ВИТО

— Хорошо, — неторопливо, как и раньше, произнес Томаш. — Тогда скажи, пожалуйста, какова вероятность того, что на пустом перекрестке в твою машину втыкается другая, причем в этой другой на заднем сиденьи лежит человек, которому ты нужен до зареза? И при этом оказывается, что он владеет информацией, нужной до зареза нам? И, больше того…

— О, черт! — Ноэль рубанул кулаком по воздуху. — Да я тебе то же самое пытаюсь втолковать, только другими словами!

— Но ведь ты не станешь утверждать, что столкновение это кем-то подстроено?

— А почему, собственно? Именно подстроено.

— Кем?!

— Этими… Вито, как они называются?

— Сайрами, — подсказал Вито.

— Вот именно. Сайрами. Очаровательное название.

— Ребята, — сказал Томаш, — мне кажется, вы поймали зелененького. Провериться не желаете?

— Два-ноль, — сказал Ноэль.

— Ну, друг… — Томаш разочарованно пожал плечами. — Если только для этого…

— Знаешь, Том, — сказал Вито, — хотя наш общий друг и показал тебе сейчас носик, но: по существу он прав — на мой, конечно, взгляд, — а кроме того, с тобой трудно разговаривать всерьез — стало трудно. Уж очень постная у тебя морда после столиц. Так что я предлагаю гол не засчитывать и считать предположение серьезным.

— Что — насчет сайров?

— Угу.

— Тогда я ничего не понимаю. Ведь это же был кодон, галлюцинация. Комбинация былых впечатлений…

— А история нашего нового друга Микка тебя не настораживает?

— А какое отношение?.. — начал было Томаш, замолчал — и задумался.

Вито подмигнул Ноэлю, взглядом показал на дверь, и они вышли, оставив Томаша размышлять. Вряд ли он это заметил.

В большой и пустой гостиной — почти зале, впору устраивать танцы — развернули два стац-эрма и весь вспомогательный комплекс. Эрмы работали пока в беспилотном режиме, прочесывая сеть в поисках источников материала «черного шара». Стас и Вильгельм сидели спина к спине и смотрели, не мелькнет ли что-нибудь интересное. Прочесывание, по сути, только началось, ждать настоящих результатов было рано. Кое-что эрмы взяли на заметку, бледные разноцветные шарики пульсировали над столом проектора. Вот когда они сведутся в точки, когда между ними пролягут линии — тогда наступит черед пилотов. А пока… пока нужно запастись терпением.

— Ты знаешь, — сказал Ноэль, — все это, конечно, смешно, но если меня еще немного подкачать, я взорвусь.

— Слушай, а этот твой приятель… — начал Вито.

— Он мой друг, — перебил Ноэль.

— Друг, — согласился Вито. — Что мы будем с ним делать?

— Что ты имеешь в виду?

— Не ершись. Друг моего друга — мой друг. Дело святое. Вот я и спрашиваю…

— Куда спешить? — Ноэль помрачнел. — Ты лучше меня знаешь, что такое Штольц-Гусман. Я сделал ему белый релакс, пусть отдышится. Ведь — просто напинали по мозгам. Гады. Это, кстати, в ту же копилку. Не зря же нас не допускают к обвалившимся.

Вито кивнул: не зря. Значит, что-то мы могли бы из них наковырять. Но что? Он уставился в стену. Красивые здесь стены… и вообще повезло с домом, мог подвернуться какой-нибудь склад, или подвал, или… странного для дерева палевого цвета панели, сложный и что-то смутно напоминающий узор волокон, темных и светлых: острова в бушующем море, безысходные лабиринты, осенний плющ на скалах…

— Давай-ка, пока он в релаксе, прогоним через него «пьяное эхо», — предложил Вито.

— Можно попробовать, — согласился Ноэль.

Комната на втором этаже, куда поместили гостей, была невелика и почти уютна. Хозяева, уезжая, забрали не всю мебель, и сюда удалось насобирать практически все, что нужно. Микк лежал на широкой кушетке, рядом с ним в плетеном кресле-качалке сидел Кипрос; девушка спала, свернувшись калачиком, на коротком диване. Компакт-эрм попискивал на полу, через маску-дисплей вводя в подкорку Микка бальзамирующие кодоны. Белый релакс был великолепным средством для лечения психических травм, но медики его не признавали, и вряд ли только по причине корпоративной неприязни к Корпусу… впрочем, и эрмеры далеко не все признавали его. В госпитале Корпуса, например, имели и использовали свою методику…

— Ты бы поспал, Кип, — сказал Ноэль. — Боюсь, что завтра…

— Я думал, — сказал Кипрос. — Я могу рассказать, до чего додумался. Но только взамен на гарантии, что вы меня не засадите в психушку.

— О психушке нам остается только мечтать, — сказал Вито. — Как о несбыточном и прекрасном.

— Поговорим, Кип, — сказал Ноэль. — Сейчас мы запустим одну забавную штучку…

«Пьяное эхо» было развитием знаменитого «детектора лжи», но служило для других целей. Компьютер выбрасывал слово, требовалось в ответ сказать другое. Отслеживались степень и характер ассоциативности, вегетативные реакции, скрытые или подавленные мышечные и глазодвигательные ответы. Результатом было составление схемы активных полей коры и некоторых подкорковых зон. В общих чертах это напоминало зондаж информсетей в поисках источников загрязнения.

Ноэль сменил маску-дисплей Микка на управляющие очки, приладил наушники и ларингофон. Несколько секунд лицо Микка было ничем не прикрыто. Вито передернуло: было противно видеть замаслившиеся, чуть прищуренные глаза в обрамлении погибельно-черных век.

Неразборчиво буркнуло в наушниках, и Микк тотчас отозвался.

— Жизнь, — хрипло сказал он.

Снова буркнуло.

— Холод, — сказал Микк.

— Предупреждаю, парни: все это в порядке бреда, — начал Кипрос. — Никакой точной информации у меня нет, так — слухи, обрывки… домыслы… Короче: где-то здесь, в Альбасте, была — а может, и есть до сих пор — лаборатория по принципиально новым типам биологического оружия. Абсолютного оружия. Суть которого вот примерно в чем: не убивать солдат противника, а заставлять их воевать на своей стороне. И даже не то чтобы воевать… Короче, враг — по нажатии, условно говоря, кнопки, — становится своим. А свои, естественно — все, как один… В общем, не знаю, как именно — в деталях — все это должно было выглядеть, но механизм был примерно такой: крупный — крупнее оспенного — вирус поражает мозговую ткань, сама болезнь протекает легко, ну, не в этом дело: дело в том, что помимо репродуктивной программы вирус вводит в клетку — в нейрон — еще и специальную программу, и по этой программе клетка делится, прорастают в заданных направлениях аксоны, дендриты — короче, создается дополнительная нервная сеть. В норме она себя никак не обнаруживает. Но по особому сигналу — активизируется, практически отключает сознание, человек становится восприимчив к непривычным для него раздражителям, ультразвуку, например… в общем, становится неким биороботом, готовым выполнять скрытно подаваемые команды. Я абсолютно уверен — правда, доказать не могу — что лет десять назад прошла серия опытов по созданию таких биороботов — правда, хирургическим путем — и они закончились успешно. Но у военных возникли трения с НБ. На какое-то время пришлось — ну, не законсервировать тему, но хотя бы сделать вид. Тогда и перенесли лабораторию сюда. И вот то ли во время перебазирования, то ли каким-то образом после — произошла утечка. Я думаю, порядка пяти лет назад. То ли этого не заметили, то ли не придали значения. А вирус оказался тропным не только к человеческой мозговой ткани… и вообще — мутировал… вирусы мутируют прекрасно… Короче: наш город — дома, подвалы, всяческие подземелья, канализация, свалки, пустыри, я не знаю — в общем, все, что угодно — все это стало одной огромной генноинженерной лабораторией. В роли скальпеля — тот вирус, в роли хирурга — случай… Микк принес мне двух десятиногих тараканов, которые обходятся без кислорода, живут в бензине и жрут стекло. Медленно, но жрут. В машине, пока мы ехали, он пытался рассказывать о них же — якобы они под всем городом прорыли ходы и проникают в дома, чтобы… чтобы жрать людей. А люди ничего не могут сделать, потому что все заражены, у всех в мозгах дополнительная схема, которая реагирует на этот тараканий запах и отключает сознание. Или вгоняет человека в шок. Или еще что-нибудь. Я слышал о желтых крысах, они не прогрызают норы, а способны просачиваться — буквально — в самые узкие щели. Новых мух видели все: очень деликатные, не пристают, но всегда держатся поблизости. Или этот мох на газонах… Так вот: ребята, которые сбацали все это, озабочены теперь, чтобы не полезла квашня из кадки. Про дополнительную нашу схему они знают на порядок больше нас. И знают, чем и как воздействовать на нее. И воздействуют. И поэтому мы почти не замечаем того, что происходит вокруг, и уж совсем — не боимся. Не общаемся ни с кем за пределами привычного круга. Супер, если бы это был не ты — хрен бы я мог что-нибудь сказать. Тебе — могу. Это пока сильнее. Может быть, только пока. Это карантин, ребята, и вместо колючки на столбах — электроды в мозгах. Причем такие электроды, которые не выдрать. А пока мы гуляем там, где можно гулять — они размышляют, как бы нас приморить без особого шума и без вони. Поэтому, парни, давайте прислушаемся сейчас к себе и скажем: может ли кто-нибудь из нас дать немедленно деру, а если нет — то почему?

— А где обещанный бред? — спросил Вито.

— До бреда дойдет, — пообещал Кипрос. — Так что? Слабо сбежать? Куда-нибудь в горы? Ладно, пропустим. Продолжаю: в девяносто седьмом году в Бразилии проходил длительный эксперимент из серии «земных звездолетов» — сбалансированная экология и прочее. Тогда впервые применили компьютерную систему оптимизации флоры: датчики собирали информацию о самочувствии растений, процессор ее обрабатывал, эффекторы производили необходимые действия: подкормку, поливку, облучение — в общем, все, что нужно. И замкнули систему на экипаж — по типу сенситивного управления телерамами: рама сама выбирает ту программу, которая обеспечивает наилучшее самочувствие и настроение хозяина. Ну, и там: все нацелено на то, чтобы экипажу было очень хорошо. Им и было очень хорошо, психологи руками разводили. Полгода они провели в этом биостате, а через полгода после выхода все четверо — их там четверо было — перемерли; кто-то из окна выбросился, кто-то от инфаркта — уже не помню подробностей. Можно не комментировать, да? Так вот, помимо всех прочих странностей, там была такая: все они вели дневники. По условному календарю. И у всех в этих дневниках было не по сто восемьдесят записей, как должно бы быть — по числу дней — а у кого на три, у кого на пять больше. Причем невозможно было понять, откуда взялись эти дополнительные дни, и даже четко вычленить их так, кажется, и не удалось.

— Я читал об этом, — сказал Вито.

— Короче, эта сбалансированная биосфера, стремясь сделать ребятам приятное, стимулировала выработку эндорфинов и, возможно, аутогенных галлюциногенов. И у ребят возникала какая-то мнимая реальность, в которой они жили, как в обычной, первой…

— И ты хочешь сказать… — начал Ноэль, но Кипрос перебил:

— Да. То же самое. Только в масштабах города — и с отягчающими факторами.

— Вряд ли это самое страшное, что может произойти, — сказал Вито.

Кипрос набрал в грудь воздуха, чтобы достойно ответить, но не успел — Ноэль обнял его за плечи.

— Расслабься, Кип, — сказал он. — Ты связался с эрмерами, а эрмеры — люди простые, грубые, гипотез не измышляют… Понимаешь, какая штука: материал, с которым нам приходится работать, позволяет резвиться, как хочешь — в поисках объяснения. Объяснение обязательно найдется, полное, универсальное, может быть, даже изящное… Но если ты в него поверишь, то тебе тут же подвернется нечто такое… понимаешь, да? Мы поначалу очень объяснениями увлекались, и все об это как следует стукнулись: и Вито, и я… нам хорошо, мы хоть живы остались. А был у нас такой Сихард, талантливейший парень… вот. Пытался проверить свою теорию…

— Подождите, ребята… — Кипрос помотал головой. — Ноэль, ты что — хочешь сказать, что вы не пытаетесь объяснить… все это? Не верю.

— Давай я скажу, — Вито тронул Ноэля за локоть. — Видишь ли, Кип, мы имеем дело с чем-то, на сегодняшний день объяснения не имеющим. Одна закономерность, впрочем, известна: если связно сформулировать какую-нибудь гипотезу и начать ее проверять, то сначала она получит блестящее подтверждение, а потом будет начисто опровергнута. И опровергнута, как правило, шумно и грязно. Понимаешь, почему мы не проявляем энтузиазма?

— Хотя, естественно, в анналы мы все, что ты сказал, занесем, — усмехнулся Ноэль. — У Вильденбратена, помнишь: «Жизнь, конечно, имеет смысл, но человеку он недоступен»? Вот что-то подобное и в нашем деле.

— Знаешь, как в Корпус отбирают? Тебе Ноэль не рассказывал? — Вито зашарил по карманам в поисках сигарет. — Всякие предварительные проверки — это чепуха. Главный тест — на стрельбище. Мишени движущиеся, управляются якобы компьютером… то есть и компьютером, конечно. Но главный фокус в том, что когда ты прицелился и давишь на спуск, срабатывает датчик, на мишень подается сигнал — и она или прячется, или отходит в сторону… Короче, все сделано так, что попасть ты в нее не можешь, но на то, чтобы сообразить — времени тебе не отпущено… плюс всяческие шумовые эффекты. Короче, если ты истратил больше двух патронов, эрмером тебе не быть. В идеале — ты должен вообще ни разу не выстрелить. Хотя объявленная цель — поразить десять, что ли, мишеней. Понимаешь?

— Кажется, да… — медленно сказал Кипрос.

— Томаш расстрелял все патроны сразу и попросил еще, — сказал Ноэль.

— Это чтобы ты не думал, будто мы суровые догматики.

— Томаша мы любим не за это, — сказал Вито. — Томаш — это особая статья.

— Статья расходов, — уточнил Ноэль.

— Ладно, можно меня не убеждать, — сказал Кипрос. — Я рассказал — вы услышали. Может, пригодится.

— Пригодится, дружище, — сказал Вито.

— Микки, слушай меня внимательно, — глядя Микки в глаза, заговорил Ноэль. — Я нашел, что именно тебя беспокоит. Тебе довольно грубым способом загородили доступ из долговременной памяти в сознание. Это, собственно, и есть цель методики Штольца-Гусмана. Я разобрался в их кодировке и могу этот барьер убрать. Давай сейчас без эмоций подумаем, следует ли это делать. Там, за барьером, память о том, что происходило не в действительности — а в так называемой мнимой реальности. Возможно, конечно, вместе с этими оказались и какие-то необходимые сведения…

Микк поднял руку ладонью вперед.

— Это я все знаю, — сказал он. — К тому же барьер этот не сплошной, что-то через него проходит — короче, я имею представление, чего именно я не помню. Это важное, — он голосом подчеркнул: важное. — Так что… давай.

— Ладно, — сказал Ноэль, поднимая гипноген. — Смотри сюда.

Вито отошел на два шага и встал, слегка сгорбившись, опустив чуть согнутые в локтях руки — готовый, в общем, ко всему…