Книга: Волк. Рождение
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

…Впрочем, устремляюсь стремглав – это сильно сказано. Даже слишком сильно! Потому что в такой обуви, как у меня передвигаться быстро просто нереально. Проклятые верёвки, которым подвязаны внутренние дощечки, больно трут кожу и даже ходить в такой обуви сплошное мучение. Потому, кое-как доковыляв до леса и скрывшись из виду за первыми стволами, снимаю с ног грубые неудобные до ужаса идиотские башмаки, с облегчением вытягиваю босые ноги на прохладной траве. Однако, так точно ничего не добудешь… Помедлив, расстёгиваю свою куртку, отхватываю ножом обе полы нижней рубашки и мотаю портянки. Закончив, осматриваю результат – идеально. Ни морщин, ни складок, как куколка! Затем сверху одеваю обувь, подгоняю ремешки под себя. Пробую – совсем другой результат! Пара прыжков, с десяток шагов по старой листве. Идеально! Теперь можно и поохотиться… А это у нас что? Густой терпкий запах от ягод, висящих на кустах с острыми листьями мне не знаком. Но что-то говорит, что это несъедобно. Впрочем, ягоды мне нужны не для еды – запах пота, исходящий от моей одежды распугает любую дичь на сотню метров в округе. Значит… Срываем горсть ягод, давим их, натираем полученной кашицей обувь. Терпкий горьковатый запах усиливается, перебивая застарелый кислый пот. Ну, почти готов. Вкладываю стрелу в арбалет, вскидываю к плечу, целюсь – тресь, дзинь! Потом почти сорок минут ругаю себя последними словами, выворачивая почти увязший болт из дерева, похожего на берёзу корой, но только гораздо мягче. Уф! Вывернул… Гляжу на солнце – оно уже высоко. Столько времени потерял! Взвожу вновь оружие, закидываю его на спину, подвязав импровизированный ремень из верёвочек, освободившихся от дощечек, и углубляюсь в лес… К моему облегчению далеко идти не надо. Зверь почти не пуганый, и, несмотря на чувствительный к запахам нос моя задумка с ягодами себя оправдывает. Скоро я натыкаюсь на свежие следы, и, пройдя по ним с километр, а может, чуть и больше, оказываюсь на краю глубокого оврага, где на дне у протекающего по тому ручью пасутся два здоровенных рогатых красавца. Тэк-с… Антропоморфный лось. Поскольку живность травоядная, следовательно, гарантированно съедобная. Ну а остальное покажет кровь – если алая, то гемоглобин основан на железе. И организмом усваивается. У Маниса она была точь в точь, как человеческая. В смысле – у меня первого. Оригинала. Бесшумно перекатывая стопу с пятки на носок, чтобы не издать лишний шум и не спугнуть дичь, стригущую ушами, что хороший парикмахер ножницами, пробираюсь к выходу из оврага, поскольку второй завален буреломом, и ручей убегает под стволы, покрытыми отвратительной даже на вид зелёной плесенью. Закладываю в желоб ложа болт, затем целюсь – одного выстрела всё-же, мне кажется, для опробования допотопного агрегата было маловато… На это раз тетива почему-то громко хлопает, потом надрывно звенит. Топот, треск копыт, я не смотрю, поскольку привалившись к стволу толстого дерева, из-за которого стрелял, торопливо орудую рычагом. Готово! Снова вкладываю стрелу, высовываюсь, и.. Едва успеваю убраться обратно, когда острое копыто бьёт рядом, целясь мне в живот – второй зверь вместо того, чтобы убегать, атакует… Но удар копытом не проходит для него бесследно – голова подаётся вниз, и я просто успеваю приставить стрелу к покатому лбу и спустить курок. Хлоп! Дзинь! Отпрыгиваю, надеясь, что псевдолось не дотянется… А тот, замерев на месте, дрожит крупной дрожью, потом вдруг его копыта подгибаются, и он валится на траву, словно подкошенный… Давлю в себе желание снова высунуться – сначала нужно перезарядить оружие! Ведь у меня последняя стрела, тьфу ты – болт! Скрип, скрип, скрип. Есть! Уже привычным движением накладываю свой последний болт, высовываюсь – опаньки! Однако, я видимо, дёрнул спуск, когда стрелял. И дёрнул удачно – зверюга валяется на богу, прилипнув в стенке оврага, и по короткой шерсти расплывается тёмное пятно. В сердце угодил! Вот что значит, новичкам везёт! Итого – две туши местного лося. Теперь надо их как-то доставить в мой полуразвалившийся замок, и, заодно, не попасться местным хищникам на обед. А то будет, как в той сказке – повадился араб по нашим девкам бегать, так ему бубенчики и сбрили… А туши увесистые. Килограмм по четыреста живого веса. Так что, увы, но четырнадцатилетнему подростку их просто физически не уволочь. И что мне тогда делать? Помедлив, начинаю разделку. Прежде всего – освежевать, выкинуть лишнее. А что тут лишнее? И – не могу вспомнить. Вроде сухожилия на тетивы луков идут. Они нам нужны. Из копыт клей варят. Тоже необходимая вещь. Кишки – на колбасы… Во! Мясорубки в замке точно нет! Выкидываем! Пусть трупоеды ими занимаются. В ту же кучу летят рога, желчный пузырь, который я очень осторожно вырезаю, чтобы, не дай Боги, не продырявить – тогда мясу капут окончательный и бесповоротный. Сдираю шкуру, на неё кладу рассечённые куски туши. Если, конечно, зверюгу подвесить за задние ноги на толстую ветку, то будет намного легче и удобнее. Но, увы, как я говорил раньше – это мне просто не под силу… Тем не менее, эквилибристикой мне приходится заняться: я лезу на дерево, нахожу подходящую ветку потолще, затем кое-как привязываю к ней вторую шкуру, делая этакий мешок. Затем перетаскиваю всё мясо туда, наверх. Потому что, оставляя на земле, теряешь всё. А тут хоть не все подряд жрать накинутся. Что-то и мне останется. Килограмм двадцать свежатины увязываю гибкими ветками, затем подхватываю на спину и спешу обратно, время от времени делая короткие зарубки на ходу. Спустя полчаса волчьего бега оказываюсь у стен Парда и устремляюсь к кухне. Там хлопочет матушка. В единственном числе. И при виде моей окровавленной фигуры, поскольку перемазался я в крови и сале капитально, дико кричит, а я торопливо скидываю мясо со спины и ору не менее громко:
– Это не моё, мама! Я двух оленей убил!
Доса Арауанн умолкает, круглыми глазами глядя на здоровенный кусок окорока, лежащий на столе и укутанный широкими листьями, и я повторяю:
– Там ещё много, и не так далеко. Надо народ послать, пусть принесут!
– Двух… Убил?!
– Ну, да… Вот же.
Показываю на кусок оленины или лосятины. Матушка подходит, осторожно смотрит на мясо, потом трогает его пальцем, лижет тот – глаза становятся ещё больше и она шепчет:
– Хайтарут… Не может быть!
Вдруг начинает меня ощупывать, тормошить, я отбиваюсь:
– Мам! Ну, цел я! Честное слово! Надо людей послать! А то кто-нибудь утащит!
Это действует, и вскоре я слышу её надломанный высокий голос, созывающий слуг. Собираются три женщины и семь мужчин. Прочие спят, согласно моего распоряжения. Объясняю им, где оставил мясо. По описанию узнают волчье урочище. Но сейчас там безопасно, потому что днём зверюги отдыхают. К тому же – волк, оказывается, мой баронский тотем, или герб, и потому вряд ли животные тронут слуг Волка. Во как! Оригинальный вывод. Ну-ну… Делаю дальнейшие объяснения. Народ весело устремляется за моей добычей – как-никак, минимум на неделю хватит, да и на зиму можно пару шматков повкуснее закоптить… Ну а я спускаюсь пониже, к реке, и начинаю отмываться. Мыла нет, поэтому пользуюсь золой. Она древесная, а потому слабо-слабо пениться. Эх, одежда моя, одежда… Но тут на берегу появляется доса Аруанн со своим рядном-матрасом-одеялом:
– Вот, укройся, Атти. А я пока быстро выстираю…
Поскольку я чист, и к тому же меня переполняет чувство гордости, безмолвно уступаю матушке свою одежду, и та колотит её вальком, трёт какой то густой смесью, и, к моему удивлению, кровь и нутряное сало оттирается и уплывает грязной неопрятной пеной вниз по течению. А я наслаждаюсь солнышком и заслуженным отдыхом, не замечая напряжённых взглядов досы Аруанн, которые она на меня время от времени бросает, отвлекаясь от стирки. Наконец всё выстирано и даже разложено на нагретых солнышком камнях для просушки. И тут нервное напряжение меня покидает, я чувствую, как нападет слабость. Похоже, что я не рассчитал силёнок бионосителя моего разума, и… В общем, я прихожу в себя опять в своих покоях и на кровати. Матушка, встревоженная донельзя, сидит рядом. Увидев, что я открыл глаза, обнимает меня. Тормошит, причитая:
– Атти! Малыш! Ну так же нельзя! Ты только-только встал после болезни, а уже столько всего сделал за день! И оружие починил, и на охоту сходил, и столько мяса принёс сам! Разве так можно?! Да ещё…
На секунду прерывается – не хочет говорить об убитом мной бастарде, и снова:
– Ты же умереть мог! Такой у меня слабенький сынок, и вдруг творит дела, что и взрослому то не по силам! Я уж поначалу подумала, что ты подменыш, что моего сыночка Нижайший забрал, а взамен демона подсунул…
И тут я прикусываю себе язык… Однако, материнское сердце не обманешь – оно чует… Разницу…
– Мама… А люди работают?
– Нет ещё, Атти, малыш. Разве им сейчас до этого?
Приподнимаюсь на локте, сердито выпаливаю:
– Ма! От того, что они сейчас будут делать, зависит наше будущее! Пировать будут, когда закончат! А сейчас мне нужно сгущённое вино! И как можно больше и крепче! Я пока встать не могу, так что следить за их работой придётся тебе. Помнишь, как я проверял, что получилось?
Доса бледнеет:
– Я столько не выпью…
– Вот же… Да не надо пить! Обмакни тряпочку на лучине, и подожги! Если горит, значит, нормально. Если же нет – то обратно в горшок и гнать по новой! Воду держать постоянно холодной!
Матушка кивает, и я машу рукой:
– Иди, мама. Пусть немедленно начинают!
– А как же ты?
– Всё в порядке. Мне просто надо отдохнуть и… Поесть.
Аруанн мгновенно вскакивает:
– Ох, совсем же забыла! А ведь ты…
Обрывает фразу на полуслове, торопливо уносится вниз, потому что я слышу, как стучат по доскам пола деревянные подошвы. Оставшись один вытягиваюсь на просышенных и проветренных шкурах, заложив руки за голову – эх, хорошо!.. В двери почтительно стучат, и я выпрямляюсь, одновременно разрешая войти. Появляется довольно миловидная, но грязная девчонка, по виду – моя ровесница, вносящая даже с натугой деревянное блюдо, на котором парит здоровенный, с мою голову, кус мяса, обложенный толстыми ломтями уже знакомого серого хлеба с отрубями. Ещё кувшин, источающий слабый запах вина и глиняная кружка, довольно чистая. Даже, как я вижу, ещё влажная. Ну-ну…
– Ваш ужин, сьере Атти.
Она улыбается, но я вижу, как хитро поблёскивают её глазёнки. Неужели мой носитель на неё западал? Или просто девочка хочет воспользоваться моментом? Посмотрим. Сейчас меня кроме еды ничего не волнует. В желудке разом звучит императорский гимн на тридцать три серебряных фанфары. Потому выхватываю блюдо из её рук, вцепляюсь в мясо обеими руками и погружаю в него свои зубы. К счастью, у носителя они белые и крепкие. Бурчу с набитым ртом:
– Налей мне.
Та послушно выполняет требование, я делаю глоток – ого! Слабенькое, почти сок, но вкусное! Аромат тонкий, приятный. Потому уминаю кусок, время от времени запивая его винцом. Не рано ли? Всего то четырнадцать годков биологического возраста. Да нет, наверное. В напитке градусов шесть, может семь от силы. Оно просто слегка бодрит. Голова же чистая, никакой замутнённости…
– Сьере Атти, а как вы смогли убить сразу двух хайтарутов? Да ещё один?
На меня смотрят любопытные глазёнки, этак, постреливая, и я, вспоминая Цезаря, отвечаю:
– Пришёл. Увидел, и убил.
– Но они же ужасно злые! И очень много людей пострадало от них! Ваш сиятельный отец…
Умолкает, сообразив, что ляпнула лишнее.
– Что? Он же погиб при Аквилисе!
– Погиб то погиб… Но поговаривают, что это случилось ещё до битвы, на охоте. Он будто бы ранил одного, а второй убил его копытом.
Копытом? Вполне реально. У зверюги на голени настоящий выкидной костяной клинок. Я еле выковырнул из дерева обломок лезвия. Вошёл сантиметров на пятнадцать! Из-за чего, собственно, хайтарут и провалился мне под арбалет… Тем не менее, сплетни надо пресекать, и я строго говорю:
– А не боишься, что я прикажу тебя раздеть, привязать к столбу во дворе и выпороть с солью?
Вроде бы стандартное наказание для прислуги в это время… Но девчонка нагло отвечает:
– Сьере Атти, вы меня и так уже раздевали, и не раз. Только без розог…
И улыбается… Понятно. Парнишка то из молодых, да ранний… Протягиваю руку, цепляю за пухлый подбородочек, от чего та сразу начинает улыбаться и на щечках образуются симпатичные ямочки и подаётся ко мне, наваливаясь ощутимой грудью мне на колени:
– Вы… Хотите, сьере Атти? Доса Аруанн сейчас занята на кухне, поэтому нам никто не помешает…
И всё с таким придыханием… Только вот запах изо рта у неё сразу отбивает всё желание, на миг появившееся. А ведь не врёт – реакция организма это подтверждает…Задумчиво смотрю на неё, потом тоже с придыханием отвечаю:
– А сейчас, моя милая…
Она просто расцветает, но тут же улыбка сменяется испугом, потому что я заканчиваю фразу совсем не тем, что девица желала услышать:
– … ты пойдёшь вниз, к досе Аруанн, и скажешь, что я велел тебя выпороть!
Последние слова я буквально выкрикиваю, и девчонка в страхе сжимается.
– Живо! Пошла вон!
Она всхлипывает, подхватывает уже пустой поднос, удаляется походкой идущей на смерть, давя на жалость. Зря. Может, прежний Атти бы и растаял, но я не видел её ни среди тех, кто работал прошлой ночью, ни среди тех, кто ходил за мясом. Следовательно, девочка просто пользовалась своей привилегией хозяйской подстилки и обнаглела до невозможности… Хлопает дверь, а я поднимаюсь и одеваю чистую одежду. Моя нижняя рубашка уже аккуратно подшита, прочее же чистое и пахнет рекой. До чего приятно ощутить прохладную ткань. В дверь скребутся, и я снова кричу:
– Что ещё непонятно?!
Но это не давешняя наглая служанка, а сама доса Аруанн.
– Ты действительно приказал высечь Ираю?
Киваю.
– Она обнаглела. Я не видел её ни ночью, ни днём. Значит, сознательно отлынивает от работы, прикрываясь моей симпатией.
Теперь и она кивает в ответ:
– Я пыталась призвать девчонку к порядку, но она пожаловалась тебе, и ты, сам, лично, велел мне не трогать её… Догадываюсь почему. Почему же ты теперь переменил своё отношение к ней?
Затягивая пояс и думая о том, что надо сделать застёжку, а не крутить эти узлы, задаю ей встречный вопрос:
– Мама, я же тебе говорил, что я забыл всё? Или почти всё?
И вдохновенно лгу:
– Высочайший забрал большую часть моей памяти, но взамен вложил в мою голову другие знания и умения. Не знаю, откуда и чьи, но… Прошу тебя не удивляться ничему. Ни сейчас, ни в будущем. И эта… Ирая… Она мне ничего, кроме отвращения не внушает. Уж извини. Так что если ей вправят мозги на место и вышибут наглость – буду этому только рад.
Доса Аруанн снова задумчиво смотрит на меня, но на этот раз без всякой тревоги. Просто прикидывает, что же мне мог запихнуть в мозги Бог? Я улыбаюсь про себя – много чего, мама. Скажем, полный пятнадцатилетний курс военной Академии Его Императорского Величества, плюс опыт боевых операций против Американского Доминиона и Синдиката Хань. Я и на транспортах то оказался потому, что врачи после последнего ранения прописали мне год спокойной жизни… Поэтому меня и перевели пока на 'Рощицу', командиром…И этот изученный курс, моя дорогая вновь обретённая матушка, предусматривает много чего интересного, в том числе и навыки Робинзона – как имея в наличии голову, две руки и две ноги выжить в любом из известных человечеству миров. Начиная от вечных льдов и заканчивая пустынями. Мало ли где, и в какой ситуации окажется десантник Его Величества… Поэтому, дорогая матушка, жизнь всех, кто живёт в баронстве Парду изменится очень и очень скоро…
…Мы спускаемся вниз, на кухню, где доса подтверждает мой приказ о наказании наглой девицы. Её утаскивают двое мужчин, и спустя пару минут я слышу прелестные вопли и визги, ласкающие мой слух. Остальные слуги со страхом косятся на меня и прибавляют темп работы – дрова жарко пылают, варево булькает в котлах, воду на противнях и в тазах постоянно меняют на свежую. Пробую экстракт на горение и остаюсь довольным. То ли вино покрепче, или народ уже приспособился, но работа идёт явно лучше, чем вчера. А может и мясо помогло…
– На сколько дней нам хватит дичи?
Матушка вздыхает:
– Недели на две. Если не экономить…
– Отлично. Я попробую подстрелить ещё чего-нибудь, но позже. Завтра пойду на рыбалку…
Появляется зарёванная, с распухшим лицом Ирая, и я отдаю очередное распоряжение:
– Будет отлынивать от работы – дайте ей добавки.
Показываю на двор. Там уже, кстати, темнеет, становится прохладнее, и потому работа идёт лучше. Несколько раз снимаю пробу с продукта – тот исправно вспыхивает каждый раз, когда я подношу тряпицу к огню. Неплохо. Даже очень неплохо! А перегнали всего полторы больших бочки, примерно пятьсот литров кислого испорченного вина. Может, чуть больше, может, меньше, получив взамен уже пятьдесят литров самогона. Жаль, попахивает уж слишком вонюче… Твою ж мать! Хвала Высочайшему, что я говорю это про себя!
– Мама, найдёшь пару ненужных тряпок?
– Каких, сынок?
Показываю руками размер. Матушка кивает, уходит за ними, а я спешу в кузницу: древесного угля в наличии мешок. Должно хватить. Возвращаюсь, неся реагент на собственном горбу, быстро дроблю куски на мелкие кусочки прихваченным оттуда же молотком, и когда доса Аруанн приходит с тканью, на один кусок высыпаю уголь, вторым накрываю. Затем беру бочонок с продуктом, зачёрпываю оттуда полный кувшин жидкости, показываю маме:
– Чувствуешь, как пахнет?
Она кривится, а я подмигиваю:
– Сейчас увидишь одно маленькое чудо… Помоги ка мне…
Вдвоём мы натягиваем над чистым бочонком мой импровизированный фильтр, и я выливаю в него кувшин. Жидкость медленно сочится, а запах исчезает… Практически полностью! Это из какого же дерева делается такой замечательный адсорбер?! В очищенный продукт сую тряпочку, подношу к огню – вспыхивает ну просто очень здорово. Принюхиваюсь к нему – нет. Мой нос меня не обманывает! Получилось великолепно! Зову к себе одного из мужчин, таскающих вино, тыкаю в грудь пальцем:
– Видел?
– Видел, сьере Атти.
– Вот так всё готовое сгущённое вино пропустите через эти тряпки. И уголь из них не выкидывать!
Мужчина кивает. Потом спрашивает:
– Сейчас начинать цедить?
– Как закончите работу. И учти – проверю лично.
Он опять кивает:
– А сколько нам надо этого сгущённого вина?
– Сколько на телегу влезет. И лошадь увезти сможет.
Мужчина опять кивает. И опять спрашивает:
– А…
– Ещё одно 'а' – пойдёшь к столбу. Всё объясню потом. Пока же знай сам, и скажи остальным – от того, как поработаем и сколько сделаем, зависит моя и ваша дальнейшая жизнь. Считайте, что для себя стараетесь. Если всё будет нормально – получите по десять диби!
– Понял, сьере Атти. Всё сделаем в лучшем виде!
Торопливо кланяется. Убегает во двор за дровами. Спустя минуту возвращается с громадной охапкой и криком:
– Сьере Атти пообещал, когда вернётся из города, каждому, кто здесь работает, по десять диби!
…Что за… Ишь, как засуетились, зашевелились! Прямо всё горит в руках!
– Э-э-э! Только не испортите – всё должно быть нормальным, качественным!
– Не волнуйтесь, сьере Атти! Мы понимаем!..
Выходим с досой Аруанн на улицу, где нас обдаёт свежим ветерком. На кухне из-за раскочегаренного на совесть очага дышать нечем. Проходим с матушкой на стену, и я задумчиво любуюсь на светящуюся в темноте ленту Парда, протекающую через долину окружённую зубцами гор. Над вершинами плывут обе сиреневые луны, и сияющее скопление звёзд центра Галактики, отсюда кажущееся огромным светящимся шаром. Где там, на другой стороне, моя родина, моя Империя. И я верю, что в один прекрасный миг будет тот самый шаг с трапа на землю, и я скажу:
– Вот я и дома…
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4