Книга: Зверь с той стороны
Назад: ГЛАВА ПЯТАЯ,
Дальше: ЭПИЛОГ

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

в которой я дважды борюсь за санитарию. Вести из края непуганых монашенок. Молодые ветра. Укрощение животных. Быть в форме! Правда.
— "Тот, кто любит пудинг и часто ходит в гостинг, не бывает худинг, а бывает толстинг", — провозгласил я, увидев Ольгу, вплывающую в комнату с блюдом, на котором возвышалась гладкая гора шоколадного цвета, украшенная на макушке взбитыми сливками. После чего хитро подмигнул Милочке.
Мама украдкой погрозила мне кулаком, а Милочка порозовела. Ольга поставила пудинг на стол и сказала:
— Твои наветы грубы и не имеют ничего общего с действительностью. — Она сделала движение ладонью, словно погладила огромного невидимого зверя, разлегшегося на столе. — Оглянись, разве ты видишь среди нас хоть одного толстяка и уж тем более, толстушку?
— Субстанционально, пожалуй, нет. Зато в значении иллюзорном… — протянул я и снова подмигнул Милочке. Она покраснела пуще прежнего.
— Филька! Вот тебе, — сказала мама и погрозила мне кулаком уже откровенно. — Чего девушку обижаешь? Живо сейчас из-за стола вылетишь.
— Я не обиделась, — пискнула Милочка, испуганная перспективой моего «вылетания» значительно больше, нежели я сам. Прожив в семье почти неделю, она всё ещё продолжала немножко смущаться моих родственников и избегала оставаться без меня надолго. — Я, правда, выгляжу немного полноватой — в значении сугубо иллюзорном, разумеется, — но всё это потому, что лицо такое круглое. А вообще-то, — она с некоторым вызовом глянула в мою сторону, — талия у меня всего пятьдесят восемь сантиметров в обхвате.
Тут все наперебой принялись её с жаром убеждать, что ничуть она не выглядит полноватой, а вовсе напротив — стройна как берёзка, что Филька известное трепло и провокатор, за что сейчас же и поплатится. Субстанционально! вот именно! да-да-да!
— А ну-ка, сынуля, марш в сени! — громыхнул отец, подведя жирную черту под разбирательством. — Подтянешься на турнике тридцать раз, отожмёшься от пола шестьдесят раз, выполнишь «пистолетик» на каждой ноге по тридцать пять раз. Да не забудь на обратном пути тщательно вымыть руки и прихватить из холодильника мороженое. Марш!
Я поплёлся, куда велено, размышляя, что подобные отцовы фельдфебельские и капральские замашки, нашедшие отражение даже в фамилии, для свежего человека вроде Милочки должны казаться весьма неприглядными. А возможно, и шокирующими. "Будут ли они когда-нибудь им изжиты? — думал я. — Если и да, то выпавший из расслабившихся рук штандарт один чёрт, найдется, кому подхватить — знаю доподлинно. Я же и подхвачу".
Машенька отпросилась со мной. Всё равно она этот противный пудинг терпеть не может. Лучше уж у дядюшки на спине посидит, когда он отжиматься станет, а потом погуляет. Только мороженое всё не съедайте.
Бабушка с дедушкой умильно засюсюкали, довольные любимой внученькой, этакой шутницей. Милочка тихонечко вздохнула мне вослед, а Антоха хмыкнул, соболезнуя.
Я честно исполнял урок. То есть с нарочитым пыхтением переминался с ноги на ногу, чтобы половицы скрипели, будто кто-то и впрямь отжимается на них и делает «пистолетик». Племяшка, подхватив игру, громко считала «повторения». Вместе с тем она успевала возиться с Люсьеном. Время от времени вся наша троица с видом бывалых заговорщиков перемигивались.
Покончив с наказанием, я сунулся в холодильник.
Не удержавшись, отхлебнул молочка прямо из банки, потянул коробку с мороженым и заметил в уголке две непонятные баночки. Какие-то тёмно-синие толстенькие пузырёчки вроде аптекарских. Меня разобрало любопытство.
Поставив мороженое на пол, я вытащил пузырьки на свет божий. Этикеток на них не было, только буковки на крышках — «А» и «D». Внутри колыхалась маслянистая жидкость. В пузырьке «А» — поменьше, на самом донышке, в пузырьке «D» — побольше. Наверно, витаминные препараты для телёнка, решил я. Как раз витамины групп «А» и «D» принято со времен всепобеждающего шествия по планете рыбьего жира разводить в масле.
Откупорив одну крышечку, я принюхался — и чуть было не выругался, чуть рефлекторно не сплюнул на пол. В ноздри шибануло давно и качественно протухшей рыбой. Машенька, поморщась, зажала носик, и даже кот, забыв о замечательном бумажном банте на ниточке, метнулся вон из сеней, точно ошпаренный.
"Ну, батя у меня и куркуль! — восторженно подумал я, поспешно загоняя пробку на место. — Всё на свете сохранит, кержацкая порода. Неужели ж он не в курсе, что витамины его протухли? Поди, год уж как забыл про них, а они тут киснут рядом с продуктами. Выброшу! Вот ей-богу, выброшу".
Увы, следует признаться, что в сердце моём говорила не столько обеспокоенность за качество продуктов, соседствующих с вонючими бутылочками, сколько злопамятство. Отольются кошке мышкины слёзки, думал я. Подтягивания и прочие «пистолетики» да "упал-отжался".
Завернув пузырьки в обрывок газеты, я сунул их в глубину мусорного ведра — под пустые консервные банки и пластиковые пакеты от полуфабриката пудинга. Маша одобрительно кивнула. Вернулся к бантику Люсьен.
С сознанием хорошо выполненного долга я вымыл руки, забрал мороженое и отправился к столу.
Тут бы мне и насладиться десертом, так ведь нет! Зазвонил телефон. Трубку побежал взять Антоха, но скоро вернулся и поманил:
— Давай быстро, кажется, межгород.
Звонил Большой Дядька. Жив, оказывается! Я искренне обрадовался и даже малость расчувствовался.
— Ну, как ваши дела, Филипп? — спросил Тараканов ничуть не изменившимся голосом.
— Прекрасно, замечательно, спасибо. А вот как ваши? Справиться о здоровье будет уместным? — Я придал голосу должную сострадательность и трагичность. — Или лучше не бередить?
— Отчего же, — сказал Тараканов. — Здоровье не оставляет желать лучшего. Я в полном порядке и фактически восстановил былую форму. За малым исключением… Скорей и в основном косметического плана.
"Ну конечно же! Ожоги", — понял я и поспешил сменить тему:
— Где вы сейчас? На каком-нибудь европейском курорте?
— Да… пожалуй, что и на курорте… — как бы сомневаясь в собственных словах, сказал Тараканов. — Частный пансионат… э-э-э… реабилитационный центр… что-то вроде этого. Здесь очень славно, даже чудесно, только очень уж малолюдно. Я да Паоло, да ещё несколько выздоравливающих. Скучаем немного… Зато вокруг почти нетронутая природа: высокогорное озеро в окружении вековых кедров, чистейший воздух, белочки, которых можно кормить с руки… Массаж, акупунктура, минеральные и радоновые ванны и прочие укрепляющие тело процедуры…
Я почувствовал, что, говоря об укрепляющих процедурах, Тараканов улыбается, и подхватил в игривой тональности:
— Молоденькие медсестрички в коротюсеньких халатиках…
Большой Дядька весело расхохотался.
— К сожалению, не совсем. Здесь неподалеку женский монастырь, так что роль сестер милосердия и сиделок выполняют монашенки.
— Но они всё-таки в коротких халатиках? — уточнил я. — Или как там это называется? Сутанках?
Тараканов ответил новыми раскатами хохота. Действительно, очень здорового, прежнего хохота. Дав ему отсмеяться, я заметил:
— Так ведь это же гораздо пикантнее. М-м-м, очаровательные монашенки!.. Чуточку вам завидую, Игорь Игоревич.
— Не стоит мне завидовать, Филипп, — сказал он с немалой ноткой грусти, оборвав смех, и я прикусил язык. Он спросил: — И всё-таки, Филипп, что у вас?
— Жениться собираюсь в ближайшее время, — ответил я, не зная, как половчее подобраться к тому, что Тараканова интересует на самом деле. Говоря прямо, к патовой ситуации с так и не выполненным поручением.
— Жениться! — обрадовался Тараканов. — Кто же ваша избранница? Наверняка, она прекрасна! Уж не Милочка ли?
— Вы совершенно правы, Милочка. — Положившись на то, что кривая вывезет, а повинную голову меч не сечёт, я понизил голос: — Игорь Игоревич, так получилось, что провалил я ваше заданье. Бездарнейшим образом провалил. Меня вычислили в два счёта и… впрочем, неважно. Я ничего не мог сделать, изменить. Даже если бы и хотел. То есть что я говорю? — конечно, я хотел. И без всяких «бы». Но не мог. Физически не мог. Был связан по рукам и ногам во всех смыслах. Унизительнейшая ситуация, чертовски обидная и чертовски неприглядная…
Я замолчал, по-мальчишески сопя носом.
Тараканов озабоченно спросил:
— Филипп?…
— Можете считать, что в этом месте Капралов несколько раз грязно и смачно выругался сквозь зубы, — сказал я. — А в остальном… Небось, вы и сами знаете, что у нас тут творилось. Словом, с сатанистами расправились без меня… Пистолет ваш я потерял, но готов выплатить полную стоимость. И аванс готов вернуть.
— Бросьте, что за ерунда, — сказал Тараканов. — Аванс какой-то. Пистолет… Между прочим, я, наверное, скоро вернусь. Ну, может, не совсем скоро, ближе к осени. Так вот, не хотите ко мне штатным сотрудником пойти? Нужно журнал восстанавливать, а где я скоро-то приличный коллектив наберу? Старый разбежался, не соберешь… А так: вы да Милочка, да я, да Паоло — уже что-то. Гарантирую достойную оплату.
— Пока не знаю, — уклончиво сказал я. — Меня тут один знакомый в политику зовёт. Говорит, именно в настоящий момент открываются великолепные перспективы к персональному росту. Упускать шанс никак нельзя, а поэтому ему крайне важно иметь рядом с собой надёжную команду из людей, на которых можно положиться. И теперь и в будущем. Считает, я как раз из таких. Он сейчас на самом гребне волны. Запросто в Кремль входит, с Президентом о всяких разных серьёзных вопросах вроде геополитики и национальной военной доктрины только так толкует. И Президент к его мнению прислушивается.
— А ещё его народ любит, — добавил я после секундной заминки.
— Вот как?! — встрепенулся Тараканов. — И кто же этот баловень судьбы, фаворит власти и любимец народа? Штольц?
— Перед вами там спиритической доски, часом, нету? — рассмеялся я. — Бьёте без промаха. Именно Штольц. Кстати, познакомились мы… хм, там, куда меня один журналист секретным агентом направлял. По одинаковому профилю работали. Только он в соответствии с глубочайшим планом, разработанным лучшими штабными аналитиками и учитывающим тысячу и один нюанс. Планом, предусматривающим действия в тысяче и одной нештатной ситуации. С полной огневой поддержкой фронтовой артиллерии, авиации и тактических вертолётов, бронетехники, мотострелков, десантов и диверсантов… а я дурным нахрапом. В результате он нынче губернатор и реальный претендент на вице-президентство, а я всего лишь жених. К тому же бритый наголо, — вздохнул я. — Впрочем, впрочем — отнюдь не жалуюсь!
— Интересно, — сказал Тараканов задумчиво, — крайне интересно. Филипп, заклинаю, не отказывайтесь ни в коем случае!
— Хотите иметь своего человека на самом верху?
— И это тоже, — очень серьёзно отозвался Тараканов. — Но не просто наверху, там и без вас… н-да… Буду конкретен — мне интересно знать, какие, метафорически выражаясь, ветра и куда дуют в свите Штольца. Нет, не вполне правильно выразился… Попробую сначала. Понимаете, Филипп, мне почему-то кажется, да что там, я почти уверен — ничего ещё не закончилось. Вернее, закончился какой-то предварительный этап. Быть может, как раз призванный выпустить эти самые ветра на волю. И предстоящие ураганы, первотолчком к которым послужат слабые на первый взгляд движения воздуха, рождаемы будут, по всей видимости, именно и в основном Штольцем. Собственной его загадочной персоной. Считаю, он скоро ещё больше укрепит свои позиции. Впрочем, об этом не стоило говорить по телефону. Знаете, я тут подумал… я, наверное, прилечу не осенью, а в самое ближайшее время. На будущей неделе, пожалуй. Возможно, даже завтра, послезавтра. Нам непременно нужно встретиться и обо всём, обо всём толком переговорить. Вы только не суетитесь особенно, я приеду прямо к вам, в вашу знаменитую Петуховку. Найдется, где поселиться четырём-пяти приезжим?
— Запросто, — сказал я. — Особенно, если приезжие без предрассудков и не испугаются занять гостиничные нумера, овеянные многолетней дурной славой.
— Ничуть не побоятся, — лихо отозвался Тараканов. — Мои спутники, как и я, любят приключения. Буду, вероятно, не один, с дамой. Она… как бы это выразиться? — наблюдающий врач и одновременно телохранитель.
— О?!
— Смеетесь? Меня, двухметрового спортсмена охраняет — и вдруг женщина!.. Нонсенс, да, но по-другому не получится. Ну, ещё с нами будет двое-трое мужчин, но это просто пехота. Волкодавы с необходимым минимумом мозгов и максимумом рефлексов. Возможно, Паоло не захочет отпустить меня одного. Найду я вас сам. Только вы, пожалуйста, не испугайтесь в первый момент. Лечили меня в чрезвычайно хорошей клинике, качественными препаратами, но всё одно выгляжу я сейчас не лучшим образом. Отёк весь от неподвижности первых дней после… после того, что произошло. Некоторые швы на лице до сих пор не сняты. Гормоны… они тоже не подарок, скажу я вам… — Он заторопился. — Прощайте, Филипп, до скорой встречи! Поспешу оформлять документы, с врачами спорить.
— До свидания, — растерянно сказал я. — Монашенкам привет.
Раскатистый хохот, гудки…
Ну и ну! Ничего не кончилось… главные неприятности ещё предстоят… движения воздуха, рожденные Штольцем… Я усмехнулся. Между прочим, никогда я не замечал за Виталей склонности к пусканию ветров. На что угодно готов спорить, у Зомби абсолютно здоровый кишечник.
В комнату проскользнула Милочка.
Оказывается, она тоже недолюбливает пудинг.
Я прижал её к себе и зарылся лицом в мягкие волосы. Пропади пропадом все проблемы! Я блаженствовал. Я её обожал. Милочка это мигом почувствовала.
— Ну-ка, ну-ка, Филипп, остынь-ка. Мы ещё не женаты и скромной невинной девушке вроде меня не пристало видеть у мужчины, даже жениха такое откровенное возбуждение.
— Не могу остыть, — сказал я тоном капризного ребенка. — Сейчас вот как схвачу в охапку — и конец твоей невинности.
— А как же страшная клятва? Землю ел?
Да, клятва была дана, и щепотка земли съедена, никуда не денешься. Я тихонечко и почти без притворства заскулил.
— Бедный, как он страдает! Может быть, нам стоит пойти искупаться? — предложила Милочка. — Вода в пруду — лёд. В самый раз подойдёт, чтобы охладить и успокоить моего страстного мачо. Да и мне небольшая тепловая встряска не повредит. А то совсем я тут у вас расслабилась без папочкиного присмотра. Почти неделю живу — и ни одной процедуры закаливания, ни километра кросса. Только молочные продукты да сдоба в изобилии. Да ещё твои, милый, непрекращающиеся… — она отвела мою руку от своего бедра, — приставания. Так можно и вправду обзавестись животиком. И убедительно прошу не искать в моих словах излюбленного тобой сексуального подтекста.
— Пошли, — согласился я и поцеловал её в губы. Крепко-крепко.
— Только пусть щеночек пойдет с нами, — не терпящим возражений тоном потребовала Милочка. — Ты не против?
— Двумя руками за! — с воодушевлением воскликнул я. — Но мое согласие… оно ведь могло бы быть как-нибудь вознаграждено… м?
— Конечно, конечно, — сказала Милочка. — Я разрешу тебе не отворачиваться в тот момент, когда буду снимать сарафан. Доволен?
По пруду гуляла мелкая волна, веял прохладный ветерок. С недалекого шлюза доносился шум падающей воды. Случившиеся поблизости три взрослых гуся, опекающих десяток крошечных птенцов, встретили наше прибытие с крайним подозрением. А самая крупная птица, очевидно, папа, по-змеиному вытянув шею и расправив крылья, с угрожающим шипением засеменила навстречу.
Милочка тихонько, но азартно взвизгнула и спряталась за моей спиной. Щеночек Кучум — "Серебрянский треф", подарок Коли-однорукого — залился яростным лаем. Однако в момент оценил свои силы реально и благоразумно последовал за нею. И только я с уверенностью бывалого укротителя настоящих-диких-животных-не-чета-этому-пернатому-щипачу развел пальцы «козой» и зашипел в ответ. Ошеломлённый гусак вначале остановился, потоптался, поводя головой с раскрытым клювом вверх-вниз, а затем вдруг спасся бегством. Но бегством, полным некоторого даже достоинства. Отступил.
Осмелевший пёсик преследовал его — вприскочку и с рычанием — понятно, сохраняя безопасное отдаление.
Я обвил крепкой рукой тонкий — пятьдесят восемь сантиметров, ни миллиметра сверх того! — стан возлюбленной и сорвал с её губ долгий поцелуй, полный неподдельной благодарности.
— Завидна удача надёжного и непобедимого защитника прекрасных девушек! — воскликнул я самодовольно после разъятия губ. — Sic!
— Мог бы кричать и не столь громко. — Милочка легонько шлёпнула меня ладошкой по спине.
…Возле излюбленного мной купального места привольно расположились на отдых проезжие люди. Четверо молодцев в мятых трусах. Все приличной упитанности, с узнаваемыми рожами "конкретных пацанов". Или считающих себя таковыми. Из запыленной белой «японки» далеко не юного возраста (этакий косоглазый «универсал» с вынесенными далеко вперёд на крылья зеркалами заднего обзора, широкой полосой по бокам "под дерево" и рулем справа) рвался наружу разудалый блатнячок. Трапеза, судя по всему, проходила отнюдь не насухо. Кто-то уже подпевал сострадательно про "холодный столыпинский вагон", кто-то метал камни в плавающую неподалеку водочную бутылку.
— Идём на другое место, — сказала Милочка. — Не хочу рядом с этими…
— Сейчас, — сказал я. — Подожди минуточку.
Милочка пыталась удержать меня, но я был непреклонен. После великолепной победы над гусаком я чувствовал в себе грандиозный наплыв сил. И уверенности, что смогу эти силы применить наилучшим образом в любой ситуации. Пришлось ей сдаться. И остаться в отдалении — сердиться. И волноваться, конечно.
— Привет, путнички, — вкрадчиво, но с некоторой угрозой сказал я, приблизившись. — Отдыхаем-с?
Путнички обратили ко мне лениво-недовольные взгляды ("Чо ещё за пупок?"), но тут же: лежачие — вскочили, метатель камней — оставил свое занятие, подбежал и замер рядом с товарищами. Все как один по-солдатски вытянулись, отчасти даже подобрали животы и принялись не без преданности поедать меня глазами. Сразу сложилось впечатление, что ребята побаиваются. Причём изрядно.
Добро же! Я небрежно показал безымянным пальцем на «Тойоту» и одними губами сказал: «Звук». Метатель камней бросился к машине, неуклюже нырнул внутрь, музычка сначала надрывно вскрикнула (он повернул регулятор не в ту сторону) затем смолкла вовсе. Метатель вернулся — красное лицо, подёргивающаяся щека, — тыльной стороной ладони наспех вытер ставшие отчего-то мокрыми губы.
Ну точно, восхитился я. Так и есть, боятся!
Не выказывая такому неожиданному приёму ни малейшего удивления, я сунул руки в карманы и принялся беззвучно покачиваться с носка на пятку. К исходу второй минуты молчания путнички замялись и начали постреливать нетерпеливыми глазками на самого худого своего, самого старшего и, кажется, абсолютно трезвого товарища. Видимо, был он за главаря, а также за водителя старушки «Тойоты». Тому смотреть было не на кого, он виновато изучал носки своих сандалий. Затем решился:
— Остановились вот… похавать, там… то да сё…
— Ага, — сказал я. — Я понимаю, понимаю… — И вновь замолчал, глядя поверх голов, как Кучум с брезгливым видом обнюхивает колеса «Тойоты», а затем задирает на них лапку.
Последовавшие за этим пять минут тишины были, наверное, самыми жуткими в жизни бедных путников. Они успели протрезветь, проклясть и пляж, на котором так опрометчиво расположились, и свою поездку и жизнь свою беспутную заодно. Они были бандерлоги, а я был — Каа. Они ждали от меня смерти, никак не меньше. Причем смерти мучительной и страшной. И без того бледненькие, они сделались совсем бесцветными, вдобавок покрылись потом. А мне уже не казался странным испуг этих довольно крепких и недавно ещё уверенных в себе мужиков; я принимал его как должное и чувствовал, что при желании запросто смогу им манипулировать.
— Итак, — мягко сказал я, и мои контрагенты выжидательно навострили ушки, — вы имели счастье остановиться на привал в поистине райском уголке. Я вас понимаю — места красивейшие. Жители здешние гостеприимны. Добро пожаловать. — Они нерешительно начали улыбаться, а я продолжал, уже жёстче и напористей: — Но, увы и ах, гостеприимством вы посчитали возможным злоупотребить. Повели себя, как свиньи за столом и козлы в нату… в огороде.
Я недобро сверкнул глазами. Метатель камней принялся хлебать воздух открытым ртом, закатывать глазки и клониться набок — пока ещё медленно. Главарь, кусая губы, точил слезу. Остальные… остальным тоже было несладко.
— Корить вас не стану. Но даю совет, — сказал я. — Сейчас вы бойко, однако усердно ликвидируете все следы своего пребывания на этом берегу, а затем с облегчением на сердце отсюда испаряетесь. Притом рекомендую не забывать, что скорость передвижения по посёлку любого транспорта ограничена тридцатью километрами в час. Кроме того, водителю следует быть вдвойне осторожным: на улицах полно детей, домашних животных и птицы. При выезде не забудьте остановиться возле полосатой будки со шлагбаумом и уплатить дорожную пошлину в муниципальную казну. Обязательно потребуйте квитанцию установленного образца. — Я прищёлкнул пальцами: — Вот, пожалуй, и всё, мальчики. Время пошло.
Мальчики немедленно засуетились, а я вернулся к Милочке.
Милочка взирала на меня с изумлением, смешанным с восторгом.
— Знаешь, — сказала она, — ты был великолепен! Не знаю, чем и как ты заколдовал этих неприятных типов, но, слушай! — это выглядело потрясающе. И очень, очень впечатляло. Мне стоило огромного труда продолжать считать ситуацию забавной. Мне даже захотелось немедленно нацепить погоны и фуражку и отдать тебе честь.
— За чем же дело стало? — спросил я, облизнулся по-кошачьи, поиграл бровями в лучшем стиле прежнего плейбойства и страстно сжал двумя руками её локоть. — Мм-м? За фуражкой? Мой добрый приятель Матрос думаю, уступит нам свою на сутки-другие. Как и китель. Милицейская форма, надеюсь, подойдет? — озаботился я наигранно.
— Ах, предупреждала меня маменька, что у всех мужчин мысли в девичьем обществе исключительно на один предмет заострены. — Милочка отвела смеющиеся глазки. — Почему я ей не верила?… Смотри, уезжают.
"Тойота", действительно, медленно и осторожно, словно под колесами были рассыпаны в обилии хрупкие, но ценные предметы, выруливала с берега. Лица сидящих в ней, за исключением водителя, были обращены на меня. На лицах читалось почтительная охота услужить по первому знаку, борющаяся со страстным желанием смыться с глаз жуткого человека как можно скорее. Чего было больше, не понять. Скорей второго. Бивуак остался чист и ухожен: ни бумажки, ни соринки; даже бутылка была извлечена из воды, а песок — так мало что не просеян, а примятая телами трава — так уж и не причёсана ли?
И тут мне стало совестно. Ах, до чего мне стало совестно!
Какого рожна, страдал я, меня потянуло пугать проезжих? Ведь это же пошло. Пошло и мелко. Мачизм. Глупая напыщенная показуха. Я — щенок, задирающий лапку на поверженных противников. Если быть беспристрастным, то ведь и не мной даже поверженных. Не мной. Тем, что мне было дано. Так неужели только для этого пылали в напалме люди, превращённые в "лейденские банки"? Получал увечья и горел Тараканов? Страдала Милочка? Наконец, Гойда, Демон, безымянные «игвы», расстрелянные мною быстро и хладнокровно, умерли только для этого? Распятые «люциферитами» бомжи и наркоманы? А запуганный до смерти двухмиллионный Императрицын?
Неужели всё — только для этого?!!
Мне люто захотелось отхлестать себя по щекам.
— Мила, — сказал я негромко. — Помоги мне, Мила. Как сейчас скажешь, так и будет. Я о предложении Штольца. Может, в самом деле стоит принять его?
Она не ответила. Лицо её стало чуть-чуть растерянным, а ещё задумчивым и немного грустным, словно на иконе. Она изо всех сил, как-то очень уж быстро прильнула ко мне и опустила лицо. Всхлипнула?…
— Люблю тебя, — сказал я, и это было правдой. — Люблю.
Назад: ГЛАВА ПЯТАЯ,
Дальше: ЭПИЛОГ