Мечты сбываются
Четвертое июля было особым днем. Во-первых, Ф. уезжал на отдых с женой и дочерью. Он мечтал об отпуске года три. Во-вторых, это был праздник большей части прогрессивного человечества. Но если Америка получила в этот день независимость, то Ф. ее потерял. Это случилось ровно десять лет назад. Все-таки юбилей… И, наконец, четвертого июля он вдруг осознал, что мог бы убить свою жену.
Он понял это, стоя в душном тамбуре вагона, посасывая сигаретку и глядя на пыльные окраины родного города, проплывавшие за не менее пыльным окном. Он вспоминал фразу, презрительно брошенную женой, когда они торчали на перроне в ожидании поезда. Что-то о людях второго сорта, которым не суждено стать солью земли. Как ни пытайся, как ни тянись, как ни выпрыгивай из штанов. Это о нем.
Ф. промолчал. Он только бросил взгляд на ее стройные ноги, большую грудь, смазливое личико и вдруг прочел мысли жены так же ясно, как если бы они были титрами на экране ее мозга-телевизора, принимавшего один-единственный канал, по которому круглосуточно шла бесконечная «мыльная опера». ТАМ было все, что положено: белые «мерседесы» и розовые фламинго, красивые виллы, красивые яхты, рулетка, красивые металлокерамические зубы, умопомрачительные драгоценности, рестораны, ночные клубы, отсутствие серых будней, вечный праздник жизни, красивые и богатые друзья с изысканными манерами, красивые наряды от известных кутюрье, пляжи, пальмы, коктейль-парти, гольф, бассейны, отели, тонкий флирт, изящные интриги – самая увлекательная игра на свете, и, конечно же, молодость, продлеваемая настолько, насколько хватит фантазии для сочинения новых «серий», что само по себе тоже КРАСИВО (одно из ее любимых словечек). А в титрах, выросших до огромных размеров, занявших весь экран и повторявшихся беспрерывно, появился неутешительный итог: она ПРОДЕШЕВИЛА.
Эта ужасная мысль не давала ей покоя. Это было равносильно признанию непоправимой ошибки. Это означало, что жизнь прожита напрасно. Грубо говоря, псу под хвост.
Но грубой жена Ф. не была никогда. О нет. Она вливала свой яд в его уши маленькими, не смертельными и почти незаметными дозами. Однако яд накапливался в течение десяти лет. И четвертого июля Ф. почувствовал, что отравлен.
Это стало неожиданностью для него самого. Разве он не привык к ее обидным замечаниям, намекам, попыткам уязвить, коснуться самых больных мест, задеть самолюбие – и все сделать тихо, без ссор и скандалов, с улыбочкой, в высшей степени «интеллигентно» (иногда даже с добавлением словечек «милый», «дорогой», «любимый»?.. Она ни разу не дала ему повода выяснить отношения.
Само собой, возникал резонный вопрос: «Ну а убивать-то зачем?» Недолгая возня в суде, раздел имущества, развод – и гуляй. Но не все так просто. Некоторые люди одним фактом своего существования заставляют других ощущать собственную несостоятельность. И это не комплекс неудачника, не маниакальная потребность в самоутверждении (ну, может быть, совсем чуть-чуть). Это холодное, трезвое понимание: жена – запрограммированная игрушка. Знакомая, красивая, очень дорогая игрушка. Но что-то случилось с программой; игрушка испортилась. Нет-нет, внешне все в порядке, а вот с речью и с мыслями что-то не так… И, самое обидное, ее уже нельзя починить. Ее можно только сломать. В противном случае она будет без конца повторять, будто заезженная пластинка, все то, что он выучил наизусть за последние несколько лет: «Я хочу жить, как люди. Жизнь коротка. Я хочу успеть. Я еще молода. Я нравлюсь мужчинам. Я хочу жить, как люди. Я… Я… Я…».
Невыносимо.
Он бросил окурок и посмотрел вниз, в засасывающее пространство между вагонами – туда, где мелькали шпалы и грохотала сцепка. Если бы жена была здесь… Один, не очень сильный, толчок – и свобода. Внутренняя свобода. Придется, конечно, пережить несколько неприятных дней. Представляете – несчастный случай! Протоколы, экспертиза, похороны. Опять же, теща со своей дурацкой въедливостью… Он переживет, хотя и будет удручен. На кладбище он уронит скупую мужскую слезу. В его шевелюре, возможно, даже добавится несколько седых волос. Дочка? Он воспитает ее как следует. Влияние жены пока еще преодолимо, хотя шестилетнему ребенку нравится все то, что любит мамочка и что так ненавидит папочка. Тихо и робко ненавидит. В глубине души.
* * *
…Перед тем, как нырнуть в горячий ад купе, он еще раз посмотрел на город, превратившийся в скалистый силуэт на горизонте, и мысленно попрощался с ним. Город несбышихся надежд и растраченных иллюзий…
Тоска сжала сердце, словно Ф. уезжал не на четыре недели, а навсегда. «Что это со мной? Неужели становлюсь сентиментальным? Плохо, ой как плохо…» Сентиментальный человек уже не сможет обрубить канаты и освободиться от якорей, намертво удерживающих вблизи от бесплодного берега. Наоборот, свобода и жизненные штормы пугают его, а все ложные привязанности внушают ему умиление… Хотя куда ему плыть, и какой он, к черту, «корабль»? Баржа без двигателя и руля – старая металлическая речная баржа, доверху набитая шлаком и стоящая на приколе. И даже река, по которой он «плавал», давно пересохла…
Город распластался по земле – раскаленный, выжженный лучами безжалостного июльского солнца. Даже небоскребы казались издали оплывшими шоколадными батончиками. «А может, это жара так на меня действует? – подумал Ф. – Вот доберемся до места, расслабимся в тени; вечерком побольше холодненького пивка, и все снова станет на свои места…» Не помогало. Он по-прежнему хотел избавиться от своей жены.
Ф. с трудом разминулся с толстой проводницей и вошел в купе. Дочка доедала растаявшее мороженое. Белая вязкая жижа стекала по ее подбородку и рукам, капала на пол. Жена листала иллюстированный журнал, на страницах которого было полно красивых людей со счастливыми улыбками. У нее хватало ума, чтобы презрительно относиться к рекламе, но она свято верила «серьезным» или «аналитическим» статьям, помещенным в женских журналах. Чем дороже журнал, тем больше доверия…
Ф. поморщился, достал из сумки черновик своей диссертации и устроился напротив жены. Но сосредоточиться на «процессах дугогашения в камерах с деионными решетками» не удавалось. От молчаливой супруги веяло зловещим холодком. Дочка облизывала липкие пальчики.
Ф. отложил черновик и уставился прямо перед собой. То есть – на гладкие, покрытые ровным светло-шоколадным загаром ноги жены. Изумительные ноги. Глядя на них, Ф. думал, до чего же глупо устроены самцы. Вот взять его, например. Ради того, чтобы два-три раза в неделю в течение нескольких минут держаться за эти роскошные ляжки, он пожертвовал друзьями, карьерой, своим личным временем и привычками, продал родительский дом, с которым было связано много прекрасных воспоминаний, работал как каторжный и примерно так же отдыхал. Соблюдая какие-то нелепые «приличия», он бывал с нею в чуждых ему компаниях, ходил в гости к людям, с которыми ему было не о чем говорить, сопровождал ее на концерты, во время которых ему хотелось заткнуть уши, покупал «бестселлеры», делая их еще большими «бестселлерами», чтобы ей было о чем болтать в обществе таких же пустозвонов, как она сама, и смирился с мещанскими салфеточками и вазочками, плодившимися в его квартире с невероятной быстротой. А как насчет общих интересов, о которых болтают психологи? «Деионные решетки»? О Господи! – она и слов-то таких не знала! Сексуальная совместимость? И это тоже, оказывается, имело срок годности, по истечении которого в спальне начинало пахнуть тухлыми яйцами…
Заскучавшая дочка заныла и стала приставать:
– Папа, поиграй со мной! Ну пожалуйста…
Он предложил ей на выбор шахматы, карты, домино. О детских книжках он даже не заикался. Все равно бесполезно – это поколение не интересовалось книжками.
– Давай играть в бутик, – сказала дочка после того, как отмела его предложения одним взмахом ручки.
– Во что?!
– В бутик. Ну, разве ты не понимаешь, это такой магазин…
Он вздохнул.
– Поиграй с мамой.
– Мама занята, – откликнулась жена, не вынимая лица из журнального разворота.
– Чем же ты, черт возьми, занята? – спросил Ф. очень тихо. – Что там, модный фасон трусиков?
Она подняла голову, смерила его взглядом и процедила, окатив волной ледяного презрения:
– Эти трусики тебе не по карману… дорогой мой.
Ф. расхохотался. Слава богу, на трусики ему было плевать. Существовало нечто действительно важное, кроме всей блестящей мишуры, к которой тянулась ее примитивная душа, несмотря на тщетные попытки воспарить и приобщиться к скользкому миру искусства. Существовало также нечто, кроме суетливого «праздника», которого жаждал ее поверхностный, своеобразно устроенный ум, предназначенный, кажется, исключительно для того, чтобы побеждать в словесных пикировках. Достоинство – вот это у нее было. Даже с избытком. Правда, та разновидность достоинства, неотличимая от мелкого тщеславия, которая является порождением сиюминутного успеха среди себе подобных. «Но если рядом не будет посредственностей, в толпе которых ты блистаешь, и если содрать с тебя всю эту дорогую одежонку, которую ты носишь, как броню, то что от тебя останется, пустая ты кукла?!» – Ф. задал этот вопрос про себя, потому что неоднократно задавая его вслух, не получал ответа. Вернее, ответом был все тот же презрительный взгляд: «Что ты понимаешь в женщинах? И что ты понимаешь в жизни?..»
* * *
На нужную станцию поезд прибыл в семнадцать часов. Жара спала, хотя солнце еще стояло высоко. Ф. поздравил себя с тем, что пансионат находится сравнительно недалеко. Длительной поездки в газовой камере, которую представляло собой непроветриваемое купе с наглухо закрытым окном, он попросту не выдержал бы. Жена красноречиво промакивала салфеткой капельки пота, выступившие на безупречной коже ее лица. За своим лицом и телом она ухаживала тщательно и берегла их, как банковский вклад, который когда-нибудь начнет приносить проценты, если, конечно, банк солиден и надежен. Похоже, в этом она ошиблась. Поставила не на ту лошадку. Ф. искренне ей сочувствовал. Ведь он ошибся тоже.
Они спустились на перрон, и поезд тронулся, породив горячий ветер и потревожив вековую провинциальную пыль. Впрочем, новшеств и тут хватало. Репродуктор, укрепленный на крашеной стене одноэтажного здания вокзала, орал дурацкую песенку-однодневку. Предвыборные плакаты обещали райскую жизнь. Одуревшие собаки лениво развалились в тени скамеек. Из окошка киоска, торговавшего напитками, торчала неподвижная рука спящего продавца.
– Захолустье, – категоричным тоном вынесла приговор жена и широко зевнула, показав пломбы (поскольку рядом не наблюдалось людей с «манерами», то нечего было и церемониться). – Как и следовало ожидать.
– Зато отдохнем на природе, – сказал Ф. с наигранной бодростью и отчего-то тут же вспомнил их совместные прогулки до свадьбы на лоне этой самой природы. По вечерам он читал ей стихи. Подумать только, стихи! Каким невероятным слепцом он был! Сейчас, при мысли о нелепости своего поведения, хотелось зажмуриться и потрясти головой, отгоняя позорное прошлое. Но ей-то зачем нужно было слушать его? Что это – бессмысленное притворство?
Самоутверждение? Ведь не могла же она притворяться постоянно, каждую секунду, каждое мгновение, пока находилась с ним рядом? Ведь она тоже чувствовала что-то похожее, пока он влюбленно лепетал, пуская романтические слюни под кустом цветущей сирени? А иначе зачем весь этот дурацкий цирк? Неужели тогда она еще верила в то, что ради ее ляжек человек второго сорта сможет, работая локтями и зубами, забраться повыше даже против собственного желания? И чего она ждет теперь? Почему не уходит, забрав свое чадо? Цепляется за призрачное благополучие? Сама-то она – ноль без палочки. Не создана для настоящей работы. Слишком изнежена. Слишком ленива. Слишком ЧУВСТВИТЕЛЬНА. Она якобы предназначена исключительно для роскоши и любви. Промахнулась с эпохой. Ей бы на лошадках ездить и на балах плясать. Или в воланы играть с офицерами… Ту мелочь, которую зарабатывала, она тратила только на себя. На белье и косметику. Он не упрекал ее ни в чем. Какой смысл? Они просто были людьми из разных измерений. Лучше бы им вообще не видеть друг друга. Но сейчас расставание уже не поможет. Все зашло слишком далеко.
…Они вышли на привокзальную площадь. Площадь – одно название. Скорее пустырь с проплешинами асфальта, окруженный хороводом чахлых акаций. Посередине памятник, загаженный голубями, – это обязательно. На другой стороне – почта, универсальный магазин, кинотеатр. На доске для афиш пусто. На городской доске почета – тоже.
Ф. ожидал увидеть автобус, который должен был отвезти прибывших в пансионат, но, похоже, прибывших оказалось всего трое. Он, жена и дочка. Поезд пришел вовремя, значит, автобуса не будет. Ф. буквально ощутил, как задышала его супруга. Возбужденно и торжествующе. Мол, что теперь делать, кретин?
Он знал, что делать. Мелкие неприятности до некоторых пор были неспособны вывести его из себя. Однако утром четвертого июля кое-что изменилось, кое-что сместилось в его напряженно работавшем мозгу. Нарушилась некая связь, ослаб фиксатор, сгорела обмотка, замкнулся контакт, какая-то шестеренка стала раскручиваться и крутилась все быстрее и быстрее, угрожая вдребезги разнести весь хрупкий механизм…
Машину он нашел только спустя двадцать пять минут, изрядно помотавшись по улицам. Обитатели городка были погружены в спячку, от которой их не пробуждал даже шелест купюр. Ф. не видел ни одного такси и в конце концов договорился с полупьяным пожилым инвалидом, что тот отвезет его семейство в пансионат за четыре бутылки водки. Принять денежный эквивалент четырех бутылок инвалид наотрез отказался. У Ф. не было с собой даже одной, и он надеялся отовариться где-нибудь по пути. Вначале он, правда, сомневался, стоит ли связываться с одноногим, однако тот уверенно ковылял на протезе, да и выбора не оставалось. Несколько позже Ф. убедился в этом.
Когда они подкатили на дребезжащей колымаге к его «девочкам», жена
Ф. приняла стоический вид. Пока муж застилал грязное заднее сиденье бумагой, она уговаривала дочурку потерпеть. Инвалид нагло пялился на нее и блаженно ухмылялся, очевидно, в предвкушении четырех «пузырей». Потом заявил:
– Нехай твоя баба садится спереди.
– Нет, мужик, – отрезал Ф., проявив твердость. – Впереди сяду я.
– Ага. За штурмана, значит, будешь? Ну-ну, тебе видней…
* * *
Дорога пролегала через лес. Что-то мешало Ф. наслаждаться пением птичек и свежей (не то что в городе!) зеленью. Может быть, странное ощущение безлюдья, которое охватило его, как только крыши одноэтажных домишек скрылись из виду. Сама дорога оказалась на удивление гладкой, однако ни встречных, ни попутных машин на ней не было. Судорожные выхлопы развалюхи нарушали девственный покой, и птичий гомон отступал куда-то в глубь леса, превращаясь в недобрый звенящий фон на пределе слышимости. Лишь однажды, когда они отъехали на десяток километров, Ф. заметил указатель со старой, полустершейся надписью «Пионерский лагерь». Название лагеря было неразличимым.
Он обернулся. Дочка заснула, положив голову на бедро матери. Жена надела темные очки, и определить визуально, каково ее настроение, стало нелегко. Однако Ф. еще не разучился улавливать флюиды – для этого ему не нужно было видеть глаза своей благоверной.
Она была раздражена. Он и сам был раздражен тем, что с самого начала все пошло немного не так, как ему описывали в агентстве, когда он приобретал путевочки. Впрочем, он привык к разочарованиям в большом и в малом. И потому не ждал ничего особенного от пансионата и предстоящего отдыха. Готовился к худшему. Например, к тому, что в забронированном коттедже не окажется воды. Ни горячей, ни холодной. Или не будет газовой печки. Или двуспальной кровати. А пляж – за шесть километров. Вид из окна – на свалку. Соседи – идиоты, с раннего утра врубающие попсятину на полную громкость… А можно вообще сегодня никуда не попасть, если сломается колымага или закончится бензин…
Потом он обнаружил, что предаваться мазохизму иногда даже полезно – так быстрее проходит время. Поддатый инвалид пообещал, что довезет за сорок минут. Тридцать пять уже прошло, но впереди по-прежнему не было никаких признаков цивилизации, кроме самой дороги. Ни деревень, ни домов отдыха, ни машин. Ф., который причислял себя к подвиду «генетических горожан», становилось неуютно. Впору вообразить всю компанию последними людьми на планете, чудом уцелевшими после какого-нибудь глобального катаклизма. Ну и народец подобрался! Что ж это тогда выходит: он – Адам, а его женушка – Ева? Да еще этот змей-искуситель с залитыми глазами, сгорбившийся за рулем. И вдобавок невинное дитя…
Солнце скрылось за деревьями. Они ехали в глубокой тени, словно по дну ущелья, из стен которого росли ветки и листья. В асфальте появились выбоины и трещины. «Чем дальше, тем веселее», – подумал Ф. и буркнул:
– Долго еще?
– Первый раз, милок? – заулыбался инвалид и бросил похотливый взгляд в зеркало заднего вида, которое было установлено так, что в нем отражалась отнюдь не дорога. Ф. хотел сделать ему замечание, чтобы не отвлекался. Потом поймал себя на том, что столкнуться с кем-либо им не грозит. И улететь в кювет тоже – слишком уж медленно они ехали. Колымага выжимала не больше сорока.
– Впервой! – удовлетворенно сказал инвалид. – Оно сразу видать. Вдруге сюда уж никто не вертается, клянусь протезом!
– Это точно, – вставила жена, сидевшая с непроницаемым лицом.
– Давай газуй! – бросил Ф., лишь бы водитель заткнулся. Но тот не унимался и начал болтать о рыбалке. Славная, мол, в этих местах рыбалка…
Дорога пошла под уклон. Воздух, врывавшийся в салон через многочисленные щели, стал прохладным и сырым. Заметно потемнело.
– Хочешь порулить? – неожиданно спросил инвалид, когда они разогнались с горки до восьмидесяти километров в час и машина начала противно дребезжать.
– Хочу! – рявкнул Ф., начиная злиться.
– На! – сказал инвалид, снимая рулевое колесо с колонки и протягивая его Ф.
Того прошиб холодный пот. Он криво улыбнулся, словно оценил юмор, но при этом все внутри напряглось и окаменело. Он с трудом (почти со скрипом!) повернул шею, чтобы посмотреть на свою спящую дочь. «Если останемся живы, разобью ему морду! – решил Ф. – И протез сломаю, чтоб больше не катался…»
В это мгновение раздался громкий хлопок, и машину резко повело влево. Жена, которую, по всей видимости, парализовало несколько секунд назад, теперь обрела дар речи и истерично заорала. Ф. вжался в спинку сиденья. Паника впилась в загривок, будто цепная собака, и сковала движения. Капли пота скатывались со лба на веки и мешали отчетливо видеть приближающуюся стену леса, которая уже распалась на отдельные стволы. В голове мельтешили горькие мысли: «До чего же глупо, мать твою! Как жил, так и подох! До того глупо, что даже смешно…»
Жена визжала.
Дочка сладко спала.
Инвалид хохотал, еще не осознав степень опасности.
Потом длинные женские ногти впились в его багровую шею, и хохот сменился оглушительным матом. Ф. схватился за рулевое колесо, пытаясь установить его на место. Ничего не получалось. Колымагу трясло, как самолет, угодивший в грозовой фронт.
Тут до инвалида, наконец, дошло, что шутки закончились, и он стал помогать Ф. Но больше, конечно, мешал. Вдвоем они тянули руль в разные стороны. Пьянчужка явно растерялся…
– Тормоз, придурок! Жми на тормоз!!! – завопил Ф.
Колымага уже летела по обочине; гравий колотил в днище. Этот адский звук показался Ф. последним, что он услышит в своей жизни…
Ощутимый крен влево… Серия сильных ударов – кажется, глушитель задел бровку…
Жена уже не кричала, а жалобно скулила, прижимая к себе разбуженную дочку… Инвалид натужно хрипел от боли, наступив протезом на педаль тормоза, а Ф. яростно сражался с куском металла, пытаясь вернуть машине управляемость…
Внезапно рулевое колесо легко скользнуло на место, и Ф. крутанул его вправо. Их занесло, но к тому моменту колымага потеряла скорость и не перевернулась. Она остановилась прямо посреди дороги и заглохла.
Ф. вышиб дверь ногой и выбрался из салона.
– Ну извини, шеф, извини, – заторопился мгновенно протрезвевший инвалид, когда Ф. приблизился к нему со сжатыми кулаками. – Я дурак, а ты умный. Две бутылки, согласен?
– Ах ты, козел… – прошипел Ф., протягивая руку, чтобы схватить инвалида за воротник и вытряхнуть из машины.
– Бесплатно довезу, ничего не возьму с тебя, мужик! – заверещал тот.
Ф. внезапно почувствовал непреодолимую брезгливость и убрал руку.
– А женка твоя мне всю морду разодрала! – добавил пьянчужка без всякой логики. Даже набрался наглости пожаловаться.
С мордой у него как раз все было в порядке, но вот на шее появилось несколько окровавленных полос. Это смахивало на свежевспаханный краснозем.
– У тебя запаска есть, дебил ты эдакий? – спросил Ф., сдуваясь, как пробитый шарик. Теперь он чувствовал только опустошенность и желание поскорее очутиться в кроватке. Одному. В полной темноте. И катитесь все к черту!
– А как же, голуба! – с готовностью подтвердил инвалид, не обидевшись на «дебила». Он распахнул дверцу и обеими руками выставил протез наружу.
Ф. бросил взгляд на черный потрескавшийся ботинок и содрогнулся.
– Сичас, родной. Сичас я тебе колесико достану… Тока ты мне допоможешь маленько, ладно?
– Быстрее! – простонал Ф. и накрыл лицо влажным носовым платком.
* * *
Когда они закончили менять колесо, было уже около семи. Поскольку инвалид не мог ни нагнуться, ни присесть, Ф. пришлось почти все делать самому. В результате он испачкал смазкой свои любимые голубые джинсы и ободрал указательный палец. Жена отошла с дочкой, как она выразилась, «за кустик», и Ф. взмолился про себя, чтобы обе подольше не возвращались. Он ненавидел, когда кто-то торчал у него за спиной и наблюдал за тем, что он делает. Особенно если дело двигалось не блестяще… Дергая рычаг домкрата, а позже налегая на педаль насоса, Ф. проклинал тот день, когда решил «отдохнуть».
В конце концов он отмучился. Инвалид попинал живой ногой установленное колесо и осклабился:
– Молодец, голуба. Щас поедем.
Однако после этого долго возился, укладывая в багажник домкрат, насос и колесо с пробитой камерой, тер руки ветошью и, кряхтя, жаловался на «горящие трубы»…
У Ф. появились тревожные мысли. Если бы он сам не нашел инвалида на задворках и не уговаривал его достаточно долго, то заподозрил бы ловушку – совсем как в триллерах для лоботомированных попкультурой. Но зачем кому-то заманивать Ф. в лес? Да и что с него возьмешь? «Кому ты нужен?» – сказала бы жена. При этом подразумевалось, что она-то нужна многим. Против природы не попрешь – мужчины ее хотели и обхаживали, как кобели суку в период течки. Если не все, то через одного. Лесбиянок тоже хватало. А течка у нее была круглый год…
Наконец инвалид завел свою колымагу, и они поехали дальше. После перенесенного стресса Ф. очень скоро захотел спать. Вероятно, поэтому он плохо рассмотрел два замшелых столба, торчавших по обе стороны дороги, словно обозначая въезд в некое темное царство. Между столбами была переброшена металлическая ферма, с которой свисали почти до самой земли какие-то вьющиеся растения. Машина промчалась сквозь них, легко пробив эфемерный занавес. Только гниющие стебли мазнули по лобовому стеклу – и все. Но, как говорится, «осадочек остался».
– Что это? – спросил Ф., зевая.
– А, ворота когда-то были, – нехотя отозвался инвалид. – Самосвал снес.
– Давно?
– Да уж лет десять будя.
– Чего ж снес? Ворот не заметил, что ли?
– Может, тикал от кого…
Эта тема явно не вызывала у инвалида энтузиазма. Ф. оставил его в покое. Ему показалось, что растения заплели какие-то буквы, установленные на ферме. А столбы выглядели чересчур старыми, покрытыми следами эрозии вековыми колоннами, к которым когда-то по недоразумению приделали чугунные решетки. Но и сами решетки, торчавшие теперь из кювета, не красились лет пятьдесят.
«К черту!» – решил Ф. У него хватало своих проблем, чтобы вдобавок ломать голову над местными причудами. Спустя пять минут он снова боролся с дремотой и старался держать глаза открытыми, чтобы вовремя вмешаться, если водителю вздумается отмочить еще какой-нибудь номер. Но инвалид, похоже, и сам был ошарашен тем, что едва не отправился в мир иной, и вел себя тихо.
Жена тоже помалкивала. Наверное, проклинала себя за то, что выдала свою слабость, оказалась не на высоте. Потеряла лицо. Ф. чувствовал удовлетворение всякий раз, когда с нее слетала маска фальши, ставшей второй натурой. Вернее, первой… Дочка забавлялась с куклой и стала тихонько напевать какую-то песенку. Идиллия. Все делали вид, что ничего не случилось.
Справа проплыла заброшенная бензоколонка. Забор позади нее был искорежен наступавшим лесом. Сама дорога превратилась в две разбитые колеи с остатками асфальта и густой порослью сорняка.
– Куда ты нас привез, дядя? – спросил Ф., стряхивая сонную одурь. Ни одной тачки за два часа – это уж слишком. И если не обманывать себя, то холодок в груди – отнюдь не вечерний воздух, который периодически вдыхаешь. Холодок в груди означал зарождавшийся страх.
– Не боись. Я тутошние места знаю. Доставлю в лучшем виде… Во дела: кажный год дорогу наново стелют, а все одно такая, будто тридцать лет минуло!..
– Хватит болтать. Поворачивай обратно! – потребовал Ф., до которого дошло, что они вляпались во что-то нехорошее. Во всяком случае, не в лечебную грязь, как было обещано в рекламном проспекте пансионата. Пока смердило не очень сильно и был шанс выбраться, запачкав только ноги. Кроме того, Ф. беспокоился не столько о себе, сколько о ребенке.
– Спокуха, паря! Приехали! – тут же объявил инвалид с нескрываемым торжеством.
Впереди действительно внезапно блеснул свет. Лес отступил; машина выскочила на возвышенность, и с нее открылся отличный вид на облагороженный ландшафт, залитый мягким электрическим сиянием, которое превосходило по яркости розоватую увядающую корону закатывающегося солнца.
– Ух ты! – восторженно взвизгнула дочка.
Ф. и сам вдруг ощутил почти детскую радость. Как будто увидел сказочную страну, где все мирно и прекрасно, а идеальные люди любят друг друга, живут долго и счастливо, и семейные пары умирают в один день. Это не было миражем в физическом смысле – разве что миражем воображения. И хотя
Ф. был уверен, что при ближайшем рассмотрении все окажется совсем иным, очень хотелось продлить очарование момента.
…Все разительно менялось за некоей неуловимой границей. Широкая лента идеальной дороги плавно спускалась в огромную чашу, окруженную лесом. Благодаря террасам, разбитым на склонах, территория пансионата была похожа издали на огромный амфитеатр. Густые деревья дарили тень в летний зной и укрывали от дождя в ненастье (да и возможно ли в этом волшебном краю ненастье?!). Красивые белые дома утопали в цветах. Газоны с густой травой казались коврами, расстеленными в ожидании беззаботно играющих босоногих принцесс. От одного светящегося острова к другому были протянуты гирлянды фонариков – целый архипелаг огоньков, разделенных фиолетово-лиловым океаном сумерек. Листва отбрасывала колеблющиеся леопардовые тени. Белеющие дорожки уводили в бархатную темноту, туда, где грезили статуи и беседки предоставляли влюбленным уютные уголки, а уставшим – вожделенный покой. На противоположном склоне мерцали ажурные и загадочные конструкции парка аттракционов. Легкий туман плыл над бассейнами и озерами – резервуарами таинственной изумрудной прохлады, хранившей сны и русалочьи фантазии. Волшебство тихого летнего вечера преобразило природу. И еще была слышна музыка, несмолкающая и самая естественная на свете музыка – умиротворяющий шелест целого хора сверчков…
Внезапно инвалид остановил колымагу.
– Тут и разбежимся. Покедова, ребята! До места пешком дотопаете.
– Ты что, мужик? Смотри, какая дорога! Песня, а не дорога! – увещевал повеселевший Ф.
– Знак видал? Проезд только для машин персонала. А я не персонал, понял?
– Кто ж тебя накажет, родной? Триста метров осталось; не выделывайся!
– Не-не-не, – замотал головой водитель. – Дальше не поеду, клянусь протезом!.. Слушай, друг, может, все-таки стакан нальешь, шоб я сухой не вертался?
– Я бы тебе налил, но с собой – ничего. Кефир будешь? Четыре градуса все-таки…
Инвалид ответил злобным взглядом, решив, что над ним издеваются. Ф. не стал больше уговаривать. Вылез из машины и вытащил сумки. Затем взял дочку на руки и молча пошел в сторону пансионата.
Разозленный инвалид подергал рычаг переключения скоростей и сдал назад. Уже развернувшись, он высунулся из окна и закричал вслед Ф.:
– Шоб ты сам кефир хлебал, когда захочешь зенки залить! А скоро захочешь – это я тебе обещаю!
После чего тотчас же дал газу и растворился в вонючем облаке.
«Пожалуй, смахивает на проклятие», – решил Ф., даже не оглянувшись, и прислушался к дроби, которую яростно выбивали каблучки жены.
Поступившие флюиды означали, что сегодня ночью он вряд ли получит то, за чем изрядно соскучился. Честное слово, соскучился.
Иногда он всерьез думал, не лучше ли быть импотентом?
* * *
Неоновая стрелка с подсвеченной надписью указывала на коттедж администратора. Но Ф. не торопился. Он внимательно смотрел по сторонам, изучая обстановку, и до сих пор не мог поверить своим глазам. Его супруга вертела головой с еще более обалделым видом. Ее прежде всего поражала роскошь. А Ф. улавливал кое-что другое.
Даже воздух здесь, кажется, был иным. Вкусным. Густым. Пряным. Пробуждающим приятные воспоминания и надежды на лучшее. Неведомым образом законсервированный воздух апреля, сохранивший ароматы цветущих садов, юности, свежести, девственного томления…
И вечер продолжался как цветной сон. Где-то заиграла мягкая свинговая музыка; раздался густой и беззаботный мужской смех, затем и ответный женский рассыпался хрустальным звоном. Над ближайшим палисадником всплывало облачко сизого дыма – там кто-то сидел в кресле, курил сигару и любовался звездами…
– Черт меня подери! – негромко произнес Ф. – Мне нравится это место!
Редчайший случай – его жена была с ним полностью согласна! Ну а девочка уже бежала вприпрыжку к ближайшим качелям. Это были очень красивые качели, будто созданные для маленьких фей, – белое плетеное креслице, подвешенное на двух витых шнурах. Под ним – густая трава. Удобно и абсолютно безопасно.
Ф. поднялся на веранду, увитую диким виноградом и отчего-то напомнившую ему чеховские рассказы. Он ступал аккуратно, ожидая услышать пронзительный скрип досок, но под ногами оказалось упругое покрытие, поглощавшее даже цокот острых женских каблучков. На всякий случай Ф. постучал в дверь, услышал доброжелательное «Прошу!» и вошел. Жена держалась в шаге позади него.
Внутри он сделал еще одно удивительное открытие. Вместо обычной для подобных заведений комнаты со старой казенной мебелью, крашеными стенами, побеленными потолками и непременным фикусом в кадке он увидел вполне современный офис, отделанный строго, дорого и с безупречным вкусом, обставленный с соблюдением единого стиля и оборудованный всевозможной электронной техникой – от установки искусственного климата до персонального компьютера.
Впрочем, фигура человека, поднявшегося из-за стола, сразу же приковывала к себе внимание и заставляла позабыть об интерьере. На первый взгляд это был глубочайший старик, такой дряхлый, что казалось, он должен перемещаться исключительно при помощи костылей. Однако он засеменил навстречу Ф. бодреньким шагом. Администратор улыбался, но лучше бы он этого не делал. Его мертвенно-бледное лицо, изборожденное морщинами, напоминало карту фьордов, наложенную поверх маски скалящегося демона со слегка скошенной набок челюстью.
Первое впечатление изменилось, когда он щелкнул выключателем. Вблизи и при хорошем освещении становилось ясно, что лицо старика не лишено некоторого величия и даже способно внушить почтение своим крайним уродством, переходящим в извращенную красоту. Этот баланс зависел от мимолетной игры теней. Своеобразный ореольчик из седых и будто прозрачных волос парил над потрескавшимся лбом этого сухопутного Моби Дика.
Всем своим видом он выражал вежливый интерес. В маленьких и все еще прекрасно наводящихся на резкость глазках альбиноса застыла мудрая и добрая печаль. «Жизнь коротка, поэтому любите друг друга, дети мои!..» Для полноты картины можно добавить высокий рост, простительную сутулость, отличный летний костюм и золотой швейцарский хронометр на правом запястье. Аккуратность и респектабельность, вызывающие доверие.
Ф. так пристально рассматривал нового колоритнейшего персонажа, что не сразу заметил его протянутую руку. Спохватившись, он крепко пожал теплую рыхлую лопату и заранее проникся симпатией к администратору. Хоть и почувствовал, как под кожей старческой ладони что-то шевельнулось. Но тот сгладил неприятное ощущение, когда элегантно и с безупречным тактом облобызал ручку супруги, улыбаясь исключительно по-отечески. Затем заговорил хорошо поставленным баритоном:
– Добро пожаловать, господин Ф.! Мое почтение, госпожа Ф.! Давно вас ждем. Как добрались? Надеюсь, путь в «Мечту» не показался вам слишком трудным?
В его исполнении речь звучала оперным речитативом, а тембр голоса очаровывал. Потом Ф. вспомнил, что сам он не Одиссей, а старик – не сирена, и взял себе за труд вдуматься в смысл дежурных вопросов. «Давно ждем?» Что бы это значило? А если даже и так, то почему тогда не позаботились о транспорте?
– Спасибо, добрались без приключений. – Ф. решил не распространяться о шалостях инвалида и о том, как они вместе «рулили». – Но нас никто не встретил…
– Ай-ай-ай! – сокрушенно покачал головой администратор. Улыбка исчезла с его лица, уступив место гримасе чрезвычайной озабоченности. «Этот мир несовершенен, дети мои, однако рядом со мной вам нечего бояться». – Какое непростительное упущение! Тем не менее прошу нас извинить.
Он имел такой виноватый вид, так близко принял к сердцу чужие, не слишком существенные проблемы, что Ф., в свою очередь, испытал неудобство и потребность немедленно утешить старика, удрученного нерасторопностью подчиненных.
– Ничего страшного. Главное, мы здесь и теперь хотели бы немного отдохнуть.
– Конечно, конечно! Понимаю… Господин Ф., может быть, предоставим вашей очаровательной супруге право самой выбрать коттедж?
– О, даже так? – кокетливо спросила жена. – Очень мило с вашей стороны!..
Ф. отметил, что к ней стремительно возвращается былая уверенность. Тут она оказалась в своей стихии. Грех не воспользоваться инициативой, когда та сама плывет в руки.
– Только так, – подтвердил старик. – Наша цель – сделать ваше пребывание у нас максимально удобным. А для этого необходима свобода выбора, не правда ли?
– М-да, пожалуй, – согласился Ф. без особого энтузиазма, уже представляя себе, в каком «гнездышке» придется обитать четыре недели, если выбирать будет его благоверная. Они непременно окажутся в самом шумном и людном месте из всех возможных. Там, где другие мужчины смогут оценить ее литые прелести и наимоднейший купальник-бикини.
– С вами должна быть девочка… – уточнил администратор.
«Дедушка прекрасно информирован», – отметил Ф. про себя и кивнул.
– Наш принцип – детальнейшее внимание к каждому клиенту! А дети – безусловный приоритет! – провозгласил старик, словно прочел его мысли, и назидательно поднял указательный палец. – Никто не должен чувствовать себя забытым даже на короткое время.
Ф. поддакнул, соглашаясь, что забывать никого нельзя, и посмотрел в окно сквозь щели жалюзи. Его дочка раскачивалась на качелях.
– Чудесный ребенок, – проговорил администратор умиленно и достал из шкафа пачку листовок с планом территории. – Скучать она у нас не будет.
Да и вы, надеюсь, тоже. Вот вам для ознакомления. – Он протянул одну из листовок жене Ф. – Можете занять любой коттедж с зеленым флажком на двери.
– Что-то вроде такси? – вставил Ф.
– Ха-ха, именно. Это вы в самую точку попали. Как в такси. Зеленый флажок – свободен; красный – занят.
– А ключи?
– Публика у нас солидная. Вы и ваши вещи в полной безопасности. Но на всякий случай имеется полный набор ключей. Кстати, к вашим услугам сейф и камера хранения. И, конечно, машина.
– Что-что? – переспросила жена Ф., округлив глаза.
– Машина. Авто. Наличие прав не обязательно. Тут у нас… м-м-м… либеральные порядки. Впрочем, можете нанять шофера.
– Машина тоже на выбор?
– Безусловно. На все вкусы – от лимузина до купе. Можете подобрать хоть под цвет волос. Между прочим, мои комплименты, мадам. Прекрасный оттенок!
– Спасибо, – рассеянно поблагодарила жена и взглянула на Ф. как-то по-новому. – Дорогой, это что – сюрприз?
Ф. пожал плечами. Сам он испытывал двойственные чувства. Все складывалось слишком хорошо, а если все складывается слишком хорошо, значит, жди неприятностей. Это было единственное правило, исключений из которого он не наблюдал ни разу в жизни.
И тут его супруга неожиданно проявила здравый смысл:
– Но… мы не сможем за это заплатить!
Администратор сделал элегантный протестующий жест.
– Дорогая, вы так прекрасны! Достаточно одного вашего присутствия здесь. Считайте это платой за все и ни о чем не беспокойтесь. Наша цель – осуществить мечты наших клиентов… Вижу, вижу. – Старик погрозил пальцем, как добродушный дядюшка. – Одна ваша маленькая мечта уже сбылась!..
Ф. покосился на жену. Она сияла так, будто готова была расцеловать администратора, повиснув у того на шее. Он взял ключ и вышел на веранду.
Над райским уголком всплывала луна, похожая на апельсин – такая же сочная и такая же густо-оранжевая. Ему показалось, что издали донесся короткий вопль ужаса. Он прислушался, но продолжения не последовало. Возможно, кричала с перепугу какая-нибудь птица. Ф. был не силен в орнитологии… На верхней террасе началась вечеринка. Там танцевали, откупоривали шампанское и громко смеялись.
Дочка подбежала к отцу, держа в руках большую куклу.
– Смотри, папочка, это мне подарил дядя!
– Какой еще дядя?
– Он здесь работает. Он сказал, что у него много всякого вкусного мороженого. Мы пойдем к нему есть мороженое?
– Ну, не знаю. Может быть, завтра…
– Вас проводить? – Администратор приоткрыл дверь, пропуская вперед даму.
– Нет, спасибо. – Ф. подхватил сумки и зашагал по дорожке, вымощенной шестиугольными плитами, в сторону коттеджа, который заприметил с самого начала. Тот стоял в отдалении, в окружении березовой рощицы, и был погружен в темноту.
«Дай мне отдохнуть четыре недели, хотя бы коротенькие четыре недельки! Видит Бог, я за это заплатил. И не будем спорить, любовь моя».
* * *
На следующее утро Ф. проснулся поздно. Еще бы: после длительного перерыва он был допущен к телу и не преминул воспользоваться этим, как говорится, на полную катушку. Откуда только взялись силы и вдохновение? Наверное, повлияла смена обстановки…
Впрочем, одна весело проведенная ночка не означала, что преступная мыслишка покинула его насовсем. Он всего лишь задвинул ее на самую дальнюю полочку созания – туда, где хранились другие нехорошие, ОЧЕНЬ НЕХОРОШИЕ мысли и намерения. Некоторые из них ужасали самого Ф. Он называл себя чудовищем, но ничего не мог поделать с уродцами, которых плодил его мозг.
…Ф. потянулся, зевнул и понял, что с удовольствием повалялся бы в постели еще часиков пять. Между прочим, в спальне была очень удобная и бесшумная кровать. Гораздо удобнее, чем дома. Да и весь интерьер был продуман до мелочей. Взять хотя бы пресловутые зеркала на потолке. Надо признать, это возбуждало.
Ф. собрал волю в кулак и дал себе слово не терять времени даром.
Четыре недели пролетят как одни сутки, и снова начнется привычная канитель.
Он хотел растянуть эти сутки, словно мешок, который поглотит без остатка его многолетнюю усталость. Если бы заставить замереть стрелки на часах! Но те двигались неумолимо…
Итак, утренняя пробежка отменяется. Вместо нее он наметил совершить ознакомительную прогулку по окрестностям, а дальше видно будет.
Ф. бодро подскочил и удобно уложил в трусиках натруженный орган. Соответствующие желания угасли на время. Отсутствие вожделения – это почти свобода…
Он прошлепал в туалет, затем в душ, не сразу определив, где находятся соответствующие двери. Шесть комнат – для него многовато, зато его благоверная должна быть довольна. Хотя бы месяц поживет «как человек».
Она сидела перед зеркалом в пеньюаре и с рапущенными волосами. Сосредоточилась на каких-то манипуляциях – водила пальцами по щекам и озабоченно вглядывалась в отражение. Ф. подавил в зародыше желание подойти к ней сзади и чмокнуть в шейку. Всему свое время – он это прекрасно усвоил. Днем у них начиналась «холодная война».
Дочка еще спала в уютной детской кроватке, крепко обняв куклу, которую вчера подарил ей какой-то «дядя».
Ф. отправился на кухню, оборудованную всем необходимым, и сварил себе крепчайший кофе. За окном солнце золотило листья, и раздавалось пение птиц. Нежное утро звало наружу, заодно напоминая о том, что все скоротечно. Ф. откликнулся на зов и решил выпить кофе на заднем дворе. Там он обнаружил теннисный корт и бассейн с кристально-чистой водой.
Сидя в шезлонге и потягивая обжигающий напиток, Ф. подумал, что давно не чувствовал себя так безмятежно. Летний день обещал быть долгим и безоблачным.
***
Он вернулся в коттедж, надел джинсы, майку с университетской символикой, разношенные кроссовки, темные очки и отправился осматривать территорию.
Разочаровываться не пришлось. Поздним утром местечко выглядело ничуть не менее привлекательно, чем при искусственном вечернем освещении. Но если вечером все способствовало расслабленному отдыху, то под восходящим солнцем мир будто рождался заново, все по-юному трепетало, и оставалось только завидовать матери-природе. С какой легкостью она сбрасывала и меняла состарившиеся «тела», сохраняя неизменной вечную «душу»! Она умирала каждой осенью и воскресала каждой весной… По мере того как с возрастом ускорялось субъективное течение времени, Ф. все острее ощущал кошмарную мимолетность своего существования. Вот уж действительно – бабочка-однодневка!
Чтобы не размякнуть окончательно и немного сбить пафос, он зашел в летний павильон пивного бара. Мало того что пиво здесь оказалось отличным, так его еще и подавали бесплатно. «Уже оплачено», – сказал толстый бармен, обслуживая единственного раннего посетителя, когда тот полез за деньгами. Ф. не возражал.
Когда он вышел из бара, возвышенную меланхолию как рукой сняло. Он прогулялся по кругу, дивясь только тому, что, несмотря на разгар сезона, пансионат до сих пор не оккупировали люди первого сорта по классификации его жены. То есть те, которые «знают, как надо жить»… Судя по обилию зеленых флажков, большинство коттеджей пустовало. Лишь кое-где были слышны детские голоса, или лай собаки, или шлепки теннисных ракеток по мячу. И притом дорогих машин было более чем достаточно. Они стояли во многих местах – на подъездных дорожках, под навесами, возле ресторана, – но ни одна не отравляла свежего воздуха выхлопами работающего двигателя. Да и куда на них ездить? Разве что домой…
Ф. вышел на берег пруда. Изящный мостик был переброшен к ажурному сооружению, окруженному водой. Внутри сидела женщина в белом и читала какую-то книгу… Покой. Благословенный покой! Не об этом ли он мечтал, собираясь на отдых? Ну так вот – мечты иногда сбываются…
* * *
Вернувшись в «гнездышко», Ф. обнаружил там гостей. Жена уже успела завести знакомства. Она и парочка «милых молодых людей» сидели в креслах под липой, оживленно болтали, налегали на коктейли и слушали вкрадчивый комфортабельный поп-джаз Майкла Фрэнкса. Один из мужчин был весьма остроумен. Время от времени жена Ф. издавала неотразимый томный смешок. Однако, несмотря на прекрасное настроение, посвежевшей она не выглядела.
На лужайке перед коттеджем стоял роскошный, сверкающий никелем кабриолет с кузовом невообразимого цвета и с откинутым верхом. Как выяснилось позже, его выбрала жена.
Ф. подошел, познакомился и принялся дегустировать все подряд. К полудню он был в эйфории. Лежал на траве, глядел в бездонное голубое небо и точно знал, что жизнь прекрасна.
* * *
– Дерьмо! – выкрикнула жена и швырнула баночку с кремом об стену. Баночка разбилась рядом с красивым пейзажем, изображавшим лесное озеро на закате, а ее содержимое расплескалось вязкой лужей, которая немедленно выпустила ложноножки потеков.
Ф. недоуменно поднял брови. Его безукоризненно воспитанная супруга чуть ли не впервые употребила вслух подобное словечко. Он посмотрел на стеклянные осколки. Кажется, это был очень дорогой крем для лифтинга, на который она потратила четверть его зарплаты.
– В чем дело, дорогая?
Когда она обернулась, он вздрогнул. «Где же это ты успела так переутомиться?» Ни о каком лифтинге не могло быть и речи. Наоборот, прежде едва заметные морщинки разрослись и стали гораздо глубже. Кожа посерела, будто не загорала под солнцем, а медленно превращалась в пепел. Лицо жены осунулось, и что-то случилось с ее фигурой – кажется, она начала слегка горбиться, а живот потерял упругость.
– Займись спортом, – посоветовал Ф. – А может, ты вчера выпила лишнего? Красивая жизнь вредит здоровью, – не без злорадства добавил он.
– Пошел ты! – огрызнулась жена и принялась яростно массировать себя вибромассажером.
Он и пошел. Тем более что четвертый день их пребывания в пансионате обещал стать таким же чудесным, как и три предыдущих. Этот день Ф. посвятил активному отдыху: теннис, бассейн, а под вечер – три неторопливые партии в русский бильярд. У него появился постоянный партнер – пожилой отставной полковник, знавший толк в игре, беседе и коньяке. Этот человек всюду появлялся один. Когда Ф. осведомился о его супруге, полковник долго молчал, словно придумывал ответ, затем сказал: «Я вдовец».
* * *
На шестой день пошел дождь – приятный летний дождь, мягкий, как шепот, и ненавязчивый, как воздух. Под звуки капель, стучавших об листья, крышу и подоконники, Ф. занялся диссертацией. Он не мог долго предаваться праздности. Впрочем, дождь настраивал на поэтический лад, и во второй половине дня, после хорошего обеда, Ф. читал томик Бодлера, взятый в местной библиотеке.
Этот день получился бы тихим и славным, если бы не жена. Ф. уже успел немного привыкнуть к ее стремительному и – чего там греха таить! – страшноватому увяданию. Он не искал объяснений этому необычному явлению. Ему приходилось слышать о подобных вещах. Правда, в таких случаях речь шла отнюдь не о здоровых людях и не о шестидневных сроках. Но что поделаешь – «время, время, ты губишь и жизнь, и искусство!..».
Забеспокоившись, он тщательно изучил себя в зеркале, но не обнаружил никаких признаков преждевременного старения. Наоборот, чистый воздух и хорошая еда сделали свое дело.
А теперь стерва, с которой и впрямь творилось что-то неладное, хотела заставить его уехать отсюда. Подумать только, какой эгоизм! И это тогда, когда он почувствовал, как живительные соки снова бурлят в организме и возвращается молодость! Когда он наконец избавился от мелочной суеты! Когда их девочка – чахлое и анемичное городское дитя – вдруг расцвела и начала расти не по дням, а по часам!
Нет, эта женщина не в своем уме! А ведь она получила здесь все, что хотела, все, чего ей недоставало ТАМ, в прежней жизни… Поэтому он даже не дослушал ее до конца и посоветовал обратиться к врачу. В пансионате был врач, и поговаривали, что неплохой…
В результате возникла ссора. С одной стороны, это было неплохо. Теперь Ф. мог со спокойной совестью проигнорировать затеянный кем-то дурацкий бал-маскарад. С другой стороны, вторая молодость имела последствия, и у него появилась настоятельная необходимость занять по ночам своего активизировавшегося друга. Секс с женой? Даже не заикайтесь. Извините, но он пока не геронтофил. Может быть, лет через двадцать… А сейчас он не представлял себе, как можно лечь в постель с этой черепахой.
В общем, у него выдался свободный вечер. Супруга загримировала морщины обильным макияжем, натянула платье, грозившее разойтись по швам, и отправилась на бал с каким-то загорелым хлыщом, который заехал за нею на белой «импале». Ф. посылал ей с веранды воздушные поцелуи. Бриллианты ярко сверкали на ее шее, уже слегка напоминавшей светлую древесную кору. «Мечты сбываются, любимая!»
Затем он отвел дочку в компьютерный зал, где она сразу же напялила на голову шлем виртуальной реальности. И папа перестал для нее существовать.
Ф. это вполне устраивало. Чтобы унять раздражение, вызванное разговором с супругой на повышенных тонах, он решил немного пройтись под дождем.
Но прогулка получилась долгой. Он бродил, думая обо всем и ни о чем, пока не обнаружил, что оказался в каком-то незнакомом месте. Обратный путь он нашел бы без труда, но почему-то задержался…
Лес был совсем близко. В нем кто-то проделал довольно широкую просеку. Смеркалось. Ф. заметил красные задние огни автомобиля, медленно двигавшегося по просеке. Автомобиль был черным, с кузовом характерной формы. Ф. определил, что это катафалк. Рядом шли несколько человек в лоснящихся непромокаемых накидках и несли в руках лопаты. Еще двое – без лопат. Вероятно, скорбящие родственники. Замыкал процессию высокий человек с непокрытой седой головой. Администратор.
Ф. не сразу решился пойти следом. Это дело было из тех, в которые ему не стоило совать свой нос. Но изнутри его подтачивал червячок: а вдруг он сможет найти разгадку того, что происходит здесь, под ложным покровом исключительных удобств и полнейшего благополучия. Секта? Возможно, однако слишком уж смахивает на дешевую мистику…
После недолгих колебаний Ф. зашагал по просеке, держась у самого краешка леса. Вскоре его туфли промокли в густой высокой траве, и он почти пожалел о проявленном глупом любопытстве. Но он любил все доводить до конца – пусть даже и неприятного.
Идти пришлось недолго. Просека выводила на большую поляну, обнесенную сетчатой оградой. Кто нуждался в защите и от кого? На первую часть вопроса
Ф., кажется, мог ответить. Конечно, покойники. Он оказался на маленьком и уютном лесном кладбище, но не был уверен, что стал случайным свидетелем ЗАКОННОГО захоронения.
Катафалк остановился. Из него выкатили красивый гроб – лакированное дерево и поблескивающие бронзой рукоятки. Администратор подсвечивал фонарем, пока четверо мужчин в накидках опускали гроб в предвартельно вырытую могилу. Затем они забросали гроб землей и вылепили холмик. Работали слаженно, как опытная похоронная бригада. Все мероприятие заняло не больше десяти минут и прошло в полной тишине.
Под конец у Ф. волосы зашевелились на голове. Ужас приковал его к месту. Он стоял, спрятавшись за стволом дерева, и обливался холодным потом, который смешивался со струями дождя. Вряд ли люди в черном могли заметить постороннего, даже если бы подозревали о его присутствии. Но он не столько опасался того, что его поймают, сколько испугался того, что теперь со всей определенностью ожидало его впереди. Смертельно испугался. Однако вскоре сумел побороть свой страх.
* * *
На следующее утро он постучался в дверь коттеджа администратора.
До того, как Ф. вошел, старик был занят компьютерной игрой, но немедленно изобразил готовность удовлетворить любую просьбу. Ф. спросил о какой-то мелочи, которая была всего лишь поводом зайти, и получил исчерпывающий ответ.
Потом администратор предложил ему выпить по чашечке кофе, и он, конечно, не отказался. Сидя за столиком в кафетерии, Ф. рассеянно слушал благодушную болтовню старика и разглядывал посетителей. Среди них было много новых лиц. Точнее сказать, он не заметил ни одного лица, которое видел бы прежде. Куда же подевались те люди, которых он встречал еще пару дней назад? И куда запропастился его партнер по бильярду?
Об этом он и спросил с самым нейтральным видом.
– Он нас покинул, – двусмысленно ответил администратор. – Все его мечты сбылись; ему больше нечего здесь делать. Надеюсь, ваши мечты тоже сбываются?
Ф. заверил старика, что все прекрасно. На самом деле ему хотелось бросить все и уехать. Физический комфорт – это неплохо, однако далеко не самое главное. И красивые цацки никогда не были для него самоцелью. Как и калорийная жратва. А страх и вовсе не лучшая приправа к семейному отдыху…
– Привет супруге, – сказал старик, когда они расставались. – Ей у нас нравится?
Ни в голосе администратора, ни в выражении его обескровленного лица Ф. не уловил ни малейшего намека на сарказм.
– Она в восторге, – ответил он.
* * *
… Это не могло происходить на самом деле. Это не могло быть правдой. Это было продолжением липкого сна.
Кажется, он почувствовал, что испытывали несчастные жертвы под взглядом Горгоны. Он тоже окаменел на время, когда, проснувшись среди ночи, обнаружил нависшее над собой страшилище. Оно было вдвойне кошмарным в бледном призрачном луче лунного света. Бесконечно чужое, но желающее получить от него что-то. Для начала – ответы. У жуткого существа, которое гнило у него на глазах, было к нему множество вопросов. И оно задавало их скрипучим голосом, лишь отдаленно напоминавшим Ф. голос его жены. Хуже того – оно вцепилось в него своими руками, и он понял, что у существа еще достаточно сил. Оно становилось опасным – особенно в состоянии аффекта…
Он с трудом оторвал от себя взбесившуюся бабу. При этом с его лица не сходила гримаса отвращения. Вот что значит климакс, черт подери! Прежде всего было ясно: спорить и взывать к рассудку бесполезно. Не помогла даже пара затрещин. Вместо отрезвления это привело лишь к душераздирающим рыданиям.
На всякий случай Ф. встал и закрыл распахнутое окно. Душновато, зато никто не услышит. Потом достал из бара початую бутылку водки и налил полрюмки себе и почти полный стакан жене. Не вовремя вспомнил, как инвалид пожелал ему «хлебать кефир», и ухмыльнулся. Она взъярилась. Он спокойно выпил сам и заставил выпить ее. Подождал, пока закончится истерика.
– Ты хочешь уехать? – спросил он почти ласково.
Невнятное бормотание.
– Ты уверена?
– Да!!!
О Господи, ну и пасть! К тому же во рту у жены не хватало нескольких передних зубов. Вчера она повыдергивала их из челюстей двумя пальцами.
– Что сказал доктор?
– В задницу доктора!..
Хорошие манеры слетали с нее, как шелуха с семечек. Это его ни капельки не удивляло.
– Тебя отвезти?
Недоверчивый взгляд. Она что-то заподозрила, но не могла понять, в чем заключается подвох. Вероятно, считала себя жертвой черной магии и думала, что от ЭТОГО можно сбежать. И еще думала, что все можно поправить. Или, может, решила, что ее муж снюхался с администратором и находится в тайном сговоре со всеми здешними колдунами.
Какая магия, глупышка? Просто время для одних течет медленно, а для других бежит быстро – смотря что каждый из нас хочет получить от жизни…
Наконец она кивнула.
– Когда? – деловито осведомился он.
– Прямо сейчас. – Она шепелявила и потому отвечала лаконично.
Не болтала о разных пустяках. Неужели для этого нужно было лишиться зубов?
– Хорошо. Одевайся.
– Ты… Ты серьезно?
– Абсолютно.
Он ее не обманывал. Он действительно хотел убедиться кое в чем. Проверить свою страшную догадку. Узнать, можно ли вообще уехать из этого места…
До окончания оплаченного срока их пребывания в пансионате оставалось больше двух недель. Однако Ф. был из тех, кто по мере возможности планирует собственное будущее.
* * *
Оказывается, она брала уроки вождения. Теперь это оказалось весьма кстати. Крепко спящую дочку Ф. не без труда вынес из коттеджа и положил на заднее сиденье машины. За последние дни она прибавила в весе и росте и теперь выглядела лет на одиннадцать, но не избавилась от вредной привычки сосать во сне большой палец. Ф. не на шутку беспокоило ее ускорившееся «развитие». Украденное детство? Возможно, все было еще хуже…
Наскоро побросав вещи в дорожные сумки, Ф. едва не совершил новую ошибку – он хотел зайти к администратору и предупредить того об отъезде. Хорошо, что с женой чуть было снова не приключилась истерика – с некоторых пор обходительный старичок вызывал у нее панический страх, а его болтовня действовала парализующе.
Удав и кролики… Старый мудрый удав и безмозглые кролики… Что он делал с ними? Не глотал же, в самом деле! Неужели «высасывал» из них жизнь (причем делал это быстро – за каких-нибудь пятнадцать-двадцать дней)? И неведомым образом продлевал свое собственное существование. Поддерживал угасающий огонь, вливал молодую кровь, похищал дыхание, кормил голема, прятал гниющие клетки под пергаментной маской. Можно ли вообще предотвратить распад? Вряд ли. Только мумии знают точный ответ…
Ф. надеялся, что у него еще будет время поразмыслить над этим или хотя бы сочинить пару новых, совершенно бесполезных гипотез. Пока же связные мысли – непростительная роскошь. Когда бежишь, лучше передать управление инстинктам. Шестое чувство выведет, вывезет, подскажет, спасет… Вот только есть ли спасение, найдется ли достаточно широкая дыра в клетке, в которую пролез бы раскормленный кролик?
* * *
…Машина медленно и тихо отъехала от коттеджа. В обители администратора было темно. За пределами территории пансионата жена включила фары. На плохой дороге машину сильно раскачивало. Она напоминала нелепый крейсер, оказавшийся на мелководье. «Идиотка, почему ты не взяла джип?..» Ф. поминутно оглядывался, опасаясь преследования. Охватившая его паранойя могла показаться немного смешной, но только тому, кто еще не ощутил прикосновения тутошнего зловещего колдовства. Оно засасывало постепенно, ублажая все органы чувств…
Потом дорога стала сносной, и они сумели развить приличную скорость. Долгое время не было ничего, кроме освещенного пятна впереди и плотного пространства, сжимающегося, будто кулак черного существа. Еще оставалась узкая щель между «пальцами»… и вдруг жена начала тормозить.
Ф. вскинулся. Приближалась витая чугунная решетка, заплетенная вьюном. На замшелых столбах были нарисованы какие-то знаки. По ту сторону ворот стоял фургон, и таранить их было бессмысленно. Объехать тоже невозможно – лес подступал совсем близко. И почему-то из него тянуло запахом гниющих водорослей…
На обочине стояли ОНИ. Люди в черных непромокаемых накидках. Гробокопатели. Похоронная команда. Персонал.
Только сейчас вместо лопат они держали ружья.
Ф. почувствовал себя участником дурацкого вестерна, однако это чувство было мимолетным.
Администратор вынырнул из темноты и посветил фонарем на лица сидящих в машине. Жена издала сдавленное бульканье и закрылась руками. Ф. сидел и тупо ждал, что будет. Потом луч фонаря скользнул куда-то вверх.
– Неужели вам у нас не понравилось? – спросил старик с мягкой укоризной. – Мне кажется, мы сделали все возможное…
И тогда жена Ф. закричала по-настоящему.
С этим криком из нее вышло нечто, изверглось вместе с невидимой блевотиной. И после это самое «нечто» уже не вернулось. Выпорхнула неуловимая черная птичка души, сразу же слившаяся с окружающей темнотой, и перестала существовать, поглощенная бездонным океаном.
– Ваш срок еще не истек, – сказал администратор и пригрозил пальцем. – Придется вернуться. Мы не можем допустить, чтобы вы покинули нас преждевременно…
Только теперь Ф. заметил, что за фургоном стоит еще одна машина с неработающим двигателем. Он узнал ее. Это была колымага инвалида, доставившего в пансионат его несчастное семейство. Инвалид смотрел на него и скалил зубы. Ф. показал ему кулак с отставленным средним пальцем. Инвалид захохотал.
Какой идиотский сон! Но этим идиотизм не исчерпывался.
– …Помнишь, я подарил тебе куклу? – спросил человек, стоявший возле фургона с надписью «Мороженое на все вкусы». При свете фар его лицо казалось выбеленным пудрой или покрытым гримом. То ли сумасшедший актеришка, то ли и вправду ходячий мертвец. В любом случае – отвратительная рожа… В эту теплую летнюю ночь фургон был покрыт инеем, и даже на расстоянии ощущался исходивший от него холод.
Пришибленный Ф. машинально посмотрел на свою дочь и вздрогнул. Она спала с открытыми веками. Зрачки закатились, и в бельмах отражались красные точки автомобильных фонарей. И во сне она кивнула.
– Почему ты пренебрег моим приглашением? – теперь «мороженщик» перевел взгляд на Ф. – Я всего лишь хотел угостить ее…
Он открыл заднюю дверь фургона, и, когда рассеялось белое облако, оказалось, что тот доверху набит глыбами льда вперемежку со смерзшимися упаковками.
Ф. едва удалось сдержать вопль ужаса – внутри прозрачных глыб, будто вырубленных из адского озера, были отчетливо различимы лица. Детские искаженные лица. Чудовищные гримасы замороженных…
Это было последней каплей. Абсурдный спектакль довел его до точки. Кульминация совпала с максимальным напряжением, незаметно накопившимся внутри. Бешено вертевшееся колесико сорвалось с оси и юлой понеслось по закоулкам его мозга.
И он смирился. Смирился настолько, что администратор стал его союзником – теперь уже не тайным, а явным. Ф. понял, что ему хотят помочь. Помочь освободиться от гнетущей тяжести безличия. Обрести себя и собственную цельность в хороводе жалких клоунов, каждый из которых был лишь более или менее удачной пародией на оригинал. Для этого надо было «сложить» их всех, смыть грим и выбросить уродливое тряпье приспособленцев…
Он возвращался обратно в прекрасном настроении. Солнце вставало над райским уголком. Еще более яркий свет сиял в его голове. Этот всепроникающий свет операционной ослеплял, но зато не оставлял ни малейшего шанса тени.
Ф. собирался сегодня же отвести дочку к мороженщику.
* * *
Ему все-таки удалось дотянуть до того момента, пока жена уже не могла перемещаться самостоятельно и, следовательно, не могла снова попытаться сбежать. Наступил тринадцатый день их пребывания в пансионате.
Было позднее утро. Накануне Ф. много выпил и потому долго спал. Проснувшись от дурного запаха, он очень скоро догадался, что помойка – не у него во рту, а где-то снаружи. Повернувшись, он обнаружил в постели рядом с собой жуткую сморщенную старуху, которая недавно помочилась под себя и теперь тщетно пыталась сползти с мокрого пятна. Ее тяжелое хриплое дыхание, казалось, царапало гнетущую тишину. Руки, похожие на обгоревшие детские грабли, скребли по смятой простыне, а голова тряслась, словно погремушка. Ведьма, лишившаяся сил и рассудка…
А чего лишился он сам? Отвратительное, сосущее ощущение пустоты неотступно преследовало его…
Ф. встал, открыл окно, чтобы проветрить спальню, и посмотрел на супругу, улыбаясь. В его улыбке появилось что-то маниакальное. Должно быть, здешний воздух заразил его своими миазмами, и микробы пожирали мозг…
Ф. испытывал огромное облегчение от того, что ему не придется убивать ее. Зачем брать на душу смертный грех, когда все идет как по маслу? За него все сделает природа… и администратор. Хозяин райского уголка, раздающий мечты и управляющий временем…
– А ты как думала? – вслух спросил он у корчащейся в бессильных муках старухи. – За все надо платить!..
Ответом ему была страшная гримаса. Он полюбовался еще немного ее беззубым ртом, клочьями влажных желтых волосиков, мутными глазками и ввалившимися щеками, после чего оделся и отправился к администратору, чтобы попросить у того кресло-каталку. Он останется хорошим мужем. Он будет ухаживать за нею до самого конца…
По пути он заглянул на задний двор. Дочка, превратившаяся в красивую девушку с развитыми формами, играла в теннис с очередным ухажером из числа недавно прибывших в пансионат отдыхающих. Да-да, тут появились новые «кролики». Что бы это значило? Ф. догадывался. Он сначала полюбовался своим «произведением», а затем, против всякой логики, посочувствовал молодому человеку. Тому еще предстояло совершить несколько шокирующих открытий. Добро пожаловать в «Мечту»!..
Старик выслушал его просьбу без малейшего удивления. Он только выразил желание помочь и немедленно выдал ключ от хозяйственного блока. Там Ф. нашел все, что необходимо для ухода за беспомощным человеком. Точнее сказать, смертельно больным человеком.
Другие неприятные темы не затрагивались – о нелепой попытке побега администратор даже не вспоминал.
* * *
Ф. проснулся после того, как увидел во сне Смерть. Та была в облике женщины в белом, смотрящей в книгу с пустыми страницами в домике посреди безмолвного пруда. Вода затянута туманом, в котором замирают звуки. Тишина, подбирающийся к костям сырой холод, никем не нарушаемый покой… Потом Смерть откладывает книгу и обводит черными глазницами берег – не пришел ли кто искупаться в пруду? И вдруг Ф. видит свою жену, снова молодую и прекрасную, которая сбегает к воде в бикини…
Леденящие брызги долетают до его лица, и он морщится. Черная, гадкая, скользкая змея обвивает сердце… Ядовитая кровь поступает в мозг… Ф. просыпается, уже зная, что произошло. Но знать и верить – разные вещи.
Он один в спальне. Снаружи еще темно. Тоскливо стонет ветер. Граница между явью и кошмаром едва уловима. То, чего не видят глаза, все еще существует в сознании, будто непроявленная фотография…
Ф. отыскал в себе силы встать и отправиться на поиски. Кого, чего? А хоть бы и затерянного пруда, который находит каждый – рано или поздно. И еще истины. Он ощутил ее жутчайшее прикосновение, когда луч локатора смерти едва скользнул по нему…
Он зашел в гостиную. На одном диване неподвижно лежала жена. На другом храпела дочка. У нее был здоровый сон удовлетворенной женщины. На толстых губах булькала слюна. В неглиже она слегка напоминала рыхлых и розовых кустодиевских бабенок, только выглядела лет на десять старше любой из них. Шары ее грудей с трудом помещались в материнской ночной рубашке и норовили бесстыдно вывалиться наружу. Живот выпирал так сильно, что Ф. подумал, не беременна ли она? Впрочем, какая разница? Вряд ли она успеет родить…
Его обдало предсмертным холодом при этой мысли, однако он быстро взял себя в руки. В последнее время приходилось постоянно держать себя в руках, иначе он просто сошел бы с ума. А ведь у него было дельце, которое он во что бы то ни стало хотел довести до конца. Кажется, развязка уже наступила.
Он медленно приблизился к дивану, на котором лежала жена. По пути задел ногой судно, но металлический скрежет никого не разбудил. Он тщетно пытался различить звук чужого дыхания на фоне мощного храпа. Обманывал ли он себя, или просто не был ни в чем уверен? Пожалуй, последнее. Стиралась грань между реальностью и бредом. Ф. все еще пытался вести себя так, будто обитал в прежнем, поддающемся объяснению или по крайней мере привычном мире.
…Она была мертва всего несколько часов, но запах в гостиной стоял неописуемый. Тем не менее Ф. совершил нелепый с точки зрения здравого смысла, но символичный поступок. Он будто прощался со своим прошлым. А для этого ему нужно было убедиться кое в чем…
Стараясь не дышать, он склонился над старушечьим телом. (Черт, почему так болит поясница?) После этого он потрогал руку своей жены – сморщенную и похожую на куриную лапку. И, конечно, холодную, как остывшая за ночь земля.
Его мечты тоже начали сбываться.
– Наконец-то, – прошептал он. – Наконец свободен!..
И почувствовал, что его передние зубы шатаются.
* * *
Ему предстояло «отдыхать» еще четырнадцать дней.
Апрель 2000 г.
