднее, шеф.

— Мне виднее, — с горечью сказал прозектор, — что вы, Винсент, с преступным легкомыслием относитесь к собственной безопасности. Это мне виднее, чем вам… Сказать вам, что было в том ущелье? — рявкнул он неожиданно. — Лагерь беглецов, не больше, не меньше! И вы в нем были! Вы в нем были, несмотря на все мои инструкции, попробуйте только отрицать! Вы в нем бывали, еще когда работали с Хромцом Гийомом! Вы в нем бывали, когда получили нового напарника, мало того, вы бывали там вместе с напарником! Вы возили беглецам пищу и крали для них оборудование! Вы поставили под угрозу самый смысл нашей работы в Редуте! — прозектор отшвырнул пустую банку, и она задребезжала по полу. — Скажите спасибо, что Живоглот — это только Живоглот, а не гений сыска, — сказал он более спокойно. — К счастью для нас, он даже не профессионал, а его громилы который раз ухитряются не взять ни одного человека живьем.

— Всех? — с трудом спросил Менигон.

— Всех, — сказал прозектор. — Первым же залпом. В кашу. Считайте, что вам повезло.

И вам, подумал Менигон. Вам в первую очередь, что же вы себя-то забыли, шеф? Каждый разговорится, попав к Живоглоту, — кое в чем и Живоглот профессионал. С пленного — на Менигона, с Менигона — на Шелудивого… Это только древние стоики, шеф, умели кончать с собой задержав дыхание, я ведь так, шеф, не умею. И тут вы правы, шеф, можно считать, что нам повезло, можно встать и на такую точку зрения… Всех в кашу. Восемь человек… восемь друзей, пусть не единомышленников, но людей близких… кто их осудит за бегство из того кошмара, что зовется Порт-Бьюно?.. двоих сам привез… зачем? Чтобы в кашу? Нэйджел, Доминик, Карл, Сергей, Петер… Сергей был действительным членом Академии, Искандер расспрашивал его о Симо Муттике. Какие люди! Жить в древних развалинах, в холодном запустении, жить не дни, а годы, прятаться, ежеминутно чувствуя себя благодарным объектом для травли, жить и работать, насилуя старую натурализационную камеру со слабой надеждой найти способ приспособить человеческий организм к условиям крайнего высокогорья — хотя бы на время. На несколько суток. На столько, сколько понадобилось бы для того, чтобы перейти хребет пешком… Опыты на себе, неизлечимые аллергии… Не через Хинаго же добираться до Межзоны — какое государство выпустит квалифицированные кадры? Через хребет. Через перевалы высотой в одиннадцать километров. В последнюю встречу они говорили, что с натурализацией, кажется, начало получаться… «Знаешь, Винс, сколько вчера Петер лежал на аммиачном снегу? Тридцать одну минуту! Уже кое-что, а?..» Значит, в кашу, шеф? В кашу?

— Это точные сведения? — осторожно спросил он.

— Более чем, — ответил прозектор. — Сказать вам, Винсент, почему я согласился на личную встречу с вами?

«Чтобы надавать плюх», — подумал Менигон, напрягаясь. Сейчас должно было начаться самое главное.

— Я теряюсь в догадках, шеф.

Прозектор скользнул по нему изучающим взглядом. Словно прикидывал: стоит ли?

— Что вы можете сказать о человеке по фамилии Шабан?

Начинается, подумал Менигон. Опять. Значит, намеки уже побоку, приперло, что ли? Плохо же я вас знаю, шеф, если до сих пор не понял, что вы от своего не отступитесь. Зачем вам Шабан, шеф? Что тебе нужно от Искандера, Шелудивый?

— Это мой напарник, — сказал Менигон.

— Дальше.

— Он был в моем подчинении до последнего времени. Теперь у него в напарниках какой-то стажер.

— Это все, что вы можете сказать? — осведомился прозектор.

— А что еще? — Менигон развел руками. — Ну, хороший специалист и все такое. Дисциплинирован, начальство о нем высокого мнения. Был когда-то пилотом, летал через хребет в Южные Земли… да вы об этом знаете, шеф. Что еще? Был неплохим напарником, у меня с ним, шеф, особых проблем не было…

— Его деловые качества мне известны, — сказал прозектор. — Меня интересуют личные. Вы ведь, мой дорогой, кажется, с ним друзья?

— Более или менее, — осторожно ответил Менигон. — Впрочем, последнее время скорее менее, чем более. А что?

— И как он вам? — спросил прозектор. — Я имею в виду: как человек?

Менигон пожал плечами:

— Нормально…

— А подробнее?

— Человек как человек, — раздраженно сказал Менигон. — Хороший человек. Наивный только, а так — ничего. Хороший, как все дети, такая формулировка годится?

— Как все дети… — прозектор пожевал губами. — Интересно. И в чем это выражается?

Утомил ты меня, подумал Менигон. Лезет, немытое рыло, куда ему не следует, нависает, как над покойником… И уже, наверно, придумал, где будет отсиживаться завтра. Это у него не профессиональное, это уже видовое. Какая-то особая порода приматов.

— Да в чем это выражается? — протянул он. — Ну вот, например, он учит модель разговаривать… — Прозектор молча кивнул. «Знаешь, — с удовлетворением подумал Менигон. — Конечно, знаешь, Шелудивый, так вот чьи были «блохи», по крайней мере одна из них, а ведь тебе Искандер зачем-то очень нужен…» — Еще он у нас человек долга, — продолжал он равнодушным голосом, — есть в нем такой феномен. Причем, знаете ли, шеф, долга не перед Редутом, а прямо перед человечеством, на меньшее он не соглашается. Это у него, наверное, с кадетской школы: ему кому-то служить надо. Привез из-за хребта дурацкую дилемму о том, что достойнее: долг перед человечеством или долг перед разумом. Вбил себе в голову, что человек должен иметь какое-то право загрязнять землю своими экскрементами. Мучается, бедный. Спрашиваю: а никому не служить ты не можешь?

— А он что же?

— А он меня послал. Передать дословно, шеф, куда именно?

Прозектор, не торопясь, встал из-за стола, растворил холодильник с табличкой: «Препараты», достал еще одну банку кислятины и сдернул колпачок. Сел.

— Под разумом здесь, вероятно, понимаются эти… как их…

— Вариадонты, — напомнил Менигон. — Я вам докладывал, шеф.

— Да-да, вариадонты, — сказал прозектор, смакуя сок. — Именно вариадонты, благодарю вас, мой дорогой. То, что вы рассказали, очень интересно. Скажите, а он никогда не рассказывал вам о своих детских годах?

— Н-нет, шеф, — сказал Менигон. — Кажется, ни о чем таком мы с ним не разговаривали. Зачем это?

— Может быть, все-таки что-нибудь вспомните?

Кой черт…

— Простите, шеф, — твердо сказал Менигон. — Я должен понять, к чему ведут ваши расспросы. — «Сейчас опять скомандует встать», — подумал он. — Извините, шеф…

Прозектор сделал неуловимое движение рукой. Над столом между ним и Менигоном сгустилось и повисло объемное изображение. Где прятался проектор, догадаться было невозможно.

— Как вы полагаете, Винсент, что это такое?

Менигон вгляделся. На снимке была какая-то пустыня. Рыжий песок, всхолмленный унылыми барханами, тоскливо уходил к горизонту, нарушенному с левой стороны снимка цепочкой невысоких рыжих скал («Песчаник», — определил Менигон), отбрасывающих на песок резкие тени. На приличной высоте над песком зависла в небе некая неровная клякса.

— Черный корабль, что же еще…

— Правильно, — кивнул прозектор, — а это что такое?

Морская гладь. Штиль или что-то близкое к штилю — волн почти нет. Море холодное, вода свинцового цвета. Огромное солнце красиво садится в море, на воде дрожит огненная дорожка. В небе — клякса.

— Опять черный корабль, — сказал Менигон. — Где это, шеф? На Прокне?

— На Земле, — сказал прозектор.

— Шутите, шеф, — предположил Менигон.

Еще одно неуловимое движение рукой.

— Ну а теперь? — Менигон открыл рот. — Как вам нравится этот снимок? Можете выругаться, Винсент, я разрешаю.

Разрешает он… Счастья-то! Менигон с усилием сглотнул. Ну, спасибо тебе, трупорез, обрадовал. Черный корабль над Ватиканом — надо же додуматься… Другого места им не было?

— Монтаж?

— Ничего подобного, — отозвался прозектор. — Кадры, увы, настоящие.

— Ошибка исключается?

— Абсолютно. Объекты, известные на Прокне как так называемые черные корабли, имеют совершенно специфический спектр излучения, и выявить это на снимке, поверьте мне, Винсент, ничего не стоит. При самом поверхностном анализе. Ошибка исключена, а мистификация, скажем так, затруднительна. Кроме того, некоторые снимки были в разное время выполнены нашими сотрудниками. Вам этого достаточно?

— Да, — сказал Менигон. — И давно это?

— Что — давно?

— Я спрашиваю: давно это началось?

Прозектор усмехнулся:

— Первый снимок был сделан около сорока лет назад… — Менигон отвалил челюсть. Сейчас нужно было быть особенно осторожным. Нет, кажется, не переиграл, трупорезу понравится… — Впрочем, устные сообщения поступали и раньше. Я полагаю, на Земле вас ознакомят с этим более подробно. Сейчас там, знаете ли, бум: снимки, рисунки, свидетельские показания… В большинстве, конечно, чушь, но один-два процента подобных сообщений достойны внимательного изучения. Примерно так же, как в Темные века с летающими тарелочками — знаете историю? Обывателю интересно. К счастью, мы пока в состоянии контролировать этот поток информации — не знаю, надолго ли, но в состоянии… Вам понятно, для чего я вам это рассказываю?

Менигон хмуро кивнул:

— Новое задание?

— Нет, новая ориентировка. Что касается задания, то вы, мой дорогой, уже давно его выполняете… — Прозектор неторопливо отпил сока. — Гм, этот кислее… Извините меня, Винсент, до сих пор я не имел права сказать вам об этом более откровенно… Кстати, я вовсе не убежден в том, что вы восприняли бы серьезно: ну, летает там что-то такое… неуязвимое, первым не нападает, и слава богу, — в общем, какая-то сомнительная фантастика, а вы у нас человек конкретный, так?

— Вы мне не ответили, при чем тут Шабан, — напомнил Менигон.

— Отвечу, мой дорогой, имейте терпение. Итак, давайте разберемся с тем, что мы имеем. Несколько более сорока лет назад было получено первое достоверное сообщение о появлении объектов, имеющих вид темного сгустка и названных впоследствии кораблями щитоносцев или черными кораблями. Насколько известно, впервые их заметили на Марции и там же впервые попытались атаковать. В дальнейшем поток сообщений о щитоносцах нарастал лавинообразно. К настоящему времени мы имеем сведения о появлении черных кораблей на тридцати семи планетах, входящих в Лигу Свободных Миров, на четырнадцати планетах-колониях и на двух планетах, обособившихся от Земли и не вошедших в Лигу по причинам, на которых мы сейчас останавливаться не будем. И ни одного наблюдения в космосе или в известных нам субпространственных Каналах. Либо они там ненаблюдаемы, либо пользуются иными, пока совершенно не ясными нам способами межзвездных сообщений. Так или иначе, черные корабли наблюдаются только в атмосферах или на поверхности обитаемых планет и только визуально — локационные средства здесь совершенно неэффективны. О появлении щитоносцев на Земле я уже говорил. Резюмирую: в последние годы освоенная человечеством часть Галактики стала представлять интерес для силы, о которой мы, земляне, не имеем ни малейшего понятия. Далее. За все это время ни одна из попыток вступить с щитоносцами в контакт или уничтожить их средствами, имеющимися в распоряжении человечества, не принесла успеха. Черные корабли абсолютно неуязвимы. Далее. По крайней мере в восьми случаях наблюдалась высадка с черных кораблей наземных транспортных средств крайне необычного для земной техники вида. Излишне говорить о том, что эти транспортные средства также являются неуязвимыми. Иногда черные корабли контратакуют, уничтожая нападающих, иногда — нет. Какой-либо закономерности во всем этом уловить не удается, за исключением того, что они никогда не нападают первыми. Собственно, это ни для кого не секрет. Вывод?

— Какой тут вывод, — сказал Менигон. — Раз первыми не нападают… Не люди это, шеф, вот и весь вывод. Иная цивилизация?

Прозектор скосил на него один глаз.

— Вы сами-то, Винсент, верите в то, что сейчас сказали?

— Нет, — сказал Менигон. — Цивилизация, технологически превосходящая человеческую, в нашей Галактике — бред собачий. Не верю.

— Правильно делаете, — сказал прозектор. — Могу вам сообщить, что версия о чужеродной цивилизации в Центре уже не рассматривается. Пройденный этап. Тогда кто они? — крикнул он. — Что им нужно на Земле? Люди хотят это знать! Вы это знаете, Винсент? — банка, извергнув фонтанчик сока, со стуком опустилась на стол. — И вы еще смеете приходить ко мне со своей зас…й моралью и плакаться о крови каких-то нескольких десятков несчастных, когда рядом с нами есть сила, способная смести человечество, как сонную муху! Все человечество, вы слышите!

— Это я слышу, — сказал Менигон. — Не пугайте меня, шеф, я пуганый. Дальше что?

Прозектор перевел дух и снова присосался к банке — было видно, как на шее под коричневой кожей елозит кадык. Лысину он вытереть забыл, и она блестела. «А ведь ты здорово боишься, — неожиданно подумал Менигон. — Чего же ты, Шелудивый, боишься? Не самих щитоносцев, конечно, на черта ты им сдался, их ведь ни человечество не интересует, ни ты как представитель — плевать они на тебя хотели, на представителя, — тут что-то другое… Совсем близко, рядом ходит. Страшно тебе, Шелудивый, не за Землю тебе страшно, а за себя, и страх у тебя биологический: оказаться не охотником, а пожираемой дичью. Хрум-хрум. Древний такой страх, от бабуинов и дриопитеков, от ленивых трилобитов в первобытном океане — а ведь только тогда мы и произойдем от обезьяны, когда этого страха не будет…»

— Это не чужеродная цивилизация, — сказал прозектор. По его подбородку тек сок. — Это гораздо хуже, мой дорогой. Это люди.

— Хм, — мстительно сказал Менигон. — Вы сами-то, шеф, верите в то, что сейчас сказали?

— В гипотезы, мой дорогой, верят только идиоты. Их либо отвергают, либо принимают за основу для дальнейших построений. В данном случае могу вам сказать только то, что это наиболее разработанная версия, не более того. Мне разрешено ввести вас в курс дела.

— Разрешено или поручено? — спросил Менигон.

Прозектор с минуту смотрел на него без всякого выражения.

— Поручено. Это что-нибудь меняет?

— Нет, ничего, — сказал Менигон. — Это я так. Спасибо, шеф.

— Пожалуйста. Итак, во время первой волны экспансии… Кстати, Винсент, вы мне не напомните, когда она началась?

Менигон пожал плечами:

— Лет триста назад, я думаю…

— Со школьной историей у вас неважно, — сказал прозектор. — Первая волна пошла четыреста сорок один год назад и продолжалась около семидесяти земных лет. За это время Землю покинуло совершенно ненормальное количество кораблей. Вы удивитесь, но точное их число неизвестно. Не будем сейчас вникать в причины этого, рассмотрим лучше результаты элементарного анализа архивных данных. Значительная часть переселенцев освоилась на новых местах и основала колонии, более или менее процветающие, небольшая часть первоначально потерпела неудачу, как, например, на Прокне, часть вернулась на Землю. Наконец, часть кораблей с переселенцами погибла в пути или пропала без вести, что примерно одно и то же. Какие-то сообщества переселенцев искали лишь новых земель, какие-то — возможности применения на практике своих политических или религиозных концепций. Все это общеизвестно и не должно нас интересовать, как не интересовало тогдашнее земное правительство, чья сознательная деятельность в этом направлении сводилась лишь к эпизодическому подавлению наиболее изуверских режимов на колонизированных планетах. Чтобы не утомлять вас, скажу сразу: нас интересует лишь группа из девяти кораблей, отбывшая в самом конце первой волны в направлении на единственную планету, незадолго до того обнаруженную у весьма удаленной карликовой звезды спектрального класса М. Судя по архивным документам, высадка прошла успешно. На планету было доставлено около пятнадцати тысяч человек. Восемь кораблей из девяти вернулись на Землю, а один остался в распоряжении колонистов. Пока что это выглядит достаточно обычно. Необычным является состав переселенцев. Вне всякого сомнения, ядро этой компании составляли люди с чрезвычайно высоким интеллектуальным потенциалом, об этом, помимо прямых свидетельств, говорит хотя бы тщательнейшая подготовка колонизации и полный ее успех на начальном этапе. Там было несколько мировых имен того времени. Молодые, дерзкие, чертовски талантливые люди. Что же касается основной массы, то, несмотря на крайнюю скудость данных, достоверно установлено, что все они проходили тщательнейшую проверку по какому-то не совсем понятному нам набору параметров, и некоторые документы позволяют предположить, что отсев кандидатов был весьма значительным. Между прочим, при прочих равных предпочтение отдавалось женщинам.

— Евгеническая секта? — спросил Менигон.

— Именно. Как раз в то время деятельность подобных сект на Земле была повсеместно запрещена, так что мотивы переселения понятны. Непонятно другое: с тех пор об этих переселенцах никто ничего не слышал.

— Ну, это не аргумент, шеф, — сказал Менигон. — Сектанты же.

— Сектанты тоже люди. Но допустим…

— Или они все повымерли, — предположил Менигон. — А может, выродились в каких-нибудь убегунов, всякое бывает. Я просто не понимаю, шеф, как можно строить на этом версию. Тогда уж давайте и нас с вами запишем в щитоносцы.

— До вас, мой дорогой, еще дойдет очередь, — сказал прозектор. — Слушайте внимательно. Несколько лет тому назад туннельный корабль «Салуин» по заданию Управления делами колоний совершил рекогносцировочный прыжок к тому самому красному карлику. В сфере притяжения звезды было обнаружено полтора десятка некрупных астероидов заведомо естественного происхождения, несколько короткопериодических комет, пара метеорных потоков и тому подобная космическая мелочь. Но планеты обнаружено не было. Она исчезла.

— Усохла, — съязвил Менигон. — До невидимости.

— Планеты найдено не было, — бесцветным голосом повторил прозектор. — Собранные «Салуином» данные позволяют полностью исключить возможность космической катастрофы. По эволюции орбит астероидов удалось вычислить, что планета исчезла около шестидесяти земных лет назад. Она не взорвалась, не была поглощена красным карликом и вообще не покидала своей орбиты. Она просто исчезла как материальное тело. Со всеми людьми. Имейте в виду, Винсент, я излагаю только голые факты. До построения гипотезы дело у нас пока не дошло.

— Чего там строить, — сказал Менигон. — Ясно же. В Центре считают, что эти самые умники-евгенисты обставили человечество по всем статьям и эволюционировали в щитоносцев. Так?

— Упрощаете, Винсент, упрощаете, — сказал прозектор. — Впрочем, если вам так удобнее… Короче говоря, из всех существующих на сегодня версий эта считается наиболее вероятной.

— Куда они планету-то дели? — спросил Менигон.

— Спросите у них, — посоветовал прозектор. — Кстати, это еще не самое неприятное. Здесь, по крайней мере, есть несколько безумных гипотез. Подпространство, надпространство, внепространство и тому подобное. Я не физик. Непонятно другое: как могло случиться, что изолированная община пусть даже очень талантливых людей опередила в своем развитии все человечество? Подобных примеров в истории не было. Вот в чем главная трудность этой гипотезы, мой дорогой, а вовсе не в том, куда подевалась планета. С планетой разберутся.

Ну, конечно, фыркнул про себя Менигон. У вас там в Центре с кем угодно разберутся, и с планетой даже. Разбираться вы умеете. Ни черта у вас не выйдет, пока не захватите хоть одного живьем — и там уж вы разберетесь… Придумали себе проблему: отчего-де евгенисты быстрее вас развиваются? Да не они быстро развиваются, а вы медленно, но откуда вам это знать?

— Это все очень интересно, шеф, — сказал он. — А при чем тут Шабан?

— Выпейте сока, мой дорогой, — сказал прозектор. — Выпейте, выпейте, это хороший сок. Для здоровья очень полезно.

Менигон, заранее морщась, отпил глоток. Его передернуло.

— Двадцать пять лет назад, — как ни в чем не бывало проговорил прозектор, — некий человек по имени Клаус Мейбергер привел в кадетскую школу при Северо-Западном Центре Вэ-Эс восьмилетнего мальчика. За ручку. Этот человек назвался отчимом мальчика, что подтверждалось предъявленными документами. Определив мальчика в школу, он исчез и больше не появлялся. В скобках замечу: человек этот не найден и по сей день, несмотря на самые тщательные поиски как на Земле, так и за ее пределами. Вас это не настораживает?

— С какой стати?

— Очень хорошо. Судя по документам, мать мальчика умерла несколькими днями ранее, отец же погиб в катастрофе, когда ребенку было два года. История, как видите, печальная, но вполне заурядная. Если бы не одно обстоятельство: в день появления мальчика в школе не далее как в пяти километрах от нее несколько случайных наблюдателей независимо друг от друга видели черный корабль.

— Совпадение? — спросил Менигон, вертя в пальцах банку с соком.

— Отнюдь. В разное время в различные закрытые учебные заведения Земли при подобных обстоятельствах было определено по меньшей мере шестеро детей от пяти до тринадцати лет от роду. Умершие родители этих детей отличаются одним любопытным свойством: они никогда не существовали в природе. В полной мере это касается и родителей вашего приятеля, включая его так называемого отчима. И во всех случаях поблизости наблюдался черный корабль. Что вы на это скажете, мой дорогой?

— Он как-то раз говорил со мной о родителях, — хмуро сказал Менигон. — Мать, во всяком случае, он помнит, это точно.

— Не сомневаюсь, — сказал прозектор. — Удалось установить, что у вашего приятеля первые дни в школе реакция была адекватная: плакал по ночам, звал мать. Потом-то, конечно, освоился.

— Ложная память? — спросил Менигон.

— Искусственно наведенная ложная память. Полагаю, Винсент, мне не нужно разжевывать вам, что это такое. Плюс к тому, вероятно, полностью стертая истинная память. Трое из этой шестерки, оказавшиеся в пределах нашей досягаемости, были подвергнуты тщательнейшему обследованию, один добровольно, остальные — так… Нет сомнения, что все трое принадлежат к тому же биологическому виду, что и мы с вами. У всех троих как физический, так и интеллектуальный уровень несколько выше, чем у среднего человека, в особенности же это касается интеллектуального уровня. Синдром Клоцци встречается главным образом у людей высокоодаренных, не так ли, мой дорогой? — Менигон не ответил, и прозектор утвердительно наклонил лысину. — А также у шизофреников, — добавил он, помедлив. — Впрочем, у них он, кажется, лечится… Что же касается истинной их памяти о том, что происходило с ними в раннем детстве, то тут самые изощренные методы ментоскопии оказались бессильными. Эта память либо уничтожена полностью, либо скрыта на недосягаемом для нас уровне. Картинки же ложной памяти выглядят у них на диво сочно и рельефно.

— У шизофреников? — поинтересовался Менигон.

— Бросьте шутить, Винсент, — строго сказал прозектор. — Бросьте. Не до шуток. Я уважаю ваши чувства, но прошу понять меня правильно. Могу вам сказать, что теперь и только теперь начинается ваша главная работа. У вас есть ваш приятель. У вас есть по меньшей мере два-три дня времени. Действуйте.

— Что я должен делать? — сипло спросил Менигон и откашлялся.

— Наблюдать, — сказал прозектор, прихлебывая из банки. — Не спускать глаз. Особенно в свете завтрашних событий. В случае появления черного корабля — имейте в виду, что в Центре считают его появление возможным и даже вероятным, — немедленно фиксировать реакцию вашего друга. В остальном вы достаточно подготовлены для того, чтобы в случае необходимости действовать по обстановке. Это все.

— Я могу быть свободен? — спросил Менигон, вставая.

— Да, — сказал прозектор. — Действуйте, мой дорогой. Отчет представите послезавтра.

— По цепочке?

— Я же сказал: бросьте шутить, Винсент, — сказал прозектор. — Отчет представите мне лично. Устно. О времени и месте вас известят. Желаю удачи.

— Спасибо… — Менигон повернулся и косолапо пошел к двери. Он чувствовал, что мысли у него путаются. Ну, спасибо тебе, Шелудивый… Следить за Искандером… всю жизнь мечтал. Вот кого ты боишься, вот кто рядом ходит… Рассказать тебе, что ли, как нынче черный корабль спас Искандера? Да ведь ты со страху в штаны наложишь, а ведь был еще один случай, о нем даже Искандер не знает, о нем вообще никто не знает… И не надо. Противно. Зашевелился Центр, землю роет… Разворошили гадючье гнездо… ткнул кто-то палкой — вы и поползли… Согласны потерять Редут, и на кровь вам плевать, согласны лишиться хоть всей Прокны и половины колоний в придачу, тем более что это все равно случится рано или поздно, — только бы вам знать, что за сила нависает над вами, только бы знать, никогда вы не поймете, что не сила над вами нависает, а поймете, так и сами не поверите, и другим не дадите…

…Квакал сигнал и выл насос, прокачивая шлюзовой воздух через обеззараживатель, вспыхивала и гасла надпись: «Индивидуальные фильтры — в очиститель!», по ногам тянуло холодом. Старикашки на посту не оказалось: не то ушел спать, не то где-то бегал, разыскивая, кому бы доложить о подозрительном поведении. Над головой чинно пели в несколько голосов «У модели есть на теле», слышался далекий взлаивающий хохот да где-то обиженно бормотал пьяный, на которого наступили. Менигон медленно сжал кулак, сминая забытую в руке банку. Липкий сок, шипя, потек по запястью и вдруг, прорвавшись, брызнул из-под пальцев яркой, отчаянно-оранжевой струйкой.