7. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга
«Саргасс» трудолюбиво несся по параболе. Хорошо, что я оставлял в памяти штурмана старые, проверенные траектории — хоть и редко, но приходилось иногда заглядывать к немногочисленным друзьям-старателям на своей скорлупке. Теперь только на ее быстроту и надежда.
Удивительно, но у меня все-таки есть друзья. Даже на нашей земной и околоземной помойке встречаются люди, к которым не боишься повернуться спиной. Их немного. Но они есть.
Может быть именно поэтому мы так и цепляемся — за жизнь и друг за друга? Может быть поэтому мы иногда заглядываем друг к другу на огонек, и хорошим тоном считается накормить гостя до отвала всякими деликатесами и напоить вдрызг? Может быть поэтому мы выручаем друг друга в тяжелые времена?
А ради чего еще жить, черт возьми? Если бы вокруг шастали только сволочи, я бы давно убрался на своем «Саргассе» куда-нибудь в необитаемые места. В глушь, робинзонить.
Одно удручает: друзей значительно меньше, чем сволочей. Увы.
Я поочередно вызывал Игоря Василевского, Юрку Смагина и Курта Риггельда. Точнее, вызывал их корабли. Но друзья-старатели в данный момент находились где угодно, только не на своих кораблях. Я шипел, ругался, умолял их ответить — все двадцать минут полета.
Тщетно.
Когда я свечой падал на заимку Василевского, я наконец оторвался от пульта и взглянул на экраны.
И вздрогнул. Купол заимки был пробит в нескольких местах, два из шести капониров — разворочены объемными взрывами. Покосившаяся решетчатая ферма микропогодника не рухнула только потому, что длинный шпиль-датчик зацепился за зубец спектролита от пробитого купола. Почерневший вездеход с гравиприводом слабо дымил на взлетной полосе — у Василевского был старенький, еще прямоточный планетолет класса «Хиус-II», похожий на гаванскую сигару. Я знал как выглядят сигары — Мишка Зислис с космодрома сигары обожал и постоянно выписывал их с Офелии за какие-то несусветные деньги.
Я сел прямо на полосу, достал бласт из кобуры и выбрался наружу. На толстый кольцевой нарост поглотителя.
Вездеход, что грудой закопченного металла и керамики торчал совсем рядом, не только дымил, но еще и мерзко вонял. Сквозь эту вонь явственно чувствовалась приторная примесь озона — из бластов тут попалили не слабо.
Я прыгнул на полосу, оглядываясь. Заимка Василевского располагалась в обширной котловине за первым Каспийским хребтом. Сейчас котловина была пуста, как отпечаток копыта в степи. Только разгромленная заимка, чадящий вездеход да мой трудяга-«Саргасс».
Нервно поигрывая бластом, я пробежался к куполу. И почти сразу увидел Семецкого.
Семецкий лежал на спине, остекленело вытаращившись в небо. Грудь его была разворочена тремя бласт-импульсами. Крохотный «Сверчок», маломощный бласт, валялся рядом с ладонью убитого. На ладони запечатлелся рифленый отпечаток чьего-то ботинка.
Василевского я нашел внутри купола. Этому выстрелили в голову, выпихнули из кресла перед пультом и долго шарили, наверное, по ящикам столов. Стартовые ключи, небось, искали, гады…
Все. Сразу двоих друзей можно было вычеркнуть из списка живых.
— Извините, ребята… — прошептал я, действительно чувствуя себя виноватым. — Я не успел… Я даже похоронить вас по-людски не успеваю.
И бегом вернулся на борт «Саргасса». О, чудо: меня вызывал Смагин. Сам.
Я плюхнулся в кресло, стартовал, даже не пристегнувшись, и немедленно ответил.
— Привет, — сказал Смагин. — Ты меня вызывал, вроде?
— Вызывал, — нетерпеливо перебил я. — Ты сейчас где?
— На заимке, — беспечно ответил Смагин и я окончательно уверился, что он вообще ни о чем еще не знает.
— Взлетай немедленно! — рявкнул я. — И плюй на расход горючего, жизнь дороже.
Смагин округлил глаза, но послушно потянулся к пульту и запустил предстартовые тесты.
— А что…
— Чужие, — коротко объяснил я. — Флот свайгов рядом с Волгой. И еще один корабль — неизвестно чей — висит над океаном. И размером он побольше, чем сотня Новосаратовых. Директорат уже навострился драпать, за место в звездолете сейчас убивают.
— Так уж и убивают! — не поверил Смагин.
— Василевский мертв, — сообщил я. — Семецкий тоже, они вместе, наверное, улететь собирались. Корабль Василевского украден.
Во взгляд Смагина медленно прокралась тревога.
— А остальные?
— Риггельда я тоже вызываю — молчит пока. Юлька в воздухе, она ищет Хаецких и Шумова. Я хочу еще за Костей Чистяковым заскочить.
Смагин мелко закивал; потом по экрану пошел легкий снежок и белесые зигзаги — у него запустились взлетные двигатели.
— Тогда я за Янкой смотаюсь, — решительно сказал Смагин.
— Давай, — я его поддержал. Не болтаться же ему без толку на орбите? — Только на поверхности не торчи. Взлетай сразу, целее будешь…
— Я понял.
— И связь не отключай. Возможно, придется стыковаться в космосе.
— Зачем? — искренне удивился Смагин.
— Затем, что до Офелии не все корабли дотянут. Да и горючего на всех не достанет. Наверное, придется часть кораблей бросить, и тянуть на самом большом.
— До Офелии? — лицо Смагина странно застыло, как театральная маска. — Ты полагаешь, все так плохо?
— Я полагаю, раз уж чужие пригнали сюда два с половиной десятка крейсеров, то прощай, Волга, — жестко сказал я и откинулся в кресле. «Саргасс» взбирался к вершине очередной параболы. — Все, я Риггельда разыскивать буду. Удачи, Юра.
— И тебе.
Едва Смагин растворился в зыбкости эфира, на канале возникла Юлька.
— Кого нашел?
— Смагина, — ответил я мрачно. — Василевский убит, корабля его нету. Видно, угнали. И Семецкий тоже убит. Риггельд не отвечает.
— А у меня Шумов не отвечает. Хорошо хоть Хаецкие, Мустяца и Прокудин нашлись — эти сами все поняли и дунули с заимки куда подальше.
Я кивнул.
— За кем еще залетишь? — спросила Юлька. Я чувствовал, что ей очень хочется меня отговорить от неизбежных посадок, но знал, что этого она не сделает. Даже пытаться не станет.
— За Костей Чистяковым. И все, убираюсь из атмосферы.
— А Смагин куда делся? За Янкой, конечно, за своей помчался?
— Я бы тоже помчался на его месте.
Юлька вдруг пристально поглядела в створ видеодатчика. Казалось, она глядит мне прямо в глаза, пристально и напряженно, словно хочет сказать нечто очень важное — и не решается.
— Найди Риггельда, Рома, — сказала она тихо. — Пожалуйста. Я далеко, не успею.
Я поспешно кивнул. Когда Юлька меня о чем-нибудь просит, всегда хочется все оставить и сломя голову мчаться исполнять ее просьбу.
«А что? — прикинул я в уме. — Заимка Чистякова на юге, посреди плоскогорья Астрахань. Территория Риггельда несколько дальше к западу, в глубине каспийского массива. Но не настолько, далеко, чтобы я не успел заглянуть и туда. Загляну. Надо ведь убедиться…»
Я не стал уточнять — в чем именно убедиться. Но разгромленная заимка Василевского упорно лезла из памяти. И увечный купол, и сам Василевский с простреленной головой, и Семецкий с простреленной грудью, и чадящий на взлетной полосе ничей вездеход…
Паршивый сегодня день.
Неужели все это натворила маленькая красная кнопка, обратившаяся теперь в прах, в невидимый и неощутимый прах?
Как трудно в это поверить!
Я стиснул зубы и снова позвал Курта Риггельда. А он снова не ответил. Зато спустя некоторое время объявился Вася Шумов — сигнал был слабенький, еле-еле пробивающийся сквозь многослойные фильтры. Аниматор так и не ожил, так что я Шумова не видел. Только слышал, да и то неважно.
— Эй, Рома! Что там… (треск и шипение) …за переполох?
— Вася! Наконец-то! — рявкнул я в микрофон, одновременно выкручивая усиление до отказа. — Ты где?
— (треск) …леко! Луна! Слышишь? Я на Луне!
— На Луне? — изумился я. Ну, Вася, ну, стервец! Опередить меня, что ли, вздумал? — Что ты там забыл?
— Долго (треск) …зывать. Слуш, я космодром вызывал (треск) …лали к чертовой матери и отключились! Я в ужасе.
— Вася, слушай сюда…
— Что-что? Слышно пло… (треск)
— Оставайся, где ты есть! Чужие у Волги, тут уже стрельба началась! Слышишь меня?
— (треск) …жие? Стрельба? Эй, Ром, ты вчера в «Меркурий», часом, не заглядывал? Я… (треск).
— Черт! — ругнулся я. Надо выходить из атмосферы, с нашими передатчиками толковую связь все равно не установишь. Надо прикинуть, сколько мне понадобится времени. Итак: парабола на Астрахань — двадцать минут, и бросок по горизонтали, хрен с ним, с горючим, к заимке Риггельда — еще двадцать.
— Вася! Будь на канале, я тебя через час вызову! Я или Юлька! Слышишь?
— Слышу! Через час! Я не бу… (треск) …чаться!
— Правильно! Не выключайся! Через час!
— (треск) …нял! До свя… (треск).
— Пока, — проворчал я.
Ну, ладно, хоть Вася в безопасности. На Луне его наши молодчики с бластами не достанут. Разве что, чужие… Но их вряд ли заинтересует наша Луна. Что-то мне подсказывает: интересует их в основном громадина, зависшая над моим злосчастным островком. Ну и заварил ты кашу, дядя Рома! Будь оно все неладно…
Вскоре «Саргасс» достиг пика параболы и стал медленно валиться вниз, к поверхности. И с каждой секундой валился все быстрее, влекомый могучими объятиями гравитации. Но та же гравитация, только искусственная и более-менее покорная потом его мягко замедлит и опустит на посадочную площадку около чистяковской заимки.
Сотни раз меня и мой кораблик принимали площадки по всей Волге. Однажды мне пришлось даже на Офелию слетать, было дело. Раз двадцать я покидал систему и добирался до периферийных рудников Пояса Ванадия, две десятых светового года от Волги. И до сих пор моя скорлупка не подводила.
До сегодняшнего дня.
Но все когда-нибудь происходит впервые.
Громадное, рыжее с высоты плоскогорье надвигалось на меня, словно подошва сапога на ротозея-таракана. Ближе и ближе. А гравипривод все не срабатывал и не срабатывал. Я уже различал светло-серый пузырек чистяковского купола и темно-серые черточки капониров, округлый котлован с бурыми откосами отработанного грунта.
Гравипривод молчал.
Я сглотнул и нервно взялся за пестик маневровых. С мольбой взглянул на красный глазок посреди пульта, но он и не подумал сменить цвет на зеленый. «Саргасс» продолжал падать на Астрахань, словно брошенная неведомым гигантом монета, символ скорого возвращения.
— Тля! — выдохнул я и утопил продолговатую кнопку на пестике. Маневровые взвыли, медленно, но неумолимо превращая падение в полет. «Саргасс» отклонился от вертикали, меня вдавило в кресло, и вот я уже не валюсь прямо на чистяковскую заимку, а описав величавую дугу, взмываю над ней. Разворот, маневр, заход на посадку… самое трудное — это сесть без гравипривода.
Но я когда-то тренировался. И сейчас — сел, причем очень удачно. Даже ни одной опоры не сломал.
Утерев вспотевший лоб, я облегченно выдохнул. Но что, е-мое, стряслось с приводом? Самое неприятное в случившемся, это то, что за последние несколько минут «Саргасс» сожрал вдвое больше топлива, чем требовалось для полета к Луне в обычном режиме. Не считая, конечно, непонятки с приводом из-за которой все грядущие неприятности и могут произойти. Впрочем, привод можно починить, он прост, как рычажные весы, был бы инструмент под рукой да приборы. А у меня все есть, что я — псих, что ли, без инструмента летать?
Костя Чистяков встречал меня у люка. Улыбающийся, в рабочем комбезе и разбитых горняцких ботинках, с пультом на шее.
— Привет, Ром! Чего это ты лихачил? Настроение?
Наверное, у меня был чересчур озабоченный вид, потому что улыбка медленно сползла с лица Кости, уступив место настороженности.
— Что-нибудь случилось?
— Да, Костя. Случилось.
Чистяков некоторое время молчал, потом осторожно осведомился:
— Это как-нибудь связано… с кораблями чужих?
Я только кивнул. Хотя не знал наверняка — связано ли?. А с чем это еще может быть связано? Только с ними, проклятущими. Раз крысы (то бишь наш директорат) приготовились бежать с бригантины — бригантине конец. Это каждый пацан знает.
Костя вздохнул.
— И что им здесь нужно… Столько кораблей, даже дрожь пробирает. А я-то надеялся, что все обойдется, покрутятся и уйдут…
— Да уж, — вздохнул и я. — Почти три десятка. Хватит, чтоб дюжину Волг распылить…
Теперь удивился Костя.
— Три десятка? Да их уже несколько сотен! Ты что, космодром не слушаешь?
Я опешил.
— Сотен? Нет, не слушаю. Часа полтора уже не слушаю.
Вот оно что. Мы дернулись бежать, едва услышали о первой волне инопланетных звездолетов. А они все прибывали и прибывали, оказывается, выныривали прямо из пустоты, подчиняясь загадочной технике чужих.
Ну и дела. Ты, дядя Рома, не иначе стронул камешек, который в итоге породил лавину.
— Ладно, — буркнул я, собираясь с мыслями. — Некогда разговоры разговаривать. Пакуй жратву, и на борт. А я пока привод починю.
— А, — догадался Костя. — У тебя привод гавкнулся? То-то я смотрю, ты на горизонтали садился.
— Ненавижу горизонтальную тягу, — вздохнул я. — Но она меня сегодня спасла.
— Ты ее лучше полюби, — проникновенно посоветовал Костя. — А то в следующий раз спасать не станет.
Он такой — мечтатель и добряк. Улыбчивый и мягкий. Сначала я удивлялся, как он умудряется выжить среди наших местных волков с бластами? А потом однажды увидел его в драке. В «Меркурии». Другой человек. В принципе другой. Шесть человек прирезал — ножом, обычным ножом! «Меркурий» до сих пор помнит. Те шестеро, если начистоту, были подонками и грабителями. Настоящей волжской мразью. И были вооружены бластами, правда пьяны в полный дупель. Они приставали к какой-то девчонке — а оказалось, что Костя ее знает. Ну, он и ввязался. Директорат потом приговорил его к крупному штрафу, но кое-кто из местных скинулся и помог Косте монетой — эта шестерка давно уже многим стала поперек горла.
— Ты шевелись, шевелись, — посоветовал я. — Не приведи-свет, принесет кого. Василевского и Семецкого уже застрелили. И заимку его разнесли в щепы. Да и мою, наверное, тоже — меня Плотный по местному вызывал — ругался. Сейчас вся шваль за кораблями охотится, надо взлетать от греха подальше.
— Рома, — ужасающе спокойным голосом позвал Чистяков. — Погляди-ка.
Я, уже навострившись нырнуть в люк, обернулся. И обмер.
К Костиной заимке, вздымая косматые пыльные шлейфы, тянуло несколько вездеходов. Кажется, колесных. Или гусеничных — но точно не гравиприводных.
— Тля! — в груди сконденсировался неприятный холодок — эдакая локальная Антарктида. — У тебя оружие есть?
— Есть, — ответил Чистяков и быстро извлек из узкого кармашка устрашающих размеров нож. Сверкающий, зазубренный с незаточенной стороны, с продольными впадинами на лезвии.
Я не нашелся что ответить. У меня перехватило дыхание.
А вездеходы быстро приближались.
