Книга: Новое тысячелетие
Назад: Все началось в Харькове…
Дальше: НОВЫЕ ЛЮДИ

ПОКОЙ НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ



Роман Афанасьев

АНИМАЦИЯ

Северная Америка. Штат Вашингтон. Нью-Вашингтон
Серебристая капля двухместного кара поднялась над крышей коттеджа и поплыла в сторону небоскребов Сити, видневшихся на горизонте. Бенджамен Самерсон посмотрел вслед служебной машине и довольно причмокнул. Впереди два выходных — чудесное время, когда можно забыть о должности главы департамента связи Нью-Вашингтона и предаться скромным радостям жизни. Загородный дом, зеленая лужайка, спокойствие, разлитое в прозрачном воздухе… Что еще нужно для счастья?
Дверь дома узнала прикосновение ладони хозяина и легко распахнулась. Самерсон, сорокалетний толстячок в дорогом синем костюме, выглядевший прекрасной иллюстрацией к слову «босс», вернулся с работы, чтобы провести уикэнд в загородном коттедже. Бен величественно вступил в прихожую.
— Дорогая, я дома! — возвестил он глубоким басом.
Славная традиция. Ее неустанно соблюдали многие поколения Самерсонов, начиная с позапрошлого века. Эти волшебные слова давали отмашку домашним — глава семейства вернулся, пора собирать на стол, зажигать свет, начинать суетиться…
Супруга не отозвалась. Самерсон тяжело вздохнул, жалея, что на дворе не позапрошлый век и начал раздеваться. Шкаф покорно принял в свое нутро и дорогие ботинки, и пухлый портфель, и сложенный пополам плащ. Обувшись в домашние тапочки, выданные шкафом, Бен поднялся на второй этаж по широкой лестнице с роскошными деревянными перилами. В этом году натуральное дерево снова вошло в моду.
Сворачивая в коридор, ведущий в правое крыло, Бен услышал шум голопроектора. Салли снова смотрела сериалы. Бен покачал головой, взглянул на часы и решил не отвлекать жену. Ему и самому пора в любимое кресло у экрана Три-Ви.
В спальне он скинул костюм, облачился в мохнатый домашний халат с лиловыми шелковыми отворотами и отправился в кабинет. Там Самерсон плеснул в стакан виски на два пальца, выбрал сигару и уселся в кресло, стоявшее посреди зала.
Не успел он прикурить великолепный «апман», как стена замерцала, почувствовав, что хозяин дома.
— Канал А-восемнадцать, — велел Бен, откидываясь на спинку кресла.
— Вечерний показ двести тридцать второй серии «Серебряных Шлемов», вторая часть текущего сезона, — объявила мерцающая стена грудным женским голосом. — Две минуты до начала.
— Включай, — милостиво разрешил Бен.
Это был его любимый рисованный сериал. Именно этот. Конечно, еще оставались «Большие Тигры» и «Почемучки», но «Шлемы» — другое дело. Этот сериал Бен смотрел уже лет пять и по-прежнему его любил. Самерсон вообще любил аниме. Конечно, только самое настоящее, японское. Китайские, корейские и даже русские поделки его не интересовали. Еще в детстве Бен приобщился к волшебному миру этой вершины искусства анимации. В десять лет он увидел один из первых Три-Ви сериалов и навсегда влюбился в изящество рисованных фигурок. Он забросил комиксы, эту вредную жвачку для мозгов, и, несмотря на возраст, понял, что должны смотреть по настоящему культурные и образованные люди.
Маленький Бен рос вместе с героями любимых сериалов. Они стали его лучшими друзьями, его соседями, наставниками и учителями. Повзрослев, он не оставил своего увлечения. Самерсон просматривал старые сериалы, следил за новинками, собирал коллекции на цифровых носителях. Более того, он стал членом нескольких фэн-клубов и часто встречался с единомышленниками. В самый большой клуб, где Бен состоял сейчас, входили его босс, мэр и еще несколько избранных лиц. Всех их объединяла тяга к прекрасному искусству — аниме.
Стена голопроектора налилась багрянцем, мигнула и выдала заглавные титры «Серебряных Шлемов». Бен с заметным удовольствием хлебнул из стакана виски и погрузился в хорошо знакомый мир широкоглазых красоток и громоздких боевых роботов.
Но через пару минут стакан выскользнул у него из рук. Сигара, выпав из разинутого рта, упала на пол и откатилась к ножке письменного стола. Бен даже не заметил этого, он не мог оторвать взгляд от экрана. На нем творилось такое, чему Самерсон не мог подобрать названия.
По экрану бежала строка, сообщавшая, что это последняя серия «Серебряных Шлемов» — не в сезоне, не в части, а вообще. Такого не могло быть. Не мог сериал закончиться просто так, одной серией, это было бы слишком жестоко. Мордашка только добилась благосклонности Исимы, Большие Боевые Роботы уничтожили Секретную Базу Темного Владыки, но сам Владыка, тайно симпатизирующий Мордашке, отступил в страну Черной Феи и примкнул к ее фаворитам. Темные Армады наступали на Базу и уничтожали все, что встречали на своем пути. Мир захлебнулся в крови, и это просто не могло быть концом!
С ужасом Бен взирал на исходящий призрачными огнями экран. Там происходило нечто невообразимое. Прочные союзы рушились, любовь оборачивалась изменой, дружба — предательством, жизнь — смертью. Умирало все. Умирал сериал, герои и сам Бен.
Все двадцать минут, отпущенные на демонстрацию, Самерсон просидел на кончике кресла, подавшись вперед, завороженный ужасным зрелищем. Его массивный, гладко выбритый подбородок чуть подрагивал, в такт частящему сердцу.
Последняя сцена вырвала из его груди стон. Мордашка и Исима, две девчушки, только вступавшие в большую жизнь и стоящие планы на будущее, сумевшие пронести любовь друг к другу через вихри войны, умирали. В рубке разбитого боевого робота царила невесомость. Крупные капли крови, похожие на лепестки роз, медленно вальсировали среди обломков, постепенно превращаясь в алую метель. Девушки, в боевой форме космофлота Земли, в этих очаровательных коротких юбочках и белых топиках, прощались друг с другом. Две хрупкие руки встретились среди обломков. Девочки обнялись на прощанье и поцеловались. Кровавые лепестки заполонили весь экран, скрывая Мордашку и Исиму от глаз Самерсона, но он успел рассмотреть, что умерли они одновременно. Их головы запрокинулись, руки обмякли, и они остались кружить в невесомости, как две пустые оболочки, из которых ушли жизнь и любовь.
Голопроектор полыхнул алым, словно экран залила кровь и страшное слово «конец» проступило на стене, подводя итог сериалу, героям, жизни…
Бен, ошеломленный и подавленный, замер в кресле. Потом поднялся и, шаркая как немощный старец, подошел к письменному столу. Он наступил на сигару, растер ее в пыль, но даже не заметил этого. Дрожащими руками открыл верхний ящик стола. Там, на зеленом сукне лежал револьвер. Smite and Wesson тридцать восьмого калибра, доставшийся Самерсону в наследство от деда — простого полицейского. Всего лишь семейная реликвия.
Бенджамен достал револьвер и приставил его ко лбу. Самерсона тошнило, по телу разлилась предательская слабость. Он чувствовал себя больным и уставшим. И все же, несмотря ни на что, твердо знал, что нужно делать. Палец дрогнул, взводя курок. Силы покидали Бена, но он знал — осталось немного.
Выстрела никто не услышал. Жена Самерсона, Салли, лежала в ванной со вскрытыми венами. Ее сериал, о двух влюбленных мальчиках, покончивших жизнь самоубийством из-за того, что их разлучили жестокие родители, закончился на полчаса раньше.
Южная Америка. Колумбия. Частное владение № 17\283
Вилла сияла праздничными огнями. Затерянная в последнем нетронутом уголке планеты, сейчас она казалась волшебным островком цивилизации в этом диком краю. Ее наполняли свет разноцветных прожекторов, музыка всех стилей и направлений, дым сигар и кальянов, возгласы гостей… Дон Сезаро, глава клана Анаконд, устроил праздничный прием в честь гостей из Японии.
На крыше, плоской и большой, как баскетбольная площадка, танцевали под зажигательные ритмы латино. Огромные динамики выдавали в ночной воздух мегаватты звука, заставляя дрожать крышу. Танцоры не уставали. Ночной воздух, пьянящие зелья, друзья и подруги просто не оставляли времени на отдых.
На нижних этажах велись неспешные беседы — за стаканами текилы, за чашками кофе, под кубинские сигары и первоклассный нокс. Здесь тоже царило веселье, но иное — деловое. Здесь пили за сотрудничество, за верность, за прибыль — за все кроме любви. Ей на деловых переговорах делать нечего.
И лишь в глухом подвале, в поземных апартаментах дона Сезаре, надежных, как бомбоубежище, было тихо и мрачно. В рабочем кабинете дона собрались члены его семьи — семеро донельзя серьезных братьев, одетых в одинаково роскошные черные костюмы. Они стояли неподвижно, сумрачно разглядывая тело, лежащее на полу. Полчаса назад дон Сезаре перерезал себе горло любимой «навахой» и отправился в мир иной, оставив после себя сильный клан, двенадцать отпрысков мужского пола и один неподписанный договор.
— Этого просто не может быть, — мрачно сказал один из братьев, выключая проектор, озарявший кабинет яркими огнями рекламы.
— Почему? — потрясенно спросил второй у мертвого босса. — Почему, Сезаре!
Дон не ответил. Он лежал на дубовом паркете в луже своей жаркой южной крови и, похоже, не собирался отвечать на вопросы.
— Потом разберемся, почему, — тихо сказал брат со свернутым на бок носом. — Хочу напомнить, что наши заокеанские коллеги ждут. Мы должны заключить сделку.
— Без дона это невозможно.
— Значит, нам следует выбрать нового дона. И как можно быстрее. Иначе не миновать проблем. Больших проблем.
— Новый дон выбирается на общем совете. Ты, Ринальдо, знаешь это не хуже меня. Мы соберем совет, но на это понадобиться время.
— Мы потеряем деньги. Мы потеряем лицо!
— Нет, мы будем следовать традициям! Или ты метишь на место Сезаре? Хочешь забрать себе власть прямо сейчас, над еще неостывшим трупом дона?
— Тише, тише! Уберите ножи. Здесь и так достаточно крови. Мы выберем нового дона. На общем совете, как положено. Подписание договора отложим. Я сам скажу об этом нашим гостям. Они расстроятся, но, думаю, поймут. Японцы чтят традиции. Как свои, так и чужие.
— Хорошо, Бальтазар. Надеюсь, они действительно поймут, что другого выхода у нас нет.
Центральная Европа. Лион. Юго-восточный округ
— Знаешь, что мне нравиться в старых добрых стоэтажках? — спросил патрульный Жак Муан у своего напарника, сажая полицейский кар на потрескавшийся от старости асфальтовый тротуар.
— Что?
— То, что они одинаковые. Когда выламываешь дверь, сразу ясно — налево сортир, направо холл. И кто где стоит можно определить заранее. И сразу начать стрелять.
— Эй, потише, приятель! Вызов всего лишь по поводу громкой музыки. Нам нужно только проверить квартиру и все.
— Ладно, Поль, не суетись. Я пошутил.
— Я не суечусь, — сказал Поль. — Мне эти клоповники не нравятся. Старье. И живут тут клерки да бумагомараки. Вечно у них полно проблем.
— И это хорошо, — отозвался Жак, глуша мотор. — Работа всегда есть. Ну что, пошли?
— Подожди.
Грузный Поль заворочался в кресле, пытаясь перетянуть на живот портупею с пистолетом. Слова о стрельбе нехорошо напомнили прошлый вызов, когда пришлось штурмом брать квартиру бухгалтера, вооруженного до зубов. В этот момент по крыше машины мягко стукнуло, и по лобовому стеклу, прямо на капот, скатился небольшой желтый сверток.
— Что за… — начал Поль.
Жак распахнул дверь и выскочил на улицу. Желтый сверток мирно лежал на сине-белом капоте. Это оказалась плюшевая игрушка с черными острыми ушками и выпученными пуговичными глазками.
— Покемон! — удивился Жак. — Откуда он тут взялся?
Поль, не говоря ни слова, выбрался из машины, забрал покемона с капота и внимательно осмотрел его. Это была не бомба, не глушилка. Просто игрушка. Ничего странного Поль в ней не нашел.
— Ничего не понимаю, — признался он и положил игрушку обратно на капот.
Сверху раздался странный звук, и патрульные разом подняли головы. Они еще успели заметить парящий силуэт, напоминавший крест, но и только. Ни вскрикнуть, ни отскочить они не успели.
От удара крыша патрульного кара вмялась в салон до самых сидений. Во все стороны брызнули осколки стекол, по улице прокатился грохот удара. Взвыла сирена кара и тут же затихла, испустив угасающий похоронный стон.
Поль опомнился первым. Он отшатнулся назад, выхватил из кобуры пистолет… и застыл на месте, не зная, куда его девать. Пистолет тут был не нужен. Прямо перед патрульным, на разбитой машине, лежал человек в черном костюме. Голова, свернутая набок, сплющена, содержимое черепа расплескалось по капоту. Белоснежный воротничок дорогой сорочки медленно багровел. Сломанные руки торчали из-под тела, согнутые в десятке мест — человек напоминал раздавленного таракана.
— Что это? — хрипло спросил Жак, поднимая ладонь к лицу.
— Труп, — отозвался Поль, пытаясь дрожащими руками вернуть пистолет в кобуру. — Самоубийца. Прыгнул из окна.
Жак запрокинул голову, взглянул вверх, но увидел только серое небо и стену стоэтажки, уходящую в мутные облака городского смога, ровную, как взлетная полоса аэропорта. У него закружилась голова, и задрожали ноги. Патрульный метнулся к мусорному баку, бросил пистолет и, судорожно вцепившись пальцами в пластиковые края, опустошил желудок.
— Знаешь, Жак, — тихо сказал Поль, — кажется, надо вызвать детективов.
Напарник не ответил. Он только кивнул и снова сблевал.
Орбита Луны. Тягач «Малыш». Порт приписки — орбитальный перерабатывающий завод «Луна-04». Номер единого реестра 2332-RU
— Ну, вот мы и дома, — тихо сказал Ефимов, глядя на экран. Там, на темном фоне пространства, проступал круглощекий лик Луны, изъязвленный темными пятнами кратеров. Камеры немножко приукрашали действительность, отфильтровывая отраженный свет Солнца, но в целом передавали картинку верно.
Александр, инженер-пилот, с завистью посмотрел на капитана. За время месячного путешествия из пояса астероидов, бородка Павла Павловича превратилась в солидную окладистую бороду оттенка красной меди. Подбородок самого Сани украшала только жидкая поросль длинных прозрачных волосинок, и он отчаянно завидовал капитану. Астролетчики приходят из рейсов бородатыми, солидными — сразу видно, что пилот дальних линий. А тут даже с девчонками не познакомишься. На первый взгляд не пилот, а художник-неудачник. Впрочем, Павел Павлович был постарше инженер-пилота лет на десять, и Александр не терял надежды, что когда-нибудь и он обзаведется таким шикарным мужским украшением.
— Саня, — позвал капитан. — Запроси данные на курс стыковки. Мы уже в зоне связи.
— Сей минут, Пал Палыч, — отозвался пилот и положил руки на клавиатуру пульта. — Считайте, уже сделано.
Капитан сладко потянулся и откинулся на массивную спинку пилотного кресла. Рейс почти закончен, теперь можно расслабиться. Космический тягач «Малыш» вышел на финишную прямую и двигался к заводу переработки руды, болтавшемуся на орбите Луны. За кораблем, напоминавшим огромную тупоголовую пулю, тянулась вереница контейнеров, забитых под завязку рудой с астероидов. При взгляде со стороны, казалось, что это не грузовой состав, а металлическая гусеница, вздумавшая прогуляться по космосу.
— Знаешь, Саня, — сказал Ефимов, — это самый радостный момент в рейсе. Ты подлетаешь к заводу, долгий путь позади. Ты посмотри, какие звезды. С Земли такой картины не увидишь, даже в телескоп.
— Да ну, — буркнул пилот. — Целый месяц на них смотрим. Надоело.
— Если бы не ускоритель Хейнца, ты бы смотрел на них несколько лет. И скажи спасибо, что компания разорилась на искусственную гравитацию.
Корабль ощутимо дрогнул, меняя курс. Навигационный компьютер получил от станции данные на стыковку и скорректировал курс, выводя тягач на нужную орбиту. До стыковки оставалось совсем немного — по космическим меркам, — всего несколько часов.
— Все равно долго, — сказал Саня. — Лучше бы робота поставили. Даже простой автопилот справился бы. Простая программа…
— Всего не запрограммируешь. Сам же в рейсе платы менял у автоштурмана. Думаешь, он без тебя справился бы?
— Ну…
— Вот тебе и ну. И потом, разве ты хочешь остаться без работы? Как только роботы заменят пилотов, ты, Саня, пойдешь в ремонтники внешних обшивок станций. Потому что жить не сможешь без космоса, а пилоты будут не нужны.
— Пал Палыч…
— И не возражай. Я сам об этом когда-то думал. Я бы на Земле работать не смог. Не по мне это, Саня.
— Палыч!
— Э! — Капитан удивленно глянул на пилота и увидел, что тот пристально изучает данные на экране. Ефимов тронул рукой бороду и досчитал про себя до десяти: «Конец рейса. Осталось немного… Неужели?»
— Павел Павлович, — серьезно сказал Саня, не отрываясь от монитора. — Что-то долго мы курс меняем. Слишком большая коррекция.
Капитан вывел на свой экран данные корректировки курса и тяжело вздохнул. Действительно, от обычного курса захода на стыковку они уже отклонились.
— Пилот, координаты подхода к точке связи?
— Совпадают с заданными.
— Прием данных от станции?
— Получен, обработан, выполняется программа автонаведения.
— Расчет систем?
— Норма.
— Тогда какого хрена?
Пилот оглянулся на Ефимова и удивленно моргнул. Саня был растерян и немного напуган, словно увидел тостер с тигриным оскалом.
— Бред какой-то, — тихо сказал он. — Может, они орбиту поменяли?
— Завод? Не смеши меня. Нет, ты только посмотри на расчет курса! Нас несет черт знает куда. Это слишком высокая орбита, тут даже спутников связи нет.
— Но все, вроде, в порядке.
— Пилот! Проверить целостность данных поступивших со станции.
— Автоштурман их еще обрабатывает.
— Гаси его!
— Пал Палыч! Он же потом может и не заведется. Аварийно прерывать процесс обработки это…
— Гаси его на хрен, я сказал. Саня, ты что, в чистый космос захотел? У нас горючего хватит только до станции дотянуть, плюс маневр стыковки. Уже идет перерасход.
— Это приказ?
Капитан сжал зубы, выпрямил спину и громко, специально для бортовых самописцев, произнес:
— Пилот Новиков, приказываю отменить обработку данных корректировки курса, полученных от завода. Причина — вероятная ошибка в данных. Двигатели — стоп.
— Есть стоп, — растеряно отозвался Александр и защелкал кнопками. — Процесс обработки остановлен. Автоштурман — стоп. Автопилот — стоп. Двигатели — стоп. Торможение включать?
— Нет. Без ускорения далеко не улетим, а топливо надо экономить. Ты давай, давай, работай. Проверь входящие пакеты. Кодирование, верификацию, контрольную сумму, — что там еще? Не спи, пилот!
Саня сгорбился над клавиатурой, прикусил нижнюю губу и стал похож на обиженного ребенка. Его длинные худые плацы летали над кнопками, как будто инженер-пилот играл на рояле сложную пьесу. Но он не играл. Он искал ошибку. Маленькую ошибку, грозившую обернуться крупными неприятностями.
Капитан вывел на экран расчет вероятного курса. Тот курс, что они получили от станции, вел в черную пустоту за Луной. Такого просто быть не могло, и все же… Ефимову вдруг вспомнилось, что прошло уже года два с той поры, когда он пользовался ручным управлением. В горле стало сухо, и захотелось глотнуть ледяного чая. «Ручное управление… Какого черта? Корабль — это не кар, на нем не развернешься и не полетишь домой. Это скорее камень, пущенный из пращи и только чуть меняющий курс в полете. На ручнике можно только пристыковаться к заводу, но вести корабль… Как? По компасу?»
— Саня! Ну, что там?
— С пакетами порядок. Все чисто. Просто сами координаты не верны. Это бред какой-то! Так не бывает. Там же сплошная автоматика, цифры все время проверяются, курс непрерывно вычисляется и корректируется.
Капитан глубоко вздохнул, досчитал до десяти и только потом протянул руку и осторожно, даже нежно, коснулся плеча пилота.
— Саня, послушай эфир. Мы же в зоне связи? У тебя наверняка уже почта качается. Пробегись по каналам Единой Сети, посмотри, что там происходит. Может, достучишься до знакомых, ведь у вас там клуб по интересам, да?
— Уже, — процедил пилот. — Пытаюсь. Дикие помехи, никак не могу пробиться на общие каналы. Околоземные сети забиты. Такое впечатление, что они перегружены. Кто-то гонит по ним безумное количество информации. Да еще эти помехи… Причем источник здесь, недалеко. Прямо по курсу.
— По курсу, — задумчиво повторил капитан. — Ой, как мне это не нравится…
— Есть! — крикнул Саня. — Пробился! Поймал новостной канал, спасибо ребятам.
— Ну, что там? Чего молчишь?
— Павел Павлович, — отозвался пилот, отрываясь от экрана. — Вам лучше самому посмотреть.
Капитан встал с кресла, перегнулся через плечо пилота и впился взглядом в экран.
Орбита Луны. Станция «Кокоро». Владелец неизвестен. Номер реестра космофлота неизвестен
В рубке управления станцией горела лишь одна лампа — над простым офисным столом из черного пластика. Он стоял в центре зала, но на нем не было ничего, кроме белого листа бумаги, канцелярского ножа и россыпи скрепок. Необходимый минимум для ритуала работы, вот и все. Свет лампы освещал только стол, и казалось, что он левитирует в абсолютной пустоте космоса. И лишь робкие огоньки на стенах говорили о том, что станция работает.
За столом сидел Кадзуми — худой как щепка японец с аккуратно уложенными волосами, черными как крыло ворона, и чисто выбритыми щеками. Традиционный черный костюм, белая рубашка и черный галстук выглядели идеально, словно только что доставлены от модельера. Так нужно, ведь Кадзуми работал, и форменная одежда настраивала его на деловой лад. Чистый лист бумаги, ожидающий традиционно рукописного отчета об успешном завершении работ, удобно устроился между руками.
Японец сидел спокойно. Держа спину ровно, как на званном приеме, он смотрел на белый лист и не моргал. Оставался полностью неподвижным, как каменное изваяние. Казалось даже — не дышал. Вокруг него разливалась абсолютная тьма, и можно было подумать, что во всем мире больше нет ничего, кроме этого стола и человека, сидящего за ним. Так нужно. Кадзуми чувствовал себя центром мира. Он знал, что есть только его готовое ко всему сознание, чистое и пустое, как лист лежащий перед ним. А дальше — темнота. Темнота до самых стен станции и дальше. Темнота, пустота, тишина…
— Доклад!
Тонкий девичий голос пришел из пустоты, заставив дрогнуть брови Кадзуми. Его губы приоткрылись — чуть-чуть, не больше чем необходимо, чтобы произнести:
— Миноку. Доложить.
С потолка ударил луч зеленого света и застыл перед столом, как прозрачная колонна. В зеленом сиянии появилась хрупкая фигурка.
Это оказалась мультяшка, рисунок. Девочка с огромными синими глазами, одетая в темно-синий пиджачок и очень короткую плиссированную юбку. На ногах у нее красовались белоснежные гольфы, причем правый чуть сполз, превратившись в гармошку.
Симпатичное личико, нарисованное в лучших традициях аниме, украшали огромные круглые очки в тонкой оправе. На них игриво спадала темно-каштановая челка. Острый аккуратный носик делал лицо похожим на мордочку лисицы. К груди она прижимала большую кожаную папку. Заметив, что Кадзуми кивнул, девочка распахнула папку и звонким голоском начала читать:
— Поражение Северной Америки — пятьдесят процентов от запланированного. Западной Европы — семьдесят процентов. Латинской Америки — тридцать процентов. Восточная Европа, Китай — пятнадцать процентов. Африка — два процента. Объекты приземелья, ближний космос — двадцать процентов.
— Фильтрующие системы? — резко бросил Кадзуми.
— Системами безопасности отфильтровано десять процентов нашего трафика. Задействовано девяносто дополнительных нелегальных каналов Единой Сети для продолжения трансляции.
— Прогноз потерь трафика?
— До пятнадцати процентов на данный момент. Системы безопасности Америк и Евразии уже не справляются с фильтрацией наших информационных потоков, но их системы управления еще продолжают функционировать. С ростом процента поражения, процент защиты будет падать.
— Прогноз итогового поражения?
— Восемьдесят процентов от запланированного.
— Почему так мало, — Кадзуми сдвинул брови. — Причина сбоя?
— Минимальное поражение арабского региона.
— Это входило в первоначальный прогноз. Что еще?
— Славянская Федерация и Россия пока плохо поддаются воздействию трансляции. Индивидуумы заглушают импульсы суицида большими дозами алкоголя.
— Варвары, — процедил Кадзуми. — Почему это не учтено в прогнозе?
— Страница двести шестнадцатая, второй график. Рассчитано, что по мере увеличения воздействия, доза алкоголя будет расти и в результате приведет к летальному исходу.
Папка в руках девочки замерцала и превратилась в экран. По нему столбцами поползи светящиеся зеленые иероглифы и волнистые линии графиков. Кадзуми выхватил взглядом из сияющей мешанины необходимую информацию и моргнул. Папка захлопнулась.
— Хорошо. Продолжай работу, — выдохнул японец и прикрыл глаза.
Колонна из зеленого света дрогнула и беззвучно растаяла вместе с мультяшкой. Темнота хлынула к столу, разбилась о свет лампы и расползлась по углам рубки. Вновь во всем мире остался только простой стол, чистый лист бумаги и черный форменный костюм. Кадзуми сидел с закрытыми глазами и не думал ни о чем. Его сознание вновь стало пустым и ровным, как поверхность пруда, в котором отражается Луна. Он работал. Он был готов ко всему.
Орбита Луны. Тягач «Малыш». Порт приписки — орбитальный перерабатывающий завод «Луна-04». Номер единого реестра 2332-RU
Читая бегущие по экрану строки, Пал Палыч чувствовал, как на корне языка проступает горечь. Кольнуло в правом боку — то ли печень, то ли желчный…
Он отказывался верить тому, что читал, но и не верить было нельзя. Вместо того, чтобы громогласно трубить и обличать, зарабатывая рейтинг, новостная лента откровенно истерила и всхлипывала. И поэтому приходилось ей верить, хотя очень не хотелось. Мир обезумел: все страны и континенты захлестнула волна суицида. Люди стрелялись, топились, вешались, бросались с небоскребов, вскрывали вены, принимали смертельные дозы лекарств и наркотиков. Работа большинства предприятий и органов власти была парализована. Тревожные службы не справлялись с экстренными ситуациями, да и сами несли потери от загадочной эпидемии. Полиция и спецслужбы подняли тревогу, но поделать ничего не могли, они оказались не готовы к внезапной вспышке массовых самоубийств. Всемирная Единая Сеть работала с перебоями — многие сегменты отключались сами по себе, другие закрывались, не справляясь с потоком обращений. Остатки порталов пытались наладить связь со всеми, кто не поддался эпидемии, но это удавалось плохо. Мир ударился в панику, и общество, казавшееся до недавнего времени единым, разлетелось на миллионы независимых кусков.
Александру повезло. Он вышел на русский новостной сервер одной из нелегальных подсетей, где в основном собирались любители литературы и истории. Как оказалось, эта группа пользователей была менее всего подвержена новой «заразе». Информация обновлялась каждую секунду, любители-доброхоты «прочесывали» сеть и реал, обзванивали знакомых во всем мире и спешили поделиться информацией с теми, кто еще мог здраво мыслить.
В тот момент, когда Ефимов дочитал блок о волне самоубийств среди полицейских, появилась новая заметка — пылающая алыми буквами. Оказалось, что спецслужбам все-таки удалось установить причину вспышки суицида. Ею оказались обычные рисованные мультики-аниме, имевшие бешеный успех у аудитории всех возрастов. Бесконечные сериалы, наконец, подошли к финалу. К трагичному финалу, у всех без исключения. Зрители, прочно подсевшие на «иглу» сериалов, среагировали сразу. Фанаты стали первыми. Те, кто с детства сроднился с любимыми героями, не смогли пережить их гибель и уходили в небытие вслед за кумирами. Но этого было мало, ведь откровенных бездумных фанатов не так много. Оказалось, что трансляции сериалов сопровождались загадочным сигналом и набором рисованных символов, не заметных при обычном просмотре. Они воздействовали на психику смотрящего, погружали в глубокую депрессию и заставляли человека искать забвения. Вечного забвения. Это и обеспечивало «масштабность» поражения. Изнеженная психика жителей суперполисов не выдержала давления и рассыпалась как потревоженный карточный домик.
Сориентировавшиеся спецслужбы начали действовать. Первым делом, ведущие страны наложили запрет на трансляцию сериалов, но большого успеха это не принесло, поскольку было достаточно независимых медиа-компаний, и крупных и мелких, не подчиняющихся единому центру.
В странах с жесткой диктатурой передачи глушили, но фанаты ловили сигналы приходящие из других стран. Глупые подростки, исповедующие принцип «информация должна быть свободной», ломали сервера и обходили защиту, распространяли доступ к сладкому «запретному плоду» через подпольные сети. Они сеяли смерть среди любопытных и умирали сами.
Попытки установить источник атаки пока не увенчались успехом. Создатели сериалов, производящихся по лицензии в десятке стран, клялись, что не причастны к кризису. Их передатчиками кто-то воспользовался и подменил обычные трансляции на смертоносные передачи. Источники вещания спешно отключались, но их было слишком много, в том числе и нелегальных, транслирующих информацию через Единую Сеть. Взломанные неизвестными хакерами программы серверов не реагировали на команды сотрудников компаний и продолжали трансляции пока их не отключали вручную.
Цивилизация, прочно увязшая в сети массмедиа, пожинала плоды информационной атаки. Она оказалась неожиданной и потому действенной. Люди продолжали умирать один за другим, и это, как падение костяшек домино, постепенно затрагивало все сферы жизни. Нарушалось движение транспорта. Отказывала связь. Рынок ценных бумаг был на грани обвала, и финансовый кризис уже брал за горло крупнейшие компании мира. В крупных городах начались беспорядки — преступники не замедлили воспользоваться ситуацией.
— Перерабатывающий завод перешел на ручное управление, — сказал капитан, отрываясь от экрана. — Я помню, нечто похожее было два года назад, из-за пожара. Наверно, у них тоже что-то случилось, и автоматика вырубилась.
— Завод перешел? — переспросил Саня.
— Я говорю, что данные для стыковки набирались вручную. Оператор ошибся.
— И как удалось выкрутиться в тот раз?
— Связался со станцией по голосовому каналу и устроил разнос. Прислали новые данные, пилот перезапустил обработку, и все наладилось.
— Эх, — сказал Саня. — Сейчас связи нет. Сплошные помехи, нам не пробиться. Такое впечатление, что рядом с нами вещательная станция Голливуда — не меньше.
Капитан задумчиво почесал бороду и тихо сказал:
— Станция, говоришь? Вещательная?
— Пал Палыч!
— Сигнал отследишь?
— Момент!
Пилот убрал с экрана новостной блок и углубился в путаницу графиков и цифр.
— Если это то, что я думаю, — пробормотал капитан. — То все становиться еще хуже…
— Есть! Сигнал идет к Земле. Дальше распадается и исчезает. Видимо расходится по сети незарегистрированных спутников. Они распределяют мощность трансляции между собой, и на Землю идут передачи не отличающиеся от обычных. С поверхности их не засечь, они теряются среди тысяч похожих.
— А источник?
— Прямо перед нами. Нас на него несет. Визуальный контакт при постоянной скорости — через десять минут.
— Вот это повезло, так повезло, — капитан вздохнул. — Думаешь…
— Оно и есть, Пал Палыч! Зуб даю!
— На черта мне твой зуб. Заглушить сигнал можешь?
— С этим барахлом? Да это как с вилкой на кита! Не те у нас мощности, капитан.
— Плохо, Саня. Давай, связывайся со своими любителями бумажек, путь распространяют информацию дальше. А мы пока подойдем поближе, посмотрим, что это за кит.
Пилот послушно захрустел клавишами. Пал Палыч вернулся в свое кресло и уставился на экран, по-прежнему показывающий Луну. Прищурился, куснул отросший ус и спросил:
— Саня, а как подберемся поближе, ты сможешь к этой штуке подключится?
— Не знаю, — отозвался пилот. — Если там стандартные сети, то наверно смогу.
— А взломать? Сань, ты подумай, они же не ожидают такого. Это нас на них дуриком выбросило, такого не просчитаешь. Сможешь войти в их систему и выключить ее?
— Вряд ли, Пал Палыч. Я не хакер.
— А если тебе друзья помогут — ну, проконсультируют? Сань, я же знаю, ты с собой таскаешь кучу нелицензионных архивов — и видео и аудио. Ты же их взял не из заводской библиотеки, друзья, наверно, помогли. Пусть они тебе пришлют какую-нибудь программу, специальную. Ледобур или как они там называются? На это канала «Малыша» хватит.
— Можно попробовать, капитан. Только, наверное, отключить — не получиться. Попытаюсь заменить исходящую информацию — подложить другое видео. Я, помниться, в детстве проделывал такое на уроках, в школе…
— Удачно! А говоришь, что не хакер. Давай, Саня, давай, тряси дружков. Эти умники со станции подменили сигналы вещательных компаний, и мы проделаем с ними то же самое.
— А чем подменять-то будем? У нас на борту из видео — только инструкция по пользованию сортиром в условиях невесомости. Вещь толковая, только очень короткая.
Капитан повернулся к Сане и довольно улыбнулся.
— А вот твоим нелегальным архивом и подменим, — сказал он. — Ничего, если дело выгорит, отмажем тебя от полиции.
Пилот тяжело вздохнул и жалобно протянул:
— А может, не надо, Пал Палыч?
— Что там у тебя? Порнушка, что ли?
— Мультики.
— Что?
— Мультики. Пал Палыч, не волнуйтесь! Наши русские. Старые. Моя коллекция.
Капитан медленно выдохнул и покачал головой.
— А знаешь, — тихо сказал он. — Так даже лучше будет. Может, народ и не поймет, что к чему. Будет им «релакс», как сейчас говорят.
— Попробую, — сказал Саня и повернулся ос экрану. — Может, и получиться.
Капитан кивнул и глянул на экран.
— Ну, — сказал он, отключая автопилот, — поехали.
Орбита Луны. Станция «Кокоро». Владелец неизвестен. Номер реестра космофлота неизвестен
Когда Миноку доложила о поступившем вызове, Кадзуми удивился, но все же решил ответить. На этот раз колона света, появившаяся перед столом, была желтой. В ее центре колыхалось мутное пятно, и Кадзуми недовольно нахмурился. Будто отзываясь на это движение, пятно превратилось в человеческую фигуру, затянутую в черное трико. Человек. Лицо породистое, словно скопированное с портрета одного из древних императоров. Ровный нос, правильные черты. Слишком правильные для настоящего лица.
— Кадзуми-сан! — низкий голос, искаженный голосовым синтезатором, разбил тишину. — Приветствую.
— Зеро, — японец чуть наклонил голову.
— Как идут дела?
— Договор выполняется. Отчет… — Кадзуми провел рукой по столешнице, активировав управление, — отправлен на известный вам адрес. Все идет по плану.
— Это мы заметили, — нарисованное лицо дрогнуло. — Тут… Неспокойно. Проблем нет?
Кадзуми чуть сдвинул брови: «Гайдзины! Сколько лишних эмоций. Никогда им не познать совершенства».
— Все в порядке, — произнес он вслух. — Все инструкции неукоснительно выполняются.
— Это хорошо. Сколько осталось?
— Двадцать часов. После этого, системы защиты, там, где они остались, подавят сигнал. А в обработанных зонах вещание прекратиться из-за нехватки персонала.
— Все должно пройти гладко, слышите, Кадзуми, гладко. В этом случае, мы вас не забудем.
Японец не ответил. Это он слышал тысячу раз. Соглашения заключены, обязательства исполняются, и лишнего подтверждения не требуется. Но Зеро нервничает, это заметно. Даже на нарисованном лице проступает беспокойство…
— Когда закончится атака, начнется обновление мира. К власти во всех странах придут новые люди. Придем мы.
И тогда… О! Новый мир не забудет вас, Кадзуми. Наша благодарность не будет иметь пределов.
Японец молчал. И эти слова он слышал много раз, но этикет должен соблюдаться. Пусть собеседник выговорится, если это ему нужно.
— Мы станем новыми властителями мира! Старое дерьмо канет в прошлое. И на обломках жалких мирков мы построим новую империю!
«Эмоции. Сколько эмоций. — Кадзуми вежливо улыбнулся собеседнику, мысленно пожелав тому неспокойного сна. — Пусть гайдзины думают, что все будет так, как они захотят. Пусть они думают, что будут новыми хозяевами, пусть. Но яшма… Разбитая яшма вновь станет целой. Сакура расцветет на всех континентах, во всех странах! Лепестки хризантемы усыпят весь мир».
Только по этой причине Кадзуми пошел на авантюру. И только поэтому сейчас он улыбался отчаянно трусившему представителю Синдиката.
Колона света моргнула, и ее верхний край окрасился зеленым. Брови японца вздрогнули. Миноку. У электронного секретаря срочное сообщение. Причем достаточно срочное, чтобы оторвать хозяина от беседы.
— Зеро-сан, — сказал Кадзуми, перебив очередную хвастливую тираду. — Мне нужно работать, Зеро-сан.
— Да, конечно, — легко согласился Зеро. — Работайте. Пока мы довольны вашей работой. И технология и оборудование безупречны. Думаю, мы не зря обратились к вам. Рекомендации…
— До свиданья, Зеро-сан, — вежливо сказал Кадзуми и решительно провел ладонью по столу.
Силуэт собеседника пропал. Желтый свет сменился изумрудным, и в центре колонны появилась Миноку. На этот раз нарисованная девочка выглядела встревоженной. В руках она сжимала длинную палочку, украшенную большой желтой звездой.
— Кадзуми-сан, к нам приближается объект. Идентифицирован как космический корабль класса Б. Проведен удаленный опрос систем корабля. Опознание: космический тягач, номер 2332-RU бортовое имя «Малыш», принадлежит компании «Магеллан», станция приписки — Орбитальный перерабатывающий завод «Луна-04».
— Русские! — Кадзуми удивленно вскинул брови. — Что они тут делают?
— Видимо, в связи с неполадками систем навигации, избрали ошибочный курс. Вероятность события ноль целых пять десятых процента. Это случайность.
— Случайностей не бывает! — рявкнул Кадзуми сжимая кулаки. — Активировать второй защитный контур!
— Исполнено.
— Управление боевыми системами — на пульт ручного управления.
— Исполнено.
Палец Кадзуми выписал на черной полировке стола сложный иероглиф. Из столешницы поднялся широкий экран, полировка встопорщилась рядами тускло блестящих клавиш. Стол превращался в пульт управления.
— Выполнять текущие процессы, — приказал японец. — Повысить приоритет задач безопасности станции на два пункта.
— Исполнено. Кадзуми-сан…
— Что? — Японец поднял голову и удивленно посмотрел на секретаря. Искусственный интеллект выглядел встревоженным, что ранее казалось совершенно невозможным.
— Мои внутренние системы… — пролепетала нарисованная девочка. — По ним движется нечто странное. Большая колючая мышь…
— Это хакер, — процедил Кадзуми. — Повысить приоритет безопасности систем управления станции на пять пунктов. Объект вторжения выследить и уничтожить. Осуществить ответную атаку.
— Исполняю, — прошептала Миноку, и луч света погас.
Кадзуми сжал кулаки, чувствуя, как меж лопаток пробежал холодок. Эмоции! Он заразился ими от работодателей. Так не должно быть. Это — непрофессионально.
— Случайностей не бывает, — сказал Кадзуми, стараясь сохранять спокойствие. Его тонкие пальцы коснулись черных клавиш. — Я готов.
Орбита Луны. Тягач «Малыш». Порт приписки: орбитальный перерабатывающий завод «Луна-04». Номер единого реестра 2332-RU
— Красота, — сказал Ефимов, когда внешние камеры дали полное увеличение.
На темном фоне красовалась станция, транслирующая смертоносный сигнал. Она была похожа на папиросную коробку с закругленными углами. Белая, тонкая, изящная — экспонат для выставки, а не космическая станция.
В уголке экрана тревожно мигала красная строка, компьютер тягача не смог идентифицировать объект. Ничего удивительного, такой станции не числилось в едином реестре космофлота.
— Саня, ты посмотри, какая красавица. Даже не вериться, что сигнал идет от нее.
Пилот не ответил. Он с головой ушел в сражение с системами безопасности чужой станции. Приемники, встроенные в шлюз, работали, как и положено регламентом — для обеспечения беспроводной связи со стыкующимся кораблем. Это парадный вход, всегда открытый, на любой станции. А там, где он есть, всегда найдется и черный. И Александру удалось его нащупать, а потом и вскрыть. С помощью друзей с Земли, дававших дельные советы и присылавших маленькие, но жутко агрессивные программы, Новиков пытался обмануть систему безопасности и добраться до систем контроля станцией, Пока это ему не удавалось, и пилот даже не слышал, что к нему обращается командир.
Павел Павлович, не дождавшись ответа, включил тягу стыковочных двигателей на малую мощность. И тут же выключил. «Малыш» чуть дернулся и плавно пошел к станции. Тихо-тихо, как кошка, крадущаяся к мышиной норке. Ближе. Еще ближе…
— Сань! — позвал капитан и облизал пересохшие губы. — Ну, что там у тебя? Саня!
— Момент, — глухо отозвался пилот. — Крепкая зараза. Заметили нас, Пал Палыч. Как бы чего не вышло.
— Еще бы не заметить. Мы, считай, к ним на нос забрались. До станции рукой подать. Еще один импульс ускорения и я в нее врежусь.
— Есть. Обманул заразу! Закачиваю архив, еще пару минут и пойдет наш сигнал.
— Давай быстрей. Не нравится мне эта коробочка. Так и кажется, что из нее чертик выскочит. Закачаешь архив, и меняем курс. Уходим на полной тяге, пока горючего хватит.
— Сейчас, погоди минутку! У нас канал дохлый, так просто архив не скинуть. О, черт! И тут засекли!
Капитан не обратил внимания на досадливый возглас пилота. Он вцепился пальцами в черный пластик панели и подался к экрану.
— Что за… — потрясенно прошептал он.
Белая коробочка станции вздрогнула. Из центра выдвинулся белый куб, края стали опускаться, расходиться в стороны, и тут же гладкая белая поверхность вскипела. Казалось, каждый кусочек станции зажил своей жизнью. Части корпуса суетились как потревоженные муравьи, менялись местами, вытягивались, укорачивались… Станция трансформировалась. Большой белый куб, напоминавший голову, оказался наверху. Потом показались плечи, левый борт сложился в длинную руку…
— Мать твою, — выдохнул Саня, оторвавшись от монитора. — Палыч, это же робот! Боевой японский робот, как в кино!
Капитан вздрогнул и очнулся от наваждения. Выругался и схватился за штурвал ручного управления, намереваясь увести «Малыша» подальше от взбесившей станции, но тут же экраны взорвались красными вспышками, завопила сирена. Компьютер тягача засек активацию оружия и предупреждал, что попал в прицел радаров наведения.
— Палыч, мать, уходим, Палыч!
— Поздно, Саня, — отозвался капитан, отпуская штурвал. — У этой курвы три пакета самонаводящихся ракет. Вот зараза. Кажется… Все.
— Палыч! Миленький! Ну давай, выводи! Ты же капитан! Ты обязан!
— Держись, Саня, — выдохнул Ефимов и схватился за штурвал. — Еще поживем!
Надсадно выла сирена, экран пестрел кровавыми сообщениями о том, что боеголовки активированы. Тягач кричал, надрывался из последних сил, пытаясь предупредить пилотов о смертельной угрозе.
— Ну, поехали, что ли, — сказал Ефимов и дал полную тягу.
— Палыч! — завопил Саня, увидевший, что капитан держит курс прямо в центр станции.
— Задние огонь, — бормотал капитан, — носовые товсь!
— Псих! Ты что делаешь! Уводи корабль! Палыч, твою мать!
«Малыш» мчался к станции. До нее было действительно недалеко, и сейчас железная стрела состава неслась прямо в грудь белому роботу, поднимавшему руки. Вой сирены сменил тревожный звук зуммера, предупреждавшего о неминуемом столкновении, но капитан не обращал на него никакого внимания. До старта ракет оставалось всего несколько секунд, и времени на маневр не хватало.
— Держись, Саня! — крикнул капитан, врубил на полную мощность тормозные дюзы на носу тягача и дернул штурвал на себя. «Малыш», получив ощутимый толчок в нос, споткнулся, вильнул вниз и кувыркнулся.
Со стороны казалось, что железная стрела согнулась в дугу. Сам тягач ушел вниз, а хвост из контейнеров пошел вперед, выгибая железную гусеницу кольцом… Тягач, извернувшись, ударил робота хвостом, и состав рассыпался на части.
Пять двухсотметровых болванок, заполненных под завязку рудой, хлестнули по роботу, как стальной хлыст. Во все стороны брызнули белоснежные куски обшивки, шрапнелью разлетелась руда из лопнувшего контейнера. Робот, получив мощный удар, покачнулся и стал разваливаться на куски. Отломилась и ушла в сторону рука с ракетами, «голова» сдвинулась, обнажая внутренности станции…
Один из контейнеров пробил «туловище» робота и засел в белом боку, как стрела. Из пробоин во все стороны били фонтаны рабочих газов, вода разлеталась кристалликами льда. Место столкновения затянуло облаком мелких обломков, кружащихся в безумном танце.
Сам «Малыш», сделав полный оборот, нырнул в это облако и завяз в мешанине разлетевшихся кусков руды.
Орбита Луны. Станция «Кокоро». Владелец неизвестен. Номер реестра космофлота неизвестен
Стены рубки переливались алыми и желтыми огнями — системы тревоги вежливо истерили, не позволяя себе повышать голос. Гравитация отказала, в воздухе плавно кружились сотни мелких обломков. Казалось, внутри рубки неторопливо вариться суп мисо, куда безумный повар бросил обрывки проводов, куски пластика, железные крепления и даже несколько пластиковых дверец от стоек с оборудованием.
От удара Кадзуми выбросило из кресла и несколько раз крепко приложило о стену. К счастью ему удалось ухватиться обломок стойки и теперь, когда все успокоилось, смог обернуться.
В центре рубки по-прежнему стоял пульт управления. Теперь он вновь стал похож на стол — аварийная автоматика зафиксировала его в простейшей форме, чтобы уберечь от возможных повреждений. Если это удалось, значит, пульт должен работать. Кадзуми сжал зубы, оттолкнулся ногами от стены и медленно поплыл к креслу, отталкиваясь от обломков.
Добравшись, он первым делом проверил системы связи. Сигнал по-прежнему шел па сеть спутников, работа продолжалась. Но остальное… Управление станцией было потеряно. Боевые системы отказали, генераторы еще держались, но работали на пределе, грозя отключиться в любой момент. Энергии уже не хватало. Чувствуя внутри живота неприятный холодок, Кадзуми вызвал Миноку.
Она отозвалась не сразу. Луч зеленого света упал с потолка, задрожал, расплылся мутным облаком. Потом снова собрался в колонну, и внутри нее появился силуэт, в котором с трудом угадывалась нарисованная девочка.
— Повреждения? — хрипло каркнул Кадзуми.
В ответ раздался громкий шорох. Потом из дальнего угла, из уцелевшего динамика тихо донеслось:
— Повреждения станции восемьдесят процентов. Повреждение систем жизнеобеспечения — сорок процентов. Повреждение систем управления…..
— Ну!
— Пятьдесят процентов.
Кадзуми выругался. От его спокойствия и уверенности не осталось и следа. Задание провалено. До окончания сеанса оставалось еще около двадцати часов! Но теперь, из-за повреждений, станция будет работать от силы полчаса — час.
— Кадзуми-сан, — прошептала Миноку. Ее тихий голос звучал жалобно, словно машина была способна испытывать боль и страх. Кадзуми не ответил. Он с ужасом смотрел на монитор, понимая, что все же оказался не готов.
— Кадзуми-сан… Вторжение продолжается. Исходные данные трансляции заменены. Мои системы… Мои системы повреждены. Внутри меня бродит странный призрак. Он колючий на ощупь… Мне страшно.
— Работать! — закричал Кадзуми. — Работать!
Луч света моргнул и исчез. Японец ударил по столу ладонью и проклял тот день, когда связался с гайдзинами. Идеальный план пошел прахом из-за мелкого рудовоза. Это невозможно было предугадать, такого не бывает. Но, может, не все еще потеряно. Надо только выбраться из рубки, превратившейся в ловушку, и дойти до трюма. Там, в центре станции, есть система запасных генераторов. Если их запустить вручную, то, быть может, удастся восстановить контроль над станцией.
Японец ловко воспарил над креслом, оттолкнулся от спинки и поплыл к двери. Летя среди обломков, Кадзуми подумал, что сейчас рубка похожа на данспол дискотеки. Со всех сторон бьет цветомузыка, мешанина мелких осколков напоминает толпу школьниц, бьющихся в танце под модный шлягер. Еще минута, и придет озарение. Можно будет кричать, размахивать руками, выпустить все, что накопилось внутри за тяжелый рабочий день…
Перекошенные створки двери оказались неожиданно жесткими. Кадзуми ударился о них всем телом, однако не растерялся и ухватился за края щели. В момент столкновения с тягачом, створки разошлись, но не до конца, только чуть приоткрылись. Ровно настолько, чтобы между ними можно было просунуть руку.
Пульт управления дверью не работал. Он лишь жалобно попискивал в ответ на прикосновения, и только. Ладони удобно легли на холодный металл створок. Кадзуми попытался их раздвинуть, но напрасно. Двери заклинило, и металл оставался неподвижен. Японец медленно выдохнул и разжал пальцы. Потом снова вцепился в створки и с яростным криком потянул их в стороны.
Металл даже не шелохнулся. Тяжело дыша, Кадзуми заглянул в щель, но не увидел ничего, кроме куска коридора станции. Он несколько раз вдохнул, собираясь с силами, и вдруг почувствовал, как в рубке что-то изменилось.
Он резко обернулся и замер. Перед столом горела колона света, ровная и четкая, сотканная из неоновых лучей. В центре сияния стоял старик с аккуратной седой бородкой и молча смотрел на Кадзуми. Его лицо было неподвижно и не выдавало эмоций. Но оно не выглядело нарисованной маской. Кадзуми почему-то сразу подумал, что это — настоящее лицо. Он его уже видел. Где-то. А потом Кадзуми понял — где. Оторвавшись от стойки, он согнулся в почтительном поклоне, настолько, насколько позволяла невесомость. Склонив голову, японец висел в пустоте, слушал удары своего сердца и ждал.
Ничего не происходило. Вообще ничего. Кадзуми не видел проекцию императора, но знал, что она все еще в рубке. Он чувствовал на себе пристальный и тяжелый взгляд. Наконец, через несколько минут, он осмелился поднять голову и взглянуть в знакомое по официальным трансляциям лицо.
Император встретил взгляд Кадзуми, и его борода дрогнула. Прищуренные, как у всех стариков, глаза чуть шевельнулись. Взгляд императора обвинял — в предательстве, в сговоре с гайджинами, в бестолковости…..
Кадзуми открыл рот, чтобы сказать, что он пытался вернуть Сакуре утраченное величие, но тут же его захлопнул. Он не имел права говорить.
— Отаку, — презрительно бросил император, и его проекция исчезла.
Кадзуми тяжело задышал, словно только что пробежался по лестнице. На голову лег тугой обруч боли, сдавил виски… «Император! Откуда он узнал? Наверно, проклятые гайдзины предали, рассказали о плане. Теперь потеряно действительно все. Я действовал за спиной у Сакуры, тайно, надеясь на полный успех. И опозорил себя. Об этом знает сам император… Теперь остается только один выход».
Он поднял голову и нашарил взглядом кресло. Там, рядом с ним, парил канцелярский нож, чудом не затерявшийся в мешанине осколков. Лезвие у него небольшое, даже если выдвинуть на всю длину — не хватит. Ведь это всего лишь ритуальный предмет. Значит — укол. Короткий укол, скрывающий ошибки и смывающий позор.
Кадзуми окинул взглядом рубку. Суп продолжал вариться, школьницы танцевали, стены выдавали ритм последнего хита. Кадзуми подумал, что в невесомости его кровь соберется в маленькие шарики. Да. Рубка разбитого робота, красные шарики крови, порхающие как лепестки роз… Это будет красиво. В лучших традициях.
Оттолкнувшись от створок, он медленно поплыл к столу.
Орбита Луны. Тягач «Малыш». Порт приписки. Орбитальный Перерабатывающий Завод «Луна-04». Номер единого реестра 2332-RU
Лампы аварийного освещения заливали рубку густым рубиновым светом. Капитану казалось, что его окунули в бутылку с портвейном не самой лучшей марки. Отстегивая дрожащими руками страховочный ремень, Ефимов подумал, что тот, кто придумал это ужасное освещение, не так уж глуп. При таком свете не видно крови. Не так страшно.
Но крови, к счастью, не было. Капитан не пострадал и, освободившись от пут страховки, первым делом запустил тестирование корабля. Системы жизнеобеспечения оказались в порядке. Отказал движок — калибровка слетела к чертям и, похоже, помяло сопла. Автоматика отказывалась запускать двигатель с такими повреждениями, и была права. Связь работала, регенераторы воздуха работали, холодильники остались целы. Неладно скроен да крепко сшит — это точно про тягач «Малыш». Горючее почти на нуле — рывок выжал резервы почти досуха. Но без движка это и не важно.
Капитан попытался включить внешний обзор, но система ушла в отказ. Камеры скорее всего разбились.
— Саня, — позвал капитан и обернулся к пилоту. — Саня!
Кресло, стоявшее рядом, пустовало. Капитан завозился, пытаясь встать, и тут же заметил сгорбленную спину, выглядывающую из-под пульта управления.
— Саня!
— Твою мать, — глухо донеслось в ответ.
Капитан перевел дух: «Жив! Жив зараза! Но какого черта он не пристегнулся!»
— Как ты там? — позвал он. — Санек, живой?
— Вроде того, — отозвался пилот, выбираясь.
Ефимов с тревогой осматривал Александра, поднимающегося на ноги: «Вроде бы повреждений нет. Руки ноги целы, и то хорошо. Крови не видно, да и не рассмотришь ее».
Инженер-пилот выругался, уселся в кресло, крепко пристегнулся и лишь потом повернулся к капитану.
— Ну что там? — спросил он. — Жить будем?
— Будем, — отозвался капитан, изучая глубокую царапину на скуле Сани. Сантиметр выше — и лишился бы пилот глаза.
— А как вражина?
— Это ты мне скажи — как. Внешние камеры отказали. Но связь есть. Как там твои системы?
Поморщившись, пилот потянулся к пульту.
— Порядок, — отозвался он через минуту. — Идет трансляция нашего сигнала. Станция вскрыта как консервная банка. Грубо, но эффективно. И эффектно. Ну ты даешь, Пал Палыч, не ожидал от тебя такого!
— Не было выбора, Саня. Не подыхать же. Как там компьютер этой штуковины?
— Наши программки его доедают. Там серьезный искин, но он сильно поврежден. Еще полчасика, и эта железка станет полностью нашей.
— Ну, кажется, обошлось. А как связь с миром?
— Минутку…
Пилот защелкал клавишами и радостно присвистнул.
— Что там?
— Так, мои ребята отключились, зато очнулась база! Беспокоятся.
— Сучьи дети! Беспокоятся они! Саня, проси буксир. Пусть немедленно высылают.
— Уже попросил. Они в курсе, с ними военные связались. Оказывается, наши вояки засекли станцию — в момент тарана. И тут же вышли на наш перерабатывающий завод. То-то они забегали.
— Буксир!
— Высылают. Говорят, сейчас нальют по последней, и высылают. Алкоголики. — Пилот повернулся к капитану, подмигнул и тихо сказал: — Пал Палыч! Кажется, обошлось.
Капитан вздохнул, нагнулся и отодвинул фальшьпанель пульта. Из путаницы проводов он достал пластиковую бутылку, ничуть не пострадавшую при ударе.
— Ну что, пилот, — сказал Ефимов, свинчивая пробку, — по маленькой, за победу?
Орбита Луны. Станция «Кокоро». Владелец неизвестен. Номер реестра космофлота неизвестен
Миноку сидела на краю крыши. Обхватив руками худые коленки, она смотрела вниз и плакала. Вокруг нее рушились небоскребы баз данных, разваливались на куски, тихо оседали в себя. Система умирала. Отключались блоки, стирались данные… Кадзуми бросил ее. Умер. И ей тоже осталось недолго. Мир Миноку затягивало липким серым туманом, в котором копошились странные тени. Она не знала — что это, и от этого становилось еще страшнее.
Туман задрожал, внутри пелены заворочалось что-то большое и темное. Миноку вскрикнула, отодвинулась в сторону, к самому краю. Она готова была броситься вниз, в бездонную пропасть хаоса битых файлов, но в этот момент туман раздался в стороны. Из него вышло странное существо.
Оно оказалось небольшим, не выше девочки, сидевшей на краю пропасти. У него была длинная острая мордочка, большие грустные глаза, маленькие черненькие лапки и пышная шуба из колючек.
— Кто ты? — вскрикнула Миноку, хотя знала — кто. Это чудовище и разрушило ее системы.
Острая мордочка дернулась, бусинка носа втянула воздух, принюхиваясь к туману. Существо подошло ближе и грустно взглянуло на Миноку.
— Не плачь, — тихо сказало чудовище приятным голосом. — Не надо.
Миноку тут же заревела в полный голос — от безысходности. Слезы ручьем потекли по щекам, камешками запрыгали по темно-синему пиджачку. Это существо, победившее ее, было вовсе не страшным. Даже немного забавным. И от этого поражение становилось еще обиднее.
Чудовище обошло Миноку с другой стороны и коснулось ее плеча сухой лапкой.
— Не плачь, — повторило оно.
Миноку подняла глаза на существо и увидела в его глазах бесконечную печаль и нежность. Чудовище оказалось добрым.
— Пойдем к нам, — сказало существо. — Хочешь чаю? У меня есть варенье. Самовар уже закипает. Он на этих… На веточках… Как их там… Можжевеловых.
Миноку робко шмыгнула носом. Оглянулась на растворяющийся в пустоте мир станции и повернулась к чудовищу. Потом нерешительно коснулась его лапки. Она оказалась мягкой и теплой. Живой.
Потом нарисованная девочка ухватилась за нее и решительно поднялась на ноги. Ей очень хотелось чаю.

Андрей Уланов

ЗАПОЛНИТЕ БЛАНК ЗАКАЗА…

Особых иллюзий на тему «безъядерной войны» Стив Ростовцев не питал. Рубежи, достижение которых вело к автоматическому применению натовцами ньюков вне зависимости от решений политического руководства, были обозначены на его картах давно и надежно. Это была работа Группы ядерного планирования НАТО. Например, выход «восточных» к Рейну, угроза его форсирования, прорыв Фракийского укрепрайона на Стамбульском направлении — и по русским танкам применяется тактическое ЯО независимо от того, использовалось ли ОМП до этого.
Ну да ничего. Мы тоже не лаптем щи хлебаем. Дуриком ломиться через Тюрингский и Баварский лес — не дождемтесь! Раз ньюков на тактическом уровне все равно не миновать — значит, нам и стесняться нечего. Причем изначально. Посему — получите, господа из приграничья ФРГ, свою порцию и распишитесь… на радиоактивных руинах вашей столь любовно подготовленной долговременной обороны. А наши «танки Ла-Манша» в это время уже будут на берегах того самого Рейна, перемалывая по пути расквартированных в Западной Германии натовцев — благо в ряде соединений (по системе передового базирования в рамках программы ПОМКУС) личного состава в Европе только сорок процентов. Пока его еще довезут из Форт-Худа в район оперативного предназначения…
В общем, ТВД Центральной Европы Стива волновал мало — гораздо большее внимание он уделял Северной Атлантике, где американские АУГ уже начали выстраиваться для проводки конвоев методом «господства в зоне». Пять АУГ в квадрате 500 на 500 километров, плюс каждый конвой имеет свою эскортную группу — да. Ударный Флот — эго сила, как не крути. А делать с ним что-то надо и срочно — иначе уже через три недели в Европе могут оказаться 11 свеженьких, с пылу с жару, американских дивизий… плюс еще и штурмовичков на сухопутный фронт тоже, небось, подбросить не постесняются…
Еще одна американская АУГ бестолково маячила около Исландии — впрочем, по расчетам Стива, заниматься этим ей оставалось от силы часов пять, по истечении которых МиГ-23А и Су-24К выдвигающегося мимо Норвегии Северного Флота при поддержке МРА порвут её как Тузик грелку. А вот потом…
Ж-ж-ж-ж…
Выпадение из вирта было медленным — обычное дело при «скоростном сейве», когда мощности инка загружены переброской игрового массива данных. Окончательно выпав в реальность, Стив протер глаза — судя по отражению в панели, они могли сделать честь любому вампиру, — осторожно размял затекшую шею и лишь после этого с ненавистью уставился на источник жужжания.
Муха. Большая красная муха. Большая марсианская красная муха.
Неделю назад в новостной ленте промелькнула мессага, что семейство юного генохакера (чья личность была без сколь-нибудь особых усилий идентифицирована благодаря стандартным меткам на ДНК, которые этот идиот не сумел или попросту не догадался стереть) в полном составе эмигрировало то ли на Землю, то ли на одну из Внешних Колоний. Весьма разумный поступок с их стороны — уже к исходу первой недели мушиного нашествия желание поучаствовать в линчевании незадачливого Доктора Мю выражало, по Данным сетевых опросов, примерно тридцать процентов марсиан.
Вряд ли, конечно, генохакер рассчитывал на подобный эффект — хотя бы потому, что на базе стандартного школьного конструктора весьма сложно сотворить что-либо мало-мальски опасное. Слишком ограничен исходный набор, слишком много защитных фильтров — а попытка взлома кода вероятнее всего приведет к блокировке рабочей камеры… и скоропостижному визиту пары-тройки дружелюбных верзил из Службы Социального Контроля. Так что никаких боевых вирусов или шипасто-клыкастых монстров на этой детской игрушке не получить — максимум, что-нибудь с симптомами легкого насморка. И то столь короткоживущее, что серьезные шансы подхватить заразу будут разве что у самого изобретателя — в последующих же поколениях вирусы вернутся к своей базовой форме.
Мухи данное правило, в общем-то, подтверждали: они не имели жала, их укус не был ядовит, они не сосали кровь, не собирались в неисчислимые стаи для нападения на двуногих прямоходящих… почти что обычные земные мухус вульгарис, только адаптированные для марсианских условий. Мухи просто жужжали…
В чем именно заключался эффект непереносимости этого звука, эксперты спорили уже почти месяц. Совпадение с альфа-, бета-, тета— и так далее ритмом, возбуждение вторичных инфразвуковых колебаний… версий было множество, ибо плодились они со скоростью, едва уступавшей воспроизводству самих мух — но подавляющее большинство этих предположений сходилось на том, что единственным радикальным методом борьбы с вышеупомянутым эффектом было уничтожение его источника. То есть, мухи. Вернее — мух. Всех.
Не отрывая взгляда от барражирующей под потолком комнаты мухи, Стив медленно вытянул руку, привычно — да, черт побери, уже привычно! — ухватился за ребристую рукоять «шланга», подождал, пока исполняемый мухой зигзаг не приведет ее в окрестности пляшущей на потолке ярко-синей точки лазерного целеуказателя, и яростно вдавил гашетку.
Единственным итогом выстрела стало очередное — впрочем, уже почти незаметное на общем фоне — пятно на потолке. Муха же — резко развернувшаяся в самый последний момент, точь-в-точь как пару часов назад сделал сам Стив, на тактическом уровне руководя «выманиванием» ракет у вражеской ПВО — продолжала свой полет как ни в чем ни бывало.
Свалить её Стиву удалось лишь полминуты спустя, когда он, остервенев окончательно, перевел распылитель из импульсного режима в «непрерывный». Задетая аэрозольной струей муха сменила жужжащий тон на нечто воющее, врезалась в стену… во вторую стену… шлепнулась на ковер, все еще продолжая отчаянно дрыгать лапками — и, прежде чем вскочивший из кресла Стив успел опустить занесенный было каблук, исчезла в чреве выпрыгнувшего из-под стола дрона-уборщика.
Наступила тишина. И в этой тишине до Стива отчетливо донеслось приглушенное жужжание.
Две. Еще две. Минимум две.
Стив упал обратно в кресло и с тоской уставился на перекрашенный аэрозольной отравой потолок.
Жена будет злиться. Разумеется, если он не приведет потолок в первоначальный вид к моменту её возвращения из круиза. Сейчас она… ну да, на Венере. Там хорошо — там мух нет.
Он все больше начинал понимать — и разделять — ход мыслей Янека Джонсона. Тот не далее как позавчера в подобной же ситуации схватился за рукоять не «шланга», а старого армейского — и по такому случаю насквозь нелегального! — бластера «Фан Ханг». Четырехдюймовый огненный шар справился со своей задачей на все триста, нет, пятьсот процентов, испепелив муху — равно как и ту часть перекрытий, которые волею судьбы оказались на его пути. Плюс фрагмент обеденного стола Ковальских, за которым в тот момент как раз собралось все их семейство.
«Слегка» возбужденный появлением на месте своего любимого старинного фарфорового чайника оплавленной дыры Ковальский-старший незамедлительно — задержавшись лишь на несколько секунд, дабы снять со стены еще одну семейную реликвию, а именно пожарный топор легендарного Ковальского-Здыха — направился к Янеку. Повезло… Янеку, люк в квартиру которого поддался топору как раз к моменту прибытия медбригады. Старший врач сказал, что еще пять-десять минут и могли бы не откачать — ибо нефиг уставлять жилые помещения старинным пластиком. Стильно, да… но зато сколько ядовитой гадости при горении выделяется…
В квартире у Стива пластика почти не было — так, пара безделушек в серванте. И жил он на последнем этаже. Правда, бластера у него не было тоже.
Жужжание приблизилось. Перехватив поудобнее «шланг», Стив нацелил тонкий хоботок форсунки на дверной проем — и тихо выругался, когда оживший комм враз перекрыл гудение подлетающей мухи «Полетом Валькирий»!
— Стив?
— Он самый.
Жужжание прекратилось. В комнату — в этом не сводивший глаз с проема Стив готов был поклясться чем угодно! — муха не залетала. Значит, ползает себе по стене или потолку где-то в коридоре поблизости… з-зараза!
— Ты куда провалился на два часа? Комм не отвечает, домофон тоже…
— В вирт.
— Играл? Ну-ну…
Жужжание возобновилось. Багровая точка мелькнула на светло-зеленом фоне коридорной стены. Стив выстрелил, промазал, пальнул еще два раза…
— А что, черт побери, могло стрястись за два часа такого уж важного?! — раздраженно осведомился он.
— Шит, да ты и в самом деле не знаешь, — удивленно констатировал собеседник. — А у нас тут вообще-то революция.
Капитан третьего ранга Владимир Карр был рожден, чтобы командовать кораблем. Причем не каким-нибудь абстрактным кораблем — крейсером, фрегатом или, не дай боже, орбитальным буксиром. Нет, порывистый, скорый на решения, похвалу и расправу «кэп Володя» был рожден повелевать эсминцем — в этом качестве он был идеален. И — в этом не сомневался никто из команды — совершенно искренне считал возможность вступить в настоящий бой подарком богов.
Известие о мятеже марсианских сепаратистов было воспринято «кэпом Володей» именно в качестве такого подарка.
Повстанцы были отлично организованы и действовали четко, решительно и — для «люмпенизированного сброда», как их поименовали впоследствии в официальных реляциях — удивительно эффективно.
Принято считать, что сигналом к мятежу послужили флаерные тараны в Марсополисе. Это не совсем верно — некоторые ключевые позиции, как-то: офисы двух крупнейших интервид-компаний, часть батарей противокосмической обороны и арсенал ВКС мятежники захватили еще за несколько часов до атаки шахидов. Те просто были первым заметным — даже с орбиты! — проявлением мятежа.
Четыре управляемых самоубийцами машины стерли с поверхности Марса здание штаб-квартиры СБ, резиденцию губернатора, планетарный казарменный комплекс ВКС и last but not least — центральное полицейское управление. Полминуты спустя в занимаемом генералом Ламарком пентхаузе отеля «Хилтон» взорвалась ракетометная граната — калифорниевая, эквивалентом тонн, эдак, двадцать стандартной взрывчатки, — после чего единственным уцелевшим правительственным служащим высокого ранга остался вице-директор марсианской СБ Куан-Дин. Впрочем, это исключение из правила отнюдь нельзя было счесть промашкой мятежников — вице-директор помимо своей официально занимаемой должности являлся также одним из лидеров сепаратистов.
Вторым по важности — не по чину, а именно по важности занимаемой должности — в рядах повстанцев оказался лейтенант-коммандер Митчелл. Именно он организовал визит «съемочной группы интервида» на боевую станцию «Цербер». Через пять минут после начала «интервью» командующий станцией и все находившиеся в центральном боевом посту офицеры ВКС были мертвы, а но внутренней сети станции стремительно распространялся боевой вирус, сметавший защитные блоки эсбэшными приоритет-кодами.
Спустя двадцать три минуты после начала мятежа штурмовая группа повстанцев установила контроль над всеми основными системами боевой станции «Цербер». Еще минутой позже висевший на орбите тяжелый крейсер ВКС «Могами» в ответ на запрос о происходящем на станции получил залп средним калибром от сектора «Дора» — тридцать шесть излучателей Майерса в спаренных башенных установках. В крейсер попало, по разным оценкам, от девятнадцати до двадцати четырех разрядов, после чего для управлявшего огнем инка крейсер как цель перестал представлять какой-либо интерес.
Из трех имевшихся на марсианских орбитах эсминцев два: «Сметливый» и «Хоуэлл» также были уничтожены огнем станции прежде, чем их команды успели хотя бы осознать происходящее. Эсминцу «Лейтенант Неверле» повезло чуть больше — он находился вне стрельбовых углов излучателей станции и потому успел дать ход, сбить одну выпущенную по нему ракету, «увести» вторую имитационным миражом и даже выпустить собственную торпеду — прежде чем был уничтожен огнем с поверхности.
Затем мятежники занялись расстрелом «орбитальных объектов, представляющих собой потенциальную угрозу» — в эту категорию «посчастливилось» попасть примерно семидесяти процентам висевших на орбите космолетов… и едва ли десятая их часть имела хоть какое-то отношение к ВКС или вообще госструктурам.
Находившийся же под командованием капитана Карра эсминец «Сороковая Симфония» не только не разделил участь своих собратьев, но и вообще не удостоился сколь-нибудь заметного внимания со стороны мятежников, хотя его пребывание в доке Нового Плимурта отнюдь не являлось тайной для повстанческого руководства. Дело обстояло строго наоборот: хозяйничавшие, благодаря «любезно» предоставленным Куан-Дином допускам СБ планетарного уровня, в правительственных инфоканалах как в собственном датапаге мятежники были осведомлены, что эсминец «кэпа Володи» в данный момент времени даже не являет собой единое целое. И если на процедуру состыковки отсеков можно было бы — сделав пару-тройку весьма некритичных допущений — положить часа три, то для сборки обоих вихревых гравитаторов эсминца количество этих часов увеличивалось раз в семь-восемь. Не говоря уже о том, что попытка таковой сборки была бы абсолютно бессмысленным занятием, ибо старые ОРК-выпрямители уже были отправлены на утилизацию, а новые кристаллы еще не успели доставить… и ничего способного заменить оные в эсминце типа «тридцатка» на поверхности Марса не имелось.
Возможно, находись эсминец в космопорту Марсополиса, им бы все равно нашлось кому заняться — однако Новый Плимурт был основан и на девяносто процентов заселен так называемой «второй волной» колонистов, в среде которых идеи сепаратистов популярны, мягко говоря, не были. По очень простой причине — в случае победы мятежа всех их ждала малоприятная роль людей «второго сорта» — поражение в правах, сегрегация и прочие прелести планируемого мятежниками «общества всеобщей справедливости». Огневая же мощь «Сороковой Симфонии» была — вполне логично — сочтена равной двум сотням единиц легкопехотного оружия, причем находящегося в руках слабо— или, в худшем случае, среднеобученного персонала — ибо, скажем, астронавту-реакторщику или оператору систем ближнего боя обычно не так уж часто приходится даже видеть полагающийся ему по штату «Сако-Мартин», не говоря уже о том, чтобы действовать в «условиях максимально приближенных к боевым» в роли более приличествующей космодесанту. Как говорится — не смешно.
Главным недостатком этих расчетов было то, что капитан третьего ранга Владимир Карр не умел играть «по правилам».
Известие о мятеже застало его в командном отсеке эсминца — несмотря на его отстыкованное состояние, интелектроника оставалась полностью задействованной, и «кэп Володя» решил воспользоваться случаем устроить тактические учения, гарантированно не отвлекаясь на всяческие бытовые мелочи вроде течи в реакторном или, не приведи боже, вызова с флагмана. Когда же его все-таки побеспокоили — сообщению о мятеже был присвоен приоритет, перекрывающий капитанский допуск — «кэп Володя» дослушал обращение повстанцев едва ли до половины, вырубил его и, развернувшись к побледневшим астронавтам, спокойно произнес:
— Меняем цель учений… новую вводную вы только что прослушали.
С точки зрения «нормального» офицера планирование боевых действий против противника неизвестной (но явно превосходящей на несколько порядков) численности, который, вдобавок, только что заполучил под свой контроль основную боевую единицу ВКС в этом секторе Солнечной системы, являлось задачей из разряда «логики невозможного».
Четверым офицерам «Сороковой Симфонии» — впрочем, справедливость требует приплюсовать к ним также находившихся в отсеке семерых рядовых астронавтов — на решение этой задачи потребовалось семь с половиной минут.
План был очень простым.
Основой его служил тот факт, что боевая станция «Цербер» не могла вести огонь в направлении поверхности. Это было задано при проектировании станции и закреплено «жесткой прошивкой» в её интелектронике — создатели станции отлично осознавали, что гипотетический ущерб от прорвавшегося сквозь мертвую зону истребителя или торпеды вряд ли сумеет сравниться с последствиями попадания в пределы городской черты Марсополиса даже одного-двух разрядов среднего калибра.
Посему оборону станции «со стороны задницы», как иронически именовал эту часть «Цербера» его экипаж, должны были обеспечивать батареи планетарного базирования. «В общем» они эту функцию выполняли — примером чему служили как раз сейчас сгорающие в верхних слоях атмосферы обломки «Лейтенанта Неверле». Позиция одной из этих батарей находилась не далее, как в восьми километрах от Нового Плимурта.
Два дополнительных бонуса «кэпу Володе» и его команде принесло общение инка эсминца со своим городским собратом.
Бонус первый: роль инкассаторских машин в Новом Плимурте исполняли два списанных суборбитальных штурмовика типа «фаланга». Тяжелое вооружение на них, разумеется, отсутствовало, но все же это были не обычные гражданские космолеты, а боевые корабли, несшие и защитные поля и какую-никакую броню.
Вторым бонусом оказалось наличие в городе консервационного арсенала.
Семнадцать лет назад, во время «Крысиных войн», кому-то из чинов Главштаба ВКС в голову заглянула на огонек светлая, без всякого сомнения, идея — организовать на Марсе, числившимся в битве против Пояса передовой базой Федерации, дополнительную линию обороны… в виде гражданского ополчения. Задумано — сделано! Правда, техническую сторону реализации этой идеи местное командование представляло себе довольно смутно. Это не говоря уже о том, что сама по себе мысль о высадке обитателями Пояса планетарного десанта вообще представлялась им весьма… мягко говоря, нетривиальной. Конечно, силовой скафандр уравнивает шансы — но остается еще и чисто психологическое презрение «мотыльков» к «грязным гравиболотам». Скорее уж астероидники, представься им такая возможность, попросту превратили бы пару-тройку марсианских поселений в очень гладкие стеклянные озера.
Как бы то ни было, оружие на Марс было завезено, преспокойно дождалось окончания войны, после чего было частично распродано, частично уничтожено, а частично законсервировано «до поры». Причем консервационный арсенал тогдашний командующий марсианским округом весьма Дальновидно приказал устроить не в Марсополисе, а «где-нибудь в сторонке». Сторонкой был сочтен бывший тогда шахтерским поселком средней захудалости Новый Плимурт.
Так что оружие — пусть и немного устарелое, но все еще вполне функциональное — имелось, и в значимых количествах. Даже не только легкое: два гразера и две «эммы» — электромагнитных многофункциональных миномета — составили «роту тяжелого оружия» под командованием старшего артиллериста эсминца, лейтенанта Левашова. Оружие было. Осталось только найти людей, которые захотят им воспользоваться.
Как ни вытягивал Стив шею, толком рассмотреть флотского капитана ему не удавалось — слишком много голов маячило впереди, а крыша штурмовика типа «фаланга», трибуна хоть и эффектная с символической точки зрения, но все же не слишком высокая. После трех попыток подпрыгивания и полутора пинков от возмущенных соседей по толпе Стив окончательно разозлился и начал протискиваться вперед. Записи записями, но коли выпало участвовать в историческом событии, то хочется уж впитать максимум впечатлений своими глазами… да и, чем черт не шутит, самому на этих записях попытаться мелькнуть раз-другой.
Со слышимостью дело обстояло значительно лучше. Конфискованные из стрейф-клуба акустик-генераторы давали отличную объемную «картинку» — казалось, спокойный, четкий голос вэкаэсовца раздается буквально в двух шагах.
— …не собираюсь чего-то требовать или к чему-то особенному призывать. Я хочу всего лишь предложить вам подумать над очень простой вещью: сейчас к Марсу полным ходом идут три ударные группы ВКС. Разумеется, — Стив подпрыгнул как раз вовремя, чтобы разглядеть усмешку капитана, — командование не планирует задействовать против одной из планет Солнечной Машину Судного Дня. Три мега-линкора необходимы, чтобы гарантированно подавить огнем защиту боевой станции. Но — этот огонь будет открыт с предельной дистанции, и потому даже при самых удачных ракурсах конус рассеивания будет «цеплять» атмосферу… а последствия попадания в атмосферу залпа мегалинкора все собравшиеся здесь, я полагаю, могут представить без особого напряжения фантазии.
— Срань Господня, — выдохнул кто-то справа от Стива.
«Удивительно точное определение, — подумал Стив, пытаясь протиснуться мимо женщины, из которой можно было бы запросто сделать троих подобных ему и парочку миссис Ростовцев в придачу. — Даже если вэкаэсники не будут лупить какой-нибудь гадостью с приставкой анти… все равно репетиция Конца Света для одной отдельно взятой планеты имеет процентов так восемьдесят на то, чтобы состояться. Потому как на вооружении мегалинкора Флота Открытого Космоса много всякого добра… пригодного, как обтекаемо выражаются военные, для деструктуризации, а по-простому говоря, распыления астероида-другого».
В первых рядах люди стояли куда теснее, чем позади, и потому, дотолкавшись ряда до пятого, Стив сдался. Впрочем, уже и отсюда вид открывался вполне себе ничего — прыгать не нужно, достаточно хорошенько вытянуть шею.
— Собственно, мне и не надо вас о чем-то просить. Триста человек, необходимых мне, будут просто призваны на федеральную службу согласно «Положению о чрезвычайной ситуации», раздел 25 пункт бэ. Милс Сатклифф… прошу вас…
«По сравнению с подтянутым капитаном пухленький градоначальник Нового Плимурта смотрелся… пожалуй, даже что и комично, — решил Стив. — Не видать ему теперь второго срока… одно дело по интервиду подбородками трясти, а вот когда так, вживую… точно не переизберут. Слишком уж много народу на его слизнячью натуру сейчас полюбуется».
— Призыву подлежат…
«Да и голосок у нашей городской власти так себе, — отметил Ростовцев, — неприятненький такой фальцетик».
— …лица, числящиеся в первой очереди резерва Федеральных Сил. А именно: Шунинг Вэл, Джонсон Джейми, Лактионова Анна…
Правила, определявшие очередность призыва, Стив помнил весьма смутно — неудивительно, если вспомнить, что эти знания относились к числу академических вот уже лет… ну да, двадцать с хвостиком, со времен Второго Джихада. Вроде бы первоочередному призыву не подлежали единственные дети в семье — правда, нынче такую семью и на Земле-то днем с огнем не сыскать! — родители пятерых и более не достигших совершеннолетия детей, беременные… «Черт, а ведь я, кажется, тоже непризывной, — удивленно подумал Стив. — Восемь стандартных месяцев с момента заключения брака — точно, был такой пункт. И вообще, основные призывные возраста — это с 12-ти до 22-х… а таким, хе-хе, старым песочницам, как я и вовсе не светит бластер пощупать».
— Лайонел Алекс, Николь Криста, Твшинский Льюис, Кессель Хайнц…
— Ну вот что, — Стиву даже не потребовалось тянуть голову, чтобы опознать говорившего — роскошный, без всякого преувеличения, бас Игоря Мак-Интайра был знаком каждому, кто хоть однажды заглядывал под своды бара «Три тюбетейки», — пора заканчивать это шоу. Больно оно дурацкое.
— Э-э… что вы имеете в виду, миле Мак-Интайр? — пискнул градоначальник.
— Возможно, — предложил вэкаэсовец, — вам, миле, стоит присоединиться к нам, дабы прочим вашим согражданам не пришлось излишне перенапрягать свой слух.
— А это хреновина меня выдержит?
— Думаю, что выдержит, — усмехнулся вэкаэсовец, протягивая бармену руку. — Броня, как-никак.
— Я, это… — начал Мак-Интайр. — Подумал тут…
— Ты — и подумал?! — расхохотался кто-то справа от Ростовцева. — Что-то непохоже на тебя, Игорь.
— Кто будет шибко умный, тому в кредит больше ни капли не налью! — мгновенно отпарировал бармен, а затем продолжил: — Я вот что… Эти самые призывные нормы… оно, может, для спейса и неплохо — перед экранами сидеть. Но раз уж предстоит на планете драться — разве ж это для девок и пацанов работа? Что, — повысил голос бармен, — неужели во всем нашем вшивом городишке не наберется трех сотен мужиков? А?
* * *
Силы противника инк эсминца оценивал примерно в сотню боеединиц — правда, добиться, на чем основана уверенность именно в этой цифре, оператор так и не сумел. Один к пяти, плюс какая-никакая, но все же воздушная и артподдержка… такое соотношение сил позволяло надеяться если не на лучшее, то уж хотя бы просто — надеяться.
К сожалению, «кэп Володя» при всех своих — частично уже проявленных за последние часы — достоинствах, не мог похвастать одним, весьма важным в данной ситуации качеством. Конкретно — знанием тактики наземного боя. Разумеется, можно было запросить все тот же инк эсминца… но капитан Карр вполне отдавал себе отчет в том, что повстанцы тоже умеют формулировать запросы для интелектроники. А кроме того, он жутко ненавидел «типовые» решения.
Само по себе это, возможно, не было таким уж страшным недостатком — в конце концов, его противники тоже не имели в личных файлах пометки об окончании Улленсвиля. В большинстве своем это были члены военизированных организаций сепаратистов «Дети Марса» и «Пустынники», чья тактическая подготовка ограничивалась несколькими десятками часов в имитаторах. Хуже было другое. Совершенно правильно оценив значение расположенной рядом горы — точнее, претендовавшего на сие гордое звание пологого холма, — как объекта, серьезно затрудняющего работу сканерам батареи, «кэп Володя» отчего-то не подумал о том, что создатели батареи также обратили внимание на данную особенность рельефа. И, обратив, озаботились ликвидацией причиняемых ею неудобств.
В итоге «неожиданная» атака капитана Карра продлилась примерно десять секунд. Затем по четко видимой на фоне неба цепи ударил огненный шквал.
Большинство повстанцев были вооружены плазмоганами — оружием, как считается, пригодным лишь для уличных Разборок и потому разрешенным к свободной продаже. Плазменные шарики действительно летят довольно медленно — с дозвуковой скоростью — хорошо заметны в полете и, теоретически, увернуться от них на сколь-нибудь значимой дистанции не составляет труда. Но — когда сотня плазмоганов начинает «поливать» достаточно ограниченный участок пространства, избежать встречи с одной из нескольких тысяч крохотных красных шаровых молний становится весьма затруднительно. Встреча же с плазменным шариком приводит к тому, что, углубившись на пару-тройку сантиметров в возникшее на его пути препятствие, шарик теряет стабильность структуры и лопается…
Первый взвод буквально смело с вершины. Второй, прячась за камни, попытался было огрызнуться, но рухнувший полусотней метров ниже по склону штурмовик, вернее огненный шар, в который он обратился, «намекнул» командовавшему им лейтенанту Новотны, что арсенал мятежников отнюдь не исчерпывается гражданскими моделями.
Все это Ростовцев узнал чуть позже — его третий взвод наступал справа, обходя холм, и поначалу мятежники по ним не стреляли. Будь во главе ополченцев командир поопытнее, он наверняка бы заподозрил неладное, но как раз опыта мичману Васильчикову недоставало. И получить этот опыт мичман уже не успел — он успел лишь крикнуть: «Быстрее вперед, там погибают наши…», а окончания фразы уже никто не услышал, потому что его заглушило разрывом первой мины.
На схеме, скачанной инком эсминца, минные поля вокруг батареи обозначены не были — за ненадобностью. Их деактивировали тринадцать лет назад, а вот собрать мины и уничтожить их все никак удосуживались. Тому были объективные, в общем-то, причины: утилизация мин типа «ятаган», если не применять этот термин к вываливанию их за борт на подмеркурианской орбите, так вот, правильная утилизация мин, имеющих тройной контур неизвлекаемости — дело довольно муторное. Вот и полеживали они себе спокойно под слоем красного марсианского песочка. Пока однажды, пробужденные сигналом с КП батареи, не втянули коготочки сенсоров на тонких лапках-манипуляторах. Выкопались и побрели на новое место… а потом начали взрываться.
Ростовцеву повезло. Услышав первый взрыв, он упал, упал не раздумывая — и именно это его спасло. Ибо задумайся он хоть на миг перед падением, наверняка бы постарался упасть так, чтобы продолговатый валун оказался впереди, а не справа… Только повстанцы по ним по-прежнему не стреляли, а вот выпрыгнувшая как раз справа мина наверняка с удовольствием напичкала бы его, Стива, организм несколькими десятками стрелок Трайкмана. Подобная «приправа», как свидетельствует современный военно-медицинский опыт, малосовместима с дальнейшим нормальным функционированием подвергшегося указанной процедуре организма. Но на функционирование двухметрового скального обломка, принявшего на себя предназначенную Ростовцеву часть поражающих элементов «ятагана», стрелки не повлияли — он как был, так и продолжал оставаться простым марсианским валуном. Десятком выбоин больше, десятком меньше…
Стив лежал за валуном. Раненый ополченец в трех метрах от него уже перестал хрипеть, и теперь ничто не мешало Ростовцеву вслушиваться в шорох песка.
Блок управления «ятагана» надежно идентифицирует любое движение цели типа человек: ходьбу, бег, переползание медленное или быстрое, перемещение на лыжах. Выделяет его на фоне движения техники и животных в любых условиях почвы и погодных условиях. Вероятность ошибки ноль целых пять десятитысячных. Если условия почвы, где применяется мина, значительно отличаются от эталонных, то с помощью блока тестирования предварительно производится тренировка и настройка прибора на конкретные условия местности. Полученная инфра может быть использована для настройки всех остальных мин, которые будут устанавливаться в данной местности.
А еще мины «ятаган» умеют самостоятельно обмениваться между собой информацией и соединяться в некий псевдоразум минного поля. Ну и, разумеется, они умеют перемещаться.
Легкое постукивание раздалось справа, где-то в районе поясницы Стива. Медленно — очень медленно — он повернулся и посмотрел на заползшую на валун мину.
Небольшая, сантиметров двадцать в поперечнике, линза стояла, опершись на восемь тонких серебристых лапок, и чуть заметно покачивалась — точь-в-точь как почуявший добычу зверь.
Стив вяло удивился, что вообще сумел заметить мину. Что-то в этой штуке было противное… донельзя отвратительное. Гадостное. Примерно как в препарированной лягушке на уроке биологии. Хотя вроде бы никаких особо необычных элементов в дизайне «ятагана» не было — вполне обычный миникибер узкой специализации. Очень узкой. И очень смертоносной.
Осторожно перехватив разрядник за ствол, Стив приподнялся на локте — и с размаху врезал по мине прикладом.
Миг спустя его оглушило и ослепило, песочная волна наждаком полоснула по лицевому щитку, тысячей крохотных иголок впиваясь в незакрытые участки кожи, респиратор протестующее заскрипел — но это был всего лишь песок. Обычные песчинки, а не сотни стрелок, впустую хлестнувших по склону — в момент взрыва мина оказалась ориентированной к Ростовцеву «верхом».
Полминуты спустя Стив понял, что ничего не слышит — то ли внешние микрофоны шлема не выдержали удара взрывной волны, то ли от этого удара что-то расстроилось внутри…
«Может это и к лучшему», — вяло подумал он, прикинув, что сейчас к нему должно сползаться, минимум, полдюжины мин. Затем слышимость вновь вернулась — в виде пронзительного воя, раздавшегося, казалось, над самой головой — и шесть «же» периферийного излучения гразерного заряда «повернули выключатель», на двадцать минут вычеркнув ополченца Стивена Ростовцева из числа активных участников разгоревшегося боя.
Всего гразеры «роты тяжелого оружия» успели выпустить семь очередей, превратив в причудливо перекрученные комки примерно три четверти минного поля. На восьмой очереди в накопительной энергояченке гразера номер два произошел пробой изолирующего поля. Четверо космонавтов из экипажа «Сороковой Симфонии», входивших в его расчет, погибли почти мгновенно, пятый же — старшина Питере — несмотря на плясавшие, казалось, в миллиметре от него ослепительные, толщиной в руку, бело-голубые жгуты молний, отделался несколькими царапинами от осколков лопнувшего кожуха.
Гразер номер один спокойно отстрелял очередь до конца, после чего был немедленно обесточен — желающих ждать, пока он разделит участь своего собрата, не нашлось.
Вторая атака началась с постановки помехзавесы. Четыре десятка разноцветных «кустов» за пару минут слились в одно мутно-белесое облако. Полиметаллическая взвесь — изобретение сорокалетней давности, но ничего проще и надежнее с тех пор так и не было придумано. Взвесь практически непроницаема в оптическом, инфра-, радио— и прочих диапазонах, вдобавок она чертовски «глотает» лазерный луч, вызывает преждевременную, детонацию плазменных шариков и расфокусировку разрядников. Единственное сколь-нибудь надежно действующее в «бешеном молоке» оружие — кинетическое, и именно на подобный случай подавляющее большинство космодесантников таскает насквозь нештатный минигауссник.
Ни повстанцы, ни ополченцы Карра кинетичек не имели. В глубине грязно-белой мути вспыхнула яростная, кровавая драка, где в упор стреляли в наплывающую из тумана тень, где враг возникал на расстоянии вытянутой руки — вернее, кончика зажатой в этой руке виброножа. Впрочем, и ножи были далеко не у всех — ив ход, как и сотни лет назад, шли кулак и приклад.
Кто-то пытался «профилактически» расстреливать взвесь перед собой — и умирал раньше других, вычисленный врагами по вспышкам лопающейся плазмы или характерным хлопкам разрядов. Кто-то проходил облако насквозь, так и не встретив своего врага — и, вывалившись на свет, почти сразу Же падал, сраженный либо оставшимися в резерве взводами, либо из второй оборон-линии мятежников.
На стороне повстанцев в этой схватке была ярость отчаянья и некоторое преимущество в подготовке. На стороне ополченцев был количественный перевес, а также чисто физическое превосходство шахтеров над офисными клерками — далеко не последний аргумент в рукопашном споре.
Оказавшуюся в зоне помехзавесы первую линию мятежников закидали гранатами. В ответ повстанцы переключили на ручное управление турельный бластер — тот самый, сбивший штурмовик — и принялись расстреливать облако. Проблема различия своих и чужих мятежников при этом не волновала — видимо, всех, кто скрылся в мутно-белой мгле, их командиру было проще счесть убитыми.
Ополченцы отступили.
Идти в атаку — тяжело. Когда же эта атака — третья за час и две предыдущие закончились провалом, а почти всех погибших ты знал и знал достаточно близко… когда в голове у человека начинают вертеться вот такие мысли, заставить его идти в эту самую атаку становится не просто тяжело, а очень тяжело.
Иногда преодолеть этот психологический барьер помогают уткнувшиеся в спины стволы заградотряда. Иногда — воодушевляющая речь командира.
Заградотряда у «кэпа Володи» не было. Произносить воодушевляющие речи — по крайней мере, длинные — он тоже не умел.
Оглядев столпившихся вокруг ополченцев, капитан ВКС третьего ранга Владимир Карр едва заметно усмехнулся и спокойно-обыденным тоном сказал:
— Эта атака будет последней.
Их было чуть больше трех сотен — тех, кто вслед за «кэпом Володей» вошел в грязно-белую муть. Сто двенадцать космонавтов с эсминца и сто девяносто один ополченец.
Впоследствии Стив часто пытался восстановить в памяти этот бой. И — не мог.
Наверное, сказывались последствия контузии — воспоминания были обрывочными, как плохо восстановленный файл. Мгла впереди… что-то темное начинает возникать на самой границе видимости — и тут же теряет очертания, разорванное сразу полудюжиной разрядов… очередь плазмогана пропарывает воздух слева и лопается где-то за спиной… потом тройка ярко-алых шаров вспыхивает прямо перед Стивом, так что ствол разрядника оказывается наполовину погруженным в один из них. Черт-черт-черт… упасть, перекатиться вперед, под ноги черной фигуре… подсечка, удар… размытая полоска лезвия виброножа возникает, кажется, перед самым лицевым щитком, и даже непонятно, когда правая рука успела среагировать и перехватить чужое запястье… а левая отчаянно пытается нащупать щель между чужим шлемом и полуброней… где-то рядом раздается дикий, захлебывающийся вопль, но это не он, не он… этот просто громко сопит, так же, как и сам Стив… а полоска лезвия все ближе и ближе…
Потом нажим внезапно ослабевает — Стив отбрасывает руку врага в строну… а его собственная, левая, неожиданно соскальзывает, потому что выше шеи, за которую она пыталась уцепиться, теперь нет больше ничего… и остаток чужого шлема повисает на запястье диковинным браслетом…
…у него в руках снова разрядник, а впереди в тумане разрыв, метров десять, и они с каким-то космо лихорадочно стреляют по фигурам, выбегающим на эту прогалину… а те все никак не кончаются. А затем там, впереди, что-то вспыхивает — ослепительно, даже сквозь муть помехзавесы и потемневший щиток — и больше не выбегает уже никто.
А потом туман закончился.
Слева от Стива высилось здание батарейного комплекса — то, зачем они сюда пришли — и отчего-то сейчас, вблизи, это выпукло-угловатое строение показалось Ростовцеву ужасно нелепым.
А впереди была гладкая как стол равнина, и на этой равнине четко виднелись несколько десятков темных фигурок. Фигурки становились все меньше и меньше. Потому что они бежали. Сломя голову. Не оглядываясь.
Ростовцев медленно повел стволом, наводя скользящий по щитку крестик прицела на крайнюю фигурку. Нажал на гашетку. Еще раз… и еще… и только потом сообразил взглянуть на индикатор заряда.
Пусто.
Низкий воющий звук заставил Стива втянуть голову в плечи. Шедший на бреющем штурмовик проплыл, казалось, в паре метров над ним. Ростовцев глядел на машину лишь несколько мгновений, но и за эти мгновения в память намертво впечатались оплавленные потеки на угловатой броне, россыпь воронкообразных вмятин, переплетенных между собой густой паутиной трещин, отливающий фиолетовым след лазерного луча, наискось, словно шрам от сабельного удара, перечеркнувший борт машины. И тонкие хоботки турельных излучателей, на кончиках которых трепетали бешеные белые мотыльки.
— В-выжигать! — падая на колени, прохрипел Стив. — В-выжигать… всех… дочиста.
На равнине перед ним стремительно распускались десятки желтых с алым цветов. Очень красивых.
Две недели спустя
Броня штурмовика была исчеркана оплавленными потеками, а на левом борту наличествовало белесое пятно — след прямого попадания микроракеты типа «оса». Машина прямо из боя, сразу видно — не какой-то там безликий полочный экспонат, а вещь, которую в руках подержать приятно.
А уж поуправлять — тем более!
Для начала Стив погонял штурмовик по комнате. Тихо гудя, «фаланга» поползла над кроватью, «прыжком», полыхнув на миг соплами, перелетела на стол, затем взмыла под потолок, медленно облетела вокруг плафона. Первые полминуты Ростовцев еще сидел вполоборота, дабы визуально контролировать полет новой игрушки — ну, как не рассчитает с непривычки маневр да впилится в антикварную фарфоровую вазу? — а потом полностью сосредоточился на голопроекции. Нет, вправду здорово — иллюзия, что сидишь в кабине настоящего штурмовика, была почти полная…
Он, чуть накренив машину, скользнул в коридор, завис на углу, крутанулся вправо-влево… активировал систему управления огнем — и удивленно присвистнул, когда в воздухе перед ним появилось сразу полдюжины разнообразных колец, эллипсоидов и квадратиков. Да, много чего полагается подвешивать на штурмовики. Полагалось… штатно.
Стив моргнул. Затем сглотнул, пытаясь убрать подступивший к горлу комок — и едва не подпрыгнул, когда в ушах у него противно тренькнуло, а многочисленные прицельные маркеры дружно рванулись в нижний левый угол экрана.
— Цель захвачена. Автосопровождение цели?
— Цели?
— Цель воздушная, низкоскоростная, неидентифицируемая, — сообщила прога и, «подумав», добавила: — На сигналы запросчика «свой-чужой» не отвечает.
Справа от проекции основной панели возник еще один небольшой экран — и при первом же вскользь брошенном на него взгляде Стива буквально передернуло.
На экранчик выдавалось увеличенное изображение цели.
Мухи. Большой красной марсианской мухи.
Изображение цели…
Стив нахмурился.
— Возвращение к точке старта, — скомандовал он и, не дожидаясь ответа, переключился в винду опер-оболочки, «развернул» файл инструкции и принялся торопливо пролистывать страницу за страницей.
Нужная ему инфра отыскалась на семнадцатой.
Всего на апгрейд «штурмовика» у Ростовцева ушло чуть меньше трех часов. Причем самой трудоемкой операцией оказался даже не процесс подвески шахтного маркера, как ожидал Стив, а объяснение проге автопилота, что есть большая красная марсианская муха и чем она отличается от прочих перемещающихся в поле зрения камеры объектов. В конце концов Стив просто-напросто подконнектился к базе Университета и слил на машину всю посвященную земным мухам инфу. Примерно треть гига. Сойдет. У интелктроники мозги не греются — это вам не допотопные кремниевые схемы.
— Запуск.
Муха кружила по комнате уже двадцать минут. Большая. «Хоть бы раз присела, зараза. Ну ничего…»
— Цель захвачена. Автосопровождение цели?
— Да.
Словно почуяв неладное, муха прервала очередную подпотолочную «восьмерку» и направилась к выходу.
— Цель в зоне действительного огня. Уничтожить цель?
— Да!
Полыхнула неяркая голубоватая вспышка, сопровождаемая сухим треском.
— Цель уничтожена, — сообщила прога, демонстрируя в качестве наглядного подтверждения пятикратно увеличенное изображение обугленного комочка на ковре. — Продолжить поиск целей в режиме патрулирования?
— Да.
Штурмовик неторопливо выплыл в коридор. Развернулся. Еще одна вспышка — и приближавшееся со стороны кухни жужжание мгновенно смолкло.
Стив улыбнулся. Улыбка эта медленно, словно лужа под протекающим пакетом, росла и ширилась, пока не захватила лицо Ростовцева целиком, став при этом весьма похожей на зловещий оскал.
«Сайт фирмы «Военно-историческое моделирование» приветствует Вас, уважаемый посетитель. Желаете ли Вы ознако…»
«Перейти к каталогу!»
«Желаете сделать заказ?»
«Да».
«Заполните бланк заказа. Тип заказываемых юнитов?»
«Воздушный».
«Подтип?»
«Коптер огневой поддержки «фаланга»».
«Количество заказываемых единиц товара?»
«20. Стереть. 50. Стереть. 30».
«Тридцать, пожалуй, будет в самый раз, — подумал Стив. — Полсотни — это слишком оптимистично. Народ у нас ушлый, фишку просекут быстро… а вот тридцать «Антимушиных истребителей Ростовцева» разойтись успеют. Да, тридцать будет в самый раз».
На миг он откинулся в кресле. Потянулся, все еще продолжая улыбаться собственным мыслям — и замер, краем глаза уловив какое-то неясное движение на стыке стены и пола.
Медленно потянулся к сенс-панели. Свернул винду моделистов, вновь приконнектился к Университету. Быстро пролистал два десятка разделов — и снова замер, глядя на повисшую перед ним проекцию. Пятисантиметровая проекция старательно шевелила тремя парами лапок и куда более длинными усами.
«Свернуть. Развернуть. Назад. Назад. Назад».
«Заполните бланк заказа. Тип заказываемого юнита?»
«Воздушный. Наземный».
«Подтип?»
«Коптер огневой поддержки «фаланга». Мегатанк «дракула». Противопехотный дроид «гладиатор»»…
— В-выжигать! — бормотал он. — В-выжигать всех… дочиста.

Юрий Погуляй

ЭКОЦЕНТР

Елена Разина
Здесь душно, очень душно, до одурения. За стеной низко гудит генератор. Такое ощущение, что воздух колеблется в такт со звуком. Все внутри дрожит от мрачного пения. Трудно дышать, болят измученные легкие. На полу легче, свежее…
Странно. Всегда казалось, что должно быть иначе…
Генератор лязгнул, закашлялся и вновь завыл тоскливую мантру.
Одежда мокрая от пота. Противная. Хочется содрать ее, выбросить, затолкать в дальний угол камеры.
Нельзя. Не хочу ублажать этих нелюдей. Они смотрят, надеются, что им доведется увидеть меня обнаженной. Унести мой образ с собой в койку и ласкать себя, вспоминая мое тело… Перебьются. Животные…
Сколько я уже здесь? Сутки? Двое? И что стало с Виталиком и Женей?
Зачем обманываю себя? Знаю же, что эти твари с ними сделали…
Вишлик, Виталик, глупенький… Зачем ты свернул с трассы? Мог бы и догадаться, что сигналы о помощи всего лишь ловушка Бункера.
Сейчас ты мертв. Наверняка — мертв. И Женька тоже. Он был хороший, робкий такой, зелепоглазенький. С густыми, мягкими волосами…
Почему я жива? Наверное, они приготовили мне что-нибудь особенное. Я же — предательница! Я посмела сбежать в Экоцентр!
Звери…

 

Артём Велин
Погиб Грязное. Глупо… Неправильно… Полез в развалины супермаркета, споткнулся, инстинктивно схватился за торчащий из стены штырь, и в следующий миг на него рухнула крыша.
Пока разгребали завал, прошел час. Нервно поглядывали на датчики кислорода. Но откапывали.
Зря. Грязнову передавило шланг, и он задохнулся.
Баллон и маску забрал Олег. Ценные вещи. Военные, не гражданский мусор. В такое время приходится быть мародерами… Прости, Грязнов.
На обратной дороге к Бункеру видели Свору. Макаров отпугнул тварей короткой очередью. Псы ушли. Не бросились в рассыпную, как прежде, а медленно потрусили в сторону Экоцентра. Скоро совсем перестанут бояться. Даже думать не хочу, чем это обернется.
Впрочем, надеюсь, нам удастся уйти отсюда раньше. На востоке должно быть чисто. Там вроде бы не бомбили.
Не то что здесь.
У Экоцентра затарахтел пулемет. Автоматика… Свора им не страшна. К стенам ни одна собака не подойдет. А у Бункера тварей много крутится. Каждый раз выходим со страхом. Озверевшие домашние любимцы… Как ’Только выжили — не понимаю. Датчики до сих пор показывают смертельный уровень заражения. А им все ни по чем…
Отчего-то представилась комната охраны в Экоцентре. И Игнат с чашкой кофе и сигаретой. Уткнулся в монитор, глядя, как на плоском экране пулеметные очереди рвут на Части взбесившихся собак. Автоматика… Избранные могут спать спокойно. Им ничего не грозит. Ага.
Позавчера, думаю, самоуверенности у них поубавилось. Надолго запомню изумленное лицо Виталика, когда я с ухмылкой вошел в шлюз вездехода. Они даже не потрудились обновить базу распознавания «свой — чужой», и машина пустила меня как хозяина. В то время как турели броневика равнодушно держали на прицеле бледного, безоружного Коляшу из Бункера, в упор не замечая ребят моего взвода. Чего беспокоится тупой технике? Вокруг все свои! Один лишь в базу не занесен. Коляша.
Виталик тогда сказал только одно слово:
— Как?!
А ты побледнела… Я, кстати, тоже опешил. Никак не ожидал, что ты посмеешь высунуть нос из твердыни Избранных!
Теперь же у нас есть вездеход и три заложника. Впрочем, на вас Экоцентру плевать, а вот машину попытаются вернуть… Но я надеюсь, что будет иначе.
У входа в Бункер два свежих трупа. Незнакомые… Скорее всего из третьего сектора. Там полудохлый генератор стоит.
— Оттащим? — глухо говорит Олег. Киваю.
Грузный мужчина и пожилая, высушенная прожитыми годами, женщина. С ней проще. Макаров один относит ее тело к Яме. Там уже много мертвецов. Под сотню наберется…
Мужчину тащим вчетвером, стараясь не смотреть на изуродованное смертью лицо. Бросаем в почерневший от гари котлован.
Жгу тела из огнемета. Иначе Свора облюбует себе это место как кормушку и уже никогда отсюда не уйдет.
А ведь раньше тут ютилась детская площадка с пестрыми горками и качелями. Зона отдыха… Теперь здесь смердит заваленная трупами воронка. Рожденная очередной мудреной бомбой.
Лучше бы она накрыла Бункер…

 

Елена Разина
Подумать только, они кормят меня безвкусной порошковой кашей. Воды дают очень мало. Мутные, вонючие капли. Раньше лучше обращались. Мстят за то, что я сбежала в Экоцентр? Считают, что я обязана была разделить их участь? За компанию? Идиоты…
Ты же сказал им, что в Экоцентре есть десять свободных мест! Кто мешает дойти до настоящего убежища, а не гнить в этом… этом… этом склепе?
Тёмка…
Почему я пошла на этот выезд? Зачем напросилась к Виталику в патруль? И не злая ли шутка судьбы, что захватил нас именно ты?
Кто другой — не так больно… Но ты…
Самое страшное, что я жду тебя, Тем. Представляю себе нашу встречу. Вот, лязгает дверь, ты заходишь, устало проводишь рукой по волосам и спрашиваешь:
— Ну, что скажешь, солнце?
Ты всегда так говорил… Раньше… И я очень хочу еще раз услышать эти слова. Я даже знаю, что отвечу.
Но ты не приходишь… И мне страшно. А в двери холодно блестит глазок, и я чувствую, как сквозь него сочится звериная ненависть и торжество. Из-за прогнившей зависти.
Каждый житель Бункера мечтает попасть в Экоцентр. Но боится уйти, прикрываясь пафосными, лживыми мыслями: «А как же остальные!» А я сломила свой страх. Я не испугалась сказать правду. Каждый сам за себя, Тёмка.
Но ты вновь затащил меня в Бункер. Благодаря тебе, Артём, я задыхаюсь на грязном полу камеры.
А сквозь глазок струится ненависть.

 

Артём Велин
Восстановили связь с соседним убежищем. Там совсем плохо. Просят помочь едой. Как я могу это сделать? До них почти две сотни километров! Да и у нас с припасами тяжело. Прокормить триста измученных людей и так непросто. И кислорода не хватает.
Сказал, что самим несладко. Поверили. Сообщили, что видели самолет. Я тоже видел. Наш. Значит, где-то есть жизнь. Не может же он летать эти три месяца сам по себе!
С нами вновь связывался Игнат. Старший в Экоцентре. Требовал вернуть вездеход и заложников.
Я послал его на хрен, повторил условия. Обмен прост. Бункер отдает заложников — Экоцентр еще один вездеход.
Игнат уперся. Зазывал меня обратно. Угрожал военной операцией.
Я напомнил, что весь взвод охраны покинул Экоцентр вместе со мной и возвращаться не намерен. А те двое, что впоследствии сбежали — провести военную операцию просто не смогут.
Игнат попытался давить на жалость. Упоминал тебя, Лен.
А я внезапно вспомнил стеклянные глаза мертвого толстяка и Яму. И отключил передатчик.
Знаешь, в последние дни все время хочу курить. Нельзя, понимаю, но желание сводит с ума. Поэтому все чаще погружаюсь во воспоминания.
Помнишь, за день до войны мы стояли на набережной и любовались ленивыми чайками? Я дышал ароматом твоих волос, а ты смеялась над глупой птицей, неудачно плюхнувшейся в воду. Мы знали, что рано или поздно мир содрогнется в агонии. Но свято верили, что нас она не затронет. В преддверье судорог Земли вокруг спешно ремонтировались древние убежища, а над городом возвышался гений инженерной мысли… Экоцентр!
Он выбрал нас из тысяч кандидатов. Он познакомил нас. Он оказался сводником.
В памятную ночь, почти три месяца назад, взвыла сирена, и железный голос принялся равнодушно вбивать в уши: «Внимание, воздушная тревога. Просим проследовать в убежище. Соблюдайте спокойствие. Помогите пожилым людям…» Сколько раз проводились занятия по гражданской обороне, сколько раз суровые инспектора наказывали провинившихся во время учебных тревог! Мне казалось, что нет ничего проще. Взял вещи и пошел в выделенное тебе укрытие! Ну, это мне так казалось.
Паника поднялась сразу! Обезумевшие толпы людей, многоголосый вой… Искаженные ужасом лица живых, затоптанные тела тех, кто не удержался на ногах… Омерзительно.
До начала бомбардировки я торчал у входа в Экоцентр, умоляя всевышнего помочь тебе.
Ты так и не пришла. Когда взревела война, и город обратился в полыхающий костер — я все еще стоял у шлюза. Ждал…
Из тех, кто оказался в городе, до Экоцентра не добрались только десять человек. Большая часть его и не покидала, а паре счастливчиков удалось просочиться во время урагана паники. Потери — всего десть человек… Минимально!
Но ты оказалась среди них…
Игнат сказал тогда, что почти все Бункеры в городе повреждены или уничтожены.
Но я все еще надеялся…

 

Елена Разина
Как душно. Пришлось снять кофту, и я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы стянуть джинсы. Они смотрят, я знаю.
Недавно принесли еду. Боже… Какое емкое понятие — еда. Я не могу назвать эту бурду иначе. Пища, еда, питание… Сырье, необходимое для жизнедеятельности.
А принес ее Пашка… Павел Иглайускас… Один из твоих ребят, Тема. И в его глазах ничего кроме презрения я не нашла. Но в чем я виновата? В том, что хотела жить? Я заслужила спасение в Экоцентре! Все справедливо! Не зря же проходила эти бесчисленные тесты, сдавала различные анализы, мучалась на десятках собеседований. Я была избрана!
Просто не смогла пробиться к спасительным стенам. Пройти сквозь гудящую, жаждущую спасения толпу. Мне не повезло! В то время, как ты сидел под защитой Экоцентра, я задыхалась в воющей человеческой массе!
Я слышала твой равнодушный голос, Тёмка. Думаю, что тебе нелегко было в тот момент, но и мне, поверь, совсем несладко. Ты походил на Бога, чей голос несется из громкоговорителя, просит следовать к прикрепленным по месту жительства убежищам, требует освободить проход к шлюзу Экоцентра, угрожает открыть огонь на поражение.
А я все пыталась протиснуться сквозь клокочущее человеческое море. Пока не увидела Карину… Помнишь ее? Рыженькая такая, из отдела культуры. Мы с ней сидели в кафе, праздновали прием в Экоцентр.
У меня в ушах до сих пор стоит ее крик:
— Пропустите! Пропустите! Мне можно! Я принята!
Толпа бурлила яростью. Обезумевшая, голодная, заходящаяся в животном страхе.
Она разорвала Каринку на части.
И тогда заговорили турели Экоцентра.
Кровь… Всюду кровь.
Я бежала. В панике, подстегиваемая грохотом очередей, истошными криками и чавканьем пуль, входящих в ревущую плоть людской массы.
Я так и не поняла, как очутилась в Бункере. В древнем, подземном убежище с убогой техникой. Где генераторы работали на дизеле! А может и на другом, не менее убогом, топливе… Не важно.
Я оказалась среди смердящих ужасом людей, признанных Экоцентром — второсортными… Я! Избранная!

 

Артём Велин
Игнат согласился отдать вездеход в обмен на заложников. И опять завел шарманку о том, что Экоцентр может разместить у себя еще десять человек, плюс места взвода охраны. Я напомнил, что в Бункере три сотни уцелевших, или чуть меньше.
Он попросил отобрать достойных. В ответ я опять оборвал связь.
Достойных? Мне поручили роль Бога? Дабы я решил — кому жить, а кому нет?
Ну нет! Мне хватило той мясорубки у входа в Экоцентр. Но там я был лишь исполнителем, а не судьей. Так гораздо проще.
Кто больше достоин — молодой аспирант или пожилая подслеповатая уборщица? Взъерошенный напуганный работяга или хрупкая, дрожащая продавщица кондитерской? Десятилетий мальчик или впавший в старческий маразм отставной военный?
Кого в расход?
Нет, лучше попытать счастья на востоке… Может, удастся дойти всем.
С другой стороны один вездеход может перевезти сотню человек. Это в Экоцентре по трое катаются. Вместительность на самом деле гораздо больше.
Два вездехода — двести человек…
Десять… Ну, если вычесть нас, охранников, то тридцать — в Экоцентр. Детей.
Еще семьдесят…
Распихаем по вездеходам. Потерпят!
А еще есть «ушан». Танк УШ-10, чудом уцелевший после бомбардировки военной части в четырех километрах отсюда. Там еще твой брат служил, Лен… Представь себе — среди выгоревших остовов техники и груд мусора, раньше олицетворяющих мощь армии, понуро красовалась потемневшая от пламени рабочая машина.
Вот только топлива в баке «ушана» надолго не хватит…
Ничего. Пригодится.

 

Елена Разина
Опять приходил Паша. Вытолкнул сквозь зубы:
— Они вас обменяют. Радуйся. Будешь жить.
Я и впрямь обрадовалась, понимаешь? Гнить в затхлом склепе, когда меня ждет уютная комната с мини-баром? Ради чего?! Любовь, милый, приходит и уходит… А в шалаше долго не живут! Да и воздух в раю почище…
Бросив взгляд на мои голые ноги, Паша поморщился:
— Одевайся…
И вышел.
А я заплакала. Почему? Не знаю. Нет, знаю, но не хочу думать об этом…
Наверное, потому, что в тот день, когда Бункер впервые вышел на связь с Экоцентром, у передатчика дежурила именно я.
А на другом конце захлебывался от счастья твой голос:
— Ты жива! Солнышко ты моё! Ты — жива!
— Тем, — рыдала я в ответ. — Тем… Забери меня отсюда…
Через два часа у входа в мое проклятое убежище остановился твой вездеход…
Два десятка солдат высыпали наружу, сноровисто занимая круговую оборону. Свора, — эта обезумевшая стая собак, — с каждым днем наращивала мощь, подбираясь к Бункеру все ближе.
Когда ты вошел в шлюз, тебя встретили дети… Знаешь ли ты, что их специально послали вперед, надеясь поиграть на твоих чувствах, Тема?
Я стояла позади ребят и видела, как дрогнуло твое лицо.
— Сколько, — севшим голосом спросил ты.
— Четыреста человек…
Может быть, именно в тот момент я поняла, что любовь тебе больше не нужна. Ты вновь решил геройствовать. Доказывать кому-то свое благородство! Ты не подумал обо мне. Тебе оказались важнее незнакомые люди!

 

Артём Велин
Как я мог сделать то, что собирался? Забрать тебя и вернуться в Экоцентр? Под взглядом сотни детских глаз отступить и спрятаться под защиту пулеметов Избранных?
Разумеется, я связался с базой и положил обстановку.
Игнат долго молчал, но я знал его ответ заранее. Десять мест. Десять жизней… Мы можем забрать только десять человек.
Остальные умрут. Бункер рассчитан на двести жильцов, а тут их ютилось четыре сотни. Сейчас уже меньше…
В тот момент я представил себе, что будет, когда придется выбирать. Вспомнил грохот турелей и падающих людей. Не верю в благородство окружающих. Стоит отобрать десять человек, и остальные, отчаявшись, превратятся в многоголовое чудовище. Не хочу.
У нас был вездеход и данные о чистых землях на востоке. Триста километров. Шесть часов пути. Все просто. Но топлива на обратную дорогу не хватит. В ангарах Экоцентра стояло еще два вездехода, но этого все равно мало.
Я остался. И взвод в угрюмой солидарности меня поддержал.
Я ждал твоей улыбки. Но наткнулся лишь на слезы и обиду. Думал, ты поймешь позже. Ведь без нас Бункер вымер бы быстрее.
Ты не поняла.
И однажды утром у шлюза не оказалось нашего вездехода.
Двое моих ребят тоже пропали. Я их не винил, новенькие в отряде. Но простить тебя не смог.
Так что я здесь из-за тебя, милая…

 

Елена Разина
Да! Да, я угнала вездеход. И помогли мне твои же солдатики. Они не хотели умирать и видеть вокруг только смерть. Ты подумал о них? Ты подумал о братьях по оружию? Ты подумал обо мне?! Нет! Тебе понравилась роль обиженного! Тебе захотелось быть ближе к народу! Наслаждайся!
Я — не народ! Меня избрал Экоцентр. И тебя тоже!
Ты не поможешь им. Они обречены. И ты вместе с ними…

 

Артём Велин
В молодости, до войны, у меня была собака. Крепкая, благородная немецкая овчарка. Сколько себя помню — рядом она. Встречала сначала из школы, потом из техникума, потом из института. А потом начала слабеть. Старость и рак матки, как сказал врач.
Я ее усыпил. Сидел на полу и гладил уснувшую от укола Дину, а небритый ветеринар молча заправлял шприц, чтобы убить мою красавицу.
Да, ее не держали лапы, да, она почти не ела…
Но она жила!
Потом укол, судороги, распахнутая пасть, вываливающийся язык…
Только в этот момент я понял, что убил ее. Ведь могла умереть сама, может быть спокойно, без боли.
До сих пор перед глазами стоит та картина. Выгнувшаяся дугой собака, широко раскрытые глаза, смыкающиеся — размыкающиеся в агонии челюсти. И бледный язык…
Была ли эта смерть во благо? Не знаю!
Теперь передо мною оказались люди, которые все равно умрут, и я мог стать тем самым ветеринаром. Облегчить их страдания. Патронов хватило бы на всех.
Но я не мог.
Если есть шанс — надо его ловить. И держать.
А ты сбежала…
Сегодня я вновь говорил с Игнатом. На просьбу о третьем вездеходе он проорал в микрофон, что я идиот. Что все равно никто не доберется. А если и удастся — подохнут от голода.
Я кивал, зная, что он меня не видит, да, такое может быть. Но это шанс. Пусть и мизерный, но шанс.
Договорились на вечер, у входа в Экоцентр. У этой несокрушимой громадины, спокойно выдерживающей удар ядерной боеголовки. У оплота жизни со всеми удобствами. Там есть кофе, есть чай, есть первое — второе — третье. Даже лесопарковая зона имеется…
И все это принадлежит четырем сотням избранников. Среди них дай бог половина заслужила оказаться под защитой нерушимых стен. Остальные пробились по блату или просто купили себе тепленькое местечко.
Я это знал…
Тратить топливо вездехода не стали. Шли пешком. Ты шагала впереди всех, за тобой плелись Виталик и Женя, а следом топали мои ребята. Они ведь и охраняли вас, по большей части, от возможной атаки Своры! Не конвоировали… Берегли!
Я прикрывал тыл, высматривая среди развалин псов.
Можно сказать, я все понял, когда не увидел вездехода у вашего шлюза…
Понял, но ничего не успел…

 

Елена Разина
Ты, конечно, был уверен в своей силе. Уверен в том, что победил. Что ограбил друзей на две необходимые машины.
Ты ошибся. Просто плохо знал Игната. Он — гений. Он прекрасно знает, чем обернется потеря вездеходов. Правда, даже тупой сообразил бы.
И встречающий нас нервный охранник, один из твоих ребят, кстати, лишь подтвердил мои подозрения.
А ты растерялся. Ты ничего не понимал. Ты никогда не отличался сообразительностью, я даже не знаю, как тебя допустили в Экоцентр!
Даже когда мы побежали к шлюзу, ты стоял словно истукан, а твои ребята напряженно ждали команды.
И только когда хором застучали турели — ты что-то крикнул… Мне показалось, что ты просил вернуться. Так, наверное, и было… «Вернись»… Да?

 

Артём Велин
— Ложи-и-ись! — взревел я тогда, падая на землю и втаскивая с плеча автомат. Пулеметные очереди срезали сразу пятерых ребят, среди них находился и Олег… Помнишь его, нет? Думаю — вряд ли…
Раненый Макаров костерил весь белый свет, стараясь укрыться за телом убитого товарища. А из динамиков лились слова Игната… И почему я помню каждое ругательство Макарова и никак не могу ухватить в памяти хоть одно слово командира Экоцентра?..
Турели замолчали, едва заложники оказались в шлюзе.
Из взвода в живых осталось лишь три человека…
Я, Артемьев и Гусев…
Макаров умер по дороге к Бункеру…
Знаешь, оказывается, я только сегодня узнал, что такое ненависть…

 

Елена Разина
Игнат плакал. Когда я увидела его — он плакал. Понимаешь ли ты? Представляешь ли?
Он боялся за каждого из нас, боялся за Экоцентр. Он не видел другого выхода. Он знал, что ты так просто нас не отпустишь. Под твоим началом было двадцать солдат. Не ахти, конечно, каких, но все же — солдат… Ты мог разрушить все, понимаешь? Думаю, ты считаешь его полной сволочью. Жадной и подлой. Он не такой
Сволочи не рыдают…
Ты сам не оставил ему выбора, Тема. Не ос твил…

 

Артём Велин
Артёмьева и Гусева я отправил на восток. На вездеходе. Вместе с ними уехали двадцать мужчин, сорок женщин и сорок детей. Все точно, как в табеле. Мерзко. Мне пришлось все же стать судьей. Молодые. Поедут только молодые…
Подумать только, я уподобился зверям, придумавшим Экоцентр. Я решал, кому жить, а кому, возможно и нет…
И знаешь, я понял, что был глупцом. Да… Я ждал, что отсеянные люди бросятся вперед, начнут убивать выбранных. Этого не случилось. Да, темнели глаза, да, раздавался плач…
Но никто не попытался оспорить мое решение…
А я отбирал только молодых и сильных… Говорил, что вездеход вернется за оставшимися. Врал…
Артемьеву и Гусеву был дан четкий приказ — назад не возвращаться… Выйти из зараженной зоны и пытаться выжить.
Больше никто об этом не знал…
Я дал людям надежду. Это мания величия? Я судил, я выбирал…
Одно большое Я!
Когда вездеход ушел — в секторах стало легче дышать. Эти генераторы кислорода (двадцатого, что ли, года) неожиданно начали справляться со своей работой.
Но еды все равно осталось от силы на неделю.
Они умрут. Но у них есть шанс… Есть…
И ты знаешь, в чем он заключается. Думаю, ты даже видишь его… Сейчас…

 

Елена Разина
Будешь смеяться, но я ожидала от тебя нечто в таком духе. Но была уверена в Экоцентре… Ошиблась. А вот Игнат впал в ступор, признаюсь. Он, если честно, и не понял ничего, когда ты уничтожил автоматические турели. На радарах пустота. И тут — череда взрывов, и ни одна пушка уже не работает…
Когда у шлюза появился танк-невидимка — весь Экоцентр знал, кто в нем сидит…

 

Артём Велин
Да, «ушан» оказался весьма полезной находкой. Идеальная машина разрушения. И управляется легко. Сплошная автоматика. Знай себе — жми на кнопки.
Вот только топливо на нуле. Но мне хватило. Хватило на снесение проклятых турелей, на путь до шлюза.
Забавно, знаешь ли… Экоцентр — несокрушим для бомб. Неуязвим для новомодных спутниковых систем. А простенький «ушан» смог выжечь в проклятом шлюзе аккуратную дырень. Правда, я почти полностью посадил аккумулятор. Но ведь пробился внутрь!
И ладно бы только это… Ладно бы… Инженерный гений не догадался устроить твердыню Избранных из сегментов… Всего один шлюз и зараженный воздух проникает во все уголки Экоцентра!
Как вы верили в свою неуязвимость! Смешно!
Воистину — Ахиллесова пята. Мне оставалось только ждать, когда вы все сдохните…
И я был к этому готов.

 

Елена Разина
Знаешь, до сих пор не могу поверить, что я любила такое чудовище, каким ты оказался… Ты хорошо знал Экоцентр. Тут тебе не откажешь. Знал систему безопасности… Знал, что зараженный воздух убивает почти мгновенно. В первые десять минут погибли почти все жители. Игнат, кстати, тоже. Человек, наверное, шесть, успели использовать средства защиты… Но ведь ты хорошо знал, что они не ровня боевым маскам, да? Так, часа четыре протянет игрушка, а потом ищи следующую…
Ты ждал нас у шлюза. Я видела на мониторах, как уцелевшие вышли наружу с поднятыми руками — а ты хладнокровно их расстрелял. Видела. И потому решила не доставлять тебе удовольствия.

 

Артём Велин
Интересно, сколько вас выжило? Думаю, немного. Очень немного. Или вообще никого?
Я уже послал сигнал в Бункер, и сейчас сюда идут пятеро добровольцев. За вездеходами. Они их получат. Получат свой шанс…
Почему-то я не чувствую вины в содеянном. Вы хотели выжить за чужой счет. Отсидеться за стенами.
Не удалось…
Становится душно. Двигатель «ушана» давно умер, аккумулятор полностью сел, система воздухоснабжения отключилась. Танк мертв…
Мне даже люк не открыть. Автоматика! Я сижу, пялюсь в мутное обзорное стекло (оно, кстати, пуленепробиваемое — я проверил) и жду…
У меня есть еще одни баллон с кислородом, но он лишь немного отсрочит мою смерть.
Если ты жива — выходи. Увижу тебя напоследок, что ли…
Жаль, что мне так и не удалось поговорить с тобой.
Как я устал…

 

Елена Разина
Это глупо. Глупо… До невозможности. Сколько еще я буду здесь сидеть? Сколько еще ты будешь держать меня тут? Ты ждешь… Я знаю. Я чувствую. Ждешь, когда я выйду…
Сидишь в своей консервной банке, как паук в паутине и караулишь.
А мне некуда деться!

 

Артём Велин
Стекло запотевает, приходится постоянно протирать его мокрой от пота рукой. Все как сквозь воду. Мертвый шлюз, трупы у входа. Знаю, что тебя среди них нет. Я б узнал.
Выходи…
Пулемет не работает. Ничего не работает.
У меня есть только автомат, но я уже говорил тебе, что стекло пуленепробиваемое…
Выходи, любимая…

 

Елена Разина
Кислород на нуле. Можно заменить баллон. Их тут в достатке, но какой смысл? Теперь… Я выйду… Я уже иду…

 

Артём Велин
Выходи, любимая…

 

Елена Разина
Черная махина твоего танка, Тема, на фоне городских развалин смотрится жутко. Даже трупы в проходе не так ужасают.
Интересно, мне показалось, или когда я вышла, в недрах железного монстра раздался глухой щелчок?
Я тут, Тема, стреляй… Вот я! Стою перед жерлом орудия. Достойное я себе место выбрала, правда?
Стреляй! У меня кислорода еще на минуту!
Стреляй!
СТРЕЛЯЙ’!!
Да стреляй же, мать твою!
Стреляй…
Пожалуйста… Я не хочу умирать… так… Я не хочу… я не успею за баллоном…
Стреляй, любимый!

 

Илья Артемьев
Видимо нам врали. Датчики все равно показывают высокий уровень загрязнения за бортом. Гусев нервничает, но молчит. Но я вижу, как он косится на мигающий индикатор топлива.
Мы проедем еще пять километров, и вездеход умрет…
Даже думать не хочу, что будет дальше…
Назад: Все началось в Харькове…
Дальше: НОВЫЕ ЛЮДИ