Глава 7
п. Наумово, Наро-Фоминский район
– Все, братва, пошабашили, завтра отсыпной день! – рявкнул Грызун.
Заросшие мужики в грязных комбинезонах покидали мотыги, а наблюдавший за перегонным кубом самогонщик Ерофеич, гогоча, залил огонь под своим агрегатом «пионерским способом».
Спустя минут десять народ потянулся к центру импровизированного поселка, где уже ждали миски с тушеной картошкой и корнями папоротников.
Правда, запивать было нечем, кроме чистой родниковой воды. Последние литры «горючего» были допиты позавчера, даже на опохмел не осталось. Биохимический реактор упорно отказывался перерабатывать целлюлозу – то ли настроить не удалось, то ли артефакты утратили силу.
Поев, сталкеры развели на площадке перед давно брошенными хозяевами, но еще довольно неплохо сохранившимися избами костер – не столько для «сугрева», сколько по привычке. Пришла пора нехитрого досуга – рассказывания историй и анекдотов, игры в «города» и пения песен. Но насухую чего-то не пелось.
– Значит, так, мужики… – первым начал молодой сталкер Кроха. – Было раз дело…
Его тут же наперебой поддержали другие. Потекли лживые истории про добычу хабара, картежные выигрыши и победы над женщинами. Однако позорно быстро запас историй и неприличных анекдотов был исчерпан. И люди погрузились в угрюмое молчание.
Как говорят умные люди, у каждого сообщества есть свои отбросы. Сталкеры не исключение.
Часть отбросов этого общества, группа «диких сталкеров» под предводительством атамана-неудачника Грызуна, обосновалась в небольшом селении Наумово, расположенном в двадцати километрах от Вереи и состоявшем из полутора десятков дворов. После второго «харма» и появления Новомосковского моря наумовские жители, побросав то, что не смогли вывезти, сбежали кто в Можайск, а кто и подальше.
Грызун с компанией, не найдя общего языка с верейскими властями и тамошним сталкерским сообществом, облюбовали здешние места, благо, местные аномалии порождали кое-какие артефакты, которые «мигранты» и добывали, сдавая хабар городским скупщикам, прежде всего, конечно, Акбару. Акбар не жадничал и платил исправно. Ему же «дикие» сбывали и настрелянную в окрестностях дичь, а несколько позже – и ракоскорпионов, которых ловили в нехитрые ловушки. После того как пришел проклятый туман, артефакты стали никому не нужны, ну, почти никому, а вот населения прибавилось.
Перебрались сюда и аборигены – к примеру, легенда Вереи и многолетняя головная боль майора Портнова самогонщик Ерофей Ерофеевич Ерофеев. Родители его, видать, были большие юмористы, выбрав сыну именно такое имечко, а вот Совет не оценил юмора этого деятеля, пытавшегося украсть у соседки полмешка сахара для нужд своего промысла, и выдал ордер на его арест. Пришлось Ерофеичу уносить ноги, прибившись к группе Буратино. Был и один турист, юный искатель приключений – Сергей Шохин, он же Серый, отличившийся тем, что попытался подлезть «под бочок» к разменявшей полвека вдовой хозяйке дома, куда его определили на постой, и не понявший отказа с первого раза. Были тут и разные подозрительные типы, что предпочли убраться с глаз долой. Но в основном тут собрались прожженные охотники за хабаром.
Нашлось и им дело – вместо артефактов и всякой измененной растительности вроде одолень-травы и синеягодника люди начали копать коренья папоротников, ловить рыбу и тех же ракоскорпионов. Кто-то догадался вскопать заброшенные огороды, а Ерофеич запустил самогоноварение. Спившийся сталкер Рокот, неудачливый аспирант, наладил биохимический реактор, в котором обрабатываемые полем нескольких артефактов дрожжи перерабатывали древесину и солому в нечто условно съедобное, хотя первач из него получался дерьмовее не бывает.
За прожитые здесь полтора месяца одного из группы, сталкера, известного под кличкой Оглобля, засосало в «хладку», еще двоим «пофартило» столкнуться с гигантским медведем, причем не мутантом, а вполне обычным. Остальные же понемногу втянулись в такую жизнь и даже находили в ней известный вкус. Плохо, что не было женщин, а так – ничего особенного, если не считать мутантов с аномалиями. Разве что тяжелая тоска от осознания оторванности от «цивилизованного» мира.
При этом Верея о своих «выселенцах» не забывала. Раз в две недели либо сам Грызун с Чарой наведывались в город на кое-как починенном «уазике» с грузом «ракоскопионины» и корней и возвращались с закупленным провиантом. Либо же приезжали посланцы Акбара на грузовике со снедью и снаряжением, принимали на месте добычу и оплачивали по установленным хозяином ценам. Как бы то ни было, ни голод, ни жажда диким (во всех смыслах) сталкерам никоим образом не грозили.
Досуг разнообразием не отличался и был под стать здешнему народу. В вагончиках имелось несколько книг и шахматы, а также найденная в ходе мародерских походов видеодвойка и домашний кинотеатр.
Но к книгам сталкеры особо не приохотились, а шахматы были не по силам надежно проспиртованному мозгу. Видеоплееер же они почти сразу ухитрились сломать, после чего попросили у Акбара новый, но тот заломил совсем несуразную на их взгляд цену, так что пока сидели без «кина».
Некоторое время всех развлекали издевательства и подшучивания над худым и щуплым Серегой-Серым, который быстро занял место неприкасаемого. Некоторые из сталкеров даже шушукались на тему, мол, лоха молодого невредно бы «опустить», но пока ограничивались жестокими шутками. В результате у парня прибавлялось синяков вдобавок к не сошедшим еще следам от ударов вдовушкиной скалки на спине.
В свободные часы забивали «козла» или играли в карты, а когда несколько засаленных донельзя колод полностью истрепались, в ход пошла старая тюремная наука, и в мозолистых руках запорхали «стиры», нарезанные из книжных страниц. Играли на щелчки, на папиросы, на хмельное. (Сереге уже пару раз даже предлагали сыграть в картишки на «очко».)
Ну а когда игра надоедала, зло собачились из-за пустяков, хотя до мордобоя доходило редко. Но если уж дрались, то всерьез, без поблажек, до крови и разбитых физиономий, а потом весело мирились за стаканом самогона.
Так, однако, развлекались не все. Кое-кто обсуждал планы на будущее.
В домишке сидели назначенные в караул люди. Если бы кто-то залез в базу данных МВД, то узнал, что перед ним уголовники средней руки – Тыква, Бочка и их бригадир Слон.
– Нет, сглупили мы! – Наморщив прыщавый лоб, Тыква (Ленька Тыквин, мелкий картежный шулер-неудачник) бухнул кулаком по столу. – Нужно было не чухаться, а нах… бомбить конкретно этот чертов город! Под себя нагибать! Ну, сам посуди, сколько тех ментов? Десяток-полтора? Мы бы их порезали вместе с их новым дружком Драконом, да лохов местных поприжали, те б и не пикнули! Ружбайки бы пособирали, правильных ребят из местной сталкерни бы нашли. Акбара, чурбана этого, на нож! Ну, Слон, скажи ж?
Приблатненный молодой парень заглянул в лицо начальству.
– Гладко говоришь, – процедил коллега Тыквы, сорокалетний грузный Бочка (хулиганство и легкие телесные). – Только это тебе не Москва, здешний народ с налету не обломаешь. Да и с ментами не так просто – это языком легко болтать. А уж Дракон со своими пацанами еще те волки. Придавят – не успеешь пикнуть!
– Че-ево? – взвился Тыква. – Ты чё несешь, Бочка? Да имел я этих Драконовых сопляков крупным планом!
– Ша! – каркнул Слон – мужик крепкого сложения, со сломанным носом и охотничьим ножом у пояса (Иван Семенович Бивнев – три ходки за грабеж, условно-досрочное освобождение). – Ша, я сказал! Кого ты там имел? Петухов на зоне да шмар вокзальных? Фуфло гнать всякий может. Бочка правильно говорит, тут с налету много не сшибешь. С умом подойти надо.
Бригадир в тысячный раз мысленно проклял себя за эту поездку. «Капнул» верный человек, что есть в местном монастыре иконы древнего письма в окладах золотых с камешками – возвращенное из Гохрана добро, какое по непонятной причине не пустили за семь десятков лет в переплав. А ризницу, дескать, гвоздем открыть можно. Да и власти с ментами почитай что нет, самого храброго следака в Зону только под автоматом загнать можно. И ездили ж только на разведку. Что ж было Тыкву того же не послать?..
– Опять же, чего за прошлые дела тереть? – вслух продолжил он. – Кто ж знал, что все так обернется с этим… екалэмэнэ… туманом?! Тут теперь хорошенько подумать надо!
– Да чего думать, шеф, когти рвать надо.
– Мудак! – брякнул Бочка. – Куда бежать задумал? Говорят же, туман. Нет на Большую землю прохода.
– Так мы по морю, до самой Нерезиновой…
– Тьфу ты, – сплюнул заместитель предводителя. – Ему что в лоб, что по лбу – один хрен.
– Ладно, – вдруг напрягся Слон. – Ну-ка, выйди, проверь, что там за кипеш.
На улице и впрямь творилось что-то непонятное. Шум, громкая ругань.
– Слышь, что говорю? Сходи проверь, Тыква.
– Да ладно, шеф, чего там? – поежился тот.
– Иди! – Предводитель подкинул в красный зев «буржуйки» еще одно полено.
– Ну, лады… – Прихватив с накрытого изрезанной клеенкой стола АКМ, парень направился к выходу.
А через несколько секунд послышался яростный вопль, подхваченный множеством голосов…
Ночное небо нависало над землей непроницаемым черно-антрацитовым пологом в игольчатых крапинках звезд и туманной рекой Млечного Пути, чей бледный свет был единственным привычным и неизменным. Тонкий серпик луны не позволял человеку рассмотреть что-то дальше собственной вытянутой руки. Кибела – новый спутник Земли – астероид, а может быть, кто знает, – и искусственный объект, запущенный то ли атлантами, то ли «зелеными человечками». И ничто не могло развеять эту тьму.
Ночь – не время человека, а у тьмы были свои хозяева. И не одни лишь простые хищники, которым издревле принадлежало время после захода солнца. И даже не мутанты. Во мраке обитало кое-что иное.
В тусклом свете ущербного месяца двигалась зловещая мохнатая тень странного существа.
До XXI века такие не дожили, оставив лишь смутные предания, сложенные теми, кто встречал этот полуразумный первоначальный ужас, олицетворение темной стороны мироздания.
Откуда же явился этот? Да просто вышел из тумана, и все…
Огромный и заросший длинной шерстью, он, тяжело переваливаясь, двигался сквозь ночной вязкий туман, безошибочно хлюпая по глубоким топям даже там, где тонули лоси, и перескакивая вековые буреломы.
Время от времени когтистые лапы стремительно хватали опрометчиво уснувшую в ночном логове жертву – зайца, сову, лисицу – и жадно рвали на куски еще живое, трепещущее тело, ибо в еще не умершем мясе было нечто важное и ценное, без чего жизнь существа была неполной, а сила – недостаточной. Каббалисты и мудрецы позднейших времен назвали бы его гаввахом, твари же не называли никак, но отлично умели его усваивать.
Он уже семь перемен ночи и дня бежал по незнакомому лесу, уловив странный и необычный зов одного из своего рода, увидевшего нечто непонятное, но опасное.
Перемахнув через очередной овраг, существо вдруг замерло и остановилось в недоумении.
Где-то неподалеку оно почувствовало присутствие их…
Врагов.
Настоящих, куда там медведю или еще изредка встречающимся в лесах и степях мелким северным львам его времени. Времени, которое он и его семья покинули не по своей воле и не зная об этом…
Он был уже стар по меркам своего вида. Но еще старше был его род.
Невесть какие мириады лет такие, как он, жили в мире, ничего не зная о появлении рода человеческого. Долгие века и тысячелетия бродили они по земле, каждую ночь охотясь, спариваясь и умирая. И мало было хищников, что могли с ними потягаться.
Но потом появились люди. Существ не интересовали другие живые, разве что как добыча. Но эти голокожие не были добычей, скорее уж добычей становились существа. Если сформулировать отношение существ к людям в человеческих понятиях, то оно укладывалось в несколько слов. Голокожие мешали жить, и потому их надлежало убивать.
Люди были не просто врагами, они категорически не совпадали с миром существ, который состоял из лесного полумрака и блаженного тепла горячей крови добычи. Голокожие несли непонятную угрозу и оттого вызывали особую злобу. И то, что они верно, хотя и медленно теснили существ, эту злобу лишь удесятеряло.
Собственно потому ему подобные и не дожили до начала третьего тысячелетия от Рождества Христова, исчезнув еще в эпоху первых крестовых походов. Впрочем, последних вырождающихся существ добили уже пермские князьки, когда еще Москва мало чем отличалась от окруженной частоколом деревеньки.
Он некоторое время постоял, изучая местность.
Существа, не называвшие себя никак, хотя и осознававшие временами и даже иногда думавшие, видели мир настолько «не так», как люди, что даже обрети они каким-то чудом человеческую речь, то не смогли бы объяснить, в чем разница.
А попади такое создание в руки ученым, те бы, помучавшись, узнали, что троглодиты видят окружающее в широком спектре восприятия, чувствуя и намерения иных живых существ, и химические связи, и энергию, и даже предугадывая будущее. Ненадолго и неосознанно, но предугадывая.
А то бы еще и разобрались, что эта тварь обладает чем-то наподобие разума. Пусть и возникающим от случая к случаю, пусть и не похожим на человеческий, а основанным на совсем иных принципах, потому как могла оперировать не только своими воспоминаниями, но и сполна имела доступ к памяти наследственной, к опыту, пережитому прежними поколениями тварей. Той самой, что лишь в редчайших случаях пробуждается у людей, плодя все басни насчет реинкарнации и переселения душ. Может быть, они бы разобрались и восхитились этим совершенным живым компьютером. Хотя вернее, что существо выждало бы удобный момент и само разобралось со слишком любопытными голокожими…
Кстати, именно это оно и собиралось сделать здесь и сейчас. Но что-то останавливало его. И дело даже не в том, что врагов было много. В них было что-то странное.
Нет, на первый взгляд и нюх, вроде бы обычные двуногие. Их гнезда, воняющие дымом и иногда металлом (оно не ведало слова «металл», но знало, что это такое). Правда, сейчас пахнет еще чем-то – и металла там много.
И еще имелось что-то жуткое и невыразимо чужое. Даже воздух стал другим на вкус, что уж говорить о лесных запахах. Место это было вообще жутким и не похожим на то, что он знал прежде, – со множеством опасностей и угроз и непонятных вещей.
Но главное, эти думали по-другому, не так, как охотники или копатели земли и вообще все встречавшиеся ему прежде люди.
Он даже подумал, что, может быть, лучше уйти до времени. Но старая злоба к неправильным существам не дала это сделать.
Красноватые отсветы костра и запитанных от артефактов ламп лежали на земле, на стволах деревьев и хвое.
Существо медленно пересекло вырубку, обогнуло маленькую «хладку», которую видело как нечто полупрозрачное и усыпанное острыми иглами, протопало через заросли и остановилось, сотрясаясь от нарастающей ярости.
Могучие когтистые лапы или, вернее, руки странного создания поднялись и напряглись, словно бы примеряясь раздирать добычу. Грохочущий рык медленно заурчал в глубине мохнатой бочкообразной груди. Тварь вертела головой из стороны в сторону, ее ноздри, почуявшие запах теплых человеческих тел, жадно раздувались.
Но память неведомых тысячелетий или, может быть, даже миллионолетий не прошла даром. Много металла – много опасности. А пока не утолен голод, пока нет крови и живого мяса, он мало что может против голокожих. Его сила не всегда помогает против посылаемой ими смерти. Неправильной, не от когтей, рогов и клыков…
Может, все-таки лучше уйти?
Инстинкт безошибочно говорил: если не можешь справиться с противником сейчас, отступи, чтобы вернуться, когда можно будет драться, имея преимущество. Или напади со спины или из засады…
Он внимательно вслушивался в поток информации, исходивший от голокожих. И довольно засипел, кажется, найдя выход. Среди этих «лысых» полно слабых духом и злых и одновременно испуганных. А тот, кто боится, уже наполовину мертв. Вернее, он наполовину знает, что будет мертв, и нужно лишь подтолкнуть его и помочь это сполна понять. И он послал Зов своих сородичей – вместе они сила.
Все случилось почти мгновенно. Вот сталкеры сидели у костра, докуривая последние «бычки», и вдруг словно что-то скверное снизошло на всех сразу. Нехорошо сморщились щетинистые лица, в отблесках жаркого пламени отразив тень нарастающей ненависти друг к другу.
И вот подобно молнии, на один короткий миг, между мужиками что-то проскочило. Охотники за артефактами странно переглянулись между собой.
– Ты чё пялишься-то? – коротко бросил Ерофеич напуганному Шохину. – Чего это, паря, ты на мой хрен зыришь?
– Да, в самом деле, Серый, – поддержал его двухметровый верзила Гнус. – Ты это, если тебе чего надо, обработаем в лучшем виде, так сказать, в два ствола!
Народ заржал.
– Остыли бы вы, парни, – процедил Грызун.
Но переоценил свой авторитет командира. Гнус присел и без разговоров врезал своим большим кулаком Сереге по яйцам. Жертва от неожиданности заорала, подпрыгнув на метр с лишним вверх. Но это была первая и последняя победа бывшего портового грузчика из Питера – налетевший Тыква с маху звезданул ему под дых и сам тут же словил прямой встречный в челюсть. Малолетка Кроха, обрадованный победой, бросился было к нему, но упал наземь, остановленный разбитой о его голову бутылкой.
– Наших бьют, мужики! – взвилось в ночное небо.
Что тут началось! Полетели поленья и топоры, и все собравшиеся месили друг друга с таким воодушевлением, словно были кровниками в десятом поколении. Словно некое помутнение ума заставило их забыть о стволах, но ярость от этого, казалось, лишь увеличилась.
Часть сталкеров под началом экс-морпеха Руки месила остальных собратьев, зажав их в угол между двумя избами, и крушила кулаками и палками ребра.
Забытый охотниками за артефактами Серый сделал кувырок вперед, вспомнив уроки рукопашного боя, и рухнул наземь, получив по башке до времени спрятанной за спиной Фагота кочергой.
Но следом и самому пьянице и скандалисту Фаготу прилетело будь здоров. Рассчитанный удар ножа рассек ему сонную артерию. А через миг и сам Грызун, громко хрюкнув, завалился на траву – острие кола вошло ему в глаз. Он упал рядом с Фаготом, разбрызгивавшим вокруг себя кажущуюся черной кровь…
Буйная толпа сломала столы и летнюю кухню; опрокинула бочку с керосином, по счастью, не вылившимся в костер.
Вопли, удары, треск костей и хрипы агонии…
Но это было еще не все. Из темноты выкатился Ерофеич, сжимая в руках уродливый на вид агрегат, напоминающий побывавшую в руках безумного механика бензопилу.
Это была универсальная машинка, созданная в мастерских знаменитого Вахмурки, одинаково хорошо и резавшая все вплоть до танковой брони, и недурно копавшая землю, и многое другое… Но вот для убийства ее пока что не использовали – до сего дня.
Миг, и «пила» в руках старика плюнула снопом лиловых и зеленых искр…
– Вон оно как, – быстро сказал он, расхохотавшись, и лицо его страшно исказилось. – Щас на шашлык нах… порежу!
– Не смогешь, ссыкло гунявое! – презрительно бросил кто-то из мужиков.
– На слабо берешь, козел?! – процедил сквозь обломанные зубы самогонщик и легко подхватил резак, как алебарду или двуручный фламберг.
Не успели сталкеры ахнуть, как, страшно взвыв, орудие выплюнуло полупрозрачный язык пламени, отхвативший, словно ветку дерева, запястье ринувшегося на него Крохи. Ухмыльнувшись, Ерофей перехватил артефактное изделие поудобнее, размахнулся воющим и брызжущим инфернальным светом инструментом, может быть, воображая себя голливудским героем, крушащим лазерным мечом орду зомби. Мужики сиганули врассыпную, но не все удачно. Самогонщик успел заехать несколько раз огненным «лезвием» выше колена по левой ноге Чары. Взвизгнул Чара, полетели ошметки плоти, нога надломилась, и Чара грузно завалился на бок. С чувством выполненного долга Ерофеев отпихнул отхваченную ногу в сторону…
– Гаси его!
Заорав что-то матерное, за спиной винокура появился крепыш, навалился сверху и выхваченной из-за пазухи финкой попытался полоснуть того по шее, но усилие оказалось неудачным.
Вскрикнув от боли, Ерофеич откатился прочь, и крепыш отскочил в темноту, иначе бы пульсирующий огонь пришелся по глазам.
– А ну живо положь машинку, придурок! – выступил вперед, вытирая с лица кровь, Слон.
– Нах…! В …ду! – выкрикнул самогонщик в ответ и тут же с натугой обеими руками поднял инструмент.
Натужно взвыл резак, беспощадно и свирепо полыхнуло пламя, сухо, как орех, треснула плоть…
Шея у Слона была очень крепкой и жилистой, но против силового лезвия, сформированного взаимодействием шести артефактов, не сдюжила – голова завалилась назад и, запрокинувшись под немыслимым углом, повисла на спине. Подобно исполинскому инфернальному паяцу, дергаясь обезглавленным телом, мародер пробежал десяток шагов, как недорезанная курица, и лишь потом рухнул…
Спустя несколько минут взору очнувшегося Сергея предстала леденящая взор картина.
Ерофеич, сидя на пне, раскачивался из стороны в сторону, явно пребывая в состоянии глубокого болевого шока. Чара, пульсируя плевками крови из обрубка, упрямо пытался ползти к костру, чтобы прижечь ногу. Потеряв почти всю кровь, он еще отчаянно цеплялся за жизнь. Тело бригадира, лежащее на боку, еще совершало конвульсивные подергивания, но его голова остекленевшим взором уставилась на окружающий мир. Другие были мертвы или умирали.
Чаре все же удалось задуманное. Он, хрипя, дополз до костра, сунул в него ногу и тут же загорелся – старая промасленная спецовка быстро занялась целиком. Крик сталкера, умоляющего о помощи, долго еще потом стоял в ушах московского тусовщика Сережи Шохина. И он-то оказался последней каплей, заставившей его бежать без оглядки от жуткого места.
Одна из темных тварей, окруживших лагерь, потрусила следом, и не для того, чтобы добить несчастного. Ей было просто интересно. Жуткий недоразум вновь утонул в бездне обезьяньей подкорки.
Серега шел, на ходу разговаривая с деревьями, ночными птицами, темнотой и луной. Речь его лилась гладко и непринужденно, он рассказывал своим собеседникам про популярные московские группы новомодного стиля хай-плай, про ночные клубы и места, где можно купить хорошие «курительные смеси», о тонкостях прохождения компьютерных игрушек и о том, куда потратит деньги от собранных артефактов.
Полчаса спустя существо от него отстало и вернулось туда, где была еда…
Когда три дня спустя из Вереи прибыл очередной посланный Акбаром грузовичок, Ерофеев, единственный из всех «выселенцев», был каким-то чудом еще жив. Он так и сидел на пне среди погрызенных и порванных, будто стаей волков, обнимал перегоревший оплавленный инструмент и улыбался.
Но до города его не довезли, он умер по дороге…
