Глава 18
– Тайе со уо махье аари…
Девчушка вздрагивает – неужели она помнит родную речь? Тогда что-то не выкладывается. Фраза, что я произнес, значит буквально следующее: «Если будет мало, то добавят еще». Она оборачивается, потом произносит на саурийском наречии:
– Дяденька, вы знаете мой язык?
– Сколько тебе лет, девочка?
– Семь.
А выглядит на четыре года. От недоедания? Вполне вероятно.
– Когда умерли твои родители?
– Три года назад. Их убили.
– Как ты уцелела?
– Меня забрала женщина. Пожалела. Не дала убить. А вы… – Девочка умолкает, но на ее лице я вижу невысказанный вопрос: «… меня не убьете?»
Отрицательно мотаю головой. И думаю: как же мало мы знаем о саури. Скажем, задержка в развитии. Физическом, но не умственном. Их исключительная память. Впрочем, последнее как раз известно. Так что неудивительно, что ребенок не забыл родную речь.
– Не бойся. Твои беды закончились, и я думаю, моя жена будет рада иметь дочку-соплеменницу…
– Ваша жена?
– Она такая же, как ты, малышка. – Спохватываюсь, ласково глажу ее по светлой головке: – Хейе, хейе, юмино…
«Ешь, ешь, девочка…» Маленькая саури снова берется за ложку. Как же она голодна! Если я привезу ее в Парду, может, Ооли простит меня?…
– Как тебя зовут, малышка?
Та с набитым ртом, не оборачиваясь, произносит:
– Аами.
– Почти как меня. Можешь звать меня папа Атти.
– Аати?
Двойное фиорийское «т» ей с первого раза не дается. Я мягко поправляю ее, и вторая попытка более удачна.
– Папа Атти?
– Марри Атти…
Она вздрагивает. Отставляет ложку в сторону. Затем соскальзывает с моих ног, ухватывает свою повязку, закрывающую ее лицо и острые ушки, повязывает.
– Шамьи.
Что значит «Спасибо».
– Разве ты наелась? И куда ты пойдешь?
Она молчит. Потом отвечает:
– Куда-нибудь.
Шурика с удивленными глазами смотрит на нас обоих, как мы между собой общаемся на совершенно незнакомом ей языке.
– Ты станешь моей дочерью.
Девочка настороженно молчит.
– Вы обманываете. Я не могу стать вашей дочкой. Мы – разные.
Ого! Видимо, этому ее успели научить…
– Можешь. Так что оставайся. Мы скоро возьмем Кытх и уедем отсюда в другое место, в мою страну Фиори. Моя жена очень добрая женщина, которая будет любить тебя как родную. А других детей у нас нет. Так что ты будешь нашей любимой дочкой.
– У вас нет детей, потому что вы – разные?
Улыбаюсь в ответ:
– Совсем нет. Просто мы поженились слишком поздно, мне пришлось уехать на войну. – Надеюсь, ей понятно. – Останешься?
– А вы меня не обманете?
– Я – владетель. Мое слово крепче камня.
– Мне снова придется все время прятаться?
Отрицательно качаю головой:
– Нет. В Парде, так зовется мой дом, точно нет. А здесь к тебе привыкнут. Быстро.
Аами колеблется. Ей и хочется поверить, и одновременно ребенок-саури боится. Видимо, жизнь у нее была не сахар. Естественно! Если ее родителей убили… Да и неизвестно, каково ей было у той женщины, что пожалела ее. То, что жилось нелегко, – понятно. Привычка прятать лицо. Недоверчивость и настороженность. М-да… Придется попотеть, пока она снова станет нормальным ребенком.
И тут вмешивается Шурика, что-то произнося на тушурском наречии. Вот уж действительно – дети усваивают новое гораздо быстрее взрослых! Два месяца при нас – а уже болтает на всеобщем почти свободно. Саури вздрагивает, чуть наклоняет голову под покрывалом к плечу, смотрит на меня недоверчиво. А маленькая тушурка переводит:
– Я сказала, что ты добрый и очень хорошо ко мне относишься.
– Спасибо, Шурика…
– А на каком языке вы с ней разговаривали, дядя?
– В моей стране живут такие, как она. И я знаю их наречие. Моя супруга из ее племени…
– У-у-у… – тянет внучка доктора.
Но тут появляется запыхавшаяся Гуль, ее новоиспеченная бабушка. При виде двух девчушек со мной она застывает на месте, потом испуганно кланяется, но я машу рукой:
– Ты вовремя! Иди сюда.
Молодая женщина несмело приближается, и я показываю ей на саури:
– Ее зовут Аами.
Женщина удивленно вскидывает на меня глаза, а я продолжаю:
– Девочка – сирота. И я забираю ее к себе. Станет моей дочкой. Так что, если Шурика будет теперь пропадать у меня в шатре – не волнуйся…
Гуль краснеет, немного отступает назад, снова кланяется…
– Мне нужно, чтобы ты подобрала Аами что-нибудь из одежды на первое время. Пока не сошьют новое. Еще нужно девочку отмыть. Без лишних глаз.
Женщина кивает. Она старается обходиться минимумом слов, наверное, плохо знает всеобщий. Впрочем, удивительно, что он ей вообще известен. Тушурцы не поощряют обучение своих женщин чему-либо, кроме готовки и шитья…
– Сходишь в обоз, скажешь – я приказал.
Гуль снова кивает, а я обращаюсь к малышке саури на ее языке:
– Иди с этой женщиной. Она найдет тебе одежду, а потом помоет. И приведет ко мне.
– Вы меня не обманываете, дядя?
Улыбаюсь в ответ:
– Привыкай звать меня папой, Аами…
Гуль берет обеих девочек за руки и уводит, а я задумчиво смотрю им вслед. По идее надо бы пойти вместе с ними, но, увы, пора браться за дела… Саури достаточно взрослая и маленькая одновременно. Следовательно, мне нужна женщина, чтобы ухаживать за ней. Взять кого-то из своих? Но Аами не знает ни всеобщего языка, ни тем более фиорийского диалекта. Следовательно, мне нужна тушурка, владеющая хотя бы всеобщим.
Требую себе Вороного и еду к пленникам, которые работают на строительстве моста. Впрочем, тот почти уже закончен, во всяком случае, переправа идет полным ходом, и добрая половина нашего корпуса уже на том берегу. Хотя подсыпка земли на насыпь происходит по-прежнему.
– Где здесь женщины? – обращаюсь к одному из надзирателей, охраняющих очередную партию рабов, которую сейчас собираются перегонять на ту сторону для рытья рва.
Пока гонят только мужчин, значит, женщин берегут.
Тот вытягивается, рассмотрев меня, и отвечает:
– Они за теми холмами, сьере граф.
– Благодарю.
Киваю ему, поворачиваю жеребца в указанную сторону. Вороной быстро приносит меня в указанное место, взлетает на холм и… Матерь Высочайшего! Да сколько же их тут?! Пленных тушурок очень много. На глаз – не меньше четырех, а то и пяти тысяч. Они сидят, заполнив большое поле, кое-где между ними видны фигуры всадников, охраняющих пленников. Пускаю коня спокойным шагом. Рабыни шарахаются, насколько это возможно в связанном состоянии. И зря – Вороной очень умный жеребец и никогда не наступит на человека. Если только хозяин не даст ему команды драться. Или в бою.
Один из ближащих охранников, завидев меня, устремляется ко мне, но, подъехав поближе и узнав меня, почтительно здоровается. Затем интересуется, что мне здесь нужно. Объясняю, что требуется женщина для ведения хозяйства и ухода за маленькой девочкой. Солдат кивает: он меня понял – пояснять не стоит. Всем известно, что внучка старого Долмы-лекаря постоянно пропадает у графа дель Парды. Пусть думает, что это для нее. Тем более что старик завоевал нешуточный авторитет и уважение среди всех фиорийцев.
Еду между скорчившимися в страхе фигурами, одетыми в полосатые длинные платья, с покрывалами на головах. Впрочем, волосы спрятаны не у всех, а некоторых, если не практически всех тушурок, что помоложе и покрасивее, солдаты уже попробовали. Ну… на то она и война…
– Мне нужна женщина, чтобы ухаживать за девочкой семи лет. Знающая всеобщий язык…
Раз за разом я произношу эту фразу, но тщетно. Испуганные глаза, полные ужаса, плещущегося через край. И – все. Сжимаются в комок, прикрывают лица руками. Единственная реакция на мои слова. Да что они, совсем бестолковые? Неужели не понимают, что будет дальше?! Ладно, солдаты будут приходить сюда, как в веселый дом, выбирать себе подстилку на ночь. Ведь каждая пройдет не через одного! А днем придется работать под плетьми надзирателей, копая ров или заготавливая дрова и камни. Мерзнуть ночами под открытым небом и голодать. Таскать на себе булыжники для требучетов, вместо лошадей и волов, а потом умереть, когда рабов погонят на стены Кыхта. Так не лучше ли стать служанкой лорда, нормально питаться, получить защиту от насильников, всего лишь присматривая за маленькой девочкой? Неужели никто не хочет жить? Или они просто не понимают того, что я говорю? Если верно последнее – их проблемы. Я не слуга Высочайшего, чтобы быть милосердным ко всем. Если же просто боятся, значит, таков их выбор…
– Мне нужна женщина, которая будет ухаживать за маленькой девочкой, знающая всеобщий язык…
Неужели все здесь такие тупые?! И никто не знает всеобщего языка, на котором можно говорить в любом уголке этой планеты?! Чу! Стоп. Я слегка натягиваю поводья. Что-то мелькнуло в глазах вон той тушурки, когда я в очередной раз произнес эту фразу. Вроде она поняла мои слова. Довольно красивая, с растрепанными волосами, на шее – синяки от веревки, на вид постарше меня, около тридцати, но в реальности, может, и младше. Здесь стареют очень быстро. Полосатое платье-балахон разодрано. Понятно – ее уже того… Ну да я спать с ней не собираюсь, так что мне это как-то… по барабану…
Спрыгиваю с седла. Вороной застывает, а я наклоняюсь, беру ее за ворот платья и ставлю на ноги. Все как я и думал. Одежда разорвана, в прорехе мелькает смуглое тело. Она пытается свести края ткани связанными в запястьях руками, но это ей не очень удается, и тушурка снова валится на землю, закрывая лицо. Губы распухшие. Одна щека припухла, и на ней расплылся громадный синяк.
– Ты понимаешь то, что я говорю, рабыня?
Она еще больше сжимается, но кивает.
– Хочешь, чтобы то, что уже произошло, было каждую ночь или станешь служанкой молодой госпожи?
– Пощадите, пощадите! Только не надо опять!!!
Так. Значит, понимает… Отлично. Наклоняюсь, режу веревки на ее ногах. Ого! Знакомые следы… Руки привязываются к ногам. В локтях к коленям. Вплотную. Получаются этакие четвереньки. Хочешь, заваливай на спину. Хочешь – заходи со спины. Ей никуда не деться… Пользуй, как пожелаешь и сколько захочешь. Куда удобнее, чем возня с кольями, которые надо где-то найти, да еще забить в землю, осенью промерзшую и твердую, как асфальт. Причем забивать надо глубоко, чтобы пленница не вырвалась. А дергаться она будет изо всех сил. В общем, пока все подготовишь для процесса – любое желание пропадет…
Отцепляю от седла небольшой жгут веревки, привязываю его к рукам и беру конец в руки. Снова залезаю в седло и трогаю Вороного. Шагом. Женщина без сна, замерзшая. Утром на землю пал иней. Голодная. Да еще после того, как ее не раз изнасиловали… Взять бы ее в седло, да это будет совсем перебор. Доковыляет как-нибудь.
По мере того как приближаемся к лагерю, ее шаги становятся все медленнее, веревка натягивается и дергает коня. Оборачиваюсь – неужели свалилась? Все куда прозаичнее: пока мы ехали в одиночестве, было нормально. А когда нам стали попадаться люди, то тушурка засмущалась своего разодранного платья. Разодрали-то на совесть, от горла до земли. Такие две половинки. Как ни держи края – все равно то живот видно, то ноги мелькают. В это время да для такого народа – позор неизбывный. Впрочем, чего она дергается? Ее ведь вообще изнасиловали. Значит, дорога одна – умереть… Словом, запуталась женщина в собственных лохмотьях. И упала. Ну что с ней делать… Разворачиваю жеребца, приближаюсь к ней. Она торопливо вскакивает, платье распахивается, и я вижу довольно полную красивую молодую грудь, всю в багровых кровоподтеках.
– Ай!.. – Она, словно еж, сворачивается прямо на земле в клубок, натягивая на себя свои лохмотья. Я молча отцепляю от седла воинский плащ, благо у меня все, как полагается по уставу, бросаю ей:
– Прикройся.
Тушурка кое-как разворачивает ткань, понимает, что это, торопливо застегивает пуговицы. Собственно, это не совсем плащ, скорее плащ-палатка – довольно большой квадрат ткани с прорезью для головы. Так что через мгновение голое тело скрыто под плотным легким брезентом армейского образца, и дальше мы уже движемся более-менее спокойно.
Останавливаю Вороного возле повозки Долмы, зову лекаря. Наш госпиталь пойдет в последнюю очередь, так что оба медикуса пока еще здесь. Старик высовывается, при виде меня улыбается. Ну, я как-никак будущий сюзерен. Да еще и обещал внучку пристроить… Но при виде прикрытой армейским плащом тушурки мрачнеет.
– Вы что-то хотите, сьере граф?
– Гуль дома?
Старик кивает в сторону повозки:
– Моет странную девочку. Мне сказали, что она станет вашей дочерью? Вы серьезно, сьере граф? И вам не противно, что она так уродлива?
– Для меня Аами очень красива, сьере Долма.
– Но ее уши…
– А что – уши? У меня жена из этого же племени. Так что я воспринимаю все это нормально. И привычно.
Старик некоторое время молчит, потом показывает на рабыню:
– Она…
– Когда Гуль закончит с мытьем девочки, пусть поможет этой женщине. Как видите, ей досталось.
– Зачем она вам, сьере граф? Для…
Отрицательно мотаю головой, и, увидев досаду на моем лице, лекарь умолкает, сообразив, что позволил себе бестактность…
– Аами мала. К тому же – девочка. А я – мужчина. Эта женщина будет ухаживать за моей дочерью.
– Простите, сьере граф… Я…
Машу рукой:
– Знаю, ни в Реко, ни в Тушуре это не принято. Ну да я ру… фиориец.
– Еще раз простите, сьере граф…
– Ладно-ладно. В общем, приведите ее в порядок и потом вместе с Аами – ко мне.
Старик кивает, я отцепляю веревку от запястий тушурки, сворачиваю ее снова в жгут, цепляю на место. Тянусь было снять с нее плащ, но в глазах появляется такой всплеск ужаса, что, махнув на все рукой, оставляю женщине. Потом заберу. Когда ей целую одежду найдут. Прощаюсь с Долмой, скачу к себе в расположение.
По графику мой отряд будет переправляться через день. Так что до утра можно ни о чем не беспокоиться. Все лорды знают, что им делать. Облако пыли от копаемого рабами рва медленно, но верно движется от скальной гряды через равнину, а требучеты уже заняли позиции напротив ворот. Их готовят к стрельбе. Насколько я могу рассмотреть, вокруг уже мельтешат расчеты. А может, мне кажется. Но время от времени их рычаги шевелятся. Значит, расчеты навешивают противовесы.
В расположении моего отряда спокойно. Люди занимаются повседневными делами. Чуть поодаль Лейра гоняет сестер Тумиан и Льян. Последняя, как мне кажется, показывает куда лучшие успехи. Она помоложе сестренок, тело гибче, и упражнения у нее получаются ловчее. Направляю коня к ним. Все останавливаются, и я с интересом смотрю на покрытые пылью потные лица.
– Сьере граф, вверенные мне бойцы занимаются согласно графику и расписанию.
– Отлично, сержант. Разрешаю небольшой перерыв…
Я заметил, что Иолика дышит довольно тяжело. Она хоть как две капли воды похожа на Умию и лицом и телом, но физически уступает ей.
Сержант кивает, и все трое без сил валятся на землю.
– Встать! – резко командую я.
Те вскакивают, недоумевающе глядя на меня, и я приказываю:
– Сержант, объясните мою команду.
Девушка едва заметно улыбается:
– Вы сейчас распаренные. Земля – ледяная. Могли и не встать после отдыха. Могли простыть. Поэтому отдыхать нужно либо стоя, либо сидя на чем-нибудь деревянном.
Умолкает. Я добавляю:
– Понятно?
На лицах облегчение, и вся троица хором выдыхает:
– Так точно, сьере граф.
Теперь на их лицах любопытство. Я едва заметно улыбаюсь:
– Сержант.
– Да, сьере граф?
– Найдешь колышек?
Теперь и на лице досы Унрихт появляется интерес и азарт.
– Так точно, сьере граф! Одну минутку.
Девушка убегает к стоящим рядом возам, через короткое время возвращается, таща в руках запасную оглоблю. Она с руку толщиной, так что для моей цели пойдет. Остальные смотрят на меня, не понимая, что я задумал.
– Итак, девочки, представьте, что перед вами противник. Крепость этой оглобли примерно соответствует человеческой шее в тушурской кольчуге из толстого войлока. Лейра?
Сержант приседает, крепко держа дерево в руках. Я отхожу чуть назад. Вдох. Выдох. Вдох… В ушах застучало. Можно… Делаю шаг назад. Девушки недоумевающе смотрят на меня. Я подошел к оглобле. Постоял. Отошел назад. Даже не шевельнулся. Зачем только сержанта гонял за ней? Лейра выпрямляется, вставая с корточек. Тоже де лает шаг назад. И тут бревно складывается пополам.
– Ой! – Девушки едва успевают увернуться: оглобля срезана точно посередине, и концы блестят, словно после полировки. Их рты открываются, а глаза становятся круглыми.
Льян бормочет:
– Сьере граф! Но вы же даже не шевелились!
Лейра улыбается:
– Шевелился. Просто вы не заметили.
Я с интересом смотрю на нее:
– А ты?
– Вы вроде как дрогнули, но настолько быстро, что я подумала, будто мне показалось.
– Не показалось. Молодец. Хвалю. Спарринг? Показательный?
Девушка отступает назад на шаг и смеется:
– Сьере граф, я вроде ничем не проштрафилась, а жить хочется…
Улыбаюсь во весь рот:
– Хвалю за сообразительность.
Девчонки-новобранки опять не понимают. Указываю им на кусок отрубленного бревна:
– Беритесь. Только крепче.
Льян уже чувствует, что сейчас будет очередной фокус, поэтому опасливо становится с краю. Сестры хватаются изо всех сил.
– Держите? – спрашиваю я.
– Да, сьере граф.
– А это что?
Разжимаю ладонь, в ней у меня кусок оглобли. Сестры переглядываются, глаза Льян становятся круглыми.
– Как это, сьере граф?!
– Лейра?
Практически точное повторение моего движения, незаметное для нетренированного взгляда, и сержант показывает девчонкам точно такой же кусок дерева в своей ладони. Поясняет:
– Скорость, скорость и еще раз скорость, девочки. – Улыбается: – Если все делать как положено, то вы даже ничего не почувствуете. Ваше тело ничего не ощутит. В отличие от вашего противника…
Что сестры, что Льян впервые видят такое, и они, откровенно говоря, напуганы. Смотрят на нас с Лейрой с неким страхом и благоговением. Потом Умия спрашивает:
– И что, каждый в вашем отряде способен на такое?
Киваю в ответ:
– Верно.
Доса Унрихт подтверждает мои слова:
– Да, вы и сами видели, девочки.
Льян, жадно:
– И мы тоже сможем такое?
Сержант задумчиво смотрит на нее:
– Через пару лет сможешь. Если не будешь отлынивать от тренировок.
– Не буду!
Глаза горят, личико этакое вдохновенное… Как ни жаль, придется немного остудить их пыл.
– Лейра, у меня к тебе дело.
– Да, сьере граф?
Остальные трое навострили уши. Ну что же… Это и вас касается, девицы-красавицы. Пора отрабатывать жалованье.
– У моей дочери появилась служанка… Поэтому мне понадобится кто-то в шатре, чтобы присматривал за ней. Не приведи Высочайший, навредит…
– У вас есть дочь, сьере граф?! – синхронно выдыхают все вчетвером.
Пожимаю плечами:
– Вот… нашлась…
– Она взрослая? Она красивая? А на кого она похожа? Как ее зовут?…
Вопросы сыплются градом и с такой скоростью, что я не успеваю даже вставить слово в ответ. Наконец улавливаю паузу в пулеметной очереди фраз и успеваю вставить:
– Молчать!
Субординация у Лейры и девчонок уже вбита намертво, так что все умолкают и дружно тянутся по струнке, выпячивая у кого побольше, у кого поменьше бюсты под рубахами.
– Вольно.
Молчание, потом Лейра жалобно тянет:
– Сьере граф… – И хлопает своими пушистыми ресницами так невинно-наивно…
Ну хитрюга! Не знай я тебя с девяти лет, поверил бы…
– Ей семь лет. Зовут Аами. Все, что вам положено знать. И… Лейра, ты же видела мою жену?
Сержант кивает. Потом добавляет:
– Она после какой-то страшной болезни, сьере граф… Вроде бы Бином Ньютона?
– Угу. И эта девочка тоже переболела ею. Поэтому у нее такие же ушки, как у моей жены.
Тишина. Потом Умия завистливо выдыхает:
– Сьере граф… Как же я завидую вашей супруге!
– А?!
– Вы так ее любите…
Ничего не понимая, перевожу взгляд с одной из девчонок на другую, но у всех такие завистливо-мечтательные лица, включая Лейру…
– У вас даже выражение лица такое… когда вы про свою супругу говорите…
Чувствую, как меня начинает заливать румянец. Это что?! Я смущаюсь, словно невинная девица?!!
– Ну вас! Короче, сержант, распределите обязанности – одна из ваших курсанток, или вы сами, должна находиться возле моей дочери и служанки неотлучно, чтобы та не нанесла Аами никакого вреда.
– Сьере граф, вы взяли воспитательницу из пленниц? А почему не приказали нам? – Лейра обижена недоверием.
Приходится объяснить:
– Кто из вас знает тушурский?
Все переглядываются, потом отвечают:
– Никто, сьере граф.
– Именно поэтому. Моя дочь не знает фиорийского. Пока. Всеобщий ей тем более незнаком. А объясняться надо. Я могу говорить на ее наречии, но не могу все время находиться возле девочки. Во-первых, она другого пола. А у женщин свои интимные тайны. Во-вторых, война же. Вот и приходится обходиться тем, что есть под рукой. К вам это не относится. Не обижайтесь.
Вроде успокоил.
– А как отнесется к этому ваша супруга?
Вот же Льян, неугомонная! Ловлю себя на том, что улыбаюсь. Спохватываюсь:
– Она будет очень счастлива. Поверьте…
Опять тишина. Лейра отдает честь, торопливо нахлобучив берет на голову:
– Все будет исполнено, сьере граф!
– Спасибо…
Запрыгиваю на Вороного, еду дальше. Нужно дать распоряжение тыловикам, чтобы срочно соорудили какую-нибудь кровать для служанки, изготовили спальное место для Аами, а еще поставили ширму в шатре. Девочка будет смущаться меня. Да и для служанки будет спокойнее… И девчонкам тоже. А мне – спокойнее. Не станут смущать меня своим мельтешением… Эх, скорее бы домой и расставить все на свои места между мной и Ооли…
