Глава 36
СЕЗАНН, ОТВОРИСЬ!

Поезд остановился, Васыль сошёл на перрон и двинулся к дому. Отец, конечно, его не встретил: Служение – прежде всего!

За спиной Васыль нёс рюкзачок с нехитрыми пожитками, в загорелой руке – чёрный скрипичный футляр, а в душе – счастье от месяца, проведённого в «Артеке». Единственного счастливого месяца во всей его двенадцатилетней жизни.

Впрочем, по мере приближения к дому радость на сердце таяла, уступая место отчаянию: опять – в эту тюрьму!

Но в «тюрьму» он не попал.

Выйдя из лифта, мальчик застыл на месте: дальше идти было некуда. Массивная, бронированная дверь, защищавшая их квартиру, оказалась искорёженной, и на ней красовалась сиреневая казённая печать…

С детства Васыль Гаращук ненавидел две вещи: своего отца и свою жизнь. Жизни, собственно, не было. Было – Призвание и Служение. Оба – с большой буквы: именно в такой тональности говорил о них отец. А говорил он о них постоянно.

Мамы Васыль не знал: она умерла, когда он издал первый крик среди холодных пространств родильного дома. Отец же был крупным, потомственным коллекционером, и делом всей его жизни считалось – хранить и приумножать Великое Наследие, накопленное отцовым не то дедом, не то прадедом. А именно – собрание живописных полотен, освящённых кистью известных мастеров. Мальчишка рос под молитвенно произносимые имена: Коровин и Добужинский, Машков и Сомов, Кустодиев и Борисов-Мусатов. А ещё – Матисс, Сислей, Сезанн… (Когда воспитательница в детском садике прочла им сказку про Али-Бабу и сорок разбойников, то волшебный пароль «Сезам, отворись!» маленьким Васылем был воспринят как «Сезанн, отворись!».)

Через знакомого дипломата отец заказывал хитрые английские замки и устанавливал их собственноручно. Все экземпляры ключей тут же запирались в сейф, кроме одного, которым пользовался сам отец.

А сколько было крика, когда Гаращук-младший по неопытности как-то летом отогнул плоскогубцами заржавевшие гвозди и распахнул годами не открывавшуюся балконную дверь!

Узрев такое варварство, вернувшийся отец едва не схлопотал инфаркт миокарда. Когда он, наконец, прекратил орать на малолетнего преступника, то ещё час с лишним читал ему лекцию – какой микроклимат надо поддерживать в доме, дабы великие холсты не поддавались тлетворному влиянию времени.

У Васыля не было дома: этот дом принадлежал Сезанну, Сомову, Коровину. В их квартире на Лермонтовском проспекте (два шага до Театральной площади) гости не появлялись даже на Новый год. Праздники справляли в узком семейном кругу: отец, Васыль, Кустодиев, Бенуа и Сислей. Мальчику было странно слышать от одноклассников, что, оказывается, можно жить по-другому: приглашать друзей и самому ходить в гости, каждому иметь свой ключ, а не дожидаться под дверью, когда же появится отец…

Но они с отцом и не жили. Отец втолковывал Васылю, что живут «простые люди», а они, Гаращуки, – призванны: их долг – служить Искусству.

Во имя этого служения отец купил наследнику на пятилетие скрипку и шесть раз в неделю таскал его на уроки, а ещё через два года отдал в музыкальную школу.

После музыкальной школы Васылю нередко приходилось часами фланировать перед подъездом, ожидая, когда же появится отец с ключом от квартиры. Тогда-то мальчишка и начал забредать в застеклённую будочку «холодного сапожника», которого, несмотря на солидный возраст, отец называл просто Герой.

Однажды Васыль, прячущийся в будке от дождя, спросил:

– Дядя Гера, вы – грузин?

– Нет, – покачал головой старый сапожник. – Я – айсор. Ассириец. Это – по-вашему, по-русски. А по-нашему мы – сураи или атураи.

И он рассказал Васылю про Ассирию, про великих царей Ашшурбанипала и Ашшурнасирпала Второго, которые собирали уникальные письменные памятники, возводили крепости и храмы, создавали древнейшие библиотеки.

– Мечами-то бряцать – дело нехитрое. Сперва они победили Финикию, Северную Месопотамию и Северную Сирию. А потом пришли мидийцы и вавилоняне, и их мечи оказались заточенными острее. Что осталось от богатейшей столицы Ашшур? Груда камней. А вот богатейшая коллекция клинописных текстов, которую собрал Ашшурбанипал Великий, – пережила все войны и пожары…

Слово «коллекция» заставила Васыля сжаться, как от жестокой оплеухи. Но уже через три минуты он слушал, жадно распахнув глаза. Так он подружился с удивительным сапожником, который мог часами рассказывать древнюю историю и которого, оказывается, звали не Герой, а Гиваргизом.

Когда Васылю стукнуло десять, отец раздобыл для него путевку в Артек. И снаряжая сына в Крым, не забыл про постылую скрипку:

– Там наверняка будут и другие отмеченные призванием дети. Твой долг – открыть доя них бессмертный мир музыки.

За всю смену в лагере Васыль к скрипке не прикоснулся. Впервые в жизни он не посвящал себя Служению, а просто жил: бесился в прибое, ходил в походы, орал песни у костра. Но когда спустя месяц его поезд подошёл в перрону Московского вокзала, мальчик был уверен: с жизнью покончено, дальше опять – Высокое Служение. И очень сильно ошибался.

Васыль не знал, как следует поступать, если ты возвращаешься домой, а дверь раскурочена и заклеена бумажной полоской с печатью. И он избрал единственно верный вариант – побежал на угол Лермонтовского и улицы Декабристов, к дяде Гиваргизу.

«Холодный сапожник» прижал к себе парнишку и молча гладил по голове. А тот вслушивался в жёсткую руку старого мастера и понимал: открывается новая страница жизни.

Потом Гиваргиз отвёл мальчика к себе, напоил чаем с бутербродами и рассказал, тщательно подбирая слова, что случилось.

Злоумышленники проникли в Святая Святых, когда отец отлучился куда-то. Они поснимали со стен и вырезали из багетных рам все, до единой, картины. И тут не ко времени вернулся хозяин дома…

…Милицию вызвала соседка, напуганная тем, что всегда наглухо запертая дверь была едва прикрыта, а хозяин не отзывается на упорные звонки. Отца нашли в прихожей. Он лежал с проломленной головой. В заключении судмедэксперта значилось: «черепно-мозговая травма, нанесённая тупым твёрдым предметом и не совместимая с жизнью».

А вскоре органами государственной опеки мальчик был отдан на попечение сводному отцову брату, дяде Альфреду. Но очень быстро Васыль убедился, что нужен дядьке, как зайцу – стоп-сигнал. И он бросился в объятия улицы, в шальной и пьянящий мир проходных дворов. Вчерашний отличник в момент ока стал записной шпаной.

Но лихая жизнь, пахнущая водкой и дешёвыми папиросами, только замораживала душу ледяным анабиозом. И тогда Васыль познакомился с «подземными сталкерами» – диггерами. С ними он радостно уходил под землю – чтоб не видеть мерзости окружающего бытия. Правда, мохнатый полуметровый паук – тоже не бог весть какое счастье, но всяко лучше, чем дядя Альфред или шайка полудебильных сверстников.

А потом из своих подземных миров он выныривал на поверхность – и постылая жизнь снова окружала своей пустотой и безжалостностью. Нарабатывая авторитет, Васыль уже начал «щипать карманы» в переполненных вагонах метро.

В тот вечер он как раз тащил лопатник у толстого лоха, когда был схвачен «на кармане» чьей-то жилистой рукой. Обернулся – и обмер. Его прожигали глаза дяди Гиваргиза. Гиваргиз молча мотнул головой – иди за мной!

Он привёл начинающего воришку домой, накормил, уложил спать. А сам поехал на другой конец города, к дяде Альфреду. О чем они говорили, Васыль так и не узнал, но с той поры поселился у старого сапожника, «решительно покончил с преступным прошлым» и вспомнил дорогу в школу.

На третий день их совместного житья-бытья Гиваргиз спросил у Васыля:

– А почему ты забросил скрипку?

– А ну ее! – махнул рукой мальчишка. – Надоела!

Это казалось невозможным, но лицо Гиваргиза потемнело ещё больше:

– Не смей так говорить, глупый юнец! Скрипка – высочайшее достижение человечества! В неё сам великий Страдивариус душу вдохнул!

– Страдивари, что ли?

– Не Страдивари, а Страдивариус. Именно – Страдивариус, в этом – глубокий смысл, запомни!

Васыль тогда не понял, в чём там смысл, но за скрипку, всё же, взялся. А дядя Гиваргиз как-то естественно превратился в папу Гиваргиза.

Папа Гиваргиз любил праздничные застолья, но ни водки, ни даже шампанского в рот не брал. Для этих случаев в буфете стояло несколько бутылок «Арзни» или «Боржоми». Он наливал минералку в тонкостенный бокал, серебряной ложечкой размешивал, пока не улетучатся последние пузырьки, и пил «За всеобщую любовь и братство».

Васыль как-то спросил:

– Папа, а почему говорят – «пьян, как сапожник»?

– Сапожник, король, – какая разница? Рождаемся одинаково и уходим – тоже. Запомни, мальчик: лучше быть королём среди сапожников, чем сапожником среди королей.

Чёрная масть, помноженная на огромный горбатый нос, делала Гиваргиза похожим на старого грача с печальными глазами, в которых поселилась, кажется, вся тысячелетняя печаль ассирийского народа. От него всегда пахло чем-то терпким и слегка горьковатым. Васыль был уверен: так пахнет какое-то очень нездешнее, очень южное дерево, что растёт на земле древнего Ашшура.

Папа Гиваргиз жил возле Никольского собора, в крохотной однокомнатной квартирке, которую ему сто лет назад помог купить в кооперативном доме его брат, дядя Моисей. Дядя Моисей был таким же иссиня-чёрным и сухощавым, как Гиваргиз, и работал техником на телефонной станции. Дома у него было драгоценное сокровище – старенький компьютер, с которым дядька постепенно обучил управляться новоявленного племянника:

– Осваивай, парень! В жизни пригодится…

Квартира Гиваргиза всегда была чиста и аккуратна, как и ее хозяин. Единственное, чем она изобиловала, это книги. Они занимали два больших стеллажа, от пола и до потолка, в комнате и три – в коридоре. А ещё теснились на антресолях, на полках и даже в платяном шкафу.

Книги были большей частью старинные. Тускло поблескивая кожаными доспехами корешков, они наступали со всех сторон, как развернутые боевые порядки воинов Ашшурнасирпала Второго.

Васыль всем сердцем полюбил эти книги, эту однокомнатную пещеру сокровищ, а главное – хозяина пещеры, папу Гиваргиза, вечно печального и доброго рыцаря сапожной щетки. Всё остальное в этой жизни он ненавидел лютой ненавистью. Ненавидел самую эту жизнь. А папа Гиваргиз был совсем из другой жизни: похоже, родная Месопотамия откомандировала его в этот северный город, чтобы не дать сгинуть непутевому парнишке – начинающему диггеру, карманнику и скрипачу.