Интересно вот что. Если он не владеет серьёзными Словами, то он и не знает, в каком я сейчас состоянии. Не может знать. Может гадать, предполагать, но ему этого мало, ему нужна уверенность, что я не помешаю ему сделать то, за что ему заплатили. Потому что если ему это не удастся… Нет, дело, конечно, не в том, что полученное придётся вернуть; это он переживёт. Дело в том, что его заказчики заподозрят его в том, что кто-то перекупил его. У каждого из его заказчиков имеется энное количество врагов, и нет ничего странного в предположении, что кто-то из них — или все они, объединившись, — перекупили Бревора, запретили ему ликвидировать Лигу Гвин, поскольку их деловые интересы могут строиться именно на том, что возглавлять фирму будет именно она, а не её супруг, и поручили вместо этого разобраться с кем-то из тех, кто хотел использовать его сейчас. Бревор это понимает — так же ясно, как и то, что он — не единственный киллер в стране и городе, и что его-то самого можно убрать и без соблюдения серьёзных мер предосторожности — он не относится к китам экономики или политики, и в том, кто отправит его к праотцам, никто всерьёз разбираться не станет. То есть сейчас для него вопрос стоит так: или он как можно скорее уничтожит Лигу, или уничтожат его. Он готов работать — но не знает, где она, а без этого он не может, естественно, сделать с нею совершенно ничего. И, следовательно, сейчас, придя в себя после моего отпора (о, я ощущаю явственно: это ему уже почти удалось, оказывается, он умеет восстанавливаться достаточно быстро), он начнёт искать её. Каким образом? Кратчайшим путём. А где пролегает этот путь? Да через меня, именно так. Через живого или мёртвого. Потому что если меня больше нет, то информация скорее всего не исчезнет вместе со мною: её нынешний адрес может оказаться в памяти компьютера или в системе связи, поскольку мы же должны были поддерживать какую-то связь, если и не я, то она не могла утерпеть, чтобы не позвонить — иначе она не была бы женщиной… Вот здесь он и начнёт искать. И вот здесь…

Нет, не надо понимать всё слишком уж примитивно. Он не станет вламываться в моё жильё, чтобы собственноручно обшарить всё, где только могла зацепиться информация о ней. Потому что понимает, что мои апартаменты защищены достаточно хорошо, весьма хитроумно, не в один слой, а в три, четыре, а то и больше, и идти сюда так же безопасно, как бросаться грудью даже не на пулемётную амбразуру, но на дуло орудия главного калибра. Но это, собственно, ему и не нужно. К чему взламывать дверь, если можно, оставаясь на вполне безопасном расстоянии, взломать тот же компьютер или аппаратуру связи? Для этого не требуется никакого высокого Знания, не нужно владеть Силой Слова, хватит хакерского опыта. А этим может обладать и он сам, а если нет — подрядить специалиста куда легче, чем нанять убийцу, и дешевле, кстати. И поэтому сейчас он попытается прежде всего разобраться в моей проблеме, убедиться в том, что я более не опасен, а уверившись в этом — обратиться к моей информационной технике и выудить из неё золотую рыбку. Остальное будет делом той техники, в которой он — отдадим ему должное — преуспел.

Так он поступит — и это будет означать для него конец…

Господи, как же хочется сказать: «конец его жизни»!

Но сказать это я не могу. И тем более — сделать. Можно, конечно, на миг поддаться сильнейшему чувству, уничтожить его любым из тех способов, которые применял и он сам и которых мне известно куда больше. Но это приведёт лишь к тому, что в тот же миг, когда я совершу такую попытку…

Но лучше не надо о грустном.

У меня сейчас один враг. Но кроме него есть более трёх десятков людей, тяжело, порой смертельно (по принятым меркам) больных, которым я Силой Слова приношу облегчение, здоровье, порою же и возвращаю жизнь, которую признанные методики лечения сохранить им не могут. Возвратить жизнь могу, отнять — нет. Что же, получается, что ему ничто не грозит?

Сам Бревор, правда, об этом не знает. Вряд ли он может представить, что человек, имеющий возможность убить врага, не воспользуется ею. Но, оставшись в живых, быстро поймёт, что к чему. И тогда уж его будет не удержать. Потому что кроме меня никто не в состоянии сделать это. Разве что кто-то закажет его; об этом я уже думал. Но до тех пор, пока он будет исправно выполнять заказы, его будут защищать от всех обычных способов устранения, защищать профессионально, умело и с применением самых крутых мер.

Перед весёлой дилеммой я стою: во имя тех людей, которых я спасаю и ещё смогу спасти, — пожертвовать другими людьми, теми, кого ему закажут и кого он убьёт всё тем же способом, не оставляющим видимых следов. Если решать вопрос арифметически, то излеченных мною всегда будет больше, чем уничтоженных им. Но далеко не для всех проблем правильное решение выражается в числах.

Явственно ощущаю: до возобновления его активности остались считаные минуты. И за этот малый срок я должен принять решение. Или — или.

Хотя…

Может быть, это и не дилемма вовсе? Не «или — или», но «или — или — или»? И существует третий вариант?