Погода стояла мерзкая. За окном уныло накрапывал противный мелкий дождь, по асфальту вяло текли грязные ручейки, а проходящие машины, как бы нехотя, вспарывали их, стараясь задеть брызгами немногочисленных прохожих. И тех и других было мало: выходной, отпускной сезон и просто сыро.

Я сидел на подоконнике, прижавшись лбом к прохладному стеклу. С высоты седьмого этажа был хорошо виден проспект и соседние серые многоэтажки. Редкие тополя, акации и газоны покрывала серая многодневная хмарь. Маленькие прохожие тоже казались какими-то серыми, хотя я точно знал, что одеты большинство из них в яркие летние ткани. Давно не было такого продолжительного ненастья в середине июля.

«Урожай сгниет на корню…» Я мысленно усмехнулся. Какой урожай? Надо же, вспомнились переживания родителей.

«Все, завязываю, пора за ум браться. Так, с чего начнем? — Я, плавно поворачиваясь, огляделся — не дай бог тряхнуть головой! — С уборки, пожалуй».

Передо мной предстала картина Репина: «Мамай отдыхает». Однокомнатная квартира. Раскинутый диван, застланный грязным, мятым постельным бельем. На краю простыни пятно от сигаретного пепла, и на полу неподалеку бычок, затушенный прямо об пол.

М-да… Грязный палас, сбитый в сторону, старая чешская стенка с запыленными полочками, почти пустая. На полу валяются пыльные рюмки и пустые бутылки из-под водки. На кухню лучше не заглядывать. А запах! Помойка рядом не лежала.

Самочувствие, как у лягушки, которую переехал трактор. Плюс страшный сушняк и трясущийся ливер. Настроение — как Родину предал, хотя… тоска стала гораздо меньше.

— Эх! — Потянулся, стараясь не делать резких движений, и медленно выдохнул через рот. На секунду замер и принялся за разгребание мусора, уборку пыли, мытье посуды и полов. После этих далеко не коротких и не самых приятных процедур забрался в теплую ванну и, наконец, расслабился. Мысли потекли медленно-медленно…

Даже вполне ожидаемое неприятное событие — всегда неожиданно.

Все-таки она ушла. Молча собрала вещи, крутанулась перед зеркалом, что-то там поправив в волосах, шагнула в открытую дверь и, словно вспомнив о чем-то важном, вытащила из сумочки ключи и демонстративно положила их на полочку рядом с зеркалом.

— Надеюсь, расстанемся друзьями? — сказала, по-прежнему не глядя мне в глаза, развернулась и решительно захлопнула за собой дверь.

А я стоял, опершись плечом о стену, молчал. И не двигался.

С этого дня и начались плакучие дожди. И вот уже прошло две недели.

Разлад между нами пошел давно, больше года, сразу по возвращении из Египта, обычной турпоездки — что-то типа отложенного свадебного путешествия. Сначала не о чем стало разговаривать, совместные походы резко сократились. Затем участились скандалы. Глупые, по мелочам, а примирения сделались вялые. Из отношений ушла страсть. Даже секс стал приторным, больше по обязанности. Я все чаще задерживался на работе, ходил «с ребятами» в сауны, на «мальчишники». Естественно, с ночевкой. У жены тоже внезапно появились многочисленные подруги, которым просто необходимо было ее участие, как в праздниках, так и для душевной поддержки после личных катаклизмов. Чаще вечерами, но иногда и по ночам. Изредка и я удостаивался приглашения на посиделки. Из вежливости конечно. Из вежливости же и отказывался. «Интересно, а если бы согласился?» Не проверял.

Что кто-то у нее есть, я, конечно, догадывался. Да, было неприятно, но не смертельно, и выяснять отношения не было ни малейшего желания, тем более и сам не безгрешен. По большому счету меня это устраивало, ну а если сама уйдет — скатертью дорога, переживать не буду. Тем более детей у нас не было, да и прожили мы вместе всего три года. Нет, конечно, что совсем переживать не буду, это я себе врал. Чувствовал — буду. Возможно, сильно. Но чтобы ТАК!

Оказывается, я ее любил. Что-то оборвалось в душе вместе с захлопнувшейся дверью. Холод сжал сердце, и навалилась тоска… Даже не так: ТОСКА! Я медленно сполз на пол. «Господи, почему же так плохо?» Я все знал, ни на что не надеялся, даже ждал этого! Думал, наступит облегчение после освобождения от вынужденной и тягостной для обоих близости. Не наступило. Я запил. Впервые в жизни.

Дни замелькали быстро-быстро. Утром хреново: разлепляешь глаза, идешь к ближайшей недопитой бутылке, наливаешь, пьешь, не чувствуя вкуса, сдерживаешь тошноту, занюхиваешь вялым соленым огурцом или вообще чем придется, садишься и ждешь. Мыслей — никаких, в душе голодная пустота, требующая заполнения, и ты пьешь, пьешь и пьешь, пока не проваливаешься в забытье, которое только с натяжкой можно назвать сном. Скорее кома, постепенно переходящая в кошмарное пробуждение…

Телефоны достали. Сначала брал трубку городского, что-то вякал, посылал куда подальше не помню кого, потом надоело — выдернул. Сотовый сдох сам. К компу даже не подходил. Только телик постоянно молол, перебивал, так сказать, ночные кошмары. Про работу даже не вспоминал.

Однажды раздался звонок в дверь. Я как раз был в стадии умеренного опохмеления, поэтому открывать пошел смело. Оказался Ромка — коллега и дружок по совместным походам по девочкам и прочим злачным местам. Помню, с ним было весело.

— Привет, старик! Ты чего это… — Тут он запнулся, втянул носом воздух. Сморщился и внимательно посмотрел на меня. — Ну и рожа у тебя, Шарапов! Хоть бы форточку открыл. — Он опять поводил носом. Подмигнул. — Таки я правильно понимаю, что тут наливают всем страждущим? — Иногда Ромка пытался пародировать одесский акцент. — Твоя не возражает? Или лежит под кроватью хладным трупом, с посиневшим от удивления лицом? Или вместе горькую потребляете? Да пропусти ты меня!

Он решительно отодвинул меня в сторону и вошел в квартиру.

— Разуваться, как я понимаю, не обязательно?

Я молча кивнул, выходя, наконец, из ступора.

— Проходи на кухню. И вытри ноги… — Тут я поискал глазами что-нибудь подходящее. Нашел половик: — Вон об ту тряпку.

Проходя следом, глянул в зеркало прихожей. Мать честная! Лицо опухло, глаза — щелочки, немытые волосы торчат как им удобнее, а не как принято у культурных людей, засаленные треники с гордым китайским названием Abidas, темная футболка в пятнах непонятного происхождения. «Пора завязывать», — мелькнула мысль и тут же забылась.

— Наливай, — сказал Рома, — или мне сбегать?

— Не надо, есть еще.

Налили, выпили. Ромка потянулся за закуской — открытой железной банкой консервированной рыбы. Что-то то ли в масле, то ли в собственном соку — я, не глядя, скидывал в корзину прямо с витрины универсама.

— Закусить больше нечем?

Я показал на завядшие соленые огурцы в тарелке. Рома поморщился, крякнул, но за закусью в магазин не ломанулся.

— Так по какому поводу праздник? — наконец-то поинтересовался Ромка. — И как на это дело смотрит наша милая Ольга Ивановна? Али она в отъезде?

«Милая» Ольга Ивановна, моя жена, Ромочку, мягко говоря, не жаловала. Постоянные словесные пикировки, если проходили совместные встречи: типа кто остроумнее. Хотя до царапанья глаз и не доходило, но злое кошачье шипение у моей ненаглядной частенько проскакивало.

— В отъезде глубоком. Ушла, какого-то другого лоха строить. Я не интересовался.

— У-у-у, как все запущено… за это надо выпить. Наливай. Ну, дай бог ей здоровья и счастья с тем лохом, и дом полную чашу, и детишек — выводок.

Я скривился. Выпили.

— Решит вернуться — не принимай. Не твоя она, не твоя, — фальшиво пропел уже немного осоловевший Ромочка.

Я никак не отреагировал. Меня потихоньку начало грузить.

— Я, конечно, понимаю, почему ты на работу не выходишь. — Резко сменив тему разговора, Ромка многозначительно оглядел обстановку на кухне. — Но зачем шефа на х… посылать? Ему это жутко не понравилось! И представь, что он натворил? Уволил тебя! Обиделся он, видите ли, ну а из всего нашего склочного коллектива выбрали меня, чтоб я донес до тебя сие неприятное известие. Пришлось топать ножками, ввиду неисправности телефонов и поломки авто. Вот так, старик. С тебя деньги на автобус.

Конечно, задним числом я понимал, что прогулы подразумевают увольнение, но так хотелось хоть чего-то стабильного в этом мире, увереннности, что тебя поймут, простят, пожалеют, в конце концов. «И когда это я шефа успел послать? Когда телефоны работали, однозначно. Но не помню! Хоть убей… Грустно. А как себя жалко!»

— Наливай. — Это уже мой голос.

Так мы просидели еще часа два. Курили, перемывали косточки шефу, всем бабам — сотрудницам моей бывшей фирмы по сборке бытовых компьютеров из китайских комплектующих, выпивали, потом я стал засыпать.

— Все, Ромыч, давай по хатам, мне в люлю надо. — Поднялся, шатаясь, и принялся выпроваживать гостя: — Все, все, все! Тебе завтра на работу — не забыл? Вали давай!

— Вот этого, Игорек, я от тебя не ожидал, — тоже заплетающимся языком проговорил Роман, цепляясь за стол, явно показывая, что требует продолжения банкета. — А еще друг называется. Я как сейчас через весь город попрусь в таком виде? — сделал он последнюю попытку остаться.

— Ничё, такси поймаешь, вызвонишь. Давай, давай — мне еще убираться. — Соврал, конечно.

Добравшись до порога, Рома обнял меня.

— Хоть ты и подонок, но мой друг. Есть мыслишка насчет работы, но это — не пьяный базар, потом по-трезвяни загляну. Все, пошел. — Хлопнул меня по плечу, развернулся и шагнул в подъезд. Уже оттуда зазвучал фальшивый пьяный голос: «Друга я никогда не забуду, пусть хоть он не родился в Москве!»

А я пошел в комнату и, не раздеваясь, упал на диван, тут же проваливаясь в очередную кому. Только телик что-то вещал голосом диктора, потом рекламой, потом музыкой — и так круглые сутки. Хорошо хоть не громко.

Ромка выполнил свое обещание насчет работы. Дня через три, по моим далеко не точным часам, раздался звонок в дверь. На сей раз мое состояние было крайне недопохмеленное, соответственно более тревожное и злое. Я насторожился, подкрался к двери и прислушался: «Хоть бы не позвонили больше! Это просто ошиблись дверью! Да, да… нет!» Опять раздался звонок, и более требовательный.

— Это ко мне, — прошептал сам себе. Вздохнул, зажмурился и решительно открыл дверь.

— Глаза-то открой, Игорек! — раздался ехидный Ромкин голос.

Я выдохнул и уже спокойно открыл глаза. За порогом стояли двое. Один из них Рома — непривычно прилизанный, весь такой чистенький и подтянутый, хотя и в привычных джинсах, ветровке и со сложенным черным зонтом. Второй — неизвестный мне Мэн, именно так! Одет почти как Ромка, тоже со сложенным зонтом, но выправка, властность от него так и сквозила. Явно отстав ной военный, подпол — не ниже. Смотрит спокойно и уверенно. Лицо такое… представительское, что ли. Легкая седина в коротких темных волосах. Возраст от сорока до пятидесяти. В общем, «настоящий полковник» для баб.

— Привет, я не один, как видишь. Пустишь?

Я отошел в сторону, сердце продолжало колотиться.

— Ну ты допился, к «белочке» дело подходит. Давай-ка завязывай, старик.

— Проходите на кухню и вытирайте ноги. Вот об это, — я указал пальцем на многострадальный половик, — то есть наоборот: вытирайте и проходите.

На кухне ничего не изменилось, вернее, прибавилось пустых бутылок, бычков в консервах, ну и другого похожего мусора.

— Извините, не прибрано, — с издевкой произнес я, обращаясь в основном к «полковнику».

— Ничего, — ответил «полковник» неожиданно мягким, глубоким баритоном. — Рома, будь так добр, выброси, пожалуйста, пустые бутылки… и пепельницы.

Я охренел. А Ромка, похоже, ничуть не удивился: собрал все, что можно, в найденный тут же пакет и пошел выбрасывать его в мусоропровод. Мы стояли и молчали. Вернулся Рома, ничуть не расстроенный.

— Позвольте вас представить друг другу. — Он бы щелкнул каблуками, если бы не кроссовки, так мне показалось. Ну уж очень официально! — Сан Саныч — Игорь Михайлович, прошу любить и жаловать! — показал на нас кивками и наконец-то улыбнулся. Слава богу! А то я уже плохое думать начал.

— Присаживайтесь, — это уже я, — извините, кроме водки предложить нечего.

— Спасибо, но мы ненадолго, ничего не надо, — сказал удивительным голосом Сан Саныч. Но сесть они с Ромкой сели.

— А я, извините, выпью, душа просит. — Что и сделал. Сел, закрыл глаза и стал ждать, когда полегчает.

Отпустило. Молчим.

— Так какое у вас ко мне дело, Сан Саныч?

— Хочу предложить вам работу.

Мои брови полезли вверх. Как бы невзначай обвел кухню рукой и показал пальцем на себя.

— Мне?

— Не удивляйтесь. Мне много рассказали о вас и Роман, мой давний, кстати, сотрудник, и другие, знающие вас люди. Еще я навел справки. Вы мне подходите. — Он опередил мой естественный вопрос. — Работа сисадмином в небольшой конторе на десяток машин. Железо вы тоже хорошо знаете. И главное, вы не сильно общительны и не болтливы. А это в моем случае самое главное. Что касается вашей «тонкой» душевной организации, то, как меня уверили знающие вас люди, это в первый раз. И как я вижу, в последний.

— И как же это вы видите? — усмехнулся я.

— А вижу я перед собой молодого человека, который считает себя тряпкой и трусом, который даже не попытался разобраться в своих чувствах и думает, что должен был «бороться за свою любовь», даже не разобравшись: а была ли она? Посчитал себя обиженным до самой глубины души и, чтобы не идти разбираться со своей «любимой», запил. Ушел, так сказать, от действительности типично русским способом.

— Как по писаному чешете.

— Я подготовился.

— А как же трус и тряпка?

— Я же сказал, что это он так считает. И боится, что другие об этом узнают. — Он мне подмигнул. — Но не переживайте, вы не такой. Просто это заниженная самооценка и страх выглядеть… м-м-м… «не соответствующим ожиданиям значимых для вас людей». — Сан Саныч сделал паузу. — Я уверен, что в вашем случае это не патология, пройдет. Вы справитесь. Особенно если будете работать у меня. Зарплата и все остальное на уровне. Не пожалеете.

— Ну-ну… Целый, блин, диагноз. И причем заочно. Смешно.

Но силен, психолог недоделанный.

— Пожалуй, нам пора. Вот моя визитка, позвоните. Не затягивайте, пожалуйста, вы, простите, не единственный кандидат. Честь имею.

С этими словами Сан Саныч встал и направился к двери. Ромка за ним. Проходя мимо меня, шепнул:

— Не пожалеешь, старик! И поторопись, он сегодня еще к двоим поедет. Да нет, без меня. Все, пока!

Дверь захлопнулась, а я стоял не шевелясь еще минуту, наверное. Я был в шоке. По отравленным алкоголем мозгам мысли ходили медленно-медленно. Спотыкались и падали, но постепенно складывались в картинку. Этот замполит явно меня вербовал. Какая организация — непонятно. Скорее частная. Занимается то ли добычей, то ли охраной информации. Скорее и тем и другим. И все. Больше данных нет. Вариаций, конечно, много, но перебирать их лень. Да и без толку. Чем мне это грозит? Пока ничем, наоборот, один большой плюс — работа по специальности и стабильный доход. А в наше время это очень даже немало! По крайней мере, сейчас и в ближайшем будущем.

Я повертел в руках визитку и аккуратно положил ее на полочку в стенке.

В этот вечер было выпито всего ничего, так, чтоб спать потянуло. Старался хорошо закусывать. И на ночь — чашка растворимого кофе. Кстати, раньше я всегда, если позволяли обстоятельства, после пьянки старался кофе на ночь выпить. Утром вставал как огурчик! Правда, и запоев у меня раньше не было…

Спать! В этот раз разделся. Кошмаров, как ни странно, почти не было.

А на следующий день я сидел на подоконнике и разглядывал прохожих с высоты седьмого этажа…

Помывшись и побрившись, я вылез из ванной. Нашел чистое белье, надел. Грязное запихал в машинку. Включил. Настроение сменилось от «родину предал» до «чего-то там натворил, не помню». Уход жены больше не терзал, осталось лишь неприятное сожаление. Тоска плавно перешла в общее пониженное настроение.

Заварил зеленого чая. Попил с вареньем (в углу холодильника пряталось, сволочь). Хорошо… Попробовал закурить, ан нет, еще не время! Чуть не стошнило. Ладно, зайдем с другой стороны. Включил городской, поставил заряжаться сотовый. Выключил телевизор! Как он меня, оказывается, достал! Где там визитка Сан Саныча? Имя-то смешное, как в «Спортлото-82». Читаю: Скобелев Александр Александрович и два номера — городской и сотовый, и все. Хм, интересная контора. Ладно, потом разберемся. Лег на диван, вроде просто полежать подумать, а взял да уснул.

Проснулся часа через четыре. Потянулся. Надо же, почти ничего не болит. Встал. Ой, нет. Надо помедленней: голова закружилась, весь липким потом покрылся… и вообще… Слабость, вялость, правый бок и поясница заболели… До такой степени еще не допивался. «И больше ни в жизнь!» — пообещал самому себе. Две недели! Это ужас! Мало того что жена ушла, так и работу потерял. Кстати, а сколько я пропил? Посмотрел через мобильник — тысяча двести с копейками на карте, поискал наличные — двадцать рэ мелочью. И это все, что у меня есть на неопределенное время. К Сан Санычу идти по-любому придется. Пошныряю для него немного, как Ромка, хоть и противно.

В туалете не видно ни зги: опять лампочка перегорела, надо заменить, где-то был запас, сделал дело на ощупь и пошел искать лампочку.