Книга: Шаг в аномалию (Зерно жизни) [СИ]
Назад: Глава 16
Дальше: Иллюстрации

Глава 17

Илимский волок, ноябрь 7141 (1633)
Следы от стругов, что тащили по волоку, были видны, что называется, невооружённым взглядом. Словно шпалы, отметины от вдавленных в землю отёсанных брёвен, шли на северо-восток.
«Этот Бакшей запасливый чертила, решил и струги к себе отволочь, а не просто сжечь их» — осматривая своих бойцов, подумал Ринат, да с лёгкой злостью сплюнул.
«А нам это и нужно — быстрее догоним этого хмыря».
Подступающий к ручью лес был идеальным местом для возможной засады, поэтому тунгусы Ильи, разделившись на две группы, шли лесом, вдоль тропы. Впереди группы морпехов шли американцы, во главе с Беловым, выставив по сторонам кованые штыки-четырёхгранники. На такой форме настоял Смирнов, помня, что подобные штыки оставляют в теле врага болезненные, плохо заживающие дырки.
Полковник МакГроу, бывший начальник американского контингента в Киргизии, не мог более, после полной потери всяческого авторитета и уважения, оставаться лидером американцев и нашёл себя в химии, упросив Радека принять его к себе. Но только после того, как Генри доказал, что не является новичком, Радек выписал на него довольствие и помещение в одной из изб в Новоземельске. Ну а сейчас лидером американцев стал Белов, многие янки подспудно допускали это, как же — Белов ведь тоже русский. Бывшие же хозяева этого маленького социума — афроамериканцы во главе с Омаром, совсем сникли, приняв для себя новую роль пушечного мяса. Вот и сейчас, Омар, Томас и Стивен шли впереди группы, нервно сжимая ружья и цепко оглядывая тропу и подступающий к ней лес.
— Завтра утром должны нагнать их, если будем идти весь день. Они со стругами далеко не уйдут, до Муки двое суток их тащить, не меньше.
Тропа волока шла вдоль ручья, который вскоре ушёл направо, к невысоким холмам. Далее был чуть заметный уклон, на который группа поднимались уже вдоль небольшой речушки, скорей походившей на большой ручей. На картах она была обозначена, как Казачья. Ещё день пути и будет река Мука, далее Кута, а там и Лена.
Заметно темнело, а обступающий идущих людей лес, делал тропу ещё более сумрачной, сгущая солнечный свет. Саляев уже искал глазами подходящее для двухчасового привала местечко, как последний из американцев, шедший чуть впереди морпехов, Димаш Азеведу упал на колено и выстрелил в высокие кусты, что теснились слева от тропы. Янки мигом разбежались с открытого пространства. На тропе остался лишь один из них, шедший первым, кажется, это был Омар. Ринат заметил, что из горла неловко упавшего на колени негра торчало широкое жало стрелы, парень обильно истекал кровью. Омар инстинктивно озирался на товарищей, ища помощи, вдруг он резко качнулся, а потом ещё раз, это третья стрела пробила ему грудь и он завалился на спину, неестественно подогнув ноги. А американцы в это время стреляли по кустам, с поразительной скоростью опустошая противогазные сумки.
— Белов! Не стрелять!
Стрельба стихла и Ринат понял, что в лесу дружинники-тунгусы сейчас дерутся с врагами.
— Заряжай! — крикнул Саляев американцам, второй приказ был его заместителю, Женьке Лопахину:
— Держи середину, смотри по обстановке! — и, указав на Белова и нескольких морпехов, крикнул:
— За мной! Беречь патроны, стрелять прицельно.
Сержант дослал патрон в патронник и устремился к лесу, чуть выше схватки, надеясь зайти нападавшим в тыл. Группа морпехов и американцев исчезла во мраке леса, тьма словно поглотила людей, вошедших в её чертоги. Ринат, не успев оглядеться и спотыкнувшись о стынущий труп подстреленного американцами туземца, чуть не получил удар копьём в живот. Едва увернувшись, Саляев отскочил в сторону, рискуя упасть. Кто-то из американцев, бежавших за Ринатом, сходу вонзил в не успевшего собраться для второго выпада копейщика свой штык.
— Ты нормально? — американец, походя, задал традиционный для них вопрос и, не дожидаясь ответа, атаковал второго врага, легко сломав его вялую защиту и наколов на штык и его.
Ринат мельком глянул на убитого — кожаный доспех с немногими нашитыми медными пластинами на подбитом мехом стёганом халате, высокая шапка, безусое лицо.
«Такие же тунгусы, что и наши» — отметил он и тут же, отскочив к стволу ближайшего дерево, выстрелил в лучника, показавшегося из-за деревьев впереди. Тот кулём свалился на мёрзлую землю, не издав и звука. Морозный воздух то и дело разрывали выстрелы, громкие вопли и предсмертные всхлипы, слышно было сопение дерущихся и звяканье железа. Саляев оглядел место схватки, ища Илью-тунгуса. Но его не было видно, лишь спины американцев и морпехов. Вот один из янки умело отвёл руку врага, державшую саблю, а второй с противным хрустом всадил штык в грудь разом обмякшего туземца. Вокруг Рината бегали, дрались и кричали люди, а он, словно высшее существо, лишь изредка стрелял, выцеливая подставляющегося врага. Оказалось, что ангарцев попросту больше численно, а уж в физическом противоборстве туземцы ничего не могли сделать с ними. Врагов достаточно быстро заставили разбежаться, а кто не успел скрыться в дебрях леса, теперь валялся тут и там, простреленный пулей или проколотый штыком. Но у ангарцев, однако, было немало мелких ранений, иной посечённый казался тяжелораненым из-за обилия крови на его одежде. Теперь парни обрабатывали свои раны, пока остальные настороженно оглядывали лес вокруг.
— Илья, как у тебя? Потери есть?
— Двое тяжело ранены, один умер или ещё нет, — пожал плечами тунгус.
— Ты что такой трудный-то? — воскликнул Ринат.
Илья удивлённо выгнул брови.
— Не смей так беспечно относиться к своим людям. Они тоже ангарцы! — Саляев еле сдержался, чтобы не залепить в ухо удивлённо хлопающему глазами Илье.
— Я с тобой ещё поговорю! — прорычал Ринат, — Белова ко мне!
«Что-то не сходится… Напали, значит — видели, ждали нас. Выходит и остальные недалеко и казачки пленные и струги».
— Белов, остаёшься тут за старшего, смотри, чтобы всем оказали помощь. Давай, смотри в оба. Парни, за мной! — крикнул он уже своим морпехам.
Ринат устремился к оставленному на тропе Лопахину.
— Женя за мной, тунгусов оставляй тут!
Пятнадцать морпехов скрылись на другой стороне леса, продвигаясь вдоль тропы. Возникшую перед ними скалу пришлось огибать, забрав круто влево. Вскоре скала неожиданно кончилась и вместо стены камня, оказалась небольшая лужайка, бойцы выскочили на неё, заливаемые светом недавно вышедшей луны. Со стороны слышалась какая-то возня и непонятные бормотания. Саляев, пытаясь увидеть откуда доносятся звуки, невольно вздрогнул, когда до него донёсся сдавленный крик, как будто кто-то закрывал рот кричащему от боли человеку. Вслед за криком послышались всхлипы и сипение. Ринат, более не раздумывая, выскочил на освещённое место. То, что он увидел, исказило его лицо.
— Ах ты, сука! — пистолет Рината загрохотал, выплёвывая дымящиеся на морозном воздухе гильзы. Бойцы, рассыпавшись по лужайке, хватали заметавшихся туземцев, которые, позабыв о своём оружии, стремились поскорее убежать от этих страшных людей с огненным оружием, что жалит тело словно раскалённая игла.
Сгоняя тунгусов прикладами и пинками к скальному камню, бойцы не испытывали никаких эмоций, они были опустошены. Саляева трясло, руки словно выбивали такт какой-то дикой мелодии, ноги также ходили ходуном. Из памяти сознание выхватывало картины виденного в Чечне ужаса.
«Дикари, мать вашу! Что за женщины вас рожают, волчицы что-ли? Что за сволочное геройство — резать горла пленным…»
Развязанные енисейцы сидели группой, отходили от шока близости неминуемой смерти. Шестеро чудом оставшихся в живых, обессиленных людей.
Ринат, приказав уложить пойманных врагов лицом в снег, забрал у ближайших бойцов пару ножей. И, вручив один из них спасённому мужику в стрелецком кафтане, а второй протянув полному вислоусому казаку, он вытащил и свой нож. Втроём, они приступили к отмщенью, наполнив поляну воплями ужаса, судорожными криками, свистом вырывающегося из перерезанного горла воздуха, да бульканьем горячей крови. Бойцы, не находя в себе сил остановить безумство своего сержанта, молча ушли в поляны. Енисейцы же взирали на происходящее безучастно.
Поскольку проблема енисейцев на Илиме была решена руками шамагирского князца, а сам он отогнан на реку Кут, то пыжиться со строительством зимовья было совсем необязательно. Таким образом, Петренко решил вернуться в Удинск, а потом и в Белореченск на зимовку. За зиму же предстояло подготовить людей, инструменты и материалы для строительства форта у братского порога, где было бы легче всего контролировать движение по реке.
Спасённых от смерти казаков предстояло раскидать по поселениям крестьян, зимой только сумасшедший будет пытаться убежать с Ангары — а такие ангарцам были не нужны. А за долгую зиму, глядишь, кое-кто из них обживётся, повезёт — и семью заведёт, да и останется на Ангаре. Илим же ждал своего часа, следующую партию переселенцев Соколов планировал разместить именно тут, на землях, которые должны стать своего рода Уралом для княжества. Вячеслав очень надеялся на воеводу Шеина, что тот не подведёт и отправит таки в Великие Луки к Тимофею Кузьмину пленных литвинов и поляков. Кроме Илима, часть жителей Речи Посполитой, планировалось отрядить на правый берег Байкала — в Порхов, небольшой форт, построенный новоземельцами Смирнова в устье изливающей свои воды в Байкал реки Баргузин. В Порхове же, названным так профессором Радеком из-за ассоциаций с порохом, развернули первичную обработку природной серы и гуано, которую доставляли пока в Новоземельск, для производства пороха.
Впоследствии, весь цикл производства взрывчатой смеси происходил бы именно тут, но это был вопрос времени и перевозки оборудования и людей.

 

— Правильно, что не стал преследовать его, Ярослав. Лучших воинов, получается, он уже потерял, стало быть соседи этого Бакшея должны сожрать.
— А ну как эти соседи на нас попрут, Вячеслав Андреевич?
— Вряд ли, если сильного князца побить, то молва пойдёт о нас, как о сильных воинах. Помнишь, как тунгусов на Ангаре замирили? Да там ещё и Баракай сидит. Так что, опасности пока нет.
— Понятно. Что насчёт енисейцев, я так понимаю, назад мы их не отпустим?
— Нет, конечно. А ты спрашивал, остались ли у кого-нибудь родные в Енисейске? — Соколов кивнул на семерых мужиков, что кучковались около южных ворот Белореченска.
— Нет, не спрашивал. Легче Енисейск захватить, Вячеслав Андреевич, чем пытаться туда лезть за их возможными семьями, — усмехнулся Петренко.
— Да, Ярослав, мысль дельная, — задумчиво проговорил Соколов.
— Вячеслав Андреевич… Вы что, серьёзно? — искренне изумился Ярослав.
— Понимаешь, нам ведь всё равно придётся решить проблему Енисейска. Он нам может запереть северный путь из Руси. Не сейчас, так потом.
— Но решать как? Не захватывать же его штурмом!
— Посмотрим, Ярослав. Посмотрим. Варианты есть, надо лишь выбрать правильный.
— Но всё-таки я надеюсь, вы не собираетесь нападать на Енисейск?
— Нет конечно, Бог с тобой, я что на сумасшедшего похож? — воскликнул Соколов.
— Торговля нам будет необходима, это ясно. Может устроить дублёр Енисейска? Скажем, например Нижнеангарск?
— Ярослав, это было одним из вариантов, — улыбнулся Соколов.

 

Поздняя осень плавно и незаметно перешла в зиму, в очередной раз сковав воды Ангары льдом, а её берега — накрыв белоснежным ковром снега. Посёлки готовились к встрече Нового Года, из дерева вырезались игрушки, которые предстояло повесить на ёлки, раскрашивались полученными из природных материалов красками. Готовились театральные постановки и нехитрые костюмы. Немногие переселенцы, кто был в главных посёлках Ангарского княжества неприятно поражались тому, что эти неплохие в общем-то люди, хотя и живущие без Бога, встречают приходящий на смену старому год в неположенное время. Новый год надлежит встречать в марте, как и отцы и деды наши, судачили в деревнях крестьяне. Но верно, у ангарцев иной календарь, а в местах, откель они прибыли, иные порядки. Задумывались крестьяне, да ходили к старостам, пускай де, они и вызнают, откуда такие порядки и не будут ли ангарцы требовать соблюдать их. Оказалось никаких понуждений не будет, а сам князь заявил, что будет встречать следующий Новый Год в марте, вместе с переселенцами.
Ангарск, январь 7142 (1634)
Прокопий Славков, белозёрский переселенец
Хотя детей после школы казаки разводили по домам, идя вдоль единственной пока улицы деревни, в этот раз Прокопий решил забрать Ярушку и Степана сам. Ну а заодно и посмотреть эту самую школу. Где, по рассказам детей, учителя не лупят своих учеников, что в церковных школах на Руси обычная практика. А младшим даже позволяется играть на уроках, да учиться в веселии. Вечером, Славков, оставив младших детей пришедшей с прядильни Любаше, бодро поскрипел по свежевыпавшему снежку до стоящей напротив казачьей сторожки школы, что на краю деревни. Прокопий постояв немного на крыльце, оглядывая близлежащие дома, где люди уже зажигали свечи, а не привычные им ранее лучины. Хмыкнув, он решительно толкнул обитую по краям кожаными вставками тяжёлую дверь, прошёл через небольшой коридор, где висела одежда и, отворив ещё одну дверь, оказался в школе.
— Здорово, Прокопий, рановато ты пришёл, — пробасил казак, сидевший на лавке при входе.
— Да я так, токмо посмотреть хотел, — ответил Славков, косясь на приставленное к лавке ружьё.
— А поучиться грамоте не хочешь? — скалил зубы второй казак.
— Я грамоту знаю. И хорош шутковать, а то… — набычился Славков.
— Ладно-ладно, дядька Прокопий, не гневись, — миролюбиво проговорил казак.
— Кто сегодня учителем у моих-то?
— Выбор невелик, сегодня Сергей Палыч, — ответил казак у дверей.
В каждой из поселенческих школ работало по два учителя. Первый преподавал арифметику, основы физики и механики, включая рассказы о свойствах металлов и минералов, второй же рассказывал детям о биологии, географии, основах астрономии. Историю же преподавать стало незачем, по понятным причинам история моложе 17 века была не нужна, а в истории предшествующей сразу набралось столько несуразиц что лучшим решением стало рассказывать об этнографии Земли, а особенный упор делался на сибирско-дальневосточный регион. Историей же вплотную занялся Кабаржицкий, который после ссоры с Сазоновым более не лез на рожон, даже перестав появляться на собраниях. Однако он постоянно находился среди переселенцев, что-то записывая в процессе разговоров с ними. Наиболее интересными были для него разговоры с Карпом, священником Ангарска и Усольцевым, ангарским атаманом. Именно Усольцев впервые огорошил Кабаржицкого тем, что не знает никаких монголов.
— Так вон они, южнее Байкала и живут! — доказывал Кабаржицкий.
— И нешто они Русь поработили? — изумлялся Кузьма.
— Ну да!
Усольцев попал в Енисейск через Урал и Западную Сибирь, поэтому представлял себе протяжённость и запредельную сложность этого пути.
— И, сказываешь, до трёх сотен тысяч их было? А у каждого воина ещё и заводные кони! Это же сколько надо корма в пути — они же с голоду падут, токмо первыми идучие и выживут, первыми траву объедая. А в лесу зимой и вовсе корма нет.
— Так они не лесом шли, а через степи и полупустыни, прошли царства Средней Азии, Персию, Кавказ. Что ты смеёшься? — обиделся Владимир.
— В степи и пустынях корму ещё меньше. Ты не ходил отсель на Русь, потому и сказываешь такие несуразицы. Вовек не сподобится человек с великим войском отсюда до Руси дойти, да всех победить. Воинов потеряет всех, да и сам сгинет.
— Ты просто не знаешь ничего, Кузьма, — махнул рукой Кабаржицкий.
— То-то ты знаешь, — ухмыльнулся в ответ Усольцев.
Но и Карп ясности не внёс, монголов он также как и атаман, не знал, но зато мог часами рассказывать о татарах. Однако же татарами он считал не столько казанцев, сколько все народы, населяющие дикие, в его представлении земли, да не знающие Христа.
Казаки же, прошедшие половину Сибири и достигнув Енисейска ничего не могли сказать о землях бывшей Золотой Орды, некоторые поведали о Сибирском ханстве, некогда бывшем за Уралом. Кроме него, за Уралом, по сути, ничего и не было. Да и само ханство было таково, что рухнуло под напором нескольких сотен казаков.
— А как же монголы? — не унимался Владимир.
Кабаржицкий рассказывал Карпу о бедствиях Руси, жившей под вековым гнётом монголов, что жили южнее Байкала.
— Погодь, Володимер, ты сказываешь, что эти, как их… Монголы пройдя тысячи и тысячи многих вёрст, да покорив многие царства, пришли на Русь, да стали там властвовать?
— Да, — обречённо выдохнул Кабаржицкий, понимая что не может сейчас ничего доказать этим людям.
— И кто тебе этой брехни понарассказывал, монголы?
— Нет, это общеизвестные факты истории!

 

Славков уже битый час гутарил с казачками, ожидая окончания урока. Подходил он и к двери комнаты. где сидели дети, пытался послушать, о чём говорит учитель. Отдельные фразы, долетавшие до его уха ясности не вносили:
— …а когда идет дождь, вода падает с неба и собирается в лужах на земле. Когда же дождь кончается и выглядывает солнце, лужи высыхают, и вода исчезает. Куда же она девается? Солнечное тепло превращает воду в крошечные капельки, которые поднимаются в воздух. Это называется испарением, а крошечные капельки — водяным паром…
Пожав плечами, Прокопий возвратился к беседующим казакам.
— Эдак скоро все казачки сюда переберутся с Енисея да на Ангару.
— А ежели они и воеводу енисейского сюды затащат? Нешто и он им служить будет? — удивился Прокопий.
— Не, воевода — другого полёта птица. Он не будет, — заявил молодой казак.
— Откель знаешь? Вона Бекетов-то Пётр Иванович, служит ангарскому князю и ничего! — возразил ему второй.
— Дядька Чеслав, так у Петра Ивановича семья тут, а у иных-то в родном уделе родичи все, на Руси.
— Это верно, — согласились в один голос и казак и Прокопий.
— Батя! — совсем рядом зазвеневший голос дочки заставил Славкова чертыхнуться на лавке, где он коротал время за разговором с казаками.
— Ярушка! А Степан где?
— А вона, с Сергей Палычем. Он его забрать хочет в княжеский городок!
— Как это? — растерялся Славков.
Между тем, Степан показал учителю на стоящего у дверей родителя и тот уверенно пошёл к Славкову.
— Здравствуйте, Прокопий, как вас по батюшке?
— Васильев сын, — ещё не придя в себя, машинально ответствовал крестьянин.
— Так вот, Прокопий Васильевич, ваш сын Степан показал совершенно замечательные успехи в обучении и особенно в точных науках. По указанию нашего князя Вячеслава Андреевича, все особенно даровитые дети должны обучаться у нас. Гм, то есть в княжеской школе, там Степан сможет полностью развить свои таланты и тем самым, поднимет и ваш авторитет, то есть вы будете гордиться своим сыном.
— Погодь, учитель! Как же ты его заберёшь, ежели он мне нужен — старший сын, моя главнейшая опора в работе!
— Во-первых, забираю его не я, а наш князь. А во-вторых, не навсегда, а только на время обучения. А вы сможете приезжать к нему, он сам будет приезжать к вам — это не трудно, казаки каждый день ездят от Белореченска до Усолья. А летом он всегда будет с вами, да и весной тоже дома часто будет.
— Это что же, токмо мой Степанко так?
— Не только, ещё Онфим Стрельцов, я сейчас пойду с его родителями разговаривать. Советую соглашаться, Прокопий Васильевич, всё-таки это честь немалая.
Енисейский острог, апрель 7142 (1634)
На берегах великой сибирской реки уже пахло весной. Щебетали без умолку многочисленные птахи, влезая в спор солнца и снега на стороне первого. Лес вокруг острога наполнялся привычным для него шорохом, перестуком дятлов, цоканьем многочисленных белок, затеявшим любовные игрища. Красивые зверьки скакали с ветки на ветку, карабкались вверх, упираясь острыми коготками в кору, то припадая к стволу, то угрожающе выгибая спину и яростно стрекоча. Ночной мороз ещё сковывает коркой снег, прихватывает холодом набухшие почки на ветках, но силы неравны и каждый новый день выигрывает у мороза ещё некоторое время. Лес ожидал прихода весны, сдаваясь ночью на милость мороза, как нетерпеливо ждут весеннего утра лесные обитатели, скрываясь ночью от рыскающих по лесу хищников.
Прошлым утром по ноздреватому снегу в Енисейск прибыл новый воевода с небольшим отрядом, дьяками и стрельцами. Василий Беклемишев, посланный на Енисей лично царём, Михаилом Фёдоровичем Романовым и облечённый высокими полномочиями, принимал дела у ходившего темнее тучи енисейского воеводы Андрея Племянникова.
Дело не в том, что его заменяли, даже наоборот, наконец-то он сможет вернуться воеводой в свою отчину, послужить царю в Белгородской земле. Но радости у Андрея не было и в помине, хотя одну из самых главных задач сибирского воеводы он исполнял безукоризненно — все отправленные им в Москву обозы с меховой казною всегда были богаты, ничем не хуже красноярских. Но другую задачу — продвижения власти московского царя далее, к самому концу земли сибирской, ему выполнить не удалось. Племянников регулярно отправлял в Москву донесения о причине такого положения дел, о том, что неизвестные ангарские людишки никак не дают ему проходу на Тунгуске-реке. А последняя встреча с ними и вовсе чуть не привела к гибели его самого. Лишь Божье провидение уберегло его от верной смерти от адских бомб, со свистом вылетавших из крепости ангарцев и взрывавшихся с диким треском.
— Значит, говоришь, Андрей Васильевич, бомбы летучие у них? — сидя за столом, спросил Беклемишев.
— Да, Василий Михайлович, крепостица у ангарцев тоже справная, пушки на стенах стоят.
— Держат реку, стало быть. А у берега не пройти? — заинтересовался новый воевода.
— Никак, крепостица у них на острове посредь реки. На том берегу острог каменный…
— Каменный? — изумлённо перебил Андрея воевода.
— Истинно так. Снизу камень белый уложен, башенки тож, а стены кирпичные, крепкие.
— А пушки в остроге есть? — и, видя кивок Племянникова, заметно посерьёзнел.
— С молодецкого наскоку, как ты хотел, ангарцев не одолеть. Ежели ты баешь, что они были готовы к отпору, то видели тебя на реке до оного.
— Тут войско надо! — воскликнул Племянников.
— Да, — согласился Беклемишев, — або хитростью провести людишек.
Племянников уже поведал, что каждые два года по Енисею проходили караваны кочей, явно поморских, набитые людьми, а обратно они уходили пустыми.
— И два раза так уже было!
Беклемишев задумался, встал с лавки и заложив руки за спину, стал прохаживаться по горнице.
— Что же, думаю вскорости пойти по реке к ангарцам. Для порядку сначала надо поговорить, а уж потом и будет ясно, что делать далее.
Ангара, Удинск, апрель 7142 (1634)
Река вскрылась, но лёд ещё держался у берегов. Лес казался прозрачным, лишённый ещё листвы, преобладание серо-грязных тонов вводило в уныние, но люди не унывали. Течение времени неумолимо и за грязью и распутицей последует тёплое и благодатное время. Крестьяне готовились к напряжённой работе на полях и огородах, готовили инструмент и посевной материал. На крепостном острове в Удинске кипела работа, лодии, боты и баркасы выволакивались из сараев, просмаливались, группа Ярослава Петренко готовилась к броску на пороги. Свезённый за зиму на оленьих волокушах кирпич и камень, а также скобы, арматура и гвозди, изготовленные в кузнице Репы, готовили к погрузке на лодии, пока лежал снег, материал можно было подтаскивать к причалу на небольших санях.
Провожать Ярослава в Удинск съехалось все начальники экспедиции, заодно проводя время в постоянных совещаниях. Вопросов и противоречий скопилось очень много, все они требовали решений, причём безотлагательно. Самый главный вопрос — безопасность Ангарии и угроза, исходящая от енисейского острога, оказался самым сложным. Смирнов с Радеком добрался до Удинска в последние апрельские дни, когда солнышко уже немного прогревало уставшую от зимы стылую землю. Пришвартовавшись, люди сходили на причал, оглядывая разросшееся за пару лет островное поселение. Смирнов одобрительно осмотрел открытый склад у причала с готовыми к погрузке стройматериалами и спросил стоявшего под навесом у штабелей кирпича тунгуса с ружьём:
— Эй, друг! Где все начальники ваши?
— Здравия желаю, товарищ полковник! — Выкрикнул тунгус, — Князь Вячеслав, майор Сазонов, майор Петренко и сержант Саляев сейчас в випе.
— Где? — опешил Смирнов.
— В столовой около церкви. Миша! — тут же появился второй тунгус, которому часовой приказал проводить полковника.

 

— Вот он какой, ваш вип, — ухмыльнулся Радек, оглядывая отдельное помещение в столовой, более всего напоминавшее комнату отдыха в провинциальной сауне. Незамысловатые картинки на стенах, обитых деревом; кресла, покрытые шкурами; широкие лавки у огромного стола, покрытого расшитой скатертью. У открытого камина сложена аккуратная поленница дров. Мило и уютно, да и ностальгия о доме немалая. Мужики радостно обнялись при встрече, похлопывая друг друга по плечам.
— Вячеслав, как Дарья, на сносях уже? — поинтересовался Смирнов.
— Станиславу уже полтора месяца, — с гордостью ответил Соколов.
— О, давай пять! Поздравляю от всей души!
— Ножки бы обмыть — да нечем, — сокрушался Ринат.
— И правильно, переселенцы не пьют, и нам не стоит, — тут же закрыл алкогольную тему Радек.
— Ладно, я пойду распоряжусь насчёт поесть, раз пить нельзя, — Ринат ушёл на кухню.
— Алексей, это Ринат тунгусов караульных обучал? — и дождавшись кивка майора, добавил:
— Ну Ринатка, ну молодец! Тунгусы — красавцы просто!
После того, как молчаливые тунгуски выставили на стол весь ассортимент местного рестораторства и лёгкий голод был утолён, Смирнов предложил Соколову начать совещание.
Вячеслав, вздохнув, начал:
— Итак, проблема номер один — Енисейск, я надеюсь, после летнего происшествия это теперь понимают все. Я не нас имею в виду, а наших людей. Да, мне понятно инстинктивное доброжелательное отношение к русским людям. Не думаю, однако, что они все настроены столь добродушно к нам. Наши казаки пока нам служат верно, но всё же до конца я им не доверяю. Даже Усольцеву.
Раздались удивлённые голоса. А Ринат, проведший рядом с атаманом немало времени, согласно махнул головой:
— Я понимаю тебя, Вячеслав. Рядовые казаки, ты верно заметил, не отличаются особой стойкостью в служении, оставаясь при этом стойким в бою. Да и сам Кузьма Фролыч мне рассказывал, как казачьи ватаги попросту сбегали от иных воевод дальше на восток, прибиваясь к новому начальнику. Что не говори, а Усольцев остался тем же рядовым казаком, что и был. Просто от малочисленности кадров и из-за внушительной харизмы он был выдвинут на атаманство. Идеально было бы поставить атаманом Бекетова, такое моё мнение.
— Неловкая ситуация получается, — заметил Радек, — что же мы Усольцева с должности снимем, а Бекетова поставим — что мы за руководители окажемся?
— Верно, Николай Валентинович. Снимать мы никого не будем. Просто придётся для Бекетова создавать новую должность, — сказал Соколов, оглядывая собеседников.
— Атаман Всесибирский — как вам? — предложил Саляев.
— В точку! Решили этот вопрос. Предлагаю теперь вернуться к Енисейску, — сказал Соколов.
Вячеслав предложил всем высказаться по этой проблеме и кто как видит её разрешение. Смирнов предложил неподалёку от Енисейска поставить свой острог, который выполнял бы функции пограничной крепости и торгового места. Петренко высказал предложение устроиться в самом Енисейске, выкупив его часть под свою факторию или пристроить посад. Радек, едва услышав это, фыркнул:
— А что вас к Енисею так тянет?
— Полковник хочет контролировать северный маршрут, — пояснил Саляев.
— Я считаю, что нам необязательно это делать, зачем раздражать енисейского воеводу? — высказался Сазонов.
— Развивай мысль, Алексей, — потребовал от майора Соколов.
— Да, что ты предлагаешь? — заинтересовался полковник.
— Я не предлагаю, а требую остановиться на братских порогах.
— Ишь ты, говори дальше, — Соколов поудобнее устроился в кресле, заметно нервничая.
— Я считаю, что мы не должны быть бельмом в глазу Енисейска. Это раз. Потому как будучи неподалёку от них, мы становимся отправной точкой действий каждого нового воеводы. А поскольку они меняются довольно часто, по словам Усольцева, то каждый из них станет пробовать на нас свои силы и бомбардировать Москву сообщениями о нас.
— Логично, — заметил Радек.
Далее Сазонов объяснил, что при тесном взаимодействии сторон возникнет опасность измены, кого-либо могут подкупить или захватить в плен, выведав, тем самым, всю подноготную ангарцев.
— Чем меньше о нас информации, тем лучше для нас. Тот же Мартынюк, он ведь всё выболтает! Да на нас охоту объявят, поэтому пороги считаю идеальным местом для нашей речной границы.
— С точки зрения обороны места лучше не придумаешь, — охотно согласился Смирнов.
— Но как быть с торговлей? — воскликнул Саляев.
— Чем торговать-то собрался? — съехидничал Радек.
— Кстати, о торговле. Кузьмин меня в позапрошлом году предупредил, что более рейсов не будет — отцовские денежки попросту кончились и поморам уже платить будет нечем. Так что пора обращаться на юг. Это вторая проблема, — сообщил Вячеслав о тайном разговоре с Тимофеем Кузьминым.
Сын купца тогда требовал от Соколова снарядить караван в Китайское царство, а не использовать его как извозчика для крестьян, провозимым за отцовские деньги.
— Так что, после возвращения Бекетова будем планировать экспедицию в Забайкалье? — поинтересовался у Вячеслава полковник.
— По всей видимости — да, нам больше некуда деваться, — согласился Соколов.
Вячеслав немного помедлил, а потом решительно произнёс:
— И вот ещё что, мужики. Возвратимся-ка к нашим баранам, то есть боярам. Вы знаете, я уже не в восторге от этой идеи, всё-таки нечего нам уподобляться прошлому. Незачем, это была моя ошибка, признаю и каюсь, — улыбнулся на последней фразе Соколов.
— Ох-ты, Вячеслав, это стоящая идея, чёрт возьми! Продолжай, — воскликнул Радек, чуть ли не захлопав в ладоши.
Сазонов молча выставил руку со сжатым кулаком и оттопыренным большим пальцем. Петренко одобрительно покачал головой. Смирнов и Саляев с интересом смотрели на Вячеслава, ожидая дальнейшего развития его новой идеи.
— Ну вот, я накидал на бумаге термины, из них губернатор мне наиболее симпатичен.
— А какие ещё варианты, — спросил Радек.
— А вот, Николай Валентинович, сам посмотри, а то некоторые мне даже говорить в честном обществе неприятно, — рассмеялся Соколов, протягивая профессору небольшой листок, вытащенный из своего ежедневника.
— Это за президента тебе неприятно, — хмыкнул Радек, — понимаю. Ну да, губернатор звучит симпатичнее остальных. А у нас, стало быть, Ангарская губерния?
— Ага, она самая, — произнёс Вячеслав.
— А что делать, если губерний будет две или три? — спросил Саляев.
Соколов несколько замялся, действительно, а что тогда — супергубернатор что ли?
— Вот что, Вячеслав, оставайся-ка ты князем, это ещё довольно прогрессивно для этого времени, а вот боярство… Его надо отменять, несерьёзно, да и боярских родословных ни у кого нет, — серьёзным тоном проговорил Радек.
— А у меня, что — есть? — ухмыльнулся Соколов.
— Тебе — придумаем. Одну родословную можно состряпать. В Европе в Средние века, какие только родословные не выдумывали всякие придворные историки. Только бы их мессир выходил от какого-нибудь Цезаря-Августа или Октавиана и ничего. Так что нечего люд баламутить, а то крестьяне ещё что-нибудь не то подумают, мол, царь-то — ненастоящий.
— А я тогда, пожалуй, буду губернатором, — предложил Смирнов.
— Столица в Ангарске, Андрей Валентинович, — подсказал с ехидцей Саляев.
— Будет, Ринат, будет. Вот тогда и перееду.
— А замов у князя можно назвать комиссарами, — предложил Петренко.
— Может сразу наркомами тогда, — язвительно откликнулся Радек.
— Термин комиссар выдумали отнюдь не большевики, Николай Валентинович. Они были и у Петра Первого, да ещё у американцев в их гражданскую бойню комиссары были в войсках, а у нас тут постоянное военное положение.
— Ну, незнаю, — Радек развёл руками.
— Ладно, это частности. Дальше флаг и герб — это уже необходимо.
— Выходим на новый уровень! — констатировал Петренко.
— Предлагаю общеславянский флаг — наш триколор, — отозвался Петренко.
— А имперский флаг, чёрно-жёлто-белый как? — спросил Сазонов.
— Это династические цвета Романовых, как бы нам не совсем по праву их использовать, — объяснил товарищу Ярослав.
— Как уроженец сибирского Томска, предлагаю флаг Сибирской республики: бело-зелёное полотнище, — сказал профессор.
— Точно! — щёлкнул пальцами Смирнов.
— По флагу решили, герб? — Соколов посмотрел на Радека.
— Тоже что-нибудь сибирское: медведь, ель, Байкал, солнце, уссурийский тигр, — пожал плечами Радек.
— До уссурийской тайги далековато, — улыбнулся Соколов.
— А что нам мешает туда добраться? — подмигнул ему Саляев.
Ангара, поморский караван, октябрь 7142 (1634)
Максим Варнавский, часовщик из Орши
«Уф, наконец-то, смена» — Максим с облегчением снял с ладоней обмотки и повернул руки к лицу. Так и есть, мозоли кровоточили. Он выругался в отросшую за время пленения бороду и пробрался к наваленному у мачт тряпью, повалившись на них кулём. Глаза бессильно закрылись. Рядом тихонько переругивалась эта парочка — пан Вуйтек и пан Яремич, что в Смоленске надменно насмехались над московитами, ожидая, что их будут держать до выкупа либо вовсе отпустят. Только потом, оказавшись в Новгородских землях, эти шляхтичи притихли и стали наперебой обещать богатый выкуп молодому боярину Тимофею, что вёл отряд пленных от Великих Лук, куда их отправили из Смоленска. А потом была долгая зима у самого берега Белого моря, в домах северных московитов, зовущихся поморами. Весной, как только на Беломорье открылась водная гладь, полоняников погрузили на корабли, явно не годящиеся для хождения по морю, что отметил Максим, и началось безумное путешествие по Студёному морю.
Сейчас шёл уже седьмой месяц, проведённый в пути, поморы говорят, что остались считанные дни до цели, дай то Бог!
Максим вновь подумал о своей Миланке, находившейся с двумя детишками на другом корабле — вот ведь московиты, чёрт их побери, удумали! Разделили семьи по кочам и на отдых становились так, чтобы они оказывались по разным берегам реки, так что сбежать было невозможно. Хорошо хоть, на кочах, где перевозились дети и женщины, были устроены крытые помещения.
Перед тем, как выйти на реку, по которой они сейчас плыли, поморский караван миновал небольшую крепостицу. Максим удивился тому, что поморы держались противоположного от её стен берега. Ещё сильнее он удивился, когда с той стороны донеслись раскаты пищальных выстрелов, а на берегу забегали маленькие фигурки.
«Удивительно, как встречает нас Сибирь» — озадаченно подумал тогда Варнавский.
— Чей это городок, татарский? — спросил он широкого, как его оршанский комод, помора.
— Нет, это казаки енисейские, — нехотя ответил помор, небрежно поигрывая своими лапищами изящным ножом с удивительно замысловатой резьбой на костяной рукояти.
— А какие казаки, кому они служат? — Варнавский знал, что сегодня они служат одним, завтра другим, а послезавтра, если представится такая возможность, пограбят и тех и других.
— Известно кому служат, царю московскому! — воскликнул помор, и, пожав плечами, негромко добавил:
— Темнота литовская.
«Ничего не понимаю» — Максим завалился спать, ведь до следующей смены на вёслах оставалось не так много времени.
— Скоро пороги будут! Готовьтесь разгружать кочи! — хрипло прокричал помор, сидящий на руле.
Варнавский, чихвостя горластого рулевого, пытался зарыться в тряпьё, наваленное грудой возле мачт. Но и тут до него тут же доносились негромкие, но монотонные ругательства, звучащие с хриплым придыханием — это пан Вуйтек и пан Грыга сидя на лавке, обливались потом, ворочая весло. Вскоре с впереди идущих кочей раздались возгласы полные досады и гнева. Поморы бранились, столпившись на носу корабля. Как не пытался Варнавский что-либо разглядеть за широкими спинами в серых кафтанах, все усилия его были тщетны. Кочи, замерев было на середине реки, стали забирать вправо, приближаясь к берегу. Через некоторое время караван кочей встал носами к берегу и борт к борту. Сходни были поставлены на борта, последовала команда собирать свои вещи и сходить на берег. Максим похватал свои вещи: котомку с деньгами, украшениями жены и прочей мелочью типа ладанок и зеркальца; кожаную сумку со своими инструментами; кафтан, на котором он спал и меховую шапку, которую он купил в поморской деревне за несколько серебряных чешуек.
Спрыгнув на доски причала, Варнавский тут же заметил недалеко от берега, на опушке редколесья, цепь солдат в пятнистых камзолах, которые держали в руках странное оружие — короткие чёрные трубки с двумя рукоятями, причём первая из них была выгнута вперёд. Позади них стояли настоящие татары — дикари с узкими глазами и широким лицом. Причём в руках татары держали мушкеты неизвестной конструкции — у них не курился фитиль, да и не было видно кремня. Они столь уверенно обращались с мушкетами, что Варнавский только диву давался, как и все остальные, а пан Грыга от изумления даже выронил свою котомку. Толпа полоняников ждала дальнейшего, что же удумали эти московиты?
Среди окруживших литвинов солдат раздалась короткая команда и те принялись выводить из толпы женщин и детей, по направлению к татарам, которые указывали женщинам на крепость, строящуюся не так далеко от причала. За ней виднелось два двухэтажных дома и, Максим не поверил своим глазам, в онах домов тускло поблёскивали стёкла высотой с ребёнка! Откуда в далёкой Татарии стёкла в обычных деревянных хибарах?!
— Московиты нас татарам продали! — раздался вдруг истерический вопль, кричала жена пана Вуйтека. Толпа разом заворчала, задвигалась, оттесняя женщин и детей к берегу, вперёд же выдвигались угрюмые литвины, готовые драться с отвагой обречённых за свои семьи. Настал критический момент, толпа начала двигаться на солдат, те же, вскинув оружие и выставив штыки, медленно отступали от берега. Оглушительно хлопнул выстрел, за ним второй. У ног наиболее рьяных полоняников взметнулась земля, а перед ними возник русский офицер — высокий и широкий крепыш с чёрным беретом на голове.
— Внимание! Прошу всех стоять на месте, я вам объясню ваше положение!
Максим, уже приметив немного поодаль свою Милану, пытался протиснуться к ней, пятясь в толпу.
— Эй ты, стоять на месте, я же попросил! — палец офицера указывал на Варнавского. И Максим послушно застыл, боясь шелохнуться. От этого московита исходила немалая уверенность в своих силах и литвины теперь ждали, что им скажет офицер, а просьба из его уст казалась чем-то несусветным.
— Меня зовут Ярослав. Я майор русской армии Сибирского княжества. Вы находитесь на границе Ангарской губернии, у крепости Владиангарск. Там, — Ярослав показал ладонью на пространство ниже по течению, — земли Московского царства.
Толпа послушно завертела головами.
— А там, — майор указал в сторону строительства, — земля нашего княжества. Отсюда на многие тысячи вёрст дикий лес, называемый тайга, в котором полно враждебных племён и хищных зверей. Убежать вы не сможете, тем более с детьми, мы специально учли это. Никаких татар тут нет. Нет у нас и никакого рабства, холопства, права первой ночи и прочего средневекового маразма, никто вас не будет ни в чём стеснять. Вы будете поселены немного южнее этой крепости в отдельном поселении, но не все, некоторые останутся тут.
— Кто останется? — выкрикнули из толпы.
— Потом, не перебивайте меня пожалуйста! С постройкой домов вам помогут, как и с семенами…
— Откуда у вас тут татары? — очередной выкрик из толпы казалось, рассердил майора.
— Я же только что сказал, что татар тут нет, точнее есть несколько, но они скорее булгары, — неожиданно улыбнулся майор Ярослав.
— А эти люди, — офицер показал на тунгусов, — местные жители и вовсе они не татары. К тому же они все христиане. А сейчас я опять-таки прошу всех мужчин отпустить в первую очередь женщин и детей, их ждёт горячая пища и тёплые дома. А мужчины должны будут по одному ответить на наши вопросы в форте, и только потом вы соединитесь со своими семьями. Прошу всех соблюдать спокойствие и порядок.
Максим всё-таки успел добраться до Миланы и детей, со слезами на глазах он успокаивал хнычущих Ангеску и Мирослава.
— Миланка, всё будет хорошо, — повторял Варнавский.

 

— Максим Варнавский… двадцать шесть лет… рождён в Берестье… обучался в школе при церкви святого Илии… учился в Менске у часовых дел мастера Филиппа Новицкого. Да, часовщик.
— Кто с тобой тут? Имя, возраст?
— Жена Милана Кулигина, дочь Павла. Двадцать четыре года. Сын Мирослав шести лет, дочь Агнесса четырёх лет.
— Какой веры, Максим? — спросил его солдат, записывающий его ответы на чистый лист плотной бумаги.
— Православный, униат, Римского кодекса, — растерянно произнёс Максим, он был явно озадачен.
— Ну тут римлян нету и Папы тоже, ладно. Держи, — солдат протянул ему небольшой кусок бумаги правильной формы, — свободен, Максим, шуруй к семье. Следующий!
— А ты пан, тоже офицер? — решился Варнавский на вопрос.
— Нет, я обычный солдат. Всё, проходи, не задерживай.

 

Конец первой части

 

Назад: Глава 16
Дальше: Иллюстрации