8

Его перехватили почти у самого дома. Оставалось пройти лишь скверик — а там уж и рукой подать.

— Приветствую, Дмитрий Александрович!

Антон был не один. На сей раз был он с дамой.

— Добрый вечер! — Дмитрий остановился, тяжёлым взглядом окинул встреченных. Он сильно сомневался, что вечер и впрямь обещает быть добрым.

— Познакомьтесь, это Лена. Тоже у нас… работает.

На вид Лене было около сорока. Среднего роста, кареглазая шатенка, она приветливо кивнула Дмитрию. Тому ничего другого не оставалось, как осторожно пожать протянутую руку. Впрочем, он тут же понял, что осторожничал зря — ладонь у Лены оказалась не по-женски крепкой.

— Нам бы посидеть, поговорить, — сказал Антон, оглядываясь в поисках свободной скамейки. Таковых не наблюдалось — вечер выдался сухим и довольно тёплым, так что народу в скверике хватало. Бабушки выгуливали закутанных в сто одёжек внуков, пенсионеры обсуждали тяжёлую политическую ситуацию, где-то раздавался стук костяшек домино.

Дмитрий тоскливо воздел глаза к небу. Там, впереди, малиновый язык заката облизывал крыши дальних домов. Там проявился уже бледный диск луны — обкусанный с правого края. И не было там подсказки, как отшить навязчивого собеседника.

— Я вообще-то домой тороплюсь, — заявил он уныло. — У меня планы уроков не подготовлены, тетради не проверены.

— Грибы не собраны, корова не доена, — в тон ему продолжила спутница Антона. Но в голосе её не слышалось ехидства. Скорее сочувствие.

— А куда денешься? — ответил Антон. — Надо. Сейчас организуем.

Спустя пару секунд шумная компания подростков, расположившаяся с пивом на ближайшей скамейке, вдруг снялась с места и деловито направилась в сторону улицы. Точно птичья стая улетела на зиму в тёплые края.

— Это как же? — покачал головой Дмитрий. — Говорили же, нельзя пользоваться магией в личных целях…

— Ну, во-первых, не в личных, а в производственных, — парировал Антон, — а во-вторых, не всё так прямолинейно. Договор не означает, что Иные вообще отказываются от своих способностей. Есть определённые лимиты, и у нас, и у них. Здесь — вообще воздействие седьмого уровня, почти уже и не магия. Чепуха. Но есть и более серьёзные вещи, о которых мы сейчас поговорим…

Они сели. Дмитрий молчал, мысленно произнося Иисусову молитву. Не обращать внимания. Не обращать! Вообще не стоило с ними заговаривать, отвечать на приветствие, с тёткой этой ручкаться. Ну что они, застрелили бы его, пройди он мимо?

Впрочем, не надо ложных надежд. Разговора не избежать. Антон не выглядел человеком, который легко мирится с поражениями. Впрочем, он и не человек. Если, конечно, поверить в его бред.

— Дмитрий Александрович, — начал Антон, — надо нам с вами что-то решать. Ситуация нехорошая. Светлый Иной без регистрации, более того, принципиально отказывающийся соблюдать Договор — это, я вам доложу, посильнее "Фауста" Гёте. Дневной Дозор уже рвёт и мечет. Было разбирательство по делу той гиены… ну, оборотня. Нам удалось вас отстоять. Ведь, строго говоря, Иным вы по-настоящему стали только по выходе из Сумрака, то есть уже искалечив Артёма Корнеева… так зовут этого парня, Тёмного. Но они, естественно, выторговали себе право на аналогичный прецедент. В случае спонтанной инициации Тёмный Иной не будет отвечать за свои действия в Сумраке. Уж не сомневайтесь, они этим правом воспользуются.

— А провести интригу, чтобы потенциальный Тёмный попал в Сумрак в нужное время и в нужном месте — легче лёгкого. Для Завулона-то… — добавила Лена.

— Кто такой Завулон? — спросил Дмитрий, тут же прокляв свой длинный язык. Молчать. Не слушать. Ограждать себя незримой стеной молитвы… Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного… Господи Иисусе Христе…

— Это руководитель московского Дневного Дозора, — охотно пояснил Антон. Маг высочайшего уровня. А уж интриган какой… За тысячи лет, знаете ли, многому можно научиться. Но давайте ближе к делу. К вашему делу. Разумеется, Тёмные теперь следят за вами, рады подловить на любой ерунде. Теперь-то вы уже Светлый Иной, и никого не интересует, что вы себе о Договоре думаете. Думать можете как угодно, а соблюдать придётся. Помните, о чём я вас предупреждал в нашу предыдущую встречу? Не применять силы Иного по отношению к людям. Нельзя вам пока. Вот пройдёте обучение, получите индивидуальную квоту…

— А вы? — с укоризной произнесла женщина. — Вы два раза нарушали. Сперва там, в подвале, когда влезли в память девочки. Вы вообще соображаете, что могли по незнанию натворить?

— Способности у вас отличные, а пользоваться ими не умеете, — повёл вторую партию Антон. — Честное слово, как слон в посудной лавке. Как дошколёнок со спичками.

— Вы хоть знаете, что сделали с Людой? — продолжала его напарница. Думаете, вы просто считали два дня из её памяти? Нет, дорогой. Вы не F5 нажали, а F6. У неё теперь полностью стёрта память — от субботы до понедельника.

— Так это же замечательно! — запальчиво возразил Дмитрий. — Незачем девчонке такое помнить.

И тут же прикусил язык. Вот тебе и незримая стена. Да они кого угодно разговорят!

— В данном случае действительно вышло удачно, — легко согласилась Лена, но лишь по случайности. А если бы вы ей несколько лет стёрли? А если бы вы её лечить вздумали, потоком силы? Перепутали бы полярности энергетических каналов и нате вам. Короткое замыкание, если хотите. Вы же перегоревшую проводку чинить не лезете?

— Слушайте, уважаемая! — Дмитрий понемногу начал закипать. От изначальной симпатии к этой стройной женщине у него не осталось и следа. — Вот вы представьте — подвал, запертая дверь, избитая и изнасилованная девочка. Мне что, мимо надо было пройти? Раз уж ничего другого не оставалось, сделал как оно само вышло.

— Не надо было мимо проходить, — наставительно произнёс Антон. — Вы могли просто вытащить Люду из подвала, через сумрак — и дальше вызывать кого надо. С телефона-автомата. А могли и в Сумрак не ходить, а просто позвонить в милицию, вызвать наряд.

— И что же я им сказал бы? — горько поинтересовался Дмитрий. — Чтобы они поверили?

— Легко. Что вы — классный руководитель пропавшей с субботнего вечера девочки Людмилы Беляевой. Что час назад вам позвонил неизвестный и сообщил, будто Беляева заперта в подвале вот по такому адресу. Можете не сомневаться сигнал бы проверили. Милиция, конечно, работает плохо, но не настолько плохо. Просто надо иногда думать, прежде чем на подвиги пускаться. Это ж какое счастье, что вы с теми гопниками не пересеклись. Выли бы сейчас от раскаяния, смывая с ладоней отнюдь не земляничный сок. А вообще, самое правильное было бы связаться со мной.

— Как именно? — хмыкнул Дмитрий. — Ау, Антон?

— Ну, хотя бы и так, — задумчиво протянул тот. — Пожалуй, связь через Сумрак вам бы удалась. Легко же делается, вошёл туда, представил мысленно собеседника, позвал… Если взаимная настройка есть, откликнется. Но лучше поступить по-человечески.

В руке его вдруг сам собой оказался мобильный телефон Дмитрия. Дешёвенькая "Моторола", то, что может позволить себе школьный учитель.

— Вот, — пощёлкав кнопками, заявил Антон. — Мой номер у вас в симке. На всякий пожарный перепишите потом куда-нибудь. И в любых сомнительных случаях сразу звоните. Ладно, поехали далее. Следующий пункт нашего вечера воспоминаний — это воздействие на капитана милиции Олега Кузьмина. Несанкционированное воздействие шестого уровня. И это уже вполне можно зачесть как нарушение. По-человечески и я вас понимаю, и уж тем более Тёмные поняли бы. Вы защищались. Но по закону — не положено. Даже у зарегистрированного Иного проблемы возникли бы, а уж у вас, диссидента нашего доморощенного… Вот поэтому я повторяю — надо срочно регистрироваться.

Дмитрий вздохнул.

— Отстаньте от меня, а? Объяснил ведь уже — регистрация противоречит моим религиозным убеждениям. Устраивает вас такая формулировка? Если вы, Светлые, с этим не хотите считаться, значит, нам с вами уж точно не по пути.

— Блин! — в сердцах рявкнул Антон. — Достало это уже меня! Пускай Семёна посылают, он семьдесят лет тренировал терпение и сорок восемь — смирение! А я с фанатиками работать не умею.

Он шумно вздохнул. Дмитрий подумал было, что на его выкрик кто-нибудь обернётся, но ничуть не бывало. Люди в скверике, казалось, совершенно не замечали ни жёлтой, изрезанной сотнями инициалов и неприличностей скамейки, ни троих её обитателей.

— Извините, Дмитрий Александрович, — виновато сказал вдруг Антон. Распустил я себя что-то. Но и вы меня поймите, тяжело ведь это, когда умный, порядочный человек всё время видит в тебе беса и подозревает в любой мыслимой и немыслимой пакости. Лена, — повернулся он к своей коллеге, — ну попробуй ты.

— Дмитрий Александрович, — мягко начала Лена, — давайте уж в самом деле разберёмся, ну что тут такого ужасного с точки зрения веры? Знаете, почему Антон меня пригласил сегодня? Потому что я тоже верующая. Православная. Вот, извольте убедиться, — она слегка одёрнула ворот блузки. — Крестик. Я верую в того же Господа, что и вы, Дмитрий. Я тоже посещаю храм. И при этом я — Иная, волшебница третьего уровня силы.

Если она думала этим потрясти Дмитрия, то явно просчиталась.

— Знаете что, Лена, — максимально мягко начал тот, — не существует ведь такого термометра, чтобы взять вот и измерить глубину и искренность веры. Вы говорите, что крещёная — охотно допускаю. Что в храм ходите — тоже вполне возможно. В храм и колдуны, между прочим, дерзают порой заходить, чтобы от иконы, как они сами выражаются, энергией подпитываться. Тоже с крестиками на шее.

— Это правда, — неожиданно вставил Антон. — Бывают такие невыявленные Иные. Причём Светлые. Только они не от икон, они от людей заряжаются. Что строжайше запрещено Договором. Мы их отлавливаем и…

— Лена… — Дмитрий чуть было не добавил "дорогая", но вовремя удержался от неуместной вольности. — Я вполне допускаю вашу искренность. Да, в вашем сознании прекрасно совмещаются истины веры и все вот эти "иные" дела. Но из того, что они совмещаются в вашем сознании, ещё не следует, что они совмещаются на самом деле. Святая Церковь совершенно недвусмысленно говорит о колдовстве. Мне напомнить места из Писания? Мне напомнить высказывания Святых Отцов? Магия — от сатаны. Пускай лично вы так не думаете, пускай не поклоняетесь сознательно лукавому, но объективно именно его целям и служите. Вот скажите мне — вы вообще давно крестились?

Лена немного смешалась. Потом, вздохнув, ответила:

— Весьма. Восемьдесят три года назад.

Тут уж Дмитрия наконец проняло. Он едва сдержался, чтобы не присвистнуть.

— Иные живут долго, — пояснила Лена. — Просто мы умеем выглядеть соответственно возрасту, когда были инициированы. Меня крестили во младенчестве. Ещё Гражданская война шла. А инициировали в дни Карибского Кризиса. Помните, когда Никита Сергеевич Америке ботинком грозил?

— Ну так что же, — Дмитрий решил держаться до последнего, — вы действительно живёте воцерковленной жизнью? Вы не реже чем раз в месяц причащаетесь Святых Тайн? Вы столь же регулярно исповедуетесь? Держите молитвенное правило, соблюдаете посты? Наконец, у вас есть духовник? Он знает, что вы занимаетесь магией?

Похоже было, что он попал в точку. Лена замялась.

— Вы очень формально подходите, Дмитрий, — наконец отозвалась она. — Вы, похоже, ставите на первое место обряд, церковную дисциплину. А важнее ведь другое, внутреннее. Вера Господу, любовь к Нему.

— Верующий Господу и заповеди Его соблюдает, — возразил Дмитрий. — Если для вас, Лена, созданная Им Церковь — истинное Тело Христово, если вы веруете, что Церковь управляется не людьми только, но и Духом Святым, то и все церковные требования должны соблюдать. А иначе это и не вера вовсе. Иллюзия веры. Вы выбираете из христианского вероучения только то, что вам удобно, что близко — и называете это своей верой. А остальное отбрасываете. Хотя стоило бы задуматься раз оно, остальное, вам чуждо, то, может быть, дело в вас? Может быть, вы не доросли? Несмотря на восемьдесят три года? Вы уж извините мою резкость, просто разговор пошёл такой, что грешно лукавить и умалчивать, человекоугодия ради. Ну, или, скажем, "иноугодия", — улыбнулся он.

Лена не стала улыбаться в ответ.

— Вы жестоки, Дмитрий, — бесцветным голосом сказала она. — И что хуже всего, сами не замечаете свою жестокость. Вы только себя, "воцерковленных", считаете христианами, а остальные, значит, быдло? Притворяются верующими? Ну да, они слабее, они реже ходят в храм, не выполняют все положенные обряды. Да, их можно гвоздить древними канонами, которые принимались совсем в другую эпоху, при других обстоятельствах. Но ведь они тоже веруют в Господа нашего Иисуса Христа. И как знать, может, в каких-то случаях их вера более живая? И раз уж мы перешли к обсуждению моей персоны… В своей жизни я сменила семерых духовников. Восемьдесят лет, видите ли, это довольно много… Ни одному из них я не говорила, что Иная. Потому что дать такое знание обычному человеку — означает нагрузить его непосильным бременем. Такое испытание разве что святому по силам. Мои духовники были хорошими священниками, но великих старцев, великих подвижников среди них не было. Я каялась перед ними в своих грехах — в реальных грехах, за которые стыдно, за которые кусает совесть. А каяться в том, что Иная… что есть в тебе эти способности… Я родилась такой, понимаете? Этого не выбираешь. Это как пол, как национальность…

— А вот ваш товарищ говорил, — напомнил Дмитрий, — что потенциальных Иных спрашивают, согласны ли они инициироваться. Причём бывают и несогласные. Правда, Антон? Или наврали?

— Правда, — хмуро кивнул тот. — Только вот Елена Николаевна была тогда в такой ситуации, в какую не дай вам ваш Бог попасть.

— Ребёнок у меня тогда умирал, — тихо пояснила Лена. — Младший сын, Петя. Тринадцать лет… Саркома лёгкого, безнадёжный случай. И эта была единственная возможность его спасти. Я знаю, что вы сейчас скажете. Цитату скажете. "Кто любит сына или дочь более Меня, тот недостоин Меня". Только знаете что помолчите лучше. А то ведь легко осуждать, не испытав на своей шкуре.

Дмитрий замолчал. Действительно, глупо сейчас с ней препираться. Он понимал умом, что Лена сорок лет назад совершила чудовищную ошибку, что цитата вполне к месту. Только вот говорить это было никак нельзя. Не поворачивался язык.

— Ну вот что! — приподнимаясь, заявил Антон. — Эти разговоры можно тянуть до бесконечности. Но мы не будем. Вы должны быть зарегистрированы, Осокин, и вы будете зарегистрированы. Прямо сейчас. Без всякого на то согласия.

Дмитрий хотел было возмутиться — и не смог. Что-то невидимое, но крепкое обхватило его, заморозило голос, сдавило сердце. Он попробовал дёрнуться бесполезно. Как в резиновых тисках.

Антон между тем выбросил вперёд кулак — точно собирался ударить, но, задержав его в движении, резко разжал пальцы. И сгусток синего пламени, сорвавшись с его ладони, устремился к Дмитрию. Прошёл сквозь плотную ткань куртки, сквозь рубашку. Вонзился в грудь. Кожу на миг опалило жаркой болью — но тут же боль схлынула, оставив после себя голубоватое сияние. Которое, с каждым мгновением делаясь бледнее, вскоре исчезло.

— Вот и всё, — с видом стоматолога, демонстрирующего пациенту вырванный зуб, заявил Антон. — Метка нанесена. Увидеть её может только Иной, обычному человеку она недоступна. А записано там следующее: "Дмитрий Осокин, Светлый маг, шестой уровень силы. Постоянная московская регистрация". Хотя какой на самом деле уровень, пока судить трудно. После обучения надо будет скорректировать.

— Вот и вся цена вашим сказочкам о добровольности и порядочности, — мрачно буркнул Дмитрий. Тело вновь было свободно, невидимые тиски исчезли. Раздражение осталось.

— Да, — кивнул Антон, — я превысил свои полномочия, применив силу. Потому что ничего другого уже не оставалось. Вы, естественно, можете жаловаться начальству. То есть моему шефу, руководителю московского Ночного Дозора Борису Игнатьевичу. Впрочем, я и так доложу ему. Если он сочтёт мои действия неправомерными — наложит взыскание. Просто меня ваше упрямство достало. Кстати, я облегчил вам духовный выбор. Раз регистрация выполнена против вашей воли, путём насилия — значит, совесть ваша должна быть чиста.

— Наверное, надо завершать разговор, — вмешалась Лена. — Дмитрию Александровичу ещё тетради проверять и с женой объясняться, по поводу долгой отлучки и коньячного запаха.

— В общем, подумайте обо всём этом, — добавил Антон. — Наша встреча не последняя. Скоро ведь надо обучение начинать… Ну а если вдруг что "иное" стрясётся — звоните.

И оба они, одновременно поднявшись, быстро двинулись прочь, к выходу из сквера. А Дмитрий остался на скамейке. Следовало, конечно, торопиться домой. Аня, видать, уже вся извелась. Но он долго ещё не мог подняться. Осторожно трогал грудь. Ничего не болело, разве что душа. Хотя Антон прав, греха на нём за эту "регистрацию" нет. А скверна — есть. Скверна, которую ещё отмаливать и отмаливать.

А ведь всё-таки это люди, а не бесы, понял вдруг Дмитрий. Пускай и прельщённые, и заблудшие — но люди. Бесы куда лучше подкованы в богословии.