Глава 10. Константинополь в шоке

Захват Синопа для турок был полной неожиданностью – это же в двухстах милях от ближайшего к нему занятого русскими Трапезунда.

Через несколько дней после того, как мы заняли Синоп, в Стамбуле у султана собрался большой военный совет. Откровенно говоря, султан Решад Мехмед V практически не имел никакой власти в Османской империи, как и великий визирь, Саид Халим-паша. Вся власть была сосредоточена в руках трех человек, которые установили военную диктатуру, – «трех пашей», или триумвирата. Это лидеры государственного переворота 1913 года – Исмаил Энвер-паша, присвоивший себе портфель военного министра, но до этого он женился на племяннице султана. Это чтобы как-то сгладить захват власти, все же через племянницу он стал ближе к султану. Следующий в этой тройке был министр внутренних дел Мехмет Талаат-паша, потом полковник Ахмед Джамаль-паша, ставший морским министром. Мехмед V хотя и считался главнокомандующим вооруженными силами Османской империи, но главным тут был Энвер-паша. Также на этом совещании присутствовали еще несколько военачальников, и одним из них был принявший на себя командование объединенным германо-турецким флотом вице-адмирал турецкого флота (контр-адмирал германского флота) Вильгельм Сушон. Это он, находясь в момент объявления войны со своим отрядом кораблей в составе «Гебена» и «Бреслау» в Средиземном море, в условиях полного господства английского флота, должен был или погибнуть, или затопить свои корабли. И сейчас никто не скажет, что это было – или такой уж везучий был адмирал Сушон, или англичане, как всегда, сыграли в свою игру. Но немецкие корабли не только не были пущены ко дну, но сумели проскочить буквально под дулами неприятельских пушек и совершенно невредимыми достигли турецких территориальных вод. Сутки спустя Берлин объявил во всеуслышание, что кайзер Вильгельм «уступил» оба корабля турецкому правительству. Качественное превосходство этих кораблей над прочим составом турецкого флота делало их совершенно уникальным фактором в боевых действиях на море. Своих самых опасных противников черноморцы метко окрестили «дядей» и «племянником». Вместе с кораблями под сень полумесяца перешел и весь их личный состав, а командующий германским отрядом контр-адмирал Сушон сменил свой прежний головной убор на мусульманскую феску и стал именоваться теперь «Сушон-паша».

– Кто может сказать, зачем русским понадобилось так далеко в нашем тылу брать этот город?

– Достопочтенный Энвер-паша, нам стало известно, что русские затеяли это только ради военнопленных, которых они там освободили, – высказался великий визирь.

– Тогда почему они его не оставили, как только освободили всех военнопленных?

– Там были также лагеря для интернированных иноверцев, но в основном армяне и греки, – вставил Талаат-паша.

– Так почему вы их всех не уничтожили, а продолжали содержать в этом лагере, переводить на них еду? Вам что, продовольствие девать некуда, не понимаете, что его у нас даже для своего народа не хватает, – раздраженно заметил Энвер-паша.

– Как, и военнопленных тоже уничтожить? Но что тогда о нас будут говорить, если мы начнем уничтожать военнопленных. Тогда и наши противники будут так же поступать с нашими военнопленными.

– Я не говорил о военнопленных, и вы меня хорошо поняли, уважаемый Халим-паша. Надо было уничтожить всех этих неправоверных собак. Сколько их там было?

– По последним сводкам месячной давности, где-то около двадцати шести тысяч – ответил Талаат-паша. – В основном там содержались женщины, дети, небольшая часть стариков и около трех тысяч мужчин. А сколько осталось в живых на момент освобождения, таких данных у меня нет. Вот именно, неизвестно, а теперь эти три тысячи жаждущих мщения мужчин, если только они не передохли, вступят в армию этих северных гяуров. Вам, я думаю, не стоит объяснять, на что способны люди, стремящиеся во что бы то ни стало отомстить. Нам известно, что в оккупации города вместе с русскими участвовали и эти подлые собаки, они вырезали ни в чем не повинных жителей города.

– Нам докладывают, что русские укрепляются там. Занимают перевалы на дорогах, ведущих к городу. Поступают сведения, что они через Синоп будут перебрасывать войска для наступления во внутренние районы страны. А чтобы выбить их оттуда, у нас там нет войск. По морю мы не можем ни одного солдата перебросить из-за подавляющего превосходства русского флота. В проливе мины, перед проливом русские подводные лодки. Для того чтобы перебросить хотя бы дивизию по суше, понадобится много времени, но это все же безопаснее, чем переброска солдат по морю. Но нам срочно нужно перекрыть все дороги, ведущие из Синопа. Если правда все то, о чем говорят люди, которые вырвались из захваченного города, – что вскоре начнется переброска русских войск в Синоп – это для нас будет катастрофа. У нас там поблизости и пяти тысяч солдат не наберется, и задержать русских нечем.

– Фарватер в проливе мы уже очистили, осталось только перед проливом сделать проходы, и корабли могут выйти в море, – проговорил контр-адмирал Назми Эмин-бей, командующий противоминной обороной.

– Ну, очистили вы от мин фарватеры, но выйти в море мы все равно беспрепятственно не можем. У русских там, на выходе, и подводные лодки, и корабли дежурят. А они не гнушаются, топят все, что держится на плаву. У нас нет возможности даже подвозить уголь, а через три-четыре месяца похолодает, сухопутным путем и сотой доли доставить мы не можем, – констатировал Энвер-паша.

– После того как будут вытралены мины из фарватеров, попросим вице-адмирала Сушон-пашу совершить набег на русские дозорные корабли. Он отгонит русских от пролива, а в этот момент мы проведем конвой до Зонгулдака, – с далеко идущим умыслом предложил Ахмед Джамаль-паша, который недолюбливал немецкого адмирала. – Можно на этих кораблях доставить до Зонгулдака дивизию или столько войск, сколько мы сможем собрать за два-три дня. А Зонгулдак находится на полпути до Синопа. После выгрузки войск корабли обратно возьмут уголь.

– Отогнать-то я отгоню русских, – объявил адмирал Сушон, – а они через два дня придут снова, и все корабли, что застанут там в порту, перетопят. Возможно, войска успеют выгрузиться, а вот углем загрузиться – нет.

– Приказываю, – начал Энвер-паша, – срочно начать переброску всех свободных резервов и войск из гарнизона столицы под Синоп. Снять 4-й корпус из Измира и также направить под Синоп. Приостановить переброску войск, предназначенных 2-й и 3-й армиям. Начать сбор судов для переброски не менее дивизии морем.

– Но как же так, сейчас Иззет-паша успешно наступает. Его войска освободили Битлис и Муш и ведут бои на подступах к Вану и Артыхунгу. А без резервов это ему с каждым днем будет все труднее выполнить. Я полагаю, – высказал свое мнение Джамаль-паша, – что не нужно отбирать резервы у 2-й армии Иззет-паши, а наоборот, постараться передать еще один корпус для наступления на Эрзерум.

– Вы понимаете, что может случиться, если русские начнут наступление через Синоп? Все пути в глубь страны открыты, остановить русских нам нечем. Так что все свободные резервы немедленно бросить на устранение этой опасности. Эмин-бей, ваша задача за три дня проделать проходы в минных полях. Сушон-паша, как только фарватеры будут очищены от мин, вы во главе флота сопровождаете конвой с войсками до Зонгулдака. Прикрываете выгрузку войск и, как только последний солдат сойдет на берег, сразу с главными силами уходите домой.

– А кто будет охранять караван с углем? – задал провокационный вопрос Джамаль-паша.

– Нам главное в целости доставить солдат до места, а потом сохранить корабли, – ответил Энвер-паша, зная, что, какой бы приказ он ни отдал адмиралу Сушону, тот так бы и поступил – бросив конвой на растерзание русскому флоту, спасал свои корабли, и даже не корабли, а всего один корабль – линейный крейсер «Гебен».

Все это правда, ему надо любой ценой спасти свой корабль. Это не просто корабль, думал германский адмирал. Это – «ГЕБЕН», и до других ему дела нет.

И действительно, германское стальное чудище поражало своим совершенством и мощью. Пять его башен несли десять орудий калибра одиннадцать дюймов. Укрытые за 270-мм броней турбины способны разогнать его двадцатипятитысячетонную махину до скорости двадцать восемь узлов. Еще совсем недавно с такой скоростью ходили только лучшие эсминцы! Но главной гордостью создателей «Гебена» была его поразительная боевая живучесть – корабль обладал небывалой стойкостью к надводным и подводным ударам.

«Гебен» все же германский корабль, и экипаж его состоит из немцев, он только числится турецким, поднимая флаг с полумесяцем. И адмирал не хотел им рисковать. Он и едва сдерживался, чтобы не вспылить из-за того, что тогда весной поддался на уговоры и послал «Бреслау» на обстрел Трапезунда в одиночку, так как сам он не мог выйти в море. Его самый сильный и быстроходный корабль находился в ремонте и был еще не готов к выходу в море. А «Бреслау» в том рейде перехватили русские, и, несмотря на превосходство в скорости, уйти он не смог, был потоплен. «Бреслау» также был германским крейсером, на котором погибли немецкие моряки. А теперь его «Гебен» хотят послать сопровождать эти корыта с солдатами. Если бы это были германские солдаты, он без промедления вышел бы из пролива и нанес удар по русским кораблям.

Проторчав в море еще три дня, после того как мы лихим наскоком захватили Синоп, и поняв, что турки пока не думают выводить свой флот в море, я увел свою группу в Севастополь. По пути к главной базе я отдал приказ перебазировать в Синоп броненосцы «Евстафий» и «Иоанн Златоуст», а броненосцы «Три святителя» и «Ростислав» отправить обратно в Трапезунд. Для противолодочной охраны подступов к Синопскому заливу обязал Саблина выделить для этих целей пару эсминцев и столько же миноносцев.

Уже придя в Севастополь, отдал приказ командующему минной дивизией князю Трубецкому реорганизовать минную дивизию. Из дивизии трехдивизионного состава сформировать две бригады эсминцев, двухдивизионного состава. Одна бригада остается в Севастополе, в ней будет числиться шесть эсминцев, но все они нефтяные – типа «Беспокойный» и «Счастливый». Задача этой бригады всего одна – охранять линкоры. Вторая бригада имела смешанный состав, в нее вошли три эсминца типа «Счастливый» и четыре типа «Капитан Сакен». Эта бригада под командованием капитана первого ранга Федора Оскаровича Старка ушла в Синоп. Ее задача, базируясь в Синопе, осуществлять блокаду угольного района. Так у нас минная дивизия из трех дивизионов превратилась в две бригады, двухдивизионного состава. В Синоп также перешли крейсер «Прут» и гидрокрейсер «Алмаз» с шестью гидросамолетами на борту, два из которых будут базироваться на озере недалеко от Синопа. Кроме того, туда же мы перебросили еще три сухопутных самолета. Весь этот авиаотряд предназначен для разведывательной деятельности как над морем, так и над сушей. Вначале я хотел передать и порт Синоп, и все побережье Турции в зону ответственности Батумского отряда кораблей контр-адмирала Римского-Корсакова, но посчитал, что это будет для него слишком большой участок. Тогда было решено сформировать еще один отряд кораблей – Синопский. Общее командование над новым отрядом было поручено контрадмиралу Митрофану Ивановичу Каськову, бывшему командиру «Пантелеймона». Теперь, имея такие силы в Синопе, можно было не опасаться появления там «Гебена». Все же три броненосца да несколько береговых батарей вполне смогут отбить любое нападение турецкого флота. А без «Гебена» они туда ни за что не сунутся, разве что подводные лодки могут подойти, а у них есть и подводные минные заградители. Но и лодок у турок раз-два и обчелся. Если охранная противолодочная служба будет на высоте, то и подлодок нечего бояться.

Прошла неделя с момента возвращения в Севастополь, но в районе Синопа затишье, турки ничего серьезного пока не предпринимают. Мелкие стычки происходят постоянно, постреливают каждый день. Турки мелкими группами пробуют просочиться по горным тропкам, иногда это им удается, так как мы не все такие тропки выявили. Но полковник Мартынов хорошо наладил службу – что-то типа рейдов по поиску вражеских лазутчиков. Конно-пешие группы казаков и армян-добровольцев прочесывали местность, и не было еще ни одного дня, чтобы кого-то не задержали или с кем-то не вступили в перестрелку. Кроме того, и наши авиаторы делали каждый день облет над подступами к предгорью, высматривая неопознанные группы лиц – а двое это уже группа. После обнаружения на такую группу наводились наши патрули, если они были рядом, или уже после приземления и доклада в то место посылался патруль. И пару раз это срабатывало, но иногда это были просто местные жители, которые не покинули свой дом и жили в страхе, что, возможно, не увидят следующего дня. Но часто бывало, в том месте, где авиаторы кого-то заметили, вился только ветер и следы терялись в скалах. Но были полеты не только на патрулирование прилегающей к городу морской и сухопутной территории, несколько раз летали и на разведку в глубь Турции, с большим риском для себя из-за гористой местности – удалялись на полусотню и более верст от побережья. Из двух таких полетов они возвратились даже с дырками от ружейного огня, так как в горах приходилось летать на малой высоте, прямо по головам турок. Итак, турки подтягивают войска к Синопу, и пока их еще не так много, но с каждым днем будет все больше и больше. А это значит, что не за горами момент, когда они предпримут попытку вначале сбить нас с перевалов, а уж потом начать наступление на город. А тут еще накануне генерал Юденич вновь обратился ко мне с просьбой, на этот раз попросил вернуть 3-ю пластунскую бригаду в Трапезунд. Сейчас Кавказская армия нуждалась в резервах как никогда. Идут ожесточенные бои в районе озера Ван, где турки предприняли мощное наступление. Им даже удалось значительно продвинуться в сторону Эрзерума. Я кое-как отговорил генерала не забирать пластунов, сказал, что турки вскоре ослабят натиск, так как их поступающие резервы сейчас идут под Синоп. И вот сейчас жду, чем же ответят турки на наш выпад.

– Ваше превосходительство, к вам начальник разведки, – войдя в кабинет, доложил Никишин.

– Приглашай.

В кабинет вошел старший лейтенант Кириенко.

– Чем обрадуешь, Павел Николаевич?

– Ваше превосходительство, я полагаю, что турки в ближайшее время предпримут прорыв в море. В последние три дня мы стали получать тревожные донесения от командиров подводных лодок, которые осуществляют блокаду Босфора, – турки производят интенсивное траление наших минных заграждений. И это все происходит под прикрытием кораблей и авиации противника. Все попытки препятствовать этому с нашей стороны подводными лодками не увенчались успехом. Также, из перехваченных нами переговоров противника, становится ясно, что в Мраморном море сосредотачиваются корабли и суда турецкого флота.

– И что это, по-твоему, значит?

– Есть всего одно предположение – они готовятся перебросить морем в район Синопа несколько тысяч своих солдат. Много они не перебросят, так как крупных транспортных судов у них уже нет, но порядка пятнадцати тысяч, возможно, смогут перебросить за один раз. Но расстояние от Босфора до Синопа почти триста верст.

– А это значит, что мы перехватили бы этот караван из тихоходных транспортов еще на подходе к Синопу.

– Нет, ваше превосходительство, они туда не пойдут, а выгрузятся где-то посередине, и самое удобное место, где можно одновременно выгружать несколько судов, – это угольный район Эрегли—Зонгулдак. Там есть причалы и краны для выгрузки грузов, да и порт защищен береговыми батареями, есть даже несколько аэропланов для разведывательных полетов над морем и противодействия нашим гидропланам во время их налетов на порт. Ваше превосходительство, я уверен, что противник, если он предпримет переброску войск, выгрузку будет производить только там.

– Я тоже так думаю. Теперь осталось только узнать, когда они предпримут этот прорыв?

– Я думаю, как только проходы в минных полях будут готовы, они тут же выйдут в море. И это должно случиться на днях. Возможно, даже сегодня.

– Кто у нас рядом с Босфором?

– Подводная лодка «Тюлень» старшего лейтенанта Китицына. «Морж» старшего лейтенанта Погорецкого сейчас крейсирует вдоль болгарского побережья в районе Варна—Бургас.

– Передать приказ Китицыну: «Внимательно следить за проливом. Противника не атаковать, ждать выхода турецкого конвоя. И сразу сообщить о нем». «Морж» перевести ближе к Босфору с тем же приказом. Это на тот случай, если что-то случится с «Тюленем». Павел Николаевич, в конце можешь добавить Китицыну и Погорецкому, что они вольны поступать по своему усмотрению, но только после того, как доложат о конвое все, что увидят.

Я на миг задумался. Начиная с марта 1916 года подводные лодки наряду с эсминцами стали главным нашим средством борьбы на коммуникациях противника в юго-западной части морского театра боевых действий. Так вот, эти шесть подлодок поочередно, сменяя друг друга, находились на коммуникации противника. Они проводили разведку, охотились на любые плавсредства противника, применяя для их уничтожения как торпеды, так и артиллерию. Продолжительность похода подлодок составляла десять – одиннадцать суток, из них двое затрачивалось на переходы и восемь-девять – на крейсерские действия в назначенном районе. За боевой поход каждая лодка в среднем проходила в надводном положении от тысячи двухсот до полутора тысяч миль, в подводном – до ста пятидесяти – двухсот миль, в зависимости от типа. Мы не можем одновременно держать в море больше двух лодок, так как их просто не хватает. Было бы у нас там не две, а десять подводных лодок, как в немецких «волчьих стаях», ни один турецкий конвой беспрепятственно из пролива не вышел бы. А сейчас в составе флота всего шесть современных подлодок, не считая, конечно, «Краба» – подводного минного заградителя, полезного для флота. Но вот в техническом состоянии это самая неудачная подлодка, постоянно ломается, пришлось ставить ее на капитальный ремонт и модернизацию.

Будем надеяться, что с прибытием «американок» все изменится, первые секции двух подлодок уже пришли в Николаев. Я прервал свои мысли и опять обратился к Кириенко:

– Какие сведения поступают из Синопа?

– Пока никаких изменений нет. Так, мелкие стычки. Для чего-то большего у турок просто нет сил. Я считаю, что в течение месяца там – пока им не удастся подтянуть войска – ничего не произойдет. Они спешно собирают их, где только возможно, и шлют пешими переходами под Синоп. Да и тем войскам, что они предполагают перебросить морем, также после выгрузки предстоит триста верст пройти пешком. Но это по прямой. А там горы.

– Значит, наша главная задача – не позволить туркам беспрепятственно провести этот конвой.

После того как Кириенко ушел, я вызвал Никишина.

– Сережа, срочно передай приказ адмиралу Новицкому, чтобы оба линкора были готовы к выходу в любой момент. И вот еще что… разыщи князя Трубецкого.

Через полчаса я отдавал ему приказ.

– Вот что, Владимир Владимирович, берите все свои готовые к немедленному выходу в море эсминцы, принимайте мины, срочно идите к Зонгулдаку и минируйте к нему подходы. Есть данные, что в ближайшее время турки попытаются провести караван судов с войсками в Зонгулдак. Возможно, случится так, что ты окажешься там одновременно с подходом каравана, и там обязательно будет «Гебен». Так что не подставляйся, сразу отходи.

– Ваше превосходительство, если есть такие сведения, тогда надо выводить линкоры и весь этот караван пустить на дно вместе с «Гебеном».

– Все это так, но, возможно, он выйдет сегодня, а может, через неделю, но приказ о подготовке к выходу я уже отдал. И как только мы получим точное известие, что караван и «Гебен» в море, оба линкора выйдут на его перехват. А пока надо выставить минные заграждения. И молите Бога, чтобы еще сегодня турки не вышли из пролива, тогда у вас будет время спокойно выставить мины в темноте, скрытыми от глаз противника. Да, это опасно, но надо выполнить. Вот для вас приготовили карты минных полей – здесь последние данные, сверьтесь с ними. На своих штурманов надеетесь? Не подведут?

– Не подведут, не первый год ходят.

– Я не хотел бы, чтобы какой-либо эсминец вдруг налетел на свое же минное заграждение. Ваша задача заполнить все промежутки между заграждениями. Если все же караван выйдет в ближайшие сутки, а нам вовремя сообщат об этом наши подводные лодки, вы будете тут же предупреждены. А дальше действуйте по обстоятельствам, решение, продолжать операцию или нет, принимайте сами. Успеваете выставить мины до подхода противника, значит, ставьте, ну а нет…

Князь Трубецкой смог взять для выполнения задания только четыре эсминца, которые, приняв на борт по сорок больших мин и по шестьдесят малых типа «Рыбка», ушли к турецкому берегу. Выхода турок нам пришлось ждать еще трое суток.

Подводная лодка «Тюлень» медленно дрейфовала по воле ветра вдоль азиатского побережья Турции, которое находилось на удалении шести миль по левому борту. От Босфора лодку уже порядочно отнесло, и берег едва проглядывал тонкой полоской на горизонте. На крохотном мостике подводной лодки в этот момент находилось четверо подводников. Старший офицер подлодки, два сигнальщика и офицер-артиллерист.

– Если и сегодня из пролива никто не покажется, то в ночь мы уходим, – с восходом солнца объявил Китицын. – Турки еще вчера прекратили траление, вернее сказать, закончили. А чтобы проверить свою работу, провели с десяток фелюг, которые беспрепятственно проследовали в сторону Зонгулдака. Но никакого каравана с войсками и в помине нет, хотя в ночь вышло одно судно, но оно пошло на север, и приказ никого не атаковать до выхода конвоя позволил ему уйти, – посетовал командир подлодки. – Мы доложили в штаб о том, что турки фарватер очистили и даже проверили свою работу – пустили по нему пароход.

Итак, верхняя вахта следила за морем, высматривая корабли и суда противника. И каждый думал о своем.

– Если командир пообещал, что сегодня в ночь уходим домой, значит, так и будет. Сколько же нам еще ждать этот караван, – проговорил мичман Краузе.

Но ему никто не ответил, так как сигнальщик воскликнул:

– Ваше благородие! Дымы на западе.

Лейтенант Маслов навел бинокль на указанное направление. Там на горизонте над морем поднимались мачты и клубился дым двух кораблей, идущих курсом на восток. И нет никаких сомнений – это военные корабли. Еще дальше, у самого горизонта, что-то похожее на черную тучу все выше и выше поднималось к небу. Это дым многочисленных кораблей, выдвигающихся из пролива.

– Командира на мостик, – прокричал в открытый рубочный люк лейтенант.

Не прошло и полминуты, как наверх поднялся Китицын:

– В чем дело, лейтенант?

– Похоже, что это тот самый караван судов, о котором нас предупреждали.

Теперь командир лодки приник к биноклю, рассматривая приближающиеся корабли и многочисленные дымы у горизонта. Мачты впереди идущих кораблей еще больше выросли из воды, и даже показались верхушки труб. Китицын определил, что это за корабли.

– Похоже, вы правы, Александр Евграфович, это тот самый караван. А эти два эсминца, что спешат сюда, несомненно, их передовой дозор. Это турецкие турбинные эсминцы типа «Ядигар» – германской постройки, более современные в их флоте, а из-за расположения одной-единственной мачты их ни с кем больше не спутать.

– Аэропланы противника, десять, по левому борту, – сообщил сигнальщик.

Китицын начал нервно шарить по небу, стараясь разглядеть в бинокль черные точки турецких аэропланов. Нашарив их в воздухе и определив, что два неприятельских аэроплана направляются именно на лодку, скомандовал:

– Все вниз. Срочное погружение.

Подлодка медленно пошла на погружение. У подводных лодок типа «Морж», к которому относился и «Тюлень», был один серьезный недостаток – непозволительно большое время погружения – свыше трех минут. Так что рубка была еще на поверхности, когда первый самолет сбросил на подлодку бомбу, которая взорвалась в тридцати метрах по корме. Следующий самолет также промазал, его бомба упала по курсу несколько ближе. На втором заходе турецкие самолеты на поверхности моря подлодки уже не наблюдали, она успела погрузиться.

Подлодку сильно тряхнуло, где-то жалобно звякнули стекла, посыпавшись на палубу.

– Пронесло! – воскликнул мичман Краузе – артиллерийский офицер подлодки «Тюлень», – после того как впереди по курсу взорвалась бомба. – А ведь чуть-чуть не попали.

– Подводные лодки должны за минуту уходить под воду, а не за три минуты, как наша, – возмущался Китицын.

Подлодка погружалась. Вот она прошла пятнадцатиметровую глубину и продолжила погружение.

– Лево 20, – скомандовал Китицын.

Подлодка начала циркуляцию влево, уходя со своего предыдущего курса. Многие посматривали на подволок, в ожидании, сбросят турецкие аэропланы бомбы или нет. Больше разрывов не было. Турецкие авиаторы не стали бросать в погрузившуюся подлодку бомбы. Сделав несколько кругов над морем, полетели дальше. Через двадцать минут на подлодке услышали шум винтов проходящего рядом корабля, прождав еще минут десять, Китицын приказал всплыть под перископ. Оглядев горизонт по кругу, увидел удаляющиеся эсминцы и приближающиеся суда каравана.

– Идут, – объявил командир подлодки, видя в перископ только лес мачт и дым над морем, – но пока еще очень далеко. Через полчаса будут в пределах выстрела.

– Но нам приказали караван не трогать, пока мы его не разведаем и не сообщим все подробности, – вставил старший офицер подлодки лейтенант Маслов.

– Вот то-то и оно, что нам его нельзя трогать. Ты вот глянь на него, там, судя по мачтам, есть довольно крупные суда, – ответил Китицын, уступая место Маслову.

Теперь Маслов начал рассматривать караван, который приблизился еще на несколько сот метров. Потом стал осматривать горизонт, и вдруг лейтенант впился в ручки перископа, наводя на какую-то цель, и принялся крутить рукоятку смены увеличения.

– Там в стороне идет «Гебен»! – взволнованно воскликнул Маслов.

Китицын вновь занял место у перископа. Да, там, мористей, прикрывая караван с севера, шел «Гебен». «Если мы сейчас же пойдем на перехват, то есть шанс попытаться его атаковать», – промелькнула мысль у Китицына. В нем сейчас боролось два человека – азартный охотник, видящий вожделенную добычу, которую ни в коем случае нельзя упустить, и исполнительный офицер, который вначале любой ценой должен выполнить полученный приказ, несмотря на свои желания.

Еще раз глянув на «Гебен», он сказал:

– Нам его не перехватить, он отклоняется на север, и у нас не хватит скорости, чтобы выйти на дистанцию выстрела.

Лодка вновь погрузилась на глубину, чтобы там переждать, пока корабли каравана приблизятся на расстояние, когда можно определить его состав. Через полчаса Китицын вновь всплыл на пару минут под перископ. На этот раз корабли были на удалении двадцати пяти кабельтовых, и их можно было идентифицировать, что и было выполнено. Караван шел пятью колоннами. В середине шли самые большие суда, прикрываясь более мелкими, шедшими в крайних колоннах. Углядев все, что надо, лодка опустилась глубже. Через сорок пять минут после того, когда последний транспортный корабль противника прошел мимо подводной лодки, она всплыла.

Кириенко стремительно вошел в кабинет, отодвигая впереди идущего с докладом Никишина. Мой адъютант что-то недовольно начал высказывать начальнику разведки, но тот оборвал его:

– Да помолчи, лейтенант, тут такое дело, а ты… Ваше превосходительство! Радиограмма от Китицына. Караван с войсками вышел в 6:40 из Босфора и насчитывает тридцать четыре судна водоизмещением от пятисот до трех тысяч тонн, среди них есть три особо крупных не менее семи тысяч тонн. В сопровождении почти все боеспособные корабли турок. В том числе линейный крейсер «Гебен», крейсер «Гамидие», семь эсминцев типа «Ядигар» и «Самсун» и три канонерские лодки. Скорость каравана не превышает семи узлов. Крейсера и два эсминца идут мористей на удалении пяти миль от каравана.

Я глянул на часы – 9:32. Караван в пути почти три часа, до Зонгулдака ему около суток идти, если Китицын правильно определил скорость. Нам же дотуда двенадцать часов не напрягаясь.

– Никишин! Срочно пригласи адмирала Новицкого и начальника штаба.

В этот раз я его не упущу, если он только не повернет назад, почуяв готовящуюся для него ловушку. Надо будет, я поставлю линкор поперек пролива, но его утоплю.

Через два часа оба линкора, каждый со своим сопровождением, вышли в море. Вначале мы несколько часов двигались вместе, двумя колоннами на расстоянии пары миль друг от друга. Через несколько часов наши пути разошлись. Адмирал Новицкий устремился к Босфору с приказом не допустить прорыва в пролив «Гебена». Я сам взял курс на точку между Босфором и Зонгулдаком, намереваясь перехватить «Гебен» там, если он вдруг повернет назад раньше времени. Синопский отряд также получил приказ идти к Зонгулдаку на перехват каравана. Все получили приказ полного радиомолчания до тех пор, пока не будет кем-то обнаружен и опознан «Гебен». Радио на кораблях работало только на прием.

Я находился на мостике «Марии» и, глядя на уходящий отряд Новицкого, думал: неужели сегодня все может закончиться, и тогда у нас будут полностью развязаны руки. После чего можно спокойно сосредоточиться на приготовлении десанта для захвата Босфора. Да помоги нам Бог в этом деле. Не дай вновь ускользнуть этому «пугалу», сколько он крови попил у нашего Адмиралтейства. Я должен его перехватить. Но, посмотрев на корабли Новицкого и почувствовав укол совести, подумал: «Мы должны перехватить».

Еще недавно два этих отряда кораблей шли вместе, и вот теперь каждый из них взял новый курс. Корабли постепенно расходились, увеличивая расстояние между собой. Пройдет еще какое-то время, и они не будут видеть друг друга. Пока никто не знал, к какому из этих отрядов будет благосклонна фортуна и позволит встретить то, зачем они сегодня вышли в море.

После того как Китицын выполнил приказ штаба флота, он считал себя свободным в принятии собственных решений.

– Я намерен атаковать караван судов противника, – объявил он своему экипажу. – Все, что от нас до этого требовалось, мы исполнили.

– А не лучше нам тут остаться, только занять позицию ближе к фарватеру и подождать возвращения «Гебена», – высказал свое мнение лейтенант Маслов.

– Я, возможно, так бы и поступил, но мы не знаем, когда повернет назад «Гебен», сегодня или завтра. Наше время патрулирования и так продлилось почти на сутки, и сюда на смену идет «Нерпа», а нам надо возвращаться в Севастополь. Кроме того, продукты у нас на исходе. И так последние два дня экипаж получает на четверть меньше положенного.

– Так «Нерпа» подойдет, попросим у них продуктов на пару дней.

– Тогда им самим до конца крейсерства не хватит продуктов, да я не уверен, что они будут с нами делиться, зная, что «Гебен» в море и есть шанс перехватить его при подходе к проливу. А мы постараемся до ночи догнать караван и атаковать его в сумерках, так как в светлое время сделать это нам не позволят корабли противника. А в сумерках или даже ночью, если будет луна, мы сможем атаковать одно из судов или корабль противника, после чего можно сразу возвращаться в Севастополь.

«Тюлень» в надводном положении преследовал турецкий конвой, но на приличном расстоянии, чтобы не быть замеченным. Китицын понимал, что дневная атака на хорошо охраняемый конвой невыполнима, потому и шел позади него на таком удалении, что только наблюдал верхушки мачт последних судов впереди идущего каравана. Он надеялся, как только начнет темнеть, увеличить ход и быстро нагнать противника. Но ближе к вечеру погода стала портиться, ветер начал крепчать, разводя крупную волну. Эти волны сдерживали подлодку, не давая ей идти полным ходом. Из-за того что вырезы в корпусе под торпедные аппараты Джевецкого были не заделаны, они-то способствовали большой заливаемости палубы и рубки. Вода фонтанами обрушивалась на подводников и через люк лилась внутрь. Поэтому люк в лодку приходилось постоянно держать полузакрытым, чтобы предотвратить попадание воды вовнутрь. А это затрудняло управлением лодкой. Особенно страдали те, кто сейчас находился наверху, их постоянно окатывало водой.

Да, неприятно находиться мокрым наверху, но не смертельно, так как это не север и не Балтика – а Черное море, да на дворе август. Так что преследование продолжалось. Китицын начал наращивать скорость, догоняя караван, так как через пару часов на море опустится первая тень приближающей ночи.

– Если погода еще хотя бы часа три продержится такой же, не испортится, то мы догоним караван.

– Как бы только нам волнение не помешало поразить цель с первой атаки, а чтобы повторить атаку, надо развернуться и использовать кормовые аппараты. На такой маневр нам может не хватить времени – или караван уйдет, или помешает эскорт. Вы все знаете, какая у нас циркуляция большая, – высказал опасения Маслов.

– Я предлагаю сблизиться до шести кабельтовах и из обоих орудий расстрелять атакованное нами судно, – предложил мичман Краузе – артиллерийский офицер на подводной лодке.

Здесь на Черном море главным оружием субмарин являлись орудия, а не торпеды, так как подводным лодкам частенько приходилось применять именно орудия. Целей на море, чтобы применить торпеды, было крайне мало, и они редко попадались во время крейсерских операций. А вот всякая мелочь в виде фелюг, баркасов и всевозможных парусных корыт, так их было предостаточно. А чтобы их потопить, надо-то всего пару снарядов из 75-мм пушки, но никак не торпеду.

Еще в марте Китицын приказал убрать все торпеды из аппаратов Джевецкого, так как они представляли большую опасность для своей лодки. В этом он сам убедился в одном из боевых походов к берегам Турции. В один из дней, когда «Тюлень» вел блокаду у Эрегли, его атаковал самолет, но лодка успела погрузиться до того, как аэроплан избавился от всего своего груза. Одна из бомб взорвалась рядом, лодку основательно тряхнуло, кое-где потекли сальники. Но не это так напугало подводников. Когда лодка вновь всплыла на поверхность, всем стало не по себе. При осмотре лодки на предмет еще каких-либо повреждений от последствий близкого разрыва бомбы обнаружилось, что в боевой части одной из торпед, которая находилась в аппарате Джевецкого, торчал осколок. Но видно, Бог все же есть на свете, и торпеда не детонировала и не отправила их всех к праотцам. Это событие сильно подействовало на моральное состояние всего экипажа. После этого Китицын категорически отказался принимать торпеды в наружные аппараты. Уже после моего вступления в командование флотом я приказом утвердил это решение. Но полного запрета не требовал, так как из своего опыта службы на Балтике знаю, что там наши подводники применяют эти аппараты. Но с каждым боевым походом все меньше и меньше, и всему виной их дефекты в конструкции и та же опасность при противодействии противника. Про зимнее время и говорить нечего. Кто желал, тот на свой риск брал торпеды в аппараты Джевецкого, но не полный комплект, а только половинный. Крайние аппараты были сняты, а потом во время плановых ремонтов заделаны и вырезы под них. Уже последующие подводные лодки вступали в строй без наружных аппаратов, но с четырьмя запасными торпедами внутри.

За пятьдесят миль до Зонгулдака шесть самых крупных и быстроходных судов, шедших в средней колонне, увеличили скорость и под охраной линейного крейсера и трех эсминцев стали уходить вперед. Остальные суда продолжали свой путь, только немного сомкнув колонны. Эти самые ценные и быстроходные суда транспортного флота должны были под покровом ночи первыми прибыть в порт назначения, опережая основной караван на три часа. Это давало им шанс успеть выгрузиться до подхода остальных и, не задерживаясь, вновь уйти в Босфор. Так оно и вышло. Германо-турецкое командование на этот раз все точно рассчитало. Эти шесть судов доставили большую часть войск – около шестнадцати тысяч, – которые, как только сошли на берег, быстро покинули порт. Даже не дожидаясь своего обоза и тяжелого вооружения, которые доставлялись на других судах каравана. Главное было доставить людей в целости, что и было выполнено.

Китицын предполагал догнать суда противника до темноты, но погода внесла свои коррективы. Ветер крепчал. Громадные волны опрокидывались на подводную лодку, бешено проносились по палубе и набрасывались на мостик, сбивая с ног людей, через полузакрытый люк целые потоки вливались внутрь. В такую погоду море неприветливое, злое; так и кажется, что будто в порыве какой-то страшной, неизведанной злобы оно готово разломить подводную лодку в щепы; но она только скрипит и переваливается с борта на борт или со стоном врезается острым форштевнем в набегающие волны. Все лишние уже давно спустились вниз. Наверху остались только Китицын, мичман Краузе и два сигнальщика, одетые в дождевые куртки с капюшонами, такие же брюки навыпуск и высокие резиновые сапоги.

– Как там внизу? – спросил командир у высунувшегося из люка Маслова.

– Моторы работают отлично, но от сотрясения корпуса текут сальники, на некоторых манометрах стекла повылетали. Еще нас сильно заливает, воду приходится откачивать каждые полчаса. Команда держится молодцом, пока только двоих укачало, но после того, как погрузимся, они отойдут.

– Передай, пусть потерпят еще немного.

Из-за сильного волнения скорость почти сравнялась со скоростью судов каравана, и подлодка очень медленно их догоняла. Китицын даже не догадывался, что караван уже уменьшился на несколько судов. Никто на подлодке не заметил, что несколько судов покинули караван и ушли в отрыв. На море опустилась ночь, и суда, идущие в паре миль впереди подводной лодки, были почти не видны. Только иногда в темноте на каком-то отчаянно выгребавшем судне вырвется сноп искр из трубы или на каком-то транспорте мигнет огонек. Китицын уже прикидывал, чтобы догнать караван, ему надо затратить не менее полутора часов. Так потом предстоит еще и выйти в атаку, а чтобы попасть, придется подойти почти вплотную, на два-три кабельтовых. А позади каравана, возможно, идет эсминец или канонерка и охраняет подходы с кормы.

– Михаил Александрович, а погодка-то подкачала, может, прекратим преследование? А то я не представляю, как в этой темноте мы будем выходить в атаку, – высказал свое мнение Краузе.

– Нам главное догнать, а там будем на ощупь стрелять.

– Но через пару часов может разыграться нешуточный шторм, и нам поневоле придется погружаться. Сейчас и так небезопасно находиться наверху, может смыть за борт или тут покалечит. Да и на борту уже все устали от такой качки, а лодка получила повреждения.

– Хорошо. Преследуем еще час, если не приблизимся ни на метр, то прогрузимся, дадим роздых экипажу и займемся ремонтом.

– Ваше благородие, судно по правому борту! – воскликнул сигнальщик и рукой показал направление.

Если бы не глазастый унтер-офицер Миронов, возможно, подлодка так и проследовала дальше за караваном. До судна было примерно четыре-пять кабельтовых, но сейчас ночь, и точного расстояния не определить. Было видно, что оно дрейфует, значит, там случилась серьезная поломка.

– Им этот шторм тоже не по нраву, возможно, поломка машины, но нам это только на руку, – обрадовался мичман. – Пока оно тут болтается одно, надо его топить.

– Да тут от силы пятьсот тонн, ну может, семьсот. Мне что-то на него торпеды жалко.

– Да нет, тут будет побольше. Да какая нам разница, и, пока оно без хода, быстрей топить надо.

– А может, мы его артиллерией?

– Но на таком волнении артиллерией опасно действовать, лучше уж торпеду истратить, – возразил Краузе. – Да пока мы в темноте, да при такой качке по этому судну пристреляемся, могут турецкие корабли на подмогу подойти.

Но на это судно пришлось истратить не одну, а две торпеды. После пуска первой ничего не произошло, возможно, просто банально промахнулись в темноте, когда оба судна пляшут на волне. Возможно, просто технические неисправности, как это случается с отечественными торпедами. «Тюлень» еще ближе подошел к судну и почти с пистолетного расстояния выпустил вторую торпеду – через несколько секунд раздался взрыв в носовой части судна. Ночь озарилась яркой вспышкой, все на верхней палубе ослепли на несколько секунд.

– Все, уходим. Быстро все вниз, и постарайтесь не затопить лодку, пока раком лезете.

Через несколько минут и судно, и подлодка были уже под водой. Китицын принял решение отказаться от преследования и возвращаться в Севастополь. Время уже упущено, хотя и было потеряно всего минут двадцать на потопление этого судна, но бросаться вновь в погоню при таком волнении посчитали нереальным.