Глава 8

– Ооли! Девочка! Письмо! Письмо от Атти! – раздался крик в коридоре.

Саури торопливо вскочила с кровати, выбежала из спальни, – последнее время она неважно себя чувствовала. Это доса Аруанн, мама… человека… Но она не виновата, что ее сын такое чудовище в облике разумного… И… ей надо помочь. Им всем надо помочь. Иначе это место уничтожат. И ее, принцессу кланов, тоже. Жаль, но выжить она сможет, лишь защитив это владение…

Двери распахнулись, и на пороге появилась сияющая женщина. Для человека она красива. Не так уродлива, как все остальные. В руках – деревянная шкатулка, покрытая резьбой, очень необычного цвета. Аруанн торопливо протянула то, что держала в руках, девушке:

– Это тебе. Подарок от сына!

От него? От существа, которому она почему-то отдала свою невинность? Опозорившего ее на всю жизнь?! Ооли едва удержалась, чтобы не швырнуть подношение на грубый шерстяной ковер на полу. Эта человечка и так очень добра к ней. Поселила в лучших покоях замка, принадлежавших раньше ему, называет дочерью, хотя это скорее можно считать оскорблением – считать благородную саури родственной презренному человеку! Но Аруанн делает это из лучших побуждений. Женщина действительно относится к ней по-доброму…

Помедлив, девушка вскрыла печать, затем откинула крышку и замерла – тонкой работы ожерелье из драгоценной платины. А на нем… Ооли не поверила своим глазам – огненный камень невероятно чистого голубого цвета! Да это же… Аруанн заглянула внутрь и ахнула:

– Не может быть! Позволь…

Бесцеремонно выхватила листок, пробежала глазами… расцвела в счастливой улыбке, протянула руки, обняла саури, прижала к себе. Девушка едва успела отодвинуть ларец в сторону.

– Милая моя! Как же я рада! Какой Атти молодец!

– Молодец?!

Ооли не могла понять, в чем тут дело, но женщина торопливо протянула ей короткое, в одну строчку послание. Саури прочла. Потом, не веря тому, что там написано, еще и еще раз.

– Это…

Она взяла в руки драгоценный, без всякого преувеличения, подарок, позволив камню свободно раскачиваться…

– Такое украшение девушка получает лишь один раз в жизни, дорогая моя. Это знак замужества.

– Замужества?! – взвизгнула Ооли.

– Да, замужества.

Внезапно все как-то завертелось перед глазами, в горле возник комок, заурчало в желудке и… Она едва успела добежать до отхожего места. Согнулась над раковиной умывальника, и ее вырвало. Все, что она съела за завтраком, выплеснулось наружу безобразной, дурно пахнущей кашей. Чуть полегчало. Тяжело дыша, открыла неуклюжий деревянный кран, промыла губы, прополоскала рот. Обернулась. На нее смотрели внимательные глаза человеческой женщины.

– Давно у тебя так? – бесцеремонно спросила она, вытирая ее лицо полотенцем.

Как же плохо! А еще эта человеческая самка так надоедлива! Но приходится ее терпеть. Как и остальных.

– Что… так?

Вместо пояснения, женщина вдруг коснулась груди девушки, и Ооли вскрикнула.

– Пойдем, я отведу тебя в постель. А потом заварю травы.

Перед глазами все плыло, и саури не стала сопротивляться. Кое-как переставляя ноги и опираясь на досу Аруанн, она дошла до спальни, с облегчением улеглась на кровать. Сразу стало легче.

– Так давно с тобой такое? Тошнит, пропал аппетит и грудь стала очень чувствительна?

Проклятье! Она не отстанет. Придется признаться.

– Вторую неделю.

– И ты молчишь?! Дурочка! Так ведь и умереть можно!

О чем она?!

Аруанн торопливо выбежала наружу, донесся ее голос, куда-то посылающий служанок и слуг, началась суета. Но женщина вернулась с мокрым полотенцем, осторожно положила его на лоб. Прохлада принесла облегчение. А ведь она что-то знает! Что-то такое, что со мной… Наверняка какая-то местная болезнь. Спросить?

– Что происходит?

Женщина улыбнулась в ответ:

– Сегодня у меня только хорошие новости. Наверное, Высочайший послал счастливый день! Мой сын выбрал себе супругу и прислал ей брачное ожерелье вместе со свидетельством о женитьбе. А невестка только что обрадовала будущим внуком или внучкой.

– О чем вы? Какой внук? Какая внучка?!

Ооли никак не могла сообразить, что несет эта человеческая самка…

– Ты беременна, милая! У вас с Атти будет ребенок!

– Беременна? Беременна?! Но это же… Это просто невозможно! Невозможно!..

Ооли торопливо зажал себе рот. Как? Почему? Впрочем, почему – понятно. Но вот забеременеть от человека она никак не могла! Просто не могла! Хотя… Хотя… Атти ведь не имперец! У него тело аборигена. Так почему не допустить, что с этим видом такое возможно?! Получается, да… И внутри ее зреет чудовище. Гибрид человека и саури. То, чего не может быть! Но как? Почему? И что же ей делать?

В покоях стало шумно. Внутрь помещения буквально ворвались низшие, стали суетиться возле них, запахло чем-то приятным, доса Аруанн взяла руку саури в свои ладони:

– Девочка моя, ты не представляешь, как я рада! Теперь ты настоящая жена моего сына и скоро родишь ему ребенка!..

Слова человеческой самки эхом отдались в мозгу Ооли. Она родит человека! Человека! И – от человека! Какой позор! Какое унижение! Отец прикажет убить дочь и ее отродье. Убить ее ребеночка… Пусть даже и наполовину человека… Ведь при посадке она успела активировать маяк и послать сигнал бедствия. И через полтора, максимум два года за ней прилетят. А их ребенку тогда будет уже годик и четыре месяца. И его, или ее, родную кровиночку, уничтожат, дезинтегрируют… Убьют… И этот… человек… не сможет ничего сделать. Потому что и его убьют, как опозорившего клан. За то, что он взял ее силой. А потом ее привезут на планету Истинных и сожгут, как чудовище, родившее получеловека… Что же ей делать? Что?!

– Милая, как же я рада… Теперь у меня есть не только сын, но и дочка… И скоро будет внук… Или внучка…

– М… мама…

Ооли не выдержала, она порывисто, невзирая на слабость, приподнялась, уткнулась в грудь человеческой женщины и разрыдалась.

– Мама, я не знаю, что мне делать, не знаю! Я… Боюсь!

Неправильно истолковав ее боязнь, доса Аруанн попыталась ее успокоить:

– Ну что ты, дорогая моя? Все мы, женщины, через это проходим. Родишь, и ничего не бойся. Все будет хорошо… И Атти обязательно тебя полюбит и ребеночка… Он ведь на самом деле добрый и будет очень тебя любить и ваше дитя. Никогда тебя не обидит…

Ее руки, такие теплые и мягкие, такие добрые, так нежно гладящие по голове, по волосам… Но Ооли отстранилась и едва ли не выкрикнула, глядя прямо в глаза женщине:

– Ты не понимаешь! Нас убьют! Всех! Через два года!

– О чем ты, девочка? К тебе снова возвращается болезнь?

– Я никогда…

Но тут ладонь зажала ей рот, и Аруанн чуть слышно буквально прошипела ей в ухо:

– Не при слугах!

Девушка спохватилась – она совсем забыла о них…

– Доса Аруанн, настой готов.

– Давайте его сюда и уйдите. Нам надо посекретничать.

– И я? – В проем спальни просунулась головка одной из наперсниц матери Атти, Мауры.

– И ты тоже, дорогая. Это разговор между мамой и дочерью. Иди лучше оповести всех, что мой сын избрал Ооли своей законной женой.

– Да, доса Аруанн…

Через мгновение комната опустела.

– Погоди, я взгляну, проверю…

Женщина подошла к проему двери, выглянула в гостиную, затем вышла, спустя мгновение лязгнул замок. И вскоре он уселась на кровать:

– Теперь говори. Без утайки. Все, что ты скрывала раньше, доченька…

– Я… не болела никаким Биномом… Потому что такая с рождения…

– Ты – не человек?

– Я саури… И так мы выглядим… А самое большее через два года сюда прилетят мои соотечественники и убьют всех вас, моего ребенка, моего… мужа…

Ее вдруг остро обожгло – Атти же теперь действительно стал ее мужем. Настоящим. Законным. Пусть и по обычаям этой планеты. Но по правилам, принятым везде в обитаемых мирах, бракосочетание в любом месте, по любым обрядам, по любым законам считается действительным повсюду.

– Откуда же ты? Если говоришь, что они прилетят… Значит, ты – со звезд? И сколько пройдет времени, когда они доберутся до нас, – два года?

Ооли кивнула. Но тут неожиданно для нее женщина улыбнулась:

– Атти тоже пришел со звезд.

– Вы… знаете?

Аруанн кивнула.

– Но это тайна от всех. Никто этого не знает, кроме меня и его. А теперь и тебя. Поняла? А относительно того, что нас убьют, не волнуйся. Сын сказал, что скоро за нами прилетят его друзья. Так что ничего не бойся. Он сможет защитить тебя и своего ребенка.

– Сможет?… – эхом откликнулась Ооли.

Но доса вдруг засуетилась:

– Нужно отписать, что скоро он станет отцом.

– Нет! – Ооли почти выкрикнула это слово. Затем произнесла чуть слышно: – Не надо.

Аруанн замерла, не понимая:

– Но почему?!

Девушка опустила глаза.

– Он… станет волноваться… Не сможет… выжить… Или наделает глупостей… Пусть лучше Атти вернется живым с войны… И тогда… Тогда…

Теплые руки вновь обняли девушку. Осторожно прижали к себе. Снова погладили по голове.

– Умница ты у меня редкая, доченька… Все правильно…

Только сможет ли супруг спасти ее и ребенка от землян?… Впрочем, это вопрос далекого будущего. А угроза близка уже сейчас. Надо помочь ему защитить их… семью… Ооли только сейчас приняла то, что это… графство… и ее тоже… собственность… А значит, она, как истинная хозяйка этого поместья, должна сделать все, что только возможно, чтобы спасти свою собственность и своих подданных…

Саури вздохнула, но выхода нет. И потом… В ту проклятую и благословенную ночь, когда она сама отдалась ему, человек был… нежным…

– Мама…

– Ой, доченька… Как же я рада! – всплеснула руками женщина…

– Мама… Мне надо срочно увидеть всех, кто помогал Атти… Особенно тех, кто главный на его фабриках.

Доса Аруанн мгновенно стала серьезной, спустя мгновение произнесла, кивнув под коричневым покрывалом вдовы:

– Я вызову всех сюда немедленно.

Мы въезжаем в столицу империи, город Реко. Он напоминает мне обычные средневековые города древней Европы. Такие же узкие, грязные улицы, хаос застройки, и – толпы горожан повсюду, с презрением смотрящих на нас, фиорийцев. Впрочем, когда мимо них проезжают мои воины, их лица меняются – презрение исчезает, ему на смену приходит испуг. Ну еще бы – триста всадников, закованных с ног до головы в сталь… Шум, гам, непонятная речь вокруг, еще – духота, пыль, множество насекомых, лепешки навоза. Все вокруг спешат по своим делам, здесь гораздо более быстрый ритм жизни, чем в Фиори. Там привыкли все делать неспешно, с расстановкой, с чувством.

А здесь, как говорится, кусай и беги. Так принято. Вот двенадцать рабов с ошейниками на шее тащат роскошный, отделанный золотом паланкин, в котором сидит кто-то очень важный. Идущий впереди слуга с надменным видом преграждает путь моему коню и… летит в пыль, сбитый ударом копыт.

Я ласково похлопываю Вороного по шее, он довольно ржет. Но тут раздаются крики, откуда-то выбегают стражники, бряцая… Они называют это доспехами?! Мое потрясение невольно отражается на лице, но эти идиоты, одетые в грубое подобие кольчуги с шипами, набранной из крупных железных пластин, пытаются меня стащить с коня! Жеребец взвивается на дыбы, почувствовав на узде чужие руки, а я обнажаю свой меч, при виде которого оборванцы в железе шарахаются в стороны, но зато откуда ни возьмись появляются стрелки с луками, и мне ничего не остается, как вскинуть левую руку и сделать условный знак – к бою!.. Три сотни мгновенно перестраиваются, окружая меня и оттесняя и стрелков и стражников, ресцы летят на землю, сбитые конями, роняют на землю оружие, потому что плети у моих ребят очень… увесистые.

– Арбалеты!

Строй ощетинивается готовыми к выстрелу стальными самострелами, и толпа, уже готовая броситься на помощь своим, с воплями шарахается в сторону. На площади остаемся мы, фиорийцы, и паланкин с прикованными к ручкам рабами. Вижу, как где-то впереди дель Саур, привстав на стременах лошади, что-то кричит, но громогласный шум из окрестных улочек не дает возможности расслышать его слова, а мои ребята никого не пропустят сейчас ко мне, будь он хоть сам император Реко…

Меч вспарывает занавески из драгоценной ткани, и я выволакиваю на божий свет хрупкую фигурку. На лице совсем молодой девчонки в шитом драгоценными камнями наряде надменность и капризность. Но когда она повисает в воздухе, удерживаемая лишь моей левой рукой, вся ее чванливость исчезает, словно струйка дыма на ветру. Она визжит, а я перебрасываю ее через круп Вороного перед собой, заношу меч над ее тонкой шейкой. Гневный ропот вокруг утихает в мгновение ока.

– Сигнал всем – трогаемся! Оружие не опускать!

Звучат два сигнала трубы, один за другим дублируемые грохотом барабана, и стальной прямоугольник, ощетинившийся остриями арбалетных стрел, трогается вперед. Герцог пытается вновь протиснуться ко мне, но его мягко отпихивают. Мой отряд движется вперед. А фиорийцы, те, что идут сзади, тоже торопливо приводят себя в боевой вид: надевают шлемы, сбрасывают с плеч надетые по-походному щиты. Копья опускаются, делая нашу общую колонну похожей на ощетинившуюся змею.

– Передайте по цепочке герцогу: пусть ведет нас ко дворцу.

Быстрая скороговорка утихает вдали, я вижу, как кто-то в первых рядах произносит мои слова дель Сауру, тот в отчаянии машет рукой и ломится обратно. Его люди тоже уже полностью готовы к бою, и корпус из Фиори вновь двигается вперед. А я доволен – выгорело. Мы смогли показать местным, что наш корпус не просто покорное мясо на убой, но может и оскалить клыки, если нас заденут. И нам все равно, где умирать – здесь или на поле боя.

Моя добыча пытается дергаться, но пара ударов по мягкому месту плашмя лезвием меча быстро показывает, что этого не стоит делать.

Горожане и солдаты Реко стоят в переулках, на крышах домов, преимущественно низких, максимум в три этажа из самана. Даже не из камня, а из обычной глины, смешанной с соломой. И это – империя? Да у меня в Парде сервы живут лучше!

Внезапно улица словно расступается, и мы выходим на большую площадь. За ней – зубчатые стены дворца, из-за которых видны купола крыш со знаком Высочайшего на них. Голубые изразцы переливаются на солнце, словно драгоценные камни. Но и дворец такой же красновато-коричневый, как и все остальные строения. Но зато на площади я вижу армию. Настоящую армию империи. Четкие квадраты пехотинцев, ощетинившиеся копьями, шеренги лучников, стаи конников и – ужас всех окружающих Реко государств – боевых мамонтов. Здоровенные, раза в три больше, чем земные слоны, животные с хоботом, на котором укреплен изогнутый серп, внизу, под бивнями – зубчатая пила. На передних ногах наколенники с шипами, а на спине, покрытой густой рыжей шерстью, башенка с воинами.

Пленница, заметив выстроившихся солдат, что-то пытается сказать, но я снова бью ее по заднице мечом, а потом, воздев клинок кверху, привлекая внимание, кручу им в воздухе. Когда меня замечают, молча заношу его над шеей девчонки. Намек достаточно ясен. Фиорийцы выстраиваются в один плотный квадрат. Получается на диво слаженно, хотя мы ни разу не тренировались в этом построении. Наше огромное каре ощетинивается копьями, стрелки крутят рукоятки арбалетов, качают рычаги, лучники натягивают свое огромное оружие, все напряжены до предела.

Но вдруг со стороны ресцев взвивается белое знамя – знак переговоров. Ну что же. Трогаю Вороного, и тот, храпя, потому что очень не любит таскать лишний вес, галопом мчит меня к застывшему неподвижно впереди дель Сауру. Тот немного бледен, на лбу выступили крупные капли пота.

– Ты что творишь, щенок?!

– Перестаньте, герцог. Будьте мужчиной. Нам все равно умирать. Так, может, следующие выживут…

– И это говорит тот, кто вернется назад?

Я снимаю со своей головы глухой шлем, беру его на локоть.

– Перестаньте меня оскорблять. Да, вы старше меня по должности, возрасту и титулу. Но прошу вас довериться мне. Нам ничего не сделают. Она… – Снова шлепаю лежащую поперек хребта тушку по сочной заднице, прикрытой атласом. Девчонка визжит от злости. Но я вижу то, что упускают остальные, – при каждом ударе лица ресских солдат делаются кислыми. – Она слишком ценна для них. Лучше пусть кто-нибудь даст ответный сигнал.

Герцог прислушивается к совету, и после короткой команды кто-то из его свиты машет белым, относительно, конечно, платком… От стены имперских воинов отделяется кавалькада всадников в блестящих доспехах и устремляется к нам. При виде занесенного меча их лица бледнеют, и самый главный из них, что понятно по его толщине и совершенно непереносимому для глаз сиянию доспехов, буквально валится с коня и простирается в пыли.

– Пощади ее, и вам ничего не будет, клянусь Высочайшим! – слышу его приглушенный вопль от земли.

Остальные всадники также валятся прямо в грязь, поскольку здесь, похоже, недавно прошел дождь, и вторят своему командиру на разные голоса. И тут я улавливаю:

– …Принцессу! Пощади принцессу!

Ничего себе… Так это дочка самого императора Реко? Тогда все понятно…

– Император дает свое слово! Он не станет никого наказывать! Клянусь Высочайшим!

Убираю меч в ножны, и ресцы дружно с облегчением вздыхают.

– Плох тот отец, который не научил свою дочь уважать гостей. Даже если они едут к нему не по собственной воле.

Скидываю девчонку с коня, она приземляется на ноги, но пошатывается и, поскользнувшись, летит на землю. Но просто упасть ей не удается – все посланцы с ором устилают землю своими телами. Принцесса с воплем тут же вскакивает и начинает блажить дурным голосом. Но причина этого гама не я, а те, кто за ней послан. Падать на твердое и жесткое железо не слишком приятно и ничуть не мягко. Наконец девушка выдыхается, пинает кого-то из посланцев загнутой мягкой туфлей, что вызывает новый взрыв криков – доспехи же металлические, а потом, оттолкнув услужливые руки, вновь приближается ко мне, смотрит злым, просто бешеным взглядом и цедит на всеобщем:

– Ты мне за это заплатишь!

– Жизнью? – криво усмехаюсь в ответ на угрозу.

Она не понимает, приходится пояснить:

– Я и так уже… покойник… А мертвецу угрозы не страшны.

Она отступает на шаг. Меня обжигает мысль, что я сейчас не солгал. Ведь в каком-то смысле я действительно мертвец…

В это время от главных ворот дворца отделяется громадная кавалькада всяких пышно одетых личностей всех полов и направляется к нам. Дель Саур бледнеет, потом громко шепчет:

– Сам император…

Вот как? Даже любопытно… Всматриваюсь в толпу, медленно приближающуюся к нам, и вдруг утыкаюсь в злой и одновременно обеспокоенный взгляд, принадлежащий широкоплечему мужчине с жестким, словно из дерева вырезанным лицом в очень добротной, простой по фасону, но в то же время и дорогой одежде зеленого цвета. Выглядит он лет на сорок, цвета волос не могу различить, потому что на голове у него странной формы шляпа, украшенная пышным султаном из перьев. И – великолепный жеребец… Он? Я угадал. Это – император Реко. Кавалькада замирает перед нами, но мужчина выезжает вперед, я тоже делаю шаг навстречу, оказавшись перед всеми.

– Ты слишком нагл, варвар, – припечатывает он на всеобщем.

– Варвар?

Не обращая внимания на мое возмущение, он продолжает:

– Не дай я свое слово – ты бы уже лишился головы.

Осклабившись в злой улыбке, я медленно вынимаю свой клинок из ножен, рука готова к смертельному удару.

– Проверим, кто кого?

Он с презрением смотрит на меня сверху вниз:

– Ты – варвар, а я – император. Скрестить клинок с тобой будет слишком высокая честь для тебя.

У меня есть ответ на эти слова – император просто трусит. Но я сдерживаюсь и произношу совсем другое, что от меня ждут:

– Тогда, может, кто из равных по положению и титулу мне осмелится защитить честь своего властелина?

Короткая пауза, затем вперед выезжает на слоноподобной лошади настоящий гигант. На что я высок, но это вообще какой-то монстр. Почти на две головы выше меня… А может, мне просто кажется. Он ведь на лошади, а я – на земле. Но надо держать марку до конца. Уступи я сейчас, и все пойдет насмарку… Презрительно плюю ему под ноги:

– Этот урод так желает умереть?

В ответ – возмущенный ропот и бешеный взгляд ресца. Император кривится и отдает резкую команду. Гигант лыбится, затем спрыгивает со своего коня. Быстр. Но не достаточно. На нем двойного плетения кольчуга, прикрывающая голову и шею. А на голове небольшой, плоский шлем, словно приплюснутый конус. Громила вытаскивает из ножен меч. Он у него кривой, как у всех ресцев, значит, расчет на машущие удары. Кто-то из местных подает ему щит. Довольно большой, желтого цвета круг, с набалдашником в центре в виде острого шипа. Император провозглашает:

– Радуйся, варвар. Тебе оказал честь сам первый герой Реко, граф дель Маахи.

– Меня не волнуют имена и титулы покойников. Он готов?

Похоже, громила понимает нашу речь, потому что его гримаса сменяется ненавистью. Он делает стремительный шаг вперед, вскидывая меч и прикрывая тело щитом, и вдруг останавливается. А я спокойно вкладываю свой клинок в ножны. Император оскаливается, девчонка, его дочь, радостно визжит:

– Струсил! Струсил! Ты можешь только оскорблять женщин, варвар!

Но в этот момент голова местного героя вдруг плавно валится с плеч, а затем все тело с грохотом падает мне под ноги, содрогаясь в конвульсиях, и я делаю аккуратный, маленький шажок в сторону, чтобы бьющая из артерий кровь не испачкала мою одежду. Свирепо ржет Вороной, учуяв кровь. Лошади свиты шарахаются, всадники с трудом удерживаются в седлах, а я медленно выхожу из боевого транса… Похоже, они даже не заметили, как мой меч покинул ножны и прошел через обтянутую железом шею ресского графа, вернувшись в ножны. В таком состоянии человек способен на невозможное – прыгнуть на десяток метров без разгона, взобраться по гладкой стене, двигаться быстрее, чем видит глаз, или поднять вес в тонну. Правда, расплата за подобные чудеса страшна, но если не злоупотреблять этим, то особых последствий не будет. Точнее, будут, но они преодолимы… А еще – не всем даны такие способности. Иной учится всю жизнь, но едва-едва достигает уровня ученика. А у других получается сразу выйти на уровень мастера… Так вот, насколько я могу судить, в этом теле я даже не мастер, а куда выше. И к тому же сейчас у меня в руках мой настоящий, родной меч русского офицера, который я забрал из своей каюты. Тот же, который я делал здесь своими руками и внешне неотличимый, остался висеть на стене моей спальни в Парде. А это – тот клинок, что я получил по выходе из Академии, благородный меч, изготовленный из монокристаллической стали, способный резать и сталь, и камень. Не требующий заточки, никогда не ломающийся меч офицера Имперской Русской Армии…

– И это – ваш величайший герой?

Гробовая тишина. Слышно, как шумно вздыхают стоящие на углу площади боевые мамонты Реко. Мой Вороной немного успокоился, но нервно вращает громадным, в кровяных жилках глазным яблоком. Потом кладет голову мне на плечо. Я обнимаю его за шею. Он довольно сопит. Я усмехаюсь:

– Я варвар. Но варвары всегда были лучшими воинами мира.

Молчание. Потом император нехотя произносит:

– Вас проводят в ваш лагерь. Три дня отдыха. Потом вы отправляетесь на войну с Тушуром. – И чуть в сторону: – Дочь моя, иди ко мне.

Девчонка проходит мимо меня, с ужасом глядя в мою сторону. Ей страшно. Очень страшно. Осторожно ступая, обходит натекшую из шеи мертвеца лужу крови, на которую уже успели слететься гудящие стаи местных мух. Откуда-то выныривают местные служки, хватают убитого и утаскивают, один из них торопливо заметает кровавую дорожку большой метлой, трое таскают песок, засыпая багровую лужу, еще один несет отрубленную голову, прижимая ее к груди. Перед дель Сауром появляется всадник, что-то произносит, тот кивает в ответ, потом вскидывает руку к небу:

– Отправляемся в лагерь!

Люди и животные послушно приходят в движение. Когда передовой отряд герцога проходит мимо нас, мои воины смыкаются в походный строй, и мы занимаем свое место в колонне. Наш походный порядок не нарушен, и фиорийцы двигаются прочь с дворцовой площади при полном молчании столичных обитателей. Смерть их знаменитого героя, похоже, напугала местных до колик.