Глава 21
Кубанская Конфедерация. Поселок Пашковский. 29.08.2059
Сегодня, в качестве поощрения за ударный труд по сборке и упаковке нашего имущества, Черепанов разрешил устроить в группе кинопоказ, и мы смотрели фильм «Живые и Мертвые». Кинолента была старая, пережившая не только страну, в которой она снималась, но и чуму, и Хаос, и того человека, который ее на свою флэшку заливал. Фильм, конечно, отличнейший, про Великую Войну и про настоящих людей, трудом и кровью, отстоявших свою страну. Про воинов, не жалевших свои жизни за Родину.
Слов нет, и впечатлений от кинокартины имелась масса. Было на что посмотреть, и было о чем подумать. По экрану монитора промелькнули последние кадры. Солдаты шли по заснеженной степи, прозвучали слова: «Впереди была вся война», и фильм закончился. Да, та война окончилась более ста лет назад, а наша, только начиналась. Кто-то зажег свет, я отключил ноут, и упаковал его в чемоданчик.
Парни, обсуждая просмотр, сели пить чай с бутерами, а я вышел из палатки и пошел прогуляться по лагерю, который уже завтра наш батальон должен был покинуть. Мы оставляли черноморское побережье Конфедерации на попечение Третьей гвардейской бригады и территориалов МВД, которые займут наш лагерь, а батальон должен был отправиться в Краснодар, и влиться в состав формируемого возле столицы, Кавказского Экспедиционного Корпуса. Это займет неделю, может быть, чуть больше, а после этого, нас ожидала дорога в горы.
Я бродил по кирпичным дорожкам между палатками, подсаживался к костеркам, возле которых сидели ребята из других групп, вел разговоры ни о чем, и размышлял о последних деньках, проведенных здесь.
Все началось три дня назад, когда нашу базу навестил сам комбриг, генерал-майор Игнатьев, худой и чрезвычайно нескладно выглядевший в мундире человек, с постоянным хроническим насморком. С какой целью приехал комбриг, можно было только гадать, и чего ожидать от его посещения, было неясно. У нас в батальоне его не любили, ну не боевой он офицер, а пост командира бригады получил исключительно потому, что очень хорошо умел считать денежку и планировать каждый свой шаг. Кроме того, Игнатьев был в постоянном конфликте с Еременко, а это очень сильно сказывалось на всем нашем подразделении в целом.
Впрочем, нам, я говорю про большинство солдат и офицеров батальона, было все равно, что приехал самый натуральный генерал-майор, и благоговения перед его высоким чином, в батальоне не было. У нас ценилось другое, дела человека и конкретные его поступки, это да, что было, то было, и поэтому комбрига встретили без всякой помпы. Приехал, да и бог с тобой, проходи гостем будешь, как надоест, поезжай к себе домой, не задерживаем и остаться не просим.
Игнатьев пробыл у нас в расположении ровно одни сутки, вынес тридцать пять взысканий, разжаловал в рядовые трех сержантов, и влепил по десять суток «губы» двум командирам групп. На прощание, в полдень, он приказал построить весь личный состав батальона на плацу, взобрался на трибуну и произнес зажигательную речь:
— Гвардейцы! Ваш батальон гордость нашей бригады, и в то же самое время ее позор. Вы выполняете самые трудные боевые задачи, всегда находитесь на самых опасных участках, но совсем забыли о таком понятии как дисциплина. Где подшитые подворотнички? Почему мне, вашему комбригу, не отдается воинское приветствие? Расхлябанность пустила корни в вашем подразделении, и это, вне всякого сомнения, порочная практика, которая до добра не доведет. Однако заниматься вашим перевоспитанием, времени нет. Наше государство находится в состоянии войны, и куда ни посмотри, повсюду на нашу любимую Конфедерацию нацелены вражеские штыки.
На этих словах, стоящий рядом Глаз, легонько толкнул меня в бок, и прошептал:
— Вот же, чмо, как воевать, так его и близко не наблюдается, все время где-то в тылу со своим штабом, а как политбеседу провести, то тут он на коне.
— Ладно, давай послушаем самого главного отца-командира. В кои-то веки, впервые за три года, в расположении батальона появился.
Генерал тем временем продолжал:
— С севера наступают войска царя Ивана, который все же объявил нам войну. На востоке, ждут своего часа кочевники-«беспределы», и с Крыма напирают караимы. С юга идут гонимые радиацией и бескормицей орды Новоисламского Халифата, а с моря, им в подмогу, наносят свои удары трабзонские пираты и наемники. Воины-спецназовцы, сынки мои, товарищи, не отдадим варварам ни пяди родной земли! Оправдаем то высокое доверие, которое нам оказал президент Симаков, ведущий нас к победе!
В речи генерала Игнатьева не хватало одного, истошного крика: «Родина-мать в опасности! Все на баррикады!» Что я, обычный сержант гвардии, мог бы сказать на речь комбрига? Многое мог бы, но, конечно же, промолчал и сам для себя, не в первый уже раз, раскидал сложившуюся ситуацию на составные части.
Конфедерация в опасности, все верно, но наше государство, с самого своего зарождения, в этом состоянии находится, и ничего, не то что оборону держим, а еще и расширяться умудряемся. Иван Седьмой объявил войну Конфедерации, и это ни для кого не новость. Царь — это звучит грозно, вот только воевать за него некому. Пару тысяч солдат он еще может быть, что и наберет, а вот с вооружением у донцов как-то не очень. Негде царю его взять, а немногие имеющиеся у него заводы, производство вооружений пока не тянут. Все что он сможет, это пройтись вдоль наших границ и изобразить активность ведения боевых действий.
Кто там еще? Кочевники, все правильно. Одна орда так и шарится вдоль Маныча, но опасности от нее сейчас никакой нет, и в ближайший год не предвидится. Ладно, есть еще караимы, но это тоже, угроза гипотетическая, поскольку флота у крымчаков не имеется, а набеги, которые они устраивают на форт Горностаевка, прикрывающий Керчь, ничего кроме потерь им пока не принес. Вот так, с востоком, западом и севером разобрались, и там все в относительном порядке.
Остается еще два направления, юг и юго-запад, то есть Кавказ и Черное море. Что касаемо побережья, то да, три дня назад, Кара с двумя тысячами наемников высадился на берег. Вот только десант этот выглядел плюгавенько, и его войскам легче было по берегу от самого Трабзона топать, чем пытаться десантную операцию провести. Под Сухуми, куда двигался вражеский флот, стоял «Ладный» и передовые плавсредства, перевозящие вражеских бойцов, перетопил вчистую. Говорят, что более пятисот трабзонских пиратов в том морском сражении в водах Черного моря сгинуло. Пришлось Каре с основными силами высаживаться в Очемчири, и уже здесь соединяться с войсками халифатцев. Куда они двинутся от побережья, вопрос из вопросов. Если на нас пойдут, то под Тупсе их встретят, есть кому, а если на Нальчик, то самый крупный город и столица Горского Содружества падет в любом случае.
Теперь, что касаемо самих южан. Они опасны и именно они могут доставить нам основные проблемы. Это правда, и здесь генерал Игнатьев не лукавит и не передергивает. Государство южан называется Новоисламский Халифат, и насколько я знал из сообщений нашего столичного радиовещания, образовался он на основе такой страны как Иран, который пережил Черное Трехлетие, как и все другие государственные образования. Однако смог сохранить органы власти и не скатился на двадцать лет в Хаос, как другие страны. Иранцы и примкнувшие к ним беженцы, в первую очередь из Пакистана, уничтоженного в 2015-м году во время скоротечного ядерного конфликта с Индией, получили фору, и стремительно стали восстанавливать промышленность и экономику.
Все бы ничего, живи и радуйся, готовься к тому, что вскоре займешь на планете Земля место мирового лидера, оставшееся вакантным после канувших в небытие Соединенных Штатов Америки. Однако этого не произошло. Мало того, что весь восток страны «фонил» радиацией, так еще и серьезная авария на атомной энергостанции в Бушере случилась. По слухам, в Черное Трехлетие ее заглушили, а спустя какое-то время, когда жизнь стала налаживаться, попытались снова в строй ввести, но видимо, нормальных специалистов у них не осталось, и произошло то, что и произошло.
Из-за радиоактивного заражения Иран потерял все побережье, основные промышленные предприятия и самые плодородные почвы. Для выживания этого народа, более чем на половину состоявшего из отчаявшихся беженцев со всего Ближнего Востока, нужна была новая земля под расселение и Великая Идея. С идеологией тамошний правитель разобрался быстро, объявил себя возрожденным пророком Магомедом, и пообещал всем своим людям райские кущи, а вот с землями вышла полная лажа. На восток не пойдешь, радиоактивная пустыня, на юге море, а на западе воинственные племена бывших иракцев, вспомнивших, что они наследники хариджитов. Оставалось только одно направление, на север, то есть на Кавказ.
В 2050-м году, более трех миллионов людей, населявших Новоисламский Халифат, стронулись с места и направились в путь. В 52-м году, их передовые отряды достигли Кавказских предгорий, и практически без боя, не захватив, а присоединив к себе, оккупировали Азербайджан. В 53-м вторглись в Армению и Грузию, а в 54-м потерпели поражение от горцев Северного Кавказа на Саларском перевале и потеряли в одной только битве, несколько тысяч своих самых лучших и профессиональных вояк. Пока происходили все эти события, основные скопища мигрантов все же дошли до гор, но здесь им ничего не светило. Запасов не было, предприятия порушены, а на фруктах и охоте, миллионы людей не прокормить. Выход у нового пророка оставался один, продолжить экспансию на север. Вырваться со своими людьми, треть из которых в разной степени страдала от лучевой болезни, к Волге, Кубани или Дону. Хоть куда, но лишь бы там имелось продовольствие и какие-то ресурсы. Так, в 57-м году, наступление Халифата на север продолжилось.
Попробовал прикинуть, сколько воинов могут выставить наши противники на Кавказе. Конечно, я могу сделать только самые приблизительные подсчеты, но уж какие есть. Итак, бойцы, подчиняющиеся Каре, две тысячи штыков при нем, и еще около трех тысяч он может получить из Трабзона. Большая часть его бойцов подготовлены неплохо, и все вместе, они станут серьезной силой. Теперь сам Халифат, от трех до четырех тысяч профессиональных солдат и около пятидесяти тысяч ополченцев, вооружения хватает, имеется артиллерия и бронетехника. Кроме того, в армии южан есть неплохие командиры. Плюс ко всему этому, постоянно подтягивающиеся с зараженных территорий беженцы, среди которых можно набрать солдат, и местные азербайджанцы, обобранные до нитки и готовые присоединиться к новоявленному пророку и его войску.
Против всех этих, по нашим временам, больших армий, горцы, при всем своем желании выжить, смогут собрать только пять-шесть тысяч воинов без бронетехники и серьезной артиллерии. На этом все, и единственная причина, по которой горцы еще держатся, это горные перевалы, за которые они цепляются при каждом удобном случае. Опять таки, совсем немаловажно то обстоятельство, что они превосходно знают все местные условия, и имеют опыт ведения боевых действий в своих родных горах.
И вот для того, чтобы горцы смогли удержать свою столицу, наше командование и направляет к ним экспедиционный корпус. Именно этим сообщением генерал-майор Игнатьев закончил свое выступление, и так мы узнали о нашем новом назначении.
Комбриг умчался в ППД бригады, а мы принялись паковаться и собираться в дорогу. Прошло два дня, мы были готовы к походу, и наступила наша последняя ночь в этом лагере на побережье. Прогулявшись еще какое-то время, вернулся в свою палатку и завалился спать.
Поутру, автоколонна батальона спецназа Четвертой гвардейской бригады отправилась в сторону столицы, и через сутки достигла поселка Пашковский, где должны были собираться все подразделения будущего Кавказского Экспедиционного Корпуса. Остановились в чистом поле, поставили одну палатку под штаб, и стали ждать, что будет дальше.
Дождались. На следующий день началось то, что я сам для себя назвал бедламом. У нас забрали всю технику, и вместо автомашин, пусть не новых, но на ходу, пригнали два больших табуна объезженных лошадей с Тихорецких конных заводов. Оно и понятно, на Кавказе все дороги порушены, ни железнодорожного транспорта нет, ни автомобильного, и все перевозки только лошадьми, так что нам предстояло быстро освоить новый вид передвижения. В самом начале седел у нас не было, но Еременко сказал, что так даже лучше, и мы приступили к тренировкам по верховой езде.
Процесс самой тренировки был прост, делаешь самодельную уздечку, одеваешь на лошадь, потом с пенька или с помощью товарищей, подгибающих твою ногу, взбираешься на четвероного друга, и мчишься по полю. Точнее сказать, пытаешься мчаться. Первый день таких тренировок был очень длинным, и я все время думал о том, что скорей бы он закончился. Триста человек, весь личный состав батальона, несколько часов подряд трусил по кругу вокруг нашей стоянки, и только к вечеру, комбат разрешил слезть с лошадей, а сделать это, было почти невозможно. С чьей-то помощью, у меня это все же получилось, и в раскоряку, широко расставив ноги и, наклонившись вперед, я отвел свою лошадь к коновязи, и без сил рухнул рядом.
Ладно, ничего страшного и ужасного. Через какое-то время, мы стали вполне приличными наездниками, и езда на лошадях стала даже каким-то удовольствием. Тем более что вскоре привезли сбрую и седла, а чуть позже пригнали три десятка бричек, на которых должны были перевозиться боеприпасы и батальонное имущество. Основная проблема была в другом, в тех подразделениях, которые должны были влиться в Кавказский корпус помимо нас.
Каждый день прибывали наши будущие соратники, и я тихо офигевал. Кого же здесь только не было. Первыми появились несколько отдельных рот ВБР, как быстро выяснилось, новобранцы, пороха не нюхавшие и прошедшие только краткий двухнедельный курс молодого бойца. За ними следом, три батальона территориалов, которые были вооружены только старыми карабинами СКС. Это были те, кто во время переворота, так и не определился, на чью сторону встать, а пытался отсидеться у себя в республике. Не получилось и их колебания, никто не забыл. Следом появились войска каратянцев, еще в прошлом году, воевавших против Туапсинской республики, и присоединившихся к нашей Конфедерации. Бойцы хорошие, с горными условиями не понаслышке знакомые, но все как один, слишком уж религиозные и угрюмые. Сами себе на уме, люди, и чего от этих пяти сотен бородатых дядей можно было ожидать, оставалось загадкой. После каратянцев появились братушки-гвардейцы, два сводных батальона. Один из Второй бригады, полностью артиллерийский, укомплектованный 120-мм минометами, и еще один из Первой, те, кого штурмовики не пожалели, самые что ни есть залетчики и разгильдяи, не признающие никаких авторитетов и правил.
Такое вот чрезвычайно разнообразное по составу и боевым качествам войско собиралось, и теперь оставалось только узнать, кто же будет нашим командующим. Гадали мы на эту тему много, и генерала Крапивина на место нашего комкора прочили, и полковника Фарахутдинова из ВБР, и даже комбрига Второй гвардейской бригады Котикова. Реальность, превзошла все наши предположения, и когда мы получили известие, что нашим комкором назначен старший сын президента Геннадий Симаков, то всем батальоном впали в глубокое уныние. Надо сказать, что причины для этого были, так как до нас, наследник президента командовал частями ВБР, наступающими на Батайск, и какие они тогда понесли потери, мы помнили очень хорошо. Да и слухи, про этого тридцатилетнего генерала, в военной среде ходили самые разные и, как правило, нехорошие. Холоден, заносчив, спесив и дурак, так характеризовали нового комкора те, кто служил с ним ранее, и думаю, что этим словам верить стоило.
Тем же вечером, вернувшись из Краснодара, куда он ездил по делам, Еременко вызвал к себе Черепанова, своего брата и меня. Почему не позвали остальных сержантов из ближнего круга, я тогда не догадывался и, войдя в палатку, которую занимал наш комбат, не поверил своим глазам. Полковник сидел за штабным столом, на котором стояли две бутылки водки, одна уже пустая, а другая только початая, курил, и сам себе напевал, что-то про черного ворона, который, сволочь такая, почему-то вьется над его головой. В таком тоскливом состоянии, нашего командира я еще ни разу не видел, так как он всегда был против выпивки, и только в праздники, иногда позволял себе немного вина. Решив не тревожить полковника, присел на лавку у брезентовой стенки, и дождался пока подтянутся офицеры.
Через пять минут все были в сборе, и брат нашего полкана, ни слова, ни говоря, подошел к нему, забрал недопитую бутылку водки, и спросил:
— Что, командир, все настолько плохо?
Еременко поднял на нас свой взгляд, оглядел, и ответил:
— Не то слово. Сливают нас, мужики. Вчистую сливают, и шансов выбраться из этой передряги живым, совсем немного. Потому и вызвал вас всех сюда.
— Да, ты объясни сначала, в чем проблема? — спросил Еременко-четвертый, присаживаясь рядом. — Ну, назначили Симакова-младшего комкором, так это не самое страшное, что могло бы быть.
— А-а-а, — взмахнул рукой комбат. — Не в комкоре дело. Он, конечно, не вояка совсем, и дуралей изрядный, но и с ним можно службу тянуть. В другом здесь тема. Если его комкором назначили, то, значит, не хотят, чтоб мы противника остановили. Да вы и сами видели, кто с нами в одном корпусе на Кавказ пойдет, или мальчишки совсем, или каратянцы с территориалами, которых не жалко. Планируется, что Гена все дело завалит, и никогда не станет следующим президентом. Вот что должно произойти.
— Но мы же гвардия? — удивился капитан. — Мы же преданы президенту, нас-то за что сливать?
— Да уж, как Наполеон сказал: «Гвардия погибает, но не сдается!» Вот так и мы, приказали подохнуть, не на прямую, конечно, но приказали, и мы должны помереть. Зато потом, Симаков-старший, который совсем не старшего сына своим преемником видит, скажет, что не абы кого с Геной в горы посылал, а свои самые элитные войска. Политика, мать ее так. Симакова-младшего поддерживает весь Приморо-Азовский район, а это самые богатые и густонаселенные поселения во всей Конфедерации, а президент хочет следующим главой государства, третьего сына сделать, Илью. Вот и получается, что наверху интриги, а мы внизу, будем за это кровью своей отхаркиваться.
— Командир, это догадки?
— Нет, — помотал тот головой. — Это сведения точные.
— И что предлагаешь? Ведь ты нас собрал не для того, чтобы мы на твое полупьяное лицо полюбовались?
Комбат встряхнулся, достал из под стола пластиковую баклажку с холодным чаем, сделал пару глотков и произнес:
— Да, не для этого. Дела наши не очень хороши, и я хочу подстраховаться. Батальон должен уцелеть в любом случае, а для этого, две группы наших бойцов останутся в бригаде. С Игнатьевым все решено, он хоть и зануда, но мужик с понятием, и с ним всегда можно договориться. Завтра, вместо групп, отбывающих в Павловскую, к нам прибудут две группы из разведки.
— Ты хочешь, чтобы кто-то из нас остался здесь?
— Именно так. Останешься ты, Черепанов и Мечников.
— Нет, — сказал кто-то, и я понял, что это прозвучал мой голос. — Я с батальоном до конца пойду.
— Не спорь, останешься здесь, — повернулся ко мне полковник. — Это приказ.
— Нет, — упрямо повторил я, набычился и встретился с комбатом взглядом.
— Ну и дурак, — махнул он рукой и сконцентрировал все свое внимание на офицерах: — От вас отказа не приму в любом случае, вы командиры рот, а сейчас возглавите свои группы. Если нам не фартанет, то ваша задача возродить батальон.
— А если все будет нормально, и ты ошибся? — спросил его Черепанов.
— Если будет так, то я буду одним из самых счастливых людей на планете, признаю свою ошибку, и проставлюсь всем так, как никто еще не проставлялся.
— Что еще от нас требуется?
— Присматривать за нашими финансами, младший, ты в курсе, — комбат кивнул своему брату, — и бойцов нам на смену готовить. Все ясно?
— Так точно! — оба капитана ответили одновременно и встали.
— Хорошо. Идите готовьтесь и собирайтесь, утром за вами машины придут, — мы направились на выход, и уже откидывая полог, я услышал слова, обращенные конкретно ко мне: — Мечник, свой ноут здесь оставь, в горах с ним ловить нечего.
— Понял, — пробурчал я, и покинул штабную палатку.
Прошло еще три дня, и весь наш корпус, погрузившись в железнодорожный состав, направился в сторону гор. Мы должны были добраться до Невиномысска, нейтрального и вольного города, там разгрузиться, и уже от него, по трассе Ростов-Баку, пешим ходом двигаться к Нальчику, на который повернули основные силы Халифата.
