Владимир Михайлов
«СТЕЛЛАРНАЯ СКОРАЯ»
Долетели до Инфанты спокойно, встретила Сергеева не то чтобы большая делегация, но те, кто прибыл к посадке, были людьми в этом мире едва ли не самыми значительными. Да иначе и быть не могло, тут все, кому следовало, знали — кто прилетел и зачем.
Погода была хорошей, ясной. Правда, стояла неожиданная жара, даже чересчур, если верить прежним описаниям. И сухо, очень сухо, воздух чудился пересохшим до ломкости: казалось, резкое движение — и он обрушится, рассыплется в порошок. Да ладно — с таким ли ещё приходилось встречаться?
Вертушку подали чуть ли не к трапу севшего «Пирогова» (хотя среди осведомлённых корабль этот носил кличку «Скальпель»), не какую попало вертушку, но с гербом и бортовым номером 001. Рукопожатия оказались уважительно-твёрдыми, слова приветствия — такие, какими встречают равных. «Достойная у вас машина, весьма внушает», — одобрил глава встречавших, задрав голову, чтобы увидеть макушку «Пирогова», громадного шара на курьих (при посадке на поверхность) ножках.
Сергеев всегда обращал внимание на подобные вещи: кто встретил, как, на чём отвезли, где поселили, какой персонал приставили для обслуживания — и так далее. Страшно ругал себя за это, старался убедить, что это всё — суета сует, он же не политик, не чиновник, не сверхмагнат или там родовитый аристократ — он астрохирург со «Стелларной скорой». И найдите-ка титул повыше! Сто раз обещал себе не обращать внимания на такого рода мелочи — но никак не получалось. Честолюбие заедало.
Конечно, не во время работы: тогда любая посторонняя мыслишка, невзначай промелькнувшая, могла означать конец всему — и свой в первую очередь. Но во время работы нос задирать было не перед кем. В месте, которое они привыкли называть «операционной», людей даже в горячие часы было не больше, чем пальцев на руке, и работали они вместе уже столько времени, что порою члены бригады представлялись Сергееву чуть ли не его собственными органами: дополнительными руками, ногами, глазами, ушами. Но не станешь ведь перед собственным организмом становиться в третью позицию, надуваться индюком.
Ланда, местное светило, стояла за спиной. Перед тем как подняться по трём ступенькам в вертушку, Сергеев остановился. Вынул из кармана футлярчик с рабочими очками. Надел. Встречавшие, видя, что он не спешит, тоже остановились в трёх шагах, главный из них не то чтобы нахмурил брови, но сделал намек на такое движение — хотя лишь на долю секунды. Сергеев же повернулся и стал глядеть на Ланду — прямо, в упор, очки (так их для простоты называли, на деле приборчик был куда сложнее) позволяли. Ему это было необходимо, первый взгляд для него всегда означал очень многое. Когда всё замечающие журналисты однажды попытались спросить его о смысле этого движения — не было ли оно просто ритуальным, своего рода доброй приметой, — он ответил так: «В древние времена хороший врач по цвету и запаху мочи ставил точный диагноз без всяких лабораторий; вот и я так же». В сказанное вцепились: «Вы отрицаете надобность лабораторных анализов?». Он ответил вопросом же: «Вы же не против существования автомобилей, верно? Но пешком ходить всё же не разучились — бегаете рысью, я только что видел. Вот и я — не собираюсь терять то, что получил от природы». С той поры об этом не спрашивали.
Сейчас он смотрел на здешнюю подательницу жизни — около трёх минут, вельможи терпеливо ждали. Наконец отвернулся, снял очки, убрал футлярчик в карман, медленно, глубоко вздохнул. И тут же словно сменил маску — улыбнулся, как все подумали, весело, беззаботно, — и у окружающих отлегло от души. Повернулся к стоявшему за его спиной в шаге Первому ассистенту, борцовского облика врачу по фамилии Грубко. Кивнул ему:
— Ничего неожиданного. Ещё уточним, конечно. Работайте пока по схеме два — пять.
Снова к здешним:
— С вашего позволения — едем?
И, повинуясь приглашающему жесту, первым ступил на трап.
Обед считался торжественным, в честь прибывших, но на самом деле был, конечно, деловым, и после неизбежных протокольных речей за столом пошёл разговор о делах — достаточно откровенный обмен мнениями, поскольку посторонних тут не было.
— Можете ли вы, президент, поделиться вашими впечатлениями от увиденного?
Сергееву понравилось такое к нему обращение. Он и на самом деле был президентом — ИКА, Интерклуба Астрохирургов, звание, по сути дела, чисто почётное, в Галактике всяких клубов были, наверное, десятки, а то и сотни тысяч, следовательно, и президентов — никак не меньше. При этом большинство их никакими особыми свершениями в своих областях не славилось, просто были они хорошими, компанейскими, как говорится, людьми, любителями что-нибудь организовать, возглавить и потусоваться. И всё же когда тебя именует «президентом» не кто-нибудь, а другой президент, настоящий, что возглавляет целый мир, совершенно независимый и достаточно богатый, — это приятно, никуда не денешься. И невольно постараешься ответить как можно ближе к истине — соблюдая, конечно, и условие врачебной тайны:
— Ну, что же — первое впечатление совпало с теми предварительными выводами, которые вам уже известны. Положение серьёзное. Но я не взял бы на себя смелость назвать его критическим. Похоже, что до этого не дошло, и вы обратились к нам своевременно.
— Президент Сергеев (тут пришлось слегка поморщиться, как бы давая понять: «да ладно, я человек скромный, к чему такая официальность!»), я понимаю, что у вашей профессии, как у любой другой, существует своя этика и свой набор правил. Но мне хотелось бы, чтобы вы приняли в расчёт нашу ситуацию во всей её полноте. А именно: Инфанту населяет шестьсот миллионов человек. Что с ними произойдёт, если оправдаются наихудшие предположения — вам ясно, как и любому из информированных людей. Чтобы предотвратить гибель населения, пусть даже какой-то его части — мы должны располагать временем. Вы ведь понимаете, между мгновением, когда мы объявим всеобщий сигнал бедствия и попросим помощи у всех миров, способных оказать её, и реальной возможностью эту помощь оказать, неизбежно пройдёт немало дней. И нам необходимо знать, каким временем мы можем располагать в действительности. Нельзя представить себе положение, когда гибель этого мира — если она произойдёт — будет означать и гибель людей, его населяющих. Я понимаю, что сейчас вы не можете с уверенностью сказать ни «начинайте эвакуацию немедленно», ни, напротив, «Не беспокойтесь, гибель вашему миру не грозит». И всё, о чём мы вас просим, — это дать нам такой ответ как можно скорее — и как можно откровеннее.
— Господин президент, — ответил Сергеев. — Мы прилетели сюда для того, чтобы решить две задачи. Первую из них вы только что исчерпывающе сформулировали. Но я всё-таки прежде всего не диагност, хотя в нашей команде такой есть. Я оператор. И поэтому вторая моя задача — по возможности устранить источник наших общих беспокойств. А вот насколько это практически возможно — этого по первому впечатлению не определишь. Тут надо, так сказать, потрогать своими руками.
— И когда же вы собираетесь это сделать?
— Сейчас команда заканчивает закреплять «Скальпель» — так мы между собой называем наш корабль, наш рабочий инструмент, — на грунте. Затем постараемся как можно точнее отработать предстоящие действия на модели.
— Простите — на модели чего?
— Вашего светила, Ланды. Нашего пациента.
— Как же?.. А, разумеется, я понял. Компьютерная модель?
— Вы прекрасно всё поняли. Построение модели — сложный и тонкий процесс. Когда она будет готова — проведём репетицию предстоящих действий. Конечно, трудно ожидать, что наша модель будет соответствовать оригиналу во всех подробностях, но это нам и не нужно, главное — оказаться как можно ближе к тому, что в нашем случае является патологией. Определить то, что болит, и найти наилучший путь для устранения источника боли. Лишь после этого мы взлетим и направимся к объекту. Впрочем, мы привыкли называть объекты нашей деятельности пациентами или же больными. Традиция, не более, потому что в первые годы существования «Стелларной скорой» туда брали в основном настоящих медиков по чьему-то чиновному недомыслию, и лишь когда они взмолились… Да, впрочем, это вам не интересно. Извините.
— Нет, отчего же. Итак, вы взлетите, направитесь к Ланде… Как близко вы собираетесь к ней приблизиться?
— До возможного предела. Для того чтобы всё получалось как можно надёжнее, нам понадобятся такие количества энергии, какие проще всего получать от самого светила, находясь как можно ближе к нему.
— Но, надеюсь, останетесь в пределах допустимого риска?
— Ну… Всегда приходится считаться с риском, но рисковать входит в нашу профессию, но никак не в вашу. Сблизившись с Ландой, сделав окончательные замеры и анализы, как можно точнее представив себе картину патологии, мы выберем самый подходящий метод вмешательства — и применим его. Само вмешательство — собственно операция, — как правило, занимает немного времени, несмотря на громадные, по людским меркам, масштабы пациента. Потому что и применяемые при этом силы и мощности тоже, не побоюсь сказать, гигантские. Так что мы вернёмся сюда лишь после окончания работы — чтобы здесь привести в порядок самих себя и провести обязательную после работы ревизию состояния корабля. Потому что нередко приходится, едва закончив один выезд, спешить по новому адресу. Это — отрицательная сторона монополистического существования, а мы до сих пор единственная такая организация в населённой Галактике. И, похоже, конкурентов не предвидится.
Я имею в виду не наш корабль, вы понимаете, но всю компанию «Стелларная скорая».
— За какой же срок вы рассчитываете всё сделать?
— Построение модели и репетиция займут в сумме сутки с небольшим.
— Следовательно, вы отправитесь на настоящую операцию через сутки. А когда вернётесь?
Сергеев пожал плечами. И сказал:
— Si.
Присутствующие — во всяком случае, большинство их — восприняли это слово, как испанское «Да».
Но по-латыни это означает «Если». А с латынью так или иначе знаком любой медик. Даже астро. Такова традиция. Хотя на самом деле астрохируртия — чистой воды физика. Впрочем, некоторые утверждают, что и химия к ней тоже причастна.
Вернувшись на «Скальпель», Сергеев выслушал доклад о готовности, кивнул и сказал:
— Отдыхать, настраиваться на работу. Медитировать и всё прочее. Через шесть часов, как обычно, начнём строить модель. Завтра, с утра откушав, приступим к репетиции — запустим в неё зонд… Словом, рутина, сенсаций не предвидится.
— Построим по два-пять? — на всякий случай спросил Грубко.
— Думаю, что ничего более серьёзного не понадобится. История болезни?
— Я загрузил уже последние анализы. Думаю, теперь картина будет полной.
— Спасибо. Готовьте всю наблюдательную технику и вирт-креатор для работы. Я пока посмотрю, что нового в наблюдениях.
Он смотрел на дисплей, где результаты анализов сменяли друг друга, повинуясь его негромким командам. Большинство просматривал бегло: они лишь подтверждали то, что находилось в истории болезни и на основании чего была уже в уме набросана схема предстоящего оперативного вмешательства. Случай нельзя было отнести к уникальным, таких операций Сергеев сделал за последние годы уже шесть… Почему шесть? Семь! Пожалуй, всё же шесть, потому что седьмая (вообще-то по порядку она была пятой) оказалась неудачной — чего-то не учли, следовательно, чего-то не сделали, спохватились поздно, когда процесс было уже не остановить — пришлось эвакуировать планету. На помощь тогда пришли флоты двадцати трёх миров, да и населения там было на два порядка меньше. Надо было, конечно, сделать серьёзный разбор ошибок — но пришлось в пожарном порядке лететь на операцию, ставшую шестой по счёту. Там всё удалось сделать просто классически, словно по заказу для учебника — и предыдущая неудача как-то легко отошла на задний план, до вскрытия причин руки так и не дошли. Но в голове осталось, всё время с тех пор работало, как проблесковый маяк: семь раз отмерь перед тем, как резать, не пять и не шесть, а никак не меньше семи.
Чёрт, да он и семьдесят раз отмерял бы — если бы оставалось время, но ведь у нас как? Приглашают тогда, когда уже не врача надо звать, а ритуальную команду! Но об этом сколько ни долби, не доходит. Легкомысленная раса — люди, думают о чём угодно, только не о последствиях…
Так, так. Ланда по сути нормальное светило класса G2, то есть до последнего времени именно таким и считалось. Радиус-семьсот восемьдесят тысяч километров, масса -2,2 на десять в тридцать третьей, температура поверхности — шесть с небольшим тысяч, и так далее. Но уже с распределением плотности полной ясности почему-то до сих пор не было, да и сейчас нет. Собственно, что значит — «почему-то»? Мир ещё молод и обитатели его в первую очередь заняты своими внутренними делами, до серьёзного отношения к центру системы им ещё далеко, светит, греет — и ладно, чего же ещё? Тем более что у Ланды есть свой паспорт, куда все нужные сведения занесены ещё перед тем, как решить вопрос о заселении Инфанты. Все её физические характеристики. Не зря ведь существует в Галактике Конфедеральная Астрографическая комиссия, то есть целый дом астрофизиков плюс пара прекрасно оборудованных кораблей плюс всякая мыслимая аппаратура плюс компьютерная система, четвёртая по мощности в Конфедерации. Вот эта комиссия и исследует звезду, чью систему предполагается колонизировать, и все результаты заносятся в паспорт. Всё по правилам, чего же беспокоиться?
То есть именно так дело обстояло до недавних времён. До первого звоночка. Позвонили в него, как это нередко бывает, любители, без которых и в молодых мирах дело не обходится. Взяли вот и заявили, что, согласно их наблюдениям и вычислениям, параметры Ланды не совпадают с теми, что внесены в паспорт, в частности температурный градиент, а он зависит от распределения плотности, от прозрачности внутренних слоев вещества, через которые проходит излучение, и даже что и сами эти слои, их число и состояние не соответствуют официально зарегистрированным. А поскольку никто не пытался обвинить Комиссию в неточности наблюдений и неверности выводов, то объяснение оставалось лишь одно: структура Ланды меняется, и процесс этот происходит достаточно быстро.
Нет, это вовсе не послужило поводом для приглашения команды Сергеева. Точно так же, как не обращаются к хирургу, если у человека разболелась голова. Сперва посоветуются с терапевтом, в ход пойдут таблетки, капсулы и микстуры.
Поставят диагноз, два, три, десять. И лишь поняв, что всё это не помогает, призовут «Пирогова» с его бригадой.
Не надо только думать, что терапевтов звали зря. То есть в данном случае астрофизиков соответствующего направления. Их диагнозы сейчас занимали достойное место в истории болезни Ланды. И немало помогли в создании той картины, которую сейчас и предстояло проверить уже не методами наблюдений и компьютерных анализов, но для начала хотя бы пальпированием больного, чтобы убедиться в том, что болит у него именно там, где должно.
Или — совсем в другом месте.
Мысленная картина, которую Сергеев создал и сейчас усердно разглядывал, была в общем достаточно стандартной и скорее успокаивала, чем волновала. Она говорила о том, что некоторое вмешательство действительно понадобится, и отнюдь не на уровне (если оставаться в пределах медицинского словаря) иссечения или ушивания грыжи, и даже не аппендэктомии — однако будет не намного сложнее.
Дело по этой картине сводилось к тому, что один из нескольких концентрических составляющих тело звезды слоев стал более прозрачным для прохождения потоков энергии к поверхности, сравнялся по этому показателю с вышележащим слоем и слился с ним. Точнее — находился в процессе слияния. Это облегчило излучению солнечных недр, с их миллионами градусов, путь на поверхность и далее — в пространство. Изменение этого излучения, воспринимавшееся людьми на Инфанте просто как некоторое потепление, и было замечено любителями. При этом они не сразу ударили в набат, но лишь после того, как убедились, что энергопоток растёт хотя и достаточно медленно, но непрерывно, то есть речь идёт о процессе, а не об очередной флуктуации.
Увеличение прозрачности одного из слоев могло иметь своим источником только одно: изменение его химического состава. То есть каких-то элементов стало больше, других — меньше, сколько и каких — ещё предстояло выяснить. Компьютер, а точнее вирт-креатор, занимаясь построением модели светила, будет раскидывать пасьянс, предположительно подставляя на свободное место бериллий, бор, углерод, азот, железо сверх положенного. А может быть, и что-нибудь потяжелее, это покажут спектральные анализы — спектрографы сейчас пашут без устали, их тут целая батарея. И когда вирт-креатор остановится на самой правдоподобной кандидатуре в нарушители порядка, то вмешательство сведётся к тому, чтобы вернуть соотношение элементов в газе, составляющем именно этот слой, к его нормальному состоянию — такому, каким оно было ещё совсем недавно.
Сделать это будет возможно, уменьшая количество того элемента в этом слое, увеличение которого и нарушило равновесие. Другой способ — увеличить количество второго элемента, чтобы восстановить соотношение — вряд ли возможно было использовать, потому что речь шла о таких количествах вещества, какими человек до сих пор не располагает.
Таким образом, нужно было: во-первых — определить причины такого процесса и источник элемента, разбавляющего, так сказать, состав слоя.
И прежде всего — какой же именно элемент оказался во вредном избытке. Почему вдруг? Откуда взялся? В результате естественного развития или чьего-то вмешательства — произвольного, случайного — или?..
А во-вторых, устранить этот источник, или, как привычно подумал Сергеев, новообразование. Опухоль.
Дальше — уже технология. Но о ней надо будет думать после того, как виртуальная картина подтвердится в реальности. Подтвердится хотя бы в главном.
Сергеев откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, изрядно уже уставшие, до острой рези.
Ну, что, похоже, подошли уже к действиям. Пора, пора.
— Посмотрим своими глазами, — сказал он экипажу за ужином, когда созданная вирт-креатором модель звезды уже зажила своей жизнью. У них принято было за трапезой говорить о делах. Но не о тех, что были сегодня и здесь.
А о завтрашних и послезавтрашних, более интересных — потому что будущее всегда интересней сиюминутного, текущего. Всякий другой разговор непременно сбивался на ностальгические темы, из которых главными были — родные места и женщины. А точнее, в обратном порядке, потому что женщина — это уже более чем половина родных мест, да и всей жизни. Нет, только о будущих делах.
— С какой дистанции будем работать — там, на месте? — на всякий случай уточнил Грубко, великий любитель точности и определённости.
— Ну, естественно, с безопасной, — ответил Сергеев. — Как всегда. Чтобы не слишком уж перегружать криогены раньше времени. Пока у меня такое ощущение, что у больного назревает локальный выброс, этакий не слабый протуберанец. Значит, орбиту построим такую, чтобы нас не задело ненароком.
— Может, этим всё и ограничивается? — Гордин всегда надеялся на лучшее. — Если это у него абсцесс, прорвётся — и он придёт в норму сам собою?
— Я бы в это поверил, — Сергеев покачал головой, — если бы с тяготением тут было всё в порядке. Но по сравнению с паспортной величиной похоже, что ускорение свободного падения к Ланде уменьшилось, хотя и не намного. А это может означать, что скорость её вращения вокруг оси увеличилась. Это не могло не сказаться и на интенсивности излучения. А почему ускорилась? Пока мы этого не поймём, мы вообще ничего не поймём. Здешние наблюдатели — я с ними перемолвился словечком — уверяют, что никаких серьёзных выбросов за те полвека, что этот мир наблюдает Ланду, не происходило. А если не выброс, а наоборот — удар извне, падение по касательной какой-то серьёзной массы, которая смогла проникнуть достаточно глубоко и там остаться? Научным доказательством свою интуицию я назвать не могу, но она мне нашёптывает, что тут патология — где-то на границе третьего-четвёртого слоев. Да и ВК соорудил модель именно с учетом такой возможности. Хотя я ему не подсказывал.
Возражать никто не стал: что Сергеев сильный интуит, было признано давно и повсеместно.
— Значит, — завершил разговор хирург, — как только позавтракаем с утра пораньше — все на репетицию…
Это всегда вызывало некоторое волнение, сопровождавшееся то ли усмешками, то ли улыбками: когда на дисплее ВК появляешься ты сам, совершенно точный — но вовсе не отражение, потому что сидишь здесь и наблюдаешь, а он занят совсем другими делами, и работает, даже не глянув в твою сторону, словно он — это и есть ты, а тебя, сидящего тут, вообще не существует. К этому, правда, пора бы привыкнуть давно — и всё же каждый раз почему-то получалось как бы заново, и ощущался в душе какой-то дискомфорт. Во всяком случае, первые минуты. Потом на всякие эмоции уже не оставалось времени.
Не оставалось — потому, что надо было внимательно следить и за собою-виртуальным, и за такими же коллегами: они сейчас, управляемые вирт-креатором, выполняли все те действия, какие в стадии реальности придётся совершать самим, и по действиям своих моделей можно было заметить — совпадает ли происходящее в виртуали тому, что должно будет делаться в жёстком мире (так назывался у них реальный мир в отличие от «мягкого» виртуального — потому, что там ошибку можно было исправить, откатив время назад, а в реальности — увы…).
Сейчас вирт-бригада в своём пространстве была занята проверкой корабля, копии «Пирогова», он же «Скальпель». Всех его систем, а в особенности тех, что относились к категории спецтехники и кому предстояло: одним — работать в сверхэкстремальных условиях, другим же — обеспечивать возможность такой работы.
Но этим была занята лишь малая часть всех возможностей вирт-креатора. Потому что большая часть его мощностей и ёмкостей сейчас, работая на полную мощность, всё уточняла модель Ланды, используя для этого и материалы текущих наблюдений, и теоретические программы, а также данные, имевшееся и в паспорте светила, и во многих других источниках. Что-то приходилось дополнительно вносить уже по ходу работы. Так что с каждой минутой деятельности вирт-бригады уделялось всё меньше внимания, и в конце концов наблюдать за нею остался только Гордин, а остальные перешли к главному пульту ВК и той группе мониторов, что показывала, как завершается рождение виртуальной копии того светила, с которым им придётся вскоре соприкоснуться и физически; Насколько продукт окажется действительно копией реальной звезды, сказать не смог бы никто, но хотелось верить, что расхождения не будут играть решающей роли, хотя наверняка проявятся в каких-то мелочах.
— Герм, — попросил Сергеев Грубко, — на второй монитор дай, пожалуйста, её последний снимок, не тот, что из паспорта, в том же масштабе. Сравним.
Сравнили.
— Налилось яблочко, — заметил Лейкин. — Посмотрим спектр — в световых и ультрафиолете? Для порядка.
— А смысл? — сказал Сергеев. — С поверхностью ещё успеем. Нужно больное место.
— Интересно, — проговорил Грубко не то чтобы встревоженно, но во всяком случае с некоторым удивлением. — Почему он ставит опухоль между четвёртым и пятым слоями, а не так, как мы предполагали?
— Спроси у него, — сказал Сергеев хмуро.
— Внести поправку?
— Нет, посмотрим, куда его заведёт логика. Как там с кораблём — готов? Лейкин, подключай «Скальпель» к модели — пусть и они там наблюдают и делают свои выводы. А их сразу показывать нам. Кстати, почему я их не слышу? Связь с вирт-бригадой где? Гордин!
— Связь в норме, — откликнулся Гордин. — Я прослушиваю. Но до сих пор ничего… Ага, шеф, он хочет с тобой говорить.
— Кто — он?
— Да ты.
— Дай громкость.
Сергеев повернулся к дисплеям малой группы. На одном из них вирт-Сергеев глядел сюда, на реального. Кивнул:
— Докладываю: мы уже в полёте. Стартовали спокойно, вышли на орбиту нормально. Не вокруг Инфанты, конечно, а на ландоцентрическую, чтобы объект постоянно просматривался прямо по курсу. Наконец, уравновесились. Внимание! Орбитальную скорость уравниваем со скоростью вращения Ланды, чтобы скорости совпали через… двадцать минут. Большое пятно видите? Там и будет точка вхождения.
Словно тёмная клякса на курином желтке, пятно подползало неторопливо, всё медленнее, медленнее…
— Стоп! Сравнялись. Не выпускать! — Это было обращено уже к вирт-бригаде.
— Держим надёжно, — откликнулся виртуальный Грубко.
— Анализ, структуру модели получили? — Это реальный Сергеев спросил у мнимого себя.
— Всё в порядке.
— Проверьте ещё раз установленную дистанцию от поверхности до объекта воздействия: триста шестьдесят тысяч.
— Нет, у нас четыреста тридцать.
— Должно быть триста шестьдесят.
— Должно быть столько, сколько есть.
«Вот чёртова кукла, — подумал реальный Сергеев. — Ладно, пусть…».
— Работайте дальше.
Грубко же Сергеев — в реальности — сказал:
— Переключи всё на них. Дальнейшее будем видеть их глазами.
Теперь всем казалось, что это они летят, что с ними — реальными — всё происходит. Сергун даже поёжился, не очень уверенно сказал:
— А может, запустим сперва зонд? Они то есть пусть забросят…
— Смысл? — спросил Сергеев. — Нам-то самим не придётся им пользоваться, к чему же зря тратить время?
Зонд — это было бы очень хорошо хотя бы потому, что безопасно для людей и всего корабля. Но в этом случае «безопасно» означало «бесполезно», слова эти становились синонимами.
Когда-то, в самом начале, думалось, что именно так и станут они работать. Казалось простым и логичным: приблизились к звезде, запустили зонд — виртуальный, конечно, — считали с него всё, что нужно, и только после этого подошла очередь реальных инструментов. Но оказалось, что и сам этот план был как бы виртуальным, а на практике никуда не годился. Не реализовывался.
Потому что предполагалось — как говорится, по умолчанию, — что нужная комбинация частот, остро направленная, мощная, сможет нормально — или почти нормально — действовать в среде газа, состоящего из ободранных атомов, при температуре в миллионы градусов по Кельвину. Беспрепятственно выполнять свои функции. Именно потому, что газ этот, вся звезда целиком и полностью относится к реальному миру, а зонд — к виртуальному, с реальностью вроде бы не взаимодействующему. Так что градусы эти ему не помешают. Он их даже не заметит.
Ha деле же ни одна из попыток внедрить такой зонд не удалась. И не из-за вмешательства каких-то неизвестных, враждебных сил. Всё было очень просто. Направленное излучение спокойно проходило корону, но как только пыталось углубиться в слои со всё более высокой плотностью и температурой, его начинало размывать. Потому что не только газ варился там крутой кашей, но и неизбежно возникающие при этом поля вихрились таким кордебалетом, а излучение звёздных недр, вроде бы вопреки расчётам, создавало такую броню для всего, пытающегося проникнуть внутрь, что даже и массивные тела, притягиваемые звездой, в немалой степени затормаживались таким сопротивлением. Мощность же направляемого кораблём энергопотока была настолько мизерной, что даже сквозь первый слой не проходила. Тут нужно было бы оперировать нейтринным зондом или чем-то в этом роде. Однако такие конструкции пока находились лишь в разработке, и до практического их применения оставались даже в самом лучшем случае ещё годы.
Противостоять силе можно было только силой. То есть на крошечном участке звёздной поверхности сконцентрировать такой поток пета- и экзаэлектронвольт и эргов, какой ещё неизвестно как себя повел бы, если бы даже технически это оказалось возможным в условиях пусть и большого корабля, но и так уже переполненного всякой спецтехникой.
То есть получалось, что использовать виртуальный зонд можно было бы только в условиях виртуального же светила, но никак не реального. Его и использовали — на досуге, потому что это был интересный, красивый процесс. Но — бесполезный на практике.
Все это прекрасно знали, и если Сергун сейчас об этом заговорил, то разве что от волнения. Работа же от этого не задержалась ни на секунду.
Для начала операции вирт-«Скальпелю» пришлось разогнаться как следует. Ланда на всех мониторах повисла неподвижно, словно прибитая гвоздями. Фильтры позволяли разглядывать светило спокойно, в надежде увидеть ещё что-нибудь такое — важное, но до сих пор ускользавшее. Но глядели так — между прочим, потому что потрогать такую тюху почти собственными руками — очень не шуточное дело. Орбитальную скорость «Пирогова» установили больше, чем скорость собственного вращения звезды, так что она как бы совершала медленный пируэт.
И вирт-люди на борту вирт-«Скальпеля» жили своей короткой, но напряжённой жизнью.
— Грубко!
— Программа к запуску готова.
— Лейкин — уточнять расстояние заброса с точностью до десятков метров, поскольку на абсолютное попадание рассчитывать трудно. А ты, Сергун, — прокладываешь трассу зонда, чтобы сразу было накрытие, без пристрелочных вилок.
— Всё сделано.
— Полная фиксация всей картины! Всё писать. Определить точку перехода и совершить заброс.
— Вектор определён. Место цели — четыреста тридцать от поверхности.
— Пошёл отсчёт. Три, два… пуск!
Реальный Грубко на реальном «Пирогове» проговорил:
— Не слишком ли много чести для схемы два-пять?
— Ну, — ответил Сергеев медленно, как бы на ощупь выбирая слова, — как говорится, когда в дверь звонят — это, вернее всего, почтальон, а не принцесса. И тем не менее бывает, что именно промокшая принцесса ищет прибежища. И придётся стелить постель именно для неё.
— Это из сказки, — сказал Лейкин. — А мы — в реальности.
— Пока жизнь идёт лишь в виртуальной реальности. А это, собственно, и есть та же сказка — на нынешний лад.
— Смотреть и дальше будем через них? — поинтересовался Лейкин — так, для порядка. Потому что все знали методику и понимали, что реализацию второй схемы, любого её варианта, на модели только так и можно увидеть.
— А ты что, сам туда к ним захотел? — удивился Сергеев. — Тогда подай рапорт, рассмотрю на досуге.
— А когда досуг будет?
— Хотелось бы, чтобы без затяжек. Ну, всё. Они пошли.
Несуществующий в реальности корабль, быстро наращивая скорость, устремился к светилу, такому же ненастоящему (для всех, кроме виртуального экипажа), но по всем впечатлениям ничуть не менее грозному и величественному, чем подлинное. Корабль мчался, так и хочется сказать, самозабвенно, словно поставив на карту собственное существование ради выполнения поставленной задачи. В общем, так оно и было.
Даже у реальных, находившихся сейчас в полной безопасности людей захватывало дыхание. Как и каждый раз, когда им приходилось наблюдать реализацию второй схемы.
— Шеф, ты бы подсказал им — изоляторы…
— Сергун, сколько раз повторять — он меня не воспринимает, только ВК.
— Да знаю я. И всё-таки…
Но вирт-креатор, хорошо настроенный, справлялся и сам.
— Температура на обшивке — девятьсот двадцать.
— Изо-раз! — скомандовал тот Сергеев.
— Есть изо-раз.
Наблюдающие снаружи — если бы такие имелись — в эти мгновения увидели бы, что корабль словно бы окунули в голубую краску — а до того он был обычный, тёмно-серый, почти чёрный. Цвета маренго, сказал бы специалист.
На экранах обоих «Пироговых» Ланда росла, ширилась, растекалась, как блин на сковородке, всё яснее просматривались на её поверхности струи, течения, места потемнее и посветлее, большое пятно, неподвижно стоявшее в курсовом прицеле корабля — потому что он выдерживал теперь ту же угловую скорость, что и сама цель. Всё было правильно, но с каждой минутой становилось всё грознее, всё больше давило бы на психику, на чувства и ощущения — однако виртуальные люди этими свойствами наделены не были, поскольку считалось, что им это ни к чему.
— Температура — три тысячи шестьсот!
— Изо-два!
— Есть изо-два.
Вторая изолирующая от внешних воздействий полевая обшивка окружила корабль, позволяя его содержимому продолжать нормальное существование.
— Скорость?
— Скорость расчётная. До соприкосновения с поверхностью — восемь минут.
Это условно, конечно. Поверхность звезды — не асфальтированная равнина. Вообще не равнина. Скорее, огненный океан во время крепкого шторма.
— Изо-три — зеркальное!
— Есть, зеркальное. Зеркальное выставлено.
Теперь снаружи корабль казался бы самосветящимся телом.
— Сейчас войдут! — проговорил Сергеев-реальный неожиданно охрипшим голосом. — Сукины дети, это же не вторая схема, третья! Не было такого уговора! Креатор глючит? Или что?
Сидевший рядом Грубко не ответил, лишь вытер пот со лба.
Вихри пламени всех оттенков оранжевого бушевали на всех экранах. Трудно было поверить, что это лишь созданное электроникой изображение. Реальная команда «Пирогова» чувствовала, что вокруг становится всё жарче. Здесь, у них. Сергун даже протянул руку и перевёл кондиционер на усиленный режим. Никто не возразил.
Да, мнимый корабль уже внедрился в тело звезды и продолжал движение вглубь — не точно к центру, но по хорде туда, где на границе двух соседних слоев находилась, по расчётам вирт-креатора, причина опасных изменений, происходивших сейчас в теле звезды.
Пламя за бортом приобретало, казалось, всё более угрожающий цвет. Температура окружавшего корабль газа уже перевалила за миллион градусов. Проникать сквозь него становилось всё труднее: на уровне, на котором корабль сейчас находился, плотность окружающей среды была уже в полтора раза выше, чем у воды. И каждое колебание этой среды должно было бы швырять корабль из стороны в сторону, как ореховую скорлупку. Сила отталкивания, существующая в недрах звезды, заставляла корабль расходовать всё больше энергии на преодоление пространства. Элементарные частицы, разгоняющиеся до пятисот километров в секунду, должны были прошивать корабль и всё, что в нём находилось, миллионы раз в секунду. Приборы в рубке виртуального «Скальпеля» показывали полный разгул жёстких излучений. По сути, судно с людьми находилось здесь как бы в недрах непрерывно работающей термоядерной бомбы — то есть в обстановке, в какой всякое нормальное существование просто не было возможным.
И тем не менее «Скальпель» упорно продвигался к намеченной цели. Но по единственной причине: по той, что его на самом деле не существовало, как и той звезды, в недрах которой он сейчас двигался и где программой было предусмотрено, что все действующие за бортом силы не должны были оказывать на корабль никакого воздействия. Можно было сказать, что звезда этот корабль не видела, не воспринимала и потому никак не реагировала. Она жила своей кратковременной жизнью в схемах вирт-креатора, корабль — своей, Поэтому, неуязвимый по определению, он уже через какие-то полчаса (а можно было сделать это и за секунды, но ведь и проходимый им путь, пусть воображаемый, в чём-то соответствовал реальности, поэтому стоило проследить и за ним перед тем, как обратиться к результатам) должен был соприкоснуться со своей целью, с источником опасности. Людям (живым) казалось, что минуты эти стали прямо на глазах растягиваться. Людям виртуальным, конечно, вообще ничего не казалось.
Но вот пришло и это время.
Непрерывный спектральный анализ окружающего газа в последние секунды начал показывать неожиданное и значительное увеличение количества ядер бора, углерода и кислорода, и в меньшей степени — бериллия. Это, в общем, сенсацией не было — они и раньше присутствовали в теле звезды, а тут возникла просто неожиданная их концентрация. Но вот неожиданное присутствие свинца и ещё более — актиноидов заставляло серьёзно задуматься.
По первому представлению — именно их присутствие привело к возникновению в теле звезды таких реакций, которые и вызвали в том слое, в каком они оказались, усиление активности, слияние со следующим по глубине слоем — и так далее.
Изменив курс, корабль принялся оконтуривать ту часть среды, где содержание этих элементов было выражено ярче всего. Объём оказался достаточно небольшим — по звёздным масштабам, конечно.
Думать о причинах возникновения такой аномалии сейчас никто не собирался. Сейчас основной задачей становилась собственно хирургическая операция, то есть удаление заражённого объёма газа из тела звезды. В принципе в этом ничего необычного не было: такого рода операции командой уже проводились, порой это получалось достаточно просто, в иных случаях возникали немалые сложности, однако методика проведения таких операций была известна, а необходимым для этого инструментарием виртуальный корабль обладал.
— Ну что, попробуем сами? — спросил Лейкин в реальности. Сергеев покачал головой:
— Мы всё ещё только наблюдатели. Смотрим и пишем. Разбор — потом. Их ошибки нам легко заметить, а со своими бывает труднее. И если они вдруг найдут новые ходы, нам тоже будет легче их заметить и оценить: когда делаешь сам, порой даже не соображаешь потом, как же это у меня такое получилось, не можешь восстановить последовательность событий. Нет, пусть работают. Тем более что ВК нас и не спросил, он не хочет перепоручать задачу кому-то другому.
И в самом деле, в виртуальном мире работа уже развернулась вовсю.
После недолгого совещания группа в недрах звезды вместо предварительно намеченной схемы два-пять решила применить три-один, или, попросту говоря, методику второго центра.
Любое тело, как известно, притягивает к себе так, как если бы вся его сила притяжения была сосредоточена в самом центре. Хотя кроме этой силы внутри нормальной звезды действует и другая сила — центробежная. Она помогает излучению, в частности свету, и солнечному ветру покидать светило и устремляться во всех направлениях пространства.
Эта сила и должна была работать в качестве одного из инструментов при реализации схемы три-один. Хотя и не главного.
Главным же инструментом по схеме предстояло послужить гравигену. Искусственному источнику силы тяготения. Таких аппаратов на борту виртуального корабля было два. И обоим предстояло вскорости начать свою работу.
Первый гравиген корабль должен был оставить здесь, внутри звезды, в месте, которое, согласно показаниям приборов, примерно соответствовало центру заражённого тяжёлыми элементами объёма. И включившись, стать для этого объёма центром тяготения, более мощным, чем естественное притяжение самой звезды, Всей её массы, составлявшей 2,2 на 10 в 27-й степени тонн.
Это было возможно, поскольку объём, на который предстояло влиять, был, в масштабах звезды, крайне незначительным и представлялся сферой с радиусом менее тысячи километров.
Конечно, и тут требовались такие мощности, получить и пользоваться которыми в планетарном масштабе было вряд ли возможно. Но тут проблемы энергии вообще не существовало: само светило являлось колоссальным её источником, и самым сложным было — использовать эту энергию тут, на месте, нужным образом. Гравигены и были предназначены именно для этого. Однако способны ли они просуществовать в таких условиях столько времени, сколько нужно им для выполнения задачи, не превратившись сразу же в такую же плазму, какая окружала их? Иными словами — могла ли в недрах звезды, с её миллионными температурами и неуправляемыми потоками энергии, существовать область, в которой изготовленный людьми аппарат, да и сам корабль, мог бы проработать пусть даже весьма ограниченное время?
Собственно, вся астрохирургия тогда и началась, когда на этот вопрос был найден утвердительный ответ. Оказалось, что — можно. Потому что, обладая практически неограниченным источником энергии, можно получать температуры в пределах десятков градусов по Кельвину. Охлаждая прежде всего сам аппарат, позволяя ему существовать в этой среде, не разрушаясь, а следовательно — работать достаточно долгое время. Так что когда удалось, после многих неудач, создать подобную конструкцию, задача оказалась в принципе решённой — остальное было делом техники, и она его совершила.
Гравиген, став центром притяжения в нужном объёме, должен был одновременно начать двигаться (увлекая с собой и подчинившуюся ему массу) по кратчайшему расстоянию к поверхности светила, а затем и вырваться за его пределы и тащить извлечённую из звезды опухоль всё дальше от неё — впрочем, не так уж далеко и не так долго, поскольку это газовое облачко, едва выключится гравиген, неизбежно начнёт рассеиваться, и какие-то части его под влиянием солнечного ветра станут уходить всё дальше, не представляя более для светила и всей его системы ровно никакой опасности. Ланда же вернётся к обычному режиму своего существования, не представляя более угрозы для жизни на Инфанте.
А для того чтобы возникший центр притяжения с окружающей массой сразу же, ещё находясь на глубине, начал движение к поверхности, авторы схемы, не полагаясь на одну лишь центробежную силу, решили использовать второй гравиген, которому предстояло играть роль своего рода буксира. Выброшенный в пространство на нужном расстоянии от поверхности светила и включённый на рассчитанную мощность, он образовал бы с первым таким же устройством систему из двух взаимно притягивающихся тел. Тела эти, естественно, начнут сближаться, но поскольку второй гравиген был значительно более мощным, то и движение к нему из недр звезды будет значительно быстрее встречного движения самого буксира. Так что встреча их произойдёт уже за пределами звезды, а дальше оба аппарата начнут работать синхронно, уводя газовый комок всё дальше в направлении, перпендикулярном плоскости орбиты Инфанты. Возможно, потребуется воздействовать на извлечённое тело, чтобы ускорить его рассеивание.
Так это представлялось людям, так программировалось и так реализовывалось в виртуальной репетиции.
И реализовалось. Опухоль была иссечена, извлечена и выброшена, так сказать, на свалку. Медики так не делают, но в галактическом пространстве не водится ни крыс, ни, скажем, бродячих собак (во всяком случае, до сих пор они не замечались), так что избавляться от отбросов в виде быстро развеивающейся плазмы, не засоряющей окружающую среду, не возбраняется. Кроме, конечно, той их части, которыми станут заниматься, условно говоря, звёздные патанатомы в поисках причин и следствий.
— Ох, — проговорил донельзя утомлённый Лейкин. — Наконец-то. Честное слово, это, по-моему, самим делать легче, чем вот так наблюдать за этими… за теми нами. Шеф, неужели прямо сейчас — разбор полётов?
— Нет, — сказал Сергеев. — Мы все на пределе. Отдых, расслабление. Обед. Потом ещё раз пройдём по всей записи, очень внимательно.
— Но первое-то впечатление у тебя есть, я думаю? — спросил Грубко.
— Ну… Думаю, что у нас получится в этом же роде. По такой же линии. На порядок труднее, конечно, потому что виртуальность создаём мы, а реальность — Господь, а он, как сказал один великий, не зол, но бывает достаточно ехидным.
Или в этом роде, за точность не ручаюсь.
— По-моему, — сказал Сергеев, когда после второго и третьего просмотров записи команда занялась разбором, — картина достаточно ясная, и ВК её смоделировал весьма убедительно. Вероятнее всего, звезда не так давно — развитие по времени мы построим сразу после этого обсуждения — притянула к себе некое тело, скорее всего блуждавший астероид, а не голову кометы. Явление обычное, но в нашем случае астероид оказался состоящим из тяжёлых элементов. Скорость его, надо полагать, была достаточно невелика, иначе он прошел бы по параболе или даже гиперболе и ушёл своим путём, в крайнем случае, оказался на эллиптической орбите и падал бы на Ланду достаточно медленно. Однако масса его оказалась достаточно большой, чтобы он, врезавшись в звезду, не разбрызгался и не сгорел уже в верхних слоях, но углубился до уровня, на котором ВК его и смоделировал. И там стало проявляться его влияние. К счастью, мы успели достаточно быстро, пока это инородное тело не успело ещё растаять совершенно, распространиться по всему слою. Это дало возможность извлечь его быстро и аккуратно — во всяком случае, на модели. Остаётся лишь повторить сделанное в натуре — с таким же по меньшей мере успехом. Вот так это мне представляется. Давайте другие мнения — если они есть, конечно.
— Могло ли столкновение пройти совершенно не замеченным с Инфанты? — подумал вслух Лейкин.
— Да сколько угодно, — ответил ему Грубко. — Астрономия в этом мире вообще в зародышевом состоянии, одни любители, да и тех не очень-то и много, а обсерватория занята в основном прогнозированием погоды — вот к этому тут относятся серьёзно. Как и во всех молодых мирах. К тому же, судя по модели, это тело надвигалось откуда-то с северных румбов — а там ничего интересного для наблюдателей-любителей нет. Чёрная материя. Да и заселён мир неравномерно, одно полушарие, по сути, океанское, и если во время приближения и падения тела на звезду к светилу было обращено то полушарие, то кто там смог бы увидеть хоть что-нибудь — без фильтров, простым глазом? Учитывая, что размеры метеорита таковы, что его отсюда без техники вообще не увидишь? Нет, это, думаю, вполне объяснимо.
— Принимается, — сказал Сергеев. — Что ещё?
— Потом, — ответил Грубко. — По ходу действия — если вопросы возникнут.
— В таком случае готовимся к выходу на операцию. Каждый знает своё дело.
И все разошлись по местам.
Места, которые члены команды должны были занимать во время операции, находились в одном и том же помещении, называвшемся оперативной рубкой. Так что для того, чтобы каждому оказаться на своём посту, достаточно бывало двух-трёх секунд.
Но не на этот раз. Потому что прежде, чем утвердиться перед своим пультом, следовало в последний раз тщательно осмотреть те системы, механизма и устройства, которые и должны были выполнить всю предстоящую работу. А до них добираться было достаточно далеко.
Сам корабль, при взгляде извне, выглядел большим, даже очень большим шаром, совершенно гладким, без каких-либо выступов, антенных выростов, и даже те стояночные амортизаторы, что поддерживали «Пирогова» в нужном положении на поверхности планеты (в тех нечастых случаях, когда приходилось совершать посадку на грунт), выдвигались только в последние минуты спуска. Так что при первом взгляде людям со стороны казалось, что и внутри корабля просторно, так что можно даже заблудиться без проводника.
На самом же деле людям внутри было тесно. Свободного места там было ровно столько, сколько требовалось, чтобы не натыкаться друг на друга, а в каждой каюте — не сходя с места, рукой достать всё, что понадобится.
Весь остальной немалый объем занимали две группы технических устройств: жизнеобеспечивающие и оперативные.
К первым относились прежде всего стационарные криогены. Они занимали больше всего места и представляли собой шесть концентрических сфер, вложенных одна в другую и заполненных компрессорами и трубопроводами, составлявшими систему охлаждения. Система должна была обеспечить сохранность людей и механизмов в горячей, даже неимоверно горячей, раскалённой среде — сохранность на достаточно продолжительное время, до — трудно поверить — трёх часов. Дольше ни одна операция, для которой кораблю приходилось проникать в недра звезды, продолжаться не могла. Поэтому всё, что можно было сделать, не погружаясь, делалось, пока корабль ещё оставался в пространстве, не соприкасаясь со светилом.
Однако даже эта мощная криосистема не обеспечивала бы сохранность корабля. Поэтому самая внешняя сфера корабельного пространства была занята не холодильной системой, но представляла собой сложнейшую схему троники, обеспечивающую защиту обшивки корабля от физического соприкосновения с окружающей средой. Эта система выставляла изолирующие полевые оболочки, те самые изо-раз, два и третью, зеркальную, чьи модели использовались уже на виртуальной репетиции. Без них соваться в звезду нечего было и думать — даже на считанные минуты.
Оперативная же система, занимающая следующий за криогенами слой, была заполнена в основном мощнейшими стационарными гравигенами, которым, видимо, и предстояло выполнить основную работу по чистке звёздных недр — таким способом, каким была вычищена виртуальная Ланда. На время их работы членам команды следовало, запустив программу, укрыться в антиграв-капсулах, иначе их просто размазало бы по креслам, откуда они стекли бы на палубу в виде суспензии.
Всё остальное, что было на корабле, умещалось в пределах самого малого, внутреннего шара. И там примерно половину объёма занимала энергетическая установка, черпающая энергию из окружающей среды — чего-чего, а энергии в звезде хватало — и обеспечивающая деятельность и криогенов, и полевых оболочек, и всего прочего — вплоть до освещения всех отсеков и плиты на камбузе.
Другая же часть являлась то ли складом, то ли гаражом — в общем, хозяйственным помещением. Во всяком случае, именно там находились до поры до времени малые криогены — реальные прототипы тех, при помощи которых была проделана виртуальная операция по извлечению инородного тела. Этим аппаратам предстояло работать и в операции реальной, первыми вступить в соприкосновение со звездой, своей гравиметрикой нащупывая опухоль и как бы указывая (если понадобится) путь к ней кораблю с его гравитехникой главного калибра.
И наконец, двигатели «Пирогова» располагались по соседству со складом, то есть, хотя это может показаться странным, достаточно далеко от внешней оболочки корабля. Это вряд ли было бы возможным, будь двигатели ракетными. Но о таких все уже давно забыли. Для движения служили грависистемы второго порядка, чьей задачей было — нужным образом искривлять пространство. Мощность они получали от уже упоминавшихся больших гравигенов.
Так что теперь все члены команды разошлись (а порой и расползлись) по своим заведованиям для последнего осмотра и прозвона.
Через два с лишним часа они вновь собрались в рубке, чтобы доложить об исправности механизмов и систем и готовности их к работе.
Оставалось лишь одно: начать и кончить.
Начали нормально.
С Инфанты стартовали на раннем рассвете — чтобы поменьше зрителей собиралось. Подошли к звезде без происшествий, легли на стационарную орбиту, удерживаясь постоянно над одной и той же точкой поверхности, где пятно, хотя и сократившись в размерах, всё ещё оставалось достаточно заметным ориентиром. Включили гравиметрию. Аномалия — участок, где тяжёлых ядер было необычно много — просматривалась отчётливо. Хотя и не совсем там, где на модели поместил её вирт-креатор.
— Ушла глубже, — констатировал Грубко. — Ничего удивительного: должна же она притягиваться к центру, пока ещё сохраняет компактность. Думаю, мы её вовремя перехватили. Повезло.
— Помилуй Бог, — ответил Сергеев старинной цитатой. — Тут везение, там везение — пора бы сказать и об умении!
Цитаты он, как всегда, перевирал. Зато в распоряжениях был точен.
— Изо-раз поставить.
— Есть, изо-раз. Поставлен.
— Автономный гравиген первый к запуску!
— Первый к запуску готов.
Сергеев сделал несколько пассов правой ладонью над приёмной пластиной, уточняя траекторию, по которой сейчас предстояло уйти гравигену. По ней же, если схема два-пять не сработает, пришлось бы идти к звезде и самому кораблю. Однако, хотя он был к возможной атаке готов, хотелось надеяться, что без этого обойдётся: мощности запускаемого гравигена должно было хватить на создание независимого центра тяготения для ограниченного объёма.
— Первому — пуск!
Через секунду ответ:
— Пошёл первый!
В подтверждение сказанному первый автономный тут же возник на дисплее курсового монитора — чёрный матовый шар устремился к намеченной точке поверхности, быстро уменьшаясь в размерах.
— Лейкин, контроль и поправки курса!
— Идёт точно по расчёту.
— Включить автономные действия!
Команда ушла к улетающему всё дальше аппарату. И сразу же начала действовать. Заметно было, как чёрный шарик превратился в зеркальный — теперь уже в искру на фоне жёлтого пламени.
— Команду на трансляцию!
— Пошла команда на трансляцию. Принята. До входа две минуты. Одна. Тридцать секунд. Десять. Вошёл!
Все одновременно вздохнули — сразу полегчало на душе.
На экранах взвихрилось пламя. Индикаторы приборов здесь, на пульте, разом ожили, замигали, поползли, пошли, побежали по шкалам. Температура, излучение, напряжение гравитации, сопротивление среды, давление, пройденный путь…
Три минуты, пять. Десять. Двенадцать…
— Ну, кажется, всё в…
И — полная чернота на экранах. И — все столбики измерителей обрушились на исходные нули.
— Связи нет!
Это и так все поняли без комментариев.
— Гордин, восстановить связь немедленно! Резервный канал! На всю мощность!..
— Включено. Веду поиск. Сильные помехи.
Это-то понятно: тут без помех и не может быть — в таком адском вареве. Но куда девался автономный? Даже в самом скверном случае, даже сгорая и превращаясь в излучение, гравиген должен был самое малое подать сигнал бедствия. И по возможности назвать причину. Хотя бы одним словом. Полсловечком. Но ведь не было ничего! Ни малейшего намёка…
Полчаса угробили на то, чтобы докричаться до исчезнувшего, нащупать хотя бы слабый след. Если аппарат разваливался по дороге, то немалая энергия, запасённая гравигеном, должна была хоть на какие-то минуты обозначить трассу, дать самое малое направление для поисков ответа. Но…
— Ни слова, о друг мой, ни вздоха, — процитировал Сергеев, сам не помня кого. Включил журнал. — Шестнадцать часов десять минут. Всякая связь с автономным гравигеном-первым утеряна в пятнадцать сорок. Попытки восстановить до сих пор успеха не принесли.
— А может, это только со связью катавасия, а он продолжает идти нормально? И начнёт работать по программе? Тогда мы это почувствуем: наша гравиметрия покажет. — Такую оптимистическую мысль высказал Сергун, притяженец на здешнем жаргоне.
— Люблю весёлых, — сказал Сергеев, — и находчивых. Но на этот раз как-то не… а впрочем, ему туда было ходу два часа до включения гравигена? Значит, осталось менее полутора. Ладно, столько мы потерпим. Тем временем подумаем: каков следующий шаг?
Собственно, долго раздумывать не приходилось. Возможностей было и всего-то две: запустить автономный-второй — или слезать со схемы два-пять на схему три, но не «один», как сделали виртуалы, а куда серьёзнее — три-три, а если не повезёт, то и три-четыре. До которой, как все подсознательно надеялись, дело не дойдёт.
— Рисковать вторым я не стану, — проговорил Сергеев решительно. — Если бы у нас было хоть слабое представление о том, что приключилось с первым — тогда можно было бы. Но если не знаешь, где лежат грабли, то вернее всего и во второй раз на них наступишь. Нет, это вариант непродуктивный: просто будем пытаться оттянуть неизбежное подальше. Но ведь всё равно от три-четвёрки не уйти. Разве что вернуться на Инфанту и объяснить, что медицина здесь бессильна? Не верю, что среди нас найдутся сторонники такого варианта, но — всё бывает. Итак?
Никто ничего не сказал, все только покачали головами — видимо, отрицая возможность позорного возвращения.
— Итак, ещё час ждём. Не расслабляться, следить за приборами. Ну а если ничего не изменится…
— Шеф, может, тогда лучше сейчас пообедаем? — проявил Грубко разумную инициативу. — Знаешь, сытому как-то веселее…
— Согласен. Обедает первая пара, за ней вторая, я — последним. Грубко, Сергун — на камбуз. Да придумайте там к столу что-нибудь такое…
— В смысле — какое, шеф?
— Ну, праздничное, что ли.
Вкусным ли оказался обед — как-то не заметили, жевали автоматически. Но уж праздничным он никак не получился.
Все сроки миновали, и уже совершенно ясно было, что гравигена-первого им больше не видать и не услышать. И нерешённая задача вдруг как-то выросла в объёме, нависла над командой, как подмытый валун на склоне, который вот-вот дрогнет и покатится вниз — сперва медленно, потом всё быстрее, подпрыгивая на неровностях и грозным рокотом предупреждая об опасности. Так что секунды остаются на выбор решения: бежать со всех ног или?..
Или. Конечно же, только «или».
Так что ни один не удивился, услышав команду:
— Схема три-четыре. Полная готовность.
Что в общем-то считалось равносильной другой команде, существовавшей якобы в древности:
— Грудью на амбразуру, бегом — марш!
Хотя такое выполнялось без команды, и тут только сам исполнитель мог быть себе командиром.
А вот «схема три-четыре» действительно была командой. И никому даже в голову не пришло что-нибудь возразить против неё. Хотя в голову-то скорее всего приходило, и даже не одному. Но выражения в словах, жестах или хотя бы взглядах не нашло.
Значит, полная готовность.
Сам «Пирогов-Скальпель», собственно, и так был готов ещё до выброса автономного гравигена. Но полагалось ещё раз провести проверку всего на свете. Провели. Готовность подтвердили, голосом и выражением лиц дополнительно докладывая: не только механизмы и системы исправны и настроены, но и сами люди в полном порядке. Собственно, это было заранее ясно.
Осталось только ещё раз пройти по схеме — пока теоретически.
— Давайте с самого начала. Значит: отход, разгон, прыжок, переход в Простор. Вопросы, неясности?
Тут вроде бы всё было ясно. Не впервой, как говорится, с трубкой на крыше.
— Дальше: самая изюминка. Как можно точнее определить точку выхода. Выйти точно — даже не половина, а пожалуй, три четверти успеха.
— Две трети будет точнее, — высказал мнение Грубко, поклонник точности.
— Спорить не будем…
(Смысл этого выражения зависит от интонации. То ли оно значит «Ты скорее всего прав, но не стоит на этом задерживаться», то ли имеется в виду: «Тут есть две точки зрения, одна — моя, другая — ошибочная».)
— …ты вот что скажи: сколько времени уйдёт на отыскание проекции Ланды в Просторе?
Может быть, для некоторых этот вопрос нуждается в пояснениях. Дело в том, что (это вам скажет любой специалист) наше привычное пространство из Простора всё же просматривается, хотя и не очень определённо. Оно воспринимается оттуда как плоскость, то есть всё как бы отстоит на одном и том же расстоянии от наблюдателя; так древние представляли себе небо: все звёзды и прочие небесные тела — на одной и той же плоскости. И воспринимается нормаль к тому же как сквозь матовое стекло, или, ещё точнее, сквозь достаточно плотный туман, когда не столько видишь, сколько дорисовываешь воображением. При таком наблюдении порой один объект накладывается на другой, возникают и другие искажения, так что если ты и нацелился на объект, то полной уверенности в том, что это именно он и есть, никогда не бывает. Чаще это приводит лишь к потере времени. Но нынешний случай был вовсе не таким.
По той понятной причине, что сами поиски Ланды из Простора особой сложности не представляли: она так или иначе оставалась ближайшим самосветящимся небесным телом. Но определить при этом, какое же расстояние отделяет корабль от желаемой точки выхода, практически невозможно, потому что внутри самого Простора определить твоё местоположение нельзя: Простор всё время волнуется, он скорее океан, чем твердь, и даже при самой серьёзной попытке можно ошибиться на сотни тысяч километров. В пространстве наверстать их, как уже сказано, вопрос времени. Но в недрах звезды пройти лишнюю сотню тысяч… Тут даже самые убеждённые оптимисты остерегутся дать гарантию. Потому что при всём техническом вооружении корабль может просуществовать внутри звезды, даже в средних слоях… собственно, никто вам не скажет сколько. Даже из людей, там бывавших. Назовут какие-то имена кораблей и скажут: «Амбруаз» пробыл там час сорок пять, «Асклепий» — почти три часа, но вынырнул оттуда уже таким, что… ну, людей спасли, и слава Богу. «Листер» же умолк уже через пятьдесят четыре минуты, и вот уже пятнадцать лет не появляется, ясно, да? Зато четвёртый через три пятнадцать выскользнул свеженьким, как говорится, без царапинки. «Тёмное это дело», — скажут вам профессионалы, хотя именно света там, внутри, полным-полно.
Вот почему вопрос, обращенный к Грубко, был, пожалуй, самым главным. И в какой-то степени равносильным другому: «Быть или не быть?».
— Минут двадцать, — ответил Грубко без колебаний. — Мы же почти рядом, да и пространство прогнуто очень основательно, спасибо Ланде.
— А когда войдём, сколько уйдёт на установку курса?
На это ответил уже Сергеев:
— Практически ничего. Поскольку мы войдём с той стороны, где аномалия находится ближе всего к поверхности тела, и курс будет требовать минимальной корректировки, не более. Если верить ВК, на нужную точку мы пробьёмся не более чем за час, а гравигены включим сразу же после пролома — чтобы ещё до сближения аномалия уже ощутила наше влияние и даже начала встречное движение. И одновременно запустим в её центр оставшийся автономный-второй. Вот, собственно, и всё — останется только выходить из звезды с инородным телом на буксире.
— Жаль, — проговорил Гордин, — что нельзя будет оттуда уйти тем же способом вместе с аномалией. Через Простор.
Все только улыбнулись — хотя и не очень весело. Набрать в недрах звезды такую скорость, какая нужна для прорыва Серебряного кордона — это даже и теоретически не получалось. Выходить придётся, своим телом пробиваясь сквозь бушующие волны миллионоградусной плазмы. Но на это, собственно, и рассчитывали.
— Ну, всё, — сказал Сергеев. — Больше тянуть время невозможно. Внимание: всем занять места в капсулах, проверить средства управления из них. Доложить о готовности. Грубко?
— Курс для пролома установлен и введён в систему.
— Сергун, жизнеобеспечение?
— Все три изополя готовы к работе. Герметичность обеспечена. Комплекс впуска Простора проверен.
— Гордин?
— Двигатели в полной готовности, нарушений и сбоев нет.
— А энергетика?
— Как всегда, шеф, всё под завязку. Преобразователи настроены на новый режим.
— Лейкин, гравигены?
— В порядке и готовности к полной нагрузке.
Сергеев почему-то вздохнул. Просто так — без мыслей, без чувств.
— Старт.
Разогнались на пределе разрешённого. На долю мгновения упёрлись в граничный слой неизвестно чего — тот, что отделяет пространство от Простора. Все закрыли глаза. Но и сквозь опущенные веки, даже сквозь фильтры прорвался, ударил по глазам белый, ни с чем не сравнимый серебряный свет. Это и был миг перехода сквозь Серебряный кордон.
И вот уже вокруг — туманная субстанция Простора. Можно перевести дыхание: один порог опасности остался позади. Но нет времени на переживания.
— Грубко, видишь Ланду?
— Минуточку, минуточку…
Грубко крутил лимбы, сгущения и разрежения субстанции Простора стремительно сменялись на экранах. Нужен большой опыт, чтобы сразу, не размышляя, даже не понять, но почувствовать: это — просто уплотнение среды, а вот там… нет, левее, на шесть градусов севернее, это…
— Есть проекция! Уточняю курс… Готово.
— Сергун! Изополя установить, полости загрузить Простором!
Это требует времени: по хронометру — шестнадцать минут для установки, заполнения пространств между установленными полями окружающей туманной ватой, уплотнения её компрессорами, опрессовки и закрытия доступа.
— Жизнеобеспечение в порядке!
Едва уловимая пауза перед командой, после которой возврата больше нет:
— Всем — внимание! Обратный переход в нормаль!
С тем, чтобы в этой самой нормали — обычном пространстве — оказаться внутри тела Ланды, больного светила.
— Поехали!
Низкий, громкий стон прошёл по всему кораблю, ощутимая вибрация всей громадной машины. Стон сразу же перестал быть слышным. Потому что корабль окунулся в неимоверный рёв. В яростное рычание. Обрушившееся со всех сторон. Без особого труда пробивавшееся сквозь все защиты: изоляторы, обшивку, переборки, капсулы, наушники…
Так звучат триллионы тонн неимоверно раскалённой плазмы. Это её голос, так светило выражает свою радость жизни, ощущение собственной мощи. Звёзды тихи, лишь когда наблюдаешь их издали.
Что ещё вокруг?
Ничего, кроме огня. Вернее — огней. Потому что их много. Потоки и валы, сталкивающиеся, взлетающие и опадающие друг сквозь друга, закручивающиеся вихрями, чью величину не оценишь, поскольку они не умещаются ни в одном поле зрения. Разные оттенки пламени, так как и температура их варьирует, и то, что несколько прохладнее, кажется тёмным. Поэтому перед глазами (надёжно защищенными, конечно, иначе беда) постоянно возникают и опадают, сменяя друг друга, гигантские полотна и скульптуры, взлетают огненные драконы и распластываются в прыжках светлопламенные тигры, играя друг с другом, а вдали на фоне оранжевого неба возникают багровые башни невиданных крепостей, целые города — чтобы через мгновения их захлестнули крутящиеся валы тёмно-золотого океана. Наверное, на это можно было бы смотреть бесконечно.
Да. Если бы не местный отсчёт времени на борту корабля. Здесь оно измеряется по-своему: секунда — это много, неимоверно много, если весь век корабля (и всего в нём) в этих условиях вряд ли превысит три часа. А работа ещё и не началась.
Три часа. Несмотря на то, что пока всё выглядит вполне нормально. Пусть снаружи на первое изополе обрушиваются разряды сказочной мощности, но оно выдерживает — и будет выдерживать ещё самое малое сорок минут. Затем его всё-таки сорвёт, раздерёт в клочки неимоверная, бушующая вокруг энергия — и тогда натиск примет на себя изо-два. Но когда первое поле скажет своё «прощай», вместе с ним развеется и первый слой того, чем заполнен Простор и что было засосано в полость между первым и вторым изо. И вот это — самое опасное.
Потому что сейчас вся вакханалия, всё буйство ядерных метаморфоз ничуть не касается корабля. Иначе обшивка его уже через мгновения начала бы закипать и испаряться.
Секрет в том, что субстанция Простора не обладает никакой теплопроводностью. Идеальный термоизолятор. До того как это было открыто, нечего было и думать о путешествии в недра даже самой слабой звезды. И вот теперь «Скальпель» защищен двумя достаточно толстыми слоями этой субстанции, и слои эти удерживаются вокруг корабля изополями. Которые способны выдержать не более… то есть не сами поля, конечно, но их генераторы, вынужденные работать, как говорится, на расплав подшипников.
Так что любоваться некогда.
— Грубко, всё наврано! Гравископы вовсе не показывают аномалии там, где ей следовало быть. Так что отставить пока гравигены! Мы что, неверно вышли?
— Вышли совершенно точно. По модели. Граница четвёртого-пятого слоев, триста сорок тысяч от поверхности, температура среды соответствует.
— Но аномалии нет на месте!
— Может быть, она уже растаяла? Мы не успели?
— Не должна. Включаю круговой гравипоиск. Если через десять минут она не обнаружится, нам придется…
— Тихо всем! Без паники! Гравилокатор фиксирует уплотнение… точнее, компактный сгусток массы, И, судя по параметрам, это она и есть.
— Ура!
— Стоп радоваться. Срочно — курс на аномалию.
— Меняю курс на… Э, Сергеев, удивить тебя?
— Попробуй.
— Такое впечатление, что аномалия имеет собственное движение. И сейчас идёт по хорде, направляясь к третьему сверху слою.
— Вот и следуй за нею, нагоняй! Она нам делает подарок: облегчает задачу.
Гравигены включим только, когда обойдём её и сможем взять на буксир.
Где-то шесть минут с секундами всё так и шло. Аномалия неспешно уходила — не совсем по хорде, скорее по ветви орбиты, то ли круговой, то ли эллиптической — внутри тела звезды. И при этом…
— Ребята, похоже, она не теряет своей массы. Не тает. Как-то противостоит.
— Разберёмся потом. Гордин, давай полный вперёд, время уходит. Сергун, ясно же было сказано: гравигены не трогать! Оставь их в покое! Гордин, ты оглох? Полный вперёд, пол-ный!
— Шеф, всё на пределе. Быстрее нельзя.
— Мы же не добираем — сколько?
— Шеф, похоже, плотность среды тут подросла. Хотя мы вроде бы идём, скорее к поверхности…
— Мне это сильно не нравится. Если она действительно собирается кружить вокруг центра, не сгорая, то у нас ничего не выйдет. Ну, что же: раз мы не можем приблизиться на оптимальное для операции расстояние, начнём действовать прямо отсюда. Сергун, гравигены к запуску на полную! Грубко, курс на аномалию. Начнём притягивать к себе. Не хочет по-хорошему — заставим силой. Готов?
— Всё готово к запуску.
— Давай! А то наше первое изо уже начинает уставать.
— Пошла гравитация! Эх, дубинушка, ухнем!
— Сама пойдёт.
Странное ощущение овладело всеми: какой-то лихости, стремление двигаться, что-то делать, ввязаться в схватку. Что бы там ни грозило, какими ни оказались бы потом последствия.
— Фокусируй поточнее!
— Мимо не пройдёт. Ага, смотри: почувствовал!
— Не нравится, да?
— А ты не лезь в чужие звёзды!
Словно с кем-то живым схватились, способным осмысленно противостоять.
Хотя На самом деле только одно тут могло выступать против них: смертоносные недра самой звезды, лишённой разума и потому неспособной понять, что не ради своего удовольствия или выгоды вторглись люди в её чрево, но ради её же, Ланды, блага.
— Глядите: зацепили! Мы её зацепили, видите — траектория изменяется. Ого, как круто, ничего себе вираж!
— Не упускай её из фокуса. Хорошо! Сближаемся. Сейчас уцепим её всерьёз.
— Слушай, тут что-то не так. Не может она, даже будь она твёрдым телом, развивать в этой среде такую скорость.
— Она и не твёрдое тело. Скорее излучение, пакет волн, очень компактный. И потому…
Размышления пришлось прервать. Новый звук возник внутри корабля — резкий, тревожащий, заставляющий обратить внимание на…
— Внимание! Первое изо уничтожено. Опасность!
— Отработало с честью. По максимуму. Сколько у нас остаётся времени?
— Удрать ещё успеваем.
— Дурак. Чтобы закончить работу.
— На полчаса, думаю, можем рассчитывать. Грубко, дистанция?.
— Ещё самую малость…
— Гордин! Где скорость? Где, я спрашиваю…
— Движки выдают всё!
— Сергун, у нас что, перебой с энергией?
— Всё в ажуре, шеф. Сосём, как голодный младенец титьку.
— В чём же… А, чёрт! Плотность! Тут уже не полторы воды, а вдвое больше. Откуда? На такой глубине этого быть не должно. Груббер, что с дистанцией?
— Как заморожена. Не сокращается ни на метр. Стой… пошло увеличение. Эта хреновина уходит в отрыв, вот в чём дело. Хотя…
— Ну, что «хотя»?
— Это нас выжимает, выталкивает к поверхности. За кормой плотность уменьшается, и нас выносит…
— Лейкин, гравигены! Спишь?
— Всё на пределе. Но нас выталкивает в разы сильнее.
— Дистанция удвоилась! И она…
Снова вой, от которого завибрировало всё вокруг, даже зубы застучали. Но на этот раз корабль предупредил ещё и голосом:
«Произошёл срыв второго изополя. Опасность. Примите меры к нормализации условий. Необходим выход в нормаль».
— Второе не должно было сдать так быстро. Должно было ещё минут двадцать… Ребята, у меня такое ощущение, что это не мы атакуем, а нас. Что там с аномалией? Грубко!
— По нашим данным — остановилось.
— Тогда — вперёд!
— Мы упёрлись, как в стену. И нас по-прежнему несёт к поверхности. Дают двигаться только назад.
— Да кто даёт?!
— Смотрите! Всем смотреть! Что она делает? Что…
И в самом деле было на что посмотреть.
Потому что плотная аномалия прекратила движение совсем ненадолго. И вот уже начала разгоняться снова. Быстрее. Быстрее…
— Этого не может быть!
— Невозможно!
— У меня крыша едет?
— Куда она прёт? Куда? К центру звезды? Что у него за мощность? Что его так тащит — или толкает?
— Да глядите же! Она сейчас…
— Ребята, внимание на пульты! Сейчас нас выкинет в пространство к чёртовой бабушке!
— Внимание! Моторы — стоп. Гравигены — стоп. Всякая активность — стоп!
— Видите? Видите???
Они увидели. На считанные мгновения словно туннель возник между ними и аномалией. Включилась оптика, прямое видение. Но только на мгновения. А затем…
Туннель вспыхнул белым, серебряным светом. Светом кордона. И погас.
— Лейкин, ты что-нибудь наблюдаешь? Фиксируешь эту… аномалию? — спросил Грубко.
— Что-то я не…
— Ищи! Ищи! Лейкин ответил:
— Да что тут искать? Ты что, сам не видел, как он ушёл в пролом? В Простор? И нам дал понять, что нам здесь делать нечего. Лихо, ничего не скажешь.
— Разговоры потом, — проговорил Сергеев. — Сейчас это солнышко нас выкинет, как…
Как пробку из бутылки согретого шампанского — именно так их и вышвырнула звезда, поддав скорости. Наверное, красивым был бы протуберанец для наблюдателей. Последнее изополе ухитрилось уцелеть, так что «Скальпель», можно сказать, почти и не пострадал. Люди тоже. Но у корабля переживаний не бывает и недоумений тоже, а у людей их оказалось предостаточно.
— Хотел бы я понять, кто это и откуда, — ни к кому, собственно, не обращаясь, произнёс Сергеев, когда, проверив матчасть и установив уже курс на Инфанту, все собрались то ли поужинать, то ли позавтракать — в общем, набраться бодрости. — Вы успели хоть разглядеть? Насколько я заметил, не похоже ни на одну конструкцию из нашей цивилизации. Что они там делали?
— Это не главное, — сказал Грубко. — Сейчас, во всяком случае. Я о том — кто они и откуда. Вселенная просторна, жилплощади хватает, А вот что они там делали… вот, пожалуйста: я только что взял последнюю спектрограмму. Нормальная, спокойная звезда, никаких аномалий и температура поверхности, кстати, снизилась — такой уровень был до её заболевания. То есть наше дело сделано. Инородное тело извлечено и теперь находится неведомо где. Вполне можем считать, что это мы его и выдавили. Чем плохо? Что мы все сидим, как лимонов объелись?
— Это ещё вопрос, — усомнился Лейкин, — были ли они инородным телом.
— Галактические пираты, — серьёзно изрек Сергун. — Внутри звёзд они организовали базы и укрываются от властей. А нас приняли за полицейский крейсер и слиняли.
— Скорее всего, — предположил Серёгин, — они тоже — чья-нибудь «скорая помощь», только скорость у неё — не сравнить с нашей. И мощность, кстати, тоже. Первыми увидели, первыми прибыли, всё сделали и слиняли. Невежливо, конечно: могли бы с нами и познакомиться, вы не думаете?
— У «скорой» времени может и не найтись, — сказал Гордин. — Ладно, а что будем докладывать на Инфанте?
— А ничего, — ответил Сергеев. — Доложим по связи прямо отсюда: всё в порядке, Ланда опасности более не представляет, с чем и поздравляем. Мы люди скромные. Расчёты у клиентов всё равно с нашей «Стелларной скорой». Конечно, приветствия там, пресса, подарки, всё такое — но ведь мы их и не заработали, верно? Я так думаю. А потому готовьтесь к разгону, к выходу в Простор — и Домой. Хоть немного дома побыть, пока где-нибудь снова не загорелось. А то если и там нас кто-нибудь обгонит — стыда будет на всю Галактику.
© В. Михайлов, 2007
