Главарь заулыбался
— Конечно, деточка, — почти пропел он. «Случайность!» — говорили его глаза. — Давай сюда монетку!
Я будто бы задумалась.
— А можно больше одного золотого ставить?
Под сверкающей плешью, чую, шла настоящая битва — жадность против осторожности. Я демонстративно глазела по сторонам, разве что рот не открывая. «Дура дурой», — решил, видать, для себя главарь и растянул рот чуть ли не до ушей:
— Можно, деточка. А сколько ты поставить хочешь? — масляным голосочком спросил он.
— Все три золотых! — высыпала я на стол деньги и наивно уставилась на лысого.
У прохиндея глаза на лоб полезли. Нервно облизав потрескавшиеся губы, мужичок трясущимися руками сдвинул богатство набок. Да уж, что для дворянина из столицы, даже и сомнительного — гроши, то для выходца из деревни — две недели роскошной жизни.
— Так не влезут же под стаканчик монетки, — заюлил главарь. — Может, что другое подсунем?
— А это не против правил? — сурово сдвинула бровки я и аристократически шмыгнула носом.
— Нет, деточка, все честно, — хором уверили меня проходимцы. — Вот, у нас и шарик специальный есть… — и басовитый мужичок извлек из кармана разрисованный орех.
А теперь мне надо подстраховаться. Мило уже и так косится в этот угол до крайности неодобрительно.
— О, какой замечательный шарик! — воскликнула я. — Какой красивый! И приметный тоже — вот точечка темная на орехе, да и скорлупа уже треснула… Сыграем, господа?
— Сыграем, — елейно протянул лысый.
И завертелись стаканчики. На этот раз в зале стояла абсолютная тишина, как во время пауз в речи королевы на совете. Уж больно велика была ставка, слишком заманчив куш! Многие поглядывали на меня с сочувствием: мол, проиграется славная девчушка, а жаль… Рыжий парень же повеселел и даже начал мурлыкать себе под нос песенку. Я прислушалась. Ба, так это наш старый знакомец, Суэло Аметист! Надо же, и в народе знают его творенья… А эта песенка пришлась в свое время по вкусу даже мне:
Шуршит стаканчик по доске,
А я в печали и в тоске -
Эх, не везет!
Но повторяю, как во сне:
«А вдруг удача и ко мне,
Ко мне придет!»
Пройдоха хитро щурит глаз,
Не прерывая свой рассказ,
Вертя стакан.
И в этом не моя вина,
Что я упился допьяна,
В очах — туман…
Меня до нитки обдерут,
Я протрезвею лишь к утру -
Ох, голова…
Я начинаю вспоминать…
«Не пей!» — мне говорила мать.
Она права…
Но как проснусь я до конца,
То вспомнятся слова отца:
«Сын, не играй!
Стакан и шарик костяной
Тебя сведет дорогой злой
За самый край!»
Вот я без денег и нагой -
И как идти теперь домой?
Какой позор!
В десятый, сотый раз клянусь:
В таверну эту не вернусь,
И в этот двор!
Играют месяц — без меня,
А я, монетками звеня,
Коплю добро.
Ах, как же трудно устоять,
Ведь жжет желание играть
Мне все нутро!
…Азартом вновь глаза горят.
«Глупцу нейдет, — вокруг твердят, -
Наука впрок».
По вечерам — играть да пить,
Наутро — горько слезы лить -
Жестокий рок…
…Шуршит стаканчик по доске,
А я в печали и в тоске -
Эх, не везет!
Но повторяю, как во сне:
«А вдруг удача и ко мне
Сейчас придет!»
На этот раз мне даже не пришлось следить за мошенником, чтобы уловить момент, когда бусина исчезла из-под стаканчика. А толпа вокруг продолжала так же азартно наблюдать ловкими движениями мерзавца. Неужели люди не слышат, что шуршат теперь края стаканов совсем по-другому? Эх, велика человеческая наивность, воистину беспредельна глупость, а вера в собственную исключительность — всех больше…
— Ну, деточка? — остановил стаканчики мужичонка. — Где бусина?
Я задумчиво склонила голову.
— О, право, господа, я теряюсь, — мой голос вернулся к более привычному, низкому звучанию. Улыбка превратилась в саркастическую усмешку. Мошенники застыли, ошарашенные внезапными переменами. Куда делась милая провинциальная дворяночка? Ее место заняла матерая аферистка с хитрым взглядом и нахальными манерами. — Может, здесь? — я щелкнула ногтем по краешку, и стаканчик с глухим стуком покатился по столу. — Или здесь? Опять нет? А может, тут? — прохиндеи не успели опомниться, а я уже споро перевернула все стаканы. — Господа, везде пусто. И это вы называете честной игрой?
Толпа, сгрудившаяся рядом со столом, сначала тихо, а потом все яростней и злее загалдела:
— Обманщики!
— То-то Сэппу не смог стаканчик отгадать! А у нашего пастушка глаз — алмаз!
— …это так они обчистили мельника старого? А он с нас теперь втридорога за муку дерет!
— Молодец, девка, так их!
Главарь побагровел. Лысина его покрылась испариной.
— Погодите, погодите! Вы не так все поняли! Видать, бусина… э-э… укатилась, да!
— Разве? — язвительно протянула я и быстро, как молния перегнулась через столешницу и запустила ловкие пальцы в карман негодяя. — Уж не об этой ли бусине речь идет? А, люди добрые?
Рыжий парень, сидевший ближе всех, прищурился и заголосил:
— Она, она! И трещинка приметная, и пятнышко! И раскраска такая же! У-у, поганцы! Так и мою корову выманили!
— Колотить их надобно! — заорал кто-то. — Пущай добро возвращают!
— Ай, мужики, не серчайте! — взвизгнул лысый. — Все вернем, до медяшки! Пожалейте только! — «мужички», поигрывая кто палкой, кто ножичком, а кто и вовсе табуретку из руки в руку перекладывая, не сговариваясь, шагнули вперед. Лысый отшатнулся и вдруг ощерился зло, как крыса драная: — Это все рыжая девка виновата! Как бы не ее золото, ничего б не было! Ворон попутал, зуб даю!
Но разгневанную толпу было уже не угомонить. Полетели кружки в мошенников, и пошло-поехало! Ор, гам, визг, дубинками машут, сапожищами пинают… На мгновение мне стало страшно — а вдруг и меня кто саданет лавкой по затылку от полноты чувств. Но словно бы ниоткуда появились сильные руки и выдернули меня из мешанины человеческих тел и, закинув за спину, как кулек с репкой, потащили на улицу.
— Ну и переполох вы устроили, госпожа, — укоризненно покачал головою Мило, составив меня на землю. Пока мы ужинали да развлекались… ну, положим, развлекалась одна я… словом, уже стемнело. Воздух посвежел. На небе, ясном и высоком, засверкали хрустальной крошкой звезды. Замерли черными силуэтами вдоль дороги деревья. Окна деревенских домов мягко сияли теплым огнем.
Ах, какая красота… Нет, не зря дворец я покинула!
— Замечательно повеселились, разве не так, Мило? — пожала я плечами.
Ученик усмехнулся.
— И не жалко вам трех золотых?
Я сощурилась.
— За возможность наказать проходимцев? Нет, не жалко, Мило. Да и чего жалеть, — я сунула руку в кармашек и протянула Авантюрину ровно три монетки. — Свое добро я так просто не оставлю…
Мило восхищенно присвистнул, позабыв о намерении читать мне мораль.
— Неужто успели вернуть, госпожа?
— Опыт, мальчик мой, и ничего более, — скромно опустила я глаза и шаркнула ножкой. — Да, и вот еще, — на подставленную ладонь Мило просыпался целый дождь из разномастных монеток. — Не удержалась, с собой прихватила. Воровать, конечно, нехорошо, но авось шулеры не обеднеют. Будет мне компенсация за то, что полвечера «деточкой» звали. Фи!
Авантюрин рассмеялся, откинув голову:
— Вам, госпожа, палец в рот не клади — вместе с рукою откусите. Но из-за выходки этой нам теперь в таверне лучше не ночевать, — посерьезнел он. — Да и от деревни чем дальше уйдем, тем безопасней.
Я вздохнула. Да уж, не подумала, опростоволосилась. Так хотелось переночевать под крышей! Ванна, и мягкая постель, и сладкая еда утром… Да и неловко я себя чувствую, когда дверей рядом нет.
— Что поделаешь, Мило, — развела я руками. — Иди за котомками. Я тут подожду.
Мы с учеником, к счастью, путешествовали налегке. Еда, одеяла, сменная одежда да кое-какие штучки, чтоб дурачить простой люд, не прибегая к волшебству — краска для волос и лица, парики. Поэтому труднее всего Мило было бы не тащить сейчас в одиночку наши общие вещи, а протолкаться через орущую и размахивающую табуретками толпу. Как бы его самого не отдубасили… Впрочем, мальчик мой — волшебник, а они — крепкий народ.
Ожидание затягивалось. «Наверняка Мило еще и хозяйке деньги за ужин вручает», — догадалась я. К процессу сбивания цены ученик питал необъяснимую слабость. Долго теперь мне здесь придется одной стоять…
От скуки я прошлась по двору, заглянула в конюшни. Лошади заржали, шарахнулись в стойлах. Еще одна проблема — карты не каждое животное выносит. Кошки, вороны — так и ластятся, собаки — еще куда ни шло, а вот лошади, коровы и прочие копытом землю топчущие — на дух не переносят. Вот и приходится нам с Мило пешком по дорогам скитаться… Кабы не ключ, затянулось бы путешествие на долгие месяцы.
— Скучаешь? — окликнул меня смутно знакомый голос. Я оглянулась и оторопела: в дверях конюшни стоял рыжий паренек. — Эх, поколотить бы тебя по-хорошему, но я чужое мастерство уважаю.
Мои брови недоуменно поднялись:
— А почему колотить-то? Или не рад корову вернуть?
Паренек расхохотался?
— Корову? Какую, к ворону, корову? Нет никакой коровы, эх, ты, простофиля! Как дружков-то моих подставила — хорошо, если живы уйдут…
— Дружков? — я начала понимать. — Так вы заодно работаете?
Рыжий заулыбался.
— А то! Я сначала подчистую проигрываюсь, а потом прошу у кого-нибудь монетку — отыграться. Людей добрых везде много, кто-то — да подаст. Ну, и возвращаю свое добро с лихвой — и деньги, и «корову»… Народ, видя такое дело, совсем об осторожности забывает. Порой такой куш снимаем… закачаешься! — парень причмокнул. — Золотые времена были…
— Теперь не будут, — понятливо кивнула я. — Ну, прости. Хотела своему, рыжему, помочь, а только хуже сделала. Твоих подельников теперь так просто не отпустят… Что ж ты вместе со мной на них толпу науськивал? Не сердишься теперь на то, что вышло?
— Не сержусь, — засмеялся паренек. — Все равно хотел разбежаться с ними. Уж больно жадные стали. Совсем совесть потеряли. На моих глазах хотели девчушечку милую обобрать… Рыженькую, — он хитро сощурился, а потом наклонился вдруг, хватая меня за руки. — А давай вместе работать будем? Двоим рыжим и везет вдвое!
— Обойдешься, — прошипел Мило, незаметно вырастая за плечом и вешая мне на спину суму. — Уже занято местечко.
Парень не обиделся — только сверкнули белые зубы. Улыбнулся опять…
— Ну, не судьба — так не судьба. Тогда прощайте — пора мне ноги делать отсюда, и поскорее. Если из дружков кто жив останется — битым буду. Ровных дорог вам! — махнул он рукой и скрылся в темноте.
Я рассмеялась.
— Что, Мило, обдурили меня? Как дитя малое попалась!
— С кем не бывает, — вздохнул он. — Идем, госпожа? И нам тоже задерживаться нет резона. Бить, конечно, не будут, а вот задержат — запросто. Та же хозяйка, за погром…
Погром, погром… У меня перед глазами появился словно наяву полутемный зал, чистый и опрятный, ароматные блюда на стойке…
— Мило, — вдруг вспомнила я. — Как твоя рука?
Ученик замялся.
— Заживет, госпожа. Я сам виноват, вел себя неподобающе…
Я покачала головой.
— Это мне виниться надо. Ты как раз дело говорил… Прости меня, Мило.
Медленно, нерешительно я взяла в ладони покалеченную кисть ученика, нежно погладила… и поцеловала.
Мило охнул.
— Зачем… вы это сделали… госпожа? — хрипло спросил он. Ох, а так точно на наставницу не смотрят!
Я отвернулась, краснея. И вправду, зачем? И почему теперь смущаюсь? Это ведь не… Я качнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Мило — ученик, и точка!
Но красив, мерзавец… Как глаза сверкают… Нет, надо прекращать это, пока не поздно.
— Не знаю, Мило. Сегодня мне напомнили очень важный урок: многие вещи не такие, как кажутся. Думаю, и тебе он впору придется, — я встретилась с мальчиком глазами. — Тебе кажется, что ты понимаешь кого-то — и вдруг оказывается, что этот человек совсем не таков. Иногда прозревать бывает больно… Идем, Мило, — оборвала я сама себя. — Три дня уже минули, а мы лишь чуть-чуть приблизились к побережью.
— И то правда, — совладал наконец с собою ученик. — Прошу, за мной, госпожа…
Нас ждет дорога долгая,
Завитая в кольцо,
Под ноги — галька колкая,
И горький дым в лицо…
Все те же повороты мы
Проходим вновь и вновь,
И теми же заботами
Нам путь попортит кровь…
Друг другу дни — подобные,
Но хоть еще разок
Мы разомкнуть попробуем
Кольцо своих дорог.
