14

До утра Гроссман меня не беспокоил. В половине восьмого он позвонил по интеркому и предложил совместно позавтракать. Я ответил, что прежде мне нужно проснуться, а перед этим — принять душ и почистить зубы. Помычав в трубку, он сказал, что будет ждать меня в салоне-ресторане.

В каком-то фильме я видел корабль, в котором спальные места, повернувшись на девяносто градусов, превращаются в душевые кабины. Кажется, это была комедия. После звонка Гроссмана я бы не стал возражать, если бы кто-нибудь рассмешил меня таким способом. Увы, но к пассажиру, купившему билет в одноместную каюту бизнес-класса, в «Лагуна-Лайнс» относятся до тошноты серьезно. Я взбил подушку, повернулся на правый бок — лицом к дверям в душевую — и принялся фантазировать на тему летающих кроватей, которые по желанию пассажира могут относить его в душ, в салон-ресторан, в спасательные капсулы — в общем, куда угодно. Когда я снова открыл глаза, было без трех минут восемь. В восемь ноль четыре я стоял в дверях салона-ресторана и пытался сфокусировать взгляд на Гроссмане. Перед ним лежал включенный комлог и дымилась чашка с кофе. Кроме Гроссмана в ресторане находилось всего три-четыре пассажира (я не был уверен за мужчину в белом кителе, возможно, он был официантом или командором). Левая рука Гроссмана потянулась к чашке, но, не дотянувшись, вернулась на клавиатуру. Должно быть, он читал что-то интересное.

— Вы туда или оттуда? — спросила симпатичная девушка в легком спортивном костюме; сомкнув ладони лодочкой, она давала мне понять, что, если я не освобожу дверной проем, она попытается пронырнуть, хотя и не вполне уверена в успехе.

— Оттуда.

Я отошел от дверей, пропустил ее в ресторан и обернулся. Девушка была спортивна подстать костюму, короткое пепельное каре заканчивалось на затылке пушистым мыском, о котором я подумал, что, коснувшись его, можно получить электрический удар — такой у девушки был электризующий вид.

Проводив ее взглядом до столика, я отправился искать трап на нижнюю палубу. Спустившись, прошел через отсек с каютами эконом-класса до следующего трапа, поднялся по нему и вернулся к салону-ресторану. Теперь я находился у противоположных дверей; Гроссман, который меня так и не заметил, сидел спиной ко мне.

Все испортила девица в спортивном костюме. Она вообразила, что я вернулся ради нее, и широко улыбнулась. Мне показалось, это была улыбка потерявшей голос сирены. Перехватив ее взгляд, Гроссман, не оборачиваясь, спрятал открытое на комлоге письмо под сводку лагунской погоды. У меня не было иного выхода, как пожелать ему доброго утра. Обиженная девица задумала при случае рассказать ему о моем подозрительном поведении.

Оказалось, что он не сделал заказ, потому что дожидался меня. Разобравшись в кнопках электронного меню, я заказал три вида йогурта, тосты с сыром, свежевыжатый апельсиновый сок и кофе. Гроссман взял то же самое, но без кофе. Спустя минуту поднос с едой появился из ниши в стене — бесшумно, если не считать за шум пожелание приятного аппетита.

— Как там погода? — спросил я.

— На Лагуне? Дождь, шторм, туман и влажность девяносто процентов. Не представляю, как мы будем садиться…

Я доедал тосты, а Гроссман все еще не притронулся к еде.

— Вы беспокоитесь по поводу погоды? — сделал я второй заход (третий, если учитывать неудавшийся заход сзади).

— Вы правы, — он захлопнул комлог, — надо подкрепиться. Каков ваш план действий?

Вопрос застал меня врасплох. Я рассчитывал, что буду действовать по его плану, откорректированному с учетом того, что мне известно об Изиде и Брайте. Они вылетели предыдущим рейсом и опережали нас на двенадцать часов. Небольшая проблема состояла в том, чтобы выяснить, куда они направятся после посадки. Решать эту проблему я должен без помощи Гроссмана, — об Изидиных предсказаниях его не информировали. Я ответил:

— Я полагал, мы выработаем план совместно.

Гроссман теребил упаковку йогурта. Ему никак не удавалось подцепить ногтем уголок крышки. В сердцах он проткнул крышку черенком ложки, оторвал, чертыхнулся, нажал какую-то кнопку на меню и потребовал:

— Дайте сейчас же чистую ложку.

— Да, сэр, — ответил робот, и через полминуты завернутая в салфетку столовая ложка вылезла из ниши.

— Побольше у них не было, — буркнул Гроссман, приступая к еде. — Вы собирались лететь на Лагуну в одиночку. Следовательно, у вас уже был какой-то план действий.

— Разумеется, был. Прежде всего, я планировал узнать, кому оптовик продал роботов.

— А потом?

— Не знаю… Как-нибудь установить с ними контакт, — это была уже чистая импровизация, к тому же, неудачная, — судя по реакции Гроссмана. Он похлопал по крышке комлога и сказал:

— Этого не должно повториться.

Меня подмывало ответить, что в этом мире повторяются только слова.

— Вы имеете в виду убийства?

— Да, но не убийства людей — это само собой разумеется, — а убийства роботов. Вам уже сообщили, что ваши люди сделали с теми тремя роботами, которые остались на Фаоне?

Мне представились руины медицинского факультета. Мирная профессия Рогова — взрывотехник.

— Они, — продолжал Гроссман, — не придумали ничего лучше, как пропустить через мозг роботов разряд в две тысячи вольт. Мол, подвели некачественные предохранители. Где, спрашивается, они нашли такое напряжение?

— Наверное, — развел я руками, — другого не было…

Гроссман поперхнулся тостом.

— Обещаю, больше этого не повторится.

«Мы вообще никогда не повторяемся», — мог я добавить с полным на то правом.

— Спасибо, не надо, — он отвел мою руку (я собирался похлопать его по спине). — Теперь эти роботы бесполезны для исследования. Их нейросимуляторы превратились в горстку пепла, которым кое-кому придется посыпбть себе голову.

— Возможно, — попытался я его успокоить, — нам удастся доставить вам Краба и Ленивца. Сейчас они в полиции и доступ к ним ограничен, но впоследствии…

Гроссман отмахнулся:

— Их состояние немногим лучше. Я осматривал Ленивца. Его нейросеть разрушена процентов на сорок. Я склоняюсь к мнению, что это было саморазрушение. Нам специально мешают установить, какие программы содержал нейросимулятор.

— Но вы определили, что команда на уничтожение видеопамяти была, так сказать, врожденной.

— По ее следу в памяти.

— А как насчет команды убивать?

— Ее следы уничтожены более тщательно. Если бы это были не роботы, а люди, то суд признал бы их невменяемыми. Сейчас они невинны, как младенцы.

— Оставаясь при этом работоспособными.

— Частично. Сорокапроцентное разрушение нейросимулятора привело к значительному ухудшению их интеллектуальных способностей.

— Следует ли отсюда, что каждый робот был запрограммирован только на одно убийство?

— Скорее всего, это так.

Фраза, которую я готовился сказать, требовала того, чтобы ее слушали, ничего не жуя. Опасаясь, что Гроссман опять подавится, я дожидался, пока он не дожует очередной кусок тоста.

— Доктор, я хотел бы прояснить вашу позицию. На мой взгляд, вам гораздо выгоднее отозвать роботов под предлогом устранения каких-нибудь дефектов. Сто дефективных роботов — это ерунда по сравнению с одним роботом-убийцей. «Роботроникс» вместе со всеми его филиалами и дочерними компаниями производит по миллиону роботов в год. Я не верю, что сотня отозванных роботов как-нибудь скажется на вашей репутации. Не знаю, стоит ли вам напоминать, что человеческая жизнь дороже любой репутации.

Все-таки, я слишком плохо о нем думал. Вместо «не вам учить меня морали» он с некоторой долей сочувствия сказал:

— Мне нравится, что свой долг детектива вы трактуете так широко. Нам с Чандлером показалось, что Другич смотрит на мир несколько эже. Но вы ошибаетесь, когда говорите, что «Роботрониксу» не составит большого труда отозвать роботов для доработки. Я представляю концерн «Роботроникс-Земля», которому принадлежит сорок девять процентов акций фаонского «Роботроникса». Остальные акции находятся в руках наследников Борисова и прочих мелких акционеров. Как видите, мы не владеем контрольным пакетом, хотя наш пакет самый крупный. Иными словами, мы просто-напросто самый крупный акционер фаонского «Роботроникса». Мы не вправе приказать ему отозвать роботов. Мы можем поставить такой вопрос перед руководством и объяснить причины, которые побудили нас требовать отзыва продукции. Не изложив причин, мы не добьемся положительного решения. А изложив… утечка информации неизбежна, и тогда нам конец. Сотни лет людей приучали к мысли, что роботы рано или поздно взбунтуются. На то, чтобы убедить их в обратном ушло не меньше времени и бог знает сколько средств — многие миллиарды, я думаю. И все это пойдет прахом, — притом, что вина роботов, строго говоря, не доказана. Цель нашей операции — подстраховаться на случай, если ваши опасения сбудутся.

— Никто не заставляет вас объявлять акционерам, что продукция их компании опасна для жизни. Придумайте другую причину для отзыва роботов. Скажем, нарушение в работе двигательного аппарата. Слишком высоко задирают гаечный ключ… ну или вроде того.

— Хорошо. Придумали причину и отозвали сто роботов. А что дальше? Никакой гарантии, что робот-убийца — в случае, если он действительно существует, — находится именно среди этой сотни. Если быть до конца последовательным, то необходимо отозвать, возможно, тысячи роботов, выпущенных нашим фаонским подразделением. И даже этот шаг не выведет нас из того рискованного положения, в котором мы оказались. Преступник, научивший роботов убивать, может повторить попытку. Если его цель — дискредитировать «Роботроникс», то отзывом роботов его не остановишь. Наоборот, любые наши действия, указывающие на то, что нам известен его замысел, могут заставить его поступить более решительно. Это неизбежно приведет к новым жертвам, которых, если я правильно вас понимаю, вы и стремитесь избежать. Я вас убедил?

— Уникальный случай, — вздохнул я, — коммерческие интересы не противоречат нравственному императиву. Выходит, вы верите, что «Роботроникс» стал жертвой заговора конкурентов. Мы до сих пор придерживались другой точки зрения…

— Да, мне о ней сообщили. Борисов создавал роботов для «Дум-клуба». После его смерти нейросимуляторы, не предназначенные для бытовых роботов, попали на основной конвейер, после чего роботы стали убивать. На словах это выглядит убедительно, но на деле все гораздо сложнее. Мне трудно представить, зачем Борисову понадобилось помещать команды вроде «убить» или «забыть» в качестве низкоуровневых настроек. Modus operandi любого робота программируется после сборки. И вообще, зачем роботу из «Дум-клуба» разрушать свой нейросимулятор?

— Чтобы не войти во вкус.

— Ну, разве что… — Гроссман с усилием улыбнулся. — Насчет вкуса ничего не могу сказать, но изобретательность они проявили весьма достойную.

— Вы хотите сказать, что Краб и Ленивец были умнее своих бытовых аналогов?

— Умен тот, кто их запрограммировал. Часть своих способностей он передал роботам.

— И как мы собираемся ловить этих умников?

— Тоже умом. К великому сожалению, я не успел осмотреть Краба. Вы знакомы с его хозяевами?

— Один раз встречались. Они очень скучают по роботу.

— Что они о нем рассказали?

Я не сомневался, что когда-нибудь Гроссман об этом спросит. Шеф дал указание не скрывать ничего, кроме нашей догадки о несоблюдении закона исключения третьего. Я пересказал Гроссману историю Краба. Кибернетик заинтересовался налоговой декларацией:

— Вы не покажете мне ее?

— Сейчас?

— Да.

— Это невозможно. Я не захватил декларацию с собой. Кроме того, мы обещали Петерсонам, что не покажем ее третьим лицам.

— Узнайте у своего босса, возможно, он изменит решение.

Я включил комлог, чтобы незамедлительно передать его просьбу Шефу.

— Какие еще поручения?

— Пока никаких. Готовьтесь к посадке, на Лагуне у нас будет много работы.

В этом я не сомневался. Мое положение усложнялось тем, что мне предстояло не только помогать Гроссману, но и следить за Брайтом и Изидой. Если, как считает Шеф, они прилетели на Лагуну с той же целью, что и мы с Гроссманом, то рано или поздно наши пути пересекутся, и мне хотелось оказаться в точке пересечения раньше всех остальных. Я предполагал, что в течение пяти дней, отделявших меня от Лагуны, я успею продумать все нюансы. Давешняя спортсменка, одетая, правда, уже не в спортивный костюм, а в вечернее платье, вознамерилась мне помешать. Мы снова столкнулись в дверях салона-ресторана. На столе, который она за десять секунд до этого освободила, остался стоять пустой бокал из-под шампанского, поэтому ее хорошее настроение было вполне объяснимо.

— Какими дверями вы воспользуетесь на этот раз? — промурлыкала она, кокетливо измеряя температуру левой щеки тыльной стороной правой ладони. Я расшаркался и галантно выдал:

— Теми, через которые мы вместе войдем и вместе же выйдем, ибо других там нет.

— А там, куда мы войдем, за нами не будут подглядывать?

В то время как свой ответ я признал остроумным, ее ответ мне показался загадочным, как у пифии, вернувшейся с обеденного перерыва. В общем, я понял, что за ее ответом скрывается что-то важное.

— Обещаю, что проверю помещение. Но вы уверены, что это необходимо?

— Пожалуй, что да, — и она посмотрела мне за спину так, будто там выстроился целый полк филеров вперемежку с ревнивыми поклонниками. Я имел в себе мужество не обернуться. Отбросив галантность (в конце концов, я же не собирался изменять с ней пугливой стюардессе), я потребовал:

— С кем вы летите?

— Вопрос, с кем летите вы! Когда вы хотели подглядеть в комлог вашего мрачного спутника, я подумала, «ну и тип!». Сегодня днем я поняла, что, вероятно, в вашей компании это принято…

Произнеся эту загадочную фразу, она пощекотала мне бицепс краем шелкового шарфа (как бы невзначай, разумеется) и пошла по коридору в сторону отсека с каютами бизнесс-класса. Я последовал за ней, и поскольку идти рядом в узком коридоре не было никакой возможности, я был вынужден шептать ей в макушку.

— Сколько человек вы насчитали в нашей, как вы сказали, компании? — В то, что она застукала Гроссмана, я не верил. Люди его типа доверяют грязную работу другим.

Она так резко обернулась, что я едва не поцеловал ее в лоб.

— За мой ответ я не требую аванса, — произнесла она, уклоняясь от поцелуя.

— Обещаю вознаграждение после ответа. Рассказывайте.

— Когда вы обедали, из вашей каюты тайком вышел какой-то мужчина.

— Вы его разглядели?

— Нет, выйдя из каюты, он направился в другую сторону. Кажется, он не хотел, чтобы его видели.

— Это точно был не я?

— Ну, это уж вам виднее, — она сочла, что я над ней издеваюсь. — Или вы страдаете раздвоением личности?

— Все-таки, как он выглядел? Это был тот человек, с которым я завтракал?

— Нет, он был моложе и с волосами.

— Настоящими?

— Извините, я не успела за них подергать. Я вообще не имею привычки дергать мужчин за волосы. Смотрите, беседую тут с вами уже сколько времени и ни разу не дернула.

Парик на даме она, пожалуй, вычислила бы и по телефону.

— Можете подергать, — я наклонил голову, — только не обижайтесь.

— Я и не обижаюсь.

— Что радует. Скажите, вы смогли бы узнать его среди пассажиров?

— Если увижу кого-то похожего, то непременно доложу. Только вот кому докладывать? Если придерживаться правил игры, то доложить я, вероятно, должна вашему спутнику. Это окончательно вас запутает.

— Я и без того запутан. На всякий случай, меня зовут Федром. Ему и доложите.

— Все-таки у вас раздвоение… Гретта, — представилась она и захлопнула дверь в каюту. Номер каюты — «17» — я вспомнил, посмотрев в зеркало на свой лоб.

Гретта, Гретта, это чайник, а не «беретта»…

В действительности, это был несессер, но вместо электробритвы в нем лежали батареи к бластеру и универсальный сканер-ключ. Кобура с бластером лежала под ним… Снизу или сбоку я ее положил? Сбоку, чтобы было легче достать. Снизу, чтобы у ленивого таможенника не дошли руки. Впрочем, она могла и сместиться. Не слишком ли аккуратно сложена одежда? Пожалуй, что слишком. Без сомнений, в рюкзаке действительно кто-то копался.

Жучков в каюте не было, а так называемые «следы пребывания» могли остаться от предыдущих пассажиров. Поразмышляв над раскрытым рюкзаком, я вернулся к каюте Гретты и открыл замок УСКом. Я только хотел проверить, насколько это просто сделать, но меня не поняли, и к себе я возвращался с перевернутым номером «1717» на лбу.

Если все равно страдать, то надо было проверять УСК на каюте Гроссмана. Появление нового персонажа меня не озадачило. Я вспомнил, как в Калифорнии за Другичем следили люди Чандлера. Было бы удивительно, если бы он и Гроссман не устроили проверку и мне. Это было бы логично, а все логичное стоит воспринимать таким, каково оно есть. Поэтому мне необходимо было предусмотреть другие варианты. После ужина я зашел к Гроссману — вполне легально, с его разрешения.

Кибернетик шевелил пальцами перед толстым планшетом; под планшет в качестве подставки он подсунул «Путеводитель по Галактике». Голографическая клавиатура не была видна с моего ракурса.

— Доктор, — спросил я, — у вас есть какие-нибудь соображения насчет того, кто, кроме нас с вами и кроме тех, кто на нас работает, мог бы заинтересоваться делом роботов?

— Вы не упомянули того, кто запрограммировал роботов.

— Потому что о нем я и пришел поговорить. О вашем таинственном конкуренте. Кто он? «Кибертехнологии»? «Ай-Би-Эм»? «Эппл»?

— Это конфиденциальная информация. Соглашение, достигнутое между нами и Другичем, предусматривает, что вы поможете нам найти роботов. Ни о чем другом мы не договаривались, поэтому я не могу вам ответить. Честно говоря, у нас есть пока только подозрения. В зависимости от результатов расследования они либо подтвердятся, либо, напротив, будут опровергнуты. Для пользы расследования вам лучше подойти к нему непредвзято.

— Поверьте, наша непредвзятость останется непоколебимой, даже если вашим противником окажется господь бог. Пожалуй, лишь такой противник, как «Майкрософт» заставит нас переметнуться…

Он и ухом не повел. Продолжал шевелить пальцами в том же темпе. Не симфонию ли он там сочиняет?

Цепочка значков на экране ничуть не напоминала ноты. Гроссман не возражал против того, чтобы я понаблюдал за их появлением. Он правильно подозревал, что я ничего не пойму.

— Я знаю, что у вас нет с собой камеры, — сказал он, когда, дабы размять пальцы, на несколько секунд перестал гонять воздух.

— Есть, но она не включена.

— Это одно и тоже.

— В любом случае, — вернулся я к прежней теме, — в «Роботрониксе» работает предатель. Вы делаете попытки его вычислить?

— Мой ответ, в содержательной его части, повторит предыдущий.

А меньше чем в семь слов послать меня он не мог… Вот за это я недолюбливаю высоколобых.

— Но вы убеждены, что Борисов не принимал участие в… как это сказать… саботаже.

— Его участие маловероятно.

— Отлично!

— Почему? — Он оторвался-таки от своей симфонии и посмотрел на меня с неподдельным интересом.

— Потому что меня интересует его конструкторское бюро. Раз вы его не подозреваете, то и не станете ссылаться на конфиденциальность.

— Я могу сослаться на конфиденциальность другого рода.

— Коммерческие тайны я не затрону. Что стало с его КБ?

— В прежнем виде оно больше не существует. При Борисове конструкторское бюро было убыточным, разработки, которые он вел, не окупались, поэтому бюро перепрофилировали, то есть, сделали ближе к нуждам массового производства.

— Кто занимался реорганизацией?

— Новое руководство фаонского «Роботоникса». Головной офис в их дела не вмешивался. Мы оцениваем баланс, а не частные перестановки.

— Вас не затруднит достать мне список сотрудников, работавших в КБ Борисова?

— Думаю, при определенных условиях это возможно. Во-первых, объясните мне, что вы дальше будете делать с этим списком. Во-вторых, вы сообщите мне, почему вы убеждены в том, что убийства будут продолжаться. Я понимаю, что вам запретили об этом говорить. То, что вы скажете, останется строго между нами. Вознаграждение я вам гарантирую.

Я не мог сказать ему, что буду искать в списке Человека с Гвоздем. Второе условие я даже не комментирую. Сделанное Гроссманом предложение было для меня неожиданностью, и я в спешке придумывал ответ, который устроил бы нас обоих.

Взглядом Гроссман испытывал меня на прочность (порочность?). Спасло меня то, что и лгуны, и люди, готовые предать своего работодателя, волнуются одинаково. Впрочем, нельзя отметать тот вариант, что с виду я был спокоен, как пространство Минковского.

Подходящий ответ так и не нашелся.

— Мне будет тяжело заслужить вашу щедрость, — сказал я.

— А мне, — усмехнулся он, — будет тяжело предоставить вам интересующий вас список.

Здесь мне полагалось возмутиться.

— Можно подумать, я для себя стараюсь. Для кого мы ведем расследование?

— Вот это, — Гроссман поднял палец, — я хотел поставить третьим условием, но потом подумал, что вряд ли вы знаете ответ…

Он отвернулся к планшету и снова зашевелил пальцами. В игре в недомолвки он меня переплюнул. Я отправился обдумывать ситуацию.