Дмитрий Попов
ПИСЬМО НЕСЧАСТЬЯ
Было еще только шесть утра, а очередь уже обвилась вокруг магазина. Резкий ветер забирался под одежду и бросал в лицо колючие снежинки. Люди жались к стенам, топтались, стучали рука об руку. Василий Петрович понял, что пришел поздно, но все равно пристроился в хвост колонне. Стоявшая на несколько человек впереди него бабка поносила правительство скопом и президента в отдельности. Вокруг нее потихоньку начинался стихийный митинг пенсионеров.
Василий Петрович терпеть не мог подобных сборищ, но поневоле прислушивался. Так он узнал, что молока обещали привезти только одну машину, и не по четыре двадцать, как вчера, а уже по четыре пятьдесят. И чтобы всем хватило, могут только по одному пакету в руки давать.
За полчаса до открытия приехала машина с молоком. Но оказалось, что его привезли совсем мало и достанется, дай бог, половине очереди. Шофер, на которого накинулись обделенные, будто он был виноват, только устало махнул рукой и ушел греться в недра магазина. Делать нечего, оставалось только дождаться открытия и взять хотя бы хлеба. С ним таких проблем не было. Хлеб разбирали только часам к двенадцати.
Купив подорожавший на пятнадцать копеек за сутки кирпичик черного — отпущенные цены неслись, словно им под хвост сунули стручок перца, — Василий Петрович пошел домой. Надо было еще позавтракать и успеть вовремя на работу. В подъезде он машинально, по многолетней привычке, посмотрел па почтовые ящики. Выглядели они гадко: струпья сажи, облупившаяся краска, незакрывающиеся дверцы — месяц назад подростки сожгли здесь газеты. Ремонт делать никто не собирался, да и большинству жильцов тоже было все равно. Тут-то Василий Петрович и заметил с удивлением, что на черном фоне белеет кончик конверта. И торчит он именно из его ящика. Еще удивительнее оказалось то, что письмо действительно было адресовано ему — Кабикову В. П. Зато не было данных отправителя и почтовых штемпелей.
«Ладно, дома разберусь», — решил Василий Петрович, поднимаясь к себе на пятый этаж по лестнице. Лифт был уже два дня как сломан.
Газ, открытый на полную, сначала фыркнул, а потом еле затеплился. «Ну вот, батареи чуть живые, а тут еще и с газом перебои», — подумал Кабиков, ставя на плиту чайник. За окном уже светало и лампочку он, из экономии, решил не включать.
Конверт был новенький. Внутри оказался всего один листок с напечатанным на машинке текстом. Василий Петрович нацепил очки и принялся читать.
«Если вы прикаснулись к этому письму — вы избраный. Наконец-то оно пришло к вам. Это письмо несчастья».
«Вот ведь бред, да еще и неграмотный бред, — подумал Кабиков. — Письмо несчастья! И охота же кому-то такой чушью заниматься». Он налил себе чаю и все-таки вернулся к чтению.
«Письмо обошло 664 человека во всех странах. Вы — 665-й. У вас есть 13 часов, чтобы отослать его кому угодно. Иначе вы умрете.
Письмо должно быть отправлено 666 раз. Если оно будет отправлено 666 раз, значит его приняли люди, каторые не хотят умирать за других. И настанет конец всему и царь Тьмы освободиться! И 666 избраных будут счастливы возле трона его и будут властвовать душами.
Не пытайтесь уничтожить письмо. Это сделать нельзя. Отправьте его другому, если не хотите умиреть!!!»
«Чушь-то какая! Не лень же было какому-то идиоту», — думал Василий Петрович, разрывая письмо в клочки. Пора было на работу.
Что от «Сокола», что от «Аэропорта» до ОКБ имени Яковлева идти примерно одинаково. И разница только в том, навстречу ветру ты пойдешь, или тебе будет с ним по пути. Кабиков предпочитал ехать до «Сокола» — зимой ветер в спину все-таки лучше, чем в лицо. И все равно он успел основательно продрогнуть, пока дошел до проходной.
В гулком и пустом сборочном цехе сиротливо стоял так и недоделанный Як-130. Голые лонжероны и нервюры выглядели, как рыбьи кости. Тянущиеся от самолета кабели уже успели покрыться пылью. Рабочих еще три месяца назад пришлось отправить в вынужденные отпуска. Василий Петрович все никак не мог привыкнуть к этому зрелищу. Он помнил, как здесь сновали, словно муравьи, люди, как жужжали пневмодрели, как переговаривались, склонившись над чертежами, инженеры. Рождались самолеты. Стремительные, гордые, грозные и красивые. А теперь…
Поднявшись на второй этаж к себе в чертежную, он привычно встал перед кульманом, подул на озябшие пальцы. Взял халат и уже собрался надеть его, но почувствовал, что во внутреннем кармане что-то мешает. Это был уже знакомый листок с бредовым текстом.
«Ерунда какая-то. Я же его выкинул. Порвал и выкинул. Или нет? Вот же он — целый. Ну точно, машинально сунул себе в карман и забыл. Не выспался я, вот в чем дело», — думал Кабиков.
— О чем грустите, Василий Петрович? Здравствуйте, — сухонькая и невысокая Любовь Сергеевна, его бригадир, посмотрела снизу вверх. — Вид у вас больной какой-то. Может домой пойдете? Нам теперь не к спеху работу сдавать…
— Здравствуйте, здравствуйте. Это ничего, это я не выспался просто. Хотел вот молока купить, вот и пришлось вставать рано, — уныло улыбнувшись ответил Кабиков.
— Ну, смотрите. Если что — скажите. Отпущу без проблем.
— Спасибо, я вроде хотел сегодня уже доделать, как договаривались.
— Да ладно, как хотите.
Письмо не давало Василию Петровичу покоя. Линии выходили правильные, но какие-то некрасивые. А для хорошего конструктора некрасиво — значит неверно. Почертив минут сорок, он отправился в курилку. Там стояли двое знакомых молодых инженеров из бригады наземного обеспечения. Обменявшись с ними приветствиями, Кабиков закурил, достал листок, поджег его, подержал на весу и бросил в урну.
— Вот, дурные вести жгу, — ответил он на немой вопрос курильщиков.
— Случилось что?
— Да нет, ерунда, — Василий Петрович еще раз затянулся вонючей «Примой» и пошел к себе.
— Вот ведь не везет человеку, — сказал один инженер другому, глядя Кабикову в спину. — Жена померла, сына убили. Знаешь, кстати, за что?
— Так, слухи. Он, вроде, частным бизнесом заняться пытался и что-то с кем-то не поделил?
— Не чего-то не поделил. Он платить бандитам отказался. А этим сейчас никто не указ. Они, блин, — власть. Так-то. Да и с женой… Прикинь, у больницы денег на лекарства не было! Куда, блин, все катится…
— А-а. Все равно дальше только хуже. А этот — вот человечище! Я бы, наверно, на его-то месте, плюнул на все и запил. Тоска ж беспросветная. А он — ни фига. Держится. Просто вещь в себе.
В этот момент опять вошел Кабиков. Вид у него был донельзя ошарашенный.
— Ребята, я тут письмо жег?
— Ой, Василий Петрович, вам плохо? Может, врача?
— Жег письмо или нет?
— Ну да, жгли. Вон пепел в урне…
— Та-ак… — Кабиков прислонился к стене и сполз на скамейку. Руки не слушались, и огня ему поднес один из инженеров. Другой побежал за врачом, но вернулся с бригадиром.
— Не бережете вы себя, Василий, — укоризненно сказала Любовь Сергеевна.
— Ничего, уже все нормально. Правда, не выспался. Можно, я пойду все-таки домой?
— Идите, идите. Отлежитесь до послезавтра. Может, ребят попросить, пусть проводят?
— Да нет, спасибо. Дойду.
Василий Петрович вышел из проходной, сощурился — от искрящегося на солнце снега слепило глаза — и глубоко вдохнул морозный воздух. Закашлялся. Пока шел до метро, уже без всякой надежды порвал и бросил свое письмо несчастья в попавшуюся на пути урну. А в вагоне нащупал его в кармане пиджака…
— Водки мне, Маш, дайте. Талон-то отоварить надо, — сказал Кабиков продавщице. — И закуски что ли, какой-нибудь.
— Где ж я вам закуску-то возьму? Вона, салат дальневосточный только.
Полки и впрямь были уставлены унылыми серо-зелеными банками с морской капустой.
— Ну, давайте. Давайте этот ваш салат.
— И не мой он вовсе. Нечего тут вздыхать, — обиделась продавщица.
Дома Василий Петрович водрузил авоську с бутылкой и банкой капусты на кухонный стол и пошел в комнату. Достал из серванта стопку, посмотрел на свет. Стекло было пыльным. Он не протирал пыль, да и вообще не доставал лишнюю посуду после поминок.
«Надо еще раз внимательно перечитать, что там написано», — подумал Кабиков, споласкивая рюмку холодной водой. При попытке включить горячую, кран издавал душераздирающее хлюпанье и хрюканье. Похоже, ее отключили.
После первых ста граммов, похрустев морской капустой, в которой попадался песок, Василий Петрович провел контрольный эксперимент. Опять порвал письмо и спустил клочки в унитаз. Долго смотрел, как с шумом убегает вода, унося белые обрывки. А вернувшись на кухню, налил себе еще стопочку и совершенно спокойно взял лежавший на столе листок.
«Царь Тьмы, значит, придет, — думал слегка осоловевший Кабиков. — Хреновина какая-то. Да? А письмо почему тогда не уничтожается? Ну и ладно. Не мне решать. Я не последний. Пусть последний решает. Только кто? А не все равно? Всю жизнь за меня все решали. Партия и правительство. Ну почему я-то?»
Василий Петрович быстро оделся, побежал в соседний дом, сунул листок в первый попавшийся почтовый ящик. Ухмыльнулся, увидев, что письмо попадет в тринадцатую квартиру.
Уже темнело и теплым светом загорались окна.
Не обнаружив листка ни у себя в ящике, ни дома, Кабиков от радости хлебнул прямо из горлышка.
«Вот и славно, — думал он, усаживаясь за стол и наливая уже в рюмку. — Все опять в порядке. Никаких писем несчастья не бывает. Бывает только жизнь несчастная. Как у меня. Я ведь все потерял. Отчего мне не умереть? А ведь страшно. Что там-то, на том свете. И решать за весь мир страшно. Я ведь маленький человек, а не спаситель мира. Ну что я могу, что? А другие? Они что могут? Такие же маленькие люди… Нельзя так, нельзя… А как можно? Я вот, как там меня прозвали, вещь в себе. И со стороны непонятный, и для себя самого — загадка, шифр…
Правда, вот только всю жизнь за меня другие решали… Всегда так было. Одна жена-покойница говорила, мол, решай сам. Решать, да? Нужно всего-то было мебель выбрать или еще чего по мелочи. Самому решить-то, быть или не быть, это как?»
На лестничной площадке жалобно пищал маленький котенок. Василий Петрович широким жестом распахнул дверь.
— Заходи, живи. Может, покормить тебя успею, — пригласил он.
Дрожащий серый комок прошмыгнул на кухню и забился под батарею. А Кабиков взял стамеску и вышел из квартиры как был — в тапочках, трениках и фланелевой рубашке. Идти было недалеко.
Хватились Кабикова на третий день — забеспокоились коллеги. Приехала милиция, скорая помощь. Врач успокоил участкового, сказав, что это отравление поддельной водкой. Уже третье в районе за неделю.
