Глава 11

Смиренный монах-василианин, потупив очи, брел по аллее дворцового сада, шепча на ходу слова молитвы, а заодно обдумывая полученную с базы информацию. Итак, Владимир Мономах замыслил дело прежде небывалое. Поход новгородского князя Мстислава Владимировича в Британию, несомненно, затея более чем рискованная, хотя, надо сказать, момент выбран очень удачно. Генрих Боклерк только что подавил очередной мятеж, стало быть, вновь собрать войско ему будет непросто. Смерть наследника лишает его тыла, да и овдовевшая Матильда — совсем не то же самое, что полновластная императрица.

Плюс к тому король Франции, который с радостью поддержит любого, будь то сарацины или, скажем, шотландцы, лишь бы они попытались свернуть голову нормандскому выскочке. Теперь еще, как сообщает база, шведский король желает сказать веское слово на ухо английскому собрату, а еще лучше, его отрубленной голове.

Да, похоже, у Генриха в ближайшее время возникнут немалые трудности. Но вот что интересно. Столь подробное знание европейских политических реалий и точный анализ ситуации — это личное наитие самого Владимира Мономаха или же мудрый совет той самой загадочной головы Мимира? Второе вероятнее, и все же пока нет достоверных указаний на то, что у Великого князя Киевского искомый артефакт вообще имеется.

Приходится констатировать, что в принципе ничего сколь-нибудь невероятного не происходит. Да, в известных нам мирах Мстислав в Британию не ходил, но, что и говорить, его права на английский трон почти невозможно оспорить. Уж во всяком случае, они не меньше, чем у Боклерка.

Джордж Баренс шел, автоматически убирая тянущиеся поперек аллейки ветви с налитыми сладкими, на его вкус, пожалуй, даже приторными красными ягодами. Пока все его выводы — лишь домыслы. Аргументированные, и все же домыслы. А оперативникам необходима четкая, пусть даже невыполнимая задача. Как ее выполнить — это уже их забота. Но вот искомой четкости как раз и нет. И что делать с этаким аморфным предположением — увы, неясно. С Вальдаром попроще, его внутренняя дисциплина близка к совершенству. Он готов ждать хоть вечность, чтоб нанести короткий неотразимый удар.

Лис… Если бы он не был столь ловким удачливым оперативником, вряд ли даже заступничество двадцать третьего герцога Бедфордского смогло бы удержать руководство от увольнения этого балабола. Многие считают его абсолютно несносным, полагая, что каким-то непостижимым образом ему просто чертовски везет. Однако не так давно Зеф Рассел поместил в ежегодном вестнике Института пространную статью с таким названием: «Интуитивно-ассоциативный стиль поиска решений в условиях недостатка времени и информации. Из опыта оперативной работы», после чего акции Лиса резко пошли вверх.

И все же оставлять его без дела — крайне неосторожно. Одному Богу известно, что может взбрести в эту бесшабашную голову.

— Мир тебе, брат мой.

Георгий Варнац поднял глаза и наткнулся взглядом на священнослужителя, по виду еще более смиренного, нежели он сам.

— Имею ли я радость говорить с достойнейшим братом Георгием, прибывшим нынче из Константинополя?

— Да, это я, любезный брат.

— Я счастлив тебя приветствовать в Херсонесе, — негромко произнес незнакомец. — Меня зовут брат Гервасий. Я давно жду твоего прибытия.

— Давно? — Джордж Баренс вскинул брови.

— Третий день, если быть точным. — Не углубляясь в объяснения, собеседник достал из рукава свиток с красной восковой печатью. — Полагаю, тебе не надо объяснять, что это, почтенный брат.

Георгий Варнац принял из рук «первого встречного» пергамент, взглянул на текст, на печать, кивнул и вернул свиток благочестивому мниху.

— Катаскопои, — тихо проговорил василианин. — Бюро Варваров.

Брат Гервасий молча кивнул, взял собрата под локоток и пошел рядом с ним, любезно, хотя и несколько искоса поглядывая на заморского гостя.

— Ты направляешься в Киев в составе посольства, — словно уточняя, елейно проговорил он.

— Да, это так, — подтвердил Баренс.

— Ты, конечно же, знаешь, брат мой, что патриарх уделяет особое внимание нашим тамошним братьям во Христе.

— Прошу извинить мне пробелы в моих познаниях, достопочтенный брат Гервасий, но последний год я провел в уединении и, увы, не так хорошо сведущ в чаяниях патриарха…

— Ну что ж, тогда я кое-что должен открыть тебе. Думаю, пригодится. — Монах имперской тайной службы покрепче ухватил бывшего офицера тайной службы ее величества и начал внушать тихо, но доходчиво. — Как тебе, несомненно, ведомо, Киевская Русь — держава крещеная и, как предполагается, придерживается христианства кафолического, или византийского, толка. Во всяком случае, так считают в самом Киеве. Однако же здесь много неясностей.

Начать с того, что вовсе непонятно, где, когда и от кого принял крещение Великий князь Владимир, причисленный ныне к лику святых и наименованный равноапостольным. Есть три разных версии этого события. Совсем уж неясно, что произошло в Киеве и чем было на самом деле так называемое крещение в днепровских водах. Ибо, согласитесь, нелепость, когда князь, правитель, пусть даже и свято уверовавший, осуществляет таинство крещения над своими подданными, при этом силою копий проповедуя милосердие Божье.

— Да, но… вероятно, крестил не он, он лишь… гм… потрудился собрать воедино страждущих.

— О да, днепровские воды, несомненно, были полны искренне страждущих спасения, — усмехнулся брат Гервасий. — Верно, так оно и должно было статься. Но вот в чем беда. Нигде, ни у нас, в готской епархии, ни в Константинополе, не осталось ни единого упоминания о столь знаменательном и значительном, согласитесь, деянии. А ведь составить подробнейшие известия о нем — есть прямая обязанность любого священнослужителя всякого ранга, пребывавшего в тех землях и участвовавшего в таинстве крещения. И, стало быть, документы о том должны были бы храниться в патриархии, но их нет. — Монах развел худыми руками с длинными пальцами, неуловимо похожими на абордажные крючья. — Зато есть другие свидетельства, говорящие о том, что повсеместно русы продолжают поклоняться идолам, шепчутся, что даже сам нынешний Великий князь в том немало преуспел.

— Вот как?

— Увы, это правда, мой почтеннейший брат. Мы стараемся тщательнейшим образом следить за всем, что происходит в столице рутенов-русов. И пока, увы, приходится мириться с тем, что наши могучие соседи — христиане только по имени.

Сейчас над империей нависла угроза очередного вторжения русов, ибо, как известно нам вполне достоверно, Великий князь Владимир из рода Мономахов собирает войска, и на этот раз отнюдь не для похода на половцев. Нам следует приложить все силы, чтобы Русь осталась, вернее стала, воистину христианской державой и, конечно же, чтобы она была вернейшим союзником Константинополя. У нас, впрочем, имеются некие странные и, кажется, не слишком убедительные сведенья о том, что наши братья во Христе готовят вторжение не у нас, а совсем в другом месте.

— Где же?

Имперский разведчик в сутане поглядел на Баренса, выдерживая паузу, и проговорил негромко:

— В Бритии. Так это или нет, нынче сказать невозможно, одно ведомо достоверно: подобная мысль витает в голове Владимира Мономаха. Если впрямь, русы желают обрушить свою мощь на этот остров, в наших интересах содействовать их замыслу.

— Что же я для этого могу сделать, досточтимый брат?

— Вы рекомендованы мне как человек опытный и знающий. И конечно же, понимаете, что обязаны содействовать нам, — брат Гервасий сделал паузу, давая собеседнику понять, что он подразумевает под неопределенным выражением «нам», — в делах, касающихся блага империи.

— Да, мне это ведомо.

— Вот и прекрасно. Так вот, почтеннейший брат Георгий, по прибытии в Киев вам надлежит найти в Выдубечском монастыре старца Амвросия, он расскажет вам, что следует предпринимать далее. Покуда же скажу вам одно. Ничто так не укрепляет веру в той или иной стране, как наличие собственных глубоко почитаемых святых. И потому, если вдруг, паче чаяния, выяснится, что Великий князь Владимир и его сыновья и впрямь желают покуситься на священный константинопольский престол… — Он вновь сделал паузу и воздел очи к небу, затем вздохнул и продолжил: — Упаси Господь их от подобных мыслей! Хорошо бы, чтобы у Руси появились новые святые. Как это было в случае с блаженными мучениками Борисом и Глебом… Полагаю, досточтимый брат Георгий, вы понимаете, о чем я говорю.

Ромей, о котором рассказывал Лис, вышел из церкви неспешно, давая возможность окружающим почтительно расступиться, оценить златотканое одеяние и приветствовать столь важную персону. За ним чуть поодаль шел слуга с холеным буланым аргамаком, нервно раздувающим ноздри при всякой попытке натянуть поводья. Тучная фигура лисовского «клиента» не слишком вязалась с норовистым тонконогим жеребцом, которого вели за ним, и создавалось впечатление, что это лишь демонстрация высокого статуса родовитого горожанина. Увидев стремительно шествующего навстречу Лиса, он сделал слугам знак остановиться, и сам стал, подбоченясь, изучающе глядя на длинную фигуру приезжего.

— Ну шо, Бог с вами? — прямо с шага поинтересовался Лис, заговорщицки оглядываясь. — Мы будем говорить о деле тут или переместимся под сень струй?

Херсонит, явно не успевший понять суть вопроса, кивнул, но остался стоять на месте.

— Так что за дело-то? — поинтересовался он.

— Максимальный доход при минимальных вложениях, — наклоняясь к самому уху потенциального вкладчика, прошептал Сергей. — Но помните, это быстрые деньги, настолько быстрые, шо, пока мы тут с вами будем куртуазии разводить, они могут улетучиться в беспросветную даль.

При слове «деньги» одутловатое лицо вальяжного херсонита заметно оживилось.

— Куда?

— На депозит к Нептуну. Меньше вопросов, больше голых, буквально обнаженных фактов! Я все расскажу и шо-то дам попробовать.

— В каком смысле?

— В кривом. Есть бесхозная куча золота и драгоценностей в хорошей упаковке. Нужно, не нужно? Быстро говорим, не молчим, время пошло! Давай скорее, а то совсем уйдет!

Собеседник Лиса был человеком скорее неспешным, но требовательные интонации Сергея заставили его как-то вздернуться, точно коня — удар нагайкой.

— Где?

— В Уганде! Не торопись, сначала все уладим. А то сразу так — «где»!

— Да о чем речь-то?

— Речь о том, как реорганизовать рабоче-крестьянскую инспекцию. Но поскольку у вас она еще даже не организована, то ни о какой реорганизации речи быть не может. Так шо обреченно обойдемся без речей, о чем бы они не рекли. Потому что реки, как известно, впадают в море, а то, что в море впало — хрен выпадет. Вот об этом речь как раз и пойдет.

Взор херсонита начал затуманиваться от тщетной попытки понять слова Лиса. Обычно жертвами его витийства становились люди с более подвижной психикой, и поэтому сейчас «заезжий менестрель» включил свой пургомет на полную мощность.

— Идти, — пытаясь словить ускользающую нить повествования, повторил визави институтского оперативника и тут же получил новое объяснение.

— Идти, ехать — какая разница! С точки зрения теории всемирного тяготения человека к золоту — это крайне несущественная деталь. Лично я предпочитаю стоять на своем, вернее на своих. В общем, имеется сундук, который надо вытащить из воды и по-братски разделить.

— Может, лучше пополам? — моментально включился херсонит.

— Нет, голуба, по-братски. Сундук с драгоценностями — тебе, эх, так и быть, шо-то я сегодня какой-то болезненно щедрый, а мне — одну вещицу, которая лежит на самом дне сундука, завернутая в лоскут пурпурного шелка.

Глаза лисовского собеседника вспыхнули тем нездоровым блеском, который для Сергея был чем-то вроде зеленого огня на светофоре.

— Про то, шо здесь неподалеку корабль затонул, слышал?

— Слышал, — разочарованно вздохнул херсонит, — да только что толку — все, что на нем было, — собственность императора, а с ним лучше шутки не шутить.

— Вот как позовут тебя, голуба, к нему на рюмку фалернского, так и не шути, а сейчас внемли мне, ибо то, шо ты трешь мне тут о кодексе Юстиниана, так я больше уже забыл, чем ты за всю жизнь знал. Корабль и все, шо на нем, — собственность императора, тут шо да, то да. А то, шо вне корабля, — это имущество Нептуна, или, если тебе больше нравится, Посейдона.

— Он что же, вне корабля? — сбиваясь на шепот проговорил потенциальный вкладчик.

— Посейдон?

— Сундук.

— Ага. — Лис жестом фокусника достал из рукава свеженарисованную картинку с выдающимся далеко в море мысом, дужками волн и противонаправленными дужками чаек. — Вот здесь все зафиксировано.

— Я знаю это место! — просиял незадачливый охотник за сокровищами.

— Ну так и я теперь знаю, — хмыкнул Лис. — Я ж тебя не красотами природы зову полюбоваться. Где корабль лежит, ты и без меня найдешь. Можешь там попробовать понырять, а я посмотрю, как быстро здесь отыщутся охотники разрисовать твой филей в красную полоску. А вот здесь, — потряс Лис вновь крымским пейзажем, — все зафиксировано, широта, долгота, магнитное склонение, длина тени солнца в безлунную погоду, количество шагов от берега в метрической системе координат, ну и, понятное дело, глубина и водоизмещение в литрах. А поскольку ты ни фига не шурупаешь в коде да Винчи и в недовинченном коде тоже, то шансов добраться до искомого сундука без моих разъяснений, конечно, ноль целых, ноль десятых. — Сергей аккуратно свел большой и указательный пальцы, демонстрируя искомую цифру. — Если хочешь, я тебе даже отдам этот пергамент — ищи, действуй.

— Да что тебе нужно-то?

— Я не понял, у меня шо-то с дикцией? Мой дорогой абориген! Я хочу заключить взаимовыгодную сделку. Поскольку из-за внезапного утопления вышеуказанного корабля я, опять-таки внезапно, лишился целого состояния, а теперь, когда дромон очутился на дне, мое состояние еще и перешло в собственность императора, я хочу быстро поправить свои дела. Денег у меня почти нет, зато есть ценная информация, так шо не надо щуриться, в смысле крысятничать. Все по-братски. Тебе — сундук, мне — одна маленькая, но очень ценная для меня вещица. Согласитесь, уважаемый, это очень серьезный доход за те смешные деньги, которые понадобятся для экспедиции. Примерно сто золотых. Ну, с тем, шо я расскажу, нарисую, как организовать подъемные работы — сто пятьдесят. И сегодня же мы выступаем.

— Отчего ж так много?

— Много?! Прости, роднуля, я ошибся, я зря потратил время, возвращайся в церковь, проси Всевышнего послать тебе более удачный случай. Если такое вдруг стрясется, я оставлю адресок — черкни письмо.

— Но ведь сто пятьдесят золотых!

— Сундук с дарами Великому князю Киевскому, архонту Григорию, местным вождям плюс оборудование для подъема затонувших грузов, плюс конфиденциальная информация, плюс страховка на предмет внезапного банкротства, плюс НДС и отчисления в пенсионный фонд. Честно сказать, я чувствую себя обделенным. Сто семьдесят пять золотых.

Внутри херсонита что-то булькнуло.

— А… что за вещица? — Он попытался сменить тему разговора, однако увлеченная лисовским прожектом мысль никак не могла отвлечься от вожделенного сундука.

— Шо-то я не врублюсь. — Лис нахмурил брови. — Эт ты и впрямь такой глупый или меня за дурака считаешь? Будь скромнее! Ты получишь сундук, полный сокровищ, а я — одну маленькую вещицу. Шо, честное слово, за детское любопытство?

— Так ведь мало ли…

— Шо, тебе все мало? Денег у тебя мало, сундука, под завязку набитого золотом и драгоценностями, опять мало. Соображаловки мало, так это точно. Я пойду, не грусти, вспоминай меня. Я верю, шо в этом городе найдется хоть один разумный человек с деньгами, которого подобное дельце заинтересует.

— Нет, постой! — Собеседник ухватил Сергея за плечо.

Лис без труда вышел из захвата и помахал рукой, цитируя:

— «Была без радости любовь, разлука будет без печали!»

— Нет, я в деле!

— То есть цена в двести золотых тебя устраивает?

— Было ж сто семьдесят пять!

— А мои непролитые слезы? Мое убитое здоровье и пальцы, которые дергаются вот так вот. — Лис радостно продемонстрировал, как именно дергаются пальцы. — При одном упоминании о ведении дел в Херсонесе!

— Хорошо, пусть будет двести, но ты говоришь, что там за штуковина в пурпуре.

— Вот ты нудный, это что-то! Роднуля, может, тебя еще усыновить?

— Двести десять.

— И запасные крылья для ангела.

— Двести двадцать пять.

— И поцелуй в лобик на ночь. Уважаемый, о чем мы торгуемся? Я же сказал, святое не продается.

— Хорошо, назовите свою цену.

— О Господи! — Лис воздел глаза к небу, и если бы в этот самый момент Всевышний взирал на землю, то, вероятно, должен был бы констатировать, что более ехидного и глумливого взгляда ему видеть не приходилось. — Не, на шо я теряю время? Драгоценные мгновения жизни без толку рушатся в вечность!

— Хорошо. — Херсонит упер руки в боки. — Давай так. Я куплю у тебя сундук со всем тем, что там внутри, что бы там ни было.

— Тебе-то оно зачем? Это важно мне, понимаешь, мне.

— Глядишь, для чего и пригодится. — На губах вельможного торгаша появилась хищная ухмылка. — Да смотри, я в этих землях во все двери вхож, ежели со мной дела иметь не пожелаешь, никто тебе здесь не поможет.

— У-у, как мы заговорили! Ну тогда пропади он пропадом, тот сундук, те сокровища, вот тебе картинка — ищи. У меня она, — Лис ткнул себя пальцем в лоб, — вот здесь. А тебе — успехов. Гуд бай, как говорят в далекой, но от того не менее великой Британии.

— Нет, постой!

— Стою. Шо тебе это дает?

— Ты говоришь, что сундук может лежать на дне и далее, стало быть, ты все же готов отказаться от этой самой вещицы, завернутой в пурпур.

— Знаешь, как сказал во время нашей последней встречи король иерусалимский, когда ему пеняли, шо очередной поход будет стоить больших денег, «из всех голов, которые здесь имеются, важнейшая та, шо на моих плечах. Те, шо отчеканены на золоте, стоят куда меньше».

— Ладно, им, королям, виднее. Я дам тебе пятьсот, слышишь, пятьсот золотых, ты расскажешь мне, где находится сундук и как его достать, и будешь свободен, как южный ветер.

— Господи, как же ты меня утомил! Шоб я когда-нибудь еще раз… — Сергей вскинул руки в молящем жесте. — Ладно, твоя взяла. По рукам! Деньги при тебе?

— Ну, так.

— Предусмотрительный. Продешевил я, конечно, ну да ладно. С тобой спорить — шо себя за пятку кусать: далеко и невкусно. Да, чуть не забыл. Эту вещицу, когда достанешь, до полнолуния лучше не разворачивай, а то потом еще скажешь, шо я не предупреждал.

Анджело Майорано повертел в пальцах золотой бизант с монограммой Алексея I Комнина — «щедрый» дар эпарха Херсонеса за информацию о присутствии в городе родственника сицилийского короля.

«Не то чтобы много, но все же доход, — подбрасывая монету в ладони, усмехнулся капитан „Шершня“. — Надеюсь, граф Квинталамонте будет менее скареден. Помнится, у нормандцев жадность не в чести. — Он поглядел, как из ворот цитадели один за другим скорым шагом выходят стражники. — Один, два, три, пять, десять. Похоже, херсонит все же проникся серьезностью момента. Что ж, покуда стража будет искать нормандца в казармах императорских клибанофоров, стоит, не теряя времени, отправиться в странноприимный дом святого Фотия, где мною лично для рыцаря и его свиты заказан обед».

Анджело Майорано нечасто доводилось бывать в Херсонесе, но этот маршрут он знал превосходно, ибо всякий раз, как торговые дела приводили его на северный берег Понта Эвксинского, он сам останавливался в этом странноприимном доме и всякий раз ходил с поклоном к эпарху и уж конечно возвращался на корабль. Последняя мысль вызвала у капитана невольную улыбку. Он всегда возвращался туда, куда хотел. Это уже стало доброй традицией.

Анджело Майорано не ошибся в своих расчетах. Мессир рыцарь и трое варангов его свиты сидели за обеденным столом, жадно поедая выставленные хозяином благоухающие пряностями блюда. Не хватало лишь долговязого менестреля, ну да и лихоманка с ним. Едва ответив на поклон хозяина, обрадованного приходом состоятельного клиента, Анджело отправился к столу и опустился на скамью рядом с Вальдаром Камдилом.

— Граф, у меня для вас плохие известия, — доставая из ножен кинжал и вонзая его в бок подрумяненного каплуна, тихо проговорил он.

— Что еще? — Рыцарь повернулся к нему, кажется, поперхнувшись от неожиданности и хлопая себя по груди ладонью.

— Я только что был у эпарха. Он спрашивал меня, правда ли, что в свите блистательной севасты Никотеи прибыл граф Квинталамонте, родич короля Роже II. Я был вынужден признать это. Ваш приятель кричал об этом на все побережье. Если это известно эпарху, стало быть, ему уже кто-то о том донес. За вами посланы стражники, десять человек, может, и больше. Вам надо срочно уходить, да что я говорю, не уходить, а исчезнуть из города. Здесь вам не сдобровать.

— Вы что-то хотите предложить или же это просто добрый совет? — не спуская с собеседника пристального взора, поинтересовался нормандский сицилиец.

— Я помню, как вы подсобили мне во время абордажа, и почитаю себя вашим должником. Но, видит Бог, я не люблю долго ходить в должниках. А просто добрые советы в таком незавидном положении я считаю глумлением. У меня есть здесь одно тихое место, я спрячу вас до ночи.

Ваши люди пусть отправляются на Сугдею, здесь неподалеку есть такая крепость, в ней — мои земляки, генуэзцы. Там я подберу их. Сейчас вы отсидитесь в надежном месте, ночью же я проведу вас на «Ангела». Благодарение небесам, он здесь. Мои парни впотьмах сбились с курса, но, как я и предполагал, все же смогли доползти до Херсонеса.

— Ваше предложение весьма любезно, но… оно совершенно не соответствует моим планам. К тому же, помогая мне в этом случае, вы сами очень рискуете.

— Те, кто рискнул однажды родиться на этот свет, обречены рисковать и дальше, — усмехнулся Анджело Майорано. — К тому же, по сути, я оказываю услугу не только вам, но и Константинополю. Вряд ли ваш дядя придет в восторг, узнав, что херсониты, пользуясь беспомощным положением родственника, захватили его в плен. Это еще один повод к войне. Впрочем, сомневаюсь, чтобы император отблагодарил меня за оказанную услугу. — Майорано широко улыбнулся. — Так что же, идем?

— Следует подождать Рейнара.

При этих словах двери обеденной залы распахнулись, и солнце блеснуло на копьях и стальных пластинах броней стражников.

— Вот они!

Во всей империи ромеев невозможно было бы отыскать человека, не слышавшего о роде Аргиров. Потому, когда береговые оборванцы услышали знакомое имя, у них перехватило дух. Пожалуй, только будь на месте спасенного воина сам император, они бы изумились больше. Не зная, радоваться или плакать, шепча молитву, перетащили они потерявшего сознание гиганта в убогую, крытую тростником саманную лачугу небольшого рыбацкого селения, откуда сами были родом.

С величайшим почетом водрузили они Михаила Аргира на застеленную сеном лежанку и спешно послали за колдуном, чтобы тот отогнал злых духов, которые всегда в великом множестве обитают на подводных скалах, чтобы, вселившись в тонущих моряков, обратить их в страшных морских змеев с человечьими головами. По всему видать, этот силач и от злых духов смог отбиться, но кто знает, кто знает… И уж лучше пусть ведун исполнит над ним обряд очищения, а заодно и глянет, не опасны ли полученные высокородным Аргиром раны.

Сам он лежал на свежем, пахнущем клевером сене, закрыв глаза, и понемногу приходил в себя. Михаил Аргир чувствовал, как силы капля за каплей возвращаются, наполняя литые мускулы, точно вино всю имеющуюся емкость кубка. Почтительные рыбаки, кланяясь, поднесли ему какую-то остро пахнущую рыбой похлебку, и он с трудом, через силу съел ее, не столько чтобы насытиться, сколько дабы согреться.

Глядя, как его спасители, вероятно, братья, с нескрываемым интересом смотрят на принесенного волнами гостя, он подумал было, что хорошо бы чем-то наградить их, но далее размышлять об этом не стал, ибо каждая ложка поедаемого варева требовала от него немалых усилий. К тому же где-то совсем недалеко, видно, досадуя на впившиеся в губы удила, заржал конь. У Аргира заколотилось сердце. Ни одна крестьянская лошадка не способна была издавать подобные звуки. Так ржать могло только чистопородное животное, может, андалузец, может, неаполитанец.

— Господь всеблагой! — перекрестился один из рыбаков. — Никак, опять фрязины наехали.

— Рыбы им подавай! — недовольно прокряхтел другой. — Сами бы ловили.

Они поспешно выскочили из хижины, и вскоре через приоткрытую дверь Михаил Аргир услышал требовательную речь, обращенную к его спасителям. Один голос, жесткий и презрительный, говорил что-то по-итальянски, второй, коверкая слова, но довольно внятно переводил на греческий.

«Значит, их двое», — подытожил Аргир, не слишком задумываясь над тем, зачем ему нужны такие подсчеты. Но и задумайся он над этим, на долгие размышления у него не было времени. Дверь отворилась, и в убогую хижину вошел один из незваных гостей, высокий, поджарый, с копной черных кудрей. Аргир поглядел на него из-под опущенных ресниц, придавая себе максимально бессознательный вид.

— А это кто? — по-гречески поинтересовался вошедший, приближаясь к распластанному на лежанке телу.

— Не ведаем, — поклонился один из рыбаков. — Море вынесло.

— Ну-ка, — чернокудрый наклонился над Михаилом Аргиром, в тот же миг правая рука того пожарным багром опустилась на затылок фрязина, а левая, захватывая подбородок, рванула по дуге вверх. Раздался едва слышный хруст, и переводчик, вернее, теперь уже только его бренное тело, рухнуло на грудь знатного ромея. Вошедший вслед за фрязином хозяин так и остался стоять с открытым ртом, не зная, что и сказать, и лишь ошалело мигая.

— Ну, где ты там? — крикнул второй приезжий, видимо, старший.

Ответа не последовало. Ругаясь себе под нос, воин самолично полез в халабуду выяснять, что там стряслось. Аргир лежал неподвижно, закрыв глаза. Его противник столь же недвижимо располагался поперек него.

— Проклятие! — под нос себе выругался старший, осторожно приближаясь к лежащим. — Что это? — Он повернулся к стоящему у входа рыбаку. Тот молча развел руками.

Фрязин внимательно оглядел собрата. Ни следов борьбы, ни крови видно не было.

— Языком он, что ли, подавился? — бормоча это себе под нос, он схватил за плечо мертвого товарища и перевернул его, освобождая спрятанную под мертвым телом руку ромея. Еще мгновение, и удар кинжала, прежде красовавшегося на поясе чернокудрого фрязина, пробил его сонную артерию. Аргир распахнул глаза, вытащил кинжал из раны и обтер его о плащ одного из несчастных.

— Еще есть?

— Нет, — в ужасе глядя на содеянное, пробормотал один из рыбаков.

— Господи! — Второй, заскакивая в дом, всплеснул руками. — Что же теперь будет? Если фрязины узнают, что здесь убили их людей, они же все здесь сожгут! Да и нас самих…

— Ерунда! — отмахнулся Аргир, опуская ноги на землю, доставая мечи из ножен на перевязях валяющихся на полу трупов и тщательно разглядывая червячный узор на клинках. — Сбросьте их в воду, чтоб не смердели, да и дело с концом. И вот еще. Где кони? Я слышал коней.