Глава 4

В начале сентября король Польши Владислав в Штеттине, столице герцогства Померания негласно встречался со шведским канцлером Акселем Оксеншерна. Этот представитель знатной княжеской фамилии Швеции, генерал-губернатор, а теперь и канцлер королевства определял шведскую политику с момента гибели короля Густава Адольфа. Жена же погибшего шведского короля, по всеобщему убеждению высшей знати Швеции, управлять королевством не могла. Аксель добился того, чтобы короновали ребёнка, а сам в это время, по сути, правил страной. Оксеншерна весной этого года, во Франции, после многочасовых переговоров с кардиналом Ришелье праздновал свой успех. На стороне его королевства в войну вступила Франция, порвав все связи с Габсбургами. Теперь грохотавшая в Европе война окончательно потеряла свою религиозную окраску, так как и французы и их противники — австрийцы, испанцы, баварцы и прочие, были католиками. Отвлекая на себя главные силы врагов Швеции, французы давали Оксеншерне возможность разобраться с поляками. Только вступившая в войну Франция, теперь являвшаяся союзником, как Швеции, так и Польши, до этого момента сумела предотвратить назревавшую войну между сторонами по истечению Альтмаркского перемирия. Через год после того, как истек срок перемирия с Польшей, никто не мог поручиться, что Владислав IV, примирившийся с царем Михаилом Федоровичем, не попытается отобрать шведскую корону у малолетней Кристины. Оксеншерна, заинтересованный в мире с Польшей, вынужден был пойти на значительные территориальные уступки Речи Посполитой, отказавшись от завоеваний Густава Адольфа в Польской Пруссии. И в сентябре, при посредничестве французов в лице дипломата Клода д'Аво, обретавшегося при польском дворе, шведы и поляки заключили новое перемирие в Штумсдорфе.

И вот теперь король Польши сам искал встречи с ним, надеясь решить свои проблемы. Что это были за проблемы, канцлер прекрасно знал — получившие недавно звонкую оплеуху от московитов, поляки искали помощи от нового союзника.

Начав со взаимных комплиментов король и канцер, не спеша, перешли к сути переговоров. Король Польши Владислав описал возросшую мощь Московии и её притязания на польские коронные земли, намекнув, что после Речи Посполитой Москва непременно обратит свой алчный взор на шведские лены в Ингрии и Карелии. Владислав предложил совместными усилиями в ходе осенней кампании захватить Полоцк и Смоленск польскими силами, а Новгород и Архангельск силами шведскими, тем самым вынудить царя Михаила к тяжёлому для него миру.

— Несомненно, что в русских мы имеем неверного, но вместе с тем, могучего соседа. Которому, из-за его врожденных, всосанных с молоком матери коварства и лживости нельзя верить, — обстоятельно проговорил Оксеншерна.

— Но который, вследствие своего могущества, страшен не только нам, но и многим своим соседям, как мы это очень хорошо помним, — быстро добавил Владислав.

— Но, — продолжил канцлер, — сейчас шведские войска находятся в Европе. На московских окраинах наших солдат нет. Лишь гарнизоны крепостей да местные ополчения.

— Канцлер! — умело изображая искреннюю обиду, воскликнул Владислав, — да многого от вас и не потребуется. Необходимо лишь обозначить ваши намерения, дабы отвлечь силы московитов.

— Ваше Величество, но вы же не можете дать мне гарантии того, что в ответ на наши манёвры московиты не обрушатся на наши окраины! Ведь так? А на их месте я бы так и поступил. Да не забывайте, как мы наживаемся на русском хлебе!

— Польша тоже может продавать Швеции свой хлеб, — несколько напыщенно произнёс Владислав.

— Какова будет ваша цена? Русские просят по пять-шесть рейсхталеров, вы можете давать такую цену? — Аксель прищурился, внимательно ожидая ответа короля.

Владислав понял, что произнёс лишнее:

— Вы же перепродаёте хлеб в Амстердаме по семьдесят пять рейхсталеров, выгода всё равно будет велика, — попытался убедить канцлера король.

— Но и разница цены велика, а Швеции нужно золото. И чем больше, тем лучше. Русские дают лучшие цены.

«Вот упрямый осёл!» — мельком подумал Владислав.

— Что же, вы канцлер, весьма мудро заботитесь о выгодах своей торговли, — кивая, согласился с Оксеншерной король.

— Как и вы заботитесь о благополучии Польши, Ваше Величество, — ответил взаимностью Аксель.

— Вы отказываетесь помочь Польше в борьбе с Московией, канцлер? — неожиданно сбросил маску благодушия поляк.

— Да, Ваше Величество. В нашем положении это невозможно. Хотя я и поддерживаю ваше желание поквитаться с московитами, поддержать вас войсками я не могу. Хотя… — помедлил Оксеншерна.

— Что вы имеете в виду? — ухватился за соломинку король.

— Если вы поможете Швеции в Европе, скажем, в борьбе с Данией. Но не сейчас, а позже, когда мы одержим победу над имперцами.

— Польша сможет расправиться с Московией и одна! — сверкнул глазами Владислав.

Оксеншерна удивлённо приподнял одну бровь.

— Я заплатил татарам и полковникам разбойных казаков, они помогут нам, — пояснил король.

Незадолго до этой встречи, умело использовав гордыню польских магнатов, Владислав получил на руки немалую сумму. Которую он потратил на то, чтобы нанять в Венгрии и германских землях наёмников, правда, изрядно подорожавших в связи с бушующей в Европе войной. Однажды получив оплеуху под Смоленском, Владислав решил раз и навсегда решить проблему Московии, а именно сделать то, что не смогли его предшественники и он сам ранее — посадить в Москве на трон нужного человека, а лучше всего себя самого.

— Всё же предлагаю вам не спешить и подождать, вместе мы сможем больше! — убеждённо воскликнул канцлер Швеции.

Владислав упрямо покачал головой.

И вот польские армии и более мелкие отряды подступили к отнятым Москвой у Речи Посполитой два года назад городам.

Полоцк сопротивлялся армии Владислава почти неделю. На седьмой день поляки, прорвавшись через пролом в стене Верхнего замка в короткой и кровавой схватке уничтожили русский гарнизон. В бою погиб и сын воеводы Прозоровского — Иван Семёнович, который возглавлял группу стрельцов, пытающихся прорубить себе дорогу из крепости. Несмотря на отчаянную удаль и поначалу сопутствующую смельчакам удачу, Прозоровского остановили у самых ворот замка, подняв на копья. Лишь несколько стрельцов сумели спастись из Верхнего замка, среди них и вологжанин Онфим Быков, сумевший в вечернем сумраке спрятаться на берегу Полоты под раскидистой ивой. Наутро Онфим, сбросив стрелецкий кафтан, решил пробираться к дому, в вологодские веси. Там, помнил он, позапрошлым летом людишки баяли, что де можно было с семейством своим по Студёному морю отправиться в далёкую землю, где течёт великая река из великого озера выходящая, где земля родит обильные хлеба, а крестьянина никто не забижает. Для этого надо было лишь к Белому озеру придти, да слово молвить старосте Беловуку из Михайловки.

Гарнизону пока ещё державшего оборону Нижнего замка этой ночью было предложено сдаться и, при сохранении своего оружия, уйти прочь от Полоцка. Утром стрельцы, после нескольких часов раздумий, при развёрнутых знамёнах и барабанном бое вышли из своей крепости. Поляки пропустили их до Витебской дороги, где на растянувшуюся колонну с флангов набросились венгерские и немецкие наёмники. Атаковавшие обречённых воинов солдаты раскалывали колонну, окружая группы стрельцов, чьи мушкеты, согласно уговору, не снаряжённые лежали на телегах, уничтожали полоцкий гарнизон по частям. Через пару часов всё было кончено. Добив последних раненых московитов, уцелевшие в сече венгры и немцы приступили к привычному для наёмников мародёрству. Нанятые за немалые деньги в Европе солдаты срывали с павших перстни, кресты и ладанки, потрошили карманы и снимали зерцальные доспехи боярских детей. Считанные единицы из стрельцов уцелели в этом побоище, притворившись мёртвыми или лежавшие без сознания.

Витебск был сдан без боя, гарнизон, заранее извещённый о приближении польской армии, скорым маршем ушёл в Смоленск. Защищать город, где только начали насыпать вал, было бессмысленно. К Смоленску же стекались и более мелкие отряды из окрестных городишек. Только в этом городе можно было выдерживать долгую осаду, ожидая помощи от царя, а то и отбить все попытки взять русский город. Древний многострадальный Смоленск, в очередной раз обложенный врагом со всех сторон, воеводой которого был назначен сам князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Князь Пожарский прилюдно дал клятву — не сдавать Смоленска ляхам, да оборонять город до последнего стрельца, ожидая помощи.

Из Северских земель тоже шли недобрые вести, польско-запорожские отряды атаковали северские города: Стародуб, Почеп, Новгород-Северский, Глухов и Рыльск. К концу первой недели осады Стародуб и Рыльск ещё держались, остальные крепости были захвачены врагом. Юго-восточнее крымчаки и казаки атаковали недостроенную ещё белгородскую оборонительную черту, правда, безо всякого успеха, а их отчаянные попытки прорваться на Русь пресекались с великим для них уроном. Даже недостроенная до конца черта, состоящая из валов, засек и крепостей, представляла для кочевников непреодолимую преграду. Несмотря на успехи, из Каширы уже шло несколько стрелецких полков, на помощь засечникам. Тем временем, воевода Прозоровский в Москве собирал рати для выручения Смоленска, ожидая подхода нижегородских, казанских и прочих полков и ополчений.

Гетман Калиновский оценивающе смотрел на московские полки, изготовившиеся к обороне на склоне урочища, который местные жители называли телячьим рвом. Леса и заболоченная местность окружали урочище с двух сторон.

«Московитам не убежать» — отметил Калиновский.

Правду сказать, некоторое опасение у поляка вызывали рогатки и составленные вкруг повозки, за которыми находились стрельцы — уж больно хорошо московиты использовали эту защиту, с успехом отбиваясь от врагов. Но сегодня Калиновский был уверен в победе — его войско больше московитского раза в три, да ещё полк немецких наёмников в резерве.

— Нам известно, что московиты стоят тут четвёртый день лагерем. Они нас ждут, пан Калиновский, — подошёл поручик немецких наёмников Мартенс.

— Вы думаете, они хорошо подготовились, поручик? Это ясно, как Божий день.

— Меня смущает лес, окружающий позиции врага. Не приготовили ли они нам какой-нибудь сюрприз?

— Что они могут приготовить? Ещё один полк стрельцов, спрятанный между деревьев? Ваши солдаты их легко перебьют в схватке!

Мартенс пожал плечами:

— Ваши пушки, пан Калиновский. Надобно бить по рогаткам, стараться разбить или поджечь повозки. Тогда основное дело будет за вашими гусарами, мы же пройдёмся железным кулаком, утверждая победу.

— Так и будет, — кивнул гетман.

Четырьмя пушками, что были у поляков, удалось довольно быстро разбить несколько повозок, стрельцы же, поднимая раненых, медленно пятились к склону. Покуда не кончился порох для пушек, Калиновский приказал стрелять по рогаткам, чтобы гусары смогли ворваться в проходы и устроить резню. Удалось и это, в нескольких местах рогатки были размётаны, а московиты, тем временем, уходили далее, изредка стреляя по гарцующим близ рогаток всадникам.

«И правда, засаду готовят, проклятые схизматики!»

— Дозвольте атаковать московитов, пан Калиновский! — подскакавшему к гетману на взмыленном жеребце капитану Качмареку не терпелось обрушиться на сбившихся в несколько толп стрельцов.

— Думаю, нас ждёт засада, капитан. Видно, что московиты нас заманивают, они не могут быть столь тупы.

— Могут, пан гетман, ещё как могут, — обнажив ровные белые зубы, весело рассмеялся Качмарек.

— Мартенс, готовьтесь! Пойдёте за нами! — гетман, хлестанув коня, решил действовать напрямую. Даже если московитский военачальник и задумал какую-то хитрость, грубый напор панцирных гусар решит исход его хитрости, превратив её в польскую доблесть.

Командовавший двухтысячным отрядом стрельцов московский дворянин Никита Самойлович Бельский от нетерпения дрожал всем телом. Сунутся ли ляхи за рогатки? От этого зависел исход этого столкновения — долго им тут не просидеть. Отряд в четыре сотни казаков, разделённый надвое ожидал своего часа, скрытый в лесу, что рос вокруг урочища, в коем расположился отряд Бельского. Там же, меж деревьев был спрятан козырь Никиты Самойловича — восемь пушек, снаряжённых картечью. План Бельского был довольно прост — заманить поляков за рогатки и расстрелять их из пушек, после чего в дело вступают казаки и стрельцы.

— Идут! Идут, окаянные! — радостно хлопнул в ладоши Андрей, главный пушкарь отряда Бельского, после чего побежал к своим ребятам. Пушки, до сих пор скрытые начинающей желтеть листвой, теперь выкатывали на опушку леса. Сейчас жерла смотрели на группы отходящих назад стрельцов. В этом месте, саженей в ста от позиции пушкарей, урочище прорезал неглубокий, но обрывистый овраг, тянущийся полукругом и верхом своим сужающий поляну. Так что если план Бельского сработает, то поляки сгрудятся тут гурьбой, а тогда восемь картечных выстрелов сделают свою убийственную работу. И вот поляки подались на его уловку!

Бельский, оставив коня, кинулся в лес, к пушкарям.

— Андрей, готовься! Идут, сукины дети! — крикнул он пушкарю.

— Охолони, князь. Сейчас моё дело, — спокойно ответил Андрей, примериваясь глазом к каждой пушке. — Иди, не мешай, я сам ведаю, когда стрелять надобно.

Никита отступил, нисколько не сердясь на своего пушкаря. От него сейчас зависело всё, а Никите следовало лишь обеспечить ему… Нежданно, послышалась возня, лязг железа и вскрики из зарослей низкого кустарника справа от пушек. Там была пара десятков стрельцов и московский боярин Пётр Опалёв.

— Немцы! — хрипло гаркнул выбежавший из кустов стрелец, прижимающий изувеченную руку к груди.

— Обошли, сволочи! — Бельский побледнел, вся его затея с пушками превратилась в дурно разыгранную партию, где опытный шулер обставил начинающего игрока.

— Сзывайте сюда всех! Надо отстоять пушки! — крикнул Бельский. На его крик сбегались стрельцы и некоторые казаки, что были неподалёку, основная их часть дожидалась условленного сигнала — орудийного залпа. С хрустом ломались ветки, разрывая кустарник, на опушку продирались немецкие наёмники поляков. Несколько мушкетёров дали слитный залп, отчего попадало несколько стрельцов, а остальные ринулись в сечу.

Поручик Карл Мартенс, согласовав с Калиновским место возможной засады, повёл своих людей лесом, забирая правее, он надеялся выйти в спину предполагаемых московитов. Однако его люди встретили лишь человек двадцать стрельцов, прятавшихся в густом кустарнике. В скоротечной сшибке, вырезав этот отряд врага, немцы неожиданно вышли на притаившихся у опушки пушкарей. Ему стало всё ясно — самонадеянный военачальник московитов решил заманить гусар Калиновского на узкое место и смести их картечью. Неплохой план, подумал Карл, но он не учёл опыта наёмника, иначе как бы Мартенс воевал уже пятнадцать лет, а на нём лишь несколько царапин?

— Залп! — семеро солдат разрядили свои мушкеты, остальные кинулись на московитов.

— Убивайте пушкарей, к чёртовой матери! — вопил Мартенс.

Легко угадав среди московитов их главного, Карл кинулся на него. Молодой парень, явно поставленный командиром не за военные заслуги, а по чину, неожиданно оказался сильным противником. Мартенс, хоть и немного устал, но владеть саблей он умел неплохо. По крайней мере, он сам так считал, но и этот упрямый московит, закусив губу, остервенело дрался, не давая Карлу совсем никакого манёвра. На лбу у противника уже выступила испарина, такие мелочи замечаешь сразу, да и движения московита стали чуточку медленнее, тяжелее.

«Устаёт, схизматик. Пора заканчивать с ним» — Карл позволил себе отступить на шаг и попытаться выхватить саксонский пистоль. Что такое?!

Неожиданно тяжесть пистоля легшего в ладонь пропала, а рука дёрнулась вверх. Карл с изумлением кинув взгляд на руку, вместо ладони торчал обрубок, посередине которого красовалась розовая косточка, на которой выступили крупные капли крови. Снесённая же напрочь кисть с пистолем валялась под ногами Мартенса. Карл удивлённо посмотрел на молодого московита, но тот тотчас же рубанул его сабельным лезвием по лицу. Свет померк в глазах наёмника.

«Проклятая бойня» — Мартенс опустился на колени и рухнул разбитым лицом, с которого толчками вытекала горячая кровь, на сапоги убитого его товарищем московита-пушкаря. Никита тем временем упокоил ещё одного немца, ранив ещё двоих. Бок о бок с ним рубились его стрельцы, умело орудуя страшными в сече бердышами. Показались казачьи шапки со стороны кустарника, откуда вышли немцы.

— Поднажми, братцы! Казачки с нами! — кричал Бельский.

Со стороны поляны доносились мушкетные выстрелы — стрельцы палили в приближающихся поляков. Те, сдерживая коней, медленно приближались к московитам, держась на расстоянии, безопасном для них. Пули, летевшие со стороны стрельцов, были не столь опасны. Калиновский ждал, пока на опушке не появятся наёмники.

А вот и они! Марш, марш!

— Atakujcie!

Гусары, выкрикивая здравицы деве Марии, устремились в проделанные пушками проходы в укреплениях московитов. Стальная лава устремилась на стрельцов.

— Андрей, как ты, братец мой? — с великой жалостью Никита Самойлович смотрел на своего пушкаря. Тот, кряхтя и прижимая глубокую рану на боку, откуда не переставая сочилась тёмная кровь, командовал несколькими чудом уцелевшими пушкарями и стрельцами, их заменившими.

— Гусары скачут, князь! — закричал стрелец, срывая с себя наспех надетые доспехи убитых немцев. Остальные также одевали свои кафтаны. Поляки купившись на маскарад стрельцов, устремились в атаку. Бельский бросился редколесьем к заранее приготовленным позициям стрельцов на склоне урочища. Бородачи напряжённо стояли с готовыми к бою пищалями за рогатками, дополнительно выставив и укрепив копья.

«Андрей, на тебя лишь надёжа» — думал Никита, судорожно сжимая эфес окровавленной сабли. Конная лава приближалась, стрельцы подобрались. Бледные, решительные лица смотрели суровыми и обречёнными взглядами. У узкого места поляки смешались.

«Ну что же ты, Андрей!» — чуть не взвыл Бельский.

— Давай же, — вмиг пересохшим горлом засипел князь.

Поляки, тем временем, стали выбираться из узости и тут с опушки, находившимся в десятке-другом саженей от пушек с это людское и конное столпотворение полетели рои картечи. Кусочки свинца разрывали тела людей и коней, пробивая латы, вырывая целые куски плоти. Послышался дикий вой избиваемых поляков и жалобное конское ржание. Несколько мушкетных выстрелов с позиций пушкарей и снова залп пушек.

— Братцы, за мной! — зычно крикнул Бельский, увлекая за собой стрельцов.

Гиканье и далёкий казачий свист заставил сердце Никиты сжаться от нахлынувшей на него радости. Это была победа. Первая его победа!

Окружённые, смешавшиеся поляки не смогли дать никакого отпора, пытавшиеся добраться до пушкарей спешившиеся гусары сметались со склона опушки мушкетными залпами и копьями стрельцов. Подходившие всё ближе ряды стрельцов разряжали свои мушкеты в пытавшихся атаковать их гусар, а налетевшие со спины казаки избивали пытающихся бежать.

«Как курица в ощип» — последняя мысль промелькнула в голове гетмана Калиновского, прежде чем удачливый казак снёс её ловким движением сабли.

Всё было кончено.

Умершего пушкаря Бельский похоронил там, же где он и испустил дух, до конца командуя стрельбой — на светлой опушке леса.

Отряд Бельского, собрав богатые трофеи, уходил по берегу Сожи к Ростиславлю, чтобы там, встретившись с другими отрядами, двигаться к обложенному врагом Смоленску. В очередной раз судьба кампании этого года войны решалась у стен древнего города.

Ростиславль оказался занят врагом. Как рассказали окрестные крестьяне, небольшой отряд литовского шляхтича Телецкого вошёл в город, безо всякого приступа. Ночью небольшой стрелецкий гарнизон, убоявшись большого количества костров, горевших в стане литовского отряда, ушёл в сторону Смоленска. А отряд боярской конницы, оказывается, стоял в небольшой деревеньке к востоку от города. Князь Бельский немедленно послал туда людей, а сам приказал готовить пушки — с его артиллерией разбить невысокие деревянные стены крепостицы было несложно. Ростиславль Никита обложил со всех сторон, благо, городок был мал и большого труда это не составило. Воевода решил не просто взять город, но и уничтожить его гарнизон.

— Начинайте бить из пушек! — прикрикнул на пушкарей Никита. Целью были взяты проездные ворота с надвратной башней, которая, сюда по её ветхому виду и так недолго бы простояла. Так и получилось, всего лишь с третьего удачного попадания ядра одно из створок ворот с треском провалилась внутрь, разлетевшись на доски, вторая же криво повисла на петлях. Стрельцы шумно отпраздновали этот успех пушкарей.

Бельский, давший отмашку пушкарям, дабы те не тратили покуда ядра и порох, в наступившей тишине услышал тяжёлый и мерный топот сотен копыт. Далеко разносившийся по промёрзшей земле гул от копыт, стучащих по мёрзлой земле лежащих вокруг города полей, предвещал появление русской панцирной кавалерии. Как выяснилось в разговоре с Дмитрием Щептиным, отряд в три с половиною сотни воинов собирался два месяца в Можайске и Дмитрове.

Щептин с радостью пожелал влиться в войско князя Никиты Бельского, чихвостя главу стрелецкого гарнизона, бывшего ранее в городе и ушедшего к Смоленску, за малодушие. Что же, подкрепление московитов не прошло незамеченным со стен крепости, а постоянные перемещения сотен казаков создавали у литвинов впечатление большого числа конницы у осаждающего город противника. После обеда обстрел стен крепостицы возобновился. Литовцы, ожидая штурма, пытались заделать брешь в воротах и появившиеся в стенах проломы. Но Никита Самойлович не желал немедленного штурма, стрельцов своих жалея.

«Нечего у стен столь жалкой крепостицы головы стрелецкие класть. Оные у Смоленска большую пользу окажут» — думал князь.

— Калите к вечеру ядра! — приказал пушкарям Никита.

«В темноте суматохи больше, авось Литва спробует уйти» — Бельский по наступлению темноты произвёл в войске некоторые манёвры.

Так и случилось. Ночью свет горящей в нескольких местах городской стены и низких башенок не дал возможности литвинам уйти из города незамеченными. Бельский был готов к таковому развитию осады Ростиславля. Как только стемнело, он немедля произвёл заранее оговоренное сосредоточение стрельцов в местах, где прорыв осаждённых был наиболее вероятен. И не прогадал. Поэтому бегство отряда шляхтича Телецкого, предпринятое в нескольких местах, полностью провалилось и превратилось в бойню. Гарнизон совершал прорыв не единым кулаком, способным на удачу, а растопыренными пальцами, каждый из которых встречали залпы стрелецких мушкетов и пушечная картечь.

Довершили разгром казаки и боярская конница, посёкшие и втоптавшие врагов в мёрзлую землю. Во втором своём сражении Бельский потерял лишь несколько человек убитыми, да малое количество пораненных. Наутро, приказал жителям города хоронить убитых, князь отвёл войско на отдых чуть выше Ростиславля и оттуда отослал в Москву гонцов с подробным описанием своих побед над ляхами и литвою.

— Дальше ещё хребет, уже покруче! — тоскливо воскликнул Ким, отирая струящийся со лба пот. Отпустив еловую лапу, он присел на траву, чтобы дождаться остальных. Дыхание его сбилось и Серёга, улыбаясь карабкающимся на сопку товарищам, пытался его успокоить, надувая щёки.

«Старею, что ли?» — уже вставая, Ким огляделся — внизу, по более пологому склону тащились кони, обвешанные поклажей, да зычно понукаемые казаками и крестьянами. Экспедиция на Амур, ушла из форта Порхов, что на байкальском полуострове Святой Нос, в середине лета 1636 года, в привычном для ангарцев исчислении лет. В составе экспедиции было четыре группы, её составлявшие. Первая, под руководством бывшего енисейского казака Матвея Корнеева, не считая самого Матвея, насчитывала шестнадцать человек, в том числе и Игната с Баженом. Вторая группа, самая многочисленная, состояла из двадцати крестьян, под началом Яробора, сына усольского старосты Всемила. Тунгусы, умелые стрелки из луков и ружей входили в группу сына Баракая — новокрещённого Петра. Морпехи Саляева составляли группу прикрытия и разведки, находясь, вместе с некотороми тунгусами, чуть впереди и по сторонам от идущего каравана.

Крестьяне, по выражению Саляева, были хозвзводом экспедиции, они же отвечали за два десятка лошадей, выменянных у бурятского племени, кочующего в степи неподалёку от устья Селенги, на партию отличных копий, сабель и множество наконечников для стрел, а также несколько небольших зеркал и котлов для приготовления еды. Вождю кочевья также пришлось подарить и красный казацкий кафтан, сшитый специально для Бекетова и нечаянно попавший старику на казавшиеся подслеповатыми глаза. Но теперь не люди, а выменянные кони были нагружены под завязку. Помимо провианта, они несли инструменты, а также необходимый минимум стройматериалов, таких как гвозди, скобы и прочее. В походе за каждым казаком и крестьянином было закреплено оружие. Новейшей системы однозарядное гладкоствольное ружьё, стреляющее картечью. Каждый, участвующий в походе сдавал зачёты по оружию сначала Сазонову, а потом Саляеву, и только тогда получал в личное пользование «Ангарку», как назвали это чудо создатели.

— Ничего, за тем хребтом мы должны на Шилку выйти, — подошедший к Киму Саляев сверялся с картой, посматривая на компас.

— Уж лучше бы привал сообразили, — хмыкнул Сергей.

— Ладно, сопли распускать не будем, пошли! — Ринат, хлопнув Кима по спине, стал спускаться с сопки, забирая вправо на пологую сторону. Он хотел переговорить с Сазоновым и Бекетовым о дальнейшем маршруте. Ринат предлагал начальникам экспедиции разделить отряд после их выхода на берега Шилки. Казаки с крестьянами, сделав плоты, должны были сплавиться по Шилке до слияния её с Амуром, где немного далее по течению устроить форт Албазин на даурском берегу великой реки. А морпехи верхом на конях проследуют берегом реки, впоследствии переправившись к остальным. Бекетов неожиданно легко согласился на этот план. А Сазонов задумался:

— Быстрее-то оно быстрее получится. Нежели мы все вместе тащиться берегом будем. Но, Ринат, безопасность отряда — вот главное!

— Алексей, безопасность на реке почти стопроцентная. Шилка широка, а если скорбные умом туземцы будут к нам на пирогах, или что там у них, подгребать с гнусными намерениями, то вона — мужики берданками отшмаляются.

Сазонов посмотрел на солнце и с некоторым сомнением произнёс:

— Сегодня может быть успеем те сопки перевалить, а у Шилки отдохнём. Потом плоты…

— Можем и не успеть, майор. Да и кони уставшие, это людям проще по горам скакать, — озабоченно проговорил Бекетов.

И в тот же миг, как замолчал Бекетов, впереди, средь снующих между лошадей крестьян раздался треск ломаемых кустов и яростный звериный рёв. Тут же последовали вопли людей и испуганные всхрапы лошадей, да тонкое ржание одной из них.

— Никак, медведь! — вскрикнул Бекетов.

Саляев, с каменным лицом срывая винтовку, помчался навстречу крикам. Но слитно раздавшиеся выстрелы заставили смолкнуть ревевшего хищника. Когда Ринат пробрался сквозь толпу к поверженному хозяину тайги, на его разбитой картечью кровавой морде уже хозяйничали мигом собравшиеся мухи. Саляев огляделся, в обе стороны тянулся узкий проход между сопками, ограниченный с обеих сторон густым кустарником, поэтому лошади шли одна за одной. Люди же находились с разных концов прохода, Ринату стало ясно, почему косолапый напал. Тут, в тайге бродили ещё не пуганные человеком звери, современный мишка к лошадям и людям за километр не подойдёт.

— Молодой да резвый, жир нагуливал перед спячкой, — раздавались голоса вокруг.

— Что с лошадьми, Яробор? — Ринат, сплюнув, спросил у стрелявшего парня.

— Одну задрал, вона бьётся сердешая. Кишки ей выпустил, паскуда, — не сдрейфивший в момент нападения хищника парень показал Саляеву на бьющуюся в конвульсиях лошадь с распоротым брюхом, что билась мордой со стекленеющими глазами по земле да сучила копытами, не находя в них опоры.

— Добейте, — бросил Ринат. — Нехрена ей мучиться. Зато мяса поедим сегодня.

— Да и медвежатина оно дело, особливо лапа у него вкусная, — тут же проговорил Яробор, прилаживаясь обухом к голове обречённой лошади.

Мужики тут же стали оборудовать стоянку отряда, распрягая лошадей, кто-то пошёл за дровами, ну а кто-то уже готовился свежевать обе туши.

Амурская земля. Величественная река и прекрасной красоты берега. Стеснённый в верховьях скальными породами и преодолевающий многие перекаты, далее Амур разливается широко и величаво. Сопки по берегам реки, буйно поросшие дубняком кажутся будто сглаженными рукой неведомого великана. Почти отвесно спускаясь к прохладным, шелестящим водам Амура, сопки изредка показывали своё каменное нутро, осыпаясь светло-коричневым камнем. Река усыпана многочисленными низменными островами с широкими песчаными пляжами, берега реки также широки и удобны для стоянки плотов.

— Как испанцы какие… — произнёс тихонько Васин, сидя у костра.

— Чего? — не понял Саляев. — Какие испанцы?

— Ну, понимаешь, на вроде как мы теперь первопроходцы этих мест, как испанцы на Амазонке, — огромный, как медведь сержант с пудовыми кулаками сейчас оглядывал жёлтые сопки с явным чувством удовольствия.

— На Амазонке скорее португальцы были, — улыбаясь, ответил Ринат. — Олег, ты, братуха, чего — не насмотрелся ещё на всё это? Или у тебя это осеннее? Ты бы смотрел лучше, чтобы в тебя стрелой не пустили из-за соседнего валуна.

— Пошёл ты, Саляев, — беззлобно ответил сержант, оправляя шапку, — вечно ты всё опошлишь.

Саляев в ответ лишь хмыкнул и предложил Олегу нанизанный на шпажку кусок жареной рыбы.

У другого костра Бекетов и Сазонов обсуждали дальнейший путь экспедиции. Поначалу планировавшийся к постройке форт Албазин уже был отметён. Сазонов предложил Петру Ивановичу держать путь к слиянию Амура и Уссури, показывая путь по карте. Бекетов, поначалу поражавшийся качеству карт ангарцев, больше вопросов не задавал, приняв это как должное. Да и ответов-то по сути не было.

— Сколько дён итти будем, Алексей? — спросил Пётр Иванович.

— Не знаю точно. Сказать сейчас это невозможно, мы же не можем знать, что завтра будет.

Назавтра ангарцы снова пустились в путь, плоты держались северного берега, где верхом двигались морпехи. Изредка попадались следы пребывания человека — кострища, останки снастей и ветхие лодки, кости животных и разного рода никчёмная утварь. Несколько раз на реке встречались лодки, но они быстро уходили, не пытаясь сближаться с флотилией ангарцев.

— Стало быть, чужаков тут не любят, — протянул Сазонов, когда очередная пара лодок, увиденная им издалека ушла в островную протоку.

— А где их любят, чужаков-то? — буднично ответил Матвей, почёсывая бороду.

С берега донёсся свист — морпехи сигнализировали о замеченных ими людях.

— Правьте к берегу, будем знакомиться с местными, — приказал Сазонов.

Плоты стали забирать влево, один за одним упираясь в шуршащий песок побережья. Саляев показал на вьющиеся дымки, прикрытого осенним лесом поселенья. Скоро вернулся Васин, уже сбегавший с парой бойцов на разведку, наблюдая за посёлком со склона невысокой сопки.

— Типичная деревня осёдлого народа, домов под пару десятков. Невысокий земляной вал, идёт кругом по границе посёлка, две башенки у входа в селение. Ворота вроде есть, но сейчас открыты.

— Сколько народа примерно там? — спросил Сазонов.

— Под полторы, две сотни будет, — уверенно ответил Олег.

— Ну что, идём знакомиться, — вздохнул Сазонов.

— А может дальше поплывём, Алёша? Зачем нам эта деревня? — озабоченно протянул Бекетов.

— Пётр Иванович, нам всё равно необходимо дать о себе знать. Кстати, Яробор, Матвей. Своим людям объявите сразу — ничего у туземцев не отбирать, не задирать, на баб их не пытаться залезть. Короче, белые и пушистые, пока я не скажу иного. А кто ослушается — вона, Васин разбираться будет.

— Майор, чего говоришь-то, нешто мы не знаем оного? — с немалой обидой ответил казак.

— Матвей, родной, за тебя я уверен, а за казачков — не очень, не все там из твоих людей. Так что, не обижайся. Яробор, ясно?

Юноша коротко кивнул.

Лошадей снова загрузили поклажей и ангарцы неспешно двинулись к посёлку. Сазонов остановил людей на широком поле, со следами сельскохозяйственных работ.

— Пашут значит, землицу-то, это хорошо, — довольно сказал Бекетов.

Наконец, их заметили. На валу забегали фигурки людей, потрясавшие копьями, а со стороны леса в посёлок метнулась группа женщин, под охраной нескольких мужчин, за которыми в проёме вала тут же были установлены ворота, представлявшие собой связанные друг с другом колья. Посёлок явно готовился к осаде. Сазонов критично посмотрел на вал и изготовившихся на нём людей и дал команду располагаться лагерем.

Ван Инджо, вынужденный бежать в горную крепость после того, как маньчжуры перерезали подходы к островной крепости Канхвадо, где уже находились его семья и высшие сановники из Сеула, был в ярости. Мало того, что эти северные варвары не позволили ему соединиться с семьёй, так ещё при этом погибли его лучшие воины! Все гвардейцы отряда Кымгун, искусные бойцы боевыми цепами пали в отчаянной схватке, прикрывая своего короля, чтобы он успел бежать. Бежать! Уже второй раз. Первый раз это было десять лет назад, когда из-за его явной антиманьчжурской политики Корея пережила чонмё — год нашествия варваров.

И всё это якобы из-за того, что он, властитель Кореи, ван Инджо, якобы не почтил смерть великого Нурхаци, не прислал послов с подарками и соболезнованиями.

«Какая глупость! Мало ли какой варвар умирает? Что мне может ещё монгольским князькам соболезнования слать?» — Инджо, охлопывая сапоги плёткой, ходил взад-вперёд по выложенному камнем пространству у Северных ворот крепости. Его храбрые воины смотрели на него с надеждой и обожанием.

«Они надеются на меня. А что я сейчас могу? Я лишь убежал от врага в крепость на горе, надеясь отбиться. Надеяться надо на моих военачальников, что собирают войска по всей округе. Но уж больно много воинов на этот раз у Абахая!» — тоскливо думал Инджо.

Крепость Намхан, у стен которой решалась судьба короля и его государства, представляла собой типичную горную крепость. Её укрепления использовали природный ландшафт горы, строители лишь умело дополняли каменной кладкой природный рельеф. Так крепостные стены были высотой до восьми метров, облицованные камнем с надстроенным зубчатым парапетом. Каждый зубец имел по три бойницы откуда пхосу — стрелки из аркебуз и сосу — лучники, могли вести стрельбу по врагу, пытающемуся забраться на стены. Ну а тех, кого не убили стрелки, встречали сальсу — сильные воины, вооружёнными мечами, копьями и алебардами.

К вечеру в крепость пробрался воин, который сообщил королю, что к крепости пришёл Ким Джунъён, а с ним две тысячи воинов, которые расположились укреплённым лагерем на склоне горы Квангёсан. Маньчжуры не помедлив, этим же вечером атаковали воинов Кима, расположенных в три линии, первой их которых были аркебузиры. Ночь и следующий день продолжался бой. Маньчжуры не смогли преодолеть сопротивление корейских солдат, даже в жестокой рукопашной схватке, они, более к ней привычные, не отбросили храбрецов. А один из аркебузиров в ходе боя застрелил маньчжурского военачальника Янгули. Маньчжуры отошли. Но и Ким Джунъён не смог бы далее защищаться, силы его отряда таяли, боеприпасы подходили к концу. Поэтому вечером шестого января его отряд бесшумно снялся и ушёл в провинцию Чолла, на соединение с местным ополчением. Таким образом, первая попытка деблокады крепости успехом не увенчалась.

Войска короля не смогли бы помочь воинам Кима, оставлять позиции горной крепости было бы безумием. Осада продолжалась, а по ночам воины крепости зажигали световые маяки, надеясь передать сигналы деблокирующим войскам королевства. Хан Абахай не мог взять крепости в лоб, даже немногочисленная артиллерия, захваченная в боях у китайцев, не помогала — укрепления Намхана были слишком крепки для ядер отлитых иезуитами пушек. Множество маньчжур пало на склонах горы, под стенами и укреплениями крепости. Меткие выстрелы аркебузиров и лучников пролили немало маньчжурской крови, столь дорогой для хана Абахая, которому было безумно жаль тратить жизни своих воинов на то, чтобы взять какую-то горную крепость! Этот глупый ван должен сдаться! Раз артиллерия не помогает, выручит только штурм крепости массой воинов. И в середине месяца Абахай решился таки на общий штурм твердыни корейского короля, около восьми тысяч его воинов одновременно атаковали все четверо ворот крепости, неся в руках штурмовые лестницы и шесты. За день до этого его воины устроили серию стычек на подступах к воротам крепости, пытаясь заранее выявить все позиции корейцев. Повозки с таранами ничего маньчжурам не дали, большинство толкающих их лежало вокруг, проткнутые стрелами или подстреленные из аркебуз. Яростные сшибки и перестрелки продолжались с раннего утра до обеда. Маньчжурам не везло — корейцы отбивали их попытки ворваться за ворота. Наконец, варвары, не выдержав фланкирующего огня со стен, башен и выступов стен отошли, теряя воинов на камнях и так немало орошённых кровью.

«Ван должен сдаться! Но сдаться так, как нужно мне. Мне не нужен ни мученик для его народа, ни сломленный червяк» — хан Абахай, находясь в бешенстве от неудачи его солдат, разбил пару великолепных минских сосудов, ловко поддев их ногой.

На следующий день — новая атака на намханские ворота, но на сей раз сами осаждённые, выйдя из-за ворот, устроили пальбу из аркебуз, заставив маньчжур смешаться и в беспорядке бежать. Видя бегство своих воинов, Абахай резко вскочил с циновки расстеленной перед его шатром:

«Нет, надо сделать так, чтобы он сам принял мои условия сдачи. Придётся навестить его семейку у Солёной реки!».

В конце января хан отправил своего военачальника Доргуня с большим отрядом воинов для того, чтобы он высадился на острове, где укрылась семья короля.

Отряд Доргуня сумел переправится на остров Канхвадо, через узкий пролив Ёмха, отделяющий его от материка. На острове скрывались члены королевской семьи и высшие сановники Корейского государства, также с семьями. Доргунь при переправе разбил трёхтысячный отряд корейцев, который пытался помешать высадке маньчжурского десанта. Немногочисленные оставшиеся в живых корейцы бежали к крепости Канхва, при этом офицер Хван Сонсин с небольшим отрядом в сотню воинов сумел задержать маньчжур на некоторое время, дорого отдав свои жизни.

Ну а маньчжурам для достижения своей цели — пленения королевской семьи оставалось лишь взять крепость Канхва, грандиозного оборонительного сооружения, которое при всей своей неприступности имело одну слабость. Да такую, что оборона твердыни, будучи прорванной лишь в одном месте тут же рассыпалась, как карточный домик, попавший под дуновение ветра. Высокий, до шести метров в высоту, земляной вал, облицованный камнем, отлогий пандус, позволявший подтягивать подкрепления, эвакуировать раненых и доставлять боеприпасы, тянущийся с внутренней стороны стен не помог обороняющимся. Крепость Канхва строили как последний оплот, добраться до которого еще никогда и никому не доводилось и уделяли больше внимания удобству размещения королевской семьи, нежели обороне. Рано утром цинские войска, окружив крепость, пошли на штурм. Гражданский сановник, Ким Санъён, безуспешно пытался организовать оборону в отсутствие в крепости военных военачальников. В твердыне царил хаос и неразбериха. Несмотря на это, было отбито несколько штурмов. Маньчжуры упорно шли к цели, прикрываясь деревянными щитами и непрерывно обстреливая защитников крепости из луков, мушкетов и небольших пушек. Чуть позже Доргунь изменил тактику, направив основной удар на ворота. Лишь на закате маньчжуры разбили северные ворота и ворвались в крепость. Освещаемые багровым светом заходящего солнца на окровавленных камнях сражались маньчжуры и корейцы. Ким Санъён в спешке снимал воинов с других участков обороны, пытаясь выбить варваров из крепости. Но он проиграл. Обескровленные силы защитников не смогли удержать натиск северян и те, освещаемые светом многочисленных факелов наводнили пределы королевской цитатели. Маньчжуры пленили королеву и троих сыновей короля Инджо. Были захвачены и семьи высших сановников государства, тех, кто сейчас находился в крепости Намхан, вместе со своим королём. Ким Санъён погиб как герой, находясь в чандэ — пристройке над воротами, окружённый со всех сторон врагами, он поднёс горящий факел к бочонку с порохом, когда маньчжуры врывались в помещение и тягучий свет их факелов отражался на окровавленных лезвиях сабель.

А в это время корейский чиновник Хон Мёнгу, губернатор провинции Пхёнан, попытался силами своего войска деблокировать осаждённую крепость Намхан и спасти короля. Отчаявшись дождаться подхода иных войск Мёнгу маршем достиг уезда Кимхва, где разделил войско на две части. Большая часть стала укреплённым лагерем близ деревни Тхаптон, а отряды стрелков, числом до трёх тысяч расположились на позициях склона горы Пэктонсан. Это и предопределило уничтожение его войска — цинская конница в ожесточённом сражении буквально втоптала в землю отчаянно защищавшихся корейцев, сам Хон Мёнгу погиб с оружием в руках. А отряд его военачальника Ю Лима держался довольно долго, стойко и умело отбивая попытки маньчжур скинуть их с горы. Лим, используя тактику засад, заманивавший врагов в клещи и искусно вызывая камнепады на головы маньчжурских воинов, вынудил тех бежать. Ночью Ю Рим скрытно покинул поле боя, пытаясь прорваться к Сеулу, но через два дня крепость Намхан капитулировала.

Доргунь вернулся в ставку Абахая с радостной вестью и царственными пленниками. План Абахая был прост, теперь Инджо не будет сопротивляться. Ради своей семьи не грех прекратить бессмысленное противостояние, ведь война уже была маньчжурами выиграна. Сановники короля, чьи семьи также были пленены северянами уговаривали короля сдаться. Ведь силы корейцев были на исходе, а моральных дух воинов подорван, кончались боеприпасы и продовольствие. Они убедили короля сдаться, ведь победа варваров предопределена иными силами, поражение страны неизбежно, значит так хотят силы Неба. Сломленный Инджо согласился на все условия маньчжур. Он пешком дошёл до ставки цинского хана, где преклонил перед ним колени и девять раз поклонился ему, сидящему на троне. Ван благодарил хана за то, что тот не стал уничтожать его государство, а тот, в свою очередь, отметил его благоразумие. На это война закончилась, а Корея стала вассалом империи Цин.