Глава 9

В избе Вячеслава умирал старый новгородец Иван Микулич. Дарья, расстроенная до слёз тем, что не может больше помочь умирающему человеку, сидела неподалёку, кусая губы. Она сделала, всё что могла. Из приоткрытых уст Микулича вырывался лишь хрип, напополам с кашлем. Простреленный бок — таков был печальный итог попытки проскользнуть мимо ставших на ночёвку казаков Хрипунова. Их заметили уже на порогах. Пробовали остановить на реке, взяв судёнышко на абордаж. Перерубая пеньку с закинутых на борт крюков, Иван и получил заряд дроби. Спасло их лишь головотяпство хрипуновских людей — один из подраненных казаков уронил факел на стоявшие у борта ладьи небольшие бочонки с порохом, которые незадолго до этого перекинули с потёкшего бортами струга, да не успели убрать. У топчана, где лежал Микулич сидел его сын — Никита, молодой белобрысый парень с совершенно детским, безусым лицом. В его голубых глазах застыли слёзы, а пальцы судорожно сжимали отцовскую кисть. С момента прибытия он так и не проронил ни слова.

Новгородцы нашли искомый посёлок по примете, которую выведали в Енисейском остроге у побывавшего уже здесь в прошлом году казака, за чаркой вина казак разболтал попу Сахно примерное местонахождение посёлка и приметы местности. Белая глина опять помогла. А хрипуновские струги прошли по Ангаре дальше. Вообще, появившиеся в начале весны в Енисейске новгородцы пришли с пополнением служилых казаков и пары чиновников из Тобольска и объявили себя подвижниками, несущими Слово Божие средь тёмных язычников, пропадающих во грехе незнания. Однако, при себе подвижники имели немалый запас пороха да свинца для трёх пищалей, да холодного оружия имели немало. На вопрос воеводы о немалом арсенале, в миру Сахно, он же батюшка Александр, потупив взгляд, кротко объяснил о разбойных людях, шныряющих по просторам Сибири, да о туземцах, оружием отрицающих Христа. Приобретя в остроге за звонкую монету струг, отряд миссионеров в начале мая отправился вверх по Тунгуске искать посёлок заморских новгородцев.

И вот они оказались тут. Остальные шесть лже-миссионеров были устроены в избе Сазонова, а сейчас принимали баньку. Оружие своё они безропотно сдали в привратную башню.

Никита, так неотлучно и сидевший рядом с отцом всё это время, задремал. Сморило его, беднягу — не евши, не спавши уже вторые сутки. К счастью, отец его тоже забылся во сне, иначе, он не позволил бы себе уснуть. Тишину в светёлке нарушало лишь хриплое дыхание раненого. Никита осторожно, стараясь не издать ни малейшего шума, прилёг на лавку в красном углу, удивлённо отметив отсутствие икон. Как только голова его коснулась подложенной под неё на лавку шапки, Никита моментально провалился в тяжёлый и глубокий сон.

И тотчас же к нему возвратился липкий страх ночного боя. Снилась ему ночная проводка струга через песчаные отмели намытых островков на реке, последующая сшибка с казаками, которую легко можно было избежать, поверни они струг обходить остров с другой стороны. Послушали Сахно, который решил, что казаки встанут на отдых со стороны правого, более пологого берега, где лес не подступал вплотную к реке. А когда поняли, что ошиблись — было уже поздно, поворачивать назад смысла уже не было, пока бы они развернулись, казаки бы давно уже перекрыли обе протоки. Решили прорываться на удачу. И всё бы хорошо, но успели хрипуновцы закинуть на борт новгородского струга две кошки — пеньковые верёвки с крючьями, которые намертво впились в дерево борта. Сахно со Жданом успели охолонить хрипуновцев двумя зарядами дроби. А отец, выхватив саблю, пытался перерубить пеньку, которую уже закрепляли казаки на лодии. На которой уже появились казаки с берега, державшие в руках ярко горящие факелы и фитильные пищали, вот один метнул факел на струг новгородцев, осветив копошащихся там людей, а второй прицелился…

Тут же громыхнул Сахно третьей пищалью, явно свалив казака с факелом и задев второго с пищалью. Никита уже понял, что сейчас произойдёт непоправимое, он пытался броситься к отцу, закрыть его от выстрела, оттолкнуть в сторону от летящего гибельного свинца. Но ноги его вмиг стали ватными, он не мог пошевелить ими. Грохнул выстрел с лодии. Младшего Микулича обдало ледяным холодом, защемило сердце. Он же знал, что сейчас будет, знал! Обернувшись на отца, он увидел, как тот медленно, будто сквозь толщу воды, заваливался на дно струга. Рот его открылся в безмолвном крике… И Никита проснулся, тут же испугавшись, что криком потревожил отца. Но нет, тот спал. А рядом сидела та самая женщина, что врачевала отца. Она прижала указательный палец к губам, отёрла ему мокрый лоб и махнула рукой, указывая на дверь.

— Иди, поешь, — шепнула она.

Никита упрямо мотнул белокурыми кудрями.

— Иди! — Зло прошипела она, — не мешай!

Никита не посмел ей дальше перечить и покорно встал с лавки. В горнице его ждал стоящий на столе обед и несколько мужиков, явно ждущих его.

— Что же, поговорим.

В животе предательски заурчало. В ногах была слабость, молодой организм требовал поддержки.

— Но сначала надо поесть.

На столе было без изысков: мясо с бульоном, варёная каша, молодая черемша да травяной чай. Сидевшие на лавках мужики пока не замечали Никиту, явно давая тому время насытится и попривыкнуть к новой компании. И продолжали разговаривать о своих делах.

— Ну, рассаду пока оставим здесь, я уже ящички с землёй парням сказал сколотить. Зерно тоже засеем, только на следующий сезон будем делиться со Смирновым.

— А сейчас чего, Вячеслав? Тоже пускай начинают. Земля у них, как и у нас, отличная.

— Погоди, Володя. У нас пока слишком мало рассады, чтобы делить. Наши пусть пока займутся этим делом. Вон, почвоведам, этой сладкой парочке, теперь есть что руками делать. Ещё людей припашем для этого. Сельское хозяйство развивать надо комплексно. Пускай полковник хрюшками занимается — он же их заказывал, — рассмеялся колоритный мужик с ухоженной бородой.

— А что по инструментам, Вячеслав?

— Пока вроде хватает, но железо уже стоит пробовать. Я ещё в прошлом году жилу приметил. Кузню можно ставить.

— Да, делов у нас море.

— А у вас кузнецов нет, Никита?

Никита, заметив, что все замолкли и смотрят на него, смутился и немедленно поперхнулся. Прокашлявшись и улыбнувшись своей неловкости ответил мужику с бородой.

— Нет. Кузнецов средь нас нету, хотя вот Жданко баловался в кузне, евойный дядька был обучен кузнечному делу в Великом Устюге.

— Тяпку сковать сможет? — Заинтересовался Вячеслав.

— Чего сковать?

— А… Ну ладно, ничего пока.

— Так вы новгородцы?

— Опа.

Странно, но окружавших Никиту мужиков его вопрос поставил в тупик.

— Мы же говорили, что да, — осторожно проговорил один.

— Да просто не рядится сие, — простодушно ответил Никита.

— Речь дюже странна, красного угла в избе нет, даже часовенки не стоит в остроге. Брони на вас нет, оружье странно дюже. Сам острог не похож… Не знаю, не так строят, — продолжил он.

— Ясно, Никита. А кстати, меня зовут Вячеслав. Я тут за главного. Воевода значит. Вот Алексей — наш атаман. Не хмыкай, атаман, — улыбнулся воевода.

— Это Владимир, помощник атамана, сотник, значит. И Василий, полусотник, вроде как, — закончил представлять своих соратников Вячеслав.

— Ну а у вас кто есть кто, Никита?

Тот молчал, словно воды в рот набрал.

— Да ладно, Никита, не молчи. Вы же к нам прибыли, значит, хотели что-то, — это сказал сотник Владимир.

Никита вздохнул, — мы же именно этого и хотели, — подумал он и решился.

— Жданко — наш рудознатец и кузнец, язычник, Сахно — отчий воин, тоже язычник, — сморщился Никита и продолжил. Богдан, Савка и Дружина — воины боярина Василя Дмитрича с Устюга Великого. А Конан Семёнов — это муж с Твери от боярина Анисима Судакова. Отец — человек новгородского боярина Петра Авинова.

Вячеслав повернулся к Сазонову и зашептал тому на ухо. Тот закивал головой. Никита покачал головой, — скрывают что-то, видимо.

Вдруг из светёлки вышла Дарья, поставив ящичек с препаратами на пол, она опустилась на скамью, налила себе воды и сказала, — ну что, видимо он выкарабкается. Состояние стабильное, ухудшений не было. Так что молись, парень.

— Вы не новгородцы.

— Да, Никита, мы не новгородцы, — с сочувствием сказал Вячеслав.

— Мы сказали так, потому что нам больше нечего было сказать, — вставил Владимир.

— А кто вы, откель будете-то? — выкрикнул Никита, — токмо из-за вас мы тут и объявились! Отец мой тяжко ранен теперь, а за каким лядом, чтобы узнать, что вы не те, кого мы сыскать пытались?

— Пробирались сюда с великой осторожностью, умысел наш не раскрыть было никому. А тут! Эх, что нам теперь делать?

— А что вы хотели узнать, Никита?

— Это надо дядьку Конана звать, он ведает нашими делами. Невместно мне за него говорить.

— Ну так зови его, Никита.

Вошедший мужик показался Вячеславу обычным сектантом из московского офиса каких-нибудь иеговистов средней руки. Сутуловатый, цепкий взгляд с хитрым прищуром, жидкая бородёнка, сам-то хилый — но не голос. На его голос, сильный и властный, обратили внимание все, Дарья даже фыркнула, когда тот заговорил. Присев на лавку и, в который раз обратив внимание на отсутствие красного угла, он начал с благодарностей Богу и новгородцам, что лепо врачуют их старшого.

— Пожалуйста, Конан. А как вас по батюшке?

— Тимофеем моего отца звали.

— Так вот, Конан Тимофеевич. Скажу прямо — мы не те, кого вы искали.

Конан кивнул.

— Я это понял уже.

— Ну что же, нам теперь легче будет объясняться.

Разговор с Конаном был очень долгим, но лёгким, от общения с этим человеком не уставали. К тому же, все его лаконичные вопросы были по существу, а главное понятны — переспрашивать приходилось очень редко. Конан резко завёл разговор в экономическую плоскость и Новиков в процессе разговора сбегал за атласом офицера, где содержалось море информации о географии, климате и недрах интересующего Конана района Сибири. Карты повергли его в лёгкий шок, если очертания Европы и Средиземноморья он ещё узнавал, то очертания остального мира ему были абсолютно незнакомы и непривычны.

— У нас имеются чертежи земные и морские, но у нас всё не так! А это что, море Хвалисское? Но оно не столь велико! А это что? Это? — Он ткнул на Индию, потом на Камчатку, Аляску и острова канадского арктического архипелага. Насилу упросили отпустить книгу, вновь заговорили о торговле.

— Что нужно в Московии? С помощью Конана выяснили, что это чай, пряности, ткани.

— А что нужно поселенцам из Российской Федерации? Скот, рис, чай, зерно, овощи…

— А что мы можем предложить Китаю? Шкурки. И только.

— То есть, Бекетов был стократно прав, когда изумился тому, что мы не собираем ясак! — Воскликнул Кабаржицкий, — без этого тут не прожить. Так что, если мы хотим чего-то добиться, то надо собирать ясак.

— Да, по-видимому, ты прав, Володя и Бекетов прав, — оглаживая усы, согласился Вячеслав.

— Будем собирать шкурки! — Рубанул Сазонов.

— Кхм! — напомнил о себе Конан.

Деловой разговор продолжился, после ужина. Конан оказался сведущ во многих вопросах, спросил, был ли у нас договор с Енисейским острогом о границах сбора ясака. Получив ответ, что только на словах, он покачал головой. И посоветовал строить свой острог на границе владений. С тем, что бы запереть Ангару от проникновения таких как Хрипунов.

— А где он? — Спросил Сазонов, оглядывая Конана и завалившегося на полати Никиту.

— Он ушёл вверх по Ангаре, — ответил Новиков, Саляев его провожать вышел. Ещё не возвращались они.

Дальнейший разговор шёл о возможных путях для организации торговли. О путях прохода караванов, о рельефах местности. об опасности дороги для купцов. Вячеслав поставил Конану вопрос ребром.

— Нам нужны люди. Вы присылаете нам людей, а вся будущая прибыль — пополам.

Конан кивнул и попросил ещё раз карту.

— Я опосля отпишу письмецо в Тобольский городок, там наш человечек разошлёт его на Русь. Ответ будет следующей весной. А сейчас я желаю пройтись — кости ломит.

Бросил взгляд на лежащего в обьятиях печного тепла Никиту.

— Пусть спит.

Конан не стал откладывать дела на потом, а уже на следующее утро, проведав раненого, явился к Вячеславу — писать письмо. Для порядка, решили пока не огорчать бояр открывшимися обстоятельствами происхождения жителей ангарского посёлка. Неизвестно, как они себя поведут, узнай они это, а пока можно раззадорить их возможными барышами, сулившими в торговле с Китаем.

— Ведомо мне, что томские людишки ходили в Китай по Иртышу в сто двадцать шестом годе. Торговли не завели, но привезли китайскую грамоту, кою некому толком и понять не можно было. Сказывали, что путь сей зело труден и места дюже дикие, есть земля, где и воды-то не бывает. Токмо песок. Гиблые места для караванов. Да и лихих людишек там безмерно.

— Значит, торговли с Китаем у Руси нет? — спросил Конана Вячеслав.

— Есть азиатские торговцы, кои везут товар свой на ярмарки в Сибири и на Руси. Так и торгуем.

— Ясно, значит у нас есть время первыми устроить торговый путь из Китая?

— Но путь надо боронить от лихих людей. А у вас людишек мало числом.

— Вот я и говорю — нам нужны люди!

Вариантов оказалось немного: сибирским путём, через Тобольск и Енисейск, либо морским, по Ледовитому океану до устья Оби или Енисея, а там подниматься до верховья этих могучих рек. И пробираться до Ангары. Наилучшим способом выбрали путь через устье Енисея, с выходом в Ангару. Но придётся миновать Енисейский острог.

— Там это сделать несложно, река широка. Да и, по первости, можно будет приставать к берегу, дабы пополнить запасы, — уверял Конан.

Зашёл Кабаржицкий, сразу сказав, что Саляев ещё не вернулся, заметив немой вопрос Вячеслава. Владимир принёс чайник со свежезаваренным травяным настоем тунгусов с добавлением листьев смородины. Получилось очень ароматное и приятное на вкус питьё. Но кое-чего в нём не хватало. Вячеслав расставил чашки и вслух помечтал.

— Сахарку бы ещё… Сладкого страсть как охота.

— Нешто не бортничаете? Мёду нету?

— Откуда ему взяться, Конан, — усмехнулся Владимир.

— Ясно, будут вам и бортники, а то тоска у вас великая, — рассмеялся тверичанин.

— Ладно, давайте перо и бумагу, будем письмо сочинять.

Вячеслав переглянулся с Владимиром, тот лишь хмыкнул.

— Ну, бумага у нас есть, а вот с перьями напряг, зато есть ручка, шариковая. Или гелевая, Вячеслав?

— Да нет, старушка шариковая. Вот, — он протянул бумаги и ручку смутившемуся Конану.

— Владимир, покажи, как ей пользоваться.

Пока Конан пробовал выводить ручкой свою тайнопись, Кабаржицкий у него поинтересовался насчёт носимого им имени.

— Церковное то имя, мирское имя моё будет Елисей, а прозвище Лисица. Дюже лепо сия вещица буквицы выводит. Знатно.

Конан-Елисей закончил выводить текст и начал другим листом помахивать над письмом. Заметив недоумённый взгляд Вячеслава и смешки Владимира, он невозмутимо сказал.

— Это деется, дабы чернила усохли, ужель вы не ведаете?

— Елисей, они уже давно высохли, не надо дуть.

Тот пальцем попробовал написанные шариковой ручкой буквы и рассмеялся.

— Чтож, занятно…

Вячеслав с торжественным лицом вручил Конану две ручки, — Подарок.

— Благодарствую, — и тут же упрятал их в дальний карман безразмерного кафтана.

К Вячеславу зашёл Сазонов.

— Андреич, пойдём казачков проведаем. Они с тобой они поговорить хотят.

— Ну и я пойду к своим людишкам, уже обед, вероятно, вскорости будет.

Казаков, отделившихся от Хрипунова, поместили в казарме — длинном доме-бараке. За ранеными ухаживали, переломанные кости выпрямили и наложили шины. Несмотря на постоянные напоминания Новикова о бдительности, охраняли их больше для вида — казаки ни разу не дали повода для беспокойства, и всё благодарили за лечение и доброе обхождение с ними. Теперь эти два десятка людей просили местного воеводу на разговор.

— Здорово! Ну чего хотели, орлы? — Вошёл в казарму Вячеслав.

— Здравствуй воевода!

Из толпы казаков, после недолгого совещания вышел один мужик с опалённой бородой и густыми бровищами, маловразумительную речь свою он компенсировал активной жестикуляцией.

— Мы с братцами рассудили тут. Немочно нам под Хрипуновым ходить…, — замялся казак, оглядываясь на своих товарищей.

— Ну и что же вы хотите от меня?

— Ну это… хотим мы под твоим воеводством быть, — закончил он мысль, кивая головой и тряся серьгой в правом ухе, а остальные казаки поддержали своего выборного криками и гулом одобрения.

Кабаржицкий с крайним удивлением приметил стоящего поодаль Конана-Елисея, который в момент импровизированной присяги выборного казака хищно оскалился и резко повернувшись, ушёл к размещённым в другом бараке спутникам.

— Что бы это значило? — Владимир озадаченно покачал головой.

На следующий день Вячеслав собрался сплавать к Смирнову, обсудить все новости, свалившиеся на участников экспедиции. А Дарья напросилась с ним, чтобы проведать находящуюся на седьмом месяце беременности Лену Мышкину. А Елисей от поездки отказался, сославшись на нездоровье.

Поплыли на струге новгородцев, второй струг был вытащен на берег что бы проконопатить прохудившиеся борта. За вёсла сели несколько казаков, бывших хрипуновцев да тунгусы, пятёрка морпехов во главе с Новиковым была в охранении вояжа. Карпинский с морпехами разместился на носу, деля его с поросятами, которых он то и дело шпынял, когда те в который раз пробовали верёвки на прочность. Казаки взяли в дорогу три пищали новгородцев, перевязи с подшитыми к ним колбочками с пробкой, где находились заранее отсыпанные доли пороха и заряда, устроили под лавками. Наконец, оттолкнувшись от причала, струг взял курс на Новоземельский посёлок.

— Пётр, ты смотри теперь в оба, хрипуновцы могут шастать по реке, — Вячеслав указал на висящий у того на шее бинокль.

— Вячеслав Андреевич, ну конечно, что вы мне, как маленькому, — попробовал оскорбиться Карпинский.

Но глава посёлка лишь примиряюще махнул рукой. С ветром повезло, так что гребцы особенно не напрягались, парус стабильно тянул струг. На берегах реки были замечены туземцы, но кто именно — буряты или тунгусы было непонятно, останавливаться ради них никто не собирался. Дошли до района современного Иркутска, где на Ангаре множество островков, некоторые довольно длинные и тянутся до двух километров в длину. Как стало ясно, в это время — в апреле-мае, уровень Ангары довольно низок. Наводнения же случаются зимние. Такое необычное явления связано с тем, что, замерзая, Ангара образует донные льды и вода ищет выход наверху. У одного из островов решили сделать привал, осмотреться. Вообще, эти острова давно привлекали к себе внимание. Тут можно, а главное нужно бы освоится. А во избежание наводнения строиться на одном из высоких островов. Так что Вячеслав собирался обговорить со Смирновым и постройку небольшого форта на месте Иркутска, для контроля за этой частью реки.

— Кузьма, а сколько вас народу было, — спросил Карпинский у казака, просившего взять его компанию под воеводство Вячеслава Соколова.

— Ну эдак, человек сто тридцать было, но на Илим-реке мы тридцать товарищей на Лену реку спроводили.

— Вас двадцать один и погибло семеро. Значит… Человек семьдесят их будет.

Кузьма пожал плечами и продолжал оглядывать островок цепким взглядом.

— Там дымок, — тихо, но уверенно сказал Кузьма.

— Где?!

— А вона, — указывал пальцем Кузьма, — наши, видать. На этом островке речном стать — верное дело, без опаски можно роздыху людям дать.

Карпинский метнулся к Новикову, тот к Вячеславу. Добро на вылазку морпехи получили, Кузьма потребовал участия в разведке, против никто не выступил. Спустили на воду моторку, правда, моторкой её звали по привычке, мотор уже давно сняли за неимением горючего, получилась лёгкая и быстрая лодка. Нагрузилось четверо, лодка пошла вдоль острова, а сидевших в ней разведчиков прикрывало буйной растительностью, которой было в избытке вокруг речных островов. До мужиков донёсся звонкий звук топора, стучащего по дереву, послышались крики и хохот. За этим островом показался второй, тут же стали видны и струги хрипуновцев, берег на котором отдыхали казаки. На кострах готовилась еда, сидели кружком казаки. Карпинский приставил к глазам бинокль, опа-на, а казачки-то время даром не теряли.

— Васька, посмотри, они там шкурки сортируют! Уже кого-то грабанули.

— Ага, теперь бы их грабануть! А что, они на нашей земле уже хозяйничают, получается.

— Кузьма. А ну, скажи, что они теперь на ночь тут встанут? — Озабоченно поинтересовался Новиков.

— Вестимо, станут на ночлег тут. Место спокойное.

— Хм, а нам надо на чистую воду, да к левому берегу как раз править. На Байкал входить надо с левого берега — там течение Ангары слабей.

— Что нам до вечера ждать, что ли? — спросил Карпинский у друга.

— Ну да, а что мы тут сделаем. А вдруг за нами увяжутся, что их до Смирнова вести?

— А сейчас чего, наблюдать за ними, Вась? Или чего? — Cпросил единственный новгородец в экспедиции — Женька Лопахин.

— Наверное, надо понаблюдать, что бы потом спокойно на реку выходить.

Карпинский продолжал наблюдать за группой казаков с крайнего струга. Он заметил, как вдруг один из сидящих у костра, встал и махнув остальным рукой, пошёл в сторону затаившихся в высокой траве морпехов. Казак на ходу развязвал тесёмки на поясе. Ясно, облегчаться идёт.

— О, смотри, чистоплюй какой. Пошёл гадить в подальше от своих, — рассмеялся Карпинский, — на нас сейчас выскочит. Отойти надо.

— Дай-ко, — попросил бинокль Кузьма, — а-а, так и есть, Ивашка Репа это. Плавильщик московский, литейных дел мастер.

— Кто? — Новиков сузил глаза.

— Плавильщик, ну по железу мастер… — не успел закончить Кузьма, как Новиков начал править лодку, чтобы обогнуть остров.

— Ты что, сдурел? — зашипел на Василия Пётр.

— Сейчас помолчи, Петя, пожалуйста, — зло сказал Новиков, — Лопахин, со мной. Пётр прикрывай.

Лодка почти пристала к берегу, ткнувшись в широченные стебли осоки, вызвав этим кучу мелкой противной мошки. Два морпеха скрылись в высоченной осоке, с трудом выдирая ноги из прибрежного ила. Прошло минут пять, Карпинский весь извёлся, водя стволом на любой шорох, доносящийся с берега. Кузьма, закусив губу, держал в напряжённой руке широченную саблю. Пётр отсчитывая минуты, волновался всё больше, томила тишина. Наконец, не выдержав, стал потихоньку вылазить из лодки. Вода чавкала под ногами, месившими ил, на берегу сразу стало жарко, да ещё и мошки липли к мокрой коже. Пётр осторожно двигался по следам товарищей, услышав доносящийся шум, он присел, выставив калаш в сторону подозрительных звуков.

Послышалось тяжёлое дыхание и шипящий мат. Это Новиков. Всё нормально. Сдвинулся с пути, пропуская уже троих людей. Пленник не сдавался, порываясь освободиться или хотя бы заорать. Измазанная грязью лапа Новикова держала извивающемуся человеку рот.

— Долбани ему по башке, — прохрипел Новиков Карпинскому.

Пётр, сглотнув, ударил пленника, тот сразу обмяк и перестал извиваться.

— Ф-фу, — опустился на землю Новиков, — ну и силища, вроде небольшой мужичок, по сути пацан ещё. А силён, как кабан, еле дотащили.

— Прикинь, я его первый раз не достал прикладом, вывернулся — и на меня. Хорошо Женька сзади зашёл. Еле скрутили.

Лопахин, тяжело дыша, сидел, вытирая лившийся со лба пот.

— Всё, потащили его в лодку, пока не очухался.

— Может сначала портки ему наденем? — Женька показал на измазанного грязью пленника.

— Вот ты и надевай, — ухмыльнулся Новиков.

Небольшого роста пленник, был неожиданно тяжёлым, тащить его было сплошное мучение, а если прибавить вьющуюся мошкару, топкую грязь под ногами и оглушающую жару, которая бывает лишь у водоёмов, средь полусухих зарослей осоки, то картина подвига с похищением получалась полной.

— А зачем вы его? А, понимаю… — начал, было, Кузьма.

— Не болтай, принимай его, бережно. Как бы лодка не перевернулась, — Новиков озадаченно смотрел, как та оседает на воде.

До струга доплыли с превеликой осторожностью. С кораблика скинули верёвочную лестницу. Судя по удивлённым возгласам сидящих на вёслах казаков, Репу узнали.

— Андреич, а теперь или рвём когти назад или к Смирнову! — Обратился Новиков к Вячеславу.

— Кто это, Василий, ну зачем надо было, ушли бы споко… — Вячеслав начал упрекать Новикова.

— Кузьма, ну-ка повтори, кто это? — перебил начальника Новиков.

— А что? Московского литейного приказу плавильщик, Хрипунову его в Тобольске…

— Налеглись на вёсла, пока не хватились его, быстро выходим на широкую воду! — оборвал казака Вячеслав, — ветер ещё наш пока.

Струг выходил с протоки на реку, мужики из всех сил работали вёслами, прекрасно понимая, что от этого зависят их жизни. Ускользнуть незамеченными, конечно, не удалось. В лагере хрипуновцев поднялась суматоха, в бинокль было видно, как забегали фигурки, указывая на уходящий струг. От стоянки казаков отвалил один струг, потом второй вдогонку за пытающимися уйти врагами. А третий остался — видимо или со стругом проблемы или раненые появились в результате отбора ясака или решили справиться с беглецами силами казаков, поместившимися в два корабля. Идя на струге, течение Ангары чувствовалось сильнее, чем на лёгкой лодке или на моторке, тем паче. Морпехи сменили хиловатых тунгусов на вёслах. На второй час гонки стало ясно, что скоро казаки настигнут струг белореченцев. Расстояние между кораблями сокращалось, а с момента начала гонки оно сократилось уже очень сильно. Сказалась выучка и слаженность казачьего коллектива.

— Придется принимать бой, а не хочется стрелять в них, чёрт возьми! — Прорычал сидящий на вёслах Вячеслав.

— Правим к берегу, Андреич! — Крикнул Новиков с другого борта.

Вячеслав мрачно кивнул и огляделся, вдали показался Шаман-Камень, скала посредине истока Ангары, ворота в Байкал.

— Правь туда, Кузьма! — Вячеслав указал стоящему на руле казаку направление.

— Правильно Андреич, — мысленно согласился Новиков, помня о наблюдательном пункте новоземельцев, оборудованном на «заставе Васильева». Их должны заметить со скалы.

Оглушённый пленник, тем временем, зашевелился.

— Цыц, Иванко. Лежи смирно и ничо дурново тебе не сдеется. Неча было с Хрипуновым оставаться, — довольно миролюбиво заговорил с Репой Кузьма.

— Нешто я выбирал, Кузёмка! — со злобой выплюнул Иван.

— Не Кузёмка, а Кузьма Фролыч, ты мне в сыны годишься! — Кузьма наставительно пошевелил указательным пальцем у лица Ивана.

Тот лишь мрачно кивнул в ответ.

Струг вошёл в небольшую бухточку, образованную песчаной косой.

— Глядите, причал! — Лопахин указывал на дощатое сооружение, широкой змеёй протянувшееся на несколько метров. Было видно, что причал не был закончен, рядом с берегом были сложены поленницы из заготовок для дальнейшей работы. Чувствовалось присутствие людей, пахло дымом костра и ароматом приготовленной пищи. Перед взором людей был довольно большое пространство песчаного пляжа, с вкраплениями камней и выброшенного на берег плавника. Чуть поодаль резко начинался лес, плавно переходящий в зелёные холмы. Справа Карпинский узнал большое кострище, где собирались туземцы для отправления шаманских обрядов и ставились временные чумы. Сейчас там было лишь нагромождение крупных валунов, на которых когда-то сидели туземцы. Он глянул наверх, откуда в своё время впервые увидел местных жителей. Мешало солнце, он попытался прикрыть глаза ладонью, но увидел то, отчего забыл обо всём на свете. К ним из леса бежали люди.

— Андреич! Наши! — Радостно выкрикнул Карпинский.

Бежавшие — а это были несколько тунгусов и морпехи, числом около дюжины — что-то кричали и махали шапками. Наконец, кораблик пришвартовался к причалу, люди стали выходить на берег, выносить грузы, особенно смешно в этот тревожный час было выносить четырёх поросят.

— Это подарок Смирнову от Бекетова! — с мрачной улыбкой крикнул в толпу встречающих Вячеслав.

Разглядев глазами мичмана Васильева, он спросил у того.

— Николай, а Смирнов-то не тут случаем?

— Нет, Вячеслав Андреевич, я тут за старшего. Полковник приказал строить тут форт, смотреть за рекой — если кто на Байкал входит, то сразу отправлять вестового в посёлок. Дорогу торим — ну в смысле, расчищаем путь до посёлка, столбики ставим, чтоб не заплутать. Это вон его забота, — Николай кивнул на Алчурчи, — он теперь у них главный.

— А, Алгурчи, привет. Так ты теперь за Хатысму чтоль? Экий хитрец.

— Он головой за дорогу отвечает, ну чтобы не зарастала, ну и чтоб её видно было, — засмеялся Васильев, — так что влез в главные тунгусы — отвечай теперь за поставленные задачи. А, Алгурчи!

Николай хлопнул тунгуса по спине, отчего тот сконфузился и закивал головой. Говорить по-русски он так и не выучился, но понимал, видимо, всё.

— Ладно, Николай, за нами два струга с казаками идут, надо в лес отойти.

— У нас там две избушки стоит уже…

— Ну и отлично. Берег прекрасно простреливается, так что я не думаю, что они тут сунутся. Главное, чтобы наш струг не спалили.

— А вот и они! Отходим, ребята.

На реке показались два струга казаков, увидев одинокий кораблик беглецов у берега, оба направились к нему. В бинокль было видно, как напряжённо вглядываются в берег казаки. И как удивил их причал с пришвартованным стругом. Один корабль казаков причалил с другой стороны, а со второго перебросили мостки, таким вот образом, казаки перебрались на берег и встали, ощетинившись пиками и выставив дула пищалей. Казаков было примерно человек тридцать пять-тридцать семь, сосчитать их безошибочно было очень сложно. Хмурые лица покорителей Сибири не обещали скрывшимся от них на берегу беглецам ничего хорошего.

— Дайте бинокль Кузьме! Хрипунова пусть смотрит, вдруг он тут, — громким шёпотом проговорил Вячеслав.

Кузьма взял переданный ему Васильевым бинокль, долго высматривал приближающихся к зарослям казаков, отдавая Николаю бинокль, сказал.

— Вона, в шишаке с бармицей. Красный кафтан, высокий ворот, — указал он Новикову.

— Так дуй на правый фланг, вон к кустам у скалы И лупи по каждому, кто будет струг подпаливать или пищаль вскидывать для выстрела. Насмерть не бей, в ноги-руки работай.

Василий отправил снайпера с напарником поддерживать их отряд огнём справа. Второго снайпера из отряда Васильева отослали на левый фланг.

— Вячеслав Андреевич, заберите всех лишних: Дарью, тунгусов и идите к избам, тут прямо, а то вдруг зацепит, — Васильев отослал вносящих сумбур в оборону людей подальше от места возможного боестолкновения, — там кстати, ваши строители.

Казаки, меж тем, подошли метров на двадцать к лесу и, видимо, приготовились к последнему рывку. Кое-кто крестился, кто-то крикнул здравицу Богородице. Пора действовать.

— А ну стоять, казачки, где стоите! — Новиков крикнул, сложив ладони рупором.

И тут же грохнулся наземь, справедливо ожидая слаженного пищального залпа. Но его не последовало, лишь на мгновение, оторопев, казаки быстро справились с этим, и один из них выкрикнул.

— А ты кто таков, мил человек и пошто тут промышляешь, промеж нас?

— Это вы на нашей земле находитесь! Мы с Енисейском границы установили на Уде-реке!

— Какое нам дело до Енисейска? Кто таков есть, отвечай!

— Сержант морской пехоты Российского государства Василий Новиков!

Казаки потеряли дар речи от подобной наглости.

— Мы с товарищами служилые казаки, отправленные сюда, дабы привести сей край под высокую руку государя нашего, самодержца Всероссийского Михаила Фёдоровича!

— Это тот, чей отец у ляхов королевича Владислава на Русь просил, да у Тушинского вора в cтане обретался, а сейчас вертит им, как хочет?

— А-а! Кузёмка! И ты там, смутьян! Достану тебя, да в кандалы закую! Не твоё то дело собачье, власть нам от Бога дана.

— Не от Бога власть эта, а от чёрта!

— Эй, Кузьма?! О чём ты, помолчи-ка пока! — Новиков уже понял, что дальнейшее сотрясение воздуха ни к чему хорошему не приведёт.

— А ну, выходи, с кем разговор держать вместно! Иначе наши пищали говорить будут, — снова крикнул Хрипунов.

— Так, я пошёл. Прикрывайте, если что, — Новиков выдохнул и, перемахнув через поваленное дерево, вышел на песок обширного пляжа.

В разговоре он не рассчитывал на какое-либо замирение сторон, он хотел лишь одного — чтобы два отряда не стали проливать свою кровь. Тем более, что проливать кровь придётся лишь казакам, фронтальный и фланговый огонь закончит тут всё через десяток секунд. Значит, надо любым способом отговорить казаков от атаки. Тем временем, хмурые и бородатые лица казаков приближались, уже можно было разглядеть их амуницию и дымки фитилей. Вышедший вперёд толпы Хрипунов что-то сказал своим людям и те опустили своё оружие к земле.

— Здравствуй, — Новиков протянул руку Хрипунову.

— И тебе не хворать, воин, — казак пожал протянутую ему ладонь.

— Кто ты, сын боярский? Али воевода местный?

— Скажем, что я полусотник нашего атамана, — ответил Новиков.

— Пошто без брони вышел, доверяешь нам? — ухмыльнулся Хрипунов.

— Без брони я, потому что ни к чему она мне, а врага я близко не подпущу.

— Экий ты хвастливый! Ворог не будет спрашивать, он просто…

— Мы обо мне будем разговоры вести или по делу?

— А можливо и по делу. Пошто вы сию землю своей называете? С каких прав?

— А с прав первооткрывателя, мы первые тут обосновались, значит, наша эта земля будет.

— Хм, чудно ты говоришь, ну да ладно. Был я ранее воеводой в Енисейском острожке, хлопотал о постройке острожков в Красном Яру и на Каче-реке, а сейчас послан из Москвы для сыску серебряных руд на Тунгуске-реке. Памяти обо мне спущены в поместный, стрелецкой и ямской приказы. Так что по царёву приказу я тут.

— Понятно. Короче, я предлагаю так. Или вы уходите сейчас все или ты идёшь со мной до нашего воеводы.

— А если я сейчас задам вам трёпку, а голову твою на копьё посажу? — Прищурил глаз Хрипунов.

А казаки меж тем зашумели, бренча железом. Раздались выкрики, определяющие, каким именно способом следует умучить этого наглеца, а особливо предателя Кузёмку.

— Ладно, смотри, — Новиков, с трудом сохраняя хладнокровие, замахал снайперу на правом фланге. Тот вышел из-за куста, а за ним показался его напарник. Новиков, отойдя чуть назад, указал снайперу на небольшой валун перед своими ногами. Мгновение спустя по валуну со свистом чиркнула пуля. Таким же образом с валуном обошёлся и снайпер с левого фланга. Что же, Хрипунов явно был впечатлён.

— А ежели я на твою голову покажу вместо валуна этого, то не успеешь насадить мою на копьецо-то. Ну и на сладкое, смотри внимательно. Только… господа казаки, прошу не стрелять в меня от неожиданности, а я в землю шмальну, — Новиков не спеша переставил на калаше режим одиночных выстрелов, сделал шаг назад и произвёл четыре выстрела, периодично выбивая фонтанчики песка.

Нет, конечно, казаки не стали разбегаться в припадке ужаса перед оружием двадцать первого века, да и воплей гнева не последовало. Но лица казаков стали каменными и они заметно подобрались, как стянутая пружина. Новиков испугался, что они всё-таки бросятся на него, а потом и на остальных, слишком уж решительны были их лица — у них не было решительно никакого страха перед автоматическим оружием.

— Ну что же…, — Хрипунов явно оценил всю незавидность их положения, а именно: толпа казаков на открытом и полностью простреливаемом месте, — я пойду говорить с вашим воеводой.

— Отпускай тогда всех своих казаков на струги. И пускай ждут тебя на том островке. Мы тебя к ним отвезём. Хорошо, ты согласен на такие условия?

— Да, я согласный. Оружье вам оставлять?

— Оставляй себе, я же не в плен тебя взял, а в гости.

Новиков повернулся и не спеша пошёл к своим, закусив нижнюю губу и ожидая удара в спину. Нет, он так и не поверил этим людям до конца. Хрипунов сверлил тяжёлым взглядом удаляющегося от него этого спокойного в своей уверенности воина, и, не глядя на своих товарищей, поднял одну из гильз. Внимательно осмотрев, он положил её в карман и, тяжко вздохнув, начал догонять уходящего к лесу полусотника. Дождавшись, пока два струга казаков отвалят от берега, направившись к своей стоянке на ангарском острове, Вячеслав, после небольшого роздыха и поправки нервов, объявил о продолжении похода.

Опять загрузили струг и отправились вверх, против течения Ангары. При входе в Байкал гребцам пришлось напрягать все свои силы, преодолевая сильное течение. И только выйдя на озеро, можно было расслабиться и побалагурить. Наконец, показалась заветная бухточка, а пока шли к причалу, встретили несколько рыбацких лодок, в каждой людям на струге приветливо махали. На берегу были выставлены жерди, где ровными рядами вялился улов. Струг встречало несколько человек, в основном тунгусы. Была парочка учёных, осваивающих плетение сетей. Они и послали в посёлок паренька-тунгуса, чтобы Смирнов приготовился к встрече гостей. А вот посёлок встретил гостей выкопанным рвом у пологой северо-западной части стены посёлка. Копать ров с других сторон посёлока нужды не было — там он стоял на холме, а с южной стороны частокол и казарма вообще выходила на обрыв, с которого подняться было невозможно. Западная стена, ворота и надвратные башенки уже были обложены светлым кирпичом, а чуть поодаль, к северу от ворот виднелись строительные леса, прилепившиеся к частоколу. Казалось, что Смирнов сделал правильные выводы из нападения и теперь нехило укрепляется. Вячеслав с видимым одобрением наблюдал за сушащимися рядами кирпичей, ждущих обжига и штабелями очищенной древесины.

— Молодец, полковник, — ухмылялся в усы инженер.

Хрипунов хмуро обозревал стены посёлка, которые уже не взять просто так, лихим наскоком, а только с помощью артиллерии и долгой осады.