Глава 11
Воздух вперед не пускал, упирался плотным полем, желе, невидимой массой. Нет, не ветер — воздух! Кровь шумела в ушах, отдаваясь боем барабанов, тело молило о пощаде, но я, собрав последние силы, толкала его вперед.
Ногу на землю, на нее вес, двинуть корпус, протолкнуть вторую ногу через эту субстанцию, поставить ее на землю, перенести вес….
Влажные волосы налипли на лоб, спортивная майка сделалась мокрой, льнула к спине, пот, выделяясь литрами, продолжал течь по шее, рукам, промежности. Я была мошкой, старающейся пробиться сквозь смолу, пчелой в банке с медом, застывшей в янтаре песчинкой. Злой, вымотанной, обессилившей за какие-то несколько минут.
— Не могу! Не могу больше!
— Можешь, — хлесткий ответ начальника. — Вперед!
Это был маленький закрытый спортивный зал. Размеченная линиями серая дорожка шла вдоль стен, плавно поворачивала в углах и снова тянулась ненавистной бесконечной лентой дальше. Длина ее была короче той, что когда-то была перед школой на стадионе, наверное, раз в десять, но бежать вперед было попросту невозможно.
«Какой там вперед….»
Что-то в атмосфере зала было неправильно. Воздух, с виду прозрачный, на деле являлся липким, склеенным, как сваренная на капле воды овсянка, и совершенно не желал сдавать очередного метра без боя. Да какого там боя! Для невидимый плотной массы это была игра «залепи очередную муху», а я для меня — борьба не на жизнь, а на смерть.
Горло горело, тело судорожно пыталось сделать новый рывок, непрерывно накатывала злость, ядовитые пары которой обессиливали еще больше. В какой-то момент я сдалась и махнула руками.
— Не могу!
Из больших окон, находившихся высоко под потолком, лился утренний свет.
Дрейк, одетый в серебристую форму, спокойно, без раздражения посмотрел на секундомер в руке, потом на меня.
— Как раз после того момента, когда ты говоришь себе «не могу», и можно выяснить то, что ты по-настоящему можешь, Бернарда. Сосредоточься на воле и на собственном теле. На том, как пульсирует в каждой клетке кровь, как прогоняет ее с каждым толчком сердце. Концентрируйся не на сопротивлении, а только на себе и на каждом шаге. На себе, поняла?
Я попробовала снова. Навалилась на невидимую преграду, кое-как проталкиваясь в воздухе-желе, уже не впервые вспоминая сны, в которых вот так же хотелось быстро бежать, но движения выходили медленными, ленивыми, через силу. Только здесь был не сон — здесь спортзал, странная атмосфера которого не пропускает вперед.
Голова работала с трудом, всю энергию забирали звенящие от напряжения мышцы. Тут нужно не телесное усилие…. Что-то еще….
«Я бегу легко…. Ничто не стесняет моих движений…. Легко и просто…. Сопротивления нет….»
Еще шаг, локти медленно описывают дугу, колено сгибается, кажется или нет — скорость чуть выросла.
«Есть сердце, есть легкие, руки-ноги — единая система, которая слаженно работает….»
Еще шаг, другой. Пот стекает ручьями.
«Сопротивления нет…. Есть только я…. ничего вокруг нет. Есть я…. вперед. Это легко….»
И я побежала. В какой-то момент плюнула на эту невидимую склеивающую паутину и побежала. Поначалу медленно, как утомившийся после пятидесятикилометровой дистанции марафонист, затем быстрее и еще быстрее, не обращая внимания на внешние факторы, слушая только шум крови в ушах и собственное дыхание, глушащее все вокруг. Бум-бум-бум — подошвы наступали на дорожку, чтобы тут же снова оттолкнуться, чтобы отвоевать у пространства еще один метр, протолкнуть через него упертое тело, подгоняемое сконцентрировавшимся на победе разумом.
Тело пульсировало, как часы, работало, войдя в особый ритм — слажено, мощно, на убой. Больше не нужно было считать шаги, не нужно было злиться на воздух, можно было просто двигаться, ощущая каждую мышцу, каждую клетку, каждое волокно. Как странно…. и даже приятно. А если еще быстрее? И еще чуть-чуть….
Из куража меня вывел оклик Дрейка:
— Стоп. Хватит!
Стоило голове переключиться на внешние раздражители, как воздух снова сомкнулся желатином, сделавшись плотным. Я даже попыталась потрогать его рукой — не вышло. Оставила тщетные попытки, кое-как волоча ноги, подошла к начальнику.
— Хороший результат. На сегодня хватит, в этом зале очень большие энергозатраты, дольше двадцати минут тренироваться не стоит. Ты справилась. Теперь в душ.
Я кивнула, взяла с низенькой скамейки большое пушистое полотенце и направилась к двери.
Да, тренироваться было тяжело, но я улыбалась. Не потому, что справилась с заданием. А потому что Дрейк был здесь — сухой, деловой, затянутый в серебристую форму, но не забывший про вчерашний вечер, не притворяющийся, что его не было. Сейчас начальник просто занимался тем, чем было положено: работал, учил, тренировал, следил. Я же тихо радовалась тому, что в глубине его глаз теплилась искорка, которой там раньше не было, а в воздухе разливалось неосязаемое довольство от невербального контакта.
Как хорошо уметь чувствовать собеседника без слов. Особенно если этот собеседник — твой будущий мужчина.
Дальше был мини-кинозал и разбор полетов на тему «что есть негативные эмоции и насколько пагубным может оказаться их бесконтрольное влияние». Много слов, примеров и пояснений. Постоянное возвращение к пройденному материалу, объяснение концепций энергообмена, накопления силы, сознательное искоренение ограничивающих использование полученных знаний убеждений.
После сорока минут беспрерывно текущей речи мне начало казаться, что в голове моей образовалась та же самая, слипшаяся комьями овсянка. Желудок просил еды, тело ломило от непривычных утренних нагрузок, бег в парке час назад был мысленно переименован из «работы» в «отдых». Кто бы думал, что такое возможно? А Дрейк все говорил-говори-говорил….
Глядя на мое сморщившееся, как куриная гузка, лицо, он напомнил:
— Я предупреждал, что теперь мы будем много работать.
Спустя еще час я сидела в серебристом седане, уже почти растерявшая хорошее настроение от сосущего голода, напиханной в голову информации и ноющих мышц. Дрейк же, не в пример мне, был бодр, деловит и постоянно говорил с кем-то по телефону, отдавая указания.
За окном неслись улицы. С утра потеплело, и снег подтаял, превратившись в хлюпающие комья грязи под ногами ругающихся на погоду пешеходов. С шуршанием и тяжелыми брызгами расталкивали в стороны мутные потоки воды колеса многочисленных автомобилей. Голос Дрейка вплетался в мои мысли, звучал привычным фоном, настраивал на спокойствие и способствовал размышлениям.
Глаза следили за лежащими на рулевом колесе мужскими руками.
Однажды я коснусь их…. Проведу пальцем по коже, смогу ощутить ее тепло, почувствую, как его ладони сжимают мои. Нужно всего лишь найти путь, и я его найду. Всегда находила.
Будто распознав ход моих мыслей, Дрейк повернулся и одарил меня долгим внимательным взглядом. Губы его шевелились, произнося в трубку слова, предназначенные для кого-то другого, я же любовалась этими задумчивыми глазами, сделавшимися в тот момент из-за льющегося с неба света голубыми. Красивое лицо…. Не по журнальным стандартам, но по моим внутренним: идеальное, мужественное, волевое.
Дрейк читал мои мысли. Я чувствовала это, а потому отвернулась к окну и сжала ладони коленями. Все. Спряталась. Ни о чем не думаю.
Он учил есть красиво.
Не по-крестьянски быстро поглощать пищу, а есть неспешно, с изыском, выдержанно и с достоинством, как делал сам. Показывал, как правильно держать вилку, координировать ее с действиями ножа, использовать приборы, касаясь их легко и изящно лишь подушечками пальцев.
Дрейк умел учить необидно, перемежал лекции курьезными примерами из истории незнакомых людей, параллельно уточнял, объяснял, как деликатно промокать рот салфеткой, как пить вино из бокала, не оставляя отпечатков губ, как удержать на выгнутой спинке вилки и картофелину, и соус, примостив сверху кусочек мяса, как все это не уронить, неся ко рту.
Наверное, если бы наставлять взялся кто-то другой, я бы заартачилась. Что там…. Встала бы на дыбы, как строптивая лошадь, обиделась, разразилась бы тирадой на тему «не нравлюсь такой, как есть, ну и не идите….», но с Дрейком было на удивление легко. Не приходилось преодолевать смущение, потому что его не было, не приходилось прятать под маской вежливости обиду, потому как последняя попросту не возникала.
Дрейк учил без задранного от высокомерия носа, без упреков, без агрессии. Он учил любя. С таким учителем хотелось быть лучше, увереннее, утонченнее, хотелось расти, хотелось как можно скорее сказать «смотри, у меня получилось» и улыбаться от похвалы.
Целый час возюканья по тарелки мяса, накалывания на вилку трескающихся пополам кусочков картошки, бульдозирования ими соуса в определенный край тарелки, нагромождения маленькой пирамидки из овощей на выгнутую вилку, беззвучной нарезки листьев салата — все это не стало адом. Это стало замечательным обедом со смеющимися напротив глазами, обволакивающими звуками джаза и разливающимся в груди теплом.
Не знаю, какое отражение в зеркальце видела царевна, приговаривая: «Свет мой, зеркальце, скажи….», но то, что видела я, изумляло.
Вот уже несколько минут, мои широко распахнувшиеся глаза рассматривали женщину, отражающуюся в высоком зеркале гостиной, и эта женщина не была Диной. Дина избегала зеркал, не хотела, боялась натыкаться на собственную совесть в виде чересчур пухлых бедер, массивных плечей и круглого щекастого лица, но та — по другую сторону зазеркалья — не имела ничего из вышеперечисленного.
В эту минуту в гостиной на себя смотрела Бернарда.
Прорисовавшийся овал лица, большие серые глаза, неизвестно откуда взявшиеся скулы, далеко не массивные плечи и рука, поддерживающая, сползающие со сдувшегося живота джинсы.
Дрейк был прав: после того спортзала можно было есть все, что угодно.
Откуда-то из глубины поднималось неотвратимое, как цунами, бурное ликование.
Это я…. Это новая я. И это только начало, будет еще лучше!
В отражении незнакомки была еще одна странность — новый уверенный взгляд. Несмотря на бушующие внутри эмоции, несмотря на восторженную улыбку, взгляд оставался спокойным и ровным. Сильным.
С радостью сбросившая с себя бразды правления Динка теперь мысленно пританцовывала «Ух, ты… эта новая я! Прямо как в фильме. Супер!» Прищурившая глаза Бернарда не обращала на нее ровным счетом никакого внимания, потому что единственной мыслью, достойной ее внимания в тот момент, была одна: пришла пора сменить гардероб.
* * *
Первое столкновение с этим субъектом произошло еще на парковке.
Подтаявший за день снег заледенел к вечеру. Темнело. Каблуки ботинок нещадно скользили по неровной корке, джинсы стыло льнули к коленкам, недружелюбно подвывал усилившийся ветер. Я как раз пробиралась между одинаковыми серебристыми машинами, когда на стоянку въехал черный автомобиль и остановился прямо у входа в «Реактор». Быстро семеня подошвами, чтобы уменьшить риск падения, я выбралась на бордюр и поспешила к воротам.
Интересно, что такого срочного понадобилось Дрейку, что он вызвал меня в офис почти в шесть вечера? К тому времени я успела закончить медитацию (с котом на коленях. Миша, по-моему, любил медитировать куда больше меня) и собиралась пройтись по магазинам — посмотреть зимнюю обувь и кое-что из одежды.
Мобильник, лежащий на тумбочке, выдал звонок, но не обычный — специальный сигнал экстренного сбора сотрудников в «реакторе», как когда-то в кафе объяснил начальник. И сигнал этот за всю спокойную жизнь в Нордейле я слышала впервые.
Добираться решила не на «Нове» — скользко и долго, поэтому прыгнула поближе к зданию. В сам офис не решилась: Дрейк предупреждал, что кабинеты перемещаются в пространстве. Не хватало мне еще одной озоновой клетки.
Поравнявшись с черной машиной, из которой в тот момент вышел мужчина, я совершенно неожиданно поскользнулась, нелепо замахала руками в воздухе, развернулась вбок и со всего размаху, чтобы хоть как-то удержать равновесие и не удариться коленями о лед, брякнула ладонями о капот. Звук вышел внушительным — черный метал вздрогнул, но не прогнулся. Шумно выдохнув и выдав проклятье, я расплела морской узел из нижних конечностей, привела их в стабильное положение и поднялась, чтобы первым делом наткнуться на взгляд водителя, стоявшего рядом.
Лучше бы там оказался кто-нибудь другой — десять представителей Комиссии, ржущий над моей неуклюжестью хоровод из детей, вредная Татьяна с работы в конце концов, но только не этот здоровенный мужик в кожаной куртке, глаза которого обещали скоропостижное линчевание.
— Извините, я не специально, — пролепетала я и быстро потерла капот рукавом, стирая отпечатки ладоней с драгоценной водителю поверхности. После чего на всех парах рванула в вестибюль, спиной ощущая пристальный тяжелый взгляд.
Быстрый скан бейджа, пробег сквозь стальную рамку детектора, стряхивание с волос снежинок, вызов лифта.
«Подумаешь, с кем ни бывает…. Ну, упала на чужую машину, главное, ноги целы….»
Вбежав в теплую спасительную кабину, я нажала нужный этаж и развернулась спиной к стене, наблюдая за тем, как закрываются двери. Чтобы сомкнуться окончательно, дверям не хватило всего пары секунд — на их пути внезапно возник огромный мужской кулак. Створки недоуменно застыв, разъехались в стороны, впуская в кабину требовательного посетителя. Конечно же, мужчину в кожаной куртке.
Это был, наверное, самый неприятный в моей жизни подъем в лифте. Немигающий напротив холодный взгляд, будто раздумывающий: уместить ли в багажник сначала отрезанные ноги, а потом уже туловище или наоборот.
— Я не хочу…. с ним!
— Это еще почему? — голос Дрейка был непривычно холоден.
Пустота и ровный свет коридора, равнодушные молчаливые стены. А за дверью кабинета сидел тот самый водитель — оказалось, ему не просто приспичило подняться на тот же этаж, ему приспичило войти в тот же кабинет, где меня ждал начальник.
Я всплеснула руками, вспоминая недавний инцидент на парковке.
— Он какой-то…. недобрый! Глаза, как….
— Что не так с его глазами?
— …. как у убийцы! — выдохнула я, наконец подобрав подходящее сравнение.
— Он и есть убийца, — сухо отрезал Дрейк. — Ассассин. Лучший убийца на Уровнях и твой будущий коллега, поэтому возьми себя в руки и перестань тратить мое время.
Проглотив язык, я молча поплелась за Дрейком назад в кабинет.
Коллега!? И где я так провинилась, чтобы мне такого в пару?
«От тебя требуется не так много, Бернарда, но все должно быть исполнено точно, без запинки. Выучи код доступа, переместись в помещение на этой фотографии, открой Рену дверь бункера, после чего сразу же телепортируйся назад. Все, что он будет делать дальше — не твоя забота…»
— Только открыть дверь и уходить?
Кивок начальника. Подозрительный вопрошающий взгляд человека в куртке: «кого ты мне дал?…»
Черная машина куда-то неслась. Та самая, капот которой я так немилосердно сплющила своим весом. Рядом сидел мой новый коллега — Рен Декстер — профессионально тренированная машина для убийства.
Мне был обиден его недоверчивый взгляд в кабинете, и, глядя на мелькающие по обочинам дома, я думала о том, что все сделаю правильно. Главное, не зацикливаться на презрительно сжатых губах соседа, главное, помнить код доступа и выполнить свою миссию без ошибок. Главное, впервые получив задание, не подвести в первую очередь саму себя.
Зимний вечер, редкие светофоры, поземка.
И натянутые до предела нервы. Сожаление о рухнувших планах, возбуждение от первого серьезного поручения, исходящий от молчаливого водителя холод.
Лестница не кончалась, уходила все ниже и ниже, вилась под торговым центром в подвале. Стук каблуков эхом отдавался от стен — Декстер морщился, как от зубной боли. Я его понимала, но кто же знал, что в «реактор» следовало прибыть в кроссовках? Век живи, как говориться…. Сам-то он двигался бесшумно, как большой кот — высокие шнурованные ботинки не издавали ни звука. Наконец остановились перед бетонной стеной с неприглядной дверью посередине. Обозначения, дверная ручка и звонок отсутствовали — серо и слепо смотрела на нас в свете единственной лампочки бетонная поверхность. Бомбоубежище?
Рен посмотрел на меня и впервые за вечер открыл рот:
— Код помнишь?
Я кивнула. Достала из кармана сложенную фотографию той самой комнаты, что находилась по ту сторону, и, чувствуя на себе пристальный взгляд коллеги, вгляделась в детали. Прыгать в картинку не хотелось, вспомнился закрытый Уровень с разрушенным зданием и лежащим на окне конвертом. Я скрипнула зубами — это мы уже проходили.
Ладно, ничего особенного…. Какое-то полупустое помещение, длинный пустой стол, камера под потолком, небольшой вертикальный экран на стене.
— Быстрее.
Захлестнуло раздражение.
— Тебе никто не говорил, что ты зануда?
Полный ярости взгляд послужил хорошей причиной самостоятельно пожелать как можно быстрее оказаться по ту сторону бункера. Закрыв глаза, я принялась стремительно окружать себя предметами с фотографии, воссоздавая в воображении убранство помещения. Когда дыхание и волна неприязни слева стихли, я поняла, что перенеслась, открыла глаза и первым делом подумала «может, вообще его сюда не пускать?»
Быстрый осмотр не выявил признаков нахождения поблизости других людей. Здесь было светлее и теплее, чем в коридоре. Откуда-то издалека доносились голоса — они подстегнули к движению. Покосившись на свисающий с потолка стеклянный глаз слежения, я быстро подошла к монитору справа от двери и коснулась его пальцем. Поверхность ожила и запросила код.
Пальцы подрагивали.
Торопясь набрать цифры, я в какой-то момент ошиблась и выдала в собственный адрес нехорошее ругательство. Нашла символ «Corr» (поблагодарила неведомого Бога), стерла комбинацию и принялась вводить ее заново. Во второй раз вышло без ошибок. Перепроверив ряд чисел, нажала ввод, и тут же плавно, как по проложенным снизу рельсам, поползла в сторону тяжелая дверь. Как только она отъехала на некоторое расстояние, в проем шагнул коллега, держа наготове два пистолета.
От его угрожающего вида я едва не шарахнулась в сторону. Лицо без тени эмоций, взгляд ровный холодный и только в глубине глаз тень удовлетворения и предвкушение чьей-то смерти.
«Роланд хренов….»
— Уходи. У тебя пятнадцать секунд.
Я сглотнула и бросилась наутек.
Под ногами захрустела осыпавшаяся штукатурка и мелкие камешки. На ту сторону, теперь на лестницу, быстрее-быстрее по ступенькам. Позади остался один этаж, затем другой, после чего раздался первый выстрел. За секунду его гулкое эхо отдалилось и стихло, прохлада подвала резко сменилась уличным холодом, порыв зимнего ветра тут же разметал волосы.
Я стояла перед воротами «реактора», потому что Дрейк приказал вернуться с подробным отчетом. Ассассин остался где-то там, в бункере.
За окном мело.
В кабинете царила тишина; несколько секунд назад закончился мой рассказ о произошедшем в подвале. Дрейк молчал, улыбаясь краешками губ.
— Страшно было?
Короткое копание в собственных эмоциях выявило странную смесь: страх, адреналин, удовлетворение, нервозность и восторг.
— Да, — колени подрагивали под пытливым взглядом начальника, — но мне понравилось.
Это открытие растеклось внутри жаром бокала бренди. Неужели я всегда хотела именно этого? Опасности, сопротивления, хождения по лезвию бритвы, преодоления собственных возможностей? И не подозревая об этом, столько лет проработала в офисе конторской крысой….
— Я полагал, что так случится, — Дрейк выглядел странно удовлетворенным ответом. — От чего я тебя оторвал эти вечером?
— От шопинга.
— Я возмещу. Ведь ты еще официально не на работе.
— Не стоит….
— А я не спрашиваю, стоит ли.
Его полуулыбка в купе с проникающим под кожу взглядом послали по телу волну жара. Вдобавок к бурлящему в крови адреналину захотелось секса. Немедленного. Ладони стали горячими, участившийся пульс отдавался толчками совсем не там, где нужно. Я хотела поцелуя, покусывания губ, греховно горячего дыхания рядом с ухом….
Черт…
— С Декстером все будет в порядке? — спешно спросила я, чтобы отвлечься от наливающихся жаром мыслей.
— Он большой мальчик. Справится. Вот уж за кого я бы не беспокоился.
Вспомнился ровный взгляд, два пистолета, слова: «Уходи. У тебя пятнадцать секунд». Наверное, Дрейк прав.
— Через час он вернется. Так же я назначил общий сбор, пора встретиться с остальными. Они должны знать тебя в лицо.
От волнения сердце ухнуло в пятки, интимные мысли тут же выветрились из головы. Если встреча с одним коллегой далась так тяжело, то в какую щель я буду прятаться от двенадцати?
— Придут все?
Дрейк с интересом наблюдал за моим замешательством.
— Четверо заняты. Будет восемь человек. Готовься, я должен заняться своими делами.
И он ушел. Оставив после себя чувство интриги, проникающий в вены след от неудовлетворенного желания и навалившуюся пустоту кабинета. Стекло отразило напряженный полный волнения взгляд.
Не знаю, сколько прошло времени, но кабинет я менять не стала, так и стояла у темного окна в тишине, размышляя о жизни.
Впервые за все это время (почему-то в этих четырех стенах) я как никогда раньше осознала, что «прижилась» в этом мире, в этом еще малознакомом, но уже родном городе Нордейле, среди разбросанных одноэтажных домом и высотных зданий, среди стен здания Комиссии и примелькавшихся серебристой формой людей. Все они, как трудолюбивые муравьи, чем-то занимались: распределив обязанности, руководили многочисленными отраслями сложного и многогранного мира, в один из парков которого меня по чистой случайности занесло той знаменательной ночью, когда в больницу попала бабушка.
А если бы не занесло? Что было бы тогда?
Так бы и жила себе в малоизвестном Российском городе тихая, невзрачная, упитанная, как колобок, Динка Кочеткова, ходила бы на работу, ела шоколадные конфеты, переводила тексты, вздыхала, глядя за окно, о чем-то далеком и несбыточном, пытаясь радоваться тому, что есть и, может быть, еще будет. Кормила бы Мишу, любила бы маму, недолюбливала отчима, волновалась о бабушке, закрывалась от коллег, гуляла по улицам, стараясь не обращать внимания на плевки и окурки на тротуарах, надеясь однажды встретить Его — какого-нибудь, пусть не идеального, но хотя бы не чужого. Смотрела бы фильмы, читала эзотерические книги и любовные романы, грустила бы ночью под одеялом и думала о том, что в жизни все должно быть как-то иначе.
А теперь все было иначе. Все.
Я жила в другом мире, в собственном доме, Михайло (до сих пор не верилось) дневал и ночевал со мной под боком. Больше не было грустно и читать книги о любви теперь хотелось не для того, чтобы представлять себя на месте главных героинь, а для того, чтобы порадоваться чувствам других. Ведь способность радоваться чужому счастью открывается тогда, когда счастлив сам. Теперь я это понимала.
Я….
Я была той же, что и когда-то, и другой — новой. Теперь счастьем казалось не «как-нибудь дожить» день, желательно без меланхолии, а упаковать в него тысячу разнообразных планов, исполнить их с радостью и выделить немного времени на отдых. Жизнь кружила вокруг восходами солнца и ворохом снежинок, с невероятной скоростью сменяли друг друга события, постоянно вливались новые, требовали времени, внимания и тщательного исполнения. Утренние пробежки, уроки, общение с Клэр, кот, прыжки домой и назад, оттачивание новых навыков, медитации. Деньги были на все, дефицитом стало время.
Но жить в двух мирах, как ни странно, оказалось несложно.
Поначалу пугала мысль о возможном сумасшествии, раздвоении личности, бесконечных пересчетах времени, перегрузке сознания, но все это оказалось фантомом — ложным страхом, не имеющим под собой основания. Возвращаясь домой, я будто бы забывала о Нордейле — не в прямом смысле, в переносном — едва лишь совершив прыжок, включалась в ту привычную жизнь, четко помнила момент, на котором история замерла, снимала с кинопроигрывателя чехол, заводила фильм, оживляла персонажей и принималась наслаждаться происходящим, существуя, разговаривая, радуясь и переживая вместе с ними. Возможно ли так? Оказалось, возможно.
И теперь даже привычно.
А как приятно было прыгать обратно в Нордейл, в собственный дом, к камину, к коту, любимой спальне, ноутбуку, машине…. Сколько полюбившихся сердцу вещей появилось за такое короткое время, поверить трудно. Но все они стали плотно впечатавшимися в категорию «мое», вещами, без которых новая жизнь уже попросту не представлялась.
Я любила новую жизнь. Захлебывалась ей, купалась в радужных брызгах, лежала на поверхности, наслаждаясь эмоциями и впечатлениями, а затем ныряла в глубину в поисках новых, еще более ярких. А по ночам (почему-то чаще всего по ночам) приходило ощущение «силы», сопровождающееся неземным спокойствием и удовлетворением. Засыпалось легко, сознание и тело медленно менялись, но это не тревожило, наоборот радовало. Что-то происходило в глубинах мозга, но разобраться в этом не получалось, однако Дрейк удовлетворенно кивал, и, следовательно, все шло хорошо и правильно.
«Правильно» вообще было именно тем словом, которое можно было подобрать к прошедшим двум месяцам. Наконец-то в моей жизни было все правильно. Можно было жить, не волнуясь за близких, перемещаться, путешествовать, развиваться, шириться, как шар, охватывать собой мир, впитывать его, даже в какой-то мере…. подчинять.
Да, я что-то умела, что-то большее, чем просто «перемещаться», но об этом знал только Дрейк, чьи хитрые серо-голубые глаза пока надежно хранили от мира сию тайну.
Потоки силы вокруг как-то можно было использовать, из них можно быть что-то «создать», я чувствовала это, пропустить через себя, использовать для сотворения.
Но как? И когда это откроется?
Когда-нибудь Дрейк объяснит и расскажет. Дрейк, который всегда рядом, который должен быть всегда рядом.
Даже сейчас, думая о начальнике, я ощущала разлившееся внутри тепло. Мне казалось, что в центре груди слепящее-ярко сияет шар, возникший тогда, когда в сердце пришла Любовь.
Невероятно, но тот, кого я искала с тех самых пор, как впервые задумалась о второй половинке, нашелся не в соседнем подъезде, как часто поют в песнях, а в совершенно другом мире. Но ведь нашелся! Придя во сне бестелесной оболочкой — картинкой, чувством, притяжением — воплотился в жизни реальным человеком — красивым, сильным мужчиной.
И теперь я любила его сильно, всеобъемлюще, глубоко и навсегда.
Знал он об этом? Не знал? Неважно. Подсознание относилось к возможным препятствиям спокойно: любовь такой силы всегда пробьет себе дорогу, в этом не возникало и тени сомнения.
Мне почему-то так же важно было и другое: я восхищалась Дрейком. Не просто любила его на глубинном уровне, зная, что это не уйдет, а именно восхищалась. Умением оценивать, руководить, находить правильные подходы и слова, быть мягким, быть жестким, холодным камнем и теплым шелком. Умением быть джентльменом, терпеливым учителем, ковбоем Мальборо, с которого хотелось сорвать одежду, и одновременно тонким искусителем, заставляющим испытывать волны желания и судороги оргазма даже на расстоянии.
Дрейк был не просто умен, он был мудр, и тем окончательно покорил мое сердце.
Жесткий? Да. Но мужчина должен быть жестким. Жестокий? Возможно, порой. Но того требовала должность.
И все же он был мудр. Он был великолепен. Он был несравним ни с одним другим живущим в этом или любом другом мире мужчиной. Да и сравнивать было не нужно. Поиск был завершен, и сердце знало об этом.
А прикосновения?…. Это временно.
Не для того ли люди растут, чтобы невозможное становилось возможным?
Неожиданно для себя я осознала, что простояла у окна почти час. Мысли текли подобно ручейку: то прямо, то через камешек, то в поворот, то снова куда-то вдаль.
Снег продолжал виться спиралями, уходя в фокстротные па с ветром, сквозь вьюгу пробивались далекие огоньки окон и фонарей, но здесь, в комнате, было тепло. Где-то там, вдалеке, горели огоньки и моего дома, где в одном из кресел, по излюбленной привычке, спал Миша.
Наверное, мои будущие коллеги уже собрались. Или очень скоро….
Полюбят они меня или возненавидят? Или же отнесутся с полным равнодушием? Хотя такое маловероятно. Они профессиональный сработавшийся отряд, проработавший в таком составе много лет, а я новичок. К тому же девушка. И хорошо бы им в глаза посмотрела Бернарда — с ее волей и выдержкой любая встреча была не страшна, но пока Бернарда то появлялась, то исчезала, то и дело уступая место робкой и напуганной Динке.
Господи, помоги мне. Пусть все пройдет хорошо. Ведь первое впечатление — самое важное, и его очень трудно изменить, оступившись в самом начале.
— Готова?
Мы стояли перед светлой дверью, обитой деревом.
Очень хотелось отрицательно затрясти головой, но я сдержалась.
— Их даже девять, увидишь почти всю команду.
Тонкий ковер под ногами, идеально ровно выкрашенные стены, намеренное избегание взгляда начальника.
— Бернарда, ты ведь хочешь эту работу?
Гулко ударилось о ребра сердце, а затем еще раз, будто возмутившись моей задержкой с ответом. Пытливые глаза Дрейка напротив. Уходящие в никуда моменты тишины.
— Хочу.
Он кивнул.
— Значит, идем.
В первую же секунду помещение показалось мне тесным, как переполненный зимой курятник. Уже позже я отметила, что на самом деле кабинет был большим, много просторнее тех, где мы отрабатывали утренние уроки, но в связи с тем, что в данный момент он просто лопался по швам от находящегося в нем количества крупнокалиберных мужчин, кабинет напоминал не то коробку для обуви, не то собачью конуру, в которой невозможно развернуться без того, чтобы не отдавить себе лапу.
Негромкие разговоры стихли, стоило нам перешагнуть порог.
А стоило мне, в свою очередь, увидеть тех, с кем предстояло иметь дело, как способности дышать и думать разом закончились, обернувшись талантом превращаться в пучеглазый сталактит.
Мужчин действительно было девять, но из-за необъятных габаритов каждый из них мог сойти за полтора, а то и за два человека. Жесткие серьезные лица, одежда в темных тонах, внимательные акульи взгляды, со скрытым любопытством изучающие то начальника, то мою скованную страхом фигуру.
Комната поплыла перед глазами: слишком много агрессивной силы в воздухе — дерзкой, неприкрытой, давящей, продирающейся сквозь тонкую кожу. До сих пор не пойму, как удержалась на ногах. Стараясь не сталкиваться ни с кем взглядом, я сквозь окутавший сознание туман все же автоматически отметила несколько знакомых лиц.
Брюнеты, блондины, русые…. С щетиной и без, с короткими и длинными волосами, с широченными плечами и ладонями, со сканерами вместо глаз. Это и есть моя будущая команда?
Не помню, куда смотрела в течение следующих нескольких минут. На чьи-то черные ботинки, идеально подогнанные по длине джинсы, золотое витиеватое кольцо на пальце, лежащий на чьей-то широкой груди медальон, «собачку» на застегнутой куртке, серебристое колечко в ухе, в окно поверх зачесанных назад темных волос.
Где-то на фоне спасительным якорем, мигающей зеленой точкой на карте плыл голос начальника:
— Как вы думаете, для чего я вас всех собрал?
Любопытство и интерес в воздухе, похмыкивание, липкие взгляды, бегающие по телу снайперскими лазерами. После вопроса они переползли с меня на Начальника.
— Для нового задания?
(Этого мужчину я не знала).
— Новостей?
(Этого тоже).
— Чтобы представить нам новую секретаршу?
(А этого знала — Ёжик! Такого забудешь….)
— А почему только одну? Даешь по одной на каждого….
(Вот это голос! Таким многотысячной армией командовать без рупора….)
Не успела я определить его язвительного обладателя, как раздался ответ Дрейка. Мягкий, спокойный, моментально заставляющий умолкнуть, как по команде.
— Нет. Секретарш будете выбирать себе сами. И я собрал вас, как ни странно, не для нового задания, а для того, чтобы представить вам, — он посмотрел в мою сторону и выдержал паузу, — нового члена команды.
Тишина, бьющая по нервам хлыстом. По каждому миллиметру напряженного тела.
Черт, прыгнуть бы домой! Раствориться бы к чертовой бабушке от этого мгновенно повисшего недружелюбного подозрительного молчания, но ведь нельзя. Нужно вести себя достойно. Плевать, что дрожат коленки, плевать, что хочется забиться в угол и скулить…. Вот всю жизнь так.
Я вдруг обиделась.
Ну, почему никто не может просто поддержать новенького? Помочь ему влиться в коллектив? Что за люди такие?
«Неужели из-за масти мне не будет в жизни счастья? Я обиженный судьбой, ах, зачем я голубой….»
Вот точно так же пинали в сказке Голубого щенка с пластинки, которая часто играла в детстве.
И я внезапно разозлилась.
Да сколько можно втаптывать в грязь того, кого не знаешь? Ну и что, что женщина? Ну и что, что не самая красивая, стройная или какая она там должна быть, чтобы вызвать мгновенное восхищение. Но ведь в первую очередь — человек, а не ведро с помоями, а, значит, нет причин вот так смотреть!
Злость не просто придала сил, она наполнила какой-то мстительностью и заставила радостно скрипнуть зубами в предвкушении близкого боя. И манала я, что они мужчины, и их много. Я женщина, а, следовательно, самая лучшая уже просто потому, что существую. И никто это права на существование у меня не отберет, не выкурит, не вытеснит за пределы круга. Пусть даже пока ИХ круга — тесноохраняемого и сплоченного. Дрейк сказал, значит, подвиньтесь и расступитесь!
Вокруг меня осязаемо завихрились невидимые глазу потоки, как иногда случалось по ночам. На этот раз сила текла не рядом, а сквозь меня, дразнила нервные окончания, пьянила, смешивалась со злостью в нехороший опасный коктейль.
Сжав и разжав ладони, я медленно оторвала взгляд от чьей-то обуви и впервые встретилась с этими прищуренными голубыми-серыми-синими-черными глазами.
Теперь не вы, а я буду смотреть с вызовом.
Прошло ваше время, ребята. Закончилось. Вы себя уже показали.
Дрейк будто только и ждал этого.
— Бернарда, позволь представить тебе членов отряда.
Я царственно кивнула. В комнате сделалось еще холодней. Злости прибавилось.
«Может, я пока еще щенок, но однажды мои зубы справятся и не с такими глотками».
Дрейк вежливым жестом указал на человека, сидящего слева. Им оказался, кто бы думал, уже вернувшийся из бункера водитель, чью машину я накануне припечатала своим весом.
(Интересно, в бункере кто-нибудь выжил? Сомнительно).
— Рен Декстер. Ассассин. Специалист по стрелковому оружию, дистанционному и ближнему бою. С ним ты уже сегодня познакомилась.
Темные волосы, щетина, пистолеты за поясом. В глазах застыло непонятное выражение, но по крайней мере, не тот холод, который в них плескался поначалу. Прогресс налицо.
Я коротко кивнула. Он сделал то же самое.
Ничего не скажешь, жесткий малый.
Дрейк продолжил:
— Далее, Халк Конрад, — я перевела глаза на соседа Декстера: короткие, будто выгоревшие на солнце волосы, серые глаза под контрастирующими темными бровями. Красавчик. Случайно замеченное через секунду на пальце кольцо несколько подпортило общую картину. — Сенсор. Специалист по психофизическим вмешательствам и работе с памятью.
(Ох, ты. Хорошая должность. Такой человек вряд ли глуп).
Видимо заметив мой взгляд на кольцо, Конрад улыбнулся одними глазами, чем вызвал мое смущение. Пришлось поспешно сместить взгляд на следующую персону. Им оказался «Терминатор». Тот самый парень, что когда-то приехал за мной на машине, чтобы отвезти на первую встречу с Дрейком.
Начальник уловил мелькнувшую на моем лице тень узнавания.
— Да, еще один человек, с которым ты уже познакомилась. Мак Аллертон. Специализация — преследователь.
«Терминатор» сдержанно кивнул. От него не шло неприязни. К этому моменту я уже научилась ощущать настроение мужчин в комнате. У этого был ровный, возможно, тщательно скрываемый фон. Степень дружелюбности не определить.
Дрейк продолжил:
— Дэлл Одриард. Специалист по химическим и взрывоопасным веществам и детонации.
Четвертым представленным оказался блондин с голубыми глазами: приятное лицо, спокойный взгляд, располагающая внешность.
Чтобы не выглядеть участницей программы «хочу замуж!», я больше не решалась разглядывать пальцы. Какое мне дело до того, кто свободен, а кто занят. Мой выбор уже сделан. Разве что любопытство….
— Дэйн Эльконто. Снайпер. Руководитель Уровня Войны.
(Что же это за Уровень? Специально выделенное место для ведения боевых действий? Нам бы туда всех террористов….)
Углубившись в собственные мысли, я не сразу поняла, кто именно был руководителем странного уровня, и только когда подняла глаза на платиновый «ежик», бесшумно втянула воздух. В этом мужчине точно было не менее двух метров и, наверное, та самая пресловутая «косая сажень» в плечах. Стальное колечко в ухе, белая коса, лежащая на плече — все это точно не наводило на мысли о «Кене» — партнере куклы Барби. Скорее о повстанце из сериала «Стартрэк».
Пока я разглядывала Дэйна, Дэйн разглядывал меня.
Взгляд его демонстративно переполз с моей груди на бедра и ноги. Я поджала губы, а Эльконто, как ни в чем ни бывало, неторопливо (ноги — бедра — грудь) вернувшись к лицу, подмигнул.
(Вот, нахал!)
— Значит, у нас в отряде будет цыпочка, — радостная белозубая ухмылка. — А на чем ты, красавица, специализируешься?
Будь у меня в руках посох Зевса, я бы всадила ему, нет, не молнию между глаз, а тот самый трезубец между ног, чтобы с лица стекла масленая улыбка и пропало желание похабно шутить.
— Ты все узнаешь в свое время, Дэйн, — ответил за меня невозмутимый Дрейк.
И как он только работал с этим…. самцом? Может, легко было только тем, у кого была волосатая грудь, а третий размер покоился в штанах?
Поморщившись на плутоватое выражение в глазах двухметрового снайпера, я, сохраняя надменное выражение лица, переключила внимание на следующего.
— Аарон Канн, — светлые с пепельным оттенком волосы. Серо-зеленые недобрые сощуренные глаза. — Стратег-тактик. Информационный разведчик.
(С этим тоже проблем не оберешься, судя по всему. Ни грамма доброты во взгляде. И чего они такие вредные?)
Я мысленно вздохнула и проследовала взглядом к его более приятному на вид товарищу. Русые волосы, широкое с жесткими линиями лицо, выдвинутой вперед, как у героя компьютерной игры, подбородок, широкие одного оттенка с шевелюрой брови. Приятным он смотрелся исключительно из-за исходящей от него волны доброжелательного любопытства.
— Стивен Лагерфельд. Нейрограф. Специалист по регенерации физических повреждений.
(Медик).
Стивен, не отрывая взгляда от моего лица, сдержанно поклонился.
(И не нахал).
— Рад, что ты смог прийти вместе с Дэйном. Я знаю, что сейчас у тебя и команды много дел, — эти слова Дрейк адресовал Лагерфельду.
Пока тот что-то отвечал, я еще раз прошлась взглядом по представленным коллегам.
Какие же все-таки большие….
Ежик вообще вне конкуренции, но и остальные едва ли уступали по физическим параметрам: все эти широкие торсы, мощные ноги, трещащие по швам куртки и каменные шеи. Где только этих ребят набрали? Уж точно не в моем мире. Наших «дохляков» никакими стероидами так не откормить — им давай только пиво и воблу, на которую они сами начинали походить к тридцати годам. Конечно, не все, но, что уж врать, многие.
Пока я занималась игрой в «гляделки», Дрейк представил какого-то Логана (фамилию я прослушала) — специалиста по информационным данным, вычислительной технике и сетевым технологиям.
В голове тут же нарисовалась картинка тщедушного ушастого очкарика-хакера с безволосой впалой грудью, клетчатой рубашкой и тонкими, похожими на спички ногами. Принявшись высматривать такого среди стоящих напротив, я совершенно неожиданно встретилась с синими, как сверкающая грань сапфира, глазами и мысленно охнула. По телу прокатилось изумление, как бывает, когда вместо деревенской халупы натыкаешься на величавый Тадж-Махал.
Хорош, ничего не скажешь. И ему до образа очкарика так же далеко, как Rolex’у до китайских будильников. Темные волосы, идеально выбритый подбородок, шрам на виске и несколько темных прядей, спадающих на лоб.
На миг стало не до того, любят меня или нет. Приходилось сдерживать желающую опуститься ниже положенного челюсть: такого плэйбоя местные модельные агентства порвали бы на тряпочки, обрядили бы в белые плавки от «Calvin Klein» и заставили бы рассекать по подиуму за большие деньги. Успех был бы оглушительным!
Кое-как оторвав свой прилипший взор от до неприличия привлекательного Логана, я тут же встретилась глазами с потенциальным источником всех своих будущих бед — высоким черноволосым человеком, источающим настолько явное презрение, что, не будь я по-собачьи злой, уже утопилась бы в ближайшей луже от собственного несовершенства.
— Баал Регносцирос, — возвестил Дрейк. — Каратель, специалист по дистанционному ментальному воздействию.
Я покрылась испариной, хотя совершенно не поняла, что могла означать такая специализация. Каратель кого? И какая мать в здравом уме и твердой памяти могла назвать сына «Баалом»? И из какого адского места произошла его латынеобразно звучащая фамилия?
Черноглазый будто читал мысли: взгляд его стал обжигающе холодным, полным ненависти. На секунду поддавшись страху, я тут же перенаполнилась новой злостью.
Да кто он такой? Пусть хоть сам Сатана, но раз служит у Дрейка, значит, прижмет свой укутанный кожаным плащом зад и подвинется.
— Ты хочешь сказать, что она что-то может? — раздался его низкий, полный едкой насмешки голос. — Да она всю команду за собой вниз утянет.
Я резко обернулась и посмотрела на Дрейка.
Нет, не потому что искала защиты — этому недовольному положением вещей брюнету я была готова ответить самостоятельно. На Начальника я посмотрела лишь потому, что его фон вдруг сильно изменился.
Как ни странно, Дрейк улыбался.
Тонко, проникновенно, почти ласково. А углы комнаты начали медленно покрываться изморозью.
Я видела, как оглянулся за спину Халк, как покосился на окно Декстер: на стекле задался исключительной красоты ледяной рисунок — кристаллы растекались в стороны, образовывая причудливый ледяной орнамент прямо на глазах у киллера. Эльконто выдохнул изо рта облачко пара, а Лагерфельд едва заметно вздрогнул.
— Баал, — Это имя в устах начальника прозвучало почти нежно. Но я явственно ощутила, как на моем загривке поднялись волосы. Наверное, то же самое произошло и с остальными, потому что блондин нехотя пригладил шею, а Аарон Канн отклонил голову назад и почесал затылок о воротник. — Ты сомневаешься в моей способности правильно подбирать членов отряда?
Никто не решался нарушить звенящую тишину.
Мои ноги мерзли в ботинках. Я чувствовала, что устала и морально выдохлась, но страх и напряжение от происходящего не позволяли даже шелохнуться.
Атмосфера нагнеталась.
Мужчина с черными глазами прилагал огромные усилия для того, чтобы не шагнуть назад. Волна, идущая от Дрейка, давила его к стене.
— Она женщина.
— И?
Изморозь усилилась. Чейзер, глядя в сторону, повел плечами, поежился.
Баал продолжал источать ненависть. Он был таким же высоким, как Дэйн, только в отличие от платиновых волос коллеги грива его была черной и спадала на плечи волнами. В глазах мерцали злые желтые искорки, напоминая просочившуюся на поверхность вулкана лаву.
— Что может женщина? Это боевой отряд!
— Ты начал сомневаться во мне?
Мне совершенно не нравился тон Дрейка. Совершенно.
Не нравился он и Баалу, но тот продолжал молчать, глядя в сторону.
— Я задал. Тебе. Вопрос.
Напряжение в комнате возросло до той нехорошей отметки, когда еще секунда, и лопнет невидимая струна, а стекло разлетится вдребезги.
— Нет, — раздался нехотя выдавленный ответ.
— Я не услышал.
Дрейк теперь не играл и не шутил. Он давил целенаправленно, равномерно, прессовал волю, складывал непокорного, как карточный домик. Такого на моих глазах еще не происходило. Я не знала, насколько хорошо понимали происходящее остальные, но моя чувствительность позволяла разглядеть оттенки и детали того поля, которое сейчас исходило от начальника. Холодное, пугающее, невероятно разрушительное по силе. Не дай Господь однажды испытать его воздействие на себе….
Секунда — две — три….
Давление возросло еще на ступень. В комнате стало трудно находиться.
— Нет! Я не начал сомневаться в тебе! — проревел Баал. Не выдержал, отступил.
Мне на секунду даже стало жаль его. Потому что никто бы не выдержал. Ни в этой комнате, ни за ее пределами.
Я видела, как один за другим отводили в сторону глаза сильные мужчины. Возможно, они были друзьями, возможно, стояли друг за друга стеной, но ни один из них в этот момент не посмел бы пойти против Дрейка.
Начальник какое-то время пристально изучал Бала, затем постепенно ослабил невидимую хватку, медленно разжал стальной кулак.
— Тогда сделай одолжение, не раскрывай больше рта, пока я не позволю.
Изморозь начала таять. На стенах и окне стремительно образовывался конденсат.
Взгляд черных глаз лезвием опасной бритвы резанул по моей коже — яростный, озлобленный, леденящий кровь. В этот момент я отчетливо поняла одну вещь: Баал не простит. Найдет способ, как отомстить. Не сейчас, так позже.
«Лучше бы я сама ответила ему, чем вот так….»
В душе засела заноза.
Дрейку на такие мелочи было наплевать. Или же он делал вид, что это так.
— Что ж, господа, если недовольных больше нет, — прозвучал слева его голос, — прошу любить и жаловать — Бернарда. Будущий телепортер и специалист по работе с материей.
* * *
В баре царил полумрак.
Компания из семерых мужчин, расположившаяся за дальним столиком, пугала мрачным видом не только официанток, но и немногочисленных в этот час посетителей, которые по молчаливому согласию вдруг предпочли передвинуться поближе к выходу, несмотря на то, что из дверей тянуло холодом.
Гудели разговоры, отбрасывали на обитые деревом стены разноцветные всполохи два телевизионных экрана, транслирующие новости, молчаливо вещали о последних событиях ведущие — звук был убран.
Тощая рыжая Лина, собрав заказанные напитки, осторожно подняла с барной стойки пластиковый поцарапанный поднос и сморщила курносый нос от бившего в ноздри едкого алкогольного запаха — сплошь неразбавленный виски безо льда. Ох, не началось бы драки, если эти здоровяки напьются. Ущерба будет хуже, чем месяц назад, когда друг на друга бросились с ножами какие-то головорезы. А ведь вычтут и с официанток тоже… Что за неудачный вечер?
Лина поворчала что-то про чрезмерно пьющих мужланов, порадовалась, что волосы убрала под резинку — не хватало ей еще внимания от таких — и опасливо двинулась к дальнему столу.
Обычно алкоголь способствовал поднятию настроения и расслаблял умы, но не в этот раз. Разговор за столом не начинался, а если начинался, то быстро сходил на нет. В головах сидела одна единственная новость — команда расширилась новеньким. Каждый думал о своем.
На скулах темноволосого Баала ходили желваки. Он с ненавистью смотрел на стакан, перекатывая в нем янтарную жидкость. Поигрывал ключами от машины Чейзер, неторопливо раскуривал тугую сигару Халк. Дэйн и Стивен в баре не присутствовали: их ждал требующий постоянного внимания Уровень Война, на котором в последнее времени жертв был больше обычного.
— Ну, и что мы думаем о новенькой? — прервал наконец вислую тишину Аарон Канн, отхлебнув виски и поморщившись. — Ох, хорошее пойло….
— А что тут думать, — выпуская изо рта облачко дыма, отозвался Халк, — рад, что у нас будет телепортер. Женщина или нет, мне не важно, лишь бы выполняла поставленные задачи.
Дэлл кивнул.
— Мне тоже все равно кто. Дрейк много лет искал подобного специалиста. С ним все стало бы на порядок проще…
— Только вот как-то не внушает она доверия пока, — Аарон с сомнением посмотрел на друзей. — Ни уверенности, ни внешнего вида…. А телепортеру нужно стопроцентно доверять.
— Я бы на вид не полагался, — глубокомысленно изрек Мак Аллертон.
— А какое доверие она тебе может внушить, если ты пока не видел ее в деле? Я вот тоже не особенно рад, что придется доверить свою жизнь незнакомке, но, может, со временем? — высказался Логан.
— С каким временем? — вдруг прорычал Баал. — Сколько лет мы отдали ежедневным тренировкам? Сколько прошли вместе, прикрывая зады друг друга, а тут какая-то пигалица, и сразу к нам — НАМ — лучшим бойцам на Уровнях? О чем думал Дрейк, чтобы вот так подставлять? Да какая в ней, к черту, сила!? Она же тушуется, как…
— Остынь, Баал! — прервал его молчавший до этого Декстер. — Сегодня Дрейк дал мне ее в пару, чтобы вскрыть в бункер. Я тоже ее поначалу недооценил…
— Недооценил! Вы, не зная человека, готовы подставить ему свою спину?
Доля правды в словах Баала была. Чтобы возникла речь о доверии, должно быть выполнено не одно и не два задания вместе — членов отряда связывали годы непрерывной, зачастую очень сложной работы.
Мужчины молчали. Халк неторопливо курил, количество виски в стаканах Баала быстро сокращалось, недовольным выглядел Аарон, задумчивым Логан, спокойным Дэлл и нейтральными Чейзер и Рен.
— Но ведь Дрейк и сказал «будущий специалист», значит, у нее есть время встать на ноги, чего мы так напряглись? — синие глаза Логана по очереди оглядели товарищей. — И кто-нибудь знает, что такое работа с материей?
— Чем бы это ни было, ей лучше владеть этим хорошо…. — проворчал Канн и с недовольным видом влил себя остатки виски.
— Они меня не любят.
— Сделай так, чтобы полюбили.
Вихрь снежинок за окном, несущийся сквозь ночь автомобиль, привычно лежащие на руле руки Дрейка. Он сказал, что ему по пути, незачем прыгать назад, можно проехаться. Зачем? Хотел поговорить? Высказать за что-то, поддержать, пожурить?
Непонятно.
Дразнит чуткий нос запах его одеколона, заставляет чувствовать неподходящую моменту близость сильного мужчины, вызывает странную смесь чувств: защищенность вкупе с обидой, что горьким послевкусием осталась после встречи с коллегами.
И ведь в какие штыки восприняли новенькую меня! С недоверием, с презрением, с невысказанными вслух обидными словами. Как доказывать таким, что можешь быть не хуже? Ведь нужно самой… Самой учиться защищаться, обороняться, а еще лучше оставаться просто уверенной в своих силах, но как сохранять «гладь пруда» спокойной, когда на нее налетает разрушительной силы ураган?
— Прости, что я поддалась злости. Ты ведь учил, знаю, нужно было оставаться спокойной, но у меня не вышло.
Улицы опустели. Начавшаяся вьюга прогнала с них людей, теперь единолично властвуя над домами и проспектами, вымораживая тротуар и стены строений. Окна и двери плотно заперты — сквозняк ни для кого не был желанным вечерним гостем.
Дрейк какое-то время молчал. Подъехав к перекрестку, затормозил машину, чтобы переждать красный сигнал светофора и посмотрел на меня.
— Спокойствие, Бернарда, настоящее спокойствие, которое сможет создать защитный купол, придет тогда, когда ты научишься ценить и уважать себя. Примешь и полюбишь со всеми недостатками, когда придешь в гармонию с тем, кто ты есть. И для того, чтобы научиться ценить себя, чтобы чувствовать себя «достойной», даже не нужно ничего достигать на самом деле.
— Как это не нужно? — удивилась я и принялась загибать пальцы. — Вот когда я научусь большему, когда смогу доказать, что не хуже, когда….
Начальник улыбнулся и покачал головой.
— Нет. Именно сначала человек должен воспитать в себе чувство «Достоин», не зависящее ни от каких внешних факторов и достижений. И только после этого он сможет достигнуть большего. Ведь чтобы почувствовать себя «достойным», нужно лишь разрешить себе это чувствовать, не дожидаясь покорения множества жизненных вершин, которые никогда не закончатся. Ты всегда будешь идти вперед, всегда будешь желать большего, всегда будешь проигрывать в сравнении с кем-то, всегда будешь хотеть ухватить еще «здесь, здесь и здесь» и думать: «Вот как только сделаю это, буду чего-то стоить и в собственных глазах, и в глазах окружающих». Это — иллюзия, Бернарда. Ты никогда не понравишься всем без исключения, ты всегда будешь думать, что чего-то не достигла, всегда будешь принижать собственное «я» в соответствии с заявленными принципами, потому что список «я должен еще вот это… и тогда…» бесконечен, а ты еще не дошла даже до его середины. И, поверь, многие люди, добившиеся впечатляющих результатов в обучении или на работе, так и не научились ценить себя. Потому что собственная ценность и галочки на бумаге «я достиг» — это не связанные между собой понятия.
На какое-то время в салоне повисла тишина. Машина неспешно двигалась вперед.
Мне почему-то казалось, что дорога домой обычно занимала меньше времени, да и улицы были сплошь незнакомые…
Может быть, так и было задумано хитрым Дрейком? Появилось время поговорить, а заодно и поразмышлять. По сторонам плыли изгороди и лужайки, коттеджи, магазины и снова дома.
Я размышляла. А чем больше размышляла, тем больше понимала, что начальник прав.
Мы обесцениваем себя, пытаясь сравнить существующую личность с ее же фантомом, который в будущем мог бы чего-нибудь достичь. И пока эти двое не придут в соответствие, чувство «я себя люблю и уважаю» не появится. Сколько раз я думала о том, что когда-нибудь чего-нибудь добьюсь и тогда уже разрешу себе «пожить»? Вот только когда это случится? Когда мне будет сорок, шестьдесят, девяносто? Когда я наконец пойму, что «я хорошая, я все сделала» и теперь могу наслаждаться этим днем, не испытывая толчков в спину от вечно уязвленного самолюбия? А «самолюбие» — это слово и значит «себя любить».
Все верно. Это случится тогда, когда я возьму и решу, что я «достойна». Не раньше и не позже.
Надо же… Какая простая и в то же время сложная логика. Ведь стоит только послушать объяснения Дрейка, как угол зрения меняется на многие привычные вещи.
Незнакомые улицы продолжали появляться и уходить в темноту. Я улыбнулась. Не иначе сидящий слева мужчина хотел, чтобы я имела шанс подумать в его присутствии.
Грех было бы сказать, что мне это не нравилось.
Думалось хорошо. К тому же практически ушла накопившаяся внутри на ребят обида. Действительно, при чем здесь их поведение? Главное — моя реакция. Именно над ней следует работать.
Как только я сделала для себя новые выводы и утвердилась в них, тут же потекли новые объяснения от Начальника:
— Теперь насчет злости. Она бывает очень полезна в том случае, когда появляется страх. Страх сковывает действия. Если на тебя наседают, прижимают, оказывают давление, почувствовать злость-гнев-ярость — очень быстрый способ выпутаться из ловушки, перейти из пассивного режима в активный, сфокусироваться на проблеме и перейти к действиям. Именно это ты на себе и прочувствовала. Верно говорят, что злость придает сил, но нужно помнить, что она их также и отнимает. Каждый раз после ярких вспышек ты будешь чувствовать, что твой резерв истощен, а иногда и полностью опустошен. Но пока уверенность, позволяющая защищаться от нападок спокойно, без растраты энергии, еще не пришла, злость иногда можно использовать. Все же постарайся делать это не слишком часто.
— Хорошо. Я поняла.
Значит, моя реакция на пресловутого Баала не была такой уж неверной? Ведь возникший кратковременный гнев помог поднять голову, а иначе так бы и робела, стоя перед командой. А про частое использование — и самой не хотелось. Действительно, опустошает.
Через несколько минут машина неожиданно вывернула на знакомую улицу и остановилась у подъездной дорожки к особняку. В прихожей горел свет, а на подоконнике, глядя на улицу, сидел терпеливый ждущий хозяйку Миша.
— Ох, как быстро… — я отняла взгляд от крыльца и посмотрела на Дрейка. — Скажи, ты специально кружил непонятно где, чтобы было время поговорить?
Он не ответил, только мягко улыбнулся.
Какое лицо…. эти губы… век бы любовалась. Но нужно выходить из машины, говорить «спокойной ночи» и идти в дом.
«Нет-нет… еще хоть минутку…»
Начальник сидел вполоборота, положив локоть на руль, смотрел на меня и молчал. Не гнал на улицу. А моя грудь медленно наливалась жаром, от пришедшей в голову мысли сделалось душно.
— Дрейк, скажи… тебя можно как-нибудь коснуться?
Он не выказал удивления. Но и не торопился поощрять.
— Зачем тебе это, Бернарда?
(Зачем? Люблю тебя, сил нет… умру, если не коснусь…)
— Просто ответь.
Долгое молчание и глубокий взгляд глаза в глаза.
— Пока я в форме можно. Но не открытых участков кожи.
Большего в тот момент мне и не требовалось. Жадно и одновременно робко я протянула руку и впервые в жизни коснулась серебристой ткани. Положила на плечо ладонь, сжала его пальцами — твердое, мускулистое, теплое. По телу моментально прошла опьяняющая волна. Он живой, горячий, крепкий…. О, Боже, дай мне сил… Пальцы соскользнули с плеча на грудь, прочертили горизонтальную линию и прижались к тому месту, где билось сердце — тук… тук… тук…
«Он мой. Не отдам!»
Все это время я смотрела только на свою руку, наслаждаясь, упиваясь прикосновениями, пропечатывая их в памяти. А потом перевела взгляд на лицо и мгновенно разучилась дышать. В глазах Дрейка застыло выражение дикого, но тщательно сдерживаемого зверя, который хотел заявить свои права на ситуацию, но не мог, не имел возможности этого сделать. Взгляд серо-голубых глаз жег, проникая в самую женскую сущность.
Я улыбнулась, продолжая скользить пальцами по его груди. Медленно, чувственно, мучительно нежно.
— Невероятно… Как в клетке с тигром, когда можно войти и обнять зверя за шею, знаю, что он не укусит. Лапы замотаны, мордочка тоже.
Дрейк закрыл глаза и улыбнулся. Моя рука на его груди, невероятное ощущение запретной близости.
— У меня хорошая память, Бернарда. А ведь ситуация когда-нибудь может и измениться, помни об этом.
Фанатея от собственной дерзости, скользя по тонкому льду вседозволенности, я наклонилась к его лицу. Ближе, чем когда-либо — волоски на моей коже зашевелились от искрящегося невидимой энергией поля. И все же ближе… еще ближе, почти к самым губам. За моими действиями наблюдал из-под прикрытых век тот самый зверь, жар колыхался волнами в глубине обычно холодных глаз.
— Не надо…. — ласковый голос. Насмешливый, хриплый, предостерегающий. — Не ходи по грани. Она тонкая.
Застыв у самых губ, я медленно и глубоко вдохнула запах его кожи — сердце забилось от дикого пьянящего восторга.
«Мой. Мой!»
— Я все сделаю для того, чтобы однажды ситуация изменилась, — прошептала я с улыбкой.
Затем нехотя отодвинулась, с сожалением отняла ладонь от вожделенной груди и с улыбкой на лице вышла из машины, не замечая ни холода, ни ветра.
Теперь можно и к Мише….
Теперь можно все, что угодно.
Это случилось с ним впервые в жизни — собственный дом был рядом, а Дрейк все сидел в машине с выключенным мотором и смотрел на падающий снег за окном, не желая, чтобы то чудесное ощущение, которое пришло к нему, когда ее мягкие сладкие губы оказались рядом, когда-нибудь кончалось. Наверное, так оно и будет — жизнь длинна, а память имеет тенденцию к забвению, но, видит Бог, он хотел сохранить это воспоминание на всю оставшуюся жизнь. Бережно сложить его туда, где хранилось самое ценное, и доставать на поверхность тогда, когда будет казаться, что смысла нет.
Нет, смысл есть. Он есть в таких вот минутах, в силе чувств, в головокружительном порыве, что искристым смерчем иногда врывается в душу, и даже когда дверь уже закрыта, все равно продолжает кружить мысли и голову.
Пусть человеческое тело неидеально, но больше невозможно было и помыслить, чтобы отказаться от него, изменить форму на более совершенную. Ни сейчас, ни потом. Теперь Дрейк это знал.
Пусть будет хорошо так долго, насколько это возможно. Даже если потом будет иначе. Годы одиночества — привычная вещь, а вот что творилось сейчас — нет. Отвыкшему от подобных терминов начальнику казалось, что творилось… чудо.
На окно налипал снег, машина медленно превращалась в укутанную белой ватой берлогу, но он никак не мог заставить себя выйти наружу. Казалось, двинешься, и нарушится ход сказки. Или наоборот она накроет тебя с головой, сотрет барьеры и контроль, выпустит на волю что-то… нет, не давно забытое, а что-то совершенно новое, неизведанное.
Господи, а он — творец — думал, что впереди осталась лишь скука. Годами не мог создать ту, что хотелось бы видеть рядом с собой, и давно смирился.
А теперь она пришла. Тихой поступью из другого мира прямо под кожу.
Это теперь совершенно новое неукротимое чувство билось в венах. Легкий сквознячок флирта перерастал в бушующий эмоциями шквалистый ветер. Это было и хорошо и плохо.
Видит Бог, Дрейк впервые в жизни чувствовал себя так, как теперь. И, привыкший предполагать, рассчитывать, контролировать ход совпадений и событий, совершенно не знал, (более того не хотел знать), чем все это могло обернуться.
А такой подход уже ни в какие рамки… Ведь он не мальчик, имевший право хоть что-то пустить на самотек. Уж тем более не собственную жизнь.
Дрейк закрыл глаза и откинул голову на кожаный подголовник.
Сколько это продлится? Что будет дальше? Возможным ли станет физический контакт или подобные надежды лучше сразу выбросить из головы?
Его раса развивалась не одно столетие. Женщины исчезли из нее так давно, что казалось, то была другая жизнь, другая реальность, почти полностью затершаяся в памяти. Тела мужчин постепенно изменились: ушли многие психологические потребности, свойственные людям, в том числе и физиологическая нужда в близости. Такие симптомы, как требующее секса тело, сознательное желание обладать или бесконтрольное страдание от переизбытка чувств, попросту пропали, неспособные воплотиться в жизнь, со временем перестав полностью беспокоить хозяев. Чувства мужчин его расы могли пробудить только равные женщины — вторые половины, но они, не способные следовать той же ветке эволюции, отслоились, отошли и исчезли. Больше не существовали в мире таких, как он.
Страдать по этому поводу было недальновидно.
Изменения не только отняли, но и привнесли.
Взамен отобранных природой женщин и утраченной эмоциональности появились способности к работе с пространством, с чистой энергией на том уровне, который никогда не стал бы доступным обычным смертным. А они перестали быть смертными. И слишком давно перестали быть обычными.
Они стали новым видом людей — единым организмом, способным удерживать процесс и распада частиц, научились контролировать рост и развитие клеток, останавливать старение, выборочно включать или отключать физиологические потребности, общаться посредством мысли, передавать информацию без помощи внешних носителей и речи, научились контролировать время, создавать новую материю и использовать ее для построения пространства.
Они стали… нет, не всемогущими. Но почти. Они стали очень сильными.
Любой представитель комиссии, спроси его об этом, ответил бы, что жизнь его является полноценной и самодостаточной. Самым точным человеческим термином был бы «доволен».
Дрейк достаточно близко подошел к той черте, когда следовало всерьез задуматься о смене формы существования, перейти на новый, более высокий уровень — уровень разумной энергии. Тогда бы вообще не пришлось задумываться о суетных вещах и отвлекающих от создания и созидания факторах. Но что-то удерживало от этого.
Какие-то отголоски… мысли… обрывки чувств.
Многие присущие обычному человеку вещи долгое время были забыты, невостребованы. Зачем сохранять физиологический вид «я мужчина», когда вокруг больше не было женщин?
Не было. До этого момента.
И кто бы подумал, что ситуация, не менявшаяся на протяжении столетий, однажды встанет на дыбы и выгнет спину?
Он бы так и жил, не задумываясь об утратах: строил планы, руководил, предугадывал, играл, наслаждался властью, не задумываясь о том, что пустоту где-то на задворках души иногда потягивает пеленой тоски, если бы не случилось это…
Появилась она. Бернарда.
Впервые ощутив волну несвойственных эмоций, Дрейк просто решил, что сказалась монотонность серых будней, и скука решила разнообразить себя наличием свежих впечатлений, позволив контролю на некоторое время раздвинуть плотные железные створки и впустить внутрь свежий ветер.
Когда чувства усилились, он думал, что слишком давно не играл, что истосковался по насыщенной чем-то иным, отличным от привычного жизни. Человеческое тело, оказывается, имело набор сладких тягучих эмоций — простых, но приятных. Он позволил себе вспомнить, снова испытать.
А вот когда орган между ног впервые за долгое время налился кровью так, что это невозможно стало скрывать, Дрейк был изумлен. Он не давал подобного разрешения телу, не терял, как он думал, контроль настолько, чтобы эрекция, словно у зеленого мальчишки, имела шанс на время победить разум.
И все же это случилось.
Хотелось бы отмахнуться, сказать: ерунда, заигрался, слишком давно пребывал в эмоциональном вакууме, а в таком случае подобная реакция объяснима и простительна. Хотелось бы, да вот только не получалось. Не получалось так же объяснить и заполнившийся эмоциями мозг, и новую составляющую в собственной крови: стоило Бернарде оказаться рядом, как он моментально превращался в тихого, но опасного зверя, зорко следящего за тем, чтобы она чувствовала себя защищенной.
Дрейку стало не до шуток.
Происходящее грозило выйти за рамки допустимого уже очень и очень скоро.
Мир, далекий и чужой, выпустил из себя сумевшую проникнуть сквозь невидимые барьеры женщину — женщину, которую он по какой-то причине хотел… присвоить.
Мыслимо ли такое?
Тела мужчин его расы реагировали только на равных им женщин. А те исчезли много веков назад.
Дрейк, сидя в темном салоне машины, какое-то время вообще не позволял себе думать, сосредоточившись на пустоте, но минуту спустя главный и единственный вопрос все же прорвался на поверхность.
Возможно ли, чтобы родившаяся в другом мире женщина была равной?
Идея была абсурдной… Но в нее почему-то хотелось верить. Да, невозможная ситуация, невероятная, не имеющая шанса на существование, но луч надежды продолжал тлеть.
«Ди» — именно так, к своему удивлению, он с некоторых пор стал мысленно именовать Бернарду — умела работать с материей. Слабо, но умела. Более того продолжала расти и развиваться неприсущими обычному человеку темпами. Означало ли это, что однажды она сможет перерасти и препятствующий физическому контакту барьер? Сумеет ли позволить сознанию изменить свою оболочку, поднять энергетический уровень, стать в какой-то мере равной им? Пусть не полностью… пусть частично.
Случись такое, он бы «присвоил» ее. Сделал бы это быстро, дерзко, не задумываясь.
Если же подобного скачка в развитии Бернарды не произойдет, ему придется ее отпустить. Возможно, даже оттолкнуть. Будет слишком болезненным для обоих продолжать верить в несбыточное.
Дрейк редко ощущал бессилие и всеми фибрами души отторгал его, но в данный момент испытывал именно это чувство.
Когда-то давно он ставил опыты и проводил эксперименты, пытаясь совершенствовать тела методами извне, но вскоре понял, что только сознание носителя влияет на физические изменения. Внешние факторы не властны, когда разум не дает разрешения для перехода на новый уровень.
Учить и ждать — это все, что он мог.
Дай Бог, Бернарда сможет.
А Дрейк был терпелив и ждать умел.
За окном все так же падал снег. Невесомый, неспешный, неслышный.
