Предсказания… из тюрьмы
Удивительны порой судьбы прозорливых попаданий, сделанных фантастами.
Вот, скажем, космические путешествия. Даже в 1920-е годы, когда уже были известны работы теоретиков космонавтики Циолковского, Оберта, Годарта, Валье и других, описания полетов на космических кораблях в произведениях НФ были далеки от достоверности, что вполне простительно — ведь космонавтика в те годы была областью исключительно теоретической. А уж такой «мелочью», как состояние невесомости во время полета, фантасты и вовсе довольно долго пренебрегали. Что уж тогда говорить о космической НФ, рожденной в веке девятнадцатом!
Однако…
“…Через несколько часов мы вышли за пределы доступного для чувства земного притяжения, и для нас более не было ни верха, ни низа. Стоило нам сделать несколько движений руками, и мы плавно переплывали на другую сторону каюты.
— Вот и верь после этого, — сказала Вера, — что тяжесть есть неотъемлемое свойство всякой материи.
— Сколько в вас весу? — спрашивала Иосифа Людмила, плавая в воздухе.
— Нуль пудов, — отвечал тяжеловесный гигант Иосиф.
— Да, но и сами пуды теперь нули! — воскликнула Людмила, толкая плавающую близ нее пятипудовую гирю”.
А вот еще одна цитата:
“Вера схватила летевший мимо нее стакан воды и быстрым движением руки отдернула его от наполнявшей его жидкости. Оставшись в воздухе, жидкость сейчас же приняла шарообразную форму и поплыла среди нас подобно мыльному пузырю”.
Оба фрагмента позаимствованы из рассказа «Путешествие в мировом пространстве». Не правда ли, удивительное по точности описание космического полета. А ведь эти строки были написаны в 1882 году! Но еще более удивительно, что написан рассказ… заключенным Шлиссельбургской крепости! Именно там в течении 25 лет отбывал свой срок общественный деятель, ученый-историк и революционер-народник, участник террористической группы «Народная воля» и покушения на Александра II Николай Александрович Морозов. Зря время революционер в тюрьме не терял — активно занимался самообразованием, написал несколько научных трудов по астрономии и истории. За время заключения было написано и немало НФ рассказов, позднее объединенных в книгу «На границе неведомого: Полунаучные фантазии» (1910). Тематика сборника весьма разнообразна: здесь и исследование четвертого измерения, и путешествие в прошлое Земли, и научная лунная экспедиция…
К области НФ можно отнести и некоторые научные трактаты Морозова — например, «Периодические системы строения вещества» и «И.Менделев и значение его периодической системы для химии будущего» (1907), где были предсказаны использование ядерной энергии и существование некоторых элементов.
Что касается цитировавшегося рассказа «Путешествие в мировой пространстве», то здесь дано не только одно из первых в мировой НФ описание состояния невесомости, но так же впервые была высказана гипотеза о метеоритном происхождении лунных кратеров.
Первое SF-издательство
Немного из истории чужой.
Знаете ли вы, где и когда возникло первое специализированное издательство фантастики? В Америке? Как бы не так! На самом деле это случилось почти 80 лет назад… в Болгарии.
В 1922 году основоположник болгарской фантастики Светослав Минков на собственные деньги открыл небольшое частное издательство «Аргус», намереваясь популяризировать литературу «нового типа». К нему присоединился его друг, впоследствии также известный писатель Владимир Полянов. Их мечтой было объединить вокруг своего детища молодых литераторов, чье творчество основано на фантастическом отображении реальности. Чтобы понять всю грандиозность замысла, напомним, что болгарская литература, при всем богатстве фольклорного наследия, до 1920-х гг. оставалась едва ли не самым укрепленным и преданным в Европе бастионом реализма, всячески избегая искушения фантастикой. Увы, главному издательскому проекту «Аргуса» — книжной серии «Галерея фантастики», в которой планировалось представлять лучшие фантастические имена мира (вдумайтесь только — в 1922 году!) — не дано было осуществиться. Издательство просуществовало меньше года, успев выпустить всего две книги, дебютные сборники фантастических рассказов «отцов-основателей» — «Синяя хризантема» С.Минкова и «Смерть» В.Полянова.
Полигон — космос (Первая советская космическая опера)
1920-е — утопическая эпоха в истории отечественной НФ. Во всех смыслах. Активно развивались темы и сюжеты, направления, появлялись и исчезали журналы и авторы. Да и переводной фантастикой читатель не был обделен. А наших авторов, соответственно, переводили ТАМ. Да-да, было такое — фантасты по разные стороны границы читали друг друга. И вполне закономерно, что именно в те благодатные НЭПовские годы в нашу революционно настроенную литературу вдруг проник «вражеский лазутчик» — «космическая опера». Хотя — почему вдруг, ведь уже были переведены и читаемы романы Эдгара Берроуза? И все-таки первая отечественная «космоопера» оказалась родственницей не столько берроузовской, сколько той, что творили Эдмонд Гамильтон и Эдвард «Док» Смит. Одно но: упомянутые авторы в эти годы только делали первые шаги в литературе и нашим читателям известны не были.
Космическая опера Николая Муханова появилась вовремя — к 1924 году читатель несколько подустал от опусов, повествующих о борьбе с мировым империализмом. Утомились, кажется, и сами авторы. Их уже не устраивали масштабы Земли. Душа требовала большего — чего-то более грандиозного, нежели мировая революция. И они устремились в космос, не прекращая, однако, воевать. Просто поле сражений увеличилось до границ Солнечной системы. А земных империалистов на короткое время заменил враг из космических глубин.
Николай Муханов, однако, не был первым отечественным фантастом, кто решил столкнуть лбами земную расу и инопланетную. Первая межпланетная война в русской литературе случилась в 1922 году. И закончилась она плачевно — для землян. Вышедший в 1922 году в берлинском "Русском универсальном издательстве" роман эмигрировавшего после Октябрьского переворота Н.Тасина (Н.Я.Когана) "Катастрофа" был посвящен вторжению на Землю негуманоидных монстров и почти полному истреблению нашей цивилизации. Конечно же, живописуя кошмары инопланетной агрессии, автор недвусмысленно намекал на угрозу иного рода, исходившую отнюдь не из космических глубин, а из соседней России. Свидетелю революционных "преобразований" вероятность большевистской экспансии представлялась синонимичной истреблению Земли космическими чудовищами.
Ну, так то ж — писатель-эмигрант. А Муханов — фантаст советский со всеми вытекающими результатами. Именно его роман «Пылающие бездны», впервые опубликованный в 1924 году в журнале «Мир приключений» и в том же году изданный отдельной книгой, стал первой настоящей отечественной «космооперой» — без скидок на эпоху, в которой он рожден. И единственной на долгие-долгие годы (*).
Сей первенец отечественной «космооперы» реально выделялся на фоне сочинений о мировых революциях, мировых же катастрофах и урбанистических утопий — щедрой, безудержной фантазией, не зашоренной установками сверху, романтикой освоения космоса, тщательной проработанность фантастической модели, яркостью картинок, образов (о характерах — не говорю. Какие уж там характеры?). А уж по обилию НФ-идей на страницу текста (многие из них фантасты освоят лишь в ближайшем будущем) с мухановским сочинением в то время вряд ли мог соперничать даже продвинутый западный фантаст. Может быть, «Борьба в эфире» А.Беляева, названная критиками «каталогом НФ-идей». Но по части сюжетной увлекательности беляевский роман серьезно проигрывает «Пылающим безднам». Недавно достал с полки номера «Мира приключений». Да, картонные характеры; да, трогательная наивность и пренебрежение научной достоверностью (а на кой она в «космоопере»?). И при всем этом даже сегодня роман читается в захлеб. Во всяком случае, ничуть не хуже «Звездных королей» Гамильтона и сочинений Эдвина Табба.
Перевернем страницу.
К 2423 году на Земле не осталось государственных границ. Идеология единой Федерации Земли (ее столица расположилась в уральском городе Гроазуре) подчинена идеям Великого Разума. Во главе землян стоят два мудрых вождя — Начальник Технических Сил Роне Оро-Бер и Главнокомандующий Межпланетным Флотом Гени Оро-Моску… Стоп-стоп! Не кажется ли вам что-то знакомое в этих именах? Ну, конечно же, Иван Антонович Ефремов, человек большой эрудиции и начитанности, не мог не знать романа фантаста 20-х. Кстати об именах людей будущего. Это весьма занимательная находка Муханова. Например: Омер Амечи, где Омер — имя, а фамилия указывает на место рождения: Америка, Чикаго. Или упомянутый выше Гени Оро-Моску — Гени, рожденный в Европе, в Москве.
Читаем дальше.
Люди освоили Ближний космос, заселили Луну, построили лаборатории на астероидах, установили трехчасовой рабочий день и отменили тяжелый физический труд. Преобразовалась и сама природа человеческая. У всех поголовно «открылся» ген телепатии, поэтому на улице люди носят темные очки, дабы никто не смог прочесть мыслей по глазам; а средняя продолжительность жизни увеличилась до 150 лет — «благодаря всевозможным прививкам». Но и это не предел, потому что человечество придумало эматории, благодаря которым можно не только лечить тяжелые болезни, но даже воскрешать умерших. Автор не скупиться на информацию о всевозможных достижениях человечества в науке, технике, культуре (будь то орнитоптеры-папиллопланы, антигравитация, мыслекниги и нанотехнологии). Муханов тщательно, с любовью выписывает мир, привнося в пресный жанр утопии элементы художественности — детективную интригу, любовную линию, конфликтность персонажей. Подобно Ефремову, Муханов максимально дистанцировал утопию от своей эпохи — не встретите здесь упоминаний о классовой борьбе, пролетариях и капиталистах, даже «священное» слово «коммунизм» в тексте ни разу не произносится.
Светлое будущее Солнечной системы люди строят не в одиночестве. Им в этом помогает еще более древняя раса марсиан, с которыми налажен, что называется, тесный дружеский контакт, вплоть до того, что в моду вошли смешанные браки — даже лидер Земли Гени Ору-Моску женат на красавице-марсианке Авире.
И все бы хорошо, кабы не обнаружили на марсианских спутниках небулий — очень ценное вещество, благодаря которому открывались новые горизонты в покорении Дальнего космоса. Тут и возникла жесткая конкуренция на коммерческой основе. Да и это еще полбеды. Но есть на дружественном Марсе тайный союз ларгомерогов, состоящий, между прочим, из поэтов, ученых и философов, потомков древних родов. Цель союза — «всеми средствами добиваться осуществления культурно-политической гегемонии марсиан на всех заселенных планетах». Марсиане лишь спровоцировали начало военных действий. Но удар первыми нанесли земляне. «Наше» правительство так истолковало необходимость войны: "Или Земля будет существовать в условиях своей культуры, или мы «…» вместе с нарушителями мира приобщимся к Великому Молчанию Бездны… Наша сравнительно молодая культура будет без остатка поглощена более зрелой культурой противника…" Согласитесь, для советской НФ 1920-х — не вполне тривиальных поворот.
И началось… Звездные армады сталкиваются в мертвой пустоте Космоса: «На мелких судах сигма- и тау-лучи небулия, на крупных фата-луча того же элемента… они разлагают на составные части всякую сложную материю, встречающуюся на их пути. Тау-лучи… испепеляют встречную материю в атомную пыль. Наконец, фита-лучи… превращают все лежащее на их пути в стихийную силу нового вида, обращающуюся под их действием в попятное движение». Фантасты 20-х вообще были неравнодушны ко всевозможным смертоносным лучам — вспомните, хотя бы, толстовский гиперболоид.
Земляне первым делом уничтожают спутники Марса, а марсиане тут же наносят ответный удар: особыми лучами «накалывают» Луну, растапливают ее вечные льды и пытаются сдвинуть с орбиты саму Землю, а другими лучами и вовсе раскалывают Пространство. На обеих планетах царит сущий ад, города в развалинах, а люди и марсиане вынуждены прятаться в подземельях.
В общем, Лукас и сыновья.
По грандиозности, разрушительности батальных сцен Муханов переплюнул всех фантастов 20-х.
Впрочем, не из одних космических сражений состоит роман. Вообще-то они занимают довольно незначительное место в книге. Наиболее же захватывающие страницы автор посвятил приключениям Генни и Роне на Марсе после крушения их корабля. К счастью, они попали к доброму ученому Нооме, противнику войны. Упомянул этот персонаж я не случайно. Нооме работает над проблемами анабиоза, а между делом промышляет биотехнологиями и создает искусственного человека — вероятно, одного из самых первых андроидов в научной фантастике.
А тем временем земляне едва не проиграли эту битву. Но автор вовремя ввел в текст еще одного не вполне традиционного для советской НФ персонажа — гениального юношу Кэна Рона, исповедующего идеи единой интергалактической культуры.
«Это было особенное существо, воплощенная идея служения Верховному Разуму, для которого вне этой идеи ничего не существовало… К 15 годам обычные масштабы для Кэна не существовали. Понятие отдельного мира, Земли, Солнечной системы — он заменил понятием Космоса», а к 20 годам ему были «ясны цели и задачи Космоса, были разгаданы все тайны мироздания».
Вот таким фантаст 20-х изобразил человека будущего, человека космического — следующей эволюционной ступени. Эдакий прототип Людей-Х, ведь он еще и умеет кое-чего — например, управлять небесными телами. Этими своими суперспособностями он и воспользовался для предотвращения бойни — взял, да и замедлил вращение Марса вокруг своей оси, что вызвало на планете чудовищные катаклизмы с одной стороны, панику и гражданскую войну — с другой. Но зато марсиане поняли — с землянами лучше дружить, а не воевать. Следует отдать должное автору: он постоянно акцентирует на идее ответственности как ученых за свои открытия, так и людей, в чьих руках власть (не важно — над людьми или силами природы), за судьбы мира (точнее — миров). Не столь часто подобная установка встречается в НФ 1920-1940-х гг.
Конечно, не все так упрощенно, как я описал, и не сразу марсиане сдались, и еще много чего произошло прежде, чем в Солнечную систему вернулся мир.
Такова в самых общих чертах сюжетная линия первой отечественной «космической оперы». Роман пользовался хоть и недолгим, но феноменальным успехом. А потом, подобно многим книгам 20-х, был прочно забыт. Лишь в очерке В.Ревича «Перекресток утопий» (1985) он удостоился нескольких пренебрежительных строк — тогда, в середине 80-х, хвалить жанр «космооперы» не было принято.
Вместе с романом в конце 20-х неожиданно исчезают следы и его создателя — Николая Ивановича Муханова. Подобно многим другим фантастам тех лет — его биография и по сей день остается «белым пятном». Она будто вычеркнута из истории нашей литературы. Известно лишь, что жил он в Москве, в 1920-е довольно активно публиковался как журналист (иногда под псевдонимом Н.А.Гэм); есть даже предположение, что работал в издательстве «Молодая гвардия». Как автор этих строк ни старался, ему не удалось узнать что-либо путное о судьбе этого фантаста. И что с фантастом стало потом — тоже не известно: к 1930-му году следы Муханова-литератора растворились бесследно. Расстрелян? Уехал за границу?… Неведомо. Остались роман да пара-тройка рассказов.
ПРИМЕЧАНИЕ:
(*) С натяжкой к жанру «космооперы» все же можно отнести книги «Межпланетный путешественник» (1924) Виктора Гончарова и «Повести о Марсе» (1925) Грааля Арельского.
Большевики на Луне
История завоевания космического пространства, как и любая история, таит в себе немало нераскрытых загадок и легенд. Вероятно, самая расхожая и популярная из них связана с проектом нацистской Германии "Возмездие", то есть с разработкой в Третьем рейхе межконтинентальных ракет А-9/А-10 и А-4b, больше известных как "Фау". Над их созданием трудились пионеры космического ракетостроения Вернер фон Браун и Герман Оберт. И по сию пору жива легенда, что якобы еще в 1944 году им удалось одну из них отправить за пределы земной атмосферы с тремя пилотами на борту.
Но с "космической лихорадкой" пионерской эпохи связано немало и курьезных историй. Вот, к примеру, известно ли вам, что еще в 1926 году русские космонавты могли высадиться на Луне и водрузить красный флаг?
Во всяком случае, так считали в Англии.
В августе 1926 года московский корреспондент агентства "Central News" телеграфировал в Лондон: «"Комсомольская правда" передает, что 12 августа одиннадцать советских ученых в специальной ракете вылетят на Луну».
Это не фрагмент научно-фантастического романа, а реальное сообщение, не на шутку встревожившее Лондон. В 1920-е годы межпланетные полеты из предмета фантазий и теории превратились в объект работы инженеров и ученых, так что экспедиция на Луну многим представлялась вполне вероятной. Англия весьма болезненно переживала, что "прошляпила" американцам Северный полюс, и вот новая напасть — большевики вот-вот водрузят красное знамя на Луне! Неужели и здесь царице морей уготовано место в конце очереди? Но еще больше обывателей пугала идеологическая подоплека "русской экспедиции": а что если на нашем спутнике есть жизнь? Как оградить селенитов от большевистской пропаганды? Подобная постановка вопроса для научно просвещенного 26-го года (уже стартовала ракета Годдарда и изданы основные труды Циолковского, Оберта, Валье, Перельмана и др.) может показаться смешной. Да так оно и есть, тем более что эти вопросы на полном серьезе звучали со страниц центральных газет.
Но на сенсационное известие "клюнули" не только журналисты, но и некоторые ученые. Ровно за день до "часа Х" 11 августа в "Daily Chronicle" профессор Фурнье д'Альба выступил со статьей, в которой, прежде всего, попытался "успокоить" соотечественников относительно большевистской пропаганды: "На Луне некого пропагандировать, там нет населения. Нам угрожает совершенно другого рода опасность, — тут же добавляет он. — Если большевикам удастся достигнуть Луны, то не встретив там ни вооруженного сопротивления, ни надобности испрашивать концессии, они без затруднений овладеют всеми лунными богатствами. Заселенная коммунистическим элементом Луна сделается большевистской. Затрата на постройку ракеты и риск жизнями нескольких ученых — сущие пустяки в сравнении с теми колоссальными выгодами, которые можно ожидать от эксплуатации материка на Луне".
На следующий день англичане вздохнули с облегчением.
Не известно, существовал ли проект лунной экспедиции в реальности. Скорее всего, лондонский корреспондент, имя которого, к сожалению, история не сохранила, оказался большим шутником. Хотя доподлинно известно, что в том же 1926 году Герман Оберт начал сооружать трехступенчатую пятитонную ракету, в которой планировал достичь Луны за два дня.
Как бы там ни было, то был удивительный год! В марте Роберт Годдард осуществил запуск первой ракеты на жидком топливе, взлетевшей, правда, всего на двенадцать с половиной метров, а уже в конце года в Вене снаряд профессоров Оберта и Хоэфа преодолел несколько миль и благополучно совершил посадку на парашюте. А если ко всему этому добавить еще один старт — появление первого номера детища Гернсбека "Amazing Stories", то 1926 год уверенно можно назвать фантастическим.
К вопросу о терминологии
Принято считать, что термин и понятие "научная фантастика" ("Science Fiction") ввел в обиход в 1926 году отец американской НФ-журналистики Хьюго Гернсбек (его именем названа престижная жанровая премия). Этот миф прочно утвердился в сознании исследователей и читателей фантастики. Почему миф? — удивитесь вы. Да потому, что с легкой руки известного русского популяризатора науки, основоположника научно-занимательной литературы и страстного энтузиаста фантастики, немало сделавшего в 1920-1930-е годы для ее популяризации, Якова Исидоровича Перельмана (1882–1942) в России термин "научная фантастика" благополучно прижился за 12 лет до "эпохального открытия" американского инженера-фантаста. В 1914 году журнал "Природа и люди" поместил единственный художественный опыт Я.Перельмана — рассказ "Завтрак в невесомости". В подзаголовке значилось: "научно-фантастический рассказ".
А вот относительно другого термина, имеющего боле широкую трактовку — "фантастика" — никаких мифов. Здесь все точно: это понятие, применительно к особому роду литературы, впервые ввел в обиход в 1830 году известный французский писатель и критик Шарль Нодье в статье, которая так и называется — "О фантастическом в литературе". Вот так, у древнейшего из искусств имя появилось лишь в XIX веке.
"Но море хранит свою тайну…" (Первый бестселлер советской литературы)
Вот две цитаты:
"С этой книги и началась когда-то моя детская библиотека. И до сих пор этот роман — один из самых любимых. Помните? "Старый индеец спешит на берег моря, рискуя быть смытым волной, становится на прибрежные камни и кричит день и ночь, пока не утихнет буря: "Ихтиандр! Ихтиандр! Сын мой!.. Но море хранит свою тайну". Конечно, литература и жизнь все-таки не одно и то же. Но после этой книги я никогда не смог ударить первым…"
Так говорит о романе А.Р.Беляева Б.Н.Стругацкий.
А вот еще одно признание, сделанное другим бесспорным классиком мировой фантастики — Гербертом Уэллсом:
"…Я с огромным удовольствием, господин Беляев, прочитал ваши чудесные романы "Голова профессора Доуэля" и "Человек-амфибия". О! они весьма выгодно отличаются от западных книг. Я даже немного завидую их успеху…".
Судьбу самого известного беляевского романа — "Человека-амфибии", пожалуй, можно назвать счастливой. Впервые увидев свет в 1928 г., роман переведен почти на все языки мира, общий тираж этой книги исчисляется миллионами экземпляров. Роман прочно вошел в "Золотой фонд" современной отечественной литературы. Я намеренно проигнорировал словосочетание "научно-фантастической литературы", ведь "Человек-амфибия" давно стала любимой книгой не только любителей фантастики. На редкость удачной оказалась и киносудьба романа — одноименный фильм (1961) стал своего рода рекордсменом отечественного кинопроката — 65,5 млн. зрителей! Рекорд этот, кстати, не побит до сих пор.
Счастливая судьба… Но именно сегодня, по прошествии 70 лет с момента первой публикации романа, уместно будет взглянуть на него с высоты дня сегодняшнего.
Выше мы дважды воспользовались словосочетанием "счастливая судьба" по отношению к "Человеку-амфибии". Окидывая же взором жизненный и творческий путь автора популярнейшей книги — Александра Романовича Беляева — лишний раз поражаешься другому: сколь же порой непредсказуема и извилиста судьба человеческая! Наверное не случайно первому своему опубликованному произведению — сказочной пьесе "Бабушка Мойра" (1914) — писатель дал имя хозяйки Судьбы. Уж он-то не понаслышке знаком с капризами и причудами этой самой непостояннейшей из женщин.
Родился он в семье священника и сызмальства ему была уготована нелегкая планида служителя церкви. Однако семь отроческих лет, проведенных в духовной семинарии, выковали из него убежденного атеиста. Оно и понятно, нравы в семинарии были те еще. К примеру, без особого письменного разрешения ректора семинаристам строго-настрого воспрещалось чтение газет и книг в библиотеке! Да и трудно представить в роли аскетичного священнослужителя человека, который с детства "увлекался Жюль Верном. Совершал "кругосветные путешествия", не выходя из своей комнаты. Мечтал о полетах. Бросался с крыши на большом раскрытом зонтике, на парашюте, сделанном из простыни, расплачиваясь изрядными ушибами". Это его собственная автохарактеристика, данная им в письме к знаменитому исследователю "межпланетных сообщений", профессору Н.А.Рынину.
…Он неплохо рисовал, бредил театром и Судьба, смирившись с первым поражением, давала ему уникальный шанс — стать, быть может, выдающимся актером. Восемнадцати лет отроду он стал знаменитостью Смоленского драмтеатра. А вот еще один штрих: "Если вы решитесь посвятить себя искусству, я вижу, что вы сделаете это с большим успехом". Это напутствие юному Беляеву дал не кто-нибудь, а сам Станиславский. Вряд ли знаменитый режиссер столь щедро авансировал многих начинающих актеров.
И он преданно служил театру 15лет.
Другой его страстью была — музыка. Закончив консерваторию по классу скрипки, он великолепно играл и на рояле. Но и музыка оказалась лишь очередной ступенькой, хотя и оставалась его неизменной отдушиной на протяжении всей жизни.
Дальше: закончил юридический факультет и добился немалых успехов на адвокатской ниве. Преуспел и в области журналистики — прошел путь от корреспондента до главного редактора газеты. Ступени, ступени, ступени.
А еще — "мастерил планер, летал на аэроплане одной из первых конструкций инж. Гаккеля, за границей — на гидроплане. Любил изобретать. В 16–18 лет изобрел стереоскопический проекционный аппарат. Через 20 лет такой же был изобретен в Америке «…» Изучал историю искусств, ездил в Италию изучать Ренессанс. Был в Швейцарии, Германии, Австрии, на юге Франции. В студенческие годы зарабатывал одно время игрой в оркестре цирка Труцци. В 1905 году студентом строил баррикады на площадях Москвы «…» Уже во время адвокатуры выступал по политическим делам, подвергался обыскам «…» Был музыкальным и театральным критиком. Сотрудничал в детском журнале "Проталинка" в Москве…".
И это не все: уже в двадцатые — следователь уголовного розыска, воспитатель детского дома, служащий Наркомпочтеля, матрос на рыболовном траулере… Такой биографии позавидовал бы любой мемуарист! Беляев, правда, мемуаров не писал. Однако что-то давно мы не вспоминали старушку Мойру.
Однажды Судьба жестоко отомстила ему. Беляеву было тридцать и вся жизнь, новые свершения, казалось — впереди, когда врачи "объявили" суровый, поистине страшный приговор — костный туберкулез позвонков. Болезнь, не излечиваемая и сегодня. Это означало не просто конец грандиозным планам и мечтам, это — почти пожизненное заключение в гипс, полная неподвижность, в "лучшие" дни — в гутаперчивом корсете. С 1916 по 1922 год он провел в гипсовой кроватке. Тяжелый недуг будет преследовать его всю жизнь.
И тогда он стал писать фантастические книги. Он снова обманул Судьбу. Первый НФ рассказ А.Беляева "Голова профессора Доуэля" (в 1937 г. он переделан в роман) появился почти одновременно в журнале "Всемирный следопыт" и в "Рабочей газете" в 1925 году, а последнее произведение — роман "Ариэль" — в 1941 году. Между этими двумя датами — целая библиотека фантастики и приключений: 16 романов, 7 повестей и около 60 рассказов, среди которых не только фантастика, но и реалистическая, детективная, историко-приключенческая проза; киносценарий, более десятка биографических очерков о деятелях науки и культуры, литературная критика и публицистика, литературные переводы с французского и английского, и даже две книги популяризаторского и справочного характера. Свыше 100 публикаций за 16 лет — неравноценных, неровных, как и сама жизнь писателя.
…Он умер в 1942 году в оккупированном немцами Пушкине. Книги его живут и поныне. Счастливая судьба…
Первые главы "Человека-амфибии" появились в январском номере московского журнала "Вокруг света" за 1928 год, а последние в тринадцатом номере того же года. К тому моменту Беляев по популярности существенно опережал других отечественных фантастов. К 1928 году опубликованы "Голова профессора Доуэля" и "Остров погибших кораблей", "Властелин мира" и "Последний человек из Атлантиды", пользовавшиеся стабильным читательским вниманием… Но успех, который выпал на долю "Человека-амфибии", не предвидел даже сам автор — номера журнала в буквальном смысле скупались под чистую, их продавали с рук — по баснословной цене. И ведь покупали! Об успехе нового романа Беляева говорит и тот факт, что к моменту завершения публикации тираж "Вокруг света" увеличился с 200 000 до 250 000 экз. В том же году роман дважды выходит отдельной книгой, а в 1929 году появляется и третье издание "Человека-амфибии" (в 1938-м вышло последнее прижизненное издание романа) — такой издательской активности отечественная фантастика еще не знала.
Однако давайте ненадолго отвлечемся и посмотрим, что происходило в советской фантастике в 1928 году.
Завершался период относительного либерализма в жизни советской культуры и фантастики в том числе, еще целых два года до закрытия главных "очагов" молодой советской фантастики — журналов "Всемирный следопыт" и "Мир приключений". Хотя первые "гайки" начнут закручивать уже в следующем 1929 году. И первые признаки надвигавшейся грозы уже проявились! Булгаков почти перестал писать, Замятина и Чаянова просто не печатали.
И быть может потому, что это последний год, когда можно было писать и публиковать почти все, советская фантастика отсолютовала по полной программе. Что не произведение — то событие! Судите сами: "Три толстяка" Ю.Олеши, "Город Градов" А.Платонова, "Светлая личность" И.Ильфа и Е.Петрова, "Бегущая по волнам" А.Грина. Стоит назвать и другие заметные романы и повести 1928 года: "Подземные воды" сатирика Михаила Козырева, "Комедия масок" другого известного сатирика Анатолия Шишко, "дьявольский" роман-притча потрясающего поэта С.А.Клычкова "Князь мира" и не менее "потусторонняя" повесть О.Г.Савича "Воображаемый собеседник", блестящий НФ роман-катастрофа "Бунт атомов" Вл. Орловского; наконец, один из первых в мировой литературе романов жанра "альтернативной истории" — "Бесцеремонный Роман", написанный аж тремя авторами — В.Гиршгорном, И.Келлером и Б.Липатовым. И это только некоторые имена и книги. Кроме того, в этом году в фантастике дебютировали небезызвестные писатели реалисты, два Николая — Шпанов и Железников, а в "ЗиФе" начинает выходить 12-томное собрание сочинений Жюля Верна (1928–1930).
Как видим, у "Человека-амфибии" были достойные конкуренты.
И все же.
Понятие «бестселлер», применительно к нашему книжному рынку, сравнительно недавнее. Это сегодня мы можем открыть, например, «Книжное обозрение» и, заглянув в «Список бестселлеров недели», узнать, какая фантастическая книга пользуется наибольшим коммерческим успехом, а значит, читательским спросом. Первым провести маркетинговые исследования книжного рынка с целью выявления самых читаемых книг (в данном случае — НФ), предпринял в 1930 году московский журнал «Вокруг света». Редакция опубликовала читательскую анкету, в которой просила назвать самые популярные произведения фантастического и приключенческого жанра, вышедшие на русском языке за последние пять лет. Почти уникальный случай — в читательских письмах была названа всего одна книга. Нетрудно догадаться какая — "Человек-амфибия".
Так роман А.Беляева стал первым официальным бестселлером российской НФ.
Совсем иначе отреагировали на роман критики.
Народившаяся советская критика фантастику вообще не особенно жаловала, в 20-30-е гг. практически не появлялось статей или рецензий, авторы которых хоть сколь-нибудь пытались бы осмыслить фантастику как явления культуры (пожалуй, единственная серьезная литературоведческая работа в этой области — очерк «Герберт Уэллс» — была написана Евгением Замятиным в 1922 году). Увы, в эти годы преобладало негативное отношение как к НФ, так и к приключенческой литературе. Сами статьи чаще напоминали директивы сверху, настойчиво призывавшие фантастов к "плановости" в изображении будущего и отражении реальных перспектив Советской России в области техники и сельского хозяйства.
Находились даже такие критики (например, А.Ивич и Я.Рыкачев), которые рекомендовали и вовсе исключить фантастическую и приключенческую прозу из советской литературы, считая эти жанры явлениями чуждыми "революционному" духу советского народа, разносчиками "буржуазной заразы". В страшном 1938 году Александр Беляев не побоялся выступить в защиту гонимого жанра, опубликовав программную статью под символичным названием "Золушка". В ней он с горечью писал: "Судьба советской научной фантастики похожа на судьбу сказочной Золушки — у обеих двойная жизнь: блестящий выезд на бал и унылое существование нелюбимой падчерицы, сидящей в затрапезном платье, в темном углу кухни" (Лит. газ. 1938. 15 мая).
Понятное дело, что А.Беляеву доставалось от критиков куда больше и чаще, чем другим авторам-фантастам. Это и не удивительно — он был не только самым плодовитым фантастом 20-х, но и самым влиятельным, в некотором роде даже законодателем фантастической моды.
Беляева и его роман "Человек-амфибия" обвиняли практически во всех смертных грехах: в ассоциальности, в антинаучности, в буржуазности, в подражательстве… С особой ретивостью набрасывались на писателя в "тюремные" 30-е, припоминая Беляеву его старые "грехи".
Рецензируя «Человека-амфибию», довольно известный в те годы критик Александр Ивич (псевдоним Игнатия Бернштейна) буквально уничтожал Беляева как писателя: «В этой научно-беспредметной повести нет ни социального, ни философского содержания. Роман оказывается ничем не загруженным, кроме серии средней занимательности несколько статичных приключений. «…» «Человек-амфибия» оказался развлекательным романом, книгой легкого чтения, не имеющей сколько-нибудь заметного литературного значения».
Много чего еще было в ивичевской invectica orato, вплоть до обвинений Беляева в отступничестве от материалистического учения.
Вспомним еще одну публикацию этого критика, появившуюся в «Литературном обозрении» в 1941 году. Статья вышла незадолго до смерти Беляева, и, будто подводя черту под писательской карьерой фантаста, Ивич (тоже, между прочим, пописывавший. Но кто сегодня помнит о нем?) завистливо заявляет: беляевские персонажи "одинаково безразличны читателю". И далее, возвращаясь к любимым еще с конца 20-х объектам обстрела — романам "Человек-амфибия" и «Голова профессора Доуэля", — пишет: "Психологическое и социальное содержание этих произведений значительно беднее, чем у Уэллса, если не вовсе отсутствует. Занимательная фабула оказывается полой: в ней нет добротного заполнителя. Фантастические опыты героев Беляева — бесцельны, они не отражают действительных перспектив науки" (Лит. обозрение. 1941. N 3).
Другой рецензент "Литературного обозрения" столь же невнятно клеймил фантаста: "В мире научной фантастики, оказывается, все возможно. И писатель может писать произведения, не имеющие ничего общего с его собственными установками" (1938. N 24).
На якобы научную несостоятельность "Человека-амфибии" в первую очередь и обрушивались критические замечания, что лишний раз подтверждало нежелание рецензентов понять специфику фантастического жанра. Нелестно отозвался о романе даже маститый литературовед В.Шкловский, который и сам в 20-е грешил фантастикой: "Странная амфибия, чисто фантастический роман, к которому пришиты жабры научного опровержения" (Дет. лит. 1938. N 20).
Да что там критики! Ополчились на роман и иные с позволения сказать "коллеги" по фантастическому цеху. И некоторые из таких обвинений звучали куда более серьезнее и больнее упреков "научного свойства". Вот как звучала инвектива скучнейшего из научных фантастов Абрама Палея: "В социальном же отношении идея романа реакционная, так как она пропагандирует ничем не оправданные хирургические эксперименты над людьми" (Лит. учеба. 1936. N 2).
Негативное отношение как к Беляеву, так и к главной его книге (при том, что с издания в 1946 г. именно с «Человека-амфибии» началось возвращение книг писателя в послевоенную литературу) сохранялось достаточно долго — даже после смерти фантаста. Вот как, например, трактует роман критик О.Хузе: "…В фантастическом романе А.Беляев развивает реакционную идею отказа от борьбы угнетенных за свои права и предлагает им биологические приспособления, чтобы обосноваться для жизни в подводном мире" (Сб. "Вопросы детской литературы". М.;Л., 1953). Не менее "красочно" выглядит характеристика, посмертно выданная писателю во втором издании Большой советской энциклопедии (1950): "Автор многих живо и увлекательно написанных научно-фантастических рассказов и романов… Однако некоторые произведения Б. не свободны от штампов буржуазных фантастических романов, что приводило иногда писателя к отступлению от реализма (роман "Человек-амфибия")".
Время, однако, расставило все на свои места. Любовь читателей оказалась куда сильнее идеологических установок.
Кстати, насчет "отступления от реализма". Неизвестно, что пытался сказать автор биографической заметки в БСЭ, зато известно другое: фантастика в лучших своих проявлениях порождена проблемами и мечтами реального мира, хотя и отражает, переосмысливает их иначе, чем это делается в реалистической литературе.
Научно-фантастический роман "Человек-амфибия" возник не на пустом месте. В авторском послесловии к журнальной публикации Беляев прямо признавался, что в основе романа — события действительные:
"Профессор Сальватор — не вымышленное лицо, так же как не вымышлен и его процесс. Этот процесс действительно происходил в Буэнос-Айресе в 1926 году и произвел в свое время не меньшую сенсацию в Южной и Северной Америке, чем так называемый "обезьяний процесс" в Дейтоне… В последнем процессе, как известно, обвиняемый — учитель Скопс оказался на скамье подсудимых за преподавание в школе "крамольной" теории Дарвина. Сальватор же был приговорен верховным судом к долгосрочному тюремному заключению за святотатство, так как "не подобает человеку изменять то, что сотворено по образу и подобию божию". Таким образом, в основе обвинения Сальватора лежали те же религиозные мотивы, что и в "обезьяньем" процессе. Разница между этими процессами только в том, что Скопс преподавал теорию эволюции, а Сальватор как бы осуществлял эту теорию на практике, искусственно преобразовывая человеческое тело.
Большинство описанных в романе операций действительно были произведены Сальватором…"
(Вокруг света. 1928. N 13).
Но есть у романа и литературный "прототип". Да, Беляев не был первым, «создавшим» человека, способного жить в воде и на суше. Много раньше Ихтиандра "появился на свет"… Иктанер, персонаж романа "Иктанер и Моизета" забытого ныне французского беллетриста Жана де Ла Ира. Роман этот был переведен на русский язык еще в 1911 году. Научно-фантастическая идея действительно схожа с "Человеком-амфибией": талантливый ученый Оксус пересаживает жабры акулы человеку. Но на этом общность двух романов исчерпывается. Попытки обвинить Беляева в плагиате — однозначно несостоятельны. Советским фантастом позаимствована научная идея (ну, и отчасти, как вы догадались, и имя героя), на основе которой было создано принципиально новое по художественному наполнению, по социальному и научному звучанию произведение. В конце концов, ведь и Герберт Уэллс не был первым "изобретателем" машины времени, точно так же как до "Карика и Вали" Яна Ларри были "Приключения доктора Скальпеля и фабзавуча Николки в мире малых величин" Виктора Гончарова и "Лилипуты" А.Бленара. Как верно в свое время подметил известный критик-фантастиковед В.И.Бугров, Иктанер, который "оставался всего лишь случайным научным феноменом, жертвой поданного вне социальных связей преступного эксперимента, попросту бессилен соперничать с "Человеком-амфибией". Романом не только остросоциальным, но и по-жюльверновски провидческим".
В конечном счете, кто сегодня помнит о когда-то популярном сочинении француза де Ла Ира? Его и на родине не многие-то вспоминают, а "Человек-амфибия" выдержал несколько изданий в той же Франции, где имя советского фантаста хорошо известно.
Думаю, что один из секретов столь длительной популярности "Человека-амфибии" заключается в том, что Александр Беляев написал УНИВЕРСАЛЬНЫЙ роман, подобного которому ни в русской дореволюционной, ни тем более в советской довоенной (да и в послевоенной тоже) фантастике не было. В чем это проявилось? Во-первых, в жанровой полифонии: в романе удачно синтезированы собственно научная фантастика, экзотические приключения, социальный роман и мелодрама. Во-вторых, в "Человеке-амфибии" есть то, без чего не может обойтись ни одно литературное произведение, но чего так не хватало большинству НФ сочинений того времени (включая и поздние беляевские повести) — по настоящему живые герои, которые не оставляют читателя в равнодушии. Ведь даже отрицательные персонажи не выглядят ходульными, писатель снабдил их лаконичными, но выразительными характеристиками.
Немаловажно и то, что "Человек-амфибия" не был испорчен почти обязательным для литературы 20-х "революционным моментом" и "борьбой угнетенных масс". Хотя, стоп! Давайте откроем главу, в которой Ихтиандр совершает свой первый выход в мир людей:
"Однако их неожиданно задержал большой отряд конной полиции, запрудившей улицу. Время для первого знакомства Ихтиандра с городом было самое неподходящее. Буэнос-Айрес переживал стачку рабочих, поддерживаемых фермерами. Полицейские лошади напирали на стачечников, пытавшихся прорваться к центру города, из толпы слышались угрожающие крики, в полицейских летели камни… Ихтиандр остановился, ничего не понимая.
— Что они делают? Почему у этих людей за спиной палки? — спросил он Кристо, указывая на ружья.
Прежде чем Кристо успел ответить, полицейские быстро сняли "палки" и, повинуясь чьему-то приказу, дали залп по толпе…"
Эти события получили развития в первой главе третьей части:
"Аргентина вступила в полосу волнений. Революционное движение, поднятое рабочими Буэнос-Айреса, было поддержано сельскохозяйственными рабочими и фермерами…"
"Стоп, стоп! — воскликнет внимательны читатель. — Ничего такого в книге нет!" И будет прав. Цитаты взяты из журнального варианта, где даже целая глава была посвящена участию Ихтиандра в качестве диверсанта-подрывника в революционном движении. При подготовке книжного издания романа Беляев очистил текст от "революционного мусора", чем накликал на свою голову гнев партийных функционеров от литературы.
В основе большинства НФ произведений того периода лежала судьба научного эксперимента. Но в основе "Человека-амфибии", как ни крути, все-таки — судьба человека, жертвы научного эксперимента.
Здесь кроется очень важный момент: восхищаясь научным гением Сальватора (вспомните, сколь вдохновенно написана речь доктора на суде — самый нескучный и впечатляющий монолог героя-ученого в НФ вообще), Беляев размышляет и об ответственности ученого за свое открытие. Собственно, Сальватора нельзя рассматривать как героя в традиционном, литературном, понимании. Это герой-символ. Сальватор символизирует двойственность и противоречие науки, творящей благо и зло одновременно. Стремясь сделать Ихтиандра счастливейшим из людей, Сальватор превратил юношу в самого одинокого человека на Земле, изгоя, который бесконечно одинок даже в океане. Да, Ихтиандр — неизбежная жертва, принесенная наукой во имя поиска новых возможностей для человечества. Но не слишком ли высока цена?
Понимал ли это Беляев? Определенно, иначе бы не появилась, пожалуй, самая пронзительная глава в романе — «Бой со спрутами». В подводной пещере Ихтиандр оборудовал себе свои личные апартаменты.
«Это была странная подводная комната с китайскими вазами на столе. «…» Ихтиандра забавляла эта затея. «Чем бы мне еще украсить мое жилище? — подумал он. — Я насажу у входа самые красивые подводные растения, усыплю пол жемчужинами, а у стен, по краям, положу раковины. Что, если бы подводную комнату видела Гуттиэре… Но она обманывает меня. А быть может, и не обманывает. Она ведь не успела рассказать мне об Ольсене». Ихтиандр нахмурился. Лишь только он кончил работать, он снова почувствовал себя одиноким, не похожим на остальных людей. «Почему никто не может жить под водой? Я один. Скорее бы приехал отец! Я спрошу его…».
И еще один маленький фрагмент из той же главы:
«Даже Лидинг [дельфин. — Е.Х.] не может жить со мною под водой, — с грустью подумал Ихтиандр, оставшись один. — Только рыбы. Но ведь они глупые и пугливые…»
И он опустился на свое каменное ложе. Солнце зашло. В гроте было темно. Легкое движение воды укачивало Ихтиандра».
В смутные 1990-е, когда недавнее прошлое страны подверглось жесткой ревизии, критики снова вспомнили о Беляеве. Уважаемый, талантливый и, увы, ныне покойный, критик В.Р. неожиданно набросился на главную книгу фантаста. Суть инвектив сводилась к тому, что Беляев-де чудовищно бесчеловечный писатель, науку он ставил выше человеческих драм.
Ну, не знаю. Может, для кого-то «Человек-амфибия» — лишь только роман о неудачном (может даже, аморальном) научном эксперименте. Для меня эта книга всегда была одной из самых эмоционально сильных в НФ историй о бесконечном одиночестве человека, отличного от других. Человека, наделенного чудесными свойствами, но лишенного элементарного шанса на простое человеческое счастье, на любовь. Человека, которого наука из самых лучших побуждений лишила даже права быть человеком.
Отверженный обществом людей и не принятый за своего в мире рыб. Разве не об этом роман «Человек-амфибия»?
Но правы и те, кто утверждает, что это роман о науке. Беляев безусловно восхищается ученой смелостью Сальватора. И с этой стороны медали перед нами подлинный роман-мечта, равного которому в российской НФ не было ни до, ни после. Просто потому, что в "Человеке-амфибия" отражена ЛИЧНАЯ мечта человека, закованного в гипс. Это размышления писателя, столь нещадно битого Судьбой, о несовершенстве человеческой природы.
Именно во всем этом — в ярко выраженном личностном начале, неподдельной, пронзительной искренности, цепляющей самые тонкие, "сопереживательные", струны читательской души — и сокрыт, на мой взгляд, феноменальный успех романа на протяжении уже без малого восьми десятков лет.
Еще Кир Булычев в известных заметках о судьбах советской фантастики 1920-1930-х гг. "Падчерица эпохи", точно подметил эту характерную черту беляевской прозы: "Беляев — редкий в литературе писатель (а в фантастике я просто и не знаю аналога), который в своих ранних и наиболее удачных вещах отражал не интересы общества, не его мечту, надежду или страх, а собственную мечту, собственные надежды, собственный страх".
Нет лучшей награды для писателя, кроме долговечности жизни его книг. Вдвойне счастлива судьба "Человека-амфибии" — роман продолжил свою жизнь не только в формате переизданий и двух экранизаций — классической 1961-го года и откровенно неудачной 2004-го. Дальнейшая судьба Ихтиандра десятилетиями не давала покоя многим читателям. Что же было дальше? — кто из нас не задавался этим вопросом, перевернув последнюю страницу? Так, наверное, и появляются продолжения знаменитых книг. Появилось продолжение и у «Человека-амфибии» — в 1993 году на страницах романа А.Климая "Ихтиандр" о дальнейших приключениях самого популярного беляевского героя… О литературных достоинствах сочинения курганского литератора судить не стану…
А знаменитая книга, между тем, продолжает свой доблестный путь в сердцах миллионов читателей, потому что "Человек-амфибия" — это навсегда!
СПецслужбы "заказали"… фантастику
В 1928 году вышел роман Александра Беляева "Борьба в эфире". Вышел и почти сразу же попал в немилость — на долгие годы дорога к читателю у этой книги была закрыта. Почему так получилось, ведь роман вполне соответствует традициям коммунистической утопии. Это не совсем так. Беляев написал пародию, роман-буфф. В нем даже персонажи нарочито схематичны. Мир будущего "Борьбы в эфире" — это не только мир технических чудес (не случайно этот роман часто характеризуют как каталог научно-фантастических идей — их действительно много в книге), это мир, где существуют два враждебных друг другу социально-политических лагеря: Советская Европа и последний оплот загнивающего капитализма — Америка. Янки в изображении Беляева выглядят, мягко говоря, карикатурно: маленькие, заплывшие жиром, лысые и с большими головами. Но и представители "коммунистического лагеря" обрисованы ничуть не лучше: хлипкие, лысые уродцы. Так что не удивительно, что роман оказался под запретом, только в 1986 году он впервые был переиздан. Зато особый интерес в годы холодной войны проявили американские издатели. Роман вышел на английском языке по рекомендации… спецслужб США! Еще бы, ведь в книге впервые была описана война с Америкой. А американский читатель должен знать, какие технологии может использовать "Империя Зла" в вероятной войне против "Свободного мира".
Впрочем, это не единичный пример пристального интереса спецслужб к фантастике. В начале 1940-х годов американская секретная служба "Си-ай-эй" по подозрению в шпионаже и разглашении государственной тайны взяла под арест молодого фантаста Роберта Хайнлайна и редактора журнала "Эстаундинг" Джона Кэмпбелла. Причиной послужил опубликованный в журнале НФ-рассказ "Решение неудовлетворительно", в котором Р.Хайнлайн детально описал принцип дейтсвия атомной бомбы. К счастью, Кэмпбеллу довольно быстро удалось снять с Хайнлайна обвинения в "непатриотичности" и доказать, что он всего лишь человек с большой фантазией, автор НФ-произведений.
Оговоримся: история с Хайнлайном документально не подтверждена. Вполне вероятно, что она — всего лишь один из многочисленных мифов, сложившихся вокруг определенно мифологической фигуры американского немца Роберта Энсона.
Неизвестный Беляев
Десятки книг, сотни журнальных и газетных публикаций канули в Лету, затерялись среди архивных полок. И только летописи кропотливых библиографов хранят о них память: они когда-то были, их когда-то читали.
Будем объективны: многие из них забыты просто потому, что и не достойны памяти. Но ведь есть и другие, — выпавшие из литературной истории по случайности или по злонамеренности цензоров, властей, etc. Да так и затерялись "среди этих строев" (Ю.Шевчук).
А любопытные находки подчас поджидают нас даже там, где, казалось бы, давным-давно не осталось ни единого "белого пятнышка" — все исхожено, иссмотренно, исчитанно, неоднократно переиздано. Но все ли?…
Творческое наследие "крупнейшего научного фантаста" (по выражению Жака Бержье) Александра Романовича Беляева (1884–1942) вроде и не таит никаких особых тайн. Его произведения давно и прочно заняли свое место в нашей литературе, а лучшие из них составили "Золотой фонд" отечественной и даже мировой фантастики. Их помнят, читают и любят вот уже многие поколения; с завидной регулярностью переиздаются сборники лучших повестей писателя, а уж по числу выпущенных собраний сочинений А.Беляеву мог бы позавидовать любой из российских фантастов прошлого и настоящего — семь за 1963–1996 гг. Наконец, о жизни и творчестве Александра Романовича написано бесконечное число статей и одна (всего одна!) тоненькая книжка Б.В.Ляпунова "Александр Беляев" (1967).
Однако все творческое наследие популярнейшего фантаста до сих пор для нас ограничивалось довольно скромным списком из неполных четырех десятков произведений. Но достаточно просмотреть мало-мальски полную библиографию, чтобы обнаружить очевидное: далеко не все написанное и опубликованное А.Беляевым дошло до современного читателя. Его творчество куда шире и многограннее: это и реалистическая проза, детективные и историко-приключенческие рассказы, очеркистика и литературная критика, наконец…
Почему же вышла такая "оказия" с писателем, который никогда не был под запретом, чьи рукописи не запирались в спецхраны?
Все дело в том, что многие повести и рассказы А.Беляева разбросаны по периодическим изданиям, включая городские и районные газеты. Кроме того, разыскания весьма затрудняет большое количество псевдонимов, которыми пользовался писатель: Арбель, Б.А., А.Ромс, Ром, "Немо", А.Романович — это только некоторые из них. А сколько еще нераскрытых? Думаю, историкам литературы и библиографам предстоит сделать еще немало открытий.
Лишь в 1980-е гг. было обнаружено, что литературный дебют А.Р. Беляева, вопреки "официальной" версии, состоялся все-таки не в 1925 г. ("Голова профессора Доуэля" — тогда еще рассказ), а десятью годами раньше — в 1914 г. В те годы молодой юрист и журналист Александр Беляев сотрудничал с московским детским журналом "Проталинка", и в седьмом номере за 1914 г. было опубликовано его первое литературное произведение — сказочная пьеса "Бабушка Мойра", с тех пор так ни разу и нигде не переиздававшаяся.
Творчество Александра Беляева очень неравноценно, неровно, особенно в 1930-е гг. Эти годы вообще непростые для советской литературы, а для фантастической тем более — РАППовские швондеры и шариковы попросту ее изничтожили, с корнем выдрали из круга чтения советского человека, подменив тяжеловесным, антилитературным монстром под названием "фантастика ближнего прицела", мало имевшим отношения к области художественной литературы, и еще меньше к собственно фантастике. Беляева тоже стремились устранить из литературы, или, на худой конец, подогнать под общий знаменатель, заставить писать ПРАВИЛЬНО. Последнее почти удалось… До 1933 г. у него не выходит ни одной новой книги, а то, что изредка публикуется в журналах очень отдаленно напоминает Беляева 1920-х. Из рассказов и повестей почти исчез увлекательный сюжет и напрочь исчезли люди. За примерами далеко не нужно ходить — вспомните вымученные повести 30-х "Подводные земледельцы" и "Воздушный корабль". Отметины времени отчетливо проступают и в неизвестных современному читателю рассказах "ВЦБИД" (1930), "Шторм" (1931), "Воздушный змей" (1931), повести "Земля горит" (1931), посвященных "актуальным" темам того времени — управлению погодой, использованию энергии ветра в нуждах сельского хозяйства, etc. Еще меньше к фантастике имеют отношение рассказы "Солнечные лошади" (1931) — о добывании воды в пустыне и солнечных двигателях по идее Циолковского, "Чертово болото" (1931) — о создании торфоразработок, фрагмент из "нового романа об электрофикации" "Пики" (1933) — о создании Единой Высоковольтной Сети страны. Хотя в последнем довольно удачно выписана жизнь провинциального городка. Да и только. Следы этого "коллективизаторского", "близкоприцельного" периода заметны и в более позднем романе "Под небом Арктики" (1938–1939), так же оставшемся лишь в журнальном варианте. Действие его происходит в будущем (естественно, это — будущее победившего коммунизма), когда человечество научилось управлять климатом и в Арктике создали подземный город-утопию — вечнозеленый курорт. Приключениям, впрочем, в этом искусственном раю тоже нашлось место. В противном случае, роман грозил превратиться в научно-познавательный очерк.
Но даже и эти произведения, столь нетипичные для легкого (в хорошем смысле этого значения) беляевского стиля заметно выделялись на фоне безжизненно-блеклой научно-технической псевдофантастики 1930-х. В своих технических фантазиях писатель оставался убежденным романтиком, и уж конечно в них больше искренности и полета фантазии, чем в сочинениях апологетов "близкого прицела" 1940-1950-х гг. В.Немцова или В.Охотникова. Ну не смог А.Р.Беляев вписаться в компанию шутов соцреализма. Попытался (заставили!) и — не смог.
Во второй половине 1930-х научной фантастике на короткое время все-таки позволили "быть". Под неусыпным контролем и в соответствии с "генеральной линией".
В 1937–1938 гг. в газете "Ленинские искры" публикуется с продолжением небольшой роман А.Беляева "Небесный гость", — одно из лучших научно-фантастических произведений, появившихся в 1930-е гг. в советской литературе. Его герои, группа ученых, совершают одно из первых в отечественной фантастике путешествий на планету другой звезды. Роман во многом новаторский и провидческий. Так, впервые в истории мировой фантастики была задействована идея использования сближения двух звезд для перелета между ними (эту идею позже разрабатывали многие фантасты — И.А.Ефремов, Г.Альтов и др.). Воплощение в реальной жизни и в проектах ученых получили и другие беляевские идеи: использование атомной энергии и приливных сил для межпланетного перелета, использование парашюта для аэродинамического торможения при спуске в атмосфере другой планеты (успешно было осуществлено станциями "Венера" и "Марс")… Но не только научными находками привлекателен роман. Немаловажно и то, что написан он живо, увлекательно, с юмором… И на долгие годы был напрочь забыт. Лишь спустя 50 лет произведение было переиздано в пермском сборнике А.Беляева "Звезда КЭЦ" (1987).
Немногим больше повезло раннему роману "Борьба в эфире", впервые появившемуся в одноименном авторском сборнике (1928). Позднее он был переиздан в сборниках "Последний человек из Атлантиды" (1986) и "Борьба в эфире" (Пермь, 1991), но сегодня их, что называется, днем с огнем не сыщешь. Энциклопедии фантастики часто характеризуют это произведение как каталог научно-фантастических идей. Однако и этому роману на долгие годы дорога к читателю была закрыта. Но по иным причинам. Беляев написал не просто утопию, а откровенную пародию на социалистические утопии. Даже персонажи нарочито схематичны. Мир будущего в "Борьбе в эфире" — это не только мир технических чудес, это мир, где существуют два враждебных друг другу социально-политических лагеря: Советская Европа и последний оплот загнивающего капитализма — Америка. В сущности, А.Беляев написал роман-буфф, не одобренный, впрочем, действующей идеологией.
На страницах журналов и газет затерялись многие действительно интересные, оригинальные рассказы А.Беляева, не входившие ни в собрания сочинений, ни в авторские сборники. Назовем некоторые из них: "Нетленный мир" (1930), написанный в любимым Беляевым поджанре "фантастики парадоксов": Что было бы, если бы вдруг исчезли микробы?; фантастико-приключенческий рассказ "В трубе" (1929) о человеке, ставшем жертвой аэродинамического эксперимента, яркий приключенческий памфлет "Пропавший остров" (1935), перекликающийся с небезызвестным романом Б.Келлермана "Туннель", — о борьбе сильных мира сего, развернувшейся вокруг создания ледяной базы для трансконтинентальных воздушных сообщений. Стоит отметить и другой памфлет — полуфантастический рассказ "Рекордный полет" (1933). Научно-приключенческая фантастика — "Мертвая зона" (1929). В юмористическом ключе написаны рассказы "Охота на Большую Медведицу" (1927), "Рогатый мамонт" (1938). Если первый из них восходит к традициям народного фольклора, жанра байки, то во втором писатель в иронической форме пишет о сотворении "научной мифологии". Его действие происходит в 1988 г. Газетчики в захлеб говорят о новой палеонтологической сенсации: в Арктике обнаружен череп рогатого мамонта! Но на деле удивительная находка оказывается всего-навсего черепом самой обыкновенной коровы.
Полузабытым оказался и последний прижизненный рассказ А.Беляева — "Анатомический жених" (1940). Это — трагикомическая история о скромном клерке, ставшем жертвой очередного научного эксперимента по воздействию на человека радиоактивных элементов. Благодаря этому опыту герой рассказа приобрел поразительную работоспособность, не ощущал потребности во сне. Но результат оказался плачевным — клерк — "супермен" стал прозрачным и однажды, взглянув в зеркало, он узрел… собственные внутренности.
Еще меньше известен нам Беляев-реалист. В 1925 г. он, в то время сотрудник Наркомпочтеля, написал один из первых своих рассказов — "Три портрета", повествующий о дореволюционной почте и почте первых лет советской власти. Кстати, этой теме он посвятил и две нехудожественные книги — это популяризаторская "Современная почта за границей" (1926) и справочник "Спутник письмоносца" (1927).
Наркомпочтельский опыт отразился и в рассказе "В киргизских степях" (1924). Это психологически тонкая, почти детективная история о загадочном самоубийстве в Н-ском почтово-телеграфном отделении.
Есть у Александра Беляева и "чистый" детектив, написанный с редким изяществом, психологически достоверно — бесподобный рассказ "Страх" (1926) о почтовом работнике, который, испугавшись бандитов, случайно убивает милиционера.
Кстати, А.Р.Беляеву принадлежит "изобретение" целого направления в детективной литературе, а именно поджанра "фантастический детектив". В 1926 г. журнал "Всемирный следопыт" опубликовал его рассказ "Идеофон". Перед следователем стоит непростая задача: заставить преступника сознаться в покушении на премьер-министра. Но все безуспешно. И тогда сыщик решает применить аппарат, якобы считывающий человеческие мысли. "Беляев создает чрезвычайно интересную психологическую коллизию, — пишет в своем исследовании первый биограф писателя Б.В.Ляпунов. — Подозреваемый и верит и не верит в то, что его сокровенные мысли будут услышаны «…» И человек уже не может сдерживаться, он готов на все, что угодно, лишь бы прекратить эту пытку. Он подписывает себе смертный приговор" (Ляпунов Б. Александр Беляев. М., 1967. С. 34)… Изобретение оказалось блефом (а, заначит, и рассказ — псевдофантастическим), а казненный человек не был убийцей. "Но разве суд может существовать без судебных ошибок?… Главное было сделано: виновник найден, и Минети [следователь. — Е.Х.] ждало повышение. А каким путем это было достигнуто, не все ли равно?".
Затерянными в периодике остались и историко-приключенческие рассказы Александра Беляева "Среди одичавших коней" (1927) — о приключениях подпольщика, "колонизаторские" рассказы "Верхом на Ветре" (1929) и "Рами" (1930), "Веселый Тан" (1931).
Самыми благодарными читателями Беляева всегда были подростки. И сам писатель немало писал специально для детей. В 1930-е гг. он активно сотрудничал с детскими журналами "Ёж" и "Чиж". Здесь были опубликованы его новеллы-загадки "Необычные происшествия" (1933), в занимательной форме рассказывающие, к примеру, о последствиях потери силы тяжести; "Рассказы о дедушке Дурове" (1933), фантазия "Встреча Нового года" (1933), "Игра в животных" (1933)…
Александр Романович вообще был очень дружен с детьми. В 1939 г. он выступил с проектом создания в Пушкине под Ленинградом "Парка чудес" — прообраза Дисней-лэнда. Проект был горячо поддержан многими деятелями культуры и науки, но его воплощению помешала война и… бюрократия. Отношение писателя к детям ярко демонстрируют и воспоминания дочери А.Р.Беляева Светланы Беляевой: "Перед войной, году в сороковом, к отцу приходили ученики из пушкинской саншколы. Они решили поставить спектакль по роману "Голова профессора Доуэля" и хотели посоветоваться с отцом. Отец заинтересовался и попросил ребят показать ему несколько отрывков из спектакля. Игру их принял горячо, тут же подавая советы. Показывал, как надо сыграть тот или иной кусок [Когда-то А.Беляев выступал в Смоленском драмтеатре и его актерскими талантами восхищался сам Станиславский. — Е.Х.]." (Беляева С. Воспоминания об отце // Урал. следопыт. 1984. N 3. С. 39). Позволю себе привести еще одну цитату: "Сделал как-то отец для младших ребят интересное лото. Рисовал сам. В собранном виде это был круг, на котором были нарисованы различные звери. Половина зверя на одной карточке, половина на другой. Но самое интересное было в том, что если вы подставляли чужую половину, она легко совпадала с любой другой половинкой, отчего получались невиданные звери. Это было даже интереснее, чем собирать по правилам «…» Отец предложил свое лото для издания, но его почему-то не приняли, а через некоторое время появилось подобное лото в продаже, но было оно значительно хуже, так как половинки совпадали только по принадлежности" (Там же).
…Во время войны в дом, где жил и умер писатель, попал снаряд. В руинах погиб и архив А.Р.Беляева, в котором за последние годы жизни скопилось много как законченных, так и незавершенных произведениях. Известно, что перед самой войной писатель работал над фантастико-приключенческим романом для детей "Пещера дракона" и закончил пьесу "Алхимик". Была почти закончена книга о жизни К.Э.Циолковского. В 1935 г. по ленинградскому радио прозвучала инсценировка рассказа "Дождевая тучка", текст которого не был найден. В 1936–1937 гг. по свидетельству директора ленинградского отделения издательства "Молодая гвардия" Г.И.Мишкевича, Александр Романович работал над романом под условным названием "Тайга" — "о покорении с помощью автоматов-роботов таежной глухомани и поисках таящихся там богатств. Роман не был закончен: видимо сказалась болезнь" (Цит. по: Ляпунов Б. Александр Беляев. С. 18). Из воспоминаний писательницы Л.Подосиновской узнаем, что весной 1941 г. писатель закончил рассказ "Роза улыбается" — грустная история о девушке-"несмеяне", а в письме от 15 июля 1941 г. к Вс. Азарову А.Беляев сообщал о только что завершенном фантастическом памфлете "Черная смерть" о попытке фашистских ученых развязать бактериологическую войну…
В настоящих заметках мы рассказали лишь о малой части неизвестных, забытых произведениях А.Беляева. А ведь Александр Романович выступал не только как писатель, но и как яркий литературный критик, публицист, автор биографических очерков о деятелях науки прошлого и настоящего, переводчик произведений Жюля Верна…
Как-то обидно, что наши издательства зачастую неоправданно реанимируют творчество полузабытых даже на Западе поденщиков 30-х вроде Эдварда-"Дока"-Смита или литературного халтурщика Эдгара Берроуза, обходя стороной отечественную литературную историю. Воистину, не исчезла актуальность прозорливого замечания Н.М.Карамзина: "Мы никогда не будем умны чужим умом и славны чужою славою; французские, английские авторы могут обойтись без нашей похвалы; но русским нужно по крайней мере внимание русских". Александр Беляев при всей противоречивости его творчества — часть литературной истории России, произведения его — свидетельство времени. Может, когда-нибудь мы сможем поставить на книжные полки полное собрание сочинений первого отечественного профессионального писателя-фантаста Александра Романовича Беляева. Может быть… Как в цветаевских стихах:
Разбросаны в пыли по магазинам
"Где их никто не брал и не берет!",
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Первый контакт
Советские фантасты 20-х довольно быстро освоились в Ближнем космосе, разобрались и с обитателями Солнечной системы — с одними с переменным успехом воевали, с другими пытались дружить. Но устанавливать контакт с обитателями иных звездных систем не торопились. Лишь в 1926 году долгожданный Контакт почти состоялся. «Почти», потому что он плохо закончился для наших гостей.
А было это так.
В один прекрасный день двадцать какого-то года рухнул в болото близ деревеньки Глумилово Вятской губернии метеорит. А на следующий день местные жители обнаружили несколько странных крохотных насекомых — вроде жуков, но очень твердых. Так бы и прихлопнули их, если бы не местный школьный учитель. Решил он одного такого «жучка» разглядеть под микроскопом.
«И увидел картину, более уместную на страницах фантастического журнала, чем наяву в микроскопе.
Под стеклом двигался взад и вперед крошечный сигарообразный снаряд, ярко сверкавший своей черной полированной поверхностью, напоминавший видом металлического безногого и бескрылого жучка. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не жучек, а самый обыкновенный — правда, бесконечно малый — летучий корабль из неведомого металла… По бокам корабля были расположены два ряда иллюминаторов, то открывавшихся, то закрывавшихся, снизу спускался трап…»
В общем-то, ничего необычного в описании чужого звездолета, если бы ни его сверхмалые размеры. На Землю неведомым ветром забросило представителей загадочной микроцивилизации. Весть о чудо-находке облетела весь мир. Шумиха поднялась невообразимая. И не только в ученом мире. «Негры из штата Новой Георгии устроили демонстрацию, на которой цветной проповедник сказал речь, приведшую весь юг в дикий восторг своею заключительной частью, в которой говорилось, что обитатели неведомой планеты безусловно тоже негры…»
В ставшую моментально знаменитой русскую деревушку слетелись ученые со всех концов света. Вскоре показались и обитатели чудесных крошечных кораблей, которых тут же окрестили «Невидимками». Еще бы: для того, чтобы разглядеть их, пришлось сконструировать особенно мощный микроскоп. Старательно изучив внешность пришельцев, ученые мужи пришли к следующему заключению: «Уже по одному тому тому факту, что Невидимки сумели соорудить «летающий корабль», можно было вывести заключение об их высоком интеллектуальном развитии… У обитателей микроскопического корабля, видимо, умственные способности развивались за счет физических сил; соответственно этому, при непомерном развитии органов мышления, органы чисто физического обслуживания тела атрофировались и были развиты в гораздо меньшей степени… Проще говоря, Невидимки были лишены туловища и представляли собой шарики, т. е. одну голову, на которой росли руки и ноги».
Внешность и в самом деле экзотическая. Но откуда прилетели загадочные крохи-пришельцы и где их мир? Людям так и не удалось этого узнать (если не считать робких гипотез, что упавший в болото метеорит и был родной планетой гостей из Космоса). Человечество и их гости только-то и успели обменяться геометрическими формулами и образцами музыкального искусства. «Однажды, когда дежурный член «Комиссии по питанию Невидимок», по обыкновению, впустил в их ящик [корабли пришельцев для их же безопасности поместили в специальный хрустальный ларь. — Е.Х.] определенное число капель питательного вещества, он с удивлением заметил, что вся масса Невидимок не поспешила, как раньше, к источнику своего питания… Произведенное тщательное исследование констатировало печальный факт: оба летучих корабля недвижно лежали на дне ящиков, дно же было усеяно мертвыми телами Невидимок. Что явилось причиной их смерти — ученым определить не удалось. Из многих высказанных по этому поводу догадок наиболее близким к истине казалось предположение, что Невидимки отравились теми безопасными (с точки зрения земной физиологии) веществами, котоые прибавлялись к пище Невидимок для вкуса”.
Так печально закончился первый в отечественной НФ контакт с пришельцами из дальних глубин Космоса, описанный в рассказе Н.Копылова “Невидимки”. Рассказ был опубликован в 9-м номере журнала “Мир приключений” за 1926 год. Об авторе неизвестно ровным счетом ничего — кто он, написал ли что-то еще? Подобно многим сочинениям ранней советской фантастики эта сатирическая история вскоре затерялась в песках времени. Она не блистала оригинальностью и изобретательностью НФ-идеи, но, однако, была рассказана довольно сочно и реалистично.
Следующий Контакт с инозвездной цивилизацией в нашей фантастике свершился двумя годами позже и оказался более успешным. Рассказу "Чужие" (не путать с популярным американским фильмом), единственному сочинению опять же безвестного Алексея Матвеевича Волкова, повезло больше. Впервые опубликованный в журнале "Мир приключений" за 1928 году, о нем вспомнили в 1960-е годы и с тех пор он несколько раз мелькал в антологиях и журналах. Новелла эта справедливо вошла в список "знаковых" произведений истории русской НФ, ведь Волков, хоть и не хронологически, но объективно первым открыл в отечественной литературе тему "позитивного контакта" с обитателями другой звездной системы. Кроме того, сочинение Волкова — один из самых запоминающихся в галерее ранней НФ портретов негуманоидных пришельцев. Следует отметить и художественный уровень рассказа — он положительно выделялся на общем фоне неопытной советской фантастики и литературным мастерством, и изобретательностью сюжета.
Два советских ученых-биолога после кораблекрушения оказываются на пустынном берегу западной Африки, где и встречают экипаж потерпевшего аварию звездолета чужих (Между прочим, это первый в мировой НФ корабль дисковидной формы, или попросту — "летающая тарелка"!). Описание внешности пришельцев впечатляет: "Казалось, нет ни лба, ни щек, ни скул — одни глаза! Два белых шара на шее, стержнем выдвинувшейся из плеч. Блестяще-белую эмаль выпученных бельм раскалывали пополам горизонтально, от края до края, тонкие трещины — щели сильно суженных зрачков. Жесткая складка плотно сомкнутого, безобразно громадного лягушачьего рта в грязно-зеленой коже, сухо обтягивавшей всю голову и свободную от глаз часть лица, придавала голове невыразимо свирепое выражение. Разрез широкой пасти, загибаясь кверху, заканчивался в дряблых складках кожи под ушами. Выдающаяся вперед, узкая и тупая, без подбородка челюсть нависала над жилистой шеей настороженной ящерицы".
Не удивительно, что поначалу земляне не симпатизировали гостям со звезд, да и пришельцы не сразу разглядели в наших ученых наличие интеллекта. Непростым оказался путь к взаимопониманию. Завершается повествование на оптимистической ноте: один из землян отправляется в длительное путешествие на корабле чужих к их родной планете.
Но автор, к сожалению, не успел написать продолжение этой увлекательной истории… Уже в следующем, 1929 году, едва начавшаяся эпоха космических полетов и контактов с пришельцами на целых два десятилетия была "закрыта". Сам же автор «Чужих» погиб во время Второй мировой войны.
Как украли Гольфштрем
В 1920-е годы журналы и издательства в больших количествах печатали не только молодую советскую НФ. Едва ли меньше было фантастики переводной.
Просмотрев библиографию книг и журнальных публикаций довоенного периода, легко заметить, что "фантастический бум" на книжном рынке России первой половины 1990-х напоминает книгоиздательскую ситуацию 1920-х. И в особенности по части издания переводной НФ. В те, почти благодатные нэповские годы зарубежных авторов издавали едва ли меньше, чем сегодня. И не только бесспорных классиков вроде Жюля Верна, Герберта Уэллса или Артура Конан Дойля. Десятки и десятки произведений, имен большинства авторов которых сегодня с трудом можно разыскать даже в энциклопедиях НФ.
Какими же романами зарубежных фантастов зачитывались наши дедушки и бабушки? Бесспорно, особой любовью пользовалась авантюрно-приключенческая фантастика — и выбор здесь был весьма пестрый: "марсианские романы" и истории про Тарзана Эдгара Берроуза, космическая опера Рэя Кеммингса «Человек на метеоре» (журнал «Мир приключений» за 1925 год), «экзотические» романы Гастона Леру («Человек, который возвратился издалека», 1924), Пьера Бенуа ("Атлантида"), сэра Артура Конан Дойла («Маракотова бездна», впервые на русском опубликованная в журнале «Всемирный следопыт» в 1928 году), Абрахама Меррита (роман «Живой металл», печатавшийся в 1928–1929 гг. на страницах «Мира приключений»)… Необычным научным проектам (конечно же, сдобренным изрядной долей авантюрного сюжета) были посвящены романы Отфрида Ганштейна «Электрополис» («Вокруг света», 1929), герои которого строят в центре австралийской пустыни чудо-город и управляют силами природы; Лауренса Десберри («ЭМС», 1926, «Голубой луч», 1927), Ролана Доржалеса и Р.Жинью («Машина для прекращения войны», 1926), роман в рассказах К.Фезандие «Таинственные изобретения доктора Хэкенсоу» (журнал «Мир приключений», 1925–1926 гг.), «Нигилий» Р.Эйхакера («Мир приключений», 1926), повествующий о том, как в океан рухнул гигантский метеор, а ученые, политики и авантюристы стремятся разгадать загадку его происхождения… Разумеется, большой спрос был на научную фантастику об освоении космоса — эту область щедро заполняли немец Отто Вилли Гайль ("Лунный перелет", 1930; и "Лунный камень", 1930), французы Жан Ле Фор и Анри Графиньи ("Вокруг Солнца", 1926), Пьер Мак-Орлан («Интернациональная Венера», 1925), упомянутые выше романы Э.Берроуза и Р.Кеммингса и многие другие. И конечно же, немало издавалось романов социального и утопического характера — «Последняя власть» (1926) П.Эрхардта, «Александерсен» (1923) Х.Бергстедта, «Грядущая война, или (CHCE=CH)3AS (Люизит)» Р.И.Бехера, «Страна чудес» (1923) Р.Блэчфорда и др… Перечислена лишь скромная частица того, что выходило в советских издательствах того времени! Активно популяризировали зарубежную НФ процветавшие тогда журналы "Всемирный следопыт", "Мир приключений", "Вокруг света" (этот и вовсе выходил в двух версиях — ленинградском и московском). Немало интересного можно было встретить на их страницах.
Но фантастика приключенческого, авантюрного характера, конечно же, была наиболее читаема в молодой советской республике.
Из произведений такого толка поистине ошеломляющий успех выпал в середине 1920-х на долю книги ныне забытого француза Жака (Жоржа) Тудуза "Европа во льдах" (журналы той поры вообще с большой охотой публиковали "морские рассказы" и путевые очерки этого литератора).
На ней мы и остановимся чуть подробнее.
Впервые опубликованный в 6-м выпуске Библиотеки "Всемирного следопыта" за 1927 год, роман настолько полюбился читателям, что в том же году был переиздан издательством "Молодая гвардия", правда, под другим названием: "Человек, укравший Гольфштрем". И опять же в 1927 году издательство, "повинуясь" читательским требованиям, выпустило еще один бестселлер этого автора — роман "Разбудивший вулканы". Что и говорить, по увлекательности и изощренности сюжетной интриги романы Тудуза уступали разве что произведениям Конан Дойля.
Об успехе книги свидетельствует и тот факт, что по ее выходе появилось немало повестей и рассказов откровенно подражательных, иногда откровенно копирующих сюжетный посыл Тудуза, как в случае с романами "Гольфштрем" Абрама Палея и «Заветы предка» Я.Ириксона (псевдоним В.Я.Ирецкого-Гликмана).
Жарким июльским днем художник Жак со своей невестой Яниной и несколькими друзьями решили совершить близ бухты Сен-Мало увеселительную морскую прогулку на небольшой яхте "Моргана". Ничто вроде не предвещало того, что случилось уже спустя всего несколько часов. Неожиданно начавшийся ураган принес с собой обильный снегопад. А еще некоторое время спустя почти неуправляемая "Моргана" оказалась в открытом море…среди льдов! В самый разгар лета! Но "чудеса" продолжались и дальше — яхту атаковало стадо невесть откуда взявшихся моржей. Неизвестно, как сложилась бы судьба горе-путешественников, не спаси их моряки случайно оказавшегося поблизости миноносца. Но вернувшись на материк, они узнают, что в экологический хаос повержен весь мир. А на Земле творилось и в самом деле нечто невообразимое — казалось, сама Природа сошла с ума. Почти вся западная часть Европы в считанные часы превратилась в крайний север, отрезанная от остального мира льдами и снегом; Атлантику бороздят айсберги и стада моржей, зато на других континентах люди, напротив, задыхаются от небывалой жары. Что это, конец света? Мир в панике.
Однако Жак и его друзья оказались ребятами не из робкого десятка. Едва придя в себя от пережитого, они снова отправляются в море — на этот раз в составе добровольцев спасательной экспедиции, высланной на встречу гибнущему во льдах пассажирскому кораблю. Но в результате сами терпят крушение и оказываются пленниками таинственного острова. Остров и в самом деле необычен: в его недрах скрыт гигантский дворец на глубине… 400 метров (!). Здесь-то и кроется загадка экологической катастрофы, обрушившейся на Европу. Хозяин острова — потомок древних ацтеков, эдакий капитан Нэмо начала ХХ века, объявил себя Монтезумой Третьим. Используя гений европейского ученого, он вознамерился отомстить "коварным европейцам", некогда завоевавшим Мексику, и перекрыл островом (как вы уже догадались — он искусственного происхождения) теплое течение Гольфштрем… Но, пройдя множество испытаний, Жак и его команда срывают планы новоявленного диктатора и спасают мир.
Таков в общих чертах сюжет "Европы во льдах" — книги действительно увлекательной, выдержанной в лучших традициях фантастики экшн. Но не только поэтому вспомнили мы о забытом романе. Не менее любопытный документ времени являет собой редакционное предуведомление к сочинению французского беллетриста. С первых же строк автор упрекается в том, что "романист не сумел, да, очевидно, и не захотел использовать удачную фантастическую фабулу для показа широкого социального полотна. Человек, укравший Гольфштрем, оказывается авантюристом, разыгрывающим роль императора потомков первых обитателей Мексики. Он обрушил на мир свою жестокую выдумку во имя мщения за унижения расы. В конечном счете, этот "Монтезума-III" обнаруживает больше личной корысти, чем размаха мысли". И далее: "Ж.Тудуз не разглядел действительной опасности «…» Если научно-фантастическая сторона его романа имеет оправдание в реальности достижений современной научной мысли, то действующие лица романа овеяны слащавой и пошловатой фантазией, схожей с аляповатыми вымыслами Пьера Бенуа «…» Диктатор, похищающий Гольфштрем, был бы мыслим лишь, как воплощение плотоядных и неутолимых аппетитов в американской буржуазии… Читатель должен все время помнить, что в схеме, начерченной Ж.Тудузом, имеется коренной пробел: отсутствуют классы, действующие на арене истории".
Подобного рода обращениями к читателю в те годы снабжались почти все переводные приключенческие книги, и предназначались они в первую очередь не для читателей, которым по большому счету было наплевать — есть в книге "классы" или нет, а для критиков и цензоров, как бы предупреждая их неизбежные нападки за публикацию столь "идеологически безликого" сочинения: мол, да, мы все знаем, и даже, как видите, не одобряем автора.
В завершении, словно оправдываясь — уже перед читателями — редакция все же сообщает, что "роман достаточно увлекателен для того, чтобы вознаградить читателя за употребленное на это время".
Полный Уэллс!
Кстати, о популярности зарубежных фантастов в России.
Произведения Жюля Верна и Герберта Уэллса в дореволюционной России переводились довольно оперативно — спустя месяц-другой после выхода на языке оригинала российский читатель получал возможность ознакомиться с новыми книгами зарубежных романистов. К творцам НФ в России и в самом деле относились с особой любовью. Свидетельством тому служит и тот факт, что первое собрание сочинений Г.Уэллса увидело свет отнюдь не на родине, а в санкт-петербургском издательстве Пантелеева в 1901 году. Спустя несколько лет другое петербургское издательство "Шиповник" порадовало российских читателей еще одним собранием английского фантаста (1908–1910), а в 1909–1917 гг. знаменитый издатель П.П.Сойкин выпустил первое в мире Полное собрание сочинений Уэллса в 13 томах.
Нэмо в космосе
Полистаем еще страницы старых журналов.
Славный капитан Нэмо, созданный фантазией великого Жюля Верна, как и положено популярному литературному герою, время от времени "оживает" в произведениях других писателей. Правда, гораздо реже другого известного персонажа — свифтовского Гулливера. И все же — еще в 19 веке русский писатель Констатин Случевский написал "неизвестную" главу из Жюля Верна — повесть "Капитан Нэмо в России", а из произведений последних лет можно вспомнить изданный на русском языке цикл фантастических повестей немецкого прозаика В.Хольбайна "Дети капитана Нэмо"…
Впрочем, к герою повести полузабытого, а некогда безумно популярного американского писателя Рэя Кеммингса (1887–1957), автора многочисленных произведений в жанре «космической оперы» и авантюрно-приключенческой НФ, "Человек на метеоре" жюльверновский Нэмо не имеет совершенно никакого отношения. На поверку он оказался просто «тезкой». Или «однофамильцем». А может, и самозванцем.
"Человек на метеоре" печатался с продолжением в журнале "Мир приключений" за 1925 год, — всего лишь через год после первой публикации в Америке (факт сам по себе примечательный в характеристике издательской политики довоенной России). И подобно многим другим публикациям "Мира приключений", повесть Кеммингса вызвала самый живой интерес читателей — в первую очередь, конечно же, увлекательностью и экзотическим окрасом сюжета. И столь же быстро была забыта.
Сюжет ее незатейлив. По стечению странных, так и не объясненных автором, обстоятельств некий молодой человек попадает на метеор, составляющий часть одного из колец Сатурна. Драматическое положение юноши усугубляется еще и тем фактом, что он ровным счетом ничего не помнит: ни как попал сюда, ни откуда он вообще, не помнит даже имени своего. А потому и нарек себя Нэмо (можно предположить, что когда-то он тоже читал роман Жюля Верна, только и этого не помнит). На протяжении четырех номеров читатели внимательно следили за удивительными приключениями новоиспеченного Нэмо, время от времени прерываемые "познавательными" описаниями растительного и животного мира, которые оказались пожалуй даже слишком разнообразны для столь небольшого космического тела. А чтобы придать вымышленному миру большую экзотичность, автор заселил метеор и разумными созданиями, обитающими в подводном городе Раксе. И все-таки Нэмо, потерявший уже всякую надежду на возвращение в человеческий мир, не мог не испытывать острого чувства одиночества. И Кеммингс пожалел его: в Раксе юноша встречает свою "Еву" — девушку Нону, которая, кстати, и вовсе уж непонятно, каким образом оказалась на метеоре…
Повесть Рэя Кеммингса являла собой типичный для того времени образчик авантюрно-фантастической прозы, обильно разбавленной псевдонаучными измышлениями. Подобную фантастику — и нашу, и переводную — в большом количестве печатали советские журналы 20-х. Такого рода сочинения не претендовали на роль и функции Литературы (хотя встречались и подлинные жемчужины жанра), но они были весьма увлекательны, нередко даже познавательны, а главное — в достаточной мере будили творческое воображение советских читателей, переживших Октябрьскую революцию. Редакторы "Мира приключений", "Всемирного следопыта" и "Вокруг света" отчетливо понимали свою главную задачу: поучать, развлекая. Как завещал Жюль Верн.
"Приключения" детского писателя в "Стране Счастливых", или Как фантаст Сталина поучал
… Но нередко «поучения» читателя завершались драмой в судьбе самих фантастов…
В декабре 1940 года из Ленинграда на имя Сталина пришло очень необычное письмо:
"Дорогой Иосиф Виссарионович!
Каждый великий человек велик по-своему. После одного остаются великие дела, после другого — веселые исторические анекдоты. Один известен тем, что имел тысячи любовниц, другой — необыкновенных Буцефалов, третий — замечательных шутов. Словом, нет такого великого, который не вставал бы в памяти, не окруженный какими-нибудь историческими спутниками: людьми, животными, вещами.
Ни у одной исторической личности не было еще своего писателя. Такого писателя, который писал бы только для одного великого человека. Впрочем, и в истории литературы не найти таких писателей, у которых был бы один-единственный читатель…
Я беру перо в руки, чтобы восполнить этот пробел.
Я буду писать только для Вас, не требуя для себя ни орденов, ни гонорара, ни почестей, ни славы.
Возможно, что мои литературные способности не встретят Вашего одобрения, но за это, надеюсь, Вы не осудите меня, как не осуждают людей за рыжий цвет волос или за выщербленные зубы. Отсутствие талантливости я постараюсь заменить усердием, добросовестным отношением к принятым на себя обязательствам.
Дабы не утомить Вас и не нанести Вам травматического повреждения обилием скучных страниц, я решил посылать свою первую повесть коротенькими главами, твердо памятуя, что скука, как и яд, в небольших дозах не только не угрожает здоровью, но, как правило, даже закаляет людей.
Вы никогда не узнаете моего настоящего имени. Но я хотел бы, чтобы Вы знали, что есть в Ленинграде один чудак, который своеобразно проводит часы своего досуга — создает литературное произведение для единственного человека, и этот чудак, не придумав ни одного путного псевдонима, решил подписываться Кулиджары. В Солнечной Грузии, существование которой оправдано тем, что эта страна дала нам Сталина, слово Кулиджары, пожалуй, можно встретить, и возможно, Вы знаете значение его".
К письму прилагались первые главы социально-фантастической повести "Небесный гость" (всего автор успел переслать 7 глав). Сюжет ее внешне незамысловат. Землю посещает пришелец с Марса, где, как оказывается, "советское государство существует уже 117 лет". Рассказчик, выполняющий функцию гида, знакомит инопланетянина, прилетевшего с исследовательской миссией, с жизнью в Советской России. Все последующее повествование подчинено классической схеме архаической утопии и представляет собой серию социально-философских диалогов марсианина с представителями различных социальных слоев — писателем, ученым, инженером, колхозником, рабочим. Но до чего же много было сказано в этих нескольких главках!
Вот, например, что говорит марсианин (Ну, конечно же — автор), ознакомившись с подшивкой советских газет: "А скучноватая у вас жизнь на Земле. Читал, читал, но так ничего и не мог понять. Чем вы живете? Какие проблемы волнуют вас? Судя по вашим газетам, вы только и занимаетесь тем, что выступаете с яркими, содержательными речами на собраниях да отмечаете разные исторические даты и справляете юбилеи. А разве ваше настоящее так уж отвратительно, что вы ничего не пишете о нем? И почему никто из вас не смотрит в будущее? Неужели оно такое мрачное, что вы боитесь заглянуть в него?
— Не принято у нас смотреть в будущее.
— А, может быть, у вас ни будущего, ни настоящего?"
Последняя реплика прозвучала в повести пугающе прозорливо. А разве сегодня мы не задаем себе тот же страшный вопрос?
Дальше — больше. Гражданин "советского" Марса узнает об ужасающей бедности страны, причиной которой является "гипертрофическая централизация всего нашего аппарата, связывающая по рукам и ногам инициативу на местах", о бездарности и бессмысленности большинства законов, о том, как выдумываются мнимые "враги народа", а затем устраивается "охота на ведьм", о трагическом положении крестьянства, изуродованного коллективизацией, о ненависти большевиков к интеллигенции ("Большевики ненавидят интеллигенцию. Ненавидят какой-то особенной, звериной ненавистью") и о том, что во главе большинства учебных заведений и научных учреждений стоят люди, "не имеющие никакого представления о науке". С пронзительной прямотой загадочный автор сообщает о развале культуры: "Большевики упразднили литературу и искусство, заменив то и другое мемуарами да так называемым "отображением". Ничего более безыдейного нельзя, кажется, встретить на протяжении всего существования искусства и литературы. Ни одной свежей мысли, ни одного нового слова не обнаружите вы ни в театрах, ни в литературе". А еще в повести было сказано о мнимости свободы печати, которая "осуществляется с помощью предварительной цензуры", о страхе людей говорить правду.
На многие уродства советской жизни успел "раскрыть глаза" товарищу Сталину таинственный Кулиджары, прежде чем его вычислили. Вездесущему НКВД на это потребовалось целых четыре месяца!
Под именем Кулиджары, как оказалось, скрывался известный детский писатель, автор самой популярной фантастической книги для детей конца 30-х годов "Необыкновенные приключения Карика и Вали" Ян Леопольдович Ларри. Он не был ярым антисоветчиком. Подобно многим писатель искренне верил в то, что "дорогой Иосиф Виссарионович" пребывал в неведении относительно творящихся в стране безобразий.
11 апреля 1941 года писатель был арестован.
В обвинительном заключении от 10 июня 1941 было сказано: "…Посылаемые Ларри в адрес ЦК ВКП(б) главы этой повести написаны им с антисоветских позиций, где он извращал советскую действительность в СССР, привел ряд антисоветских клеветнических измышлений о положении трудящихся в Советском Союзе. Кроме того, в этой повести Ларри также пытался дискредитировать комсомольскую организацию, советскую литературу, прессу и другие проводимые мероприятия Советской власти".
5 июля 1941 года Судебная Коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда приговорила Яна Ларри к лишению свободы сроком на 10 лет с последующим поражением в правах на 5 лет (печально известная статья 58–10 УК РСФСР, т. е. антисоветская агитация и пропаганда).
Ян Леопольдович Ларри родился 15 февраля 1900 года. С местом рождения будущего писателя до сих пор существует неясность. Согласно литературным энциклопедиям и справочникам — он родился в Риге, а в автобиографии писатель указывает Подмосковье, где в то время работал его отец.
Жизнь никогда не жалела его, ни в детстве, ни потом, когда добился литературной известности.
Осиротев в десятилетнем возрасте, Ян долгое время бродяжничал. Из детского приюта, куда его пытались пристроить, он сбежал. Работал в мальчиком в трактире, учеником часовщика. Какое-то время жил в семье педагога Доброхотова и даже экстерном сдал экзамен за курс гимназии. И снова — скитания по городам и весям России. Сразу после революции Ларри впервые приезжает в Петроград и пытается поступить в университет, но безрезультатно.
Лишь спустя несколько лет он все-таки получил высшее образование на биологическом факультете Харьковского университета. А пока Ян Ларри вступает в Красную Армию, участвует в гражданской войне, но недолго — дважды перенесенный тиф вынуждает будущего писателя покинуть военную службу и опять, уже в который раз, отправиться в "свободный полет" в поисках удачи.
Судьба привела его в Харьков, где он устроился в газету "Молодой ленинец". С 1923 года Я.Ларри — активно выступает как журналист, сотрудничает во многих изданиях и пробует силы в прозе, а уже спустя три года, в 1926 году в Харьковских издательствах увидели свет его первые книги — "Украдена КраЇна" и "Грустные и смешные истории о маленьких людях", адресованные детям. И в том же году молодой литератор окончательно перебирается в Ленинград, где работает в журнале "Рабселькор" и газете "Ленинградская правда".
Довольно скоро зарекомендовав себя как перспективный детский прозаик, тяготеющий к сказочно-фантастической форме, Ян Ларри переходит в 1928 году на вольные хлеба и выпускает новые книги — "Пять лет" (1929, в соавт. с А.Лифшицем), "Окно в будущее" (1929), "Как это было" (1930) и "Записки конноармейца" (1931). Однако эти книги не принесли писателю ничего, кроме глубокого разочарования, вылившейся в затяжную депрессию. Оно и не удивительно, — редакторы вволю поизмывались и над легким слогом Ларри, и над сюжетами. Много позже в автобиографических заметках Ян Ларри очень красноречиво описал положение детского писателя в советской литературе 30-х годов и причины своего длительного творческого молчания: "Вокруг детской книги лихо канканировали компрачикосы детских душ — педагоги, "марксистские ханжи" и другие разновидности душителей всего живого, когда фантастику и сказки выжигали каленым железом «…» Мои рукописи так редактировали, что я и сам не узнавал собственных произведений, ибо кроме редакторов книги, деятельное участие принимали в исправлении "опусов" все, у кого было свободное время, начиная от редактора издательства и кончая работниками бухгалтерии «…» Все, что редакторы "улучшали", выглядело настолько убого, что теперь мне стыдно считаться автором тех книжек".
После выхода в свет "публицистической" повести-утопии "Страна счастливых" (1931) — одной из самых значительных книг начала 30-х и одной из лучших в творчестве Яна Ларри — вокруг имени писателя на несколько лет повис "заговор молчания". Эта книга, написанная в жанре социальной фантастики (напрочь "вытравленной" из нашей литературы уже к концу 1920-х годов), стала своеобразным прологом к мыслям, сформулированным позже в "Небесном госте". В "Стране счастливых" автор выразил не столько официально "марксистский", сколько романтически-идиалистический взгляд на коммунистическое будущее, отрицая идеи тоталитаризма и моделируя возможность в ближайшем будущем глобальной катастрофы, связанной с истощением энергетических запасов. Иными словами, "крамольность" повести заключалась в том, что автор посмел омрачить светлый образ коммунистического далека предполагаемыми проблемами, порожденными человеческой деятельностью. Да и персонажи книги далеко не одномерные неправдоподобно правильные фантомы соцреалистических фантазий. В коммунистическом будущем, по мнению Ларри, не исчезнут межличностные противоречия. Но присутствовала в повести и куда более явная крамола (уже без кавычек) — в облике мнительного, коварного упрямца Молибдена. На кого намекал автор догадаться было несложно.
Только в начале 1990-х был снят покров забвения со "Страны счастливых".
Отсутствие творческой свободы, редакторский произвол и, наконец, травля придворной критикой "Страны счастливых" с последующим изыманием книги из советской литературы окончательно добили Ларри, и он принимает непростое решение: уйти из литературы. Устроившись в НИИ рыбного хозяйства и даже закончив при нем аспирантуру, Ян Леопольдович все же продолжал время от времени сотрудничать с ленинградскими газетами, писал для них статьи и фельетоны. Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая литературная биография Я.Ларри, если бы судьба однажды не свела его с Самуилом Яковлевичем Маршаком. О роли, которую С.Я.Маршак сыграл в становлении многих детских писателей той поры, о его редакторском таланте, уважении к чужому тексту до сих пор ходят легенды. По праву он считается и "крестным отцом" "главного" произведения Яна Ларри — детской фантастической повести "Необыкновенные приключения Карика и Вали".
А случилось это так.
Самуил Яковлевич предложил известному физикогеографу и биологу, академику Л.С.Бергу, под началом которого служил Ян Ларри, написать для детей научно-популярную книгу, посвященную науке о насекомых — энтомологии. Обсуждая детали будущей книги, они пришли в выводу, что лучший способ рассказать о науке — это облечь знания в форму увлекательной научно-фантастической истории. Вот тогда-то Лев Семенович и вспомнил, что в его подчинении работает человек, которому такая задача будет по силам.
Над "Необыкновенными приключениями Карика и Вали" Ян Ларри работал быстро и увлеченно, вдохновляемый поддержкой мэтра детской литературы.
Но не так просто оказалось "пробить" повесть в Детиздате. В веселой истории о том, как чудаковатый профессор-биолог Иван Гермогенович Енотов изобрел препарат, позволяющий уменьшать предметы (и человека, в том числе), а затем совершил увлекательно-познавательное, но и полное опасностей путешествие в мир растений и насекомых в компании с непоседливыми Кариком и Валей, "компрачикосы детских душ" усмотрели надругательство над "могуществом" советского человека. Рецензенты сладострастно разрушали авторский замысел. Вот характерный фрагмент одной из "внутренних" рецензий: "Неправильно принижать человека до маленького насекомого. Так вольно или невольно мы показываем человека не как властелина природы, а как беспомощное существо… Говоря с маленькими школьниками о природе, мы должны внушать им мысль о возможном воздействии на природу в нужном нам направлении".
Многократно наступать на одни и те же грабли — занятие болезненное. Возмущенный и отчаявшийся Ян Леопольдович наотрез отказался "отформатировать" текст в соответствии с "генеральной линией". Уж лучше вовсе не издавать повесть, решил он. Так бы, наверное, оно и было, если бы не своевременное вмешательство С.Я.Маршака. Влиятельный, обладавший даром убеждения, Самуил Яковлевич решил ее судьбу буквально в течении недели. И в февральском номере журнала "Костер" за 1937 год появились первые главы многострадальной повести. Разумеется, в авторской версии! В том же году "Необыкновенные приключения…" вышли отдельной книгой — в Детиздате, разумеется. В 1940 году последовало второе, дополненное и исправленное автором издание с чудесными иллюстрациями Г.Фетингофа, одного из любимых художников-иллюстраторов А.Р.Беляева. С тех пор книга переиздавалась неоднократно, а в 1987 году появилась ее двухсерийная телеверсия с Василием Ливановым в главной роли.
И вот ведь парадокс советской литературной жизни: сколь беспощадно ругали повесть Ларри до издания, столь же воодушевлено хвалили ее по выходе в свет. Книгу восторженно встретили не только читатели, но и официальная критика. Рецензенты отмечали научную грамотность и эрудицию автора. О литературных достоинствах, как обычно, говорилось немного. Фантастику в те годы чаще всего рассматривали как придаток научно-популярной литературы, оценивая в первую очередь оригинальность научно-фантастической идеи, а уж затем мастерство писателя.
Секрет долговечности сочиненной Ларри истории кроется не только в увлекательности сюжета, его оторванности от идеологических установок времени (хотя и это немаловажно). Главное в ней — это высокая степень литературной одаренности автора. Ян Ларри очень гармонично совместил стилистические пространства художественной литературы и науки, грамотно рассчитав пропорции в пользу первой компоненты. В повести вы не обнаружите многостраничных высушенно-наукообразных лекций-поучений-разъяснений, обычных для сочинений научно-познавательной фантастики 20-50-х годов. Язык Ларри — легок и изящен, познавательный материал ненавязчиво и без грубых швов "впаян" в динамичный, насыщенный юмором и даже иронией приключенческий сюжет.
Справедливости ради стоит заметить, что Ларри не был первопроходцем сюжета о приключениях в мире малых величин. Тринадцатью годами раньше вышел сатирико-фантастический роман ныне забытого талантливого фантаста Виктора Гончарова "Приключения доктора Скальпеля и фабзавуча Николки в мире малых величин". Однако этот факт ничуть не умаляет заслуги Яна Ларри, тем более, что художественные задачи и читательский адресат у этих книг — разные.
Не будет преувеличением сказать, что "Необыкновенные приключения Карика и Вали" наряду с беляевскими "Прыжком в ничто" и "Ариэлем" — лучшая в художественном отношении советская научно-фантастическая книга второй половины 30-х годов. По праву она вошла и в золотой фонд отечественной детской литературы.
Жанру научно-познавательной фантастики Ян Ларри отдал дань и в опубликованной в 1939 году в "Пионерской правде" повести "Загадка простой воды". Но — увы, этой вещи уже свойственны те недостатки жанра, о которых говорилось выше.
15 лет пребывания в ГУЛАГе не сломили Яна Леопольдовича Ларри, и после реабилитации в 1956 году он вернулся к литературному труду, сотрудничая с детскими журналами. Уже через пять лет после освобождения он подарил юным читателям сразу две новые замечательные книги — "Записки школьницы" и сказочно-фантастическую повесть "Удивительные приключения Кука и Кукки" (обе — 1961). Одной из последних прижизненных художественных публикаций писателя стала помещенная в "Мурзилке" сказочная история "из мира животных" "Храбрый Тилли: Записки щенка, написанные хвостом" (1970).
Но все написанное им в послевоенные годы (как и ранние повести) со временем как-то вдруг (и несправедливо) "потерялись", вытеснились из читательской памяти многочисленными переизданиями "Необыкновенных приключений Карика и Вали". В историко-литературном контексте писатель оказался невольной жертвой популярности своего создания: сегодня Ян Ларри в восприятии подавляющего большинства читателей остается автором одной книги.
Творческая биография Яна Ларри — одна из многочисленных драматических страниц советской детской литературы. Она — лишь один из многих примеров трагической нереализованности талантливого писателя в условиях советской литературно-политической действительности.
18 марта 1977 года Яна Леопольдовича Ларри не стало.
Время неумолимо. Уже в биографических справочниках по детской литературе 90-х годов по неведомым (?) причинам отсутствует даже упоминание о Я.Ларри. А если к этому добавить и тот факт, что ни одно из литературных изданий не заметило в 2000 г. его 100-летний юбилей, можно с печальной уверенность констатировать: имя писателя в самое ближайшее время рискует пополнить списки забытых литераторов.
"Без войны они скучают…" ("Военные" страницы российской фантастики)
…Почти все они остались на задворках истории. Сегодня их можно найти разве что на страницах капитальных библиографий или в книжном шкафу заядлого библиофила. Мало кто избежал забвения. Участь халтуры заведомо предопределена. Но часто бывает так: халтура, как болезнь, принявшая тотальные формы, становится явлением, оказывающим влияние на определенные процессы.
…Они забыты. Но история не любит белых пятен. История литературы не исключение. Эти заметки — об одной странице большой, нелегкой биографии отечественной фантастики. Быть может, это не лучшая ее страница, но она — и это уж наверняка — столь же интересна, важна и поучительна, как и многие другие.
Фантазии бывают светлыми и темными, меняются только оттенки. Фантазии о войне оттенков не имеют, они всегда окрашены однообразно-гнетущим цветом хаки. За многомиллионную историю нашей цивилизации понятия "Человек" и "Война" слились воедино, превратившись в синонимы. Поэтому ничего удивительного в том, что как минимум семьдесят процентов литературы и искусства милитаристично в своей основе. Общественно-политическое явление ВОЙНА автоматически оплодотворяет явление гуманитарное — ЛИТЕРАТУРА О ВОЙНЕ. Что касается литературы фантастической, то она и в этой области образовала своего рода авангард.
В преддверии ХХ века, века НТР и "цивилизованного варварства" (по меткому выражению Жюля Верна), еще юное тело научной фантастики окончательно облачилось в камуфляж. Как отмечали современные западные исследователи: "В фантастике последних десяти лет прошлого века преобладали не чудеса техники, а живописания будущих войн" *«1». Многочисленные повествования о галактических битвах с инопланетными агрессорами выглядит в этом ряду — право же! — безобидной игрой неудовлетворенной фантазии.
Наш рассказ — о войнах не столь фантастичных. "Сценарии" вымышленных войн, создания фантазии литераторов, нередко оказывались, в конечном счете, прологом реальных сражений между соседями по планете.
Приблизительно в 70-е годы XIX столетия в литературе возникло целое направление, которому впоследствии историки НФ дали название "военно-утопический роман", или "оборонная фантастика". Как правило действие таких сочинений развивалось в самом ближайшем будущем (через 5-10 лет от времени написания романа, иногда сроки "прогнозов" сужались до 1-2-х лет), описывались исторически возможные военные конфликты между страной автора и ближайшим враждебным государством. О литературных достоинствах подобных творений говорить не приходится, в большинстве своем авторы выполняли политический заказ и, преследуя публицистические цели, окрашивали свои страхи в розовые цвета. И все-таки романы эти представляют известный интерес, ведь они отражали эпоху, ее настроения. Так же закономерно, что литература о воображаемых войнах появилась именно в это кризисное время, когда стремительные успехи научно-технического прогресса стимулировали конфронтацию между крупными державами: наука дала человечеству не ожидаемую панацею от войны, а новые средства уничтожения… Журналы того времени пестрели характерными заголовками повестей и рассказов: "Большая война 189… года", "Наша будущая война", "Война в Англии, 1897 год", "Война "Кольца" с "Союзом" и т. п. *«2». Литераторы с энтузиазмом "вооружали" до зубов различным сверхоружием свои страны, искоса поглядывая на заграничных соседей.
По свидетельству исследователя из Швеции Арвида Энгхольма, шведские авторы вплоть 80-х гг. ХХ века "предостерегали" соотечественников о возможности новой русско-шведской войны. Опусы с прогнозами о неизбежности вторжения России/СССР на территорию Швеции пользовались большой популярностью на родине А.Энгхольма *«3». Наши авторы, впрочем, ничуть не уступали зарубежным коллегам по перу.
Русские фантазеры не стали первооткрывателями темы. И все же, если когда-нибудь будет написана подробная история русской-советской фантастики, литературные сценарии будущих войн займут в ней далеко не последнее место.
Начало "литературным войнам" в русской фантастике положил роман "Крейсер "Русская надежда", первые главы которого появились в 1886 году на страницах журнала "Русское судоходство". Роман был посвящен актуальной по тем временам теме: возможные варианты противостояния "владычице морей" Англии, отношения с которой к 80-м гг. были изрядно обострены. Сюжет поражал своим размахом: грандиозные морские баталии, политические и военно-тактические интриги. Автор романа представил читателям (и, вероятно, военоначальникам) впечатляющий проект подготовки морской войны против Британской Империи. Отметим, справедливости ради, что в отношении "тактических идей" автор романа во многом предвосхитил современную тактику ведения морских сражений. В целом же "Крейсер "Русская надежда" являл собой беллетризованную патриотическую агитку, насквозь пропитанную обидой за поражение Крымской кампании. Что ж, читая роман, трудно усомниться в глубоких патриотических чувствах автора, укрывшегося за инициалами "А.К.".
Роман оказался популярен и уже в следующем, 1887 году вышел отдельным изданием в Санкт-Петербурге. Теперь таинственный "А.К." мог "раскрыть" себя перед читателями.
Впрочем, почему же "таинственный"? Сочинитель "Крейсера "Русская надежда" — морской офицер Александр Григорьевич Конкевич — фигура далеко небезызвестная. Плавал на фрегате "Генерал-Адмирал", совершил гругосветное путешествие на "Гиляке", даже командовал военно-морскими силами в Болгарии в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Но в 1883 г. его уволили из военно-морского флота за "злоупотребление" (??!) и теперь бывший "морской волк" сочинял статьи для "Русского судоходства", которые носили обычно критический характер по отношению к российскому флоту. Писал Александр Григорьевич и художественную прозу (не редко под псевдонимом "А.Беломор") и даже получил известность как один из ведущих русских писателей-маринистов…
Вероятно, эта неудовлетворенность состоянием дел на российском флоте и вдохновила беллетриста углубиться в мир фантазий. В 1887 г. Конкевич публикует новый военно-утопический роман "Роковая война 18?? года" — своеобразное продолжение предыдущего… Российские корабли по-прежнему продолжают расширять владения Империи. Собственно, роковой-то война оказалась только для итальянских "интервентов", коварно напавших на Владивосток… Спокойно, читатель, довести свою военную операцию "макаронникам" не позволили — стремительно примчалась из Кронштадта русская эскадра и в считанные минуты (а то ж!) "забросала шапками" неприятеля.
В 1890 году А.Конкевич, подписавшись "Максимилианом Гревизерским", опубликовал в "Русском судоходстве" еще один роман о будущей войне. Впрочем, "Черноморский флот в???? году" мало чем отличался от предыдущих опусов писателя, он пропитан все тем же духом ура-патриотизма и геополитическими мечтаниями.
Хронологически Александр Конкевич не был первым, кто открыл в русской литературе тему "воображаемых войн". Несколькими годами раньше, в 1882 году, на страницах журнала "Исторический вестник" появились художественно-публицистические очерки еще одного участника русско-турецкой войны Всеволода Владимировича Крестовского — "Наша будущая война" и "По поводу одного острова (Гадания о будущем)", формально относящиеся к военно-утопическому жанру. В них известный писатель (и, кстати, один из первых в России военных журналистов) с откровенно националистических позиций размышлял о значении Цусимы (ей-ей!) в возможной войне с Китаем. И все-таки "прогностические" очерки Крестовского — это именно публицистика с элементом художественной фантазии, Конкевич же ввел тему в границы художественной литературы, открыл путь российскому военно-утопическому роману.
В ряду пионеров военных фантазий мы обнаружим и прославленного русского адмирала Степана Осиповича Макарова. В февральской и мартовской книжках "Морского сборника" за 1886 год он опубликовал работу под невзрачным названием "В защиту старых броненосцев и новых усовершенствований" *«4». Название, согласитесь, скорее для статьи сугубо научного характера, но никак уж не для произведения художественного. Впрочем, сочинение С.О. Макарова и не является беллетристикой в чистом виде, элемент художественного вымысла адмирал использовал для лучшего восприятия читателем предлагаемых военно-технических идей.
С.О.Макаров описал вымышленную войну Синей и Белой республик, в которой "островитяне" используют сверхсовременный "грозный броненосный флот", благодаря чему они и становятся беспрецедентными владыками всех морей и океанов. Живописуя воображаемые битвы, адмирал указывал на необходимость переоснащения, усовершенствования российского флота.
Судьба сыграла злую шутку с автором этого очерка. "Спрогнозировав" возможное развитие будущих морских сражений, адмиралу Макарову суждено было погибнуть в 1904 году… по собственному сценарию! Броненосец "Петропавловск" в точности повторил судьбу одного из кораблей, описанную в ФАНТАСТИЧЕСКОМ очерке (взрыв минного букета и детонация погребов корабля)…
Еще до окончания первого десятилетия нового века фантастические сценарии будущих войн насчитывались десятками, превратившись едва ли не в самый популярный жанр. По-прежнему среди авторов преобладали люди военных профессий, а не профессиональные писатели, что, разумеется, сказывалось и на качестве таких произведений. Столь популярная тема не могла, однако, пройти мимо внимания сатириков. В начале века время от времени стали появляться и первые пародии на военные утопии. Правда, таковых, к сожалению, оказалось совсем немного. Назовем одну. Это рассказ талантливого писателя-юмориста Власа Дорошевича "Война будущего, или Штука конторы Кука" (1907), в котором лихо высмеивались расхожие штампы военно-утопических романов, правда, не без социальной окраски.
Поражение в русско-японской войне на время охладило геополитический пыл "военных фантастов", во всяком случае в некоторых романах наконец зазвучали ноты пессимизма, разочарования в военной машине Российской Империи. Горьким пессимизмом проникнут роман "Царица мира" (1908), принадлежащий перу морского офицера, участника Цусимского сражения и не бесталанного писателя Владимира Ивановича Семенова.
Некий русский инженер охвачен благородной идеей установить на всей планете мир, навсегда прекратить войны. С этой целью он строит гигантский воздушный корабль "Царица мира", на котором устанавливает им же изобретенный аппарат, вызывающий детонацию взрывчатых веществ. И что же? — миротворческая миссия благородного инженера с треском проваливается. Лишившись взрывчатки, человечество и не помышляло отказываться от войн, продолжая сражаться… на саблях и мечах.
Успехи науки ХХ века усовершенствовали не только реальные войны. Писатели не отставали от генералов и ученых, придумывая все новые и новые способы уничтожения в будущих войнах. Морские сражения теперь отодвинулись на второй план — вчерашний день. Ставки делались на стремительно развивающуюся авиацию. Тот же В.И.Семенов в романе "Цари воздуха" (1908) изобразил ближайшее будущее, в котором Англия, изрядно опередив в самолетостроении другие державы, устанавливает воздушное господство над миром, правда, в конце концов она терпит поражение.
Возможные аспекты применения авиации в военных действиях рассматривает в своей "аэрофантазии" "Гибель воздушного флота" (1911) и инженер Сергей Бекнев. Все чаще фантасты "изобретают" разнообразные "лучи смерти", вытесняющие со страниц романов "устаревшие" пушки и пулеметы, как, например, в романе Павла Ордынского (Плохова) "Кровавый трон", где описан могучий воздушный корабль, оснащенный таинственными лучами, беззвучно поражающими аппараты врага.
Некоторые литературные проекты отличались особой изощренностью. В 1916 году на книжных прилавках Казани появилась небольшая (всего 55 страниц) книжица офицера генштаба Колчака, автора книг по теории и практике военного дела Н.В.Колесникова. Роман назывался "Тевтоны. Секреты военного министерства", и в нем автор предлагал на период отсутствия военных действий погружать армию в анабиоз: в результате такой "консервации", по мнению Колесникова, отпадает необходимость в регулярном пополнении войск новыми кадрами. Представляете: эдакие вечные "маринованные" солдаты!
Фантасты — не ясновидцы, хотя случаи попадания в "яблочко" в истории НФ и в самом деле не редки. Правда, "особый дар" фантаста тут, пожалуй, ни при чем. Весь "дар" фантаста, а точнее фантастического искусства, состоит в продуктивном грамотном использовании "гибкого", нелинейного мышления. И уж конечно, НФ не прогнозирует события, а экстраполирует реальность, что дает ей способность разглядеть объективно Возможное в мнимом Невозможном.
О неизбежности войны с Германией фантасты начали писать задолго до ее реального начала. И не только авторы России. В набат забили и французские, и английские, и американские фантасты. В ряде случаев авторам сочинений о будущей войны действительно удалось на удивление точно предугадать многие детали предстоящей мировой бойни.
Ощущением надвигающейся катастрофы пронизана повесть "Хохот Желтого Дьявола" (1914) талантливого сибирского писателя Антона Семеновича Сорокина. Впервые она появилась в печати в 1914 г., однако написана много раньше — в 1909 г. Аллегорический образ Желтого Дьявола (персонификация капитала) — яркий художественный символ жестокости, бесчеловечности, обывательского равнодушия, одним словом, всего того, что толкало человечество в пропасть чудовищной войны. Сорокин достаточно четко выявил социальные корни войны: "Закон золота таков: никогда не жалей, причиняй как можно больше страдания людям — это самое высшее наслаждение, которое может дать золото, наслаждение быть безнаказанным преступником…"
В отдельных деталях сибирский писатель угадал черты еще более отдаленного будущего. К примеру, в повести описаны "фабрики смерти" — удивительно точный прообраз фашистских концлагерей Второй Мировой войны…
Впрочем, немало находилось и таких авторов, которые упрямо окрашивали надвигающуюся войну в поддельно розовые цвета "ура-патриотизма". Романы Л.Г.Жданова ("Два миллиона в год", 1909; "Конец воны. Последние дни мировой борьбы", 1915) или, например, некоего Петра Р-цкого ("Война "Кольца" с "Союзом", 1913) рисовали неизбежную и легкую победу Антанты над Германией.
К литературной "предыстории" Первой мировой войны следует отнести и роман "Гроза мира" (1914) И.Де-Рока. Под таким "французским" псевдонимом в первой четверти ХХ века плодотворно работал практически и незаслуженно забытый сегодня, талантливый писатель и журналист Иван Григорьевич Ряпасов, которого историки русской фантастики уважительно титулуют "уральским Жюлем Верном".
Роман Ряпасова вышел в Издательстве Стасюлевича как раз накануне Первой мировой. Будучи произведением фантастико-приключенческим, чем военно-утопическим, "Гроза мира" тем не менее отражает и интересующую нас тему. В затерянном в Гималаях засекреченном городе, куда случайно попадают участники русской экспедиции, английский ученый Блом, готовясь к возможной англо-германской войне, изобретает новые виды сверхоружия. По замыслу Блома, война окажется невозможной (и все последующие войны тоже), если Британия станет сверхмогущественной державой…
Увы, реальность существовала по иным законам: "Ты изобрел страшное оружие, а я придумаю еще страшнее, а потом мы будем воевать"…
После Октябрьской революции в фантастике о войне наступает затишье. Эту временную лакуну заполнили — в меньшей степени интересные и яркие опыты первых советских фантастов (А.Беляева, А.Чаянова, В.Орловского, В.Гончарова), но в большей — близкоприцельные утопии о скором счастливом будущем страны Советов и неизбежности мировой революции.
Затишье, однако, длительным не оказалось. Уже в романах "Трест Д.Е." (1923) И.Г.Эренбурга, "Машина ужаса"(1925) и "Бунт атомов" (1928) Владимира Орловского, "Гиперболоид инженера Гарина" (1925–1926) А.Н.Толстого, некоторых рассказах А.Р.Беляева зазвучала тревога за будущее Европы, предчувствие грядущей, еще оболее страшной мировой трагедии. Но таких, подлинно талантливых писателей, стремившихся осмыслить (а не утешить или запугать) происходящие в мире перемены, были единицы. На смену им в конце 20-х гг. пришли легионы фантастов-"оборонщиков", живописателей пятнисто-розовой войны с фашистской Германией. С воинственным оптимизмом они в который раз взялись "вооружать" отечество новыми видами оружия, уверять сограждан в как бы несокрушимости родимой армии.
Да, Вторая мировая война началась более чем за десять лет — на страницах фантастических романов и рассказов. Молодая республика нуждалась в прочной обороне. Но — увы! — куда более добросовестно ее "обеспечивали" не реальные войска, а утешители-псевдофантасты.
Некий В.Левашев в рассказе "Танк смерти" (1928) придумал сверхтанк, преодолевающий препятствия благодаря суставчатому строению; популярный в те годы фантаст (и весьма одаренный!) Сергей Беляев пишет приключенческую повесть о неуязвимом самолете "Истребитель 17-У" (1928; впоследствии повесть была переработана в роман "Истребитель 2Z", 1939); прозаик Яков Кальницкий в романе "Ипсилон" (1930) "изобрел" маловразумительное электронное опять же сверхоружие для борьбы с фашистами ("Электричество — основа жизни, — излагает свою мысль автор, — человек — приемник и передатчик радиомозговолн"); Михаил Ковлев в рассказе "Капкан самолетов" (1930) громит вражеские самолеты при помощи самонаводящегося на звук орудия (правда, не понятно, как это самое орудие различает вражеские и наши самолеты). Экономист по профессии Николай Автократов, автор повести "Тайна профессора Макшеева" (1940), мечтает об изобретении лучей, с помощью которых в будущей войне мы сможем на расстоянии взрывать вражеские боеприпасы. Производит выброс сокрушительной фантазии и Анатолий Скачко в повести с характерным названием "Может быть завтра…" (1930). Красочно рисуя будущие воздушные сражения, автор взахлеб описывает многомоторные самолеты, гигантские дирижабли (и это сверхоружие?!), придумывает даже искусственные облака, "впитывающие отравляющие вещества, как губка". Даже Александр Беляев не удержался: в раннем романе "Борьба в эфире" (1927) изобразил войну далекого, правда будущего, между коммунистической утопией Советской Европы и Америкой, а в рассказе "Шторм" (1931) вскользь упомянул о войне СССР…с Румынией и Польшей!
Одним из самых характерных примеров "оборонной фантастики" начала 1930-х гг. стал рассказ Е.Толкачева "S.L.-Газ" (1930). Все "низменные" черты жанра (дебелый язык на грани фола, ярко выраженная агит-направленность, стиль плакатов типа "А ты почему без противогаза?!") в гипертрофированной форме выпирают из каждой строчки этого опусика в 3 страницы об особенностях газовой войны…
Следует, справедливости ради, заметить, что не все сочинения "оборонной" советской фантастики были пропитаны духом оптимизма. Профессор Алексей Владимирович Ольшванг в своем единственном литературном опыте — повести "Крепость" (1938) — тоже рассказывает о будущей войне, правда, без временных и географических привязок. Описывая технические детали войны (подземные города-крепости, радиоразведка, "лучи смерти"), автор все же не пророчит скорые парады победы на территории врага, в повести звучит неподдельная тревога, предупреждение об опасности, ужасе технически совершенной войны ХХ века.
В основной же массе своей рассказы о будущих сражениях напоминали братьев-близнецов: одинаковые лица-сюжеты и даже имена не блистали особым разнообразием: "То, чего не было, но может быть: Одна из картинок будущей войны" (С.Бертенев, 1928), "Подводная война будущего" (П.Гроховский, 1940), "Воздушная операция будущей войны" (А.Шейдман, В.Наумов, 1938), "Разгром фашистской эскадры" (Г.Байдуков, 1938). Все они были насквозь сотканы нитями обезоруживающего оптимизма, утверждением мощи Советской армии и абсолютного бессилия врага. "Этого не было. Этого может и не быть, но… Будь готов! Крепи оборону! Вооружайся знаниями!" — такие бодренькие слова-внушения нередко являлись обязательным эпилогом "оборонных" опусов. Литература мучительно и быстро умирала, вытесняемая агит-брошюрами…
Похожая ситуация сложилась и в кинематографе 30-х. Один за другим выходят фильмы, повествующие о том, как враг вторгся на Советскую Родину, а мы-то ему и показали, где раки зимуют. Эти ленты в обязательном порядке демонстрировались в воинских частях — для поднятия духа бойцов: "Возможно, завтра" (1932; реж. Д.Дальский), "Родина зовет" (1936; реж. А.Мачерет, К.Крумн), "Глубокий рейд" (в основу этой ленты 1937 года положен, кстати, роман Н.Шпанова), "На границе" (1937; здесь уже литературным первоисточником послужил опус П.Павленко "На Востоке"), "Танкисты" (1939; реж. З.Драпкин, Р.Майман), неправдоподобно популярен в те годы был фильм "Эскадрилья N 5 (Война начинается)" (1939; реж. А.Роом), а главная агитка тех лет — "Если завтра война" (1938; реж. Е.Дзиган и др.), основанная на документальных кадрах, снятых во время маневров Красной Армии, удостоилась даже Сталинской премии II степени (1941). Фильм Я.Протазанова "Марионетки" (1934) тоже предупреждал о возможности агрессии со стороны капиталистов, однако, не в пример вышеперечисленным лентам, решен он был с изрядной долей юмора: магнаты капиталистического мира, напуганные ростом революционно настроенных масс, решают поставить во главе вымышленного государства Буфферии нового короля — послушную марионетку в их руках. На нового монарха принца До возлагается ответственная миссия — превратить Буфферию в плацдарм для предстоящего нападения на Советский Союз… В вымышленной стране разворачивается и действие фильма "Конвейер смерти" (1933; реж. И.Пырьев) — правители страны вынашивают планы мировой войны, но местные комсомольцы, понятное дело, не дают им этого сделать.
Хэппи-энд, одним словом. "Будь готов! Крепи оборону!"…
Действительность, как известно, оказалась совсем не похожей на ту, которую обещали сочинители.
Уже не раз говорилось о той плачевной роли, которую сыграли утешительные фантазии накануне войны. Особая "заслуга" в расхолаживании армии принадлежит печально известным романам Николая Шпанова "Первый удар" (1936) и кинодраматурга Петра Павленко "На Востоке" (1936).
Роман Шпанова, кстати, очень небесталанного писателя и фантаста-приключенца, только в течение одного года был издан… пять раз, а пухлый опус Павленко за 1937–1939 гг. издавался более 10 раз! Нынешним фантастам остается только завидовать!
Оба автора обещали стремительный разгром фашистского агрессора и неизбежную победу малой кровью на чужой территории.
"Облегченными до нелепости детскими проектами войны" назвал эти с позволения сказать творения Константин Симонов. А выдающийся авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев обвинял подобные произведения в расхолаживающем влиянии на боеготовность советской армии. В своей книге "Цель жизни" конструктор сообщает один показательный факт, связанный с публикацией романа Н.Шпанова: "Книгу выпустило Военное издательство Наркомата обороны, и при том не как-нибудь, а в учебной серии "Библиотека командира"! Книга была призвана популяризировать нашу военно-авиационную доктрину". Как говорится, комментарии излишни.
Про того же Шпанова поэт М.Дудин в свое время сочинил такую эпиграмму:
Писатель Николай Шпанов
Трофейных обожал штанов
И длинных сочинял романов
Для пополнения карманов.
Период 1930-х гг. стал тяжелым временем не только для страны, но и для всего отечественного искусства. А уж о фантастике и говорить не приходится. Ее просто вырезали на долгих три десятилетия из тела советской литературы. Подавляющее "НЕ-Е-ЕЛЬЗЯ!" грозовой тучей зависло над литературой дерзких мечтателей. Фантазию подменили антисанитарным суррогатом "оборонной" фантастики. Увы, всеобщее помешательство на оборонных проектах оказалось заразительным. В "игру" включались даже известные писатели, люди одаренные, но плотно застрявшие в плену идеологических установок. Они стали частью "серого легиона". По собственной ли воле, по принуждению — просто СТАЛИ, не протестуя. И вот уже на страницах "Комсомольской правды" появляется повесть о будущей воздушной войне С.В.Диковского "Подсудимые, встаньте!", а известный драматург, один из руководителей РАПП и ВОАПП В.М.Киршон выдает в угоду дня фантастическую пьеску "Большой день" (1936). Интересный детский писатель В.С.Курочкин публикует в "Знамени" (1937) даже целый цикл "оборонных" "шапкозакидательских" новелл ("На высоте 14", "Атака", "Бой продолжается" и др.).
Да что там говорить, если такая величина как А.Н.Толстой, вписавший свое имя в сокровищницу русской фантастики, вдруг в 1931 г. выдал пресную пьесу о будущей войне "Это будет", написанную в соавторстве с П.С.Сухотиным. Следы "оборонной эпохи" невооруженным взглядом видны повсюду, и в произведениях, снискавших читательскую любовь и дошедших до наших дней ("Тайна двух океанов" Г.Адамова, "Пылающий остров А.Казанцева, да и Беляева зацепило)…
…"Военно-утопический роман", "оборонная фантастика" остались в прошлом — как жанр. И слава богу. Перевернем эту нелегкую страницу все-таки блистательной истории российской литературной фантастики.
А в реальной жизни все как обычно — войны идут свои чередом (да не примут читатели сей оборот за верх цинизма!). Продолжаются они и на страницах фантастических романов: атомные, ядерные, межзвездные… Назвав очерк наудачу попавшейся фразой из "Дневников" А.П.Чехова, я робко намекнул не только (и не столько) на особое неравнодушие фантастов к теме войны… Тему фантастам задает ОБЪЕКТИВНАЯ реальность. А она неизменно оказывается страшнее самых страшных фантазий.
Только б не было войны…
ПРИМЕЧАНИЯ:
«1». Anatomy Of Wonder: A Critical Guide To Science Fiction. - N.Y.-London, 1981. - p.14.
«2». Подробнее тему войны в мировой НФ см.: Гаков Вл. Ультиматум. М., 1989. 347 с.
«3». Энгхольм А. Литературная война // Уральский следопыт. 1991. N 3. с. 53–55.
«4». Впервые о существовании этого очерка я узнал благодаря заметке хабаровского библиофила Виктора Бури "Утонуть по собственному сценарию" (Дальневост. ученый. 1993. 24 февр.).
О России — с "любовью"
И, в заключение, история, может, и не совсем в тему, но достаточно забавная и, определенно, поучительная.
1 мая 1960 года разведывательный самолет США U-2, совершая "незалитованный" полет над территорией Советского Союза, был сбит российскими службами ПВО. На свою беду как раз в эти тревожные праздничные дни "самый американский из фантастов" Роберт Хайнлайн совершал вместе с женой (которая, кстати, владеет русским языком и неплохо знает русскую культуру) туристическую поездку по городам и весям СССР. Все им сначала нравилось, особенно балет и русское радушие, но в Казахстане американскую чету вызвал "на ковер" алма-атинский представитель "Интуриста" (разумеется, сотрудник КГБ), известил семейную чету о коварстве американского правительства и провел "инструктаж". Очень это не понравилось Хайнлайну, и на пару с женой они громко стали обвинять сотрудника КГБ и советское правительство в тоталитаризме, сталинских репрессиях и прочих смертных грехах. Всю ночь фантастическая парочка прислушивалась к шагам за дверью гостиничного номера, но зловещий стук в дверь так и не раздался. Никаких репрессивных мер не последовало и в других городах, их никто не собирался насильно выдворять из страны. Это очень насторожило фантаста, и на родину он вернулся ярым антисоветчиком и с черной обидой на весь советский народ за их успехи в космосе.
Сразу по возвращении он поместил в журнале "American Mercury" путевые заметки под красноречивым названием "Pravda" Means "Truth" о своих злоключениях в стране Советов. И тут же сел писать свой самый антиамериканский роман "Чужак в чужой стране". Вот таким непоследовательным человеком был фантаст Хайнлайн.
