Валентин проснулся в тот момент, когда Велта потребовала от Аусмы «Минокс», и до слуха его донеслось: «Шпионка». Это было не обычное пробуждение, а мучительное и медленное возвращение к действительности, как бы из иного мира. Голова раскалывалась от невыносимой боли, сознание путалось, и на первых порах он не мог понять, что с ним происходит, где находится. Он видел двух женщин и не мог понять, о чем они говорят, о чем ссорятся. Хотел рукой дотронуться до головы, проверить, нет ли температуры, но не смог — все тело было тяжелым, словно налитое свинцом. Сознание постепенно прояснялось, и он пытался вспомнить, что с ним произошло. В его мозгу, не способном еще связать воедино события прошедшего дня, промелькнуло воспоминание о море, штормовом ветре, грохоте волн. Затем все яснее стал вырисовываться образ Велты. Видел он ее то задумчивой на берегу, то загадочно улыбающейся в павильоне «Банга», то веселой и внимательной за столом. Ее улыбка сохранилась в памяти, и Валентин обрадовался этому приятному воспоминанию.

До его слуха доносились слова, которым в иное время он сразу же придал бы значение, а сейчас с трудом понимал их смысл. «При чем здесь «Минокс»? Зачем кого-то арестовывать? Кто тут и почему оказался шпионкой?» — думал он.

Смутно припоминался ему вечер в доме Аусмы. Он точно знал, что выпил мало, даже очень мало, но не мог представить, как оказался на диване, разделся, да и раздевался ли вообще? Медленно восстанавливалась память, и он припоминал, что после выпитого коньяку на него навалился сон, наступило какое-то безразличие ко всему. Он сопротивлялся неведомой силе, но выстоять не мог и вскоре оставил Велту в одиночестве за столом, а сам лег на диван. Ему хотелось спать и только спать. Больше он вспомнить ничего не мог.

Звон упавшей со стола посуды как бы ускорил восприятие действительности Валентином. Он понял, что в доме что-то случилось серьезное, и потому между Аусмой и Велтой происходит скандал. Он с трудом повернул голову в сторону Аусмы и Велты, чтобы успокоить их, и взгляд его остановился на столике у кровати Велты, на который падал яркий свет настольной лампы. И то, что он увидел, заставило вздрогнуть. На столике в лучах света лежала его раскрытая записная книжка. Сомнений быть не могло — это его книжка, та самая. А как она оказалась на столике у постели Велты? Предчувствие чего-то непоправимого перехватило дыхание Валентина.

— А-а-а, проснулся? — спросила Аусма, посмотрев на его бледное, встревоженное лицо. — Спал или прикидывался? Подымайся, пьяница! — Она оттолкнула дочь, подошла к столику, взяла записную книжку и бросила на диван Валентину. — Вон из дома!

Валентин стиснул книжку в руке, неуверенными шагами подошел к висевшему на стуле кителю, накинул его на плечи и, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть, направился к выходу. Он уходил из дома, в который несколько часов назад привела его Велта, и, хотя он еще не полностью отдавал себе отчет, что с ним происходит, все же надеялся, что Велта его остановит. Ведь он любит ее. Любит сильно. Так почему же она молчит?

Валентин открыл дверь, перешагнул порог. Он не помнил, как шел по улицам Булдури, невероятным усилием воли заставляя себя держаться на ногах, и про себя повторял: «Шпионка», «Минокс», «Шпионка», «Минокс». Это было похоже на бред, но он не мог отделаться от этих слов. «Записная книжка — вот что ей надо было». Он рванулся с места, чтобы сейчас же пойти в дом Аусмы и задержать Велту. Но тут другая мысль словно поразила его: «Мне тоже придется отвечать!» Он остановился. «Неудачник, — думал он о себе. — Неудачник… Бросила жена, полюбил шпионку, строил розовые планы будущей семейной жизни, а теперь надо готовиться к ответу…»

Валентин не помнил, сколько прошло времени, пока пришел к окончательному решению — задержать Велту. С трудом он доплелся до проспекта Булдури, прислонился к стене какого-то дома, оглядываясь по сторонам в поисках такси. Наконец со стороны Дзинтари послышался гул мотора. Валентин вышел на дорогу, поднял руки вверх. Завизжали тормоза, и перед ним остановился милицейский патруль на мотоцикле с коляской.

— В Комитет госбезопасности, — попросил твердо Валентин. — Скорее!