Глава 15
Ментальная атака в долине Эльбурса
Свой очень странный город, больше всего смахивающий на Венецию, князь Алексей, совсем ещё молодой даргтан из семьи могучих даргтанов, построил в устье реки Корун, треугольным мысом выдвигающемся в Персидский залив и относящемся к эстуарию Евфрата. Корун — горная и достаточно протяжённая река, к тому же в неё впадает ещё несколько рек, а горы Загрос, через ущелья которых они текли, обладают большими запасами полезных ископаемых. Вдобавок к тому, что алексийградцы добывали нефть и в их городе имелась хорошо развитая химическая промышленность, они ещё были и металлургами, и машиностроителями. А поскольку земли окрест славились своим плодородием, субтропический климат позволял выращивать растения круглый год, с водой проблем они не испытывали, и их плантации раскинулись на десятки километров. Так что алексийградцы прослыли ещё и знатными земледельцами, а потому поставляли на север огромное количество овощей и фруктов, хотя город стоял на берегу Коруна менее четырёх лет. Земли эти были населены туаладами, а потому и были названы Туаладией. Всего на просторах Древней Месопотамии от Пальмиры до Нижней Туаладии люди построили двадцать один город, но жители пяти из них, стоявших непосредственно в обширном эстуарии Евфрата, словили от князя Алексея весьма серьёзный бзик, очень смахивающий на массовое помешательство в рассудке.
Лёха Тур был одним из лучших учеников князя Олега Зверовода, и если тот всего лишь уплыл в Дмитроград с мыслями о стеллеровой корове, то его ученик пошёл много дальше. Этот парень, которому тогда не было двадцати пяти лет, немедленно, пулей метнулся в Дмитроград и буквально вырвал у авиастроителей три первые, действительно большие летающие лодки и перегнал их в свой город. Пока его ведлы-мастера готовили самолёты к длительному полёту, а пилоты набирались лётного мастерства, он поставил перед жителями своего города и четырёх окрестных весьма непростую задачу — заставить топинамбур расти в воде, словно камыш или тростник, только быстрее. Помимо этого он также велел прорыть по всем заболоченным берегам множество широких и достаточно глубоких проток. Не стоит даже говорить, что такими протоками весь Алексийград был разбит на отдельные земельные участки с виллами на одну семью. Хотя основным видом транспорта в этом большом городе были катера и моторные лодки, плавающие по протокам сорокаметровой ширины, все семейные островки соединялись ещё и высокими двухэтажными акведуками с отличными шоссе, проложенными поверху. Два острова напротив города постигла та же участь. Их тоже поделили на семейные наделы протоками.
Ведлы-агрономы со своей задачей справились быстро, приученный ими к солоноватой воде эстуария топинамбур разросся, забив всю остальную аналогичную растительность. Так что через полтора года над всеми протоками из воды поднялся на шестивосьмиметровую высоту речной топинамбур. Странно, но, несмотря на солоноватую воду, его клубни сделались намного крупнее, до пяти килограммов весом, и ещё слаще, вдвое превышая по количеству инулина наземный топинамбур.
Когда Лёха Тур увидел, что кормовая база за полтора года сделалась достаточно мощной, то вместе с пилотами направился в охотничью экспедицию на Дальний Восток. Стеллерова корова водилась там от острова Парамушир вдоль восточного побережья Камчатки до Командорских островов и встречалась даже вокруг доброй половины Алеутских островов. Алексей отбирал молодых животных, сильных и здоровых самцов и самок длиной в семь-восемь метров и весом в три тонны. По четыре беременные самки и одному самцу на каждый борт. Вскоре после шестнадцати часов полёта все три летающие лодки приводнились возле главной набережной, и морских животных выпустили на волю. Разумеется, ведлы-животноводы уже подружились с ними. Тёплая солоноватая вода пришлась морским коровам по нраву, а сочный топинамбур по вкусу, и те, поплыв вслед за своими поводырями, принялись поедать его стебли с огромным аппетитом.
Жители пяти городов, заразившиеся этой идеей, ликовали. Прошло всего каких-то два с половиной года, и стеллеровых коров развелось в эстуарии так много, что каждая семья в пяти городах имела по большому, уходящему в воду наклонно каменному лежбищу и держала до дюжины и больше этих животных. Речные коровы, так любящие ласку и массаж босыми пятками, без малейшего возражения позволяли себя доить. Поскольку стеллеровых коров привозили уже беременными, многих с малышами, то уже очень скоро люди узнали, каково на вкус их молоко, а через два года смогли отведать мяса молодых самцов, но их было безболезненно забито всего пять штук, после чего князь Алексей приказал всем жителям своего большого города забыть об этом деликатесе на долгие годы, и с ним согласились. Какой смысл забивать на мясо семиметровой длины животное весом менее трёх тонн, когда можно дождаться, когда оно вырастет до двенадцати метров и наберёт вес в пять-шесть тонн? Впрочем, ждать было недолго, ведь речные коровы ели очень много и быстро росли. Зато все воочию убедились, что сало морской коровы не протухает даже без соли на самой сильной жаре и за два месяца и имеет превосходный вкус даже в сыром виде, как и не портится мясо, вкуснее которого, кажется, нет уже больше ничего. Поэтому животноводы обходились пока что одним только молоком стеллеровой коровы, но и оно имело такой превосходный вкус и из него мало того что сбивалось великолепное масло, так ещё получался изумительный по вкусу сыр.
Именно поэтому Митяй и направился в Алексиевск. Ему очень хотелось попробовать, что же это за чудо такое — карбонат из мяса стеллеровой коровы. Про целебные свойства её молока он уже знал и пробовал его. Хотя Лёха и умолял его погостить с семьёй несколько недель в его дворце, он задержался всего на три дня и вскоре, оставив экипаж «Виктории» и команду ведлов-исследователей в Алексиевске готовиться к долгому путешествию, посадил своё семейство на самолёт и повёз домой. Летел он через территорию Ирана сначала курсом на высочайшую вершину хребта Эльбурс — вулкан Демавенд. Трижды облетев его по кругу и запечатлев на память, он повернул на запад, пролетел над тем местом, где в его время находился Тегеран, и через высокогорное ущелье полетел к Каспийскому морю. Погода стояла замечательная, на всём пространстве от Дона до Аравии на небе не было ни единого облачка, в общем, лети себе и посвистывай.
Правда, когда Митяй пролетал через Тегеранский коридор, на него вдруг на несколько минут нахлынуло что-то непонятное. Мысли в голове замелькали с нечеловеческой быстротой, и он не то чтобы вырубился, а просто почувствовал, что его несёт какой-то непонятный поток. Однако при этом он испытывал не страх, а какую-то эйфорию, но всё же испугался этого неожиданного ощущения то ли всемогущества, то ли ещё чего-то подобного, но оно быстро исчезло, и течение мыслей пришло в прежнее неспешное состояние.
Вскоре показалось Каспийское море невероятно густой синевы, и Митяй взял курс на устье Куры. К его радости и полному удовлетворению, стеллерова корова прижилась уже и там. Её успешно разводили в эстуариях рек Кура, Терек, Кума и особенно много в Астраханском эстуарии, и везде для этих животных люди высаживали водяной топинамбур, листьями, стеблями и огромными клубнями которого питались уже практически речные коровы. Ведлы-животноводы делали всё, чтобы эти животные привыкли к солоноватой воде, а их коллеги-агрономы постоянно работали над созданием всё более и более быстрорастущих сортов водяного топинамбура. Всё бы хорошо, но в Астраханском питомнике для стеллеровых коров пришлось построить большие отапливаемые лагуны, в которые их переводили на зиму. В общем, этому доброму, доверчивому и ласковому морскому гиганту уже не грозило истребление.
Правда, больше чем у половины самцов была всё же незавидная участь. Их кастрировали и затем переводили в специальные лагуны, где обильно кормили и ухаживали за ними, как за особами королевских кровей, но лишь с одной-единственной целью — устроить им напоследок неделю совершенно райской жизни и затем, погрузив в глубокий сон, безболезненно умертвить. Однако продолжительность жизни стеллеровой коровы была достаточно велика, так что даже у самцов, откармливаемых на мясо, она не грозила быть очень уж короткой. Увы, но такова участь любого домашнего животного. Зато теперь ничто не грозило стеллеровой корове в местах её прежнего обитания. Её взяли под надёжную охрану.
Пролетев над Каспием, Митяй заглянул на три дня в Ребалан, в котором не был ещё ни разу. Хотя он и видел город глазами своих друзей, тот поразил его своей красотой и пышностью садов. А также размерами. В Ребалане жило уже почти сто двадцать тысяч человек, и трудно было найти на всей земле город красивее и роскошнее его. К первому водохранилищу было пристроено ещё два такого же размера, и потому недостатка в воде город не испытывал. Зато какие роскошные в нём были сады и виноградники!
Из тех семян, которые Митяй наколупал когда-то из изюма, ведлы-виноградари вывели столько сортов винограда, что он только диву давался. Естественно, где виноград, там и виноделие, и вино в Ребалане тоже было просто изумительным, но пили его только по праздникам, наслаждаясь вкусом, да ещё во время сиесты. Ребаланское вино отправлялось во все города, но в первую очередь в те, климат в которых был очень жарким, и пили его чуть ли не как лекарство, но никогда как какой-нибудь шмурдюк и прочий бабоукладчик. На чрезмерное питие вина и пива было наложено строжайшее табу. О более крепких напитках Митяй пока что помалкивал, но ведлы-виноделы и без него прекрасно знали, что такое этиловый спирт и как его можно получить из виноградного вина или браги. Более того, его активно применяли в медицинских целях и для производства духов и одеколона, вот только внутрь не употребляли по той причине, что это приносило здоровью вред, а не пользу.
В общем, с пьянством Митяю бороться пока что не приходилось, хотя, найдись желающие, надраться в лоскуты им было чем. Он сам ввёл в Дмитрограде моду на кантины-таверны-трактиры-рестораны, куда можно было прийти под вечер, чтобы съесть какое-нибудь изысканное блюдо, выпить две кружки пива или два бокала вина на выбор. Вино и пиво подавали, естественно, к разным блюдам, а под свой цвет и вкус вина и вовсе готовилось по нескольку блюд. Туда приходили для того, чтобы посидеть в компании друзей, послушать новые песни бардов или же просто весёлые истории, рассказанные скоморохами. Более того, некоторые скоморохи уже начали разыгрывать комические сценки, открывая дорогу новому искусству — театру. Правда, по большей части они в этих сценках показывали жизнь животных, как если бы те были людьми. Порой Митяй хохотал так, что невольно сползал с уютного, удобного кресла под стол. А ещё там танцевали под звонкие звуки свирелей, скрипок, гитар, банджо и бубнов с колокольцами. Хотя Митяй и не был одарён музыкально, буквально переступив через себя, он не только изготовил первые музыкальные инструменты, но и научил дмитроградцев играть на них. Теперь о его жалких потугах уже мало кто вспоминал, так как музыкальное поветрие быстро распространилось по всем городам и весям, а потому племя музыкантов быстро росло, а поскольку барды с ними успешно конкурировали, то те просто становились их аккомпаниаторами, чтобы, когда барду надоест драть глотку, играть весёлые и задорные танцевальные мелодии.
Из Ребалана Митяй полетел по горному коридору между Большим и Малым Кавказом к Чёрному морю, а затем по Туапсинскому коридору в Дмитроград. Город Туапсе уже стоял на своём месте, хотя доехать до него напрямик, через горы, не представлялось возможным — мешал ледник. И вот он вместе со всем своим большим семейством наконец добрался до дома. Встречали его буквально все жители города и его гости. Митяй, прежде чем приземлиться, сделал несколько кругов над городом и пришёл к выводу, что Дмитроград у него получился очень уж скромным, хотя и по-своему красивым.
Всё равно главное было не это, а то, что люди в нём жили счастливой наполненной жизнью и никто не вываривал из них воду, не строил и не ставил на колени, не пытался к чему-либо принудить. Город-коммуна жил одной лишь идеей — сделать жизнь ещё лучше и интереснее и служить Матери-Земле. Князь Олег сдержал своё обещание и построил огромную морскую ферму общей площадью в двадцать квадратных километров прямо за городом, ниже по течению Марии, на её левом берегу, более низком и куда более ровном и плоском, чем правый. Получилась точная копия Алексиевска, только островки под стеклянными потолками были поменьше, а протоки пошире. Зато Митяй увидел сверху, что среди зеленеющего по всем протокам топинамбура пасётся стадо из нескольких сотен молодых, но уже крупных речных коров. Здесь они обитали в проточной пресной воде, и ведлы за ними ухаживали, словно за своими собственными детьми, но малышей Ботаник пока что не видел. Честно говоря, ему было странно видеть это среди заснеженных предгорий.
Приземлившись в полдень в большом аэропорту, где стояло то ли под загрузкой, то ли под разгрузкой несколько суперигнатов, Митяй и его семья сразу же угодили в людской водоворот, быстро растащивший их в разные стороны. Очень уж долго их не видели в городе, а потому каждому хотелось показаться ему на глаза. А ещё всем хотелось, чтобы он заглянул в их научно-исследовательский центр и посмотрел на то, что они в нём создали нового. Именно этим Митяй и занимался целый месяц. С раннего утра и до поздней ночи он внимательно изучал всё, что было создано учёными и конструкторами за время его отсутствия. Одно дело — просматривать через очки отчёты, и совсем другое — видеть всё вживую, в натуре, да ещё и работающим, искрящимся и пыхтящим. А посмотреть было на что, и потому скучать ему не приходилось. Больше всего Митяя поражало, что ведловство, оказывается, было способно расшивать самые узкие места и тем самым чуть ли не отменять некоторые законы физики, сурово гласящие что-нибудь вроде «Сила действия равна противодействию», и расширять возможности очень многих машин и различных устройств. Если какая-то химическая реакция не шла при тех температурах и давлениях, которые можно было создать в условиях лаборатории, то ведловство с удивительной лёгкостью выступало в качестве катализатора, и всё получалось как надо.
Митяй даже удивился тому, как быстро команда Фёдора Кремня, одного из пятнадцати ведлов первого набора, доктора всех ведловских наук, вместе взятых, начала производить цветные алмазы гигантского размера. Он как-то, проходя практику на заводе имени Седина, наблюдал за тем, как прессуют всякие термостойкие изделия из карболита, тёмно-серого невзрачного порошка. Женщина, сидящая за небольшим прессом, насыпала жестяной лопаткой порошок в пресс-форму, нажимала на кнопку, и мощный насос гнал масло в гидроцилиндры пресса. Митяй хорошо запомнил: для того чтобы серый порошок превратился в твёрдую, как камень, чёрную блестящую пластмассу, требовались температура в триста пятьдесят градусов, давление в тридцать восемь атмосфер и семь минут, после чего верхняя плита пресса поднималась, и пресс-форма отдавала двенадцать полированных ручек с запрессованными в них винтами.
Ведлы Фёдора примерно таким же образом и за то же время изготавливали из чёрной сажи уже практически готовый оранжевый бриллиант, имеющий в поперечнике аж тридцать пять сантиметров. Иначе как чудом назвать это у него язык не поворачивался. Тем более что тот пресс, на котором штамповали бриллианты такого размера всего за пять минут, создавал давление всего в шестьдесят атмосфер, а температура и вовсе не повышалась выше четырёхсот двадцати градусов. Всё остальное зависело уже только от умения ведла-мастера и его опыта.
Увы, но из трёх с половиной тысяч огромных оранжевых, как пламя свечи, бриллиантов, имевших в поперечнике от двадцати до тридцати пяти сантиметров, только семь получились бриллиантами огня. Остальные же пришлось порезать в вакууме химически чистым железом на различной толщины пластины и пустить на всякого рода инструмент или же просто на женские и мужские украшения. Единственной радостью было то, что ещё из сорока девяти бриллиантов получились отличные ведловские очки. У Матери-Земли бриллианты огня получались на несколько порядков лучше, но ни сам Фёдор, сорокадвухлетний высокий парень с добродушной улыбкой, ни его ведлы не отчаивались. Зато из семи бриллиантов — а они все после финишной обработки немного уменьшились — была собрана тепловая пушка диаметром в метр.
Митяй с нетерпением ждал того дня, когда наступит новолуние и одновременно с этим Юпитер окажется освещен ровно на треть. Стреляя из световой пушки по Луне, они хотели окончательно её отъюстировать, а стрельба по Юпитеру должна была поставить окончательную точку в вопросе, с какой скоростью всё же движется тепловой луч.
В назначенное время Митяй прилетел на автожире в обсерваторию, построенную на горе Шесси, самой высокой из окрестных гор, на которой не лежали льды. Она имела высоту немногим более двух километров ста метров и достаточно просторную вершину, чтобы на ней можно было построить горную обсерваторию. Добраться на вершину горы, склоны которой поросли высоченными буками, можно было либо пешком, либо на вертолёте или автожире. Он прилетел на гору под вечер один. Таня допоздна засиживалась в институте электрических машин, сотрудники которого наконец-то дождались своего руководителя, а Танюшку общими усилиями им удалось загнать в университет, и та теперь училась по индивидуальной программе. Митяй посадил автожир на взлётно-посадочной площадке, где уже стояло два больших пассажирских вертолёта, и на всякий случай пристегнул его стальными тросиками к кольцам, вделанным в каменную плиту, и даже сложил ротор — вдруг ночью, хотя погода и обещала быть идеальной для наблюдений, внезапно подует ветер.
Для ведловского телескопа, установленного на горе Шесси, облачность не была помехой. Ещё бы, ведь он был изготовлен из гигантского кристалла горного хрусталя необычного василькового цвета, извлечённого из недр горы Народной на Урале. К тому же это был не обычный хрусталь, а ведловской, без малого говорящий камень, уродившийся на славу. Совершенно прозрачный, без пузырьков и свилеватостей, он имел в длину шесть с половиной метров, при поперечнике без малого в четыре с половиной и потому поразил всех своими размерами.
Этот кристалл доставили в Дмитроград по воздуху на суперигнате семь месяцев назад, но ещё в полёте он значительно похудел и под руками Фёдора, благодаря его ведловской силе и искусству, превратился в шестигранную призму идеальной формы с параллельными торцами. Голубой Глаз — такое название астрономы дали этому кристаллу-телескопу длиной в пять метров ровно и четыре в поперечнике — вставили в каст причудливой формы, изготовленный методом ведловской формовки из весьма непростого сплава платины, палладия и иридия. Сплав этот тоже был по своей природной сути без пяти минут говорящим камнем. Во всяком случае, ведловские очки из него уже изготавливали.
Однако куда большее удивление у Митяя всё же вызвал сам каст с глухим дном — шесть острых гранёных треугольных клинков, выходящих из полированной сверкающей чаши диаметром в шесть метров, с массивными приливами в форме стилизованных голов каких-то диковинных животных напротив ребристых, в ёлочку, зубцов каста. Каст с вставленным в него Голубым Глазом был на полтора метра длиннее самой призмы, да к тому же его длинные зубцы хищно загибались внутрь, а сам он своей нижней частью вставлялся в массивное кольцо поворотного механизма, отлитое из астрономической бронзы. Таким был ведловской телескоп.
А теперь, спрашивается, и куды здеся смотреть? Элементарно, в свои ведловские очки! Как только Фёдору стало известно, что на склоне горы Народной под сорокаметровой толщей камня ведлы-поисковики нашли уникальный кристалл горного хрусталя, он мухой метнулся на Урал. Там он первым делом прошёл пешком, точнее, промчался, как Абебе Бикила, по лесу к монументу Матери-Земли и всю ночь напролёт вёл ведловской разговор.
Там он был не один. Кого там, на берегу Чусовой, только не было в ту ночь! Ведлы — буквально со всех концов земли, где только жили люди народа Говорящих Камней, и все они прибыли с одной-единственной целью — поднести Матери-Земле свои дары и испросить ведловской силы и благословления. На следующий день Голубой Глаз сам вышел из недр горы, и Фёдор полетел обратно. Свой гигантский телескоп он сварганил буквально за неделю, и после этого все бросились переделывать собственные телескопы, и даже Митяй изготовил по его образцу для Зинули-зеленули точно такой же каст и поворотное устройство, соединённое с компьютером и оснащённое точнейшими сервомоторами. Правда, совсем недавно. Зато пребывал теперь в полном восторге, ведь с этого момента он мог вести наблюдения за небом где угодно, и разрешающая способность его маленького телескопа увеличилась чуть ли не кратно. Можно сказать, что Солнечная система открылась ему полностью, как и значительная часть Галактики, и он мог рассмотреть чуть ли не любой камешек не то что на Луне, а даже в кольцах Сатурна.
Это ещё мелочи. Голубой Глаз имел увеличение раз сто большее, и если бы по Луне бегали муравьи, то с его помощью можно было бы рассмотреть на их телах каждую щетинку. С его помощью астрономы уже сумели разглядеть в небе планеты, находящиеся на расстоянии в две-три сотни световых лет от Земли, и даже найти такие, которые были сопоставимы с ней по размерам. Буквально каждый час работы на нём был расписан лет на десять вперёд. Астрономы из городов Евразии и Африки у себя дома рассматривали звёздное небо в свои малые телескопы и составляли компьютерные программы слежения за теми объектами, которые их более всего интересовали, чтобы потом прилететь в Дмитроград, добраться до Голубого Глаза и посидеть подле него свои заслуженные шесть часов, чтобы потом ждать того дня, когда Земля окажется на орбите в нужной позиции, и прилететь снова.
Для эксперимента с тепловой пушкой было со скрипом выделено всего четыре часа. Два астронома скинулись по два часа и теперь находились вместе со всеми остальными небесными артиллеристами в большом круглом зале. Сама же тепловая пушка также была установлена на высокой, чуть выше двух километров, горе Черногор, находящейся в восемнадцати километрах от Шесси за рекой Марией. Она уже была изготовлена к стрельбе по Луне, а оба управляющих компьютера, соединённых в локальную сеть, нацеливали как Голубой Глаз, так и Огненное Копьё на одну точку в пространстве. В данном случае на кратер Тихо Браге, который отличался от себе подобных, то есть тех, от которых во все стороны отходили светлые полосы, тем, что они у него самые длинные. О нём Митяю было точно известно, что его диаметр составляет восемьдесят семь километров, а стало быть, они смогут хорошенько поработать над фокусировкой.
Стрельба по двум мишеням — одной, построенной ровно в десяти километрах от вершины Черногора, а второй, находящейся на вершине, — уже дала им очень много в отношении юстировки, но Фёдору хотелось большего. Как только Луна поднялась над горами, они оттащили от Голубого Глаза Калдана, астронома из Китая, и приступили к работе. Первым же выстрелом из Огненного Копья им удалось нарисовать точно в центре кратера Тихо Браге алую, быстро потускневшую круглую отметину диаметром в семь километров. Вторая половина команды Фёдора Кремня немедленно бросилась к компьютерам, и через двадцать минут они произвели ещё один выстрел. На этот раз жахнуло посильнее, что и немудрено, ведь диаметр теплового луча был всего полтора километра при той же продолжительности импульса в четверть секунды ровно. Стрельбой управлял компьютер, а он, как известно, знает цену каждой секунде.
Впрочем, уже после первого пристрелочного выстрела Митяй понял, что скорость теплового луча всё-таки больше скорости света, как это ни парадоксально. А это прямо говорило о том, что они имеют дело с каким-то совершенно новым квантом энергии, и если это так, то и луч энтропии тоже, по идее, должен вести себя аналогичным образом. И стреляли они с минимальной мощностью. Можно сказать, в одну двухсотую от полной. На своей максимальной мощности импульсом продолжительностью всего в одну сотую секунды тепловая пушка на дистанции в сто семьдесят метров мгновенно испаряла лист вольфрама толщиной в пять миллиметров и диаметром в шесть метров. Вспышка и грохот соответствовали энергии выстрела на среднем значении угла расширения конуса выстрела, а ведь его можно было уменьшить в добрую сотню раз с двенадцати градусов до одной десятой секунды. Вот тогда энергия теплового луча будет максимальной.
К исходу четвёртого часа, сделав по Луне ещё двадцать семь выстрелов, команда дяди Фёдора завершила юстировку системы прицеливания и фокусировки тепловой пушки, и Голубой Глаз навёл её на Юпитер, на котором ещё не было никакого Красного Пятна, и произвела выстрел, продолжительность импульса которого составила полсекунды. Юпитер в это время стоял перед Митяем огромной тёмно-фиолетовой, с бордовыми разводами и полосами стеной, правая часть которой, освещенная Солнцем, сияла через бриллиантовые очки ярким светом.
Расстояние до Юпитера в этот момент составляло где-то семьсот двадцать миллионов километров плюс-минус пара трамвайных остановок, и если тепловой луч при данных конкретных условиях, то есть выпущенный из тепловой пушки с углом расхождения в одну секунду и продолжительностью импульса в одну десятую, всё-таки летит со скоростью света, то тогда вспышку им придётся ждать один час двадцать минут, то есть сорок минут, пока он будет лететь туда, плюс ещё сорок минут, пока до Земли долетит свет вспышки. Уж что-что, а точную величину скорости света Митяй знал.
Малиновая вспышка последовала уже через шестнадцать секунд и оказалась очень впечатляющей. Её диаметр определили в пять тысяч километров, и атмосферу Юпитера они нагрели в этом месте весьма основательно. Немного подумав, астроном вздохнул и приказал увеличить угол до трёх секунд, а продолжительность импульса до одной секунды, чтобы можно было посчитать минимальную и максимальную энергию в этих пределах. Вторая вспышка последовала уже через четыре секунды, имела втрое больший диаметр и бело-голубой цвет, после чего на этом месте вздулся огромный пузырь и от него во все стороны побежала взрывная волна. Однако тепловая пушка лишь чуть-чуть поколебала атмосферу, но это же была атмосфера Юпитера, а не халам-балам. Вывод был очевиден — скорость теплового луча была не только выше скорости света, но и варьировалась в зависимости от его энергии. Какова же мощность тепловой пушки, учёные ещё не посчитали, но теперь, когда у них имелись данные, это не составит для них особого труда. Митяй вздохнул, кивнул и громко приказал:
— Дядя Фёдор, гони всех астрономов-любителей в шею, то есть на Урал, к Народной горе. Пусть они себе там лбы порасшибают, кланяясь Матери-Земле и вымаливая у неё большие кристаллы горного хрусталя. Тебе я в любом случае разрешаю отбирать у них самые большие и поручаю в кратчайшие сроки построить ещё несколько обсерваторий, а также дополнительно семь тепловых пушек, чтобы четыре стояли в Северном полушарии, а четыре — в Южном. Огненное Копьё зачехлить и больше из него не стрелять, но на боевом дежурстве должны постоянно находиться трое-четверо твоих парней. В общем, Федя, за что вы боролись, на то и напоролись, а раз так, извольте встать на защиту Матери-Земли от космических агрессоров любой породы. Я буду для твоих ребят на связи в любое время суток. Ваша задача определить, что движется к Земле, а я уже сам решу, шмалять или маленько погодить.
На следующий день рано утром Митяй вылетел из Дмитрограда в Алексиевск, причём один. Тане нужно было задержаться в своём центре на пять дней, а поскольку он не собирался отплывать немедленно, то намеревался подождать её там. Задерживаться же в городе ему не хотелось только потому, что он хотел немного осмотреться в горах Ирана. В багажный отсек самолёта Митяй попросил загрузить несколько стандартных наборов даров для отсталых племён, включая провизию. Лететь он решил тем же маршрутом, только без посадок.
В восемь утра серебристый, сверкающий в солнечных лучах двухмоторный разведывательный самолёт-амфибия уже был в воздухе. С новыми электротурбореактивными двигателями летающая Шишига развивала скорость в семьсот километров в час, и потому уже к полудню он должен долететь до места назначения. Митяй поднял самолёт на высоту восемь километров, перелетел через горы и полетел вдоль берега Чёрного моря, радуясь прекрасной погоде.
Полёт проходил исключительно спокойно, и ему хорошо думалось, а подумать было о чём. Цивилизация ведлов обзавелась мощным оружием, и теперь ему нужно было быть втрое осмотрительнее против прежнего. Предположив, какую опасность могут представлять для всего живого тепловые пистолеты и ружья, Митяй огорчённо покрутил головой. Впрочем, копья с кремнёвыми наконечниками представляли ничуть не меньшую опасность, а потому ему просто нужно будет почаще говорить о полезности применения бриллиантов огня в мирных целях и не педалировать тему оружия как такового.
Погружение в науку и постоянное занятие ведловством действовали на характер человека весьма благотворно. Даже тот же Лёха Тур, который в юношестве отличался довольно-таки свирепым нравом в том смысле, что на любое шевеление в кустах отвечал мгновенным сокрушительным ударом, теперь был само спокойствие и рассудительность. Возможно, что никому из ведлов даже в голову не придёт превратить бриллиант огня в тепловой пистолет только потому, что ведлы вообще не имели никакого оружия, кроме плотницких топоров и кухонных ножей. Оно им было просто не нужно, и те луки, которые он когда-то изготовил, хранились даже не в домах аларов, а лежали где-то на складе вместе со стрелами, как и копья. Нового оружия никто давно уже не изготавливал. Исключение составляли только копья с кремнёвыми наконечниками. Их можно было увидеть на стене в доме какого-либо охотника, но только как музейный экспонат, так как на украшение они не очень-то тянули, если их, конечно, не изготовили дагоны.
Думая об оружии и о том, что ну его бы на фиг совсем, Митяй перелетел через Каспий и приблизился к горам, как что-то словно огрело его по голове здоровенной дубиной, и он без малого чуть было не вырубился. Какой-то боли он не почувствовал, но его руки начали действовать словно бы самостоятельно, и Митяй повёл самолёт на снижение. Правда, со слишком большой скоростью, что он всё-таки отметил, и его правая рука сразу же толкнула рычаг реостата, уменьшая обороты двигателя, да что толку, самолёт всё равно снижался по слишком крутой траектории, и потому посадка на такой скорости грозила авиакатастрофой, тем более в горном ущелье, и, каким бы прочным ни был самолёт-амфибия, дело могло закончиться его гибелью.
Как только в голове Митяя мелькнула мысль об этом, его руки и ноги снова стали принадлежать ему и он быстро выровнял самолёт, но, как только попытался набрать высоту, его снова треснули по башке, и на этот раз уже куда чувствительнее. Тем не менее он не отрубился и со злостью подумал: «Да, это очень смахивает на какую-то ментальную атаку. Моё тело явно взял под контроль какой-то мощный телепат. Ну-ну, посмотрим, что у тебя из этого выйдет».
Из этого действительно не вышло ничего хорошего. Снижая скорость, самолёт опускался вниз, летя строго посередине довольно неприветливого, в смысле ландшафта, ущелья, на дне которого хотя и текла река, всё же совсем не такая, на которую следовало сажать гидросамолёты. Митяй с ехидством подумал, что смерть его хотя и будет мучительной, всё же окажется быстрой, а вот тому идиоту, кто устроил эту дурацкую ментальную атаку, достанется вместо богатого хабара куча покорёженного хлама. То-то он будет радоваться, оказавшись в раю и глядя на его кислую рожу с небес.
Однако, когда прямо перед носом самолёта показался каменный выступ, Митяй, не имея возможности пошевелить ни рукой ни ногой, но будучи крепко пристёгнут прочными ремнями к пилотскому креслу, попросту взял и активировал все свои говорящие камни. Только они были теперь его последней надеждой, и особенно Дед Максим. О нём и всех его возможностях Митяю было известно пока что немногое, всего лишь то, что тот мог генерировать мощный силовой луч, эдакую кувалду. Вот её-то он и вызвал, одновременно приказав Деду Максиму, если тот не хочет превратиться в прах, соткать вокруг самолёта мощный силовой кокон в форме шара и даже представил его себе мысленно в виде изумрудно-зелёного зорба, внутри которого находился самолёт-амфибия, каждая часть которого, начиная от плоскостей и вплоть до электротурбореактивных двигателей, была крепко схвачена силовым полем, эластичным до определённого расстояния только снаружи.
Каменная гряда с оглушительным грохотом моментально разлетелась от удара на миллионы крохотных осколков, и изумрудный зорб, дико кувыркаясь в полёте, подпрыгнул высоко вверх и снова устремился к земле, чтобы удариться о реку. Вздымая тучи брызг, он покатился дальше, постепенно замедляя ход. Если бы Митяй когда-то сам, сочиняя лётные инструкции, не написал, что все члены экипажа самолётов, вертолётов, автожиров и любых других летательных аппаратов, пусть это даже будет пушечное ядро, должны во время всего полёта сидеть в кресле, пристёгнутыми к нему, то ему пришлось бы туго. А так, выбивая зубами чечётку и наблюдая за тем, как дрыгаются его руки и ноги, он просто катился по ущелью в силовом шаре-зорбе Деда Максима, то и дело подпрыгивая, километров десять, прежде чем остановился на большой, поросшей пожухшей зеленью лужайке. Причём хвостом кверху. Да, снаружи была хотя и южная, но всё-таки зима.
Митяй по-прежнему не владел своим телом, но не то чтобы абсолютно. Совсем чуть-чуть оно ему подчинялось. Во всяком случае, голову он мог держать прямо, а также дышать с той частотой, с которой хотел он, а не тот тип, который атаковал его, чтобы захватить в плен, и он уже знал, кто это мог быть. Скорее всего, это был один из тех могущественных телепатов, которых так боялся его друг Бастан. Вот он и нагадал козе смерть, а та всё пердь да пердь.
Не имея возможности пошевелить ни рукой ни ногой, Митяй даже и не собирался сдаваться на милость победителя хотя бы из одной только врождённой вредности характера. Вместо этого он сконцентрировал всё своё внимание на Деде Максиме и заставил самолёт сначала принять горизонтальное положение, а затем плавно опуститься на выпущенное шасси. Рычаг он опять-таки передвинул на панели с помощью говорящего камня и с его же помощью выключил двигатели.
Как только летающая Шишига встала на колёсную тележку, он освободил её из силового захвата и расширил изумрудный силовой купол на несколько метров, тщательно прислушиваясь к своим ощущениям, а также к Деду Максиму, Лариске и Зинуле-зеленуле. Все три говорящих камня работали как часы, и ему не составляло большого труда управлять ими, а на то, что какой-то тайлад-телепат парализовал его руки и ноги, ему было наплевать. Что ни говори, но Митяй даже мог позволить себе дотянуться до узкогорлой бутылки с водой, что он немедленно и сделал, а вот что теперь станет делать его противник, ему даже стало интересно узнать. Выпив пару глотков воды, Митяй «громко» подумал по-тайладски: «Ну и чего ты добился, стянув меня за хвост с неба? Ты думаешь, что поймал меня? Нет, дружок, ошибаешься, это я тебя поймал».
Митяй не собирался вообще никак торопить события. Да, он оказался в весьма неприятной ситуации, и даже если тайлад-телепат, взявший под свой контроль его руки и ноги, освободит его, то ему придётся вызывать группу спасателей на вертолётах, чтобы те, построившись ромбом, взяли его за нос, хвост и крылья, благо те были чертовски прочными, и выволокли из ущелья на чистую воду. Правда, до того момента им нужно будет подвергнуть ущелье самой настоящей бомбардировке гранатами со слезоточивым газом. Разумеется, что это не понравится тому маленькому племени, которое находилось под властью тайлада-телепата и окопалось в этом ущелье. Поэтому будет гораздо лучше, если Митяй всё же договорится с ним мирно, без подобных жестких мер. В конце концов, этот парень ведь не виноват, что он родился не таким, как все остальные тайлады, и при этом ещё умудрился выжить. Пусть даже и ценой того, что увёл какую-то часть племени к чёрту на кулички, в это высокогорное ущелье. Ведл был готов прийти к нему на помощь, но только не в качестве персонального джинна из лампы, а потому решил спокойно подождать, что предпримет этот уникум.
А чтобы ждать было не так тоскливо, Митяй с помощью Деда Максима вытащил из холодильника, находящегося позади справа, большой бутерброд с мясом, солёненькими огурчиками, нарезанными дольками, зеленью кинзы, тонкими дольками яйца, сваренного вкрутую, и принялся его не спеша есть, стараясь думать о своём пленителе без особой злости и раздражения. Наоборот, он мысленно выражал ему своё самое искреннее сочувствие и предлагал помощь.