Александр Абердин
Провалившийся в прошлое

– Митька, а может быть ну его к черту, этот твой дальний кордон? – Голос отца был такой тоскливый, что Дмитрий невольно опустил глаза и горестно вздохнул, а тот снова принялся с жаром уговаривать сына – Посуди сам, Митька, какой ты к чертям собачьим псих? Это скорее те лекари, что тебя так обозвали, психи. Эх, не видели они настоящих психов. Посмотрели бы, идиоты, на братьев-молдован из пятой бригады, вот то психи, так психи. Форменные. А ты? Ну, какой из тебя псих, Митька? Подумаешь, перестрелял из пулемёта кучу бандюков. Так то же засада была! Ты этим чёртовым ооновским долдонам жизнь спас, а их доктора тебя в психи записали.

– Батя, не начинай. – Ещё раз вздохнув, сказал Дмитрий – Да, засада, да, перестрелял не каких-то там голожопых беженцев, а самых, что ни на есть оголтелых, пиратов, ну, так что с того? Понимаешь, батя, я же по ним ещё метров с восьмисот начал садить из «Корда». Ладно бы со мной такое случилось в первый раз, но ведь у меня снова очко сыграло ещё в тот момент, когда никому и в голову не пришло, что впереди может оказаться засада. Да, и замаскировались эти черномазые в том своём буше знатно. Фиг увидишь, пока нос к носу не столкнёшься. Вот командование нашей интернациональной бригады и решило меня отправить Могадишо, в госпиталь на обследование, а я возьми и учини там бучу и снова со стрельбой. Меня, как бес в бок толкнул, перевернуть ту повозку с бананами, а под ними целый центнер пластита лежал. Бабе я башку камнем проломил, а второго пристрелил, из её пистолета, чтобы чего не вышло. Хотя и мог арестовать, ведь пульт у бабы был, а не у него. В общем перестарался я тогда. Отец печально вздохнул и зло воскликнул:

– Вот ведь суки злобные! Нет чтобы тебя к герою представить, они тебя же взяли и обвинили в этой, ну, излишней жестокости. Ну, разве не твари они после этого? Дмитрий хлопнул отца по плечу и сказал:

– Батя, хрен с ним, с геройством. Главное я жив и выбрался из этой чёртовой Африки, хотя меня и комиссовали с совершенно идиотской формулировкой. Контузию приплели, но ведь все деньги они мне выплатили. Правда, кое в чём я с этими коновалами всё же согласен. Ну, не может быть у нормального человека такого звериного чутья на опасность. Ладно бы я был каким-нибудь опытным спецназовцем, головорезом со стажем, а то ведь смех один, лейтенант-ботаник. Меня и отобрали-то в русский отряд только потому, что я по-английски и по-французски свободно разговариваю. Нет, всё же с моей головой точно что-то не так, батя, а потому я согласен с профессором Сычёвым, надо мне действительно пожить несколько лет на природе, в одиночестве. Так что извини, батя, но я всё же поеду на кордон егерем. К тому же я ведь почти зоолог, батя, и с детства мечтал работать в заповеднике, изучать животных. Егерь, конечно, это тебе не эколог, но и то хорошо. Если бы у нас не было военной кафедры, то фиг бы я армию загремел на два года, отслужил бы год и в Краснодар вернулся, и в Сомали меня никогда бы не направили, но раз так всё случилось, то и не хрена об этом горевать.

Отец и сын сидели на скамейке у подъезда панельной пятиэтажки, стоявшей на улице Коммунистической в городе Апшеронске. Дмитрий Мельников родился и вырос в этом городе и из него уехал в Краснодар, чтобы поступить в университет, на биологический факультет, на экологическое отделение. Учился он ни шатко, ни валко, в общем ровно и хотя круглым отличником не был, практически все предметы знал назубок. После окончания университета он получил весьма лестное предложение из краевой администрации, но, прежде чем стать научным сотрудником краевой экологической службы, ему пришлось отправиться на два года в армию и он попал не куда-то, а в Кантемировскую дивизию, командиром взвода. Через год командование предложило ему отправиться в командировку, в Сомали, сроком на два года. Сомалийские пираты так осточертели всему миру, что совет безопасности ООН сколотил интернациональную бригаду и направил её в Могадишо, ну, а Дмитрию такое предложение сделали по двум причинам, во-первых, он хорошо знал английский, а, во-вторых, он изучал в числе прочего и змей, которых командир русского батальона боялся почему-то, как огня.

Так лейтенант Мельников по прозвищу Ботаник загремел в Африку и почти два года вместе со всеми гонялся за сомалийскими пиратскими бандформированиями, а те оказались отнюдь не так просты, как это всем казалось и воевать там пришлось всерьёз. В батальоне Ботаника, так его прозвали ещё в России, в первую же неделю службы, сослуживцы считали полным психом и чуть ли не конченым отморозком из-за того, что он никогда не расставался с автоматом, а когда рота куда-нибудь выдвигалась, всегда сидел на броне возле «Корда» и начинал палить по всему, что шевелится, при малейших признаках опасности, оправдывая это тем, что у него очко сыграло. Правда, все отдавали ему должное в том, что очко у него всегда играло по делу. Американцы даже дали ему прозвище Крейзи Шутер, но и сами вели себя точно так же и открывали огонь без предупреждения по всему, что шевелится в чахлых, пыльных кустах буша. Зато никого из них не объявили за это психом, а вот в отношении лейтенанта Мельников вердикт врачей оказался на диво единодушным – острое расстройство психики и неумение контролировать себя в опасной ситуации, а это уже, что ни говори, диагноз.

Однако, в Москве, в институте Сербского, с ним не согласились и профессор Сычев написал просто и ясно – контузия и поскольку лейтенант Мельников оттрубил даже больше, чем два года в армии, его спокойно отправили в запас, но перед тем дали отдохнуть два месяца в подмосковном санатории. Тем не менее, профессор Сычёв порекомендовал ему всё же пожить хотя бы пару годков на каком-нибудь дальнем кордоне на природе, вдали от городского шума. Так, на всякий случай. Отец Дмитрия, работавший главным инженером в строительной компании, видно сгоряча, подсуетился и договорился с частным охотхозяйством в Апшеронском районе об этом самом отдалённом кордоне. Он действительно находился аж у чёрта на куличках, в верховьях речки Пшехахи, куда просто так хрен доберёшься. Да, и какой это к чёрту был кордон, так, избушка на курьих ножках, в которой уже лет пять никто не жил. Зато на несколько десятков километров окрест там не встретишь ни единой живой души кроме медведей, оленей и туров. Только после того, как Дмитрий, немного подумав и решив, что на этом кордоне он может заняться ещё и самообразованием, согласился, оформился на работу в охотхозяйство егерем, пообещав отпахать на кордоне «Дальний» четыре года и принялся энергично готовиться к переезду в горы, Олег Максимович понял, что погорячился с предложением.

Он немедленно принялся отговаривать сына, даже договорился, чтобы его взяли на работу в его строительную компанию в службу безопасности, но было поздно. Дмитрий принял решение и менять его уже не хотел. Более того, он даже купил себе пусть и довольно старый, тысяча девятьсот девяносто девятого года выпуска, но ещё очень даже бодрый, совершенно не убитый армейский вездеход «Газ-66-40». Машина ему досталась с совершенно смешным пробегом в сорок три тысячи километров, да, ещё с турбодизелем, системой самоподкачивания колёс, лебёдкой самовытаскивания, а также запасным комплектом новой, импортной резины, хотя и на старой ещё ездить и ездить. У этой старой «Шишиги» имелась роскошная, увеличенная в длину на метр и двадцать сантиметров в ширину, металлическая будка-кубрик. На этой машине, с усиленной ходовой частью, прежний хозяин в технике разбирался на редкость хорошо, Митяй, так Дмитрия звали все его друзья детства и однокурсники, мог заехать на любую гору, но купил он его ещё и потому, что несостоявшийся пчеловод отдавал ему в придачу запасной двигатель и целую кучу запчастей к нему, но самое главное, для того, чтобы заправиться, Митяю будет достаточно доехать до ближайшей горной дороги, по которой круглый год ездят лесовозы, и либо купить у них солярки, либо выменять на мясо, что выглядело намного реалистичнее. Свежего мяса поесть-то всем хочется.

Помимо этого Митяй брал с собой в горы ещё и старый, неубиваемый и неумирающий дедовский мотоцикл «ИЖ-49», с ремонта которого началась его любовь мото и автотехнике. Хотя этот мотоцикл, для которого он не поленился купить целых три комплекта мощной горной резины и был супер-стар, у него имелось три важных достоинства: он мог ездить даже на смеси из солярки и самогона; был способен подняться на любую гору; но самое главное, Митяй мог отремонтировать его с завязанными глазами с помощью молотка и зубила, да, и запчастей к нему в гараже нашлось столько, что можно было второй собрать, не говоря уже о том, что некоторые он мог и сам изготовить, но всё же кое-что и прикупил на всякий случай, включая второй движок, поскольку в горы он ехал надолго, жить там собирался с комфортом и не один, с подругой, как только отстроится, а на «Шишиге» мог увезти с собой хоть чёрта с рогами и потому брал в горы кое-какие пусть и небольшие, но станки и даже прикупил два самых простых, не слишком тяжелых, но надёжных и мощных, способных работать на русской соляре, японских дизель-генератора, один из которых был оснащён электросварочным трансформатором. Решив вопрос с техникой, он принялся собираться в дорогу.

На первый взгляд государственному, а на самом деле частному, то есть взятому в аренду и потому зажиточному охотхозяйству, а точнее его хозяину, как раз требовался егерь для самого отдалённого кордона, причём именно русский, молодой, физически сильный и умеющий постоять за себя, чтобы отвадить браконьеров, взявших за моду охотиться на медведей, кабанов и оленей, не платя за это в кассу ни гроша. Ну, а поскольку Дмитрий уже кое-что купил себе для обустройства в горах, то и директор охотхозяйства, Ашот Вартанович Маркарян, он же его единоличный владелец, счёл необходимым как следует экипировать нового егеря в дорогу и первым делом вооружил его ничуть не хуже сомалийского пирата, после чего отвёл на далеко не пустой склад и разрешил взять с него то, что ему потребуется, сказав, что строевого леса он и там напилит сколько угодно. Митяй, пока учился в университете, каждое лето подрабатывал на лесозаготовке и потому умел держать в руках бензопилу, хотя и отвык в Африке от неё, но поскольку никогда не чурался работы, даже самой тяжелой, то ехал на кордон смело, ничего не боясь.

Целых три недели Митяй не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой, загружал в будку всякую всячину, преимущественно инструмент и те строительные материалы, которых в горах взять будет негде. Охотхозяйство приносило господину Маркаряну хорошую прибыль и потому он не жалел денег на обустройство своих кордонов. Поэтому Митяй помимо запчастей для мотоцикла и вездехода, прихватил также три бочки хозяйской соляры, две бочки бензина и полторы сотни литров моторного масла. В общем склад Ашота Вартановича он грабил по полной программе, но тот не возражал. На кордоне, который прозвали необитаемым островом, до него даже браконьеры не доходили, давно уже нужно было сделать капитальный ремонт. Одновременно Митяй, получивший не так давно довольно крупную сумму командировочных за Африку, прикупил себе новенький ноутбук «Тошиба» с семнадцатидюймовым экраном, кое что из цифровой техники, но самое главное накупил множество дисков с самыми разными электронными энциклопедиями, множество электронных и просто оцифрованных учебников, да, ещё и хорошо качнул всяческую научную информацию с компов старых друзей и бывших однокурсников. Четыре года большой срок и за это время в горах можно что-то и изучить.

Этот груз знаний хотя и был очень велик, всё же не выглядел неподъёмным. Зато завскладом и кладовщик гадали и даже бились об заклад, развалится древний армейский вездеход или нет, будучи забитым по самое некуда всяческим добром, вплоть до стального, бронзового и латунного кругляка. Однако, они даже и не предполагали, насколько прежний хозяин машины усилил ходовую вездехода и потому «Шишига» увезла на себе со склада добрых шесть тонн груза не просто играючи, а радостно урча, как и его молодой, да, ранний и зело опытный хозяин-куркуль. Всю ночь машина простояла под домом. Рано утром Митяй позавтракал с родными, попрощался с матерью. Ей он клятвенно пообещал, что не станет лениться, а будет минимум два раза в неделю спускаться вниз, к посёлку Отдалённому, где со склона горы Сахарная Голова он мог спокойно звонить по сотовому телефону. Он поцеловал мать, взял корзину с пирогами и прочей домашней снедью, что та собрала ему в дорогу, и вместе с отцом и своим новым другом, громадным кобелём по кличке Крафт, чистокровной кавказской овчаркой, вышел из квартиры. Во двор они спустились буквально чуть свет. В принципе, по прямой, ехать было недалеко, всего каких-то шестьдесят километров по прямой, но дорога петляла так, что удлинялась до добрых двухсот и ещё нужно было умудриться не заблудиться на ней. Как раз этого Митяй не боялся. Ашот Вартанович, которому было лень искать нужные карты, поступил очень просто – дал ему толстую пачку генштабовских карт чуть ли не всего Северного Кавказа и он ещё вчера нашел и положил сверху самые нужные.

Посидев на лавочке вместе с отцом ещё несколько минут, он решительно встал и направился к машине. Молодой пёс, которого Митяй купил месяц назад у своего старого приятеля, как только он открыл ему дверь, тут же запрыгнул в машину и с важным видом уселся на сиденье. Этот лохматый, здоровенный кобель был большим любителем прокатиться на машине. Он бережно поправил хвост пса, чтобы не прищемить, захлопнул дверцу и обошел машину. Отец стоял у водительской двери с корзиной в руках и горестно вздыхал. Митяй открыл дверцу, отобрал у отца корзину и забросил её в кабину. Он широко и ободряюще улыбнулся, обнял отца, а тот, хлопая его сильными, мозолистыми руками по спине, ещё раз вздохнул и уже бодрым голосом сказал:

– Ладно, Митька, поезжай. Жди меня через неделю, я приеду к тебе с бригадой в отпуск. Цемента привезу, отделочных материалов, мебель с дачи. В общем сладим тебе новый кордон. Митяй улыбнулся и ответил:

– Вовку с матерью тоже привози, а то он даже не проснулся, чтобы попрощаться. Там батя красиво. Лучше, чем на море. Поохотимся на туров, а то и оленя подстрелим.

Вчерашний лейтенант Ботаник забрался в машину, завёл двигатель, прогрел его пару минут, технику нужно беречь, широко улыбнулся отцу и отправился в дорогу, а ехать ему нужно было в сторону Новых Полян. Митяй не спеша проехал через город и поехал вдоль реки Пшехи. Заканчивался июнь месяц. Снег в горах уже месяц с гаком, как растаял, а потому Пшеха, которая в этом году не особо разливалась, вела себя мирно и тихо. Он даже увидел на берегу нескольких рыбаков. В Пшехе водились знатные усачи, а выше по течению можно было поймать и форель. Через несколько минут впереди показался мостик через речку Голышку. Впрочем, даже не речку, а скорее ручей, имевший обыкновение в середине лета почти пересыхать, что и не мудрено, ведь она начиналась совсем неподалёку, возле Нефтегорска и в неё впадало пара, тройка таких же полудохлых ручейков. Вот и мостик через Голышку был таким же неприметным, как и сама речка, и если бы не указатель, то никто её и не заметил бы. Митяй отъехал от дома без десяти пять, а потому ещё не встретил на дороге ни одной машины.

В тот момент, когда вездеход уже въезжал на мостик, он увидел перед собой яркую, изумрудно-зелёную вспышку и рефлекторно нажал на педаль тормоза. Однако, это не помогло и тяжело груженая машина с ходу въехала на мостик и угодила в яркое, изумрудное сияние, всосавшее её в себя с неприятным, громким, хлюпающим и каким-то металлическим звуком. В тот же момент Митяй понял, что дорога под колёсами вездехода исчезла и тяжело груженая машина полетела камнем вниз. Это он почувствовал интуитивно, но уже в следующее мгновение, подлетев, словно на трамплине, вездеход с изрядным грохотом опустился на все четыре колеса. Изумрудное сияние мгновенно исчезло и он увидел перед собой сначала тучу брызг, а вслед за этим довольно широкую, но не очень глубокую реку и крутой обрыв берега впереди, метрах в пятидесяти. Впрочем, машина, всё ещё двигаясь вперёд, явно въезжая в пологое углубление и Митяй, даже не глянув в зеркала заднего вида, моментально дал задний ход и нажал на педаль газа. Только после того, как вездеход стал быстро сдавать назад, он с облегчением увидел, что слетел с моста метрах чуть ли не в пятнадцати от берега невероятно раздавшейся вширь Голышки и сзади берег был пологим, а дно реки, покрытое не слишком крупной галькой, прекрасно держало машину, колёса не вязли и он без особых затруднений выехал из реки на берег, поросший высокой травой, и уже было остановился, но.

В следующее мгновение Митяй увидел в зеркало заднего вида нечто такое, от чего моментально завопил от ужаса. Справа от машины, метрах в семидесяти, со всех своих четырёх ног подпрыгнул в воздух от испуга громадный носорог, да, не простой, а шерстистый, до безобразия здоровенный и явно рассерженный тем, что ему не дали спокойно подойти к реке и напиться воды. Поэтому, не переставая вопить во весь голос, чем заставил Крафта сначала зарычать, а затем истошно залаять, Митяй, выехав на берег, прибавил газу. Однако, носорог, услышав громкий лай кавказца, издал громкий, хрюкающе-шипящий звук и с места припустил таким галопом, что его и на машине фиг догонишь. Гоняться за такой зловредной бестией у него и в мыслях не было, а потому он, проехав по высокой траве метров двадцать, остановил машину и истерично захохотал. Окно с его стороны было открыто и Крафт сунулся было в него, чуть не опрокинув корзину, но тут же получил кулаком по лбу. Предупредив охотничий порыв пса, Митяй громким, но слегка подрагивающим голосом сказал:

– Крафт, не советую, это тебе не волкам хвосты отгрызать. С таким зверем не всякий тигр совладает. – В ту же минуту он понял, что с ним произошло нечто ужасное и воскликнул – Ё моё, куда же это на с тобой занесло, Крафтуля? Это что же такое получается? – Крафт, поставив передние на толстое, стёганное ватное одеяло, укрывающее крышку двигателя, посмотрел на Митяя умным глазами и наклонил голову, а лейтенант-эколог стал втолковывать псу – Шерстистые носороги, Крафт, вымерли где-то десять, может быть пятнадцать или даже двадцать тысяч лет назад, когда закончился ледниковый период. Если так, то мы с тобой через то зелёное сияние провалились в прошлое и хрен теперь попадём на свой кордон. Мы больше вообще никуда не попадём, Крафтуля, поскольку уже попали в такую задницу, что хоть бери и стреляйся к чёртовой матери. – Пёс тут же жалобно заскулил и стал переминаться с лапы на лапу и Митяй, грустно улыбнувшись косматому другу, спросил – Что, ты считаешь не стоит стреляться, Крафт? Нам ведь обоим ещё даже тридцатника не стукнуло и вся жизнь впереди? А ты хоть представляешь себе, какая нас теперь ждёт жизнь, если мы действительно провалились в такое далёкое прошлое, что в нём шерстистые носороги водятся? Это, дружище, каменный век. В гробу я такую жизнь видел в белых тапочках, Крафтуля. Нет, это, наверное, просто чьи-то дурацкие шуточки. Бля буду, это какая-то учёная сволочь испытывает на нас свой новейший гипноизлучатель и мы с тобой сейчас просто сидим в машине, а она тихо и мирно стоит на обочине. Ладно, раз так, то давай не станем суетиться и спокойно покемарим. Тем более, что я не прочь вздремнуть.

Так Митяй и сделал. Даже толком не оглядевшись, он выкурил сигарету, слегка опустил стекло со стороны Крафта, приподнял стекло со своей, поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и попросту заставил себя сначала задремать, а потом и вовсе уснуть. Проспал он довольно долго, часов шесть, не меньше и проснулся от того, что, во-первых, в кабине стало слишком жарко, а, во-вторых, пёс начал скулить, ему явно требовалось справить свои собачьи дела. Митяй открыл глаза, вздохнул и огляделся. Время близилось к полудню и солнце припекало не на шутку, но не смотря ни на что никто даже и не собирался выключать тот чёртов гипноизлучатель, который заставлял его видеть окрест радикально изменившийся пейзаж. Прямо перед ним, за рекой Голышкой, до безобразия широкой, пошире даже, чем Пшеха, стоял высоченный лиственный лес. Слева до него доносился шум реки. В паре сотен метров от этого места Голышка впадала в Пшеху, а та своей полноводностью ничем не уступала Кубани в своём среднем течении, хоть корабли по ней пускай.

За спиной Митяя, это он увидел через зеркала заднего вида, расстилалась степь не степь, но нечто вроде этого, только с довольно частыми высокими кустами и деревьями, но самое главное он увидел справа. Там тоже лежала лесостепь и в ней, километрах в двух, он увидел десятка полтора таких здоровенных мамонтов, что даже обомлел. Митяй достал из бардачка полевой бинокль и принялся рассматривать их. Эти косматые зверюги имели в высоту метров под шесть и ему снова сделалось до жути страшно, хотя мамонты вели себя достаточно миролюбиво и лениво обламывали и ели ветки деревьев. Кажется, это были дубы немалого размера. Вверх по течению Голышки, он увидел гигантского оленя, пришедшего на водопой и сразу же узнал в нём Megaloceros giganteus – большерогого оленя, животное также вымершее не менее семи тысяч лет назад, современника страшных махайродов, огромных саблезубых кошек. Вспомнив о них, Митяй громко цыкнул на Крафта:

– Цыть, дубовая голова! Дай мне сначала добраться до оружия, а, уж, потом я тебя выпущу.

Пёс, словно поняв всё, что сказал ему хозяин, моментально успокоился, широко зевнул и, вывалив длинный язык, шумно и часто задышал. Хотя Митяй его и вычёсывал каждый три дня, ему было жарко роскошной, тёплой шубе с длинной шерстью. Ну, а сам он, открыв дверцу, спрыгнул на траву и, сразу же оббежав машину, метнулся к боковой двери высокой металлической будки. Сзади в будке стояли в ряд три бочки с солярой и две с бензином, а на них мотоцикл без колёс. С правой стороны машины, сразу за дверью, в передней части будки стоял железный шкаф с оружием и боеприпасами, а на нём большая клетка с голубым волнистым попугайчиком, также изнывавшим от жары, ещё одним его спутником, которого он взял с собой на кордон. Митяй открыл переднее окошко в будке пошире, чтобы попугайчик не так маялся от жары, и достал из шкафа длинноствольный, помповый «Ремингтон» двенадцатого калибра и патронташ, уже снаряженный патронами с пулями «Турбина» со стальным сердечником. Пожалуй, что такой пулей он смог бы завалить и мамонта, хотя лучше бы ему было иметь слонобой шестого, а ещё лучше четвёртого калибра, хотя у него имелся ствол и помощнее, охотничий карабин «Тигр-9» с оптическим прицелом, а к нему до черта и более патронов, хоть траппером становись.

Быстро нацепив на себя патронташ, Митяй открыл Крафту дверь и пулей взлетел на крышу будки. Пёс, утробно ухнув, спрыгнул на траву и первым делом обильно оросил колесо «Шишиги», после чего, весело помахивая хвостом, деловой походкой направился в заросли травы, вымахавшей выше его роста, но далеко убегать не стал. Митяй, стоя на будке, снова вооружился биноклем и принялся рассматривать окрестности. Первым делом он осмотрел лесостепь и вскоре убедился, что в ней паслось довольно много крупного, преимущественно доисторического и из-за этого страшного зверья. В том числе он увидел даже табун коренастых, невысоких, но мощных лошадей. Они оказались даже покрупнее монгольских лошадок и это точно были не тарпаны, а именно дикие лошади, мало чем отличавшиеся по своему внешнему виду от лошадей кабардинской породы. Но совсем рядом с табуном пасся громадный шерстистый носорог и от одного этого ему сразу же сделалось так дурно, что его чуть не стошнило. Проглотив подступивший к горлу комок, Митяй горестно вздохнул и невольно подумал: – «Если это не действие гипноизнучателя, то значит зелёная вспышка оказалась просто разрывом в пространственно-временном континууме и меня, как минимум, забросило в параллельную Вселенную, а это плохо. Очень плохо, ведь мне теперь отсюда уже никогда не выбраться.»

Почему плохо, Митяй понял сразу же. На параллельной Земле могло ведь и не оказаться людей, даже неандертальцев, а стало быть не видать ему тут женщин, как собственных ушей, и своих потомков тоже. Впрочем, уже в следующую минуту он забыл о женщинах, поскольку повернулся лицом сначала на запад, где стеной стоял высоченный лес, а затем на юго-запад и даже вздрогнул, увидев там высоченный, длинный ледник и подумал, шевеля мигом пересохшими губами: – «Здец, я точно провалился вместе с Крафтом и Гошей в прошлое лет тысяч так на пятнадцать, а может быть и все двадцать. Ледниковому периоду настал звездец, но Большой Кавказский Хребет, начиная где-то с Нагой-Чука, ещё накрыт мощным ледником. Судя по всему толщиной километра в полтора или около того. Опаньки, приплыли. Зато здесь должны где-то шариться древние люди, а у них точно есть бабы, так что я смогу их на что-нибудь сменять. Ну, а шастают они подальше от гор и этого леса. Восточнее, в междуречье Белой и Лабы. Да, и здесь, в районе Апшеронска, которого я не наблюдаю, и дальше, в сторону Майкопа, они тоже должны обитать, но лучше тебе с ними сейчас не встречаться. Рано. Нужно погодить маленько и сначала обустроиться, если это не сон.»

Пока Митяй рассматривал ледник, у него снова сыграло очко и он резко обернулся. Примерно в километре от вездехода он увидел, что с наветренной стороны к ним подкрадывается, прячась в густой, высокой траве, какое-то зверьё, но не стал рисковать понапрасну, а сразу же вихрем слетел с крыши будки, забрался в кабину и громко крикнул:

– Крафт, ко мне! Быстро!

Пёс не заставил себя долго ждать и через несколько секунд с разбега запрыгнул в кабину и уставился на него внимательным, но вместе с тем лукавым взглядом. От этого доброго взгляда у него сразу же сделалось теплее на душе. Митяй захлопнул дверцу и, заводя мотор, объяснил своему четвероногому другу:

– Кажется нами кто-то решил пообедать, Крафтуля. Делаем ноги отсюда, пока нам очень сильно не поплохело.

Неведомые охотники приближались к ним справа и сзади, но Митяй, как-то очень уж быстро смирившийся со своей незавидной участью, решил не штурмовать водную преграду, а поехать вверх по течению реки в направлении Нефтегорска, хотя тот ещё и не появился на карте. Его интересовали две вещи: в честь чего это Голышка сделалась такой полноводной, а также есть ли в Нефтегорске автозаправочная станция. Разумеется, если он действительно провалился в палеолит, хорошо бы хоть в верхний, то «Лукойл» ещё не начал торговать бензином, но нефти здесь и в то время хватало и в некоторых местах она даже выходила по трещинам в горных породах на поверхность самотоком, вместе с водой. Во всяком случае севернее от Нефтегорска, в Асфальтовой Горе он её точно найдёт, да, и вокруг самого Нефтегорска на месте некоторых скважин когда-то били из земли родники с немалой примесью нефти, а стало быть он сможет, при желании, собрать её, чтобы потом получить соляру для «Шишиги» и прямогонный бензин для «Ижа» и трёх японских, халявных бензопил, специально заточенных под российское гарево. Тогда лет двадцать, если не больше, ему точно будет на чём ездить и чем валить лес.

Митяй медленно поехал вдоль берега, внимательно всматриваясь в траву и вскоре они увидели тех охотников, которые их решили схарчить. Ими оказалась стая махайродов и он даже вздрогнул, увидев, какие эти кошки огромные. Крафт немедленно залаял, а те в ответ остервенело зарычали, но на машину бросаться не стали. Наверное им не понравился её запах и Митяй, прибавляя газу, насмешливым голосом сказал:

– Да, Крафт, это котики, но не те, за которыми ты привык гоняться. Эти тебя самого слопают за милую душу и костей не выплюнут, так что гавкать гавкай, но лучше держись от них подальше, если не хочешь сделать меня полным сиротой.

Вскоре Митяй ехал вдоль левого берега Голышки и только диву давался, та текла по сути дела в прежнем русле, так как ландшафт, судя по всему, мало изменился с тех далёких пор. По мере продвижения вперёд, он сразу же подметил одну характерную особенность, если справа в реку впадали полноводные ручьи, то слева лишь хилые, жалкие ручейки, которые он преодолевал на автомобиле «Газ-66» играючи. Всё встало на своё место тогда, когда он доехал до Нефтегорска и увидел, что на его холмах лежит и медленно тает громадная глыба льда высотой метров в четыреста, похоже, накрытая сверху толстым слоем чего-то тёмного, скорее всего вулканического пепла, поверх которого пышно зеленела растительность. Пепел, наверняка, сюда занесло во время извержения Эльбруса, после которого он стал двуглавым и вряд ли это был один единственный осколок ледникового периода в предгорье Большого Кавказского Хребта. Возле этого миниатюрного, но тем не менее всё равно громадного, ледника, было ощутимо холоднее и потому трава рядом с ним росла хилая, низенькая. Тая, именно этот ледник питал собой ставшую невероятно полноводной Голышку. Доехав почти до её истока, Митяй повернул направо, к речке Тухе, в его времена славящейся на редкость обрывистыми берегами, которая, можно сказать, текла в каньоне.

Когда он доехал до неё, то увидел на редкость полноводную реку и когда поехал вдоль неё, то километров через пять нашел то, что искал – маслянистую нефтяную плёнку, причём вдоль правого берега, по которому двигался. Митяй остановил машину, внимательно огляделся, хотя трава здесь и росла повыше, никакого опасного зверья он не обнаружил, что и понятно. Вряд ли животные приходили сюда на водопой. Он вышел из машины, подошел к берегу и принялся рассматривать нефтяную полосу шириной метров в шесть. Плёнка нефти оказалась довольно толстой, миллиметра в полтора и глинистый берег от неё сделался чёрным. От речки уже метров за пятьдесят разило нефтью, так что с открытым огнём к ней лучше не соваться. Хотя Митяй и нашел то, что искал, настроение у него было поганое и он во весь голос, матом, проклинал всё и вся на свете. Однако, делать было нечего и ему нужно было подумать о том, где встать на постой.

Впрочем, думать особо не приходилось. Туха, как и Голышка, впадала в Пшеху, а та, как он уже успел убедиться, оказалась на редкость полноводной рекой и на своей «Шишиге» он её просто не переедет. Таким образом Митяй оказался как бы заперт между тремя реками – Пшехой, Голышкой и Тухой на довольно большом пространстве и решил вернуться почти туда, откуда выехал, то есть в Апшеронск и поехал вдоль нефтеносной реки, хотя та и изрядно петляла. Нефтяная плёнка, между тем, не иссякала и её полоса даже становилась шире, так что рыбу в Тухе ему лучше не ловить. Зато выяснилось, что почти пригород его родного города и вся его окраина поросли высоким смешанным лесом и он увидел в нём не только дубы, но также громадные берёзы и сосны. Митяй доехал до места слияния двух рек, примерно начиная от улицы Тихой, леса не было вовсе, хоть бери и строй город, а затем поехал вдоль берега Пшехи и вскоре, ещё засветло, остановился на самом высоком месте, на пологом и широченном холме, поросшем одной только высокой травой. До воды там было добрых пятнадцать метров по вертикали и берег спускался к реке, шумевшей менее, чем в сотне метров, довольно полого.

Как только Митяй выехал на это невысокое травянистое плато, плавно понижающееся к северо-востоку и увидел, что за ним, на северо-западном склоне, со стороны Тухи, рядом, буквально в сотне шагов, растут высоченные сосны, он сразу же решил, что поселится именно здесь. Правда, в его сознании ещё не угасла надежда, что всё это лишь действие гипноизлучателя, скоро его выключат и он поедет домой, он так и подумал: – «Всё, ну его к лешему этот кордон! Как только эти уроды перестанут меня обрабатывать, еду к Вартанычу, разгружаюсь и домой. Денег он мне не заплатил ещё ни копья, всё его барахло лежит в будке в целости и сохранности, так что никаких претензий он мне предъявлять не станет, а если и предъявит, то получит от меня в бубен и на том всё и закончится.» С такой думкой он вышел из машины и выпустил прогуляться Крафта, строго велев тому находиться рядом. Хотя тот парень, у которого он купил этого пса, его особенно ничему не учил, Крафт являл собой образец собачьего послушания и понятливости. Достав из будки две полиэтиленовые, сорокалитровые канистры, с помпарём за спиной, он сходил к реке и набрал из неё на редкость чистой и вкусной воды.

После этого он насыпал Крафту полную миску сухого собачьего корма и они принялись ужинать. Митяй мамкиными пирогами, а кавказец педигришным кормом. Его поражала, в первую очередь, просто невиданная красота, чистота и невероятная, яркая и пышная, словно на картинке, зелень этих до боли знакомых ему с детства мест, хотя, как эколога, его и бесило, что нефть из-под земли шурует прямо в Туху. Правда, запах нефти до холма не доходил и хотя он всё же надеялся, что завтра утром, с первыми же лучами солнца всё это наваждение развеется и он вздохнёт с облегчением, но в глубине души уже понимал, что ничего этого точно не произойдёт. Ну, а если он действительно угодил в прошлое, то нефть это круто, особенно для него, ведь у Митяя помимо очень надёжного армейского вездехода и просто неубиваемого мотоцикла, имелось целых три профессиональных, промысловых, японских бензопилы, изначально переведённых на русский бензин, два небольших, но мощных, японских генератора с дизельными движками и ещё фактически два двигателя в запасе, газоновский и ижевский. Да, и вообще нефть, как топливо, гораздо предпочтительнее дров и даже угля, а при наличии слесарного инструмента, отличного настольного токарного станка и полуфрезерного сверлильного станка, всё это Митяй взял с собой в горы, чтобы рукодельничать, он сможет изготовить много чего такого, что сделает его жизнь в каменном веке гораздо приятнее.

Руки у Митяя росли не из задницы, да, и скудоумием он не страдал. Наоборот, любил мастерить всякие поделки из чего не попадя, хотя больше всего тяготел к работе с металлом и работы, даже самой тяжелой, не боялся. К труду его приучили дед с бабушкой, родители и дача с участком в сорок пять соток, а также его любимый учитель труда в школе, мужик, мастер на все руки. Митяй очень любил природу родного горного края и она не являлась для него местом выживания. Наоборот, лет с четырнадцати он совершенно спокойно жил в этой природе и даже самостоятельно стал неплохим охотником. Росточком Бог его не обидел, метр восемьдесят шесть, как-никак, силушкой тоже, ну, а то, что Митяй привык жить по принципу «Бей первым, Фредди», так это ведь и неплохо, ведь благодаря такой его привычке он и сам остался в живых, пройдя Африку, да, и очень многим своим парням-контрактникам, которыми командовал, жизнь спас. В общем он точно знал, что не пропадёт в этом чёртовом каменном веке, куда его, скорее всего, занесла нелёгкая, но, тем не менее, чуть ли не выл от тоски, то и дело шипел, как кот, и цедил сквозь зубы матерные слова и попадись кто сейчас под руку, точно убил бы.

Однако, не смотря на дикую злость и обиду, Митяй стал прикидывать, что ему делать завтра. Носиться по окрестностям на тяжело груженой «Шишиге» в поисках первобытных людей будет полной глупостью. Какая бы она не была прочная, всё равно и её можно запросто расколошматить. Поэтому самым правильным будет построить себе капитальное жильё, как он собирался сделать это на кордоне Дальнем, в верховьях реки Цицы, за хребтом Нагой-Чук. На настоящий, капитальный дом из камня сил у него точно не хватит, хотя он и видел вдоль берега галечники. Поэтому нужно будет на первых порах обойтись чем-нибудь попроще, вроде полуземлянки, но обязательно просторной, с большим складом и капитальной, чтобы спокойно перезимовать в ней. Помимо этого ему нужно было сразу же начать думать над тем, как наладить гончарное производство. Так ему будет проще всего сварганить из больших керамических цилиндров самовар для перегонки нефти в прямогонный бензин и соляру, да, и дом на следующий год лучше сложить из кирпича. Ещё ему нужно построить примитивную лесопилку и столярную мастерскую, инструмент, слава Богу, электрическая циркулярка и электрофуганок и у него с собой имелись. В общем работа предстояла очень большая, если он не хочет зимовать в будке «Шишиги». Как знать, может быть зимы здесь сибирские.

Понимая, что фронт работ очень велик, а у него всего две руки, Митяй сразу же стал прикидывать, какие средства малой механизации он может себе изготовить. Перекидывая на «Ижаке» звёздочки и используя подручные материалы, а также то железо, что взял с собой, он мог кое-что соорудить. Ещё в детстве, бегая на Пшеху купаться, он часто находил на берегу тяжелую, коричневую гальку. Относительно неё дед Максим сказал, что это гематит, железная руда. Если гематит попадался ему в двадцать первом веке, то он никуда не делся и в каменном, а раз так, то ему нужно будет обязательно построить доменку и начать выплавлять железо. Инструкции на счёт того, как это сделать, он наверняка найдёт в большой коробке с лазерными DVD-дисками и внешними дисками памяти для «Тошибы». Да, там он найдёт для себя много чего полезного, как и на берегу реки Пшехи, ведь она мало того, что текла издалека, так в неё ещё и впадали другие горные реки, Цица, Пшехаха, Хахопсе и все они размывали на своём пути горы и несли вниз обломки самых разнообразных минералов, а не один только гранит, да, базальт. Поэтому на счёт руд он мог особенно не беспокоиться, Кавказ на них был очень богат и чего только не найдёшь на галечниках, если у тебя есть под рукой электронный справочник по минералам. Хоть это немного успокаивало Митяя и он даже облегчённо вздохнул.

Впрочем, он ещё и надеялся, что скорее всего это всего лишь сон, наведённый на него какими-то лихими ухарями от науки, и он сейчас тихо и мирно сидит в кабине «Газона» и дрыхнет, видя во сне всё даже лучше, чем иной раз наяву. Думая о том, что он всё же спит, Митяй наложил на оба сиденья всякого барахла, чтобы сделать импровизированную кровать, забрал из будки Гошу, загнал Крафта в машину, залез в кабину сам и лёг спать. Он прихватил с собой в горы отличную палатку и даже мог до неё спокойно добраться, вот только спать снаружи, зная, что по лесу шастают махайроды, пещерные львы и прочие доисторические хищники, ему совершенно не хотелось не смотря на то, что всё это лишь следствие воздействия на него гипноизлучателя. Более того, Митяй даже попытался мысленно представить себе, как выглядит эта штуковина. Крафт, для которого он также устроил у себя в ногах удобное ложе, свернулся в клубочек и вскоре уснул и даже стал тихонько похрапывать во сне. Вскоре уснул и Митяй, а потом ему, к полному возмущению, начала сниться какая-то ерунда про этот дурацкий гипноизлучатель и тех учёных из военного ведомства, которые его изобрели и решили испытать эту чёртову машину именно на нём, словно у них не нашлось для этого никаких добровольцев из числа зеков, отбывающих в тюряге пожизненное заключение за куда большие злодеяния.