Глава 12
Сашок, двадцать один год, лейтенант
Везет дуракам. Ну как это: появиться средь бела дня в приметном монашеском одеянии на главной площади Баклужино — и не быть задержанным?.. На площади, полной цветов, детей и контрразведчиков, где каждый квадратный метр заговорен! Уму непостижимо… И ладно бы колдун, ладно бы чудотворец — это бы еще можно было понять! А то ведь лох лохом — и надо же! Просочился…
Оперативники, правда, говорили потом, что приняли гада за своего. Да им и в голову не приходило, что на площадь может проникнуть посторонний! Кое-кто даже утверждал, будто где-то уже видел эту волосатую гниду: не то на приеме в посольстве Башкортостана, не то при штабе танкового корпуса…
Короче говоря, никем не остановленный провокатор достиг благополучно узорчатой решетки перед Президентским Дворцом и, выждав, когда вереница широких правительственных машин выплывет из-за универмага, быстренько приковался к чугунному глухому завитку ограды. Забросил ключ от наручников в клумбу и, вытащив из-под черного подола алое полотнище с серпом и молотом, потребовал раззомбирования политзаключенных…
— Отставить!.. — отрывисто произнес в десятке шагов от места происшествия старший лейтенант Обрушин (для друзей и начальства — Павлик).
Двое сотрудников в штатском, метнувшиеся было за ключом, тут же сделали вид, что просто споткнулись, и, мечтательно вскинув брови, вновь залюбовались кустами роз.
— Сашок!.. — озабоченно позвал старший лейтенант, глядя исподлобья на приближающийся лимузин Президента, окутанный зыбким золотистым сиянием. — Займи его… А я пойду приведу разъяренных женщин из универмага…
Лейтенант Александр Корепанов скроил простецкую физию и ленивым прогулочным шагом двинулся к провокатору.
— Ты чего это, мужик?.. — наивно подивился он, остановившись перед прикованным. — А заклятие наложат?..
— Изыди, сатана! — сквозь зубы отвечал ему тот. Был он взвинчен, изможден и волосат до невозможности. — Не боюсь я ваших дьявольских козней!..
Аура — жиденькая, скорее жертвенных, нежели агрессивных оттенков… Оружия и взрывных устройств тоже не видно… Неужто и впрямь протестовать вышел?..
— Почему это «наших»?.. — обиделся Сашок. — Может, я и сам в комсобогомоле состою!..
Он приосанился и осенил себя даже не крестным, а звездным знамением, метнув собранную в щепоть пятерню молниевидным зигзагом: лоб — левый сосок — правое плечо — левое плечо — правый сосок. Однако схитрил: чуть просунул большой палец между указательным и средним, а мизинец — между средним и безымянным, так что знамение силы не возымело. Кто руку не набил — лучше не пробовать. А то в самом деле долбанет благодатью — и прощай карьера колдуна!.. Да и вообще карьера…
Приковавшийся моргнул и с недоверием уставился на слишком уж подозрительного союзника. А тот подступил поближе и, как бы нечаянно заслонив подруливающий кортеж, с интересом потрогал приколотый к рясе орден Ленина, искусно выпиленный лобзиком, раскрашенный и местами даже вызолоченный.
— А чего это он у тебя из фанеры? Под Африкана, что ли, работаешь?
Действительно, пламенный протопарторг, как доподлинно было известно лейтенанту Корепанову, тоже носил на груди подобную самоделку и уже многих ею исцелил.
— Да хоть бы и под Африкана!.. — огрызнулся волосатик, безуспешно пытаясь выглянуть из-за лейтенанта.
— Чего там?.. — простодушно полюбопытствовал тот — и обернулся.
Кильватерная колонна иномарок успела причалить к полого ниспадающим ступеням Дворца. Президент покинул лимузин и, лучась незримым для простых избирателей золотистым ореолом, стоял теперь в компании седого негра, двух махоньких очкастых японцев и рослого длиннозубого англосакса… Прочих иностранцев в расчет можно было не принимать: Москва, Петербург, Казань… Все со сдержанным удивлением смотрели на странную парочку у чугунной ограды.
— А знаешь что?.. — с азартом предложил Сашок, вновь поворачиваясь к провокатору. — Грянем «Интернационал», а? Хором! Слабо?
— Изыди, говорю!.. — беспомощно просипел тот, наглухо отгороженный от крыльца.
— Да ладно тебе! Заладил: «изыди-изыди»… Ну-ка!.. Чтоб знали! Хором! Ну! А то уйдут сейчас!.. Лейтенант Корепанов оглянулся. Все верно — комиссия ООН, ведомая Президентом, уже поднималась к распахнутым дверям… И тут наконец со стороны универмага подлетели науськанные Павликом разъяренные женщины. Впереди с брезентовым рюкзаком в отведенной руке катилась некая миниатюрная особа. Впрочем, нет, отнюдь не миниатюрная. Скорее приземистая, поскольку при всем своем малом росте была она большеголова и весьма широка в кости. Кажется, Сашок уже имел счастье встретиться с нею однажды…
— Ах вы, поганцы!.. — взвизгнула атлетического сложения коротышка, с маху опуская жесткий рюкзачок на голову Сашка. — И так мужиков не хватает, а они тут в монахи намылились?
Корепанов сноровисто упал на асфальт и, пинаемый в ребра, пополз из общей свалки.
— Э! Бабоньки! Бабоньки!.. — бормотал он, прикрывая затылок. — Меня-то за что? Я ж так, из любопытства…
Выбравшись на свет, огляделся. Комиссия ООН в полном составе стояла на крыльце и, заинтересованно прищурившись, следила за развитием потасовки. Два милиционера в парадной форме кинулись в толпу. Стараясь не причинить никому увечий, они протиснулись к прикованному и прикрыли его собой. Третий милиционер рылся в клумбе — искал ключ от наручников.
Президент с извиняющейся улыбкой повернулся к зарубежным гостям и слегка развел руками. Вот так, дескать… Защищаем жизнь и здоровье любого гражданина, каких бы убеждений он ни придерживался…
Раскованного волосатика вели к милицейской машине. Возле самой дверцы он вдруг извернулся, выпростал правую руку и, видимо, чувствуя, что терять уже больше нечего, торопливо перезвездил напоследок угол универмага. Лепной карниз второго этажа, державшийся на одном заклинании, откололся от стены и с тяжким грохотом рухнул на асфальт…
— Скажешь, не гад?.. — процедил вернувшийся Павлик, с неприязнью провожая взглядом отъезжающий «воронок». — Ну вот откуда он такой взялся?.. Менты-то куда смотрели?..
Сашок, морщась, потрогал круглую румяную щеку с царапиной от пряжки рюкзачка и нервным щелчком сбил с лацкана хрупкое перышко папоротника.
— Слушай, ну достали дилетанты!.. — пожаловался он. — Работать уже невозможно!..
И Сашка можно было понять… Вот попробуй растолкуй этому волосатику, что своей дурацкой самодеятельной вылазкой он сорвал серьезную, тщательно спланированную провокацию… Отморозок — он и есть отморозок… Прокукарекал — а там хоть не рассветай! А ведь его еще и допрашивать придется… Зла не хватает!
Из толпы столичных жителей, пришедших приветствовать прибытие специальной комиссии ООН, выступил и остановился в растерянности щуплый, похожий на подростка мужичок в черной приталенной рясе. На вид ему можно было дать и тридцать, и сорок, а со зла и все сорок пять лет. С недоумением и обидой глядя на контрразведчиков, он бесстыдно задрал подол и предъявил им краешек красного знамени. Дескать, что с ним теперь делать-то?..
Старший лейтенант Павел Обрушин досадливо мотнул головой, как бы стряхивая комара, умыслившего сесть на правое ухо: не до тебя, мол… Мужичок мигом все уразумел и, прикрыв срам, канул в толпу.
Всем известно, что милиция и контрразведка недолюбливают друг друга, но мало кому приходит в голову, что взаимная эта неприязнь берет начало еще со школьной скамьи. Если в контрразведку отбирают, как правило, отличников с примерным поведением, то в патрульно-постовую службу идут в основном мальчики из неблагополучных семей. Иными словами, налицо слегка видоизмененный конфликт первой и последней парты, извечная ненависть двоечника к зубриле — и наоборот.
Когда педагогов прямо спрашивают, зачем будущему рэкетиру знать тригонометрию, те обычно отвечают сердито и уклончиво, что, мол, для общего развития. Как и всякое лишенное смысла сочетание слов, звучит это дьявольски красиво, и от педагога быстренько отвязываются, чтобы не показаться дураком. Если же преодолеть застенчивость и задать еще более бестактный вопрос: на кой дьявол нужно внушать завтрашним солдатам, что драться — это нехорошо, педагог занервничает окончательно, поскольку давал подписку о неразглашении.
Так вот, разглашаем: всеобщее обязательное образование есть отчаянная попытка государства обезвредить собственных граждан с младых ногтей, заморочив неокрепшие детские головы абсолютно бессмысленными науками и не менее бессмысленными нормами поведения. Проще говоря: воспитать лохов, поскольку управлять лохами — одно удовольствие. Но пацанва настолько сообразительна, что наиболее сообразительных приходится даже отправлять в колонии для малолеток…
Поэтому подходы к подготовке сотрудников у ментовки и у контрразведки — совершенно разные. Главная задача милиции — научить бывшего трудного подростка составлять протокол из заранее затверженных слов и произносить несколько фраз подряд без матерных вкраплений. Остальное он уже все умеет — вопреки воспитанию… Задача контрразведки — прямо противоположна: сделать из бывшего паиньки и отличника хладнокровного убийцу и лжеца-виртуоза.
Кстати, задача не такая уж и сложная. Стоит интеллигенту переступить некую внутреннюю черту — и бандиту рядом с ним становится нечего делать! Вспомним того же Раскольникова… Любой громила на его месте ограничился бы одной старушкой — Родион же кокнул двух… Поэтому как-то даже обидно слышать грязные абсурдные обвинения в адрес Владимира Ильича Ленина! Все всякого сомнения, это был честнейший человек кристальной души, интеллигент с высокими идеалами, ибо пролить такое количество крови можно лишь во имя добра и справедливости…
Если верить свидетельствам современников (хотя, конечно, верить им нельзя ни в коем случае), Игнатий Лойола якобы говаривал, что, дескать, цель оправдывает средства… Да! И чем омерзительнее средства, тем более великая цель требуется для их оправдания… И коль скоро ученый обнаруживает в исторических документах совсем уже из ряда вон выходящую мерзость, он вправе предположить, что она была совершена либо во имя Родины, либо ради достижения какой-либо светлой мечты человечества.
Однако вернемся к нашим героям…
Насколько можно судить по надменным, небрежно оброненным фразам относительно дилетантов, молодые люди полагали себя умудренными профессионалами, усталыми циниками — и были, понятно, не совсем правы. Полгода работы с Выверзневым — это, конечно, школа, но для полной утраты иллюзий срок явно недостаточный…
Некую внутреннюю черту Павлик с Сашком переступили давно, и все же пудра, которой в лицее, а затем и в колледже обрабатывали им извилины, выветрилась едва лишь наполовину. Например, оба искренне верили, будто враги находятся по ту, а не по эту сторону кордона, и, стало быть, вражеский агент опаснее, чем подсиживающий тебя соратник… Павлик еще куда ни шло, а вот Сашок — тот был настолько наивен, что до сих пор полагал, будто в споре рождается истина. (Для читателей помоложе поясним: в споре рождается коллективное заблуждение, а истиной мы его называем для краткости.)
Вот и сейчас Павлик с Сашком озабоченно прикидывали, как бы это поделикатнее доложить Выверзневу, что запланированная провокация сорвана, а взамен имела место незапланированная. Как говорится, комментарии излишни…
— Разрешите, Николай Саныч?..
— Угу…
С незажженной сигаретой на откляченной нижней губе и с дистанционным пультом в руках полковник Выверзнев сидел бочком на краешке рабочего стола, напряженно всматриваясь в экран телевизора. Передача шла по служебному кабелю прямо из Президентского Дворца. Глеб Портнягин принимал высоких гостей в кленовом зале.
— В принципе особых разногласий с комправославием у нас нет, — обаятельно улыбаясь, излагал он приятным баритоном. — Это у них с нами разногласия! Вот говорят, что мы против святой воды… Да не против мы!.. Кропите на здоровье!.. Но нужно ж знать, куда кропить!.. Они ведь в агитхрамах вслепую кропят: вправо, влево, куда ни попадя… А бес — вот он! Сидит себе на потолке и смеется…
Иностранные гости взглянули на потолок, куда указал глава государства, и заинтригованно прислушались к торопливому бормотанию переводчика.
— А митрозамполит его не видит!.. — Президент возвысил голос. — Потому что не колдун! А заговоры наши? Как они все начинаются? «Выйду я, раб Божий…» Или там «раба Божия…». То есть сами-то мы себя рабами Божьими — признаем, это они нас не признают… Мы для них вообще не люди — так, антихристы беспартийные…
Президент обиженно умолк, потом вдруг грозно взглянул в пустой угол и на кого-то там дунул. Находись Сашок в зале, он бы, конечно, увидел, на кого именно, а вот так, с экрана, трудновато… Проникнуть в астрал по телевизору — это надо быть как минимум членом Лиги…
А Глеб Портнягин властно шевельнул бровью и продолжал с нарастающим возмущением:
— Запретили девкам на Великий Октябрь приворотное зелье варить — и еще жалуются, что рождаемость у них падает!.. Дескать, баклужинцы порчу навели… А то, что мы якобы раздавили танками колхозную церковь в Упырниках, — так это клевета-а… Во-первых, не церковь это была, а овощной склад, а во-вторых, никто ее не давил. От сотрясения — да, согласен: могла развалиться… Да сами они ее трактором под шумок и разутюжили!..
— Негра дай… — буркнул Выверзнев. Сашок хотел переспросить, но выяснилось, что обращались не к нему. Глеб Портнягин свалил с экрана, а камера, мазнув по лицам сидящих за столом, остановилась на негре преклонных годов. Надо сказать, очень кстати, поскольку в следующий миг чернокожий разомкнул длинные обезьяньи губы и, сильно окая, громко спросил по складам:
— В Бок-льюжн прой-зо-шоль зрыв… Кто узор-валь? И ко-во?..
Изображение дернулась. Должно быть, оператор снова хотел показать Портнягина.
— Держи негра… — процедил Выверзнев. — Укрупни…
Лицо укрупнилось, привлекательней от этого не ставши. За кадром послышался исполненный сожаления прекрасный бархатный баритон Президента:
— Если мистер Джим Кроу имеет в виду вчерашний взрыв на проспекте Нострадамуса, то пока что ни одна организация не взяла на себя ответственность за этот террористический акт. Расследование — ведется…
— М-да, — сказал Выверзнев и приглушил звук. — Что-то не ладится пока у Кондратьича… Видал, какая у негритоса морда подозрительная? Причем третий раз он уже этим взрывом интересуется… Слышишь? — Полковник поднял палец.
Сашок прислушался. Приглушенно бормотал телевизор. Кто-то возился, шурша, в кирпичной стене кабинета. То ли домовой, то ли коловертыш.
— Н-нет… Ничего не слышу…
— Вот и я тоже, — удрученно молвил Выверзнев. Прикурил, взглянул на Сашка. — Что у тебя?
— Да вот… Павлик послал… доложить…
— Ну-ну?..
Сашок трагически заломил брови и доложил о случившемся на площади. Выверзнев слушал вполуха и все косился на экран…
— Жаль… — рассеянно молвил он наконец. — Конечно, с «Интернационалом» вышло бы покрасивше… А что баб привести догадались — это вы молодцы!.. Хорошая драка получилась, я прямо залюбовался — издали… Так что благодарю за своевременные и грамотные действия!
— Служу Баклужино… — зардевшись, выдавил Сашок.
Ему еще трудно было уразуметь, что провокация — скорее искусство, нежели наука. Поэтому экспромт зачастую бывает гениален, оригинал впечатляет сильнее, чем самая тщательная подделка, а любитель, уступая профессионалу в мастерстве, сплошь и рядом превосходит его в искренности…
— У тебя все?
— Никак нет, Николай Саныч! С задержанным проблемы…
— А что такое?
— На Африкана ссылается… — Сашок замялся. — И на вас тоже…
— Да-а?.. — Выверзнев задумался, погасил сигарету. — А какой он из себя?
— Волосатый такой…
— Волосатый?.. Хм… Ладно, начинайте допрос, а я к вам чуть позже загляну…
Допрос начался с технических неполадок.
— Да что за черт?.. — озабоченно пробормотал Сашок, извлекая из восковой куколки железную иглу и поднося ее ржавое жало к ослепительной лампе. — Почему не действует?
Провокатор сидел на привинченном к полу стуле и, судя по шевелящимся волосяным покровам, надменно улыбался. Руки его были скованы за спиной.
— Может, его вручную допросить? Мануально?..
— Мы ж не менты, Сашок… — укоризненно напомнил более опытный Павлик. — Нет уж, давай как положено…
И старший лейтенант сосредоточенно оглядел разложенные на письменном столе инструменты и вещественные доказательства.
— Ну еще бы она тебе действовала!.. — проворчал он. — Рядом вон Микола Угодник лежит и этот еще, лысый… Дай-ка в сейф приберу…
Он завернул в алый шелк изъятый образок Миколы Угодника вместе с орденом Ленина и направился к сейфу. Сашок бросил пытливый взгляд на задержанного и снова пронзил куколку. Допрашиваемый тут же замычал и заворочался на стуле.
— У, нехристи!.. — сдавленно произнес он, гордо уставив на мучителя набитые волосами ноздри — Режьте — ничего не скажу…
— Все равно слабовато… — посетовал Сашок. — А-а… Так на нем же еще чертогон!.. Слушай, помоги, а то опять укусит…
Вдвоем они кое-как освободили яростно отбивающегося провокатора от нательного креста.
— Ну, вот теперь другое дело… — удовлетворенно молвил Сашок. — Итак… С какой конкретно целью и по чьему заданию вы проникли на территорию суверенной республики Баклужино?
И волосатик пошел колоться на раз… Примерно на двадцатой минуте допроса лязгнула тяжелая дверь подвала. Сотрудники оглянулись и выпрямились. Сашок отложил иглу.
Открытое, прекрасно вылепленное лицо полковника Выверзнева было сумрачно. Видимо, предварительная беседа Президента с представителями ООН по-прежнему шла из рук вон плохо. Хмуро кивнув, полковник взял со стола протокол допроса.
— Эк понаписали!.. — подивился он, проглядев первый лист. — Лыцкий агент? Надо же! Прямиком из-за Чумахлинки?..
Павлик с Сашком, почуяв нутром неладное, переглянулись. Кажется, переусердствовали… А полковник рассеянным жестом отодвинул истыканную иглой восковую куколку и присел на край стола, со всевозрастающим интересом вчитываясь в протокол.
— Да раскуйте вы его… — ворчливо приказал он, не поднимая головы.
— Так, Николай Саныч!.. — всполошился Павлик. — Он же сейчас углы крестить начнет!..
— Не начнет, — сказал Выверзнев. — Раскуйте.
Пожав плечами, Сашок освободил поганца от наручников.
— Йо-о!.. — поразился Выверзнев какому-то новому перлу. — Попытка покушения на Президента… по личному заданию Африкана… Ребята, вам что, очередного звания сильно захотелось?
Молодые люди дружно порозовели в четыре щеки.
— Круто, круто… — с уважением молвил полковник. — И главное, всего ведь полчаса допрашивали, даже меньше!..
Он отложил протокол и, не слезая со стола, повернулся к волосатику. Выкатив глаза, тот с безумной надеждой смотрел на своего избавителя. В жесткой бороде сияли слезы.
— А ну-ка оставьте меня с ним минут на десять…
Сашок и Павлик беспрекословно повернулись и вышли. При помощи нехитрых колдовских приемчиков они, конечно, запросто могли бы подслушать беседу боготворимого ими Николая Саныча с задержанным, но, разумеется, не посмели. А жаль. Половину бы иллюзий как ветром сдуло…
— Виталя… — позвал полковник, дождавшись негромкого лязга железной двери. — Так когда ты виделся с Африканом?
— Позавчера в ночь… — просипел горлом доморощенный провокатор.
— Почему не сообщил?
Кудлатая башка бессильно упала на грудь.
— Понятно… А на площадь зачем выперся? Африкан велел?
— Нет… Сам…
— Да ты что? Это за каким же лешим?
— Подначил он меня… И на колдунов я в обиде…
— А на колдунов-то за что?
— Дом сломали… Обещали сразу же в новый переселить — не переселили…
— Эх, Виталя-Виталя… — с упреком сказал полковник. — А ко мне обратиться?.. Ну вспомни: было хоть раз, чтобы ты попросил, а я тебе не помог?..
Подавив рыдание, Виталя вскинул мохнатое, как у домового, личико. Наслезенные глаза обезумели. Пористый кончик носа побелел. Не иначе — гордыня обуяла…
— В содеянном — не раскаиваюсь!.. — Голос Витали, по идее, должен был окрепнуть, зазвенеть, но вместо звона вышел скрип. — Знал, на что иду, и готов на любую расплату!..
— А в чем тебе раскаиваться-то?.. — удивился Выверзнев. — Мы, собственно, так все и планировали, только с другим исполнителем. Сработал ты чисто, даже вон карниз универмага перезвездить сообразил… А расплата — как обычно… — Полковник вздохнул, слез со стола и запустил руку во внутренний карман пиджака. Вынул пачку, отлистнул несколько зеленых бумажек, извлек ведомость. — Распишись вот здесь — и свободен… Понадобишься — дам знать…
Медленно и неловко Виталя поднялся с привинченного к полу сиденья. Пошатываясь, подошел к столу. Непонимающе взглянул на доллары, на ведомость, потянулся было за шариковой ручкой и вдруг замер. Ах, будь здесь Павлик с Сашком — уж они-то бы наверняка заметили, что аура Витали пошла пятнами! Да и полковник, хотя и не был колдуном, мог бы, кажется, обратить внимание на общую взвинченность провокатора. Однако в данный момент Выверзнева интересовали куда более важные проблемы: Африкан, странное поведение комиссии ООН, загадочный взрыв у подъезда «Ограбанка»…
— Да здравствует Пресвятая Революция!.. — испуганным шепотом сказал Виталя. Затем дрогнувшей рукой ухватил еще не расколдованное орудие допроса и, всхлипнув от ужаса, одним судорожным движением свернул восковой куколке голову.
Отчетливо хрустнули позвонки, волосатое лицо страдальца нелепо вздернулось, оскалилось, выпучило глаза — и с этой-то жуткой гримасой бедолага черным длинным мешком осел на бетонный пол подвала.
Полковник поспешно прибрал ведомость, баксы — и кинулся к самоубийце, зная наверняка, что можно уже не кидаться… Перелом позвоночника, да еще и у основания черепа?.. Нет, безнадежно…
— Ах ты, дурачок-дурачок! — удрученно произнес наконец Выверзнев, поднимаясь с колен. — Ну как же можно… так все принимать близко к сердцу!..
Сзади лязгнуло — гулко и негромко. Николай оглянулся. На железном пороге стояли, остолбенев, Павлик с Сашком. Молодые люди с ужасом глядели то на оскалившийся труп Витали, то на восковую куколку со свернутой головой, то на полковника…
— Медэксперта пригласите… — буркнул Выверзнев.
Долговязый Павлик сглотнул и кинулся выполнять поручение. Снова лязгнула дверь.
— Николай Саныч… — с запинкой вымолвил Сашок. — Это вы его?..
— Нет… Сам…
— А… А как теперь это оформить?..
Полковник задумался на секунду, взглянул на распростертое тело, поиграл желваками.
— Как-как… — расстроенно сказал он. — Его ж бабы из универмага били! Ну вот, стало быть, позвонок и сдвинули…
Каких-либо особых сложностей безвременно почивший Виталя контрразведке не доставил. Эксперт не глядя подмахнул акт, и тело отправили в морг. Все знали, что день прибытия комиссии ООН будет сумасшедшим. Отягощать его добавочными проблемами не хотелось никому…
К полудню сумасшествие обострилось… Очередной переполох возник сразу после окончания предварительной беседы, когда зарубежные гости, покинув Президентский Дворец, садились в машины, чтобы ехать в Чумахлу, где им должны были предъявить следы варварского артобстрела. Внезапно двое неизвестных в опасной близости от иностранцев начали применять друг против друга приемы кунг-фу. Когда же их повязали, выяснилось, что оба они глухонемые и что вовсе не драка это была, а жаркая полемика относительно галстука негра: от Кардена или не от Кардена?..
В двенадцать ровно Сашок не выдержал.
— Николай Саныч!.. — жалобно возопил он, врываясь в кабинет. — У меня по списку одиннадцать лыцких провокаций! А на проспекте сейчас уже двадцать первая идет!..
В отличие от молодой поросли полковник Выерзнев вел себя все спокойнее и спокойнее. Казалось, нарастающая неразбериха действует на него умиротворяюще.
— Серьезно, что ли? — переспросил он. — Ну так включи их в список — делов-то!..
— Но мы же их не планировали!..
— Значит, Африкан планировал, — невозмутимо откликнулся Николай Саныч. — А может — так, самотек…
Сашок взялся за пылающий лоб и тихонько застонал.
— Мигрень?.. — осведомился Выверзнев, запуская руку в ящик стола, где хранились таблетки.
— Крыша едет… — сдавленно признался Сашок. — Николай Саныч! Скажите честно! Вы что, завербовали Африкана? Он что, на нас работает?..
— Ну почему же? — мягко отозвался Выверзнев. — Африкан работал и работает против нас… Просто задачи наши в данном случае полностью совпадают… Застращать комиссию ООН лыцкой угрозой, накалить обстановку…
— В астрал уйду… — безнадежно пообещал Сашок.
— Не вздумай! Ты мне еще тут понадобишься. — Полковник вздохнул и, помрачнев, добавил: — Беда, Сашок, в другом… Что-то ни у нас, ни у Африкана ни черта пока не выходит… А Павлик где?
— Вы ж его в Чумахлу откомандировали!..
— А! Ну да… Стало быть, поедем с тобой… Надо, видишь ли, встретиться с одним авторитетом…
— С кем?! — Сашок не поверил собственным ушам.
— С Черепом… — терпеливо пояснил Выверзнев. — Весьма любопытные данные на него поступили… Кстати, Африкан утром осматривал краеведческий… На белом «мерседесе» приезжал… Чуешь, чем пахнет?
Безработный Максим Крохотов был оскорблен случившимся на площади до глубины души. Выверзнев его еще таким не видел ни разу.
— Нет, ну обидно, Николай Саныч!.. — навзрыд жаловался Максим, мечась по кухне и взмахивая черными широкими рукавами приталенной рясы. В углу на спинке стула праздно сиял алый шелк непригодившегося знамени. — Ну я же вас никогда еще не подводил!.. И вдруг взять променять меня на какого-то… недоделанного!.. Ну хотя бы намекнули заранее, что не доверяете! Но вот так-то зачем же?..
— Да ладно тебе… — миролюбиво проворчал Выверзнев. Он сидел, закинув ногу за ногу, хмурился, курил… Много курил полковник. — Мы ж тебе за беспокойство заплатили… Какой-никакой, а навар…
— Да разве в этом дело?.. — тоненько взвыл Максим. — У меня ж ведь тоже гордость есть! Ну, видел я этого вашего… волосатого!.. Ряса — болтается! Явно чужая! Дикция — ни к черту! Уже в десяти шагах ни слова не разберешь!.. А я — рясу приталил, «Вставай проклятьем» выучил… Эх, Николай Саныч! Да я его, «Проклятье» это, так бы на площади грянул, что нас бы тут же, не глядя, в НАТО приняли! С перепугу!..
— Комиссия-то не из НАТО… — тонко заметил стоящий в дверях Сашок. — Из ООН…
— Да это — что в лоб, что по лбу!.. Обидели вы меня, Николай Саныч… Иду домой, как дурак, в рясе этой — глаза уже не знаю, куда девать… Домового по дороге встретил — и тот лыбится… Эх!..
— Ладно, Максим, не горюй. — Выверзнев погасил сигарету. — Какие твои годы!.. Снимай-ка ты свое облачение да поди на часок прогуляйся, лады?..
И разобиженный Максим Крохотов, ворча, отправился переодеваться. Честолюбив. Первоклассный будет провокатор… Без огонька в этом деле никак нельзя…
Настоящая фамилия Черепа была отнюдь не Черепанов и даже не Черепицын, как предположили бы многие, а всего-навсего Калинников. То есть Черепом его прозвали за внешность. Росту он был среднего, а все остальное соответствовало кликухе.
— Зачем вызывал, начальник?..
— Да вот о прошлой жизни побеседовать… — невозмутимо отозвался Выверзнев. — Как там оно у тебя в прошлой жизни?
— Все путем… — осторожно ответил Череп.
— Никто больше на пятнадцать сребреников не кинул?
С помощью чего Череп строил гримасу — непонятно. Кожа да кости. Ни единой лицевой мышцы…
— Зря смеешься, начальник… Тебе вот смех, а я в натуре верю…
— Да я думаю!.. Раз Есаула схоронили — значит веришь.
— А как иначе? Уважать перестанут…
— Это понятно… — Выверзнев покивал. — Стало быть, выходит, Кученог тебя не в прошлой, а в этой жизни достал?..
Череп дернулся и вопросительно уставился на полковника.
— Легковушка с динамитом… — напомнил тот. — Череп!.. Ты ж вроде никогда в политику не лез… Жить надоело?.. Ну, подойди к Панкрату, прямо скажи: так, мол, и так, надоело. И станет у тебя одной прошлой жизнью больше…
Секунду Череп сидел, наморщив высокое, стиснутое впалыми висками чело.
— А с чего это я к нему подойду?..
— Ну, давай я подойду, если хочешь…
Морщины облегченно разгладились.
— Да кто ж тебе позволит, начальник?.. — с искренним недоумением сказал Череп. — Ты что, бугра своего не знаешь? Ну, давай я тебе про него что хочешь расскажу… Он меня еще до распада области два раза сажал…
— Понял! — бодро и весело прервал его полковник. — Это все, что я хотел выяснить. Лейтенант, проводите…
Сашок моргал. Сбитый с панталыку Череп поднялся со стула и, слегка приподняв плечевые кости, вышел в прихожую. Так и не уразумел, видать, что к чему…
— Николай Саныч… — закрыв за гостем дверь, растерянно обратился к Выверзневу более сообразительный Сашок. Румянца на его округлых щеках заметно поубавилось. — Что же это выходит?.. Что генерал Лютый… — Он свел голос на шепот. — …заказал вас Черепу?..
— Не меня… — ворчливо поправил Выверзнев, прикуривая очередную сигарету. — Африкана… Меня ему взрывать смысла нет… Просто выбора не было у Толь Толича. Ему же стукнули, что мы с Африканом в одной компании будем…
— И вы теперь… доложите об этом Президенту?.. — со страхом спросил Сашок.
Позабавленный испугом юного сотрудника Выверзнев вздернул брови и насмешливо оглядел Сашка.
— Достоевского читал?
— Д-да… Кое-что…
— «Дневник писателя», например?
— Н-нет…
— Так вот сказано у Федора Михайловича: «В России истина почти всегда имеет характер вполне фантастический…» И ты хочешь, чтобы с этой фантастикой я пошел к Кондратьичу?..
— Но он же колдун, Николай Саныч! Глава Лиги!.. Неужели не поймет?..
— Понять-то — поймет. А вот неправдоподобия не простит. И правильно сделает!.. Потому что неправдоподобие, запомни, — это первый признак непрофессионализма…
Выверзнев помолчал, потом тоскливо глянул на облупленный потолок кухни.
— Тишина… — заметил он. — С самого утра…
И тут наконец Сашок сообразил, в чем дело. Сипловатый вой американских турбин умолк. Небо над Баклужино оглохло. Да и над Лыцком, наверное, тоже… Погода начинала хмуриться. Со стороны Чумахлинки ползла чреватая молниями туча свинцовых оттенков.
Внезапно полковник прихлопнул левый карман пиджака, как бы ловя за руку незримого жулика. Видимо, пейджер у него был настроен на вибрацию, а не на звуковой сигнал. Выверзнев извлек устройство, нажал кнопку…
— «Машку… уломали…» — прочел он сообщение вслух. — Ну вот тебе и разгадка… Лыцк принял все условия НАТО… Включая выдачу Африкана…
— Не может быть!.. — ахнул Сашок.
— Не может, — хмуро согласился Выверзнев. — А значит, скорее всего так оно и есть…
В этот миг из вентиляционного отверстия послышалось тихое призывное поскуливание. Полковник нахмурился, сунул пейджер в карман и, встав, открепил гипсовую решетку. В квадратной черной дыре немедленно возникло мохнатое личико гороховой масти. Выпуклые глазенки так и выскакивали.
— Сегодня в четыре икону будут брать из краеведческого! — с ходу отрапортовал Лахудрик. — Африкан, Панкрат, Ника — и дымчатый с ними, если не врет!..
