104

— Меня в лесу подобрал дед Охрим и притащил к себе на хутор. Он там жил один и держал пасеку. С огромным трудом мне удалось у него выяснить, что я без сознания провалялся примерно неделю. Да потом еще две недели еле-еле приходил в себя. Пан Квасневский был очень этим недоволен.

— Пан Квасневский, — не выдержала я. — Так в какой же год ты попал?

— Придя в норму, я это выяснил. Оказалось, что я попал в весну 1939 года.

Ничего себе! Разница в годах совпадает с моей. Наверное и место недалеко.

— А где это произошло? Где вы ехали в этот момент на мотоцикле?

— В 2007 году ехали по дороге из Барановичей в Гродно, а точно, в каком месте была авария, я так и не узнал.

— Так вот, боец Калюжный. Я попала в прошлое точно так же и, скорее всего, точно там же. Только со сдвигом в два года. Но извини, что прервала. Продолжай.

— Так продолжать особо нечего. Охрим с помощью меда и еще каких-то лесных препаратов вылечил меня и выдал за своего племянника. Поскольку на пасеке добавился еще один бесплатный работник пан Квасневский, на которого работал Охрим, не возражал. Так на меня и паспорт оформили. Но вот осенью, когда напали немцы, меня хотели в армию призвать, но я вовремя спохватился. Нечего мне было в польской армии делать. Воевать за них не было никакого желания. Поэтому дед Охрим отвел меня в глушь леса, где я поставил шалаш. Он хотел, чтобы я соорудил что-то более капитальное, но я-то твердо знал, что скоро всех поляков отсюда прогонят и Белоруссия отойдет к СССР, поэтому надолго в лесу оставаться не хотел. В конце сентября я вышел из леса, попрощался с Охримом и поехал в город, устраиваться на работу и учебу.

— На какую учебу? Те же институт закончил?

— Так это я в 2007 году закончил, а в 1939 я был деревенским парнем без всякого образования. Ну, немного грамотным. Чтобы себя проявить, нужно было для начала получить аттестат о школьном образовании. А иначе попал бы в НКВД и кранты. Извините, товарищ лейтенант.

— Да, может, это так бы и было.

— Я поступил работать на МТС помощником слесаря и стал учиться на вечернем. Вот тут у меня произошел первый облом.

— Что за облом?

— Сама понимаешь, что с физикой и математикой у меня было все в порядке.

Я заметила, что он перешел на ты, но решила пока не обращать на это внимания, чтобы не сбить с толка. Потом проведу разъяснительную беседу.

— Но кроме этого в школе изучали еще много других дисциплин. Так вот, если с русским и литературой я еще кое-как справлялся, то история РКП(б), география и иностранный стали проблемой.

— А иностранный почему? Ты что, в институте английский не изучал?

— В том-то и дело, что английский, которым, между прочим, владею свободно. А тут в школе только немецкий.

Я вспомнила свои мучения с немецким, и на время заткнулась.

— Поэтому в 1940 году аттестат получить не смог. Успел только в 1941 перед самым призывом в армию. Ну а дальше все по анкете.

— Так, для первого раза достаточно. Только ты забыл сказать, какой институт закончил.

— МИФИ, московский инженерно-физический. Факультет Т, экспериментальной и теоретической физики.

— Знаешь, я сама — недоучившаяся студентка МЭИ. Знаю, что в моем институте основная специализация — энергетика. Хотя есть еще автоматика, электроника и радиотехника. А какая основная специализация в твоем МИФИ?

— Грубо говоря — атомная бомба.

Вот тут я бы точно грохнулась на пол, если не сидела твердо на топчане. А потом в голову пришла одна жуткая мысль, от которой меня уже заранее бросило в дрожь. Я вспомнила, чем сама занималась в «свободное время» перед самой заброской в тыл к немцам. И вкрадчивым таким голоском задала вопрос.

— А скажи-ка дружок. Пока ты жил и учился в этом времени, ты не пытался для памяти записать какие-либо формулы, выкладки, теории. Ну так, чтобы в нужное время легче было вспомнить.

И тут же рявкнула.

— И не вздумай соврать!

Судя по тому, как он дернулся, ответ стал очевиден. Сам Колюжный это понял и с тоскливым выражением кивнул.

— Пытался, исписал пару тетрадей средней толщины.

— И где ты эти тетради спрятал? У деда Охрима?

— Нет больше деда Охрима. При отступлении наш батальон прошел через его хутор. Точнее через то, что от хутора осталось после бомбежки. Но я, естественно, там и не думал прятать. Спрятал недалеко от того шалаша, в котором скрывался, как Ленин в Разливе.