ЧАСТЬ 1. ЧЕРТИ И АНГЕЛЫ

Глава 1

Июль брызгал во все стороны своими яркими красками. Сочных запахов лета он тоже не жалел: пахло полевым разнотравьем, разогретой на солнце хвоей, близкой рекой и коровами. Сами коровы, разомлев от жары и от сытной, сочной травы, разлеглись по всей большой поляне, не забывая при этом жевать и отгонять хвостами мух и слепней.

Вера Васильевна давала последние наставления внукам — Лизке и Пашке — и их другу Кольке:

— Коровы сейчас улеглись, так что и вы не шибко упреете. Поглядывайте только, чтоб какая в кусты не убрела. А как встанут, идите за ними, смотрите, чтобы не отстала какая. Они к реке любят ходить в это время, — пусть идут, тут неглубоко…

— Да мы знаем же, бабушка, не первый раз! — не выдержал десятилетний Пашка.

— Идите, теть Вера, чего там — не маленькие! — солидно прогудел двенадцатилетний Колька.

— Ну и ладно, тогда я пойду! — сказала Вера Васильевна. — Управлюсь с делами — прибегу… Вы поесть не забудьте, вон, в сумке, огурцы, яйца, шаньги… Молоко пейте.

— Иди, иди, бабушка! — пропищала восьмилетняя Лизка. — Не переживай, я их накормлю!

— Ну и ладно, тогда я пойду, — снова повторила Вера Васильевна и зашагала в сторону видневшейся на пригорке полуразрушенной церкви. По пути она несколько раз обернулась, помахав детям.

— Ну, че будем делать? — спросил Колька, развалясь на мягкой душистой травке. — Может, в карты сыгранем?

— Давайте! В «Пьяницу»! — обрадовалась Лизка.

— Ну, вот еще! — поморщился Колька. — Давайте в «Тысячу» научу!

— Давай! — обрадовался Пашка.

— А, черт, бумаги нет и ручки, — вспомнил Колька.

— А зачем? — не поняла Лизка.

— Ну, там очки записывать надо, игра серьезная! — ответил Колька. — Ладно, в «Тысячу» я вас потом научу. Давайте тогда в «Дурака».

— Я не хочу в «Дурака»! — надулась Лизка. — Вы меня все время обыгрываете!

В конце концов, так и не начав играть в карты, дети решили развести костер и перекусить, пока коровы отдыхают. Колька на правах старшего и вообще местного, а значит — знающего и умеющего больше, чем эти городские неженки, дал задание брату с сестрой собирать сухие дрова, а сам снова улегся в траву и принялся смотреть за коровами. Но коровы мирно лежали, и смотреть на них быстро наскучило. Тогда Колька тоже стал собирать сучья и ветки, лениво и нехотя нагибаясь.

Наконец, разожженный все тем же Колькой костер весело запылал, а сам Колька достал из кармана «треников» мятую, полувысыпанную сигарету «Прима» и деловито прикурил ее от веточки из костра.

— Ай! Я скажу тете Марусе! — заверещала Лизка.

— Говори, она и так знает! — презрительно фыркнул Колька.

— Неправда… — в голосе Лизки уже слышалось сомнение.

— Че мне врать-то, — лениво процедил Колька, усаживаясь возле костра на корточки. Он выпустил густую струю дыма и протянул окурок Пашке. — Хочешь затянуться?

Пашке, если честно, — не хотелось. Тем более — при Лизке. Но еще больше ему не хотелось выглядеть маленьким перед Колькой. Поэтому он неуверенно потянулся рукой к дымящейся сигарете.

— Только попробуй! — вновь заверещала Лизка. — И бабушке расскажу, и домой когда приедем — маме с папой расскажу!

Пашка сразу отдернул руку. Колька рассмеялся:

— Вот собрались — трус да ябеда!

— А чего ты тогда с нами ходишь?! — огрызнулся обидевшийся за себя и сестру Пашка.

— Да ладно, мне больше достанется! — с деланным безразличием протянул Колька, снова пыхнув сигаретным дымком. На самом деле ему не хотелось ссориться с ребятами. Так уж получилось, что к приезжавшим каждое лето Пашке и Лизке он прикипел, как к родным брату и сестре, которых, кстати, у него отродясь не было. Жил он в соседнем с тети Вериным доме, поэтому и пропадал постоянно у них. Хоть ребята и были его младше, и считал он себя деловее и опытнее во всем, но ему было с ними интересно и весело.

— Ладно, кто там обещал тете Вере нас накормить? — сказал Колька, щелчком отбросив сигаретный окурок далеко в сторону и посмотрев на Лизку, прищурясь. — Я вот тоже на тебя нажалуюсь, что нас не кормила!

— Ну и ты тогда ябеда! — сказала надувшаяся Лизка, но все же полезла в сумку доставать продукты.

— О! Шанежки! Это я люблю! — оживился Колька. Он вцепился крепкими зубами в аппетитный бок круглой лепешки с черничным вареньем, но вдруг замер, принюхиваясь.

— Кто это тут набздел? — возмущенно завертел он головой, переводя взгляд с брата на сестру.

— Ты и набздел! — ответил Пашка, сам уже почуявший резкий и неприятный запах, появившийся непонятно откуда.

— Это, наверное, коровы! — сказала Лизка, и тут же вскочила на ноги, зажав нос руками и закричав: — Фу! Фу-у-у!!! Дышать же невозможно!

Мальчишки тоже вскочили, потому что творилось действительно что-то непонятное — отвратительное зловоние стало уже таким невыносимым, что даже если бы все коровье стадо разом выпустило из своих чрев газы, то произвело бы гораздо меньший эффект.

— Смотрите!!! — ткнул вдруг куда-то за спины Пашки и Лизы свой палец Колька. Его глаза стали такими круглыми и выпученными, что Пашке сделалось вдруг очень страшно и совсем не захотелось оборачиваться. Но непонятная опасность за спиной была еще страшнее, поэтому он медленно-медленно стал поворачивать голову назад, готовый в любую секунду зажмуриться.

Лизка же обернулась сразу, и ее вопль чуть не оглушил Пашку. Тогда уж и он резко повернулся назад. То, что он увидел, чуть не заставило заорать его столь же громко, как сестра. Но крик словно застыл в его горле.

Метрах в трех от костра, прямо в воздухе, колыхалось странное сиреневое марево. Оно было очень похоже на разлитый и непонятно почему не падающий на землю черничный кисель, который дрожал над землей, как огромная, двухметровая медуза. Теперь стало понятно, что от этой «медузы» и шел отвратительный резкий запах. Колыхающееся пятно становилось то ярче, то наоборот тускнело, становясь почти прозрачным. Но сквозь эту прозрачность не были видны ни кусты, ни коровы, ни деревья… Нет, что-то похожее на деревья в нем все же виднелось, но это были какие-то «живые» деревья с ветвями-щупальцами, извивающимися в разные стороны! И эти «деревья» были совершенно красными, с отвратительными лиловыми наростами на своих толстых, пульсирующих стволах. Вся эта «картинка» была видна ребятам секунды две-три, потом пятно словно заволокло сиреневым туманом, и тут из этого тумана протянулась… жуткая лапа! На ней было очень много длинных, извивающихся, как черви, пальцев с многочисленными присосками. Больше всего эта лапа напоминала собой небольшого осьминога. Она была серой, мокро блестящей, липкой на вид. А вслед за лапой из тумана высунулась отвратительная, не сравнимая ни с чем, безобразная рожа!

Тут уже Пашка не выдержал и заорал. Рядом столь же пронзительно завопили Лизка и Колька. И тут случилось следующее: то ли от этого дикого ребячьего вопля, то ли еще от чего, но сиреневое кисельное пятно, напоминающее теперь уже окошко в жуткое «куда-то», резко, в одно мгновение, схлопнулось, как экран выключенного телевизора, а голова с мерзкой рожей и часть пальцев-червей оказались просто-напросто отрубленными, поскольку были в тот момент высунутыми из этого «окна». Голова, издав тихое жалобное шипение, гулко брякнулась о землю и покатилась прямо в костер. Пальцы же, как самые настоящие черви, извивались в траве. Дети, не переставая орать, бросились врассыпную. Видимо тоже почуяв неладное, или же напуганные детскими криками, коровы повскакивали на ноги и, тревожно мыча, стали сбиваться в кучу.

Пашка и Колька остановились только у самой реки, когда бежать дальше стало просто некуда. Лизы рядом с ними не было. Павел, осознав это, пришел в себя и, бросившись к Кольке, стал трясти его за плечи.

— Где Лиза? Ты видел Лизку?! — завопил он, раскачивая друга. А на Кольку словно напал столбняк. Он стоял, разинув рот и совершенно не реагируя ни на Пашку, ни на его пронзительные крики. Наконец, Павел встряхнул его столь сильно, что Колька, поскользнувшись на глинистом берегу, рухнул в реку. Это моментально привело его в чувство. Он быстро выбрался на берег и, словно только что увидев Пашку, спросил у него:

— Ух! А что это было?!

— Откуда я знаю! — закричал Павел, у которого уже слезы вовсю текли по щекам. — Лизка пропала! Ты не видел Лизку?!

Колька растерянно развел руками. Но тут же, видимо вспомнив, что он старше, сказал:

— Не ори, сейчас найдем!

Они действительно нашли Лизу очень быстро. Девочка сидела, обхватив себя руками, в кустах на корточках и сильно дрожала. Она не плакала, но огромные серые глаза ее излучали ужас.

— Лиза, Лиз! — тронул ее за плечо Пашка.

Девочка вздрогнула и испуганно, как затравленный зверек, глянула на брата. Казалось, что она его не узнавала.

— Лиза, ну успокойся, уже все… — пытался расшевелить сестренку Павел. Никакого эффекта, однако, его слова на Лизу не производили. Она словно закаменела и только тряслась крупной дрожью, если только камень может дрожать.

Мальчишки не на шутку встревожились.

— Я отведу ее домой, — сказал Пашка решительно.

— А я?! — чуть не взвизгнул Колька.

— А что ты? — удивился Пашка. — Ты останешься с коровами, бабушка к тебе придет, или дядя Леша…

— Я тут не останусь! — насупился Колька.

— Ты что, боишься?! — ехидно, хоть и было ему не до шуток и подколок, спросил Пашка. Но Колька ответил на удивление серьезно:

— Да, боюсь. А вдруг еще кто прилезет? Да и эта… башка валяется… — он кивнул в сторону чадящего костра.

— Ну веди тогда ты Лизку домой, — хмуро и неохотно сказал Павел. — Видишь, она никакая. Ей помощь нужна.

— А ты что, останешься тут?! — с уважением и страхом одновременно спросил друга Колька.

— Ну ведь надо за коровами кому-то смотреть! — почти со слезами в голосе крикнул Пашка. — Давай иди скорей и кого-нибудь сюда срочно пришли! Слушай, — сообразил вдруг Пашка, — пусть сюда лучше дядя Леша придет, а не бабушка, а то она тоже напугается…

Колька нерешительно взял Лизу за руку и слегка потянул. Девочка поднялась молча, как зомби. Колька замялся. Ему было, конечно, ужасно стыдно, что он, такой «крутой» и взрослый, испугался остаться, а Пашка — шмакодявка Пашка — нет! С этого момента они словно поменялись ролями и старшинством.

— Ну, чего встал? Иди! — словно подтверждая эту мысль, прикрикнул на него Пашка.

И Колька зашагал в сторону деревни, ведя за собой механически, словно робот, переставляющую ноги Лизу.

Глава 2

Все у Алексея было уже приготовлено для осуществления печального плана. Рано утром он сходил «на рыбалку» и спрятал в густых кустах у берега пакет со сменной одеждой и старыми кедами. Также он нашел подходящее бревно, выброшенное когда-то рекой на берег и теперь высушенное и вылизанное солнцем добела. Подкатив бревно поближе к реке, Алексей поймал пару плотвичек «для отчета» и зашагал назад в деревню. Надо было в последний раз «проститься» со всеми, да и «купаться» рано утром, когда еще совсем не жарко, было бы несколько странновато.

Придя домой уже часов в восемь утра, он с удивлением обнаружил, что дома никого нет. На столе лежала записка: «Лешенька, сегодня наша очередь пасти коров. Паша с Лизой пошли со мной. Кушай, что найдешь в холодильнике и в печке. Я в обед прибегу. Тетя Вера».

«А ведь вчера говорили о коровах! — с досадой вспомнил Алексей. — А у меня все из головы вылетело, совсем соображать плохо стал! Ну что ж, придется отправляться „в дальний путь“ в обед! Жаль только, — подумал Алексей, — с племянниками не увижусь больше! А может, это и к лучшему — как я посмотрю в их чистые глазенки?»

До обеда Алексей просто валялся на диване. Делать ничего не хотелось. Не хотелось даже думать. Да и все уже было продумано и передумано тысячу раз.

Около полудня пришла тетя Вера. Она увидела, что еда так и осталась нетронутой и спросила, качая головой:

— Чего же ты ничего не кушал-то, Лешенька? Ну разве так можно?

— Да не хотелось, тетя Вера, жарко! — уже волнуясь от предстоящего прощания, ответил Алексей. — Я лучше искупаться сейчас сбегаю, а потом поем!

— И не думай даже! — взмахнула руками тетя Вера. — Сейчас я суп разогрею, картошку, поешь — тогда и иди. Я специально из-за тебя и пришла, ребят одних оставила, знаю, что ты — хуже ребенка малого!

— Тетя Вера, не сердись! — подошел и обнял ее сзади за плечи Алексей. — Ты у меня — самая хорошая! Давай, я пока в магазин схожу!

— Опять за водкой, поди? — исподлобья посмотрела на племянника тетка.

— Да нет же, с водкой покончено! — резко сказал Алексей. — Больше вы меня пьяным не увидите! — А мысленно добавил: «И трезвым — тоже!», но вслух произнес: — Я хлеба куплю, или чего там еще надо — сахару там, печенья…

— Все есть, ничего не надо! — махнула рукой тетя Вера. — Ну… если хлеба только, пару буханок… и карамелек грамм двести ребятам возьми… — Тетя Вера полезла доставать из сумки кошелек, но Алексей лишь укоризненно покачал головой.

По дороге в магазин он вспомнил вдруг, что не продумал совсем, как бы оставить тете Вере деньги — их оставалось немного, рублей семьсот, но все же, — так, чтобы она взяла их себе без угрызений совести. Придя из магазина с покупками, он протянул тете Вере все свои оставшиеся деньги и сказал:

— На вот, спрячь у себя, если боишься, что я буду пить!

— Не нужны мне твои деньги! — сердито отмахнулась тетя Вера.

— Теть Вера, возьми! Так и мне надежней будет, чтоб не потянуло лишний раз, — и тебе спокойней. А перед отъездом отдашь… если пригодятся…

— А ты че, — насторожилась тетя Вера, — удумал что ль чего?

Досадуя, что сболтнул такую глупость, Алексей стал переводить разговор на шутку:

— Удумал, конечно! Я у тебя жить надумал остаться! Насовсем!

— Жить! — засмеялась тетя Вера. — Что ты делать-то тут будешь?

— Как что? — продолжал «разрядку обстановки» Алексей. — В школу вон пойду, учителем русского языка и литературы — я ж журналист, как-никак!

— В школу! Там своим-то учителям делать нечего стало, на три-то ученика!

— Да шучу я, шучу! Через пару недель домой поеду. А деньги ты возьми, и трать, не стесняйся, мне на дорогу рублей триста оставь, и хватит. — И Алексей сунул тощую пачку разномастных купюр в карман тети Вериного халата. Тетка вздохнула, но спорить больше не стала.

Алексей еще доедал только тарелку вкусного, сваренного в русской печи, супа, как дверь в избу вдруг резко распахнулась. На пороге стоял бледный, взъерошенный соседский Колька. За руку он держал какую-то потухшую, с опущенным взглядом, Лизу.

— Там… это… — запыхаясь, пытался объяснить что-то Колька. Но он только разводил свободной рукой и бешено вращал глазами.

— Что случилось?! — ахнула тетя Вера. — С Пашенькой что-то?!

— Не-е! — замотал головой Колька. — Пашка там, с коровами… Там это… прилез кто-то… голова — чик! — и в костер! Мы бежать! А Лизка — вот…

Только сейчас тетя Вера заметила, что внучка выглядит как-то неестественно. Она тут же бросилась к девочке и принялась ее тормошить, приговаривая:

— Лизонька, доченька, что с тобой, лапушка?! Посмотри на бабушку! Посмотри, это я, твоя бабушка!

Но Лиза продолжала стоять, молча уперев взгляд в пол. Тогда тетя Вера перестала причитать, резко выпрямилась и стала куда-то быстро собираться.

— Леша! — сказала она категорично, без тени паники в голосе. — Я побегу с Лизой к Агнии. Она умеет заговаривать, поможет! А ты беги к Павлику! Если меня до пяти не будет — ведите коров домой сами. Сможешь? Вон и Колька вам поможет!

Тетя Вера при этих словах кивнула на стоящего столбом Кольку, но тот вдруг резко побледнел и замотал головой:

— Не-е! Я туда не пойду! Я это… давайте, я вам Лизку отвести помогу, она меня слушается!

— На кой мне твоя помощь! — рассердилась тетя Вера. — Иди, говорю, помоги Алексею с коровами управиться!

Мальчик неожиданно заплакал. Размазывая слезы по щекам, он стал быстро-быстро причитать:

— Я не пойду туда! Там голова! Там деревья красные! Пальцы, как червяки! Там еще кто-нибудь прилезет! Я не пойду туда! Тетя Вера, я не пойду туда больше!

Алексей, услышав еще раз эту галиматью про какую-то голову, помрачнел и, тревожась, сказал:

— Тетя Вера, я побежал к Павлу! Вы не переживайте, мы справимся!

Он быстро натянул кроссовки и бросился к двери. Потом все же обернулся ко все еще всхлипывающему Кольке и спросил:

— С Павлом точно все в порядке?

Колька быстро-быстро закивал головой.

Алексей бежал быстро, как только мог. С непривычки у него сильно закололо в боку, в горле застрял железного вкуса комок, который часто-часто бился в такт строчащему как пулемет сердцу. Частые вдохи стали походить на всхлипывания, и только когда уже и глаза стала затягивать темная пелена, Алексей перешел на шаг. Ноги дрожали. Сердце колотилось о ребра. Легким не хватало воздуха. Восемь с половиной месяцев почти ежедневного пьянства и выкуривания до двух пачек сигарет в день давали о себе знать очень даже ощутимо.

«Ничего, теперь уже недолго осталось…» — отрешенно подумал Алексей, приходя понемногу в себя. Он стал прислушиваться, надеясь по мычанию обнаружить местонахождение стада. Но ничего, кроме обычных летних звуков — шелеста травы и листьев, жужжания насекомых, далекого тарахтенья трактора — слышно не было.

Алексей прошел уже большую поляну, на которой еще дотлевали угли костра, разведенного ребятами. Но до костра было далеко, а подходить к нему ближе не имело смысла, поэтому Алексей не заметил странного круглого предмета у самого края кострища. Зато он увидел блеснувшую из-за кустов полоску реки. И ему показалось, что оттуда слышится мычание. Алексей прибавил шагу.

Выйдя на песчаный берег, он сразу же увидел стадо. Половина коров стояла по брюхо в воде, другая половина развалилась, уже напившись и охладившись, на «пляже». Пашка сидел неподалеку от лежащих коров прямо на песке, обхватив колени руками. Казалось, что он жмется поближе к коровам, словно ища у них защиты. Впрочем, так оно и было: Пашке было очень страшно находиться здесь одному, а коровы давали хоть какую-то иллюзию защиты.

— Павел! — еще издали крикнул Алексей племяннику.

Пашка быстро и радостно вскочил на ноги и бросился к нему навстречу.

— Дядя Леша, наконец-то! — с облегчением выдохнул мальчик. Он даже хотел было прижаться к дяде, крепко-крепко обнять его руками, настолько измучили его ожидание и страх. Но в последнюю секунду Пашка опомнился и быстро убрал руки за спину.

— Ну, что тут у вас приключилось? — спросил Алексей, тоже обрадованный, что племянник жив и здоров.

— Тут приключилось такое! — Глаза мальчика вспыхнули, и он с жаром принялся рассказывать о недавнем таинственном происшествии.

Алексей выслушал племянника, ни разу не перебив. Но когда Пашка замолчал, вопросительно заглядывая в глаза дяди, тот невольно отвел взгляд в сторону. Он не поверил Павлу. Не то, чтобы Алексей не доверял своему племяшу — он просто не мог поверить его рассказу! Того, что рассказал Пашка, просто не могло быть! Но что-то ведь было! Недобрая догадка вспыхнула вдруг в голове у Алексея.

— Павел, скажи мне честно, — начал он, неуверенно подбирая слова, — вы ничего тут не курили, не нюхали?

Пашка вдруг вздрогнул, и у Алексея екнуло сердце. «Угадал, ети его мать!» — мысленно ахнул он. А Павел опустил голову и промямлил:

— Я не курил, дядя Леша…

— А кто курил?

— Я не курил! — снова повторил Павел, уже твердо, и открыто посмотрел в глаза Алексея.

— Так, значит Колька курил! — уверенно констатировал Алексей и, видя, что Павел снова опустил голову, понял, что попал в точку.

— Так он значит и Лизе дал покурить? — вспомнил Алексей о странном состоянии девочки. — Где же он достал травку?

— Какую травку? — снова вскинул голову Пашка. Он явно не понял вопроса, но добавил: — Лизе он не давал сигарету, он мне давал, но я… отказался.

— Сигарету? — переспросил Алексей. — Или косячок с травкой?

— Не с травкой, — снова не понял Пашка. — С самым настоящим табаком! Он не баловался — по настоящему курил! Сигарету «Прима».

Пашка подумал, что дядя Леша вообразил, будто они, балуясь, набивали в бумажку обыкновенную траву и делали вид, что курят. К счастью, мальчик еще не знал истинного значения слова «травка». И Алексей тоже понял, что в этом мальчик искренен.

— Только вы не говорите никому, — попросил Пашка. — Колька подумает, что я болтун и предатель.

— Не скажу… — задумчиво ответил Алексей. Все его объяснение происшедшему летело к черту. Оно, конечно, и к лучшему, что дети не занимались этой страшной дурью, но что же тогда с ними случилось?!

— А может, вы нанюхались чего-нибудь? — предпринял он последнюю попытку. — Клею какого-нибудь, или бензину?

— Да ничего мы не нюхали! — вспыхнул Павел. — Вы что, мне не верите?!

— Извини, брат, но как-то не могу! — честно ответил Алексей.

— Тогда идите за мной! — обиженно сказал Павел и зашагал к поляне.

Глава 3

В жизни каждого человека бывают порой моменты, когда жизнь, казавшаяся до сих пор понятной, или по крайней мере — привычной, делает вдруг такой неожиданный вираж, что все понятное и привычное летит в тартарары. Все уже кажется совсем не таким, как было до этого момента. Бывшие еще совсем недавно важными проблемы становятся вдруг никчемными, не заслуживающими внимания; цели, к которым упорно стремился, превращаются в совершенно ненужный, бесполезный пустяк. И человек иногда отчетливо понимает, а иногда лишь интуитивно догадывается, что жизнь его перешла на новую ступень — для кого-то высшую, для кого-то низшую, а для кого-то — в той же плоскости, но все равно другую. А ступень, на которой он стоял только что, уже рассыпалась в прах, который тут же унесло ветром.

Искать причины таких переходов, как правило — дискретных, скачкообразных, наверное, бесполезно. Может быть, это прихоть Судьбы, воля Бога, решение каких-то Высших Сил. А может быть, это просто сбой некой Программы: неведомый Программист изменяет ее алгоритм, делает правку в коде — и вот он, пресловутый скачок, иногда в Никуда…

Многие из нас, прокрутив мысленно ход свой жизни, наверняка найдут пару-тройку таких дискретных скачков, а у кого-то их будет и гораздо больше. Если даже эти переходы завуалированы кажущейся постепенностью, так сказать, «аналоговостью» сигнала, все равно при желании можно найти, вычленить «точки перехода» из «до» в «после». Надо только суметь это сделать. Впрочем, возможно, и не надо.

Алексей, особо не напрягаясь, мог бы назвать как минимум два таких события в своей жизни, изменивших ее на корню. Одним из них, безусловно, стала гибель Ларисы, а второе произошло буквально только что, когда он увидел в потухшем костре ужасно вонючее доказательство правдивости рассказа племянника.

Сначала, когда Пашка подвел дядю к кострищу и, остановясь в безопасном отдалении, сказал: «Вот», Алексей не сразу понял, что же значит это «вот». Но, подойдя к потухшим углям ближе, он заметил среди них, ближе к краю костра нечто, что сначала он принял за большую головешку. Однако, приглядевшись, Алексей вздрогнул и даже попятился: прямо на него из нетронутой огнем стороны «головешки» смотрел светло-сиреневый глаз!

Алексей подобрал валяющуюся рядом ветку и осторожно перевернул ужасную находку. С другой стороны круглый предмет пострадал меньше. Теперь Алексей и сам видел, что это действительно голова. Но что это была за голова! Какое исчадие ада могло носить ее на своих плечах?!

Со стороны, не тронутой огнем, голову покрывала бугристая, серая кожа. Ее бесформенные складки напоминали слоеное тесто, только замешенное не из муки, а из влажной, сочащейся серой глины. Некое подобие мягкого носа, скорее — хобота, свисало до грубо вырезанного отверстия рта, в котором не было видно зубов, зато, казалось, было штук десять отвратительно толстых, сизых языков, напоминающих кишки, наполненные дерьмом. Один глаз — на стороне, попавшей в огонь, — вытек и запекся отвратительной желто-фиолетовой коркой. Другой же глаз был словно не посажен в глазницу, а выпирал прямо из мерзкой морды и имел размер и форму половинки куриного яйца, разрезанного поперек. Но он был светло-сиреневым, с пурпурным зрачком, и, если бы не знать, что это глаз и не видеть всего остального, можно бы было принять его за отшлифованный аметист и даже залюбоваться его красотой. Но сейчас он вызывал этим еще большее отвращение!

Голова была полностью лысой, только сверху, вдоль черепа, толстая складка кожи образовывала безобразный гребень, лохматящийся по краю подобием нарывов и корост.

Алексей еще пошевелил веткой, повернув к себе голову разрезом на шее. Он был удивительно ровным и гладким, словно сделанный остро отточенной огромной бритвой. Зеленовато-бурая кровь запеклась на срезе, матово поблескивая.

И еще — от страшной находки не менее страшно воняло! Запах был столь нестерпимым, что, вкупе с самим видом чудовищной головы, вызвал-таки у Алексея непреодолимый приступ рвоты.

Отдышавшись вдали от кострища и придя немного в себя, Алексей сказал:

— Пашка, ты говорил, что были еще пальцы…

— Были, там — в траве! — Павел ткнул пальцем куда-то за кострище, но подходить ближе не стал.

— Ладно, все равно надо этот «подарочек» забрать, — сказал Алексей. — Есть какой-нибудь пакет?

— Там, где пальцы, должна быть наша сумка, — удивленно сказал Павел и переспросил: — Вы хотите это забрать? Зачем?!

— Ты что, не понимаешь, что это сенсация?! — воскликнул Алексей. — Да это для науки почище находки австралопитека! Это же вообще нечто невообразимое! — В Алексее проснулся журналист. Он быстро пошел в сторону костра, зажав нос пальцами.

За кострищем он действительно нашел матерчатую сумку с остатками продуктов, лежащую в траве. Но сколько он ни прочесывал эту траву вокруг сумки, в радиусе, наверное, метров трех, если не больше, — ничего, даже отдаленно напоминающее пальцы, не нашел.

— Может, они в землю зарылись? — предположил подошедший поближе Пашка. — Они как червяки ползали!

— Скорее — их птицы склевали! — ответил Алексей. — Хотя, как можно клевать такую гадость?!

В итоге он закатил все той же веткой голову неизвестного чудовища в сумку, осторожно, или скорее — брезгливо, взял ее в руку и сказал:

— А теперь, Паша, ищи крапиву.

— Это еще зачем? — удивился Пашка.

— Ты знаешь, что опытные рыбаки в жаркую погоду заворачивают рыбу в крапиву, чтобы она дольше не портилась?

— Нет, — ответил Пашка.

— Так вот — знай! У нас, конечно, не рыба, но я думаю: хуже не будет! А то вон как солнышко печет, а наша «рыбка» и без того воняет, как протухший слон!

Пригнав коров в село и загнав тети Верину Зорьку в родной хлев, Алексей с Пашкой зашли в избу. Тетя Вера уже переоделась, чтобы идти кормить и доить корову.

— Что с Лизой? — первым делом спросил Алексей.

— Тише ты! — шепотом «прикрикнула» на него тетя Вера. — Спит Лиза! Агния сказала: испуг был у ней сильный. Теперь все нормально будет, заговорила ее Агния и травки выпить дала. Спит теперь Лиза, не будите!

«Опять травка, — невольно подумал Алексей. — Как все-таки много смыслов у такого простого слова!»

— И чего ее так напугало? — пожала плечами женщина, продолжая собираться в хлев. — Колька ерунду какую-то про голову отрубленную треплет! Что там было-то, Пашка? — обратилась она к внуку.

Алексей заранее договорился с Пашкой, что правду они пока рассказывать не будут, чтобы не напугать пожилую женщину и вообще не посеять раньше времени паники и слухов на селе. Хотя, похоже, слухи уже распространились, хотя бы от того же Кольки. Поэтому он не дал ответить племяннику, а сказал сам, шепотом:

— Тетя Вера, что там случилось, пока непонятно. Тут бы ученые нужны… Не подскажете, кстати, где можно похранить в холоде одну очень вонючую и скоропортящуюся вещь?

— Что еще за вещь? Рыбы что ль наловил? Так ложи в холодильник!

— Нет, не рыбу… — Алексей решил не пугать пока тетку страшной находкой. — Так, экспонат один, для науки очень важный. Но он воняет — жуть! В холодильник его нельзя.

— Ну, не знаю тогда. — Тетя Вера задумалась. — В погребе — холодно, но тебе ведь, поди, не такой холод, тебе лед нужен?

— Да, лучше бы лед! — кивнул Алексей.

— Не знаю… У Митрича погреб глубокий, с ледником. Только он, пьяница старый, без бутылки не пустит!

— Да хоть две бутылки! — обрадовался Алексей, но тут же вспомнил, что отдал деньги тете Вере, а она уже подозрительно нахмурила брови.

— Опять тоску заливать собрался? — вздохнула тетка.

Пожилая женщина, много повидавшая и пережившая на своем веку, не любила и не умела хитрить и лукавить. Она очень жалела своего племянника и понимала его. Но сколько раз она уже видела в жизни, как горе ломало и не таких мужиков. Горе и водка. Правда, она видела и то, что Алексей перестал тянуться к бутылке постоянно, как к единственной панацее. Но он и вообще стал каким-то другим в последнее дни. Он словно бы успокоился. Но она-то видела, что спокойствие это — кажущееся, что боль его никуда не ушла, а лишь спряталась внутрь. И тень какого-то решения, как соломонова печать проступила в эти дни на лице Алексея. Нехорошего решения, это Вера Васильевна чувствовала всем своим женским сердцем! Уж лучше бы пил да плакал. Может, действительно — напьется, да выбросит из головы то худое, что в ней сейчас бродит?

Тетя Вера скрылась на минутку в своей спаленке и вернулась с деньгами в руке.

— На держи. Да смотри, Митрич хоть и старый, а любого молодого перепьет! За ним не гонись, а то свалишься!

— Тетя Вера! Да не собираюсь я пить! — убежденно зашептал Алексей.

— А ты выпей! — неожиданно сказала тетка, и по тому, как это было сказано, Алексей понял, что она не шутит.

Глава 4

Митрич считался в Никольском мужиком странноватым, немного «не от мира сего». Он появился в селе лет двадцать назад. Было ему тогда пятьдесят с хвостиком, а может — и все шестьдесят. Михаил Дмитриевич был нелюдим и молчалив, а таких на селе не особенно любят. Даже то, откуда он прибыл, любопытные бабки узнали только через сельсовет. Оказалось, что из Ленинграда, что было более чем странно: народ наоборот мечтал выбраться из села поближе к цивилизации, а тут — из самого Ленинграда и в глушь!

Митрич, как окрестили его сельчане, купил у одной женщины, собравшейся уезжать к дочери в город, старый домишко и тут же начал строить себе новый. Деньги у Митрича, похоже, водились, и он, хоть и был одиноким (разведенным или вдовым — так и не удалось узнать), выстроил, помимо избы, добротный хлев, срубил баню, купил корову, поросят, кур. Чувствовалась в нем крепкая хозяйственная жилка! Но, кроме всего прочего, Митрич сделал еще и то, о чем жители Никольского и не помышляли — по инертности ли мышления, из-за лени ли… Так, он приспособил к колодцу электронасос и сделал себе собственный водопровод. Туалет он тоже обустроил на городской лад — не холодный нужник во дворе, а добротный, в теплой пристройке к избе, и даже с унитазом. Этот факт особенно потешал деревенских мужиков и баб. Вырыл себе Митрич и особенно глубокий погреб — такой, что на самом дне его круглогодично не таял лед. Огород приносил Митричу урожая тоже, пожалуй, больше, чем любому другому сельчанину. Он и журналы какие-то сельскохозяйственные выписывал, и книги по огородничеству читал. Даже картошку сажал и окучивал по книгам. Все видели, что у Митрича картофель и крупней, и больше его, чем у них, а все равно ржали-потешались! Мол, чего там читать-вычитывать, деды-прадеды неграмотными были, без книжек обходились, и мы уж картошку-то как-нибудь без учебников посадим! Вот именно, что как-нибудь…

Однако, несмотря на всю свою хозяйственность, Митрич слыл на селе пьяницей. Действительно, не реже одного раза в неделю он покупал в сельском магазине бутылку водки. А если кто обращался к нему за помощью, такса у Митрича тоже была всегда одна — бутылка. Правда, таким же платежным средством пользовались и все остальные сельчане, да и спиртным отоваривались в магазине не реже, а кое-кто и чаще Митрича, но… Пьяница, и все тут! В отместку, видать, за его скрытность и непохожесть на всех. А между тем, откровенно пьяным-то никто Митрича никогда и не видел. Вот такой вот парадокс!

Именно к Митричу, купив две бутылки «Столичной», и пошел Алексей арендовать ледник для хранения головы.

У Митрича, в отличие от большинства сельских жителей, было заперто, хотя старик явно был дома: из печной трубы валил дым. А рядом с дверью имелась кнопка электрического звонка — вещь для села совсем чуждая.

Алексей позвонил, и через полминуты дверь отворилась. На пороге стоял Митрич — в футболке и застиранных джинсах, что странно сочеталось с его абсолютно лысой головой и марксовской седой бородой с усами.

— Здравствуйте, Михаил Дмитриевич! — поздоровался Алексей.

— Здравствуйте, Алексей Романович! — ответил старик.

Алексей даже растерялся: никак он не думал, что Митрич знает его отчество.

— Проходите, чего же вы? — вывел тот Алексея из невольного ступора.

Жилище старика, в котором Алексей был впервые, поразило его своей непохожестью на прочие сельские избы. Снаружи это был хоть и добротный, но вполне обычный бревенчатый пятистенок. А вот внутри… Внутри это была городская квартира типичного интеллигента! Недорогая, но современная мебель: шкаф для одежды вместо обычных гвоздей и крючков у входа, навесные шкафчики «под дерево» на кухне, мойка из нержавейки, стол, стулья — не дешевые и пошарпаные, а настоящий столовый гарнитур, пусть, опять же, и не из самых дорогих. Но самое главное — обилие книжных стеллажей и полок! Особенно много их было в «кабинете» Митрича, куда тот сразу провел гостя. Сам Митрич уселся в удобное кресло за шикарным письменным столом, а Алексею показал рукой на небольшой уютный диван.

— Слушаю вас, — сказал Митрич очень серьезно.

Алексей сидел на диване, сжав в руках лежащую на коленях сумку с двумя бутылками водки и завернутой в полиэтиленовый пакет головой. Он почему-то совсем растерялся в этой неожиданной обстановке и чувствовал себя совсем по-дурацки.

— Видите ли, Михаил Дмитриевич, — начал наконец Алексей, — я бы хотел вас попросить об одной услуге… Не могли бы вы на несколько дней, максимум на неделю, разрешить мне воспользоваться вашим ледником?

— Вот как? — удивился Митрич. — И что вы собрались там хранить?

Алексей замолчал. Он как-то и не подумал даже, когда шел сюда, что же он ответит старику на подобный вопрос. А ведь вопрос этот должен был возникнуть у любого человека, в погребе которого собираются что-то хранить посторонние.

— Что же вы молчите? — спросил старик. — Или это нечто запретное? Взрывчатка, наркотики? — тут он едва заметно, одними глазами, улыбнулся.

— Нет-нет! — встрепенулся Алексей. — Это некий экспонат… Я полагаю, он имеет научную ценность. А на улице жара, сами понимаете… До приезда ученых он вряд ли сохранится.

— Экспонат какого рода? — заинтересовался Митрич. — Биологический объект, насколько я понимаю? Не позволите взглянуть?

Теперь Алексей растерялся окончательно. Не показывать находку Митричу было бы уже просто неприлично. Развернуться и уйти? Еще более неприлично! Показать? А вдруг старика хватит удар? Впрочем, судя по обстановке и манере речи, Митрич был далеко не обычным пьяницей или выжившим из ума старым дедом. Напротив, чувствовалась в нем некая интеллигентская жилка, а в слегка прищуренных, молодо блестевших глазах, был виден свет образованности и ума.

«Наверное, так даже будет лучше, — подумал Алексей. — Расскажу все Митричу, отдам ему эту голову, пусть он вызывает ученых, если сочтет нужным, а у меня есть дело поважней… Что-то я так рьяно взялся за все это, будто причину нашел, чтобы оттянуть развязку! Кого обмануть-то хочу? Себя? Не выйдет, друг! Обратной дороги нет! А с загадками всякими пора завязывать! Итак из-за всего этого день потерян!»

Митрич, видя, как замешкался Алексей, усмехнулся в густые усы и сказал:

— Я, конечно, не настаиваю, молодой человек, только ведь и я в некотором роде ученый. Правда, бывший.

— Вы — ученый? — поразился Алексей. — А… в какой области?

— В разных, мой любопытный и оч-чень откровенный друг, — слово «откровенный» старик особо подчеркнул голосом: мол, сам что-то скрываешь, а я перед тобой исповедоваться должен!

— Да вы не думайте, что у меня от вас какие-то секреты! — начал оправдываться Алексей. — Просто все это очень неожиданно и странно!

Алексей полез в сумку, чтобы достать полиэтиленовый пакет со страшной находкой, но в последний момент заколебался и посмотрел на старика.

— Михаил Дмитриевич, а у вас… — смущаясь, начал он.

— Крепкие ли у меня нервы? — догадался Митрич. — Не бойтесь, повидал на свете всякого! Сердчишко тоже пока вроде стучит исправно. Так что давайте, доставайте свой экспонат!

Как ни хорохорился старик, но все-таки он вздрогнул, когда уставился на него пурпурный зрачок сиреневого глаза с опаленной отвратительно-бугристой серой морды. Но Митрич сразу же справился с невольным испугом, а в глазах его загорелся азарт настоящего исследователя. Он быстро, по-молодому, вскочил с кресла и буквально подлетел к дивану, на котором сидел Алексей, брезгливо держа завернутую в полиэтилен голову чудовища.

Старик буквально выхватил из рук Алексея находку и, не обращая внимания на исходящую от нее ужасную вонь, принялся лихорадочно разворачивать, а затем, взяв ее прямо голыми руками, стал поворачивать так и этак, разглядывая со всех сторон, и при этом радостно причмокивал, удивленно присвистывал, по-стариковски охал, — короче говоря, производил впечатление страстно влюбленного человека, обретшего наконец давно потерянную возлюбленную.

— Чего вы молчите! — закричал вдруг он фальцетом. — Скорее рассказывайте, где вы взяли ЭТО?!

Старик слушал Алексея очень внимательно, не перебивая и не выпуская из рук свое «сокровище». Когда рассказ подошел к концу, он все так же молча завернул голову в тот же самый полиэтиленовый пакет и вышел с нею из комнаты. Стукнула дверца погреба, затем раздалось старческое кряхтение Митрича. Вскоре дверца стукнула снова, закрываясь, зажурчала вода из-под крана, и, наконец, старик вновь вошел в свой кабинет, вытирая руки полотенцем.

— Вы, я вижу, что-то еще принесли? — спросил он, кивнув на торчащие из забытой уже Алексеем сумки водочные горлышки. — Это, надеюсь, не экспонаты для хранения?

— Это экспонаты для изучения их содержимого на вкус, причем немедленного! — пошутил Алексей.

— Тогда прошу в столовую!

«Столовая», она же — кухня, была, как и в большинстве деревенских домов, большой комнатой с русской печью. Украшением ее был, как уже говорилось ранее, столовый гарнитур из стола с четырьмя стульями. Судя по тому, что три стула были почти как новенькие, а один, хоть и несильно, но потертым, можно было сделать вывод, что гостей Митрич принимал нечасто.

Старик быстро, как заправская хозяйка, вытащил ухватом из печи чугунок с тушеной картошкой и мясом, из холодильника — пару банок шпрот и лимон, еще раз спустился в погреб и вынес оттуда в два захода банки с солеными огурчиками, груздями, рыжиками, затем принес с огорода свежих огурцов, толстый пук лука, несколько пучков укропа и петрушки.

— Извините, помидоры еще не дозрели, — весело сказал он, глянув на Алексея. — Обойдемся?

— Конечно, обойдемся! — ответил Алексей. — Зачем вы вообще из-за меня так хлопочете?

— А я не из-за тебя совсем! — неожиданно перейдя на «ты», покачал головой Митрич, продолжая стремительно накрывать стол. — Я для себя! Я старенький, мне витамины нужны!

Наконец, Алексей с Митричем сели за стол, и Митрич, на правах хозяина, разлил «Столичную» по рюмкам.

— А вот водочку-то мы с тобой забыли охладить, — огорченно вздохнул он. — На хоть вторую положи пока в морозилку! — передал старик непочатую бутылку Алексею.

Выпив пару рюмок, Алексей почувствовал себя несколько свободней и раскованней. Да и Митрич оказался совсем не таким человеком, каким Алексей представлял себе его раньше. Правда, старик по-прежнему ничего не рассказывал о себе, зато он подробно расспросил еще раз обо всех деталях странного происшествия. Но поскольку Алексей не был его непосредственным свидетелем, а пересказывал все со слов племянника, Митрич сокрушенно мотал головой, когда тот не мог пояснить какой-нибудь момент. Наконец старик твердо и совершенно трезво сказал:

— Сегодня уже поздно, а завтра утром пойдем на место происшествия. Неплохо будет, даже очень желательно, если с нами пойдет твой племянник Павел. Надеюсь, он не откажется рассказать мне подробно о явлении, свидетелем которого он стал?

— Думаю, не откажется, — ответил Алексей, а сам подумал: «Завтра, похоже, тоже срывается мое дело…» Странно, но при этом он не почувствовал никакого раздражения или сожаления. Напротив, ему стало вдруг интересно: что же действительно произошло сегодня близ Никольского?

Глава 5

Наутро Алексей проснулся как огурчик — не болела голова, не было никакого похмельного синдрома. Не мучили его прошедшей ночью и снежные кошмары, напротив — сон был по-настоящему здоровым и крепким. Странно, но впервые за восемь с половиной месяцев, он проснулся не с болью в сердце и не с пустотой в душе, а с мыслью, что его ждет что-то хорошее.

Алексей сразу вспомнил о вчерашней договоренности с Митричем и начал быстро одеваться. Тетя Вера уже подоила корову и возилась теперь у печи с чугунами и кастрюлями.

— Ты чего в такую рань вскочил? — оторвалась она от своих ухватов. — Опять что ль на рыбалку собрался?

Алексей почувствовал в голосе тетки добродушные нотки — вчера он, хоть и пришел заметно навеселе, но не закатывал пьяных рыданий, не бегал за «добавкой», а вместе со всеми попил чаю перед сном, рассказав даже пару каких-то забавных историй. Тетя Вера в ответ пошутила: «Почаще тебе, видать, надо к Митричу ходить». К тому же «отошла» к вечеру Лиза — помогли, видать, заговоры Агнии — и хоть не смеялась вместе со всеми, но уже разговаривала и вела себя нормально.

— Тетя Вера, Митрич вчерашней историей заинтересовался, — честно ответил Алексей, так как врать ему совершенно не хотелось, — просил показать то место, где ребята вчера напугались. Пусть Пашка с нами тоже сходит.

— Чего там старому дурню надо? — заворчала тетя Вера. — Парнишка и так напугался вчера, куда его опять тащить? Да и рано еще, пусть хоть выспится!

— Бабушка! Я уже не сплю! — выскочил из спальни Пашка в одних трусах и майке. — Можно я пойду с дядей Лешей?

— Да что вы придумали-то? — уже всерьез рассердилась тетя Вера. — Что там тебе вчера пьяница этот старый наговорил?!

— Тетя Вера, он не пьяница! — мягко, но строго ответил Алексей. — Михаил Дмитриевич — бывший ученый, он хочет попытаться во всем разобраться.

— Кто ученый — Митрич? — всплеснула руками тетка и засмеялась, но вдруг осеклась. — А кто его знает — может и ученый, все вон книжки читает… Правда ученый что ль?

— Правда, тетя Вера, — серьезно сказал Алексей.

— Гляди-ко! — покачала головой тетка. — Ну, идите, раз ученый… — и тут же снова прыснула: — Митрич — ученый, ну анекдот!

Дверь в избу Митрича была, на удивление, открыта. «Видать, ждет нас уже старик, не терпится ему!» — подумал Алексей и зашел в сени. Пашка попытался было прошмыгнуть следом, но почему-то — он и сам не мог позже сказать, чем это было вызвано, предчувствием, что ли? — Алексей не дал племяннику войти.

— Подожди на улице, — сказал он. — Мы быстро, Михаил Дмитриевич уже собрался, наверное.

Пашка спорить не стал — утро выдалось прекрасное и встречать его на свежем воздухе было более чем приятно.

Алексей же, постучавшись в дверь, ведущую из сеней в избу и не получив ответа, пожал плечами, но все же открыл и эту дверь. В жилище Митрича царила тишина. А еще там еле уловимо пахло чем-то неприятным, вроде тухлых яиц или вообще — испорченной пищи. Алексей огляделся в первой комнате, бывшей также и кухней. Все в ней было как вчера, только посуда после вчерашнего застолья была вся вымыта и расставлена в подставку-сушилку, а стол тщательно вытерт от крошек и пятен. «Аккуратный старик!» — уважительно подумал Алексей, но отсутствие хозяина начало его уже тревожить.

«Может, спит еще Митрич? — мелькнула утешительная мысль. — Все же выпили вчера по поллитре на брата, а ему ведь уже годков-то…» Но опять же какое-то шестое чувство уже не шептало, а вовсю бубнило, что произошло нечто нехорошее. Очень нехорошее! Но Алексей все-таки зашел в кабинет-спальню, чтобы просто окончательно убедиться в отсутствии Михаила Дмитриевича.

Что сразу же бросилось в глаза Алексею — диван, на котором, видимо, обычно и спал Митрич, был расстелен для сна, более того — подушка и одеяло были смяты: старик не просто приготовился спать, он уже успел если не поспать, то полежать в своей постели! А потом что-то заставило его встать и срочно, не заправляя даже постели, одеться и куда-то уйти. Хотя, стоп! Одеться он тоже не успел! Вот висят, перекинутые через спинку кресла, вчерашние футболка и джинсы!

Тут Алексей вспомнил, над чем так потешались деревенские жители — о «цивильном» туалете Митрича. «Пошел дед ночью по нужде, а там сердчишко прихватило!» — пришло на ум очень убедительное объяснение. Но Алексей чуял, что и там не найдет старика, хоть и ринулся тут же в туалет-пристройку. Так оно и оказалось!

«Ну куда же, куда он еще мог деваться? — заметался Алексей по темным сеням. — Ночью, голый, куда он еще мог пойти?!»

Алексей снова вернулся в избу и присел на лавку возле печи, нервно барабаня по полу ногой. В ответ на это что-то стало металлически позвякивать в такт ноге. Алексей посмотрел вниз: ноги его стояли аккурат на крышке от погреба, а позвякивало железное кольцо, служащее ее ручкой.

«Погреб!» — холодом шибануло в мозг, и в который уж раз за последние минуты предчувствие Алексея дало о себе знать. Но теперь оно подсказывало, что догадка верна.

В темноту погреба уходила крутая деревянная лестница. Внизу ничего не было видно. «Где-то вчера Митрич включал там свет!» — вспомнил Алексей и увидел на стене возле печи два выключателя. Щелкнул одним — зажглась лампочка в самой печи, щелкнул другим — погреб озарился светом. Чувствуя, что сердце стало колотиться раза в два чаще, а по хребту скатилась холодная струйка пота, Алексей начал медленно спускаться вниз.

Погреб состоял из двух ярусов. На первом, менее глубоком и, соответственно, менее холодном, хранились на полках и стеллажах стеклянные банки с соленьями, стояли вдоль стен мешки с картошкой, висели связки лука — короче, все то, чему чрезмерный холод противопоказан. А на нижний ярус вела еще одна лестница. По ней, хоть температура явно приблизилась уже к нулю, если не ниже, Алексей спустился уже совсем мокрым от пота, прямо как в своих кошмарах. И так же, как в тех кошмарных снах, он увидел перед собой лед. А на льду, в одних трусах и майке, лежал Митрич! Кругом все было перепачкано кровью, и вот что странно — старик, казалось, был странным образом вбит головой в стену! Алексей, дрожа и от страха, и от холода, — непонятно от чего больше — медленно наклонился над телом старика и осторожно потянул его за майку на себя. Пропитавшаяся кровью майка примерзла ко льду, но тело все же немного подалось. И вот тут Алексей, не выдержал — заорал! Голова Митрича не была вбита в стену — ее просто не было!!!

Не помня как, Алексей пулей вылетел наверх, в избу, а оттуда — сразу на улицу, на свежий воздух. Несмотря на прогретый уже утренним солнышком воздух, Алексея продолжало трясти крупной дрожью. Только увидев перед собой перепуганные глазенки Пашки, он понял, что все еще продолжает испуганно выть. Сев прямо на землю, в зеленую траву, Алексей обхватил голову руками, пытаясь хоть немного привести мысли в порядок, или, по крайней мере, успокоиться настолько, чтобы хоть что-то соображать.

— Дядя Леша, что с тобой?! — зашмыгал носом Пашка, который тоже испугался не на шутку.

— Вот что Пашка, беги к бабушке, пусть срочно позовет сюда участкового! — наконец-то пришла хоть одна путная мысль в голову Алексея.

Племянник попытался что-то спросить, но Алексей так свирепо на него зыркнул, что мальчишка умчался в тот же миг без оглядки.

К счастью, участковый — старший лейтенант Спиридонов Иван Валентинович — был в этот час еще дома, хотя и собирался уже ехать в райцентр по каким-то служебным делам. Поскольку Вера Васильевна не знала, что точно случилось с Митричем, а сказала участковому только, что Алексей просил позвать его к старику домой, Иван Валентинович торопился не шибко. ЧП в селе, кроме нечастых пьяных драк, не случалось уже очень давно, так что и теперь Спиридонов максимум что ожидал увидеть — это побитого по пьянке старого деда. Правда, Митрича никогда прежде не видели в таком состоянии, но ведь пьяницей-то его все равно считали.

Старший лейтенант Спиридонов был не стар и не молод — ему можно было одинаково дать как сорок, так и пятьдесят лет. По-мужицки коренастый, кряжистый, с загорелым и морщинистым лицом, с широкими, заскорузлыми от работы с землей ладонями, он, кроме формы, ничем не отличался от прочих деревенских мужиков. Однако, он был далеко не глуп, имел определенную хватку, умел и перед начальством показать себя не с худшей стороны, и среди деревенского населения держать свой авторитет на должном уровне. Он понимал, что с сельчанами ему жить, а с начальством — служить. И если из милиции в конце концов можно просто уволиться, или, в не столь уж далеком будущем, уйти на пенсию, то из села ему деваться было некуда. Ну вот некуда ему было отсюда ехать — не ждал его нигде никто, а здесь — хозяйство, огород, скотина… Жена, дочка школу заканчивает, а сын из армии через полгода вернется. Надо их поднять на ноги… В общем, работать надо — и работать хорошо! С мужиками быть строгим, но не перегибать палку, с бабами не конфликтовать шибко, стараясь все проблемы решать по мирному. Вот и сейчас, если «приложил» кто спьяну Митричу, то поговорить надо с обоими по-тихому, по-трезвому, постараться помирить безо всяких протоколов. В крайнем случае, особенно упрямому и пригрозить, если по-хорошему не поймет.

Так размышлял Иван Валентинович, подходя к дому старика Митрича. Но едва лишь увидев сидящего во дворе Алексея, Спиридонов сразу же понял, что на этот раз стряслось что-то действительно серьезное.

Глава 6

— Знаете, кто старику голову отрезал? — спросил Колька, лежа голым животом на свежеструганных досках и болтая поднятыми вверх ногами.

Пашка и Лизка одновременно глянули на него, недоверчиво щурясь. Колька ужасно переживал падение своего «авторитета» в глазах друзей и хотел хоть как-то реабилитироваться.

— Ты конечно же знаешь! — не удержавшись, съехидничал Пашка.

В связи с утренними событиями, перепуганная Вера Васильевна запретила внукам отлучаться со двора, и дети откровенно скучали, сидя на штабеле досок, предназначенных для ремонта сарая. Настроение было паршивым, не хотелось ни играть, ни даже просто разговаривать.

Однако, Колька, видимо, был как раз настроен поболтать. Он ничуть не обиделся на Пашкину реплику, напротив, обрадовано кивнул и горячо зашептал:

— Знаю! Это они!!!

— Кто они? — выдавил Пашка. — Люди в черном?

— Наоборот! Эти, которых мы видели! Пришельцы!

— С чего ты взял, что мы видели пришельца? — немного оживился Пашка. — Он же не прилетел на тарелке!

— А откуда он вылез, ты видел?! Это еще круче тарелки! И потом… — тут Колька замолчал, приняв заговорщицкий вид.

— Ну что ты тянешь, рассказывай! — пискнула совершенно уже оправившаяся от вчерашнего потрясения Лиза. — Что за манера такая — играть на нервах! — выдала она явно подслушанную у взрослых фразу.

— Ну ладно! — выдохнул Колька. — Только поклянитесь, что никому ни слова!

— Ой-ой-ой! Больно надо! — фыркнула Лизка и возмущенно отвернулась.

— Ладно тебе! — поддержал сестру Пашка. — Мы тебя не заставляем, хочешь — рассказывай, не хочешь — как хочешь! Чего мы будем тебе клясться, как в детском саду?

— Хорошо, слушайте! — снова зашептал Колька, который не в силах уже был и сам хранить свою страшную тайну. — Они ко мне сегодня ночью приходили!

— Во сне! — снова не удержался от подколки Павел.

— Может и во сне, — на удивление спокойно отреагировал на это Колька. — А только слышал я их четко-четко, словно они в моей башке разговаривали! А перед этим я увидел в окошке, как от реки в нашу сторону летит самая настоящая «тарелка», только маленькая. Она светилась неярко так, словно пряталась, красным таким огнем… Долетела до начала деревни и там, где-то за магазином, погасла. Я еще немного подождал, а потом спать лег…

— Да это кто-нибудь с сигаретой от реки шел, вот тебе красный огонек и померещился! — сказал Пашка, но уже не насмехаясь, а заинтересованно, словно говоря этим Кольке: «Спорь, опровергай, доказывай!»

И Колька принял это условие.

— Не надо! Это было намного больше сигареты, — сказал он. — И не просто красный огонек, а что-то длинное, как лодка, и оно светилось красным… Ну, чтобы видеть, куда лететь! Только тускло так, чтоб не засекли, наверно. А у села они вообще свет вырубили, чтобы никто их не увидел!

— Да какие еще «они»! — возмутился Пашка. — Откуда ты знаешь, что там кто-то был?

— Так я же вам уже сказал, что они со мной разговаривали! — стал наконец-то выходить из себя Колька. — Вы что, не верите?!

Лизка собралась уже ответить нечто едкое и колкое, но Павел ткнул сестру в бок и сказал Кольке:

— Ладно, давай рассказывай все, а там посмотрим: верить тебе или нет!

Колька хотел было притвориться обиженным, но передумал и зашептал дальше:

— Я сплю, а потом врубаюсь, что возле меня кто-то есть! Открываю глаза — никого! Хоть и темно, а все равно ведь видно, если бы кто стоял… Но кажется так, что рядом кто-то стоит и смотрит на меня во все зенки, прямо сверлит взглядом бошку! Мне аж не по себе стало. Одеяло на голову натянул, а толку нету, все равно смотрят, прям сквозь одеяло! А потом прямо в черепушке у меня заговорили: «Где то, что вы забрали? Где то, что вы забрали?» Прямо, как робот какой-то говорил! Я совсем перессал! «Что, — говорю, — забрали? Я ничего у вас не забирал!» А они: «Мы тебя видели в проходе! Где голова?» Тут я дотумкал, что они про бошку того урода говорят. А ты же, Пашка, мне сказал, что дядя Леша ее к Митричу понес, ну я и…

— Растрепал?!

— А что мне оставалось делать?! Я ж вам говорю — перессал! Вам бы такое услышать! — Колька обиженно засопел.

Пашка подумал немного и решив, что, пожалуй, испугался бы не менее Кольки, миролюбиво сказал:

— Не обижайся, давай дальше!

— А что дальше? — все еще обиженно ответил Колька. — Дальше все. Я им сказал про Митрича, и все пропало. Ни голосов, ни этого сраного чувства, что кто-то стоит… Я и сам уже было подумал, что это сон, а как сегодня услышал, что у Митрича голову отрезали, сразу врубился — это они! Ведь бошку того чмошника у Митрича не нашли?

— Вроде бы нет…

— Ну, видите! Они бошку своего забрали, а в отместку и у Митрича отрезали!

— Но ведь голову у того… ну, у того… отрезал не Митрич! — запищала молчавшая до сих пор и тихонько дрожащая Лизка.

— А им пофиг! У кого нашли — тот и виноват! — зло сплюнул Колька. — Отморозки инопланетные!

— Ну и чего теперь будем делать? — посмотрел на сестру и друга Павел. — Расскажем кому-нибудь?

— Да ты че?! — возмутился Колька. — Меня еще в дурдом сдадут, если узнают, что мне голоса слышатся! Кто мне поверит?! Чем я докажу?!

— Но мы-то верим!

— То вы, а то они! Мне вон даже мамка вчера не поверила, что мы этого козла видели! Меньше, говорит, телик надо смотреть…

В итоге, Павел с Лизой все же пообещали Кольке, что никому не расскажут про его странный сон. А потом Колька ушел домой, поскольку все надолго замолчали, каждый по-своему переживая услышанное.

А наутро Колька пропал. Тетка Маруся, Колькина мать, ни свет — ни заря влетела в избу Веры Васильевны.

— Колька у вас?! — заорала она с порога.

Алексей и дети еще спали, поэтому Вера Васильевна сердито зашипела:

— Тише ты! Всех перебудишь!

— Так мой Колька пропал! — заплакала тетка Маруся. — Я думала, вдруг он у вас!

— Да что ему в такую рань у нас делать? — удивилась тетя Вера. — Да ты не реви, может, он на рыбалку ушел, на утреннюю зорьку!

— Да он бы сказался… — неуверенно пробормотала Колькина мать, однако, плакать перестала и с появившейся надеждой бросилась назад. Через пару минут, впрочем, со двора вновь послышался ее плач с причитаниями:

— Ой, вся ведь одеждушка дома! Ой, где же ты, Коленька?! Ой, убили тебя лихие люди!

Вера Васильевна в сердцах сплюнула и вышла во двор.

— Ну что ты ерунду-то городишь?! — закричала она на соседку. — Чего ты ребенка раньше времени хоронишь?! Не паникуй ты раньше времени и народ не пугай!

Действительно, соседи уже стали собираться возле калитки тетки Маруси, тревожно переговариваясь. Тетка Маруся, увидев, что «слушателей» стало больше, запричитала еще сильней.

Наконец, во двор, сонно щурясь, вышел Алексей, разбуженный странными звуками.

— Теть Вер, что случилось? — спросил он угрюмо, исподволь ожидая новой беды.

— У Маруськи Колька пропал…

— Как пропал? — сон как рукой сняло с Алексея.

— Проснулась утром, а его нет. И одежда вся на месте… — тетя Вера и сама уже стала склоняться в мыслях, что с Колькой действительно случилось что-то неладное.

— Так, я побежал к Спиридонову! — на ходу застегивая рубаху, бросил Алексей.

Глава 7

Иван Валентинович Спиридонов пребывал в очень дурном расположении духа. Странное убийство старика Митрича не лезло, что называется, ни в какие рамки. Это преступление никак не тянуло на пьяную «бытовуху», хотя районное начальство по-видимому именно так и считало. Связавшись с городом по телефону и рассказав о происшедшем, участковый получил распоряжение разбираться пока самому, на месте, так как все сотрудники заняты в данный момент более важными делами. «Разумеется, кого может заинтересовать зарезанный старик, да еще с репутацией пьяницы! — сердито подумал Спиридонов. — Стопроцентная „бытовуха“ в глазах далекого начальства! Интересно, что они запоют, когда увидят труп!»

«Труповозка» из города, правда, пришла в тот же день и тело старика увезли на судмедэкспертизу. Но и безо всякой экспертизы Спиридонов понимал, что дело было очень «нечистым». Одного взгляда на перерезанную шею трупа было достаточно, чтобы увидеть, что отсутствующая голова была отделена не топором, не ножом, не пилой даже — настолько ровным был разрез. «Словно лазерным лучом», — вертелось в голове у Ивана Валентиновича, хотя и эта «версия» вряд ли подходила к данному случаю — ткани на линии разреза не были обожжены.

Разумеется, первым в списке подозреваемых был некто Алексей Романович Белозеров, тридцати лет, приезжий, племянник Веры Васильевны Югаревой, местной жительницы, пенсионерки, всеми, кстати, уважаемой. Именно этот гражданин Белозеров являлся последним, кто видел потерпевшего живым. Он же, между прочим, и вызвал милицию, то есть его, старшего лейтенанта Спиридонова, к месту происшествия.

Вообще-то, говоря откровенно, на подозреваемого Алексей Белозеров явно не тянул. Было в нем что-то такое, что сразу отмело у участкового все мало-мальские подозрения в его адрес. Но, с другой стороны, как признался сам Белозеров на проведенном допросе, вместе с потерпевшим накануне убийства они распивали спиртные напитки, причем в довольно приличном количестве — по поллитра на брата! А по пьяной лавочке чего только не бывает, этого уж он, старший лейтенант Спиридонов, насмотрелся за двадцать пять лет работы сельским участковым! К тому же, опытный милиционер просто нюхом почуял, что Алексей Белозеров чего-то недоговаривает! Ну да ладно, приедет следователь из города — пусть разбирается! Участковый Спиридонов свое дело сделал: осмотр места преступления произвел, свидетелей допросил, нужные протоколы составил и по начальству доложил. Все, большего при его должности и не требовалось!

Примерно так размышлял Иван Валентинович утром следующего дня, когда к нему домой просто-таки ворвался тот самый Алексей Белозеров.

— Пропал Колька Пеструхин! — закричал он прямо с порога.

Участковый в тот момент как раз садился за стол завтракать, поэтому он невольно поморщился, предчувствуя, что приятный аппетит ему сейчас испортят.

— Во-первых, здравствуй, а во-вторых, давай без лишнего шума рассказывай все подробно, — степенно ответил Спиридонов, посыпая солью разрезанный на две половинки помидор. — И вообще — присаживайся-ка к столу, позавтракаем вместе.

— Да какой завтрак! — возмутился Алексей. — Я ж говорю: ребенок пропал!

— Ну вот что, Алексей Романович, — перешел на официальный тон участковый. — Ты давай тут не разоряйся! Докладывай толком: когда, при каких обстоятельствах… И вообще, кто решил, что он пропал? Я Кольку, слава богу, сызмальства знаю! Он же деревенский пацан! На рыбалку, небось, убежал спозаранку, а мамку предупредить — ума не хватило!

Алексей и сам уже понял, что ведет себя, действительно, чересчур истерично — сказались, видимо, события последних двух дней. Поэтому он сел на стул — не к столу, а возле входной двери — и, стараясь оставаться спокойным, заговорил:

— Тетка Маруся… то есть, Мария Алексеевна Пеструхина, Колькина мама, рано утром увидела, что сына дома нет. Насчет рыбалки она тоже проверила — вся Колькина одежда дома. Выходит, что он исчез из дому в том, в чем ложился спать — в трусах и майке. Кто ж так на рыбалку ходит?

— М-да, — нахмурился Спиридонов, не переставая жевать. — Это уже серьезней, если мать ничего не напутала… Может, и не углядела чего, что уж, так-таки она всю Колькину одежду пересмотрела? А потом, пацан летом и в трусах с майкой вполне может бегать! Это ж тебе не город!

Немного пожевав, участковый добавил, словно извиняясь:

— Ты пойми, по существующим законам я не могу принять заявление о пропаже человека ранее, чем через трое суток после его исчезновения! Да и ехать мне сейчас в город надо! Вчера еще надо было, а вчера сам знаешь, что… Заодно и по вчерашнему делу надо документы передать, кстати. Давай знаешь как решим? Ты — человек свободный, отпускник, так сказать… Я вот тебя и попрошу помочь с Колькой! Согласен?

— Согласен, — пожал плечами Алексей. — Но что я могу сделать?

— А то же, что и я бы делал! Во-первых, опроси соседей, друзей Колькиных, может, кто чего и видел, или Колька сам накануне рассказывал. Во-вторых пошуруй вокруг села, к реке сходи, туда-сюда, где ребятня обычно ошивается, может, самого найдешь, а может — след какой.

— Какой след? — удивленно переспросил Алексей.

— Откуда я знаю? — буркнул участковый. — Ну, удочки брошенные, одежду там, кровь…

Алексей вздрогнул при последнем слове, но участковый сурово повторил:

— Да, и кровь, и может чего еще похуже… Быть может все! Я, конечно, надеюсь, что ничего такого не будет, и Колька к обеду уже отыщется сам, но надо быть готовым ко всему! Ну, а если вдруг случится чего неожиданного, или найдешь чего… — тут Спиридонов слегка замялся, — вот тебе телефон отделения милиции, где я буду, позвонишь!

С этими словами Иван Валентинович накорябал на клочке бумаги несколько цифр и протянул Алексею.

— Все понятно?

— Понятно, чего там…

Алексей не стал терять времени даром. Первым делом он собрал всех сельских пацанов от семи до семнадцати лет во дворе тети Вериного дома. Таковых, вместе с племянниками Пашкой и Лизой, набралось одиннадцать человек. Младшие тут же устроили шумную возню, но Алексей строго крикнул:

— А ну-ка, тихо все! Я вас не ромашки собирать позвал!

Дети перестали баловаться, хотя все равно вели себя непоседливо и шумно.

— Так дело не пойдет! — вновь прикрикнул Алексей. — Ну-ка, сядьте все вон на доски! Вы двое, — показал он на самую шебутную парочку приятелей лет семи-восьми, — сядьте по разные стороны.

— Так вот, ребята, — начал Алексей, когда пацаны расселись и успокоились. — Все вы уже знаете, что пропал ваш товарищ Коля Пеструхин. Мне нужна ваша помощь. Во-первых, поднимите руки те, кто видел его вчера.

Руки подняли пятеро, включая Пашку и Лизу.

— Кто из вас разговаривал с Колей? — обратился Алексей уже к этой пятерке.

Таких оказалось всего трое, опять же включая племянников.

— Ну, с вами я поговорю отдельно, — махнул рукой на Пашку и Лизу Алексей. — А вот ты, — обратился он к парню лет пятнадцати, тоже поднявшему руку, — как тебя зовут?

— Колька, — ответил рыжий веснушчатый парень.

— Вот ты, Николай, о чем ты разговаривал с Колей?

— Да ни о чем, — пожал плечами рыжий Колька. — Как дела, че делаешь… Про рыбалку…

— А что про рыбалку? — встрепенулся Алексей. — Он что, собирался на рыбалку?

— Так а че на нее собираться? — удивился парень — Взял удочки да пошел!

— Ну, может, он именно сегодня хотел пойти рыбачить? Ничего про это он не говорил?

— Да нет, не собирался вроде, — помотал головой рыжий. — Он рассказал, что недавно лещей наловил много, я спросил где… Ну, просто такой треп, кто чего поймал…

Алексей понял, что все это бесполезно — никуда Колька Пеструхин не собирался, а если и собирался, то никому не сказал.

— Ну, хорошо, — немного подумав, сказал Алексей, обращаясь ко всем собравшимся, — а где вообще вы любите ошиваться в эту пору?

В ответ заговорили все хором, перебивая друг друга:

— На рыбалке!

— На реке…

— В лесу…

— На МТП…

— Что такое МТП? — насторожился Алексей.

— Машинно-тракторный парк! — раздалось сразу несколько голосов. — Ну, где машины и трактора стоят, там еще мастерские, свалка…

— Ну, это малышня там больше лазит, — махнул рукой длинный худой парень лет семнадцати.

— Почему? — отозвался белобрысый парнишка, примерно одного возраста с пропавшим Колькой. — Мы с Коляном там тоже часто лазаем!

— Так вы тоже малышня, — отмахнулся длинный.

— Чего?! — возмутился белобрысый. — Ты зато слишком большой вымахал, жердяй!

Худой парень вскочил, чтобы броситься на обидчика, но Алексей крикнул снова:

— А ну, перестать!!! Да сколько можно говорить! Вы все тут, как малышня! Серьезное дело, ваш друг пропал, а вы — как в детском саду! Значит так, — голос Алексея приобрел решительность. — Будем искать Колю. Вы, кто помладше, — показал он рукой на трех мальчиков, — пойдете на вашу эту МТП. Облазьте там все, особенно свалку! И вообще по деревне побегайте, во все дворы-норы позаглядывайте.

Оставалось еще шесть пацанов: худой длинный, как оказалось — Кирилл, рыжий Колька и четверо лет по двенадцать-тринадцать. Алексей решил сначала отправить одну группу в лес, а другую — к реке, но потом подумал, как бы не заблудились в лесу ребята, тогда еще и их искать придется! И тогда он решил так:

— Николай, выбирай двоих пацанов, пойдете с ними вниз по реке, а ты Кирилл — с оставшимися двумя — вверх. Далеко не уходите, километров пять-шесть, а то еще и вас искать придется. Смотрите внимательно, любые следы: брошенные удочки, одежда, ну, сами знаете… Да, и дома отпроситесь, если кого не отпустят — идите снова сюда, чего-нибудь придумаем. Все, разбежались!

— А мы?! — хором обиженно взвыли Павел с Лизой.

— А с вами, дорогие мои, мы поговорим отдельно! — очень серьезно ответил Алексей.

Племянники быстро «раскололись» и рассказали дядьке все, о чем накануне «по секрету» поведал им Колька. Не то, чтобы они были такими уж «трепачами», просто поняли своими умишками, что дело сложилось нешуточное, Колька пропал, — какие уж тут могут быть тайны!

Алексей после рассказа племянников помрачнел. Он сразу же ясно, во всех подробностях, вспомнил обезглавленное тело Митрича, голову чудовищного существа, и то, как рассказ Кольки в изложении племянников связал эти два события между собой, заставило Алексея поежиться. Очень уж нехорошие предчувствия заскреблись на душе!

Алексей оставил племянников дома ожидать возможных вестей от «разведчиков», а сам решил походить по селу, порасспрашивать взрослых. Как на грех, дома, кроме совсем уж стариков да голопузой малышни, почти никого застать не удалось — июль все-таки: кто на сенокосе, кто в поле, кто еще где, как пчелка, жужжит-трудится, на зиму задел создает. Но кое-что Алексею все же удалось выудить.

В одном из домов его встретила старая-престарая женщина, лет, наверное, под сто. Она была такой согнутой, что казалось: еще чуть-чуть — и зацепится тощим длиннющим носом за пол. Бабка еле двигалась, но все же попыталась было угостить Алексея чаем, однако он поспешно отказался, так как не представлял даже, как эта бабуля сможет не то что чайник с кипятком принести, а хотя бы даже чайную ложку. И вообще, старушенция показалась Алексею не совсем в своем уме, да так оно, наверное и было. Она все что-то быстро-быстро, но неразборчиво бормотала себе под нос, и Алексей, попрощавшись, собрался уже было ретироваться, однако, стоило ему повернуться ко входной двери, как услышал за своей спиной ясное:

— Васька-то видел, как Кольку Маруськиного черти утащили!

Алексей вздрогнул и быстро обернулся. То ли у бабки наступило временное просветление, то ли до этого она просто «выдуривалась», только теперь на Алексея смотрели два очень ясных, голубых, хоть и несколько выцветших от времени, глаза, окруженных паутиной частых-частых и глубоких морщин. Казалось, что эти глаза, с какой-то хитринкой-веселинкой внутри, жили совершенно отдельной от скрюченного, сморщенного жизнью тела.

— Простите, что вы сказали? — не веря своим ушам, переспросил Алексей.

— Васька, правнучек мой, с дружком своим — Серьгой, вчерась ночью аккурат браконьерничать на реку ездили, переметы ставить. Непутевый он, Васька-то, хоть и тридцать годков ужо. Пришел домой под утро, а я чутко сплю, проснулась, а слышу я хорошо-о-о, хоть и сто два года уж мне — Господь никак все к себе не приберет… И вот слышу, он Нинке-то, женке своей, и рассказывает, что натерпелись они с Серьгой страху! Только перемет поставили — глядь, от Никольского летит чтой-то красненькое! Низехонько, по-над речкою. Думали сначала: еще кто на лодке плывет рыбачить, да фонариком светит. Нет, ближе-то стало, увидели: летит что-то по воздуху! Как лодка, но поболе, и красным светится! И скрозь стенки видать будто бы что-то внутри. Худо видно, но что-то шевелится, как руки-ноги, что-то шипит, извивается. Мужики струхнули, в кусты попрятались, а лодка эта совсем рядом от них пролетела. И как дохнула на них чем-то тухлым, как мертвечиной! А тут и голосок они услыхали мальчишечный: отпустите, мол, меня домой, чертушки! Васька с Серьгой чуть в реку не попадали, так перепужались! А голос, Васька говорит, на Кольки Маруськиного сходит! Вот так-то!

— И… куда же подевалась эта лодка? — едва смог выдавить из себя Алексей.

— А отвернула от реки, да в лес полетела! Аккурат над тропинкой, что к Чертовой пещере ведет! Так что черти это и были, и Кольку к себе утащили! Грешен видать, хоть и мал! А может, и сама Маруська виновата! Бывает, скажут ребенку: «Пошел к черту!», а черт-то уж тут как тут, только и дожидается! Хвать дитя — и бывал таков! Помню, я еще в девках была…

— Простите, — прервал Алексей воспоминания старой женщины. — А где сейчас Василий?

— А тебе зачем? — насторожилась старуха. — Он тебе не скажет ничего! Он непутевый, но не дурак! Это я — дура старая, из ума выжившая, мне все болтать — языком трепать можно! Хе-хе-хе-хе! — зашлась в смехе беззубым ртом бабка, а потом снова принялась бубнить что-то неразборчивое себе под длиннющий, загнутый нос, а голубые глаза ее по-рыбьи потухли и поблекли.

Глава 8

Алексей с нетерпением дожидался Спиридонова, чтобы рассказать ему о главной новости. Мальчишки, которых Алексей отправил на поиски пропавшего Кольки, или хотя бы его следов, вернулись ни с чем, понурив головы. Всех их Алексей отпустил домой; он теперь уже вновь проснувшимся «шестым чувством» чуял, что стодвухлетняя баба-Яга сказала если не правду, то что-то очень близкое к правде, а значит, искать Кольку Пеструхина нужно не здесь. «Вот ведь как, — думал Алексей, — как ни крути, а все равно, видать, суждено мне еще раз свидеться с этой пещерой… как ее назвала бабка?.. Чертовой!»

А еще Алексей подумал вдруг, как удачно может осуществиться его план ухода из этой жизни! Тут уже не надо разыгрывать спектакль с рыбалкой, купанием и последующим якобы утоплением. Тут все будет официально и почти по-честному! Даже милиционер при «несчастном случае» будет присутствовать, который и запротоколирует, как гражданин Белозеров сорвался в каменный «колодец». Жаль только тетю Веру, ведь тогда на ее долю достанутся похороны и все прочее, чего первый, «анонимный» вариант с «утоплением» исключал…

«Ладно, на месте посмотрим, — решил Алексей. — Надо Кольку сначала найти!» И если уж говорить совсем откровенно, про свое самоубийство Алексей подумал уже как-то чисто по инерции — той острой в нем необходимости, как всего еще пару дней назад, он почему-то уже не чувствовал. Возможно, последние события — очень необычные, надо сказать — если не затмили собой горе, то вытеснили немного пустоты из души Алексея, заставили сопереживать не себе «любимому», а и совсем ранее посторонним людям. И еще самое, пожалуй, главное: Алексей снова почувствовал свою нужность! Да и — чего уж там! — просто интересно стало Алексею: что же все-таки происходит здесь, в глуховатом уголке Вологодчины? Ведь происходит что-то такое неординарное, что ни в какие разумные рамки не укладывается! В общем, проснулось, заработало в Алексее профессиональное журналистское любопытство! Он даже подумал каким-то краем сознания: «Вот бы репортаж получился!» И неожиданно, вслед за этой робкой мыслью, появилась другая — прямая и конкретная: «А почему бы и нет?!»

И сразу что-то изменилось внутри Алексея. Он словно миновал кризис смертельно опасной болезни. Появилось дикое желание действовать! Такое же дикое, пожалуй, как чувство жажды в безводной пустыне!

В действительности же, конечно, эти изменения произошли с Алексеем не сразу. Просто в чрезмерной насыщенности последних дней событиями и эмоциями ему трудно было проследить эти робкие изменения в душе и сознании. А вот сейчас, в минуты временного бездействия, эти симптомы душевного выздоровления стали слышны Алексею — пусть еще не вполне осознанно слышны, но и небезответно!

И вот, с проснувшейся жаждой деятельности, мерил теперь Алексей широкими шагами двор, поджидая из города старшего лейтенанта Спиридонова. А тот, как назло, все не возвращался! И только в половине восьмого вечера, когда солнце, покраснев от напряженной работы в течение долгого летнего дня, стало приседать к далекой кромке леса за рекой, издали послышался нарастающий гул автомобильного двигателя.

«УАЗик» участкового вынырнул из-за прилегающих к дороге сосен и, отбрасывая длинную тень, покатил по сельской улицы. Возле дома Веры Васильевны машина затормозила, оставив позади себя багровое от лучей заходящего солнца облако пыли.

Иван Валентинович Спиридонов быстро выпрыгнул из машины и подбежал к Алексею. Впрочем, и Алексей уже выбежал из калитки навстречу участковому. В запале он даже не заметил, что в «УАЗике», на переднем сиденье кто-то сидит.

— Иван Валентинович! — закричал Алексей. — Что ж вы так долго?! Я, кажется, знаю, где Коля!

И тут же осекся, спохватившись, что его вопли о сыне может услышать мать Кольки, которая также поминутно выскакивала из избы, поджидая участкового. Раньше времени не хотелось ни пугать, ни обнадеживать напрасно несчастную женщину. Впрочем, как раз сейчас она была в хлеву, доила корову, ведь горе — горем, а скотину не бросишь!

Спиридонов, явно порывавшийся было тоже что-то сказать Алексею, не стал пока этого делать, услышав последнюю фразу Алексея, а быстро спросил:

— Ну, и где же?

Алексей замялся на пару секунд, не зная, как и отреагирует Спиридонов на его странное сообщение, но все же сказал, судорожно вдохнув воздух:

— Вы знаете, что здесь, километрах в двадцати, есть горный кряж с пещерой?

— С Чертовой пещерой? — удивленно поднял брови участковый. — Конечно, знаю! Даже лазал там пару раз по молодости… Неужели Колька туда полез?!

— Да он не полез, — еще больше смутился Алексей. — Его, похоже, похитили и отвезли туда…

— Кто похитил?! Откуда ты все это узнал?!

— Его похитили, скорее всего те, кто убил Михаила Дмитриевича. А узнал я это… — Алексей вновь осекся, понимая, насколько смешно прозвучит то, что он должен сейчас сказать. — Узнал я это от бабки одной старой, у нее еще сын Василий…

— Постой-постой, — прервал Алексея участковый. — У бабки Макарихи?! Ну, ты, брат, даешь! Я уже чуть и вправду не поверил! Так она же это, — Спиридонов постучал согнутым пальцем по лбу, — тронутая она, ей же сто годов уже!

— Сто два… — машинально поправил Алексей, совсем упав духом.

— Тем более! — хохотнул милиционер. — Нашел ты кого слушать!

— Но она мне сказала, что это видел ее сын Василий! С другом… Сергеем что ли…

— Васька Паньшихин с Серьгой Игумновым? О-о-о! Эти наговорят, только рот разевай да уши развешивай! Это ж пьянчуги-тунеядцы, контингент мой постоянный, да и браконьеры еще вдобавок, мать их ети! — ругнулся в сердцах Иван Валентинович.

— Вот-вот! — встрепенулся Алексей. — Именно браконьеры! Бабка так и сказала, что они все это видели, когда перемет прошлой ночью ставили!

Участковый призадумался, сдвинул фуражку на лоб и почесал затылок.

— Перемет, говоришь? — задумчиво произнес он. — Ладно, с утреца завтра потрясу этих гавриков!

— Почему с утреца?! — возмутился Алексей. — Надо прямо сейчас!

— Ты давай, не кипятись, и мне не указывай, что делать! — остановил участковый Алексея строгим жестом. Затем более мягко добавил: — Во-первых, Васька с Серьгой, если не «рыбачат», то наверняка сейчас пьяные, и толку от них не добиться. Во-вторых, я сам уже валюсь с ног от усталости. Ну, а в третьих, есть у меня одна небольшая, но оч-ч-чень интересная проблемка!

С этими словами Иван Валентинович кивнул в сторону «УАЗика». Вот тут-то Алексей и увидел наконец сидящую в машине женщину. Увидел и чуть не вскрикнул: ему показалось, что в машине сидит… Лариса! Сердце сразу же зашлось в бешенном галопе, но присмотревшись внимательней, Алексей понял, что это, конечно же, не Лариса. Да, в чертах ее лица за пыльным автомобильным стеклом было что-то Ларисино: те же острые скулы, чуть вздернутый носик, небольшие, так любимые им припухлости под глазами… Но глаза этой женщины были просто огромными, тогда как у его Лариски они были как бы слегка прищуренными. И еще: Лариса хоть и носила короткую стрижку, но волосы незнакомки из «УАЗика» были не просто короткими — их практически не было вовсе, лишь золотистый «ежик» украшал на удивление прекрасно «вылепленный» череп.

Женщина смотрела куда-то вдаль, но не всматриваясь, а как-то отрешенно-уныло. Ее взгляд, выражение лица, были очень печальными, или, скорее — удрученно-отчаявшимися! Казалось, женщина испытала сильнейшую боль: не физическую, а душевную, и боль эта терзает ее и гложет изнутри, не находя никакого выхода наружу! А еще стояло в ее огромных глазах, темной тучей безысходности застилая их мягкий серый блеск, огромное, как сами эти глаза, одиночество. И это ее состояние показалось Алексею таким знакомым и близким, что он невольно испытал к незнакомой женщине странное чувство. Оно впитало в себя ощущение родственности душ — близость их звенящего звучания туго натянутой струны; впитало необъяснимую симпатию к этой женщине; впитало что-то еще такое, от чего захотелось заплакать — легко, очищающе, как в детстве!

И только потом Алексей заметил, что на плечи незнакомки наброшен китель с погонами старшего лейтенанта. Оглянувшись на Спиридонова, Алексей увидел, что тот стоит в одной лишь форменной рубахе с галстуком. Перехватив взгляд Алексея, участковый сказал:

— На ней, кроме юбчонки да сандалет, ничего не было! Пришлось вот китель уступить! Еле уговорил, правда. — Иван Валентинович как-то невесело усмехнулся и добавил: — Ладно, знаешь что, подтягивайся-ка через полчасика ко мне! Поужинаем, и я все тебе заодно расскажу. А то стоим тут на дороге, понимаешь! Придешь?

Алексей кивнул даже раньше, чем успел обдумать предложение Спиридонова. А через полчаса он уже входил в дом участкового.

За стол еще никто не садился — ждали гостя. Но стоило Алексею войти в избу, как Иван Валентинович, переодетый уже в штатское, сделал приглашающий жест в сторону накрытого стола, как сразу бросив коротенькое: «Здрасьте», прыгнула на один из стульев девчонка лет шестнадцати — дочка Спиридонова.

Иван Валентинович неодобрительно покачал головой, глядя на дочь, но ничего не сказал. Вышла из соседней комнаты жена участкового — Анна Сергеевна, шепнула мужу: «Уснула!», а потом, поздоровавшись с Алексеем, пригласила его присаживаться к столу.

Алексей понял, что Анна Сергеевна имела в виду давешнюю незнакомку, и Спиридонов тотчас же подтвердил эту догадку:

— Уложили спать мою находку! Умаялась сердешная, испереживалась.

Алексей приготовился слушать рассказ участкового, но тот махнул на него рукой:

— Потом, все потом! Ты ешь давай!

Анна Сергеевна вынесла откуда-то маленький пузатый графинчик и подала мужу. Тот глянул вопросительно на Алексея и сказал:

— Денек сегодня был — тот еще! Надо чуток расслабиться. Ты как?

Спиридонов, конечно, знал о проблемах Алексея, в том числе и со спиртным, поэтому держал графинчик, не наливая, пока тот не сказал:

— Немножко можно.

Чокнулись, выпили без тоста и молча принялись есть. Алексей жевал совсем без аппетита, несмотря на выпитую рюмку и на то, что весь день почти ничего не ел. Ему не терпелось узнать, что же случилось со Спиридоновым, откуда взялась эта странная женщина. Да и про дело Митрича хотелось услышать, и решить наконец, как быть с поисками Кольки Пеструхина.

Стоило Алексею подумать про Кольку, как в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в избу ворвалась Колькина мать, Мария Пеструхина. Она была заревана и растрепана, и тут же, от порога, начала причитать:

— Ой, да делай же что-нибудь, Иван Валентинович! Ищи моего Коленьку! Ты вот тут пьешь-кушаешь, а он где-нибудь в лесу лежит, помирает! Ой, да…

— Цыть!!! — зычно гаркнул Спиридонов, прервав причитания женщины. — Прекрати панику! Поиски проводятся! Вот он, — тут участковый толкнул незаметно Алексея в бок, давая понять, чтобы тот не сболтнул лишнего, — занимался сегодня поисками, пока я был в городе. Доложи, Алексей Романович, о результатах!

Алексей рассказал, как он организовал на поиски школьников, рассказал, что результатов это не принесло, однако, поиски будут продолжены и завтра, теперь уже вместе с милицией. При этом он выразительно посмотрел на Спиридонова, и Иван Валентинович подтвердил:

— Окрестности Никольского и берег реки в обе стороны от него просмотрены на протяжении примерно десяти-пятнадцати километров. Завтра мы отправимся на поиски в лес, а вас я попросил бы походить сейчас по домам, поискать добровольцев из взрослых, кто бы смог помочь в прочесывании леса. Я не имею права этого делать, поскольку не принял от вас официального заявления о пропаже сына, а не принял потому, что, как и говорил уже, не прошло трех суток…

Спиридонов прервал вдруг свою официальную речь и уже обычным усталым голосом добавил:

— Ты прости меня, Мария, я сделаю все, что смогу. Собери, кого сможешь, поищите в лесу, а мы с Алексеем тоже искать будем, только немного отдельно, чтоб под ногами друг у друга не путаться. Договорились? Ну, иди, иди давай!

Мария негромко заплакала снова, вытирая глаза уголками платка, сказала тихо: «Пошла я, бывайте здоровы», и вышла из избы.

Спиридонов посидел молча, задумавшись, покачал головой каким-то своим мыслям, затем тряхнул ею, встал со стула и сказал, обращаясь к Алексею:

— Пошли на двор! Покурим.

Выйдя в звездную темень теплой июльской ночи, мужчины уселись на ступеньки крыльца и молча закурили. Алексей терпеливо ждал, когда Спиридонов начнет свой обещанный рассказ. А тот, словно забыв обо всем на свете, устремил взгляд на небо, густо усыпанное звездами.

— Ты погляди только, какая красота! — сказал он с неподдельным восхищением. — Сколько же их! Просто дух захватывает!

— Да, — вяло отозвался Алексей, которого звезды волновали сейчас меньше всего.

— Неужели там тоже кто-то живет? — прочертив огненный след, махнул участковый сигаретой в сторону звездной россыпи.

— Наверное да, — пожал плечами Алексей. — Их же столько много!

— Может, и они оттуда? — неожиданно спросил Иван Валентинович, и Алексей сразу же понял, кого тот имеет в виду.

— Первый появился не с неба, — неожиданно для себя решился рассказать все, что он знал, Алексей.

И он принялся рассказывать Спиридонову все с самого начала, с того самого момента, как вывалилась из сиреневого нечто в ребячий костер голова ужасного существа, а закончил тем, как оставил он эту голову в погребе у старика Митрича.

Участковый, казалось, ничуть не удивился услышанному.

— Эксперты в городе чуть умом не тронулись, увидев нашего Митрича, — горько усмехнувшись сказал он. — Поют в один голос: «Не может такого быть!» Очень им не понравилось, как у старика шея перерезана, говорят, что ничем такого сделать невозможно, чего-то, мол, там такое на молекулярном уровне! А Митрич-то, кстати, знаешь кем раньше был?

— Каким-то ученым, — ответил Алексей.

— Знаешь, да не все! Не простым ученым, а шибко даже выдающимся и, похоже, шибко секретным! Когда наши из города сделали запрос в Питер по месту его прежней работы, оказалось, что это какой-то там жутко закрытый НИИ, и такой там хай-гай поднялся, когда узнали, что Митрича убили! Похоже, фээсбэшники этим делом займутся, не завтра — послезавтра, видать, сюда нагрянут… Так что, парень, подергают тебя!

Алексей молчал, никак не отреагировав на это сообщение. Помолчал и Спиридонов. А потом сказал:

— Так что надо бы нам до этого Кольку-то найти, а то потом не до него будет. Ну-ка, расскажи еще раз бабкины сказки!

И Алексей снова пересказал рассказ стодвухлетней старухи, а вдобавок, решив, что скрывать теперь что либо от участкового — просто глупо, и услышанную от племянников историю, которую рассказал им накануне Колька.

— Да-а, странно все это, — протянул Спиридонов задумчиво. — Но очень уж похоже на правду! — Он помолчал немного, словно раздумывая, стоит ли говорить то, что он собирался сказать, а потом все же решился: — А теперь ты послушай мою историю!

Глава 9

Иван Валентинович начал свой рассказ скучным, обыденным голосом, но то, что он поведал, ни скучным, ни тем более обыденным назвать было просто невозможно. Алексей, слушая участкового, курил сигарету за сигаретой, так что к концу рассказа в его горле стоял уже комок никотиновой горечи. А рассказ этот сводился к следующему.

Спиридонов выбрался от начальства только в шестом часу вечера и еле-еле успел на паром, отправлявшийся на Васино в половине шестого. От Васина до Никольского было километров тридцать, поэтому еще до семи он рассчитывал вернуться домой. Но, проехав около десяти километров, когда грунтовку с обеих сторон обступил лес, он увидел сидевшую на обочине молодую женщину. Ее внешний вид невольно насторожил милиционера: на женщине из одежды была только коротенькая светлая юбка! К тому же, подъехав ближе, Спиридонов увидел, что женщина плачет, уткнув свое лицо в ладони.

Первой мыслью участкового было то, что женщину завезли в лес, раздели, ограбили, возможно — изнасиловали, а потом в лесу и оставили. А коротенький «ежик» на ее голове заставил Спиридонова предположить, что и сама эта женщина какая-нибудь из этих, нынешних: не то проститутка, не то наркоманка, а то и все вместе. Во всяком случае, очень на соответствующий контингент похоже! Тем боле, стоило участковому затормозить возле женщины, как она быстро вскочила на ноги и с ужасом уставилась на него, а потом опрометью бросилась в лес.

Сомнения насчет криминала сразу отпали, и старший лейтенант бросился за беглянкой вдогонку. Женщина петляла меж деревьев, как заяц, только мелькали пятки ее серебристых сандалет. Страх гнал ее все дальше в чащу леса, но и Спиридонов не отставал. Наконец, мужская выносливость участкового взяла свое — он все ближе и ближе приближался к убегавшей. А она уже выбилась из сил и вот, сделав последний вымученный прыжок, упала, как подкошенная, в густой черничник.

Участковый отдышался, слегка согнувшись и уперев руки в колени, а потом не спеша подошел к лежащей лицом вниз женщине.

— Ну что, набегалась? — по-милицейски сурово спросил он. — Вставай, хватит отдыхать!

Женщина от этих слов испуганно вздрогнула и медленно подняла голову. У Спиридонова аж вновь, как от бега, перехватило дыхание: настолько огромными и прекрасными были серые глаза незнакомки! А еще его просто поразила исходящая из них боль и тоска. Спиридонова просто пронзило насквозь этой болью, и он сразу же перестал подозревать в чем-либо эту женщину! Напротив, он проникся к ней огромным сочувствием и участием, готовностью помочь, защитить, совершить что-то хорошее и доброе.

Иван Валентинович протянул женщине руку и помог подняться. А потом спросил как можно более мягче, отводя взгляд от обнаженных, идеальной формы, упругих грудей незнакомки:

— Извините, что напугал вас, но зачем же вы убегали? Что с вами случилось?

А женщина, по возрасту — даже девушка, поскольку вряд ли ей было больше двадцати пяти лет, снова вздрогнула от звука его голоса и тревожно ответила напевно, но совсем непонятно, что-то вроде: «Ююултее аан вей».

«Ну вот, еще и иностранка!» — невольно подумал Спиридонов, а вслух произнес знакомое по кинофильмам:

— Ду ю спик инглиш?

Незнакомка вновь напевно что-то ответила, но явно не по-английски. Немецкий Спиридонов изучал когда-то в школе, но хоть и не помнил из него ни черта, все-таки понял, что это и не немецкий. Чтобы хоть как-то наладить общение, Спиридонов ткнул себя в грудь указательным пальцем и четко произнес:

— И-ван!

— Ии-ваан! — пропела девушка, слегка улыбнувшись и показав на Спиридонова.

— Правильно! — обрадовался тот. — А ты? Как твое имя? — спросил он, показав на незнакомку и снова смутился от вида обнаженного женского тела, покрытого красивым ровным загаром.

Девушка, казалось, поняла вопрос, поскольку тут же ткнула в грудь себя и сказала:

— Иилмаа.

— Илма, значит, — довольно улыбнулся участковый. — Ну, вот и познакомились!

Потоптавшись на месте, не зная, что предпринять далее, Спиридонов сделал, наконец, приглашающий жест по направлению к дороге.

— Пойдемте к машине, — сказал он, понимая, что его слова ничего для Илмы не значат. — Чего в лесу-то комаров кормить!

Он медленно пошел в сторону дороги. Оглянувшись, Спиридонов с облегчением увидел, что девушка следует за ним.

Возле «УАЗика» участковый остановился, поджидая Илму. Когда она поравнялась с ним, Спиридонов заметил, что девушка дрожит. Было семь часов вечера, и надо сказать, что в лесной тени стало уже довольно свежо. Иван Валентинович снял с себя китель и осторожно набросил его на плечи Илме. Та благодарно посмотрела на него и сказала: «Таанээ!» Даже без переводчика Спиридонов понял, что это означало «спасибо».

Заканчивая свой рассказ, Иван Валентинович добавил:

— Ну, вот я и привез ее пока сюда! В город везти — уже смысла не было, последний паром ушел. Да и куда ее там везти — в милицию, что ли, чтобы ее там в камере ночь продержали? Знаю я нашего брата!

— Ну, хорошо, — сказал Алексей. — А дальше-то вы что с ней намерены делать?

— Завтра посмотрим! Может, что-нибудь сумеет о себе объяснить… Странно, вообще-то, все это! Как она в том лесу оказалась? Почему так одета? Почему говорит не по-нашему? Тут ведь у нас иностранцев отродясь не было! Да и вообще… Что-то тут не так…

— Иван Валентинович! — осенило вдруг Алексея. — А вдруг она тоже из этих?

— Из каких еще «этих»? — насторожился участковый.

— Ну, которые всю эту кашу тут у нас заварили! Пришельцы, что ли, или… черти?

— Так она же не страшилище… Хотя, постой, говорит не по-нашему… — Спиридонов задумался, а потом произнес: — Черти, говоришь? Значит, могут быть и ангелы?

— Что-то типа того! — согласился Алексей.

Мужчины замолчали, каждый обдумывая что-то свое. У Алексея стала наклевываться в голове какая-то мысль, но он никак не мог ухватить ее суть. Наконец, так и не осмыслив до конца, для чего ему это надо, он спросил Спиридонова:

— У вас есть подробная карта района?

— Конечно, есть! — утвердительно кивнул тот. — Пошли!

Вернувшись в дом, участковый достал крупномасштабную карту района и разложил ее на лавке, а потом вопросительно посмотрел на Алексея.

— Покажите, где вы подобрали Илму, — попросил Алексей.

Спиридонов достал остро отточенный карандаш и сделал на карте небольшую отметку.

— Дайте мне карандаш! — попросил Алексей. Затем, всматриваясь в знакомые ориентиры, он поставил на карте еще одну отметку и пояснил:

— Вот здесь ребята увидели первое страшилище.

Спиридонов, начиная понимать, куда клонит парень, взял у него карандаш и поставил третью точку на карте:

— А вот здесь — так называемая Чертова пещера!

Теперь уже оба — и Алексей, и участковый — с изумлением уставились на карту: три сделанные ими отметки составляли вершины равностороннего треугольника с длиной каждой из сторон в двадцать километров! Спиридонов метнулся в соседнюю комнату и принес оттуда линейку. Замерив расстояния между отметками, он пробормотал:

— Совершенно одинаковые расстояния!

— Что вряд ли случайно! — подытожил Алексей.

— Значит так! — принял решение участковый. — Завтра прочесываем лес в окрестностях, затем я поговорю все-таки с Васькой и Серьгой, а послезавтра, с утра пораньше, пока не нагрянули фээсбэшники, мы с тобой и двинем!

— Куда? — не догадался сразу Алексей.

— К Чертовой пещере!

Глава 10

Утро, однако, внесло в намеченные планы свои коррективы.

Алексей проснулся рано, как только вернулась, подоив и отправив на выпас корову тетя Вера. Наскоро перекусив, он направился к дому участкового. Войдя во двор Спиридоновых, он увидел там человек восемь местных мужиков и парней — добровольцев для поисков Кольки. Мужики молча сидели и курили, парни вполголоса переговаривались стоя. Все они прислушивались к чему-то, происходящему в доме. Увидев Алексея, все разом обернулись к нему. Алексей поздоровался и зашел в дом. А там он застал странную картину.

Если бы не серьезность ситуации, Алексей бы, наверное, не удержался от смеха: по комнатам, подобно гибкой пантере, носилась вчерашняя девушка, причем — совершенно обнаженная. Она явно пыталась вырваться из дома, но пути к двери и окнам ей загораживали, растопырив руки, насмерть перепуганные жена, дочь участкового и Мария Пеструхина. А за самой беглянкой носился Иван Валентинович, будучи в одних трусах и майке. Он запыхался и матерился, на чем свет стоит! Самое смешное заключалось в том, что стоило ему попытаться схватить девушку, как он тут же отдергивал руки, коснувшись ненароком обнаженных женских выпуклостей.

Сама же Илма походила на испуганного загнанного зверька, а еще больше — на птицу, залетевшую случайно в раскрытое окно и мечущуюся теперь в поисках выхода. Большие глаза ее были широко открыты, грудь часто-часто вздымалась, а из горла вырывались стонущие крики на незнакомом языке.

Заметив вошедшего Алексея, девушка вдруг резко остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену. В ее взгляде он прочитал такое страдание, такой призыв о помощи, что не помня себя, бросился к ней и заключил в свои объятия. Жар обнаженного женского тела словно перелился внутрь Алексея и забился, запульсировал в висках, в сердце и внизу живота. Почти девять месяцев не обнимавший женщину, Алексей почувствовал сильное возбуждение и совершенно растерялся. Он стал гладить Илму по золотистому ежику волос, ласково приговаривая при этом какую-то чушь. А девушка уткнулась в плечо Алексея, вся просто вжалась в него и неожиданно громко, в полный голос разрыдалась. Алексей растерянно оглянулся, взглядом ища поддержки у хозяев. Анна Сергеевна быстро подскочила к Илме с халатиком в рукам и попыталась набросить его на плечи девушки. Но та дернулась всем телом, протестуя, и тогда Алексей сам, осторожно разжав объятия, попытался надеть халат на Илму. Девушка снова дернулась, но Алексей, шепнув ласково: «Ну что же ты, глупенькая? Все хорошо, все очень хорошо, надень это, пожалуйста!», все-таки сумел нацепить халатик на ее плечи.

Рыдания Илмы вскоре перешли во всхлипы, зато все ее тело стала бить крупная дрожь. Алексей так и стоял с ней посреди комнаты, не зная, что предпринять. Видя, что девушка почти успокоилась, Анна Сергеевна шепнула Алексею: «Пусть полежит на диване, а вы рядом посидите пока, ну а я сейчас чайку ей сделаю, с травками успокаивающими!» Алексей осторожно повел Илму в соседнюю комнату. Девушка не сопротивлялась, покорно ступая босыми ногами по некрашеным половицам. Затем она безропотно легла на диван. Алексей накрыл девушку легким одеялом, и присел на самый краешек дивана. Илма взяла в свои руки ладонь Алексея и, казалось, успокоилась полностью. Только глаза ее по-прежнему продолжали излучать боль и тоску.

Из хозяйской спальни вышел, уже полностью одетый, участковый. С опаской поглядывая на притихшую гостью, он сказал, все еще отдуваясь:

— Фу-у! Ну и задала она нам сегодня жару! Анна еще у скотины была, я только вставать собирался, вдруг слышу — вскочил кто-то и завыл, как раненная волчица! Я с постели вскочил, в чем был, гляжу — Илма эта сдирает с себя клочьями «ночнушку», что вчера ей Анна надела, и воет! А потом метаться по избе начала! Валька, дочка, перепугалась, тоже в ночной рубашке выскочила, деру хотела дать, только дверь открыла — Илма за ней! Я ору: «Закрой дверь, не пускай ее!», а та тоже орет: «Я ее боюсь!» Хорошо Анна как раз зашла с Марией! Ну, у нас тут эти гонки и начались!

— А с чего это она вдруг? — осторожно косясь на Илму, спросил Алексей.

— А хрен ее знает! — ругнулся Спиридонов. — Видать, вчерашнее пережитое прорвало. Знаешь ведь, как бывает: человек чудом смерти избежал — пуля по волосам чиркнула, например, так он сначала вроде ничего, крестится да отдувается только, а на другой день — истерика, нервный срыв! Человеческая психика, мать ее ети, — тонкая штуковина!

Заметив, что Алексей во время этого разговора все время опасливо косится на девушку, Иван Валентинович заметил:

— Да ты не бойся, не понимает она ничего по-русски! Это, кстати, очень хреново! Нам бы знать: кто она да откуда — стали бы что-то решать! — Тут он выразительно посмотрел на Алексея и добавил: — Ты вот что, парень! Новое заданье тебе! Я сейчас с мужиками по лесу пробегусь, Кольку поищем, а ты давай — за красавицей нашей поухаживай…

— Но… — попытался было что-то сказать Алексей, хотя и не особенно категорично.

— Никаких «но»! — отрезал участковый. — Если она опять завзбрыкивает — Анне и Вальке с ней не справиться! А тебя, вишь, — она слушается! А раз так, может и язык с ней общий найдешь, чего-нибудь разузнаешь! Короче, здесь от тебя пользы больше будет, чем в лесу!

Алексей полностью согласился с доводами Спиридонова. Да, если уж совсем честно, он и не хотел почему-то никуда сейчас уходить от Илмы. Но и признаться в этом он побоялся бы даже себе самому.

Анна Сергеевна подала в свободную руку Алексея кружку с душистым чаем. Другая его ладонь так и лежала в руках Илмы.

— Напоите ее чайком обязательно, — сказала женщина почему-то шепотом. — Ей сразу полегчает! Этот чаек меня еще бабка заваривать научила, а уж она-то толк в травах знала!

Анна Сергеевна быстро выскользнула из комнаты, и Алексей протянул кружку Илме.

— Попей, — сказал он как можно более ласково.

Девушка, казалось, поняла сказанное, а скорее — действительно хотела пить; поэтому она выпустила наконец руку Алексея, приподнялась на локте, ухватилась за кружку обеими руками и жадно стала пить. Чай, видимо, и правда был вкусным, потому что легкая улыбка неуверенно тронула губы девушки.

— Вкусно? — спросил Алексей, улыбнувшись в ответ

— Вкуусно… — неожиданно ответила Илма и добавила вдруг: — Маать ейоо етии!

Алексей не выдержал и расхохотался. Девушка переливчато-звонко рассмеялась в ответ.

— Ты, я смотрю, к языкам способная! — отсмеявшись, сказал Алексей. — Быстро все схватываешь! Только не то, что нужно! Давай лучше знакомиться!

Тут Алексей показал на девушку и утвердительно произнес:

— Ты — Илма!

— Иилмаа! — согласилась девушка.

— Ну а я — Алексей!

— Аалиисееи… — попыталась повторить Илма.

Алексей отрицательно покачал головой и сказал:

— Лучше тогда так: Ле-ша.

— Лиоошаа, — послушно сказала девушка.

— Годится, — кивнул Алексей. — Давай теперь попытаемся разобраться, откуда ты. Слушай внимательно!

Хоть и обсуждали уже Алексей с участковым идею, что девушка может оказаться «из той же серии», что и зловонное чудовище, до конца поверить в это Алексей не мог. Надежда на то, что это обычная заблудившаяся иностранка, была велика. Поэтому Алексей начал четко, раздельно, выговаривать названия различных стран на разный лад:

— Финляндия? Суоми? Дания? Дэнмарк? Шведен? Норген? Эстония? Литва? Латвия? Холланд?

Алексей перебрал кучу стран, назвав даже зачем-то Белоруссию, но Илма только удивленно хлопала пушистыми длинными ресницами, не понимая, чего он от нее хочет.

Тогда в голову Алексею пришла очевидная идея. Он даже охнул, удивляясь, что не подумал об этом сразу. Выглянув в соседнюю комнату, он спросил у хозяйки:

— У вас есть атлас?

— Атлас? — удивилась Анна Сергеевна. — Конечно есть!

Через минуту она принесла «Малый атлас мира», изданный еще в СССР. Но это сейчас не имело значения, ведь очертания материков, да и большинства стран с тех пор не изменились. Раскрыв перед Илмой атлас на той странице, где мир был представлен в виде двух цветных полушарий, Алексей ткнул пальцем правее и выше Москвы:

— Мы сейчас здесь. А откуда ты? Илма — откуда? — вопросительно провел он кончиками пальцев по карте.

Сначала Илма смотрела на карту ничего не понимающим взглядом. Вдруг она резко вздрогнула, выхватила книгу из рук Алексея и уставилась в нее так, будто увидела готовящуюся к броску змею.

— Аака таа?! Аака таа?! — закричала девушка, тыча ладонью в карту полушарий и глядя на Алексея, как осужденный на казнь — умоляя о помиловании. Затем она резко отбросила атлас, уткнулась лицом в подушку и вновь зарыдала.

Назад: ПРОЛОГ

Дальше: ЧАСТЬ 2. ВЕРШИНА УГЛА