Глава 9
ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
По традиции «вечеря» — ежедневная планерка господ присяжных заседателей — заканчивалась подведением итогов. Опять же по традиции итоги подводил старший из апостолов.
Семенов протер платочком намечавшуюся лысину, подвинул поближе блокнот и, сделав паузу, заговорил:
— Коллеги, я внимательно выслушал вас и благодарю за проделанную работу. Вы славно сегодня поработали, и, уверен, только благодаря этому день в Поездке выдался таким спокойным. Все высказанные сегодня вами рекомендации я полностью поддерживаю — оформляйте приказы. За исключением одного — если в бомжовских вагонах действительно появились вши — не откладывайте на утро — немедленно всех брить под машинку и в баню, всю одежду — на прожарку, матрасы отнять — на протравку.
Куратор «бомжовского» вагона Тофик Абрамян закивал головой и тут же начал быстро чиркать в планшетке.
— Поэтому вас, Абрамян, попрошу остаться. Также прошу задержаться старшего присяжного Стрельцова. По полученным мною оперативным данным, в курируемых вами вагонах сегодня ночью будет попытка проникновения в вагон… к Мариванне.
Апостолы дружно заржали. Семенов сам хмыкнул, но постарался сделать видимость серьезности:
— В смысле, в курируемые вами вагоны, Мария Ивановна. А потому прошу вас через полчаса ко мне в купе…
Естественно, что апостолы заржали еще громче…
— Стыдно, коллеги, — «засмущавшись», сказал Семенов, сам еле сдерживая смех. — Я же по работе Мариванну приглашаю, а вы… Стыдно…
Все апостолы знали, что Мариванну — Марию Ивановну Шанцеву — куда-либо «без работы» приглашать было более чем опасно. Эта в центнер весом русская красавица, мощная и грудастая, хохотушка и матерщинница, мастер спорта по «русской самообороне», поклялась до смерти оставаться верной мужу.
Семенов знал ее мужа. Маленького, лысенького, но удивительно обаятельного мужичка, всегда светящегося энергией, радостью, добром. Посмотреть на их прощание на перроне московского Сибирского вокзала собралась целая толпа. Как-то непроизвольно собралась, ибо посмотреть было на что: здоровенная такая «мама» с любовью и обожанием целовала прямо в лысинку маленького, ужасно симпатичного мужчину, нежно гладила его. Тот блаженно улыбался и тянулся поцеловать «мамку» в щечку. Он долго потом бежал по перрону вслед за Поездком, махал платочком и кричал: «Марусенька, лапочка, мы скоро встретимся, Марусенька, я приеду к тебе, лапочка»…
Он на самом деле сделал все возможное, чтобы быть поближе к своей законной и желанной супруге. И уже через месяц этот маленький человечек — доброволец, врач-эпидемиолог — давил эпидемию в Биробиджане.
Там все тогда дристали, и даже местный губернатор. Известно, что областной глава, целый день до этого не слезавший с унитаза, нашел в себе силы выйти на балкон здания губцентра в День независимости России и кричать «ура!». Говорят, он даже продекламировал: «Нам дух отечества желанен и приятен». После чего поскакал в уборную, надолго.
Это ерунда, что глава Еврейской автономной республики совершенно не знал литературной классики. Хуже, что он не предпринял никаких мер по борьбе с новой, до конца не исследованной эпидемией. И к нацволнениям отнесся как к досадному недоразумению, пока под его окнами не стали резать людей…
Но он-то выжил, хотя новый военный комендант Биробиджана и приказал отправить бывшего губернатора в барак к совсем безнадежным «дристунам».
Что касается мужа Мариванны, то его убили. Убили ни за что, просто как русского врача. Убили китайцы — «огородники» и «челноки», якобы возмущенные репрессиями со стороны «убийц в белых халатах». Просто противоэпидемические акции санитаров они восприняли как попрание прав национальных меньшинств.
Несколько хуторов и огородных коммун, объявленных зоной эпидемии, начали обносить проволокой и обустраивать полевые лазареты карантина. В ответ во врачей стали стрелять. Конечно, к «огородникам» тут же присоединилась и вся остальная узкоглазая мафия, начались погромы. Обколотые уроды «огородники», в жизни не державшие тяпок в руках, вытащили Шанцева прямо из операционной, где он пытался спасти жизнь заросшего грязью мужика непонятной национальности, может быть, даже того же китайца, выволокли на площадь, облили медицинскими препаратами, подожгли…
Препараты долго не горели, так как контингент госпиталя предварительно вылакал все спиртосодержащее. Но спятившие «узкоглазики» не унимались, выволакивая из здания госпиталя все новые и новые груды медикаментов, устраивая новую Голгофу.
Тогда из кучи реторт, шлангов, мазей поднялся Игорь Матвеевич Шанцев, поднялся из кучи разбитых пробирок, тряпок, коробок, поднялся во весь рост… Он ничего не понимал: почему ему не дают оперировать, отчего вокруг так много беснующихся людей, отчего он ничего не видел вокруг: он просто искал свои очки… Тогда какой-то урод притащил к больнице канистру с дефицитным бензином.
Этот репортаж с сожженным заживо русским доктором потом несколько раз показала по всему миру доблестная CNN. Весь мир убийц осудил, но Мариванне Шанцевой от этого было не легче…
Семенов потом сам отрывал руки Мариванны от обледеневших поручней Поездка. Она не хотела жить, она не хотела никого видеть… Но Семенов ее убедил: он стоял перед ней на коленях, показывал фотографии ее сына и дочки и умолял: «Надо жить, хотя бы ради них, надо поднять детей, Маша, надо хотя бы мстить…»
Мариванна тогда выжила. И уже через день, после того, когда Амурский СОБР загнал взбунтовавшихся китаезов вместе с остатком Китайского добровольческого отряда на сопки и совместно с батальоном федеральных ПВО (других частей федеральной армии ближе как-то не нашлось) расстрелял из минометов — всех, до единого, что даже раненых не осталось, Мариванна приехала в Биробиджан. На площади перед облбольницей главный ихний китайский монах, хрен знает, как его там они называют, упал перед ней ниц, и вся их братия упала.
Какой-то бритый мужик в оранжевом балахоне, склонившись, меч ей преподнес — руби, мамка, кого считаешь нужным.
CNN опять же снимала все это крупным планом. «Мамка» Мариванна, вздохнув, взяла тяжелую саблю в руки и от души, с размахом, накернила заточенной китайской железякой… по объективу импортной аппаратуры.
На свои личные средства и на деньги русских, казацких, еврейских и китайских вдов Биробиджана она построила часовню на месте гибели мужа.
На Поездок она вернулась через месяц с баулом, до краев набитым китайскими термосами и еще какой-то азиатской фурнитурой. Семенов, даже прослезившись, от души поцеловал ее прямо в губы.
— Спасибо, начальник, — сказала зардевшаяся Мариванна. Но тут же посерьезнела. — Но это — последний поцелуй в моей жизни.
А еще через день весь Поездок мог насладиться звуками ее раскатистого хохота.
— Теперь о дне завтрашнем. — Семенов снова протер лысину. — Завтра у нас двадцать три разбирательства по гражданским делам, а также восемь серьезных дел, два из которых весьма тянут на «исключиловку». Так что советую выспаться, хотя спать нам осталось совсем немного. Всего доброго…
Апостолы собрали бумаги и с веселым гомоном разошлись по своим вагонам. Семенов перевел дух и, мельком глянув на оставшихся за столом Абрамяна и Стрельцова, как-то обыденно произнес:
— А вы знаете, коллеги, что сегодня ночью вас собираются замочить?
Кто придумал проводить планерки на Поездках именно в полночь — до сих неизвестно. Говорят, что это — результат ошибки или просто опечатка. Ну, вроде какой-то генерал из Чрезвычайного Совета продиктовал приказ, а машинистка вместо 12.00 напечатала 00.00. В принципе такое с молоденькими машинистками случается, с учетом напряженного рабочего дня в условиях Чрезвычайного Положения. Потому как при ЧП ответственным мужчинам приходилось работать до глубокой ночи. А ночь — она, сами понимаете, не только к работе располагает…
Как бы там ни было, но на планерки присяжные собирались ровно в полночь, и порядок этот поддерживался на всех Поездках. А после того как присяжных заседателей кто-то метко окрестил апостолами, то и совещания их стали называть тайными вечерями.
Правда, поначалу какой-то умник в главном штабе По Перемещению Нежелательных Элементов, решив выгребнуться, предложил назвать их «ночными бдениями». Однако название это не прижилось, потому как злой и ехидный спецконтингент Поездков иначе как «ночные бздения» данные совещания не называл. А это, согласитесь, обидно…
Проводились тайные вечери в судебном вагоне по одной и той же схеме. Апостолы рассаживались по обе стороны председательского стола и по очереди докладывали о произошедшем за день, потом делились планами на завтрашние судилища. Очередность докладов устанавливалась по традициям русской армии — первым слово получал младший по званию.
В принципе день получился спокойным: случилась пара драк, одна с поножовщиной, но без увечий, в четвертом вагоне обнаружен пакет с анашой, владельца выявить не удалось, поэтому для профилактики в карцер отправили всех обитателей купе, в «столыпинском» вагоне урка обозвал охранника Волобуева пидором, за что сержант сломал ему челюсть.
От личных осведомителей получена следующая информация: большая пьянка планируется в «домоуправском» вагоне — там бывшие начальники ЖЭУ и паспортных отделов будут праздновать малые срока, полученные ими накануне. Рекомендовано пьянке не препятствовать — пусть взяточники хоть напоследок порадуются.
Также есть сведения, что группа азербайджанцев — бывших теневых хозяев рыбного рынка из Астрахани — собирается уйти в побег. Была попытка дачи взятки охране — довольно крупной суммы в валюте. Рекомендуется «рыночников» прошмонать, но осторожно, дабы не засветить информатора. Неплохо бы добавить азерам срок за валютные операции. Но это — на усмотрение апостолов.
В бомжовском вагоне опять обнаружены вши. Рекомендуется — всех побрить наголо и на прожарку…
Семенов внимательно выслушивал доклады, иногда чиркая в блокнотике карандашом. Да, с этой группой апостолов ему работать нравилось — деятельные коллеги, дело свое знают, инициативу проявлять не боятся. Но и поперек батьки в пекло не лезут. Однако, вглядываясь в лица коллег, никак он не мог отогнать одной мысли: «А что, если его осведомитель Нырок прав — и один из апостолов на самом деле “крыса”?»
