Глава 9
Пятнадцать

На следующее утро повсюду висят шарики. Папа и Тайл сделали большой плакат с надписью «Луне пятнадцать!» На столе горка блинчиков с шоколадом. Они поют «С днем рождения», и Тайл подбегает, чтобы меня обнять.

Мне не хочется блинчиков, но с их стороны было так мило все это устроить, что я беру один. Тайл уже успел испачкать шоколадом свою пижаму с космическими кораблями. Папа приносит мне стакан апельсинового сока.

— В этом году хороший урожай, — говорит он.

Я делаю глоток, выглядываю в окно кухни и замечаю Оливера. Он сидит на лестнице, будто кого-то ждет. Что-то подсказывает мне: самое время.

Я взбегаю по лестнице и собираю волосы, потом снова распускаю их и снова собираю. Если собрать их, то я выгляжу старше, ближе к шестнадцати Оливера. Я пробегаю через кухню с криком:

— Сейчас вернусь! — Быстрее, чем отец успевает что-то предпринять.

Сегодня ясный и теплый весенний день. Я медленно, непринужденно спускаюсь по лестнице, как это делала бы Дария на моем месте, и подхожу к Оливеру, который крутит в руках неочищенный банан.

— Привет, — начинаю я.

— Привет.

— Мне пятнадцать, — о Господи, не нашла ничего получше сказать.

Тем не менее он улыбается и протягивает руку.

— Я Оливер, приятно познакомиться, Пятнадцать.

Я хихикаю, сажусь рядом и спрашиваю:

— Чем занят?

— Жду маму. Мы идем в театр.

— Круто, — говорю я, старательно делая вид, что мне все равно.

В отдалении воет сирена, и он поворачивается в ту сторону. Я использую эту возможность, чтобы рассмотреть его лицо. Его кожа мягкая, как шелк. Я решаюсь:

— Кстати, нельзя мне как-нибудь послушать, как ты играешь?

— Ты же уже слушаешь.

Кажется, я краснею. Он знает, что я слушаю его из своей комнаты. Черт!

— Ну да, но я хочу поприсутствовать лично.

Подъезжает машина, и его мама машет с заднего сиденья. Он поднимается, собираясь идти.

— А что мне за это будет?

Я не знаю, что предложить, но он уже почти сел в машину, так что мне надо торопиться:

— Я принесу печенье.

Он оборачивается и улыбается:

— Принеси себя. В пять часов.

— Ладно. Увидимся.

Машина отъезжает, я поднимаю глаза и вижу в кухонном окне Тайла и отца. По всей видимости, они наблюдали за сценой. Неожиданно я чувствую, что это только моя жизнь. Мне пятнадцать, и многое теперь должно измениться.

Прежде чем прослушать следующее сообщение, я решаю сходить на место происшествия. Может быть, там будет что-то. Зацепка, которую я смогу потом использовать.

Я еду на метро в Ист-Виллидж. Каждый день там похож на Хэллоуин. Жизнь течет совсем по другим правилам. Готы, панки, геи, книжные черви, шизофреники, поклонники моды, повара, несовершеннолетние бандиты — все они обитают вместе. Мне это кажется одновременно захватывающим и опасным. Я стою на углу Пятой улицы и Второй авеню и смотрю на тротуар. Мою мать на этом месте сбило такси. Мимо проезжает несколько машин. Интересно, что она почувствовала? Она почувствовала, каково это — летать?

Помню, вернувшись домой из лагеря, я находилась в странном затуманенном состоянии. Посреди ночи я проснулась на диване, услышав доносящийся сверху низкий стон. Я поднялась наверх и увидела, что отец упаковывает мамины вещи. Спустившись в кухню за водой, я обнаружила полицейский отчет, который он случайно оставил на столе. Я успела прочитать только первый абзац, в котором упоминалось место и то, что водитель был трезв.

Она умерла на этой улице. На ней было платье.

Что ж, пришло время для нового сообщения. Я сворачиваю на север, достаю мамин телефон и нажимаю единицу, чтобы прослушать следующее сообщение. Это отец, и его голос звучит как-то сонно.

Я останавливаюсь, и пешеходам приходится меня обходить. Неожиданно мне кажется, что я поступаю неправильно и, может быть, не стоило начинать слушать все эти сообщения. Может быть, следовало бы воссоединиться с двумя Рейчел и сходить с ума по «Сумеркам» вместе с ними. Но несмотря на все свои сомнения, я чувствую, что чего-то не хватает. Как на вывеске ресторана, на которой не горит одна буква. Если бы я могла прочесть слово целиком, может быть, все обрело бы смысл.

Тут я понимаю, что устала. Я возвращаюсь в центр, в квартиру мамы, намереваясь прочитать файл под названием «Луна», но в итоге засыпаю на все еще голом матрасе. Просыпаюсь в половине пятого и бегу домой, чтобы принять душ.

Открывает дверь экономка Оливера. У нее палочки для еды в волосах, а на шее бирюзовые бусы. Кажется, она из тех людей, которым всегда весело. Интересно, женщина что-нибудь употребляет? Она зовет Оливера, и он тут же появляется, как будто ждал меня.

Его комната идеально убрана и облицована темным, влажным на вид деревом. Резьба напоминает рельеф стен средневековых замков. Он пересекает комнату, садится рядом с виолончелью и берет смычок, внимательно осматривая его. Потом он начинает играть — сначала на низких, бархатных полутонах, мелодия кажется печальной, но потом уходит вверх, становясь легкой и игривой. Интересно, он импровизирует?

Я сажусь на пол, и в голове у меня крутится единственная мысль: «Пусть это никогда не кончается». Постепенно я теряю ощущение времени и в конце концов ложусь на пол, закрыв глаза. Когда он заканчивает, я слышу звук его шагов, затем раздается скрип кровати. Только теперь я открываю глаза и сажусь. Оливер смотрит на меня со странной, почти зловещей полуулыбкой.

— Ты действительно здорово играешь.

— У меня этим летом концерт в Париже. Было пятьсот претендентов, а выбрали только восемь. — Он говорит это так, что я понимаю — он не хвастается.

— Круто, — отвечаю я.

— А ты, Пятнадцать? Ты сама на чем-нибудь играешь?

— Нет. Но пою иногда.

— Здорово, спой что-нибудь.

Он что, думает, что я сейчас возьму и спою?

Я качаю головой, но Оливер не сводит с меня взгляда, так что я напеваю первые четыре строчки из «Волшебник страны Оз», и он закрывает глаза. Я позволяю себе экспериментировать с мелодией, переделывая ее по-своему. Когда я заканчиваю, он садится и произносит:

— Красиво…

Странно слышать, что мальчик называет что-то «красивым», но я знаю: Оливер не такой, как остальные. Он особенное существо. Как и я.

— Спой еще раз, я тебе подыграю.

Он так очарователен, что я расслабляюсь. Я пою, а он повторяет мелодию, время от времени интуитивно подстраиваясь, будто заранее знает, как я изменю мелодию.

Закончив, мы смеемся, и тут заходит его мама. Пожалуй, лучше всего ее характеризует слово «натянутая». У нее натянутое лицо, одежда плотно ее облегает, и волосы так стянуты на затылке, что, кажется, это причиняет ей боль. Но когда она улыбается, я вижу: она очень привлекательна.

— Не хотите перекусить?

— Нет, спасибо, — в один голос отвечаем мы.

Она улыбается и внимательно смотрит на меня.

— Ужин через час, Олли. Ты к нам не присоединишься, милая?

— Не нужно беспокоиться, может быть, в следующий раз, спасибо, — отвечаю я.

Когда она уходит, Оливер говорит:

— Лучше не надо. Сегодня готовит она, и обычно это какая-нибудь здоровая еда вроде макарон с сыром. Только с таким, который вовсе и не сыр.

Меня это забавляет. Он убирает виолончель и думает о чем-то другом. Я подхожу к нему и жму ему руку, как взрослая.

— Спасибо.

— Не за что.

В дверях он окликает меня:

— Мне жаль, что так вышло с твоей мамой. Она всегда была добра ко мне и выглядела такой загадочной. Иногда я думал, что было бы здорово, будь она моей мамой.

Он выглядит таким беззащитным. Я сама не могу поверить в то, что это делаю, но подхожу к нему и говорю:

— Знаешь, если бы она была твоей мамой, мы были бы братом и сестрой, а значит, я не могла бы тебя поцеловать.

Теперь краснеет он.

Вместо того чтобы поцеловать его, я касаюсь его кудрей — они еще мягче на ощупь, чем я представляла. Как у мальчика могут быть такие невероятные волосы?

— Пока, Оливер.

— Увидимся, Пятнадцать.