5

Не могло быть и речи о том, чтобы при моем появлении Дик Филби по прозвищу Большие Ласты снял ноги со стола. Он развел носки ботинок сорок седьмого калибра, и мы встретились взглядами. Его взгляд был тяжелым и мутным, мой — столь же тяжелым, но пронзительным — наверное, из-за того, что я смотрел на него сверху вниз. Чтобы как-то начать разговор, я посоветовал ему вставить вместо шнурков резинку, оттянуть ее зубами, и выстрелить в меня нижней челюстью, которую уже однажды я ему расшатал. Скромности ради (я теперь над собой работаю) добавлю, что мне тогда тоже здорово досталось.

—Они обещали к утру исчезнуть, — лениво ворочая языком, проговорил Филби. — Обманули, гады…

— Кто, они? — спросил я.

Филби что-то искал глазами. Я не стал ему помогать. Наконец он нашарил пустую бутылку из-под «Джим Бима», лежавшую на полу рядом с креслом, в котором он сидел. Указывая на нее пальцем, он пояснил:

— Зеленые человечки.

— Меня с ними не было.

— Докажи.

Я выставил на стол две банки пива.

— Они когда-нибудь приносили тебе пиво?

— Никогда. Ты тоже. Значит ты правда глюк, но из другой команды.

— Понимай, как хочешь, — развел я руками, — это, как ты, наверное, догадываешься, пряник. Кнут сейчас у себя в департаменте, но скоро подъедет. Поговорим?

— А нельзя как-нибудь в другой раз? Чувствую себя, видишь ли, неважно…

Филби закрыл правый глаз, оставив левый нацеленным на пиво.

— Ты что, здесь всю ночь просидел? — спросил я, потому что знал, что кроме этой норы в цоколе старого промышленного здания, у него есть еще одна, в большей степени жилая и находящаяся где-то в Юго-восточном округе.

— Тебе-то что за дело?

— Да так, алиби твое проверяю…

Детектив несколько ожил:

— Какое еще алиби?

— Неважно. Отдыхай. А я посторожу тебя, пока не приедет Виттенгер.

— Ладно, — сказал он, — выкладывай, с чем пришел.

— Буду краток. Девятого декабря ты установил «лампирид» в квартире некоего Сигизмунда Моцарта, Центральный округ, квартал Р-тринадцать, дом пять. На следующий день он нашел «лампирид» и сдал его Виттенгеру. Не знаю, какая вожжа попала под хвост инспектору, но твой хвост он скоро прищемит…

— Плохо блефуешь, — перебил Филби, — Виттенгер не станет с этим возиться. А я-то подумал, ты с чем-то серьезным пришел.

— Ты где-то перебежал ему дорогу. Дело Моцарта сейчас у него. Проверить это проще простого. Вот, смотри…

Я набрал номер Департамента Тяжких Преступлений и включил громкую связь. Когда там ответили, попросил позвать капитана Ньютропа.

— Привет, — сказал я капитану, — Виттенгер разрешил забрать от вас «лампирид» из дела Моцарта. Когда мне за ним приехать?

Ньютроп клацнул зубами и на минуту пропал. Выйдя снова на связь, он заявил, что я вконец заврался и что не пойти ли мне в такую-то и такую-то задницу.

— Здорово он тебя, — хмыкнул Филби, — мне остается только присоединиться к его пожеланию.

В это утро я дал себе слово быть терпеливым. По крайней мере — до полудня. Кроме того, как бы Филби ни старался этого скрыть, ответ Ньютропа его озадачил.

— На, взбодрись. — Я кинул ему банку с пивом.

Он отковырнул крышку, и фонтан желтоватой пены освежил ему лицо и шею. Не зря же я грел банку над печкой во флаере, а потом еще и хорошенько взболтал.

— Как ты неаккуратен… От кого ты получил наводку?

Филби выругался и утерся рукавом. Тряся банку над головой, он ловил ртом последние капли.

— Не знаю я никакого Бетховена. — Он швырнул пустую тару на пол. — И пиво ты принес дерьмовое!

— Дик, — сказал я вежливо, — я знаю, что закладывать коллег нехорошо. И ты знаешь, что я это знаю. Но так получилось, что Виттенгер подозревает меня. Поэтому выручай. Мне нужно имя клиента. Если не скажешь, сюда придет пара головастых ребят, и они перетрясут твой компьютер от розетки до процессора. Может статься, найдут что-нибудь интересное и кроме Бетховена. Устраивает?

Филби хотел помотать головой, но у него ничего не вышло.

— У тебя нет аспирина? — спросил он, морщась от боли.

— Имя, — повторил я.

— Не звени. Тебе ведь известно, как я работаю. Пришел заказ — без имени, без подписи. Дали адрес и код локуса, куда гнать сигнал. Я должен был проконтролировать помещение и видеофон. Взял деньги за две точки — строго по тарифу. Деньги перевели анонимно, но это обычное дело. Видеофона в квартире не было, я поставил только камеру и ушел.

— А дальше?

— Ну, проверил, как идет сигнал. Сигнал шел четко, но «лампирид» почему-то не захотел летать — пошевелился кое-как и застыл. Пообщался с клиентом. Он спросил, где сигнал с видеофона. Я ответил, что видеофона в квартире нет. Клиент велел найти. Оказалось, мне дали не тот адрес. Пока разбирались, Моцарт нашел камеру. Клиент стал возмущаться, и чтобы он заглох, я обещал сходить в ту квартиру, куда перенесли видеофон. В конце концов, мы оба ошиблись — он с адресом, я — с камерой. В общем, сходил я к той бабе и подключил ее как надо. На этом — всё. Я сделал свое дело, остальное меня не касается.

— Извини, но я не верю, что ты не пытался выяснить, кто твой клиент — особенно после того, как он прислал тебе рекламацию.

— Всерьез — не пытался. Сделал обычную проверку обратного адреса. Пустышка.

Он потянулся за второй банкой. Открывал с учетом прежних ошибок — осторожно потягивая за петлю и держа наготове большой палец. В конце концов, он достиг некоторого успеха.

— Там нет второго дна, — сказал я, наблюдая, как Филби уже около полуминуты чего-то ждет от опустевшей банки, держа ее над собой и вглядываясь в отверстие.

— Вдруг там приз, — ухмыльнулся он. Глаза у него прояснились, на лице появилась умиротворенная улыбка. — Ладно, черт с тобой, — продолжил он тоном банкира, согласного одолжить мне миллион на десять лет без залога, — в порядке исключения… «Дум-клуб», слыхал о таком?

Название было мне незнакомо. Я помотал головой.

— Ты не сейчас его выдумал?

— Сейчас, как ты видишь, я не в состоянии что-то выдумывать. Слава богу, полиция не знает об этой моей слабости. Ты только не выдавай, хорошо?

— Обещаю. Давай, говори, что там с этим клубом…

— С ним? С ним ничего. С ним все в порядке. Клиент связывался со мной с одного из их компьютеров. Глубже я не полез.

— Почему?

— А зачем это мне? Деньги он заплатил, за дополнительными услугами не обращался…

— За какими такими «дополнительными услугами»?

— Ну, знаешь, бывают такие клоуны, которые думают, что раз я взялся зацепить для них пару точек, то я и в прачечную стану за них бегать.

— Хорошо, с «Дум-клубом» я разберусь. Теперь давай сюда всю вашу переписку.

— Не выйдет. После выполнения контракта я все уничтожаю.

Врет или нет? Очевидно, что он выложил мне только то, что я бы и сам нашел, если бы выполнил свою угрозу насчет компьютера. Сообщения, которыми он обменивался с клиентами, наверняка хранятся где-то на Накопителе Фаона, вероятно, закодированные. Судя по тому, с какой уверенностью Филби заявляет, что переписка уничтожена, времени для ее поиска уйдет немало — неделя или даже месяц. Я решил обойтись пока без нее. Собираясь уходить, я спросил, не будет ли он возражать, если я уберу жучок из квартиры Лии. «Поинтересуйся у клиента», — ответил он. Затем мы одновременно послали друг друга к черту. Наверное, однажды мы там с ним и встретимся.

В ответ на мое предложение перекусить в «Мак-Дональдсе», который через улицу от библиотеки, Лия скорчила такую гримаску, что во второй попытке я предложил ей сводить меня в «Максим» за ее счет. В принципе она не имела ничего против «Максима», но спросила, сколько стоит там бизнес-ланч. Я сдался и сказал, что мы пойдем туда, куда она обычно ходит обедать.

Лия на ходу стирала с переносицы след от очков. Я показал на кончик носа:

— Еще вот здесь.

Девушка машинально подняла руку.

— Издеваетесь, да?

— Как вы должны были заметить, я показал на свой.

— Ну и глупо!

Она привела меня в уютную французскую кондитерскую с мягкими диванчиками, потолком, расписанным под бог знает какой век, ароматными плюшками в длинной застекленной витрине, и живым кондитером в белом колпаке, стоявшим позади витрины. Внешний вид выставленных блюд ничего не говорил об их содержимом, — чтобы узнать это, приходилось от каждого блюда перемещаться в конец витрины, где располагался экран со снимками и подробным описанием. Наблюдая за мной, кондитер мотал головой, как зритель во время теннисного матча, и мне удалось поймать его на противоходе, — он не сразу нашел меня глазами, когда я, дабы не смешить его своим произношением, потребовал «вот это» и «вот это». Уладив небольшое недоразумение, возникшее по той причине, что я постеснялся помогать себе и ему пальцем, я присоединился к Лии, которая успела сделать свой выбор до меня.

— Если ты уж назвался pain au raisin , — сказал я, прожевав первый кусок, — то ты должен быть чем-то большим, чем просто булкой с изюмом.

— Вы зря отказались от моей помощи, — ответила Лия, примеряясь к шарлотке. — Зачем вы меня пригласили? Что-то срочное? Кстати, вы так и не объяснили мне, зачем вам понадобилось осматривать мою квартиру.

— Давайте сначала поедим.

— Неизвестность лишает меня аппетита, — призналась она, — рассказывайте всё!

— У вас есть знакомые в «Дум-клубе»?

— Нет, а что это за место?

Я достал комлог и поискал на Накопителе заметки, где бы упоминался этот клуб. Пробежав глазами первую заметку, я резюмировал:

— Закрытое заведение для нуворишей. Реальные бои с роботами, типа пейнтбола. Допускается тяжелое вооружение, если оплатишь роботу страховку. Вход только по клубным карточкам.

— Впервые слышу. Почему вы меня о нем спросили?

— Ситуация такая. Вы позвонили кому-то со своего домашнего видеофона — кому-то, кто вас не знает. Мы предполагаем, что этот человек имеет некоторое отношение к «Дум-клубу» — является его клиентом или сотрудником. Он определил ваш адрес, — то есть не ваш, а Моцарта из очистки, и установил за вами слежку, — то есть, опять-таки, не за вами, а за тем Моцартом. Потом он исправил свою ошибку, установив подслушивающее устройство в видеофон. Я решил пока его оттуда не извлекать…

Напрасно Лия отказалась поесть до того, как я сообщил эту новость. Она отодвинула начатую шарлотку, нервно постучала ложкой о чашку с горячим шоколадом.

— Если вы хотели меня напугать, то вы этого добились.

— Мне очень жаль.

— Что же мне делать?

— Раздобудьте в телефонной компании список всех звонков с видеофона. Вам его дадут без вопросов. Возможно, абонентом числится Моцарт, в этом случае придется уговорить его сделать вам одолжение. Если заартачится, скажите мне, и я на него повлияю.

— Хорошо, — еле слышно вымолвила она, — я попробую. Но зачем кому-то понадобилось за мной следить?

— Это еще одна вещь, над которой вам следует подумать. Список звонков я смог бы раздобыть и без вашей помощи, но причина слежки может быть известна только вам.

— А не связано ли это с тем поручением, которое я вам дала? Я имею в виду, найти абонента по тому номеру…

— Вашим абонентом является робот. — Вообще-то, именно с этой новости мне следовало начать.

— Робот?! — Лия выглядела совсем ошарашенной. Я рассказал ей, как нам удалось установить абонента.

— А чей он? — спросила она.

— Пытаемся определить. Это дело времени, сейчас нам важно решить, как уберечь вас от слежки. Боятся вам нечего, но некоторая осторожность не помешает.

Я сказал это не в утешение, а потому что действительно так думал. Человек, нанявший Дика Филби для установки жучка, вряд имел какие-то серьезные намерения против Лии. В девяти случаях из десяти Филби нанимают обманутые супруги. Лиин случай — явно десятый, но, тем не менее, это не давало мне повода для чрезмерного беспокойства. Не называя имени Филби, я постарался передать Лии свою уверенность в том, что большей беды ей не грозит, а для страховки предложил поносить «детектор состояния» — небольшое устройство, вмонтированное в клипсу, которое позволило бы мне контролировать Лиино местоположение, следить за окружением и засекать любую высокотехнологичную слежку. Я долго расписывал ей потрясающие возможности «детектора состояния», но именно эти возможности ей больше всего не понравились:

— Я не хочу чувствовать себя как под микроскопом. В конце концов, у меня есть личная жизнь!

— Вы мне о ней ничего не рассказывали.

— Я хотела сказать, она гипотетически существует…

— Тогда не вижу никаких проблем. Стоит, конечно, уточнить у экспертов, но, как мне кажется, «детектор состояния» не способен определить то, что существует лишь гипотетически. Это его большой недостаток, но вещи, существующие гипотетически, он воспринимает, как несуществующие, то есть, вообще не воспринимает. Или не воспринимает всерьез…

— Как вы — ту ужасную ситуацию, в которую я попала!

Это она, конечно, зря: ситуацию я воспринимал очень даже серьезно.

— Вы знаете, что это неправда, — возразил я, на что последовал действительно стоящий аргумент:

— Я не ношу клипсы.

Признаться, я понятия не имел, куда еще, кроме как в клипсы, девушка могла бы поместить «детектор состояния». За консультацией я позвонил Яне — кроме нее, обраться было не к кому. Задав вопрос, я переключил звук на наушник, ибо выражение Яниного лица — в иное время весьма симпатичного, — уже содержало половину ответа или, как минимум, его тон.

— Скажи своей подруге, — заворчала Яна, — чтобы не привередничала. Есть новость, которая ей вряд ли понравится. Ты вчера накликал беду: мы запеленговали ее робота в той мастерской, где произошло убийство. Сам решай, говорить ей об этом или нет. Шеф велел тебе съездить в мастерскую, и если позволят обстоятельства, выяснить, что это за робот, чей он и как туда попал. Мастерская опечатана полицией, поэтому он специально оговорился, что предпочел бы увидеть тебя сегодня без информации, нежели завтра, но выпущенного под залог, деньги для которого тебе придется искать самому.

— Про деньги ты это сама придумала?

Яна фыркнула и отключилась.

— Какие деньги? — Лии пришло в голову, что речь шла о гонораре за нашу работу.

— Тысяч пять, я думаю. Судите сами: вторжение, порча улик и сопротивление при аресте.

Секунд пять Лия размышляла о том, нанимала ли она меня для чего-то подобного. Не придя ни к какому ответу, она решилась спросить:

— Это имеет отношение ко мне?

— Нет.

После машинального «нет», было бы нелогично сообщать ей об убийстве. К тому же, мне хотелось поберечь ее нервы. В конце концов, то, что ее абонент оказался на месте преступления, могло быть и совпадением.

Объявив о том, что у меня появились срочные дела, я посоветовал девушке подумать о «детекторе состояния» и направился в квартал Б-4 Северо-восточного округа.

Вход в мастерскую загораживал полицейский флаер, лента на дверях была сорвана. Я припарковался в метрах двадцати позади полиции, планируя войти в мастерскую после того, как ее покинут представители закона.

Комлог запищал в тот момент, когда я проверял в бардачке, есть ли у меня с собой полицейская лента, — покидая место обыска, я привык оставлять все на своих местах.

— Повыше подними комлог, — не здороваясь, приказал Виттенгер, — я не вижу, где ты находишься.

Секунду я возился с разворотом из «Космического путешественника», пытаясь загородить им окно. На развороте был изображен оркусовский пляж и полуголая девица, пробующая ногой воду.

— Инспектор, вы тоже махнули на Оркус? Как это мило. У красотки, на которую вы пялитесь во все глаза, есть подружка, и она попросила меня познакомить ее с кем-нибудь… Или вы прилетели не один?

— Извини, я занят. Скажи только, почему волны на Оркусе никуда не катятся, и я исчезну.

— Внезапно налетел штиль, разве непонятно?

— Понятно. Ладно, я тут в двух шагах от тебя. Заходи, поговорим.

Я убрал комлог в бардачок, оставив для связи браслет-коммуникатор, который не содержал никакой секретной информации; флаеру велел спрятаться где-нибудь в другом квартале. Эти предосторожности могли оказаться излишними, но я решил подстраховаться.

Инспектор встретил меня в дверях. Пока я шел впереди него к месту преступления, он мучился вопросом, бывал ли я здесь раньше. Чтобы развеять его сомнения, я стал дергать дверь в основное помещение на себя, хотя и роботу было понятно, что ее нужно толкать. Дергал до тех пор, пока ее не открыли с той стороны. Это произошло не сразу, ибо лишь когда я поддался, Ньютропу, который за особую толковость до сих пор ходит в капитанах, удалось меня пересилить.

Увидев меня, он отпрянул и, полагая, что тому, что он открыл мне дверь, требуется какое-то оправдание, сказал инспектору:

— Простите, я думал, это вы.

— Я знаю, черт возьми, куда открывается дверь! — взревел Виттенгер.

— Вы здесь уже бывали? — удивился я.

Капитан забормотал какие-то извинения, а я пришел к выводу, что, хотя инспектора вывел из себя Ньютроп, отдуваться за это придется мне.

На столе, отличавшемся от патологоанатомического наличием мягкого резинового покрытия (ведь тому, кто на нем бывает, как правило, еще жить и жить), лежал робот, голова его была вскрыта, из нее тянулись провода к миникомпьютеру, за которым работал полицейский эксперт. В трех метрах от стола, на полу рядом с креслом, виднелся белый абрис. «Перед падением жертва успела сгруппироваться», — услышал я вывод криминалиста. Напротив кресла находились стеллажи с запчастями и экран телевизора. Лишь на мгновение я скосил глаза на вскрытого робота, но инспектор это заметил:

— Не волнуйся, он это, он…

— Инспектор, — сказал я миролюбиво, — расскажите, что вам известно, и вы раз и навсегда отобьете у меня охоту врать полиции. Мы сбережем массу сил и времени.

— Впервые слышу от тебя что-то разумное, — скривился он, — должно быть, твоему шефу в этом смысле везет больше, иначе он бы тебя давно выгнал. Как ты понял, нами установлено, что этому роботу несколько раз звонила ваша клиентка, госпожа Вельяминова. Она недавно прибыла на Фаон и вряд ли могла быть знакома с его хозяевами. Во всяком случае, хозяевам она не звонила ни разу. В то же время она зачем-то наняла вас. Итак, скажи мне, зачем она это сделала и не забывай, что ты там наболтал про вранье.

Требование, подобное этому, я слышал от инспектора не один десяток раз. И получал он от меня один и тот же ответ: обращайтесь либо к Шефу, либо к клиенту. Я не уполномочен, мне запрещено, я, в конце концов, не в курсе, какое дело взял на себя Шеф — заказы принимаю не я. Сегодня у меня не было настроения повторяться.

— Сначала докажите, что существует связь между роботом, которому звонила Вельяминова, и убийством. Здесь полно других роботов, уже, кстати, вскрытых. Или вы выбрали единственного целого?

— Ньютроп, — обратился он к капитану, — почему я сегодня такой терпеливый?

Ньюроп уже готов был пуститься в объяснения, но в его душу закралось подозрение, что вопрос был риторическим. Он решил смолчать, чем вызвал у инспектора вздох облегчения.

— Как ты думаешь, — обратился инспектор ко мне, — зачем мы разобрали Крабу голову?

— Крабу? Я не знал, что робота зовут Краб. Наверное, чтобы установить причину смерти. Вы ведь для этого обычно производите вскрытие.

— Не угадал. Краб жив, но скрывает то, что робот скрывать не должен. Мы просмотрели видеопамять у всех роботов — у всех зрячих, скажем так, роботов, — что находились в мастерской. Никто из них не видел, как произошло убийство. Но наши эксперты заметили, что часть видеопамяти Краба была стерта, и, судя по хронометражу, ему стерли участок памяти, приходящийся на время убийства. Очевидно, что сделал это опытный робототехник.

— Не знаю ни одного такого, — заявил я, — у Вельяминовой даже комлога нет.

— Зато я знаю, — с намеком произнес Виттенгер.

— Сообщите его имя Яне, у нее опять проблемы с Чумкой.

— Значит, она останется с ними навсегда. Робототехник арестован.

— Иначе говоря, убийца пойман? — мне впервые было приятно за нашу полицию.

— Да, — уверенно ответил Виттенгер.

— И его имя?

— Ее имя… — Он сделал паузу, и у меня мелькнула страшная мысль: не скрыла ли Вельяминова, что является беглым профессором кибернетики. — …Рашель Мосс, — договорил, наконец, инспектор.

Камень свалился с души. Жертву звали Пол Мосс. Следовательно…

— Супруга убитого?

— Угу. Они оба работали в «Роботрониксе». Уволившись, Пол Мосс открыл собственное дело. Потом у них родился ребенок, и жене пришлось оставить работу, она стала домохозяйкой, но знания-то никуда не делись!

— Справедливо. А мотив?

— Стар, как мир.

— Ревность?

— Нет, чуть моложе: деньги.

Я оглядел мастерскую. Не похоже, чтобы Пол Мосс процветал.

— И большие?

— Полмиллиона. Муж выиграл их в лотерею.

— В новостях об этом ничего не говорили.

— Не говорили, — согласился инспектор, — хотя по подсчетам рейтингового агентства свидетелей выигрыша было миллионов десять.

Когда чего-то не понимаешь, надо заявлять об этом сразу, чтобы, если объяснение окажется слишком очевидным, сделать вид, что все-то ты понимал, но решил разыграть из себя дурачка.

— Что за чушь! — поморщился я.

— Розыгрыш лотереи транслировался в прямом эфире в одиннадцать вечера в понедельник, то есть в вечер убийства. Джек-пот никто не выиграл, единственный крупный выигрыш достался Полу Моссу, угадавшему часть номеров. Деньги выплачиваются предъявителю билета, поэтому даже устроители лотереи не знали, кому достались полмиллиона. Но жена-то знала, на какие числа поставил ее муж, и, естественно, смотрела передачу. Узнав о выигрыше, она мчится в мастерскую, бьет мужа по голове гаечным ключом, стирает отпечатки с ключа и память у робота, который все видел. Между прочим, Краб был изготовлен «Роботрониксом»; как он устроен, для Рашели Мосс не представляло секрета. Затем она звонит в службу спасения, а, когда приезжает полиция, закатывает истерику. С самого начала нам было ясно, что убийцей был человек, хорошо знакомый убитому, — Пол Мосс даже не встал с кресла, когда убийца вошел в мастерскую. Он не чувствовал опасности. В кармане убитого мы нашли лотерейный билет и не поленились его проверить, — так мы выявили возможный мотив преступления. Когда же мы обнаружили, что роботу стерли память, и что Рашель Мосс была в состоянии проделать эту непростую операцию, отпали последние сомнения. Единственное белое пятно в картине преступления — это звонки Вельяминовой Крабу и то поручение, которое она дала тебе и твоему Шефу. Еще меня удивляет, откуда у нее нашлись деньги, — чтобы нанять вас, нужно зарабатывать несколько больше, чем библиотекарь. Что скажешь?

— Во-первых, хочу вас поздравить. Вы блестяще раскрыли это преступление. Во-вторых, я не понимаю, какое вам дело до звонков Вельяминовой. Считайте, что она ошиблась номером. К чему вам забивать голову какими-то звонками?

— Не хочу сюрпризов во время слушаний.

— Судя по тому, как вы тут все расписали, сюрпризов быть не должно. Кстати, кто хозяин Краба? У хозяев было достаточно времени, чтобы научиться стирать память у своего робота.

— У них алиби на день убийства. Петерсоны только вчера вернулись из отпуска. В момент убийства они находились на корабле, за десять миллионов километров от Фаона.

Что ж, по крайней мере, я выполнил задание Шефа — узнал, кто хозяин робота. Я спросил:

— Это Петерсоны заявили, что незнакомы с Вельяминовой?

— Да, они ее знать не знают.

— А как вы узнали, что она звонила Крабу?

— Она оставила на автоответчике свой номер. И что любопытно: оказывается, в базе данных видеофон с этим номером числится за господином Моцартом, в квартире которого кто-то установил «лампирид». Конечно, мы сразу же выяснили, что звонил не он, а Вельяминова. Надеюсь, ты согласишься, что не заинтересоваться ею было нельзя. Особенно, в свете истории со слежкой за Моцартом.

Я решил пока ни с чем не соглашаться и переменил тему:

— Рашель Мосс призналась в чем-нибудь?

— Пока только в том, что знала, что ее муж купил лотерейный билет. На какие номера он поставил, ей якобы неизвестно.

— Но билет вы нашли не у нее, а в кармане жертвы.

— Это согласуется с ее планом: нет билета, значит, нет мотива. Она лишь убедилась, что билет на месте, и принялась разыгрывать из себя безутешную вдову.

— Тогда понятно, за что уцепится адвокат.

— За что? — заинтересовался инспектор.

— Он спросит, откуда у его подзащитной могла взяться уверенность, что билет не сопрут полицейские.

Неизвестно, что больше разозлило инспектора, — то, что я поставил под сомнение честность его подчиненных, или то, что я нашел прокол в его рассуждениях. Он заскрипел зубами, а я, помня, что нахожусь здесь впервые, стал искать глазами запасной выход. Стычки, однако, не произошло, потому что у инспектора зазвонил комлог. Мне показалось, он ждал этого звонка: ответил мгновенно «да, слушаю», затем, не тратя время на подсоединение наушника, убавил громкость и поднес комлог к уху. Видеорежим он в спешке не выключил, и я представил себе, как тот, с кем он сейчас беседует, с интересом рассматривает инспекторское ухо. Инспектор в основном молчал и слушал. Продолжалось это минут пять. Постепенно его лицо наливалось кровью. Дважды он прерывал говорившего, чтобы сказать «бред» и «кто из вас там сошел с ума?». На исходе пятой минуты он злобно произнес «пусть катится к черту» и выключил связь.

— Вы ее выпускаете? — спросил я, имея в виду Рашель Мосс.

— Отпускаем, — хмыкнул инспектор. Я обратил внимание, что он заменил глагол. Видимо, я ошибся — с именем, но не с полом.

— Кого? — уточнил я.

— Ты тоже катись к черту, — неожиданно посоветовал он. Заинтригованный, я не собирался отступать:

— Вам даже не интересно узнать, зачем нас наняла Вельяминова?

Инспектор переспросил, ясно ли он выразился, или ему повторить.

— Куда уж ясней, — вздохнул я и, не спеша, направился к выходу.

Я уже готовился как следует хлопнуть дверью, как вдруг услышал вдогонку:

— Найдете придурка с гвоздем, не забудь позвонить.

Дверь почти не хлопнула. Выйдя на свежий воздух, я набрал Лиин номер.

Рассказала она мне вот что. Сразу после того, как я покинул кондитерскую, туда ворвалась парочка Виттенгеровых дуболомов и пригласила Лию в Департамент Тяжких Преступлений «для беседы». Девушка до смерти перепугалась. Дуболомы подлили масла в огонь, сказав, что она вляпалась в историю и что на Фаоне, в отличие от Земли, «такие вещи даром не проходят». Лия безропотно подчинилась, потому что вообразила, — а именно этого добивались полицейские, — будто здесь у нее нет никаких гражданских прав. Она даже не попыталась мне позвонить, впрочем, кто бы ей позволил!

В Департаменте она рассказала им все от начала до конца: от Браски до жучка в видеофоне. Что они подумали обо всем об этом, я не знаю, но реакцию Виттенгера я видел и должен признать, что любой подозреваемый, оказавшийся у Виттенгера на допросе, счел бы такую реакцию свей бесспорной победой, поскольку нет ничего лучше, чем, когда тебя принимают за ненормального, — полиция предпочитает с такими не связываться, ибо «мы живем в век рационализма», — то есть, преступления теперь совершают только прагматики. Но в моей ситуации говорить о победе было бы преждевременно. Во-первых, Лия не была подозреваемой. Во-вторых, вмешательство полиции в работу Редакции, даже по незначительному делу, выводит Шефа из себя, и на кого падут все шишки, думаю, уточнять не стоит.

Я позвонил Шефу, проинформировал его о последних событиях и спросил, как мы будем мстить. Критики в свой адрес я от него не услышал — Шеф приберег энергию до личной встречи. Он поскреб проволочкой лоб и приказал двигать в «Дум-клуб». Пока я буду там осматриваться, он раздобудет мне гостевую карточку. Меня порадовал наш общий вывод о том, что никакого плана действий в «Дум-клубе» у нас нет.

В справочнике по Фаон-Полису шестилетней давности два стометровых ангара, соединенных трехэтажным бетонным строением и окруженных забором в полтора человеческих роста, назывались «базой ближней космической связи». В то время они находились вне городской черты, — если точнее, то в десяти километрах от Восточного пригорода Фаон-Полиса. Город разрастался, и базу перенесли куда-то в район Центрального космопорта, отделенного от Фаон-Полиса горной грядой. Помещения бывшей базы переделали под клуб для любителей палить в роботов краской.

Чтобы не привлекать к себе внимания раньше времени, я проигнорировал посадочную площадку для посетителей и приземлился на пустыре напротив глухого забора, за которым, практически вплотную, шла стена одного из ангаров. Для того чтобы попасть в вестибюль «Дум-клуба», мне нужно было пройти метров семьдесят вдоль забора, завернуть за угол и там еще пройти метров сорок. Одноразовое приглашение (при условии, что Шеф его достанет) будет ждать меня у администратора. Я вспомнил, что не спросил его, на чье имя придет приглашение. Зная, насколько Шеф занят, и как трудно ему уследить за разными мелочами, я бы не стал требовать, чтобы имя оказалось моим — пусть будет хотя бы мужским.

Размышляя об этом, я шел вдоль забора. Ржавая дверь, встретившаяся мне по пути, не вызвала желания подергать за ручку — такой невзрачной она была на вид. Кода я дошел до угла, позади меня раздался скрежет. Дверь, оказывается, функционировала. Из нее вышел какой-то тип в комбинезоне, предположительно, технического персонала, в руках у него был чемоданчик, в каких обычно носят инструменты. Тип пошел в противоположную сторону. Я подождал, пока он не свернет за угол, вернулся к двери и осмотрел замок. Универсальный сканер-ключ справился бы с ним за минуту. Тогда я проверил, смогу ли я уговорить себя подождать, по крайней мере, до того момента, когда Шеф признается, что не сумел достать приглашение. Чтобы время, отпущенное на уговоры, не прошло даром, я сходил за сканером. Бластер оставил лежать в бардачке — против людей с краской это слишком сильное средство.

Замок особенно не сопротивлялся. Я думал, что окажусь по ту сторону забора, но за дверью возникли ступеньки и длинный туннель — мрачный и, из-за редких фонарей, полосатый. Шагов через десять я понял, что нахожусь под ангаром, это меня не остановило, и я пошел дальше.

Трубы, кабели, заслонки… Пора бы появиться и лестнице. Я нашел ее уже в другом тоннеле, шедшем вдоль ангара, приблизительно под его торцевой стеной, дальней по отношению ко входу в клуб. Поднялся на один этаж.

Шеф додумался, когда позвонить. Комлог заныл в тот самый момент, когда я размышлял, смогу ли я пройти незамеченным мимо парня в униформе, который стоял в нескольких метрах от лестничной площадки. Парень начал оборачиваться, я шмыгнул обратно на лестницу и быстро побежал наверх, одновременно отвечая Шефу, что я его внимательно слушаю. Тот сообщил, что приглашение уже у администратора, оно на мое имя, и для того, чтобы его забрать вовсе не обязательно хамить служащим клуба. «А ты где, собственно?» — спросил он не потому, что увидел на экране что-то неожиданное, а потому, что догадался по моему лицу, что именно этот вопрос должен поставить меня в тупик. «На пожарной лестнице», — ответил я. «Там пожар?». «Был. Уже потушили».

«Ну, слава богу», — кивнул Шеф и прервал связь.

Перед тем как ответить Шефу, я успел подняться на два пролета. Спускаться вниз мне не хотелось, — кроме парня в униформе, там не было ничего интересного. Я продолжил движение наверх.

Десять пролетов, и никакого намека на дверь. Каменный колодец мне начал надоедать. С чего это он вдруг каменный? — задумался я. Потрогал стену: бутафория — пенобетон и местами — пластмасса, все держалось на металлическом каркасе и честном слове того, кто это строил. Сквозь решетчатые пролеты было видно, что скоро потолок. Я поднялся еще на два пролета и, наконец, нашел дверь, она была не заперта.

Лабиринт из бутафорских коридоров со следами разноцветной краски на стенах. Я услышал какие-то звуки, кажется, кто-то кем-то командовал. Пошел на звук, и чем он становился громче, тем ниже я пригибался. Когда впереди замаячил просвет, рука автоматически полезла за пазуху, но ничего подходящего там не нашла. В конце концов, я очутился на площадке, которая изображала разрушенную взрывом огневую точку. Прячась среди псевдокаменных глыб, я дополз до обрыва. Прямо передо мной зиял провал, изрезанный лучами прожекторов. Когда глаза привыкли, я увидел огромный зал, заваленный, как склад стройматериалов после бомбежки. Висячие мосты и всевозможные лестницы пересекали зал в разных направлениях. Слева от меня, вдоль стены, тянулась балюстрада, она уходила куда-то в темноту. Справа и прямо подо мной — ярусы бастионов (или вроде того), в той или иной степени разрушенных. Приглядевшись, я заметил, что в самом низу, на подступах к первому ярусу укреплений, кто-то копошится. Нападающая сторона, догадался я, homo sapiens armatus. Но кого они атакуют? Оказалось, что защитники крепости находятся буквально рядом со мной. Чтобы разглядеть их вблизи, мне пришлось перебраться ярусом ниже — благодаря каменному нагромождению, сделать это было нетрудно. Теперь, непосредственно справа от меня находился уцелевший (с фронта и сверху) бастион, через дыру в его ближней ко мне стене я увидел трех роботов. Приставным шагом они переваливались от одной амбразуры к другой и вяло отстреливались.

Экстерьер у роботов был явно не местный. Если бы в Австралии шел снег, и если бы кенгуру имели склонность к ваянию, и, наконец, если бы я умел понятно объяснять, то снеговики в Австралии выглядели бы в точности, как эти роботы. Полутораметровые, конусовидные, с короткими передними лапами и массивными задними, ступни которых были больше, чем у Дика Филби. В сумке на брюхе находились боеприпасы. Мощный отросток типа хвоста помогал роботам удерживать равновесие и служил дополнительной толчковой ногой, когда им нужно было запрыгнуть на какой-нибудь уступ. Несмотря на явное преимущество в смысле анатомии, роботы проигрывали бой. Похоже, это был последний рубеж обороны. Я решил понаблюдать за ними, чтобы разобраться в правилах игры. На каждом из роботов уже было по несколько фиолетовых пятен, но роботы почему-то не умирали. Сколько раз в них нужно попасть? Или это следы прошлых боев? Один из роботов слишком далеко высунулся из амбразуры и получил шарик в голову. Появилось фиолетовое пятно, робот перестал стрелять, издал короткий, похожий на зевок, стон и упал ничком. Я переключил внимание на двух оставшихся. В отличие от людей, роботы стреляли одиночными выстрелами, с паузой секунды в три. Нечестно, подумал я, но ничего удивительного — кто платит, тот и устанавливает правила. Пока я наблюдал за живыми роботами, тот, что был мертвым, вдруг ожил и снова открыл огонь. Следовательно, он только прикидывался убитым. Длилось это примерно полминуты. Значит, у роботов тоже есть кое-какие поблажки, они умирают далеко не с первого раза — мерси толстосумам, либо это требование Лиги в защиту прав томагочи и им подобных. Дальнейшее наблюдение навело на мысль, что шариком с краской робота убить нельзя, сколько бы раз ты в него не попал, — что, по-своему, логично. И тогда становилось понятно, зачем у роботов на спине находится внушительных размеров рычаг. Нападавшие должны были добраться до этого рычага и, пока робот парализован краской, передвинуть рычаг в положение «выкл.». Так убивают роботов, и этот способ убийства был мне известен.

Противник приближался, — это было ясно хотя бы потому, что выстрелы с его стороны становились все метче и роботы проводили все больше времени лежа на полу. Я приподнялся, чтобы посмотреть, где враг. Тут же получил шарик в плечо, было не больно, но жалко куртку — не факт, что пятно ототрется. Если бы не обида за испорченную одежду, я бы до конца боя придерживался строго нейтралитета, поскольку таковы мои политические убеждения. Однако, помеченный, я не на шутку обиделся, и сердце мое переполнила жажда мщения. Когда ближний ко мне робот в очередной раз грохнулся в обморок, я подбежал к нему на четвереньках, выдернул винтовку — ее еще называют «маркером» — из его клешней, перевел в автоматический режим и дал очередь в сторону балюстрады, ибо по моим соображениям это был самый уязвимый участок обороны. Человек, бежавший в это время по балюстраде в мою сторону, оказался с ног до головы в желтой краске. Из громкоговорителя раздалось несколько тактов похоронного марша Шуберта, затем мужской голос, не скрывая радости, объявил, «что статус объекта с таким-то номером изменен». Измененный (или, попросту говоря, убитый) объект очень удивился, но он не заподозрил, что правила игры изменились. Кажется, об этом заподозрил робот, у которого я забрал винтовку. Он сидел, антропоморфно выражаясь, на корточках и клацал пустыми клешнями. Его соратник справа упал, но робот не догадался взять винтовку у него. Зато об этом догадался я, продемонстрировав тем самым непобедимую мощь человеческого интеллекта. Вернув винтовку ожившему роботу, я подполз ко второму, вставил новую обойму (для этого пришлось поворачивать робота на бок, иначе было не добраться до сумки) и сменил позицию, — мне показалось, что место, где я находился, было уже пристреляно. Попутно я размышлял над тем, почему роботы не стреляют в меня. Неужели они знают противника в лицо? Сомнительно, поскольку лица противников были прикрыты забралами. Было бы неприятно, если бы среди врагов оказались мои бывшие клиенты. Нет, наверное, все дело в цвете вражеских комбинезонов. Полагаю, серый с зеленым вызывает у местных роботов чувство страха за собственную шкуру.

Нападавшие несли потери, в их рядах началась паника. Вскоре стрельба с той стороны окончательно стихла. Я поздравил роботов с победой. Братья по оружию опустили винтовки, — кроме того, чью винтовку я сейчас держал, — но радости от победы ничем не выражали. Вероятно, их этому не учили, или они до сих пор не верили в свой успех.

Внезапно за спиной раздался металлический скрежет. Я оглянулся. Небольшая часть стены отъехала в сторону, и из проема показался какой-то тип в черном комбинезоне. Почему он в черном? — задумался я, опустошая обойму в его сторону. Тип пожелтел, но никак не посерел или позеленел — как те, что на нас нападали. Проем опустел. Через секунду оттуда заорали, чтобы я прекратил стрельбу. Одновременно эту просьбу повторили по громкоговорителю. Там меня назвали «мужчиной в черной куртке с маркером». Поскольку до этого громкоговоритель мне явно симпатизировал, объявляя убитыми одного противника за другим, я его послушал. «Выходите с поднятыми руками, — крикнул я в проем. — Оружие бросайте перед собой».

«Это служба охраны, — закричали мне в ответ. — Игра окончена!»

Я подождал, пока голос свыше не подтвердит это утверждение, затем вернул винтовку роботу и сказал, что тот, кто в проеме, может выходить без опаски. На площадку тут же полезли черные комбинезоны, их было много, как тараканов. Началось выяснение отношений, но без рукоприкладства. Их было больше, зла я на них не держал, поэтому подчинился приказу пройти с ними «для дальнейших выяснений».

Шли сначала туннелем, потом всей толпой ввалились в лифт и спустились на первый этаж. Там нас ждала еще одна толпа охранников. Ими, как это не странно, предводительствовала женщина — высокая большеротая брюнетка, чей возраст я вчерне оценил в тридцать пять. Добавив вычтенное дорогим уходом, я получил сорок — сорок два, не больше. Она была в деловом костюме, и будь ее юбка на полметра длиннее, воображение нарисовало бы мне более стройные ноги, ибо по натуре я все-таки оптимист. Глаза из египетских ночей были густо подведены тушью. Золотой скарабей вцепился ей в затылок, удерживая пышные кудри от явного желания рассыпаться по плечам.

— Это вы там стреляли? — спросила она жутко томно.

— Покажите мне того, кто ТАМ не стрелял, — огрызнулся я.

Дама улыбнулась и обратилась к кому-то сзади:

— Олли, ты успел хоть раз выстрелить?

Мне показалось, что если этот Олли ответит «нет», то ему позволят пострелять в меня прямо сейчас. К счастью, он ничего не ответил. Молча оттолкнув охранника, он выбрался вперед.

Так-так, подумал я, сможет ли баллистическая экспертиза определить, кто, я или робот, испортил удовольствие великому Оливеру Брайту, — актеру, на чьих фильмах выросло то поколенье, к которому, формально, отношусь и я?

Брайту было за пятьдесят, но на вид — не более сорока пяти. Высокий, стройный и подтянутый. Короткие темные волосы и матовый загар лица контрастировали по принципу «кто больше» с белым вязаным свитером, который появился после того, как актер расстегнул верхнюю часть комбинезона. Свернутый в три слоя воротник подпирал треугольный подбородок с ямочкой. Пятна краски на комбинезоне сидели кучно, что говорило в пользу моей меткости, но во вред всему остальному.

Он внимательно оглядел мою персону, и когда очередь дошла до головы, его стальной взгляд пронзил меня до мозжечка. Длинными музыкальными пальцами он слегка коснулся плеча дамы, она сделал шаг назад, как бы уступая место мужчине. В эти несколько мгновений он смотрел на нее, демонстрируя мне свой безупречный профиль. Противник классических форм Виттенгер, завидев такой профиль, начинает разминать кулаки, потому что у самого инспектора голова, как картофелина (с глазками , добавлю в скобках, а ударение ставьте, где хотите).

— Как вы его проворонили? — спросил Брайт у начальника охраны. Тот ответил, что они сейчас это выяснят. То, что Брайт не соизволил обратиться ко мне хотя бы с грубой бранью, меня чрезвычайно оскорбило. Интуиция подсказывала, что главная здесь все-таки дама — это следовало, например, из того, что, ответив актеру, охранник посмотрел на нее взглядом провинившейся собаки.

— Автограф я у вас после попрошу, — сказал я раздраженно, — представьте мне даму.

Охранник зарычал и двинулся на меня. Я отметил, что у него не прикрыта печень.

— Не надо, — сказала она властно. Клянусь, она обращалась ко мне, а не к охраннику. Однако он принял команду на свой счет и остановился в ожидании, что ему намекнут, чего, собственно, «надо».

— Я сама поговорю, — продолжала дама, снова выбираясь вперед. — Документы у вас есть? — спросила она так, как спрашивают у беспризорного ребенка, есть ли у него родители.

Мой ответ не пришел бы в голову ни одному нормальному ребенку:

— Я журналист, — сказал я, протягивая ей карточку «Сектора Фониссимо». — Собираю материал о фаонских развлечениях.

— Почему вы не воспользовались обычным путем?

В ее голосе слышался неподдельный интерес, поэтому было самое время выдвинуть встречное условие:

— Мы можем поговорить где-нибудь наедине?

— Крег, — обратилась она к охраннику, — проводи господина Ильинского в мой кабинет.

Крегу приказ не понравился. Свое недовольство он выражал тем, что пока мы шли до кабинета, все время норовил пихнуть меня в спину, я же умудрялся ускорять шаг за мгновение до очередного толчка, поэтому со стороны казалось, что охранник пытается стряхивать с меня пылинки, а я ему этого кокетливо не позволяю.

Я ожидал увидеть оружейный склад, но оказался в восточной лавке.

— Неужели, — вслух удивился я, — «Дум-клуб» служит только для прикрытия? На самом деле здесь курят опиум.

— О, нет! — как бы с сожалением возразила хозяйка кабинета.

— Так вы всем этим управляете? — я сделал, в буквальном смысле, широкий жест.

— Владею, — поправила она, и поправка эта удивила меня больше, чем восточная лавка.

— Это к лучшему. Обычно журналистам отказывают, ссылаясь на приказ от начальства. Как мне к вам обращаться?

— Зовите меня Изидой. — Снова томно и как-то загадочно, словно это имя обязано было мне о чем-то сказать. Я сделал восхищенное лицо:

— Необычное имя. И красивое.

— Не имя, а бремя… Вы обещали рассказать, почему вам пришло в голову повоевать на стороне роботов.

— В спорте я всегда болею за слабых. К тому же, никто никогда не писал о пейнтболе со стороны роботов. Редактор и читатели будут довольны.

— Честно говоря, я впервые слышу о «Секторе Фаониссимо». Крег сказал, что для журналиста вы слишком хорошо стреляете.

— Ценю ваш такт, — я отвесил ей поклон, — как ни больно мне слышать, что вы не являетесь нашей читательницей, комплимент от Крега меня утешит. На обратном пути я его поблагодарю, не забыть бы только…

— Он вам напомнит, — усмехнулась Изида, — впрочем, на его месте, я бы не стала этого делать. Так что вы собираетесь написать о сражении? Вам понравилось?

— Боюсь, я посоветую читателям сражаться между собой, а роботов определить в интенданты.

— Наши клиенты, при условии, что они читают «Сектор Фаониссимо», в чем лично я сомневаюсь, вас не послушают. Это деловые люди, и с них хватает конкуренции в сфере бизнеса. В «Дум-клубе» люди играют на одной стороне. Человеческие слабости, которые они при этом обнаруживают — такие, как страх, неуверенность в себе, неспособность быстро принимать решение, — игроки не могут использовать друг против друга, то есть поступать так, как они привыкли поступать вне стен этого клуба. Напротив, они вынуждены помогать друг другу, взаимовыручка рождает доверие, которого им так не хватает в обычной жизни. Вы бы знали, сколько выгодных сделок заключается сразу после окончания игры! Поэтому вы просто обязаны написать, что, несмотря на кажущуюся агрессивность игры, по сути, она гуманична и, безусловно, полезна для общества…

Изида приумолкла, вглядываясь мне в глаза. Ее волновало, насколько я тронут ее панегириком в честь коллективной агрессотерапии. Я заметил, что Оливер Брайт — не бизнесмен.

— Оливер снимается в боевиках, в «Дум-клуб» он ходит, чтобы поддерживать себя в форме.

— Да, — согласился я, — он в прекрасной форме.

— А чем увлекаетесь вы? Наверное, спортивной стрельбой?

Я помотал головой. Мне не хотелось, чтобы те, кто от меня пострадал, думали, будто я стрелял в них из спортивного интереса.

— Так чем же? — настаивала она, — только не говорите, что гольфом, — добавила она ехидно.

Жители Земли не поймут, в чем тут ехидство. Советую им посетить Фаон, и если кто-то найдет здесь хотя бы клочок травы, получит от меня в подарок клюшку для гольфа, а от ботаников, наверное, и что-то подороже. На Фаоне в гольф играют в крытых стадионах, больших по размерам, чем этот ангар, и простому журналисту подобное удовольствие не по карману.

— Его домашней разновидностью, — ответил я упавшим голосом, как если бы она случайно проникла в тайну, которую я всеми силами стараюсь скрыть. — Называется «кошачий туалет». Уверен, что вы в него не играли.

— Не играла. — Изида округлила глаза, поволоку с них куда-то смыло. — Расскажите!

— О, это очень просто. Мои друзья решили завести котенка, и я несколько преждевременно купил им в подарок лоток для кошачьего наполнителя. Неожиданно, они завели собаку, и лоток остался у меня, — я подарил им набор ошейников. Друзья в долгу не остались, подарив мне на день рождения клюшку для гольфа, которая, по их мнению, была так же мне необходима, как тот набор ошейников для их таксы. О дальнейшем, вы, наверное, уже догадались. Клюшка, лоток, малогабаритная квартира и отсутствие членского билета любого, наперед заданного, гольф-клуба…

— Вы забыли сказать, чтт вы загоняете в лоток. — Оказывается, она внимательно меня слушала.

— Ах, да, это самое важное в «кошачьем туалете». В него загоняют маленького резинового котенка. Раньше он был брелком к ключам — не к моим, разумеется, а… А, впрочем, это не имеет значения.

— Могли бы и рассказать, — и она провокационно улыбнулась.

Не мог, это факт. У кого из своих подруг Стас позаимствовал брелок, я не знал. Надеюсь, он не обидится, что я, для поддержания разговора, приписал себе его изобретение.

— Играть шариком было бы гуманнее, — заметила Изида, забыв, вероятно, сколько шариков получают по головам ее роботы.

— Я отдам вам котенка в обмен на пропуск в ваш клуб.

Она рассмеялась.

— Уверена, Софи и Гекки с ним подружатся. Что же касается членства в «Дум-клубе», то над этим надо подумать. Сейчас, к сожалению, я должна идти к гостям. Они важные люди, и, кроме того, я льщу себя надеждой, что они приходят сюда не только ради роботов, но и ради меня.

— Когда мне ждать решения?

— Знаете что… Я пока не уверена, понравится ли моим клиентам, что среди них окажется журналист, да еще такой прекрасный стрелок. Вам не стоит появляться здесь до тех пор, пока не утихнут разговоры о вашем сегодняшнем подвиге. Взамен, я приглашаю вас в гости… Вы удивлены?

Не то слово. Плохо, что она это заметила. Репортеры никогда ничему не удивляются — разве что тому, что их статей никто не читает.

— Я сражен, — признался я. — Когда и где?

— Адрес я вам дам. Приезжайте в субботу, ближе к полудню. Вы свободны в это время?

— Отменю интервью с губернатором. Я уже трижды его переносил, так что ему не привыкать.

— Вот и прекрасно. Не забудьте котенка.

На прощание она протянула мне руку для поцелуя. Кисть едва уловимо пахла жасмином. Перстни я оценил в четверть миллиона.