Тьма еще стояла над миром, и Звезды заливали Калгаш потоками адского света, когда Сиферра 89-я выбралась из разоренной обсерватории. Но на востоке уже занималась розовая заря – первый, вселяющий надежду знак, что солнца вернутся на небо.

Сиферра стояла на газоне перед обсерваторией, широко расставив ноги, откинув голову, и дышала, глубоко втягивая воздух в легкие.

Разум ее безмолвствовал. Она не знала, сколько часов прошло с тех пор, как небо почернело и Звезды ударили в мозг, словно рев миллионов труб. Всю ночь она, как в тумане, блуждала по коридорам обсерватории, не в силах найти выход, отбиваясь от сумасшедших, бросавшихся на нее со всех сторон. Ей не приходило в голову, что она тоже сумасшедшая. В ее мозгу осталось одно стремление: выжить. И она била по рукам, которые ее хватали, отражала удары дубинок такой же дубинкой, которую отняла у одного из упавших, увертывалась от вопящих маньяков, которые, взявшись за руки по шесть-восемь человек, носились по коридорам, топча всех, кто попадался на пути.

Ей казалось, что в обсерватории буйствует миллионная толпа. Куда ни поверни – везде обезумевшие рожи, выпученные глаза, разинутые рты, высунутые языки, пальцы, скрюченные, как когти. Они крушили все. Сиферра давно потеряла и Бинея, и Теремона. Ей смутно вспоминался Атор, окруженный десятком-другим орущих громил – его пышная белая грива возвышалась над ними, а потом его сбросили вниз, и он пропал из виду.

Больше Сиферра ничего не могла вспомнить толком. Все затмение она металась туда-сюда, словно крыса в лабиринте. Она не знала плана обсерватории, но ей не так уж трудно было бы найти выход, будь она в здравом уме. Теперь же, когда Звезды неумолимо сверкали из каждого окна, ее мозг словно долбили ледорубом. Она не могла думать. Не могла думать. Не могла думать. Могла только бегать взад-вперед, отпихивать от себя злобных идиотов, прокладывать дорогу сквозь тесные группы оборванцев, отчаянно и безуспешно разыскивая один из выходов. Так оно и шло час за часом, словно в бесконечном сне.

И вот она, наконец, выбралась наружу. Она не знала, как ей это удалось. Перед ней вдруг оказалась дверь – в конце коридора, по которому она определенно пробегала уже тысячу раз. Сиферра толкнула дверь, та поддалась, в лицо ударила холодная струя воздуха, и Сиферра вышла.

Город горел. Она видела вдалеке зарево, яростный красный отсвет на темном небе.

Со всех сторон слышались вопли, рыдания, дикий смех.

Чуть пониже на склоне какие-то мужчины зачем-то валили дерево – тянули за ветки, напрягались, выдирали его с корнями из земли голыми руками. Сиферра не могла понять, зачем они это делают – они, должно быть, тоже.

Другие мужчины переворачивали машины на стоянке у обсерватории. Сиферра спросила себя, нет ли там и ее машины, но вспомнить не смогла. Она вообще почти ничего не помнила. Даже собственное имя далось ей с трудом.

– Сиферра, – сказала она вслух. – Сиферра 89-я.

Сиферра 89-я.

Ей нравилось, как оно звучит. Это было хорошее имя. Так звали ее мать – а может быть, бабушку. Она не знала хорошенько.

– Сиферра 89-я, – снова сказала она. – Я – Сиферра 89-я.

Она попыталась вспомнить свой адрес. Бесполезно – мешанина каких-то цифр.

– Посмотри на Звезды! – завопила какая-то женщина, проносясь мимо. – Посмотри на Звезды и умри!

– Нет, – спокойно ответила Сиферра. – Зачем же мне умирать?

Однако на Звезды все же посмотрела. Теперь она к ним почти уже привыкла. Они были как яркие – очень яркие – огоньки, так густо посаженные, что как будто сливались, образуя единую блестящую ткань, вроде сияющего плаща, наброшенного на небо. Посмотрев на них чуть дольше двух секунд, Сиферра как будто стала различать отдельные светлые точки, ярче тех, что их окружали, мерцающие со странной силой. Но дольше пяти-шести секунд смотреть на них она не могла: мощь этого мерцающего огня одолевала ее, по коже головы бежали мурашки, лицо начинало гореть – приходилось опускать голову и тереть точку между глаз, где вспыхивала острая, злая боль.

Она пересекла стоянку, не обращая внимания на шедший вокруг разгром, и вышла на дорогу, идущую вдоль по склону Обсерваторией Горы. Какой-то участок ее мозга, еще продолжавший действовать, подсказал ей, что это дорога в университетский городок. Впереди виднелись корпуса университета – те, что повыше.

Там и сям из крыш вырывалось пламя. Горела колокольня, горел театр, горел Студенческий архив.

Надо спасти таблички, сказал в голове у Сиферры голос, в котором она узнала ивой собственный.

Таблички? Какие таблички?

Таблички из Томбо.

Ну да. Конечно. Она ведь археолог, верно? Да-да. Археологи занимаются тем, что откапывают разные древние предметы. Как она делала недавно на том месте… на Сагимоте? На Бекликане? Как-то похоже. И нашла там таблички с доисторическими текстами. Древние таблички. Большая археологическая редкость. Очень ценные. То место называлось Томбо.

Ну как ты? – спросила она себя.

И ответила: Прекрасно.

Сиферра улыбнулась. С каждой минутой ей становилось лучше. Это розовая заря на востоке приносит мне исцеление, думалось ей. Приближалось утро: солнце, Онос, готовилось взойти на небо. К его восходу Звезды стали не такими яркими, не такими страшными. Они быстро бледнели. Те, что на востоке, уже уступили растущей силе Оноса. Даже на другой половине неба, где еще царила Тьма и Звезды кишели, словно мальки в пруду, они уже понемногу теряли свой грозный блеск. Теперь Сиферра могла смотреть на небо по несколько секунд, не ощущая болезненной пульсации в голове. Разум ее прояснялся. Она вспомнила, где живет, где работает и что делала в предыдущий вечер.

Она была в обсерватории у своих друзей, астрономов, которые предсказали затмение…

Затмение…

Вот что она там делала. Дожидалась затмения. Тьмы.

Звезд.

И Огня. Так все и случилось, словно по расписанию. Весь мир горел, как было уже столько раз – не от руки богов, не от Звезд, а подожженный обыкновенными мужчинами и женщинами, пораженными звездным безумием и в панике добывавшими себе привычный свет любой ценой.

Но Сиферра оставалась спокойной, несмотря на хаос вокруг. Ее пошатнувшийся, почти совершенно притупившийся разум неспособен был охватить размеры катастрофы, вызванной Тьмой. Она все шла и шла по дороге, мимо главной площади университета, наблюдая ужасающий разгром и опустошение, но не чувствуя ни шока, ни сожалений об утраченном, ни страха перед трудными временами, ожидающими впереди. Ее ум еще недостаточно оправился для подобных чувств. Она лишь наблюдала – спокойно и отстранение. Она знала, что вон то горящее здание – это университетская библиотека, в создании которой она принимала участие. Но пожар не вызвал в ней никаких эмоций. Она будто бы шла по месту, где две тысячи лет назад стоял город, чья гибель давно уже стала достоянием истории. Ей бы и в голову не пришло плакать на руинах двухтысячелетней давности – не тянуло ее плакать и сейчас, когда вокруг горел университет.

Идя знакомой дорогой, она оказалась в середине городка. Некоторые корпуса горели, но некоторые остались нетронутыми. Сиферра, словно лунатик, свернула налево у административного корпуса, направо у спортивного зала, снова направо у математического факультета и между геологическим и антропологическим прошла к своему родному археологическому корпусу. Входная дверь была открыта. Сиферра вошла.

Здание казалось почти нетронутым. Кое-какие витрины в вестибюле были разбиты, но не грабителями – все экспонаты остались на месте. Дверь лифта болталась, сорванная с петель. Доска объявлений валялась на полу – но больше как будто ничего не пострадало. В здании было тихо и пусто.

Кабинет Сиферры находился на третьем этаже. На лестничной площадке она наткнулась на тело старика, лежавшего лицом вверх.

– Кажется, я тебя знаю, – сказала Сиферра. – Как тебя зовут? – Он не ответил. – Ты мертвый? Скажи только – да или нет. – Старик лежал с открытыми глазами, но в них не было света. Сиферра дотронулась пальцем до его щеки. – Мадрин, вот как тебя зовут. Или звали. Впрочем, ты и так был очень старый. – Она пожала плечами и снова стала подниматься по лестнице.

Дверь в ее кабинет стояла открытой. Внутри был человек.

Тоже знакомый – но живой. Он возился у картотеки, присев на корточки. Крепкий, широкогрудый мужчина с мускулистыми руками и тяжелыми широкими скулами. Лицо его лоснилось от пота, а глаза лихорадочно блестели.

– Сиферра? Ты здесь?

– Я пришла за табличками, – сказала она. – Они очень ценные. Их надо сохранить.

Он поднялся на ноги и сделал к ней несколько неверных шагов.

– Таблички? Но ведь они пропали, Сиферра! Их украли Апостолы, помнишь?

– Пропали?

– Да. Как и ты. Ты сошла с ума, да? У тебя пустые глаза. Никого нет дома. Уж я вижу. Ты даже не знаешь, кто я такой.

– Ты Балик, – неожиданно сказала она.

– Помнишь, значит.

– Да, Балик. А Мадрин лежит на лестнице. Он мертвый, знаешь?

– Неудивительно, – пожал плечами Балик. – Мы все скоро будем мертвы. Весь мир спятил. Да что с тобой говорить. Ты тоже сумасшедшая. – У Балика дрожали губы и руки. У него вырвался странный смешок, и он сжал челюсти, чтобы его подавить. – Я здесь пробыл всю Тьму. Работал допоздна, а потом свет начал гаснуть – о, Бог мой. Звезды, Звезды. Я глянул на них только раз. А потом залез под стол и сидел там, пока все не кончилось. – Он подошел к окну. – Онос восходит. Худшее позади. Должно быть, вокруг все горит, Сиферра?

– Я пришла за табличками, – снова сказала она.

– Их нет, – медленно и внятно произнес Балик. – Понимаешь? Нет. Их украли.

– Тогда я возьму схемы, которые мы начертили.

Надо сохранить знания.

– Совсем свихнулась, да? Где ты была, в обсерватории? Оттуда хороший вид на Звезды, да? – он снова хохотнул и пошел к ней через комнату. Сиферра скривилась, почуяв запах его пота – тяжелый, резкий и противный. От него пахло так, словно он неделю не мылся. А выглядел он так, словно месяц не спал. – Иди сюда, – сказал он, когда она попятилась. – Я тебе ничего не сделаю.

– Мне нужны схемы, Балик.

– Конечно. Я дам тебе схемы. И фотографии, и все остальное. Но не сейчас, а потом. Иди сюда, Сиферра.

Он схватил ее и притянул к себе. Его руки шарили по ее груди, колючая щека прижалась к ее лицу. Пахло от него невыносимо. Сиферра пришла в ярость. Как он смеет так ее трогать? Она оттолкнула его.

– Не надо так, Сиферра! Иди ко мне. Будь умницей. Похоже, мы с тобой одни остались на свете. Будем жить в лесу, охотиться на мелких зверюшек да собирать орехи и ягоды. Станем охотниками и собирателями, а потом изобретем земледелие. – Он смеялся. В странном предутреннем освещении его глаза казались желтыми, и лицо тоже. Он снова жадно сгреб ее – одна рука стиснула грудь, другая скользнула по спине вниз. Уткнувшись лицом в шею Сиферры, он шумно нюхал ее, словно зверь. Он назойливо, гнусно прижимался к ней бедрами. И толкал ее куда-то в угол.

Сиферра вдруг вспомнила, что до сих пор держит в руке дубинку, подобранную ночью в обсерватории. Она размахнулась и сильно ударила Балика сбоку по челюсти. Голова его мотнулась назад, зубы лязгнули.

Он выпустил ее и отступил на несколько шагов, вытаращив глаза от удивления и боли. Он прокусил себе губу, и кровь стекала по подбородку.

– Эй, сука! Ты чего меня бьешь?

– Ты меня трогал.

– Ясное дело, трогал! И давно пора. – Он потер ушибленное место. – Слушай, Сиферра, положи свою палку и не смотри на меня так. Я твой друг. Твой союзник. Мир теперь превратился в джунгли, и нас только двое. Мы нужны друг другу. Теперь в одиночку не проживешь. Слишком рискованно.

И он опять подался к ней с протянутыми руками.

Она снова ударила его.

На этот раз она замахнулась как следует и стукнула его по скуле. Раздался резкий звук удара, и Балика качнуло вбок. Искоса, в полном изумлении глядя на Сиферру, он отступил, но удержался на ногах. Она ударила его в третий раз, повыше уха, описав дубинкой широкую дугу и опустив ее изо всей силы. Когда он упал, Сиферра еще раз ударила его в то же место и ощутила под дубинкой мягкое. Балик закрыл глаза, испустил странный тихий звук, словно лопнувший воздушный шарик, выпускающий воздух, и осел в углу, вывернув шею.

– Никогда меня больше так не трогай, – сказала Сиферра, ткнув его дубинкой. Балик не ответил и не шелохнулся.

Он перестал ее занимать.

Теперь таблички, подумала она, вновь обретя восхитительный покой.

Нет. Балик сказал, что таблички пропали. Украдены. Теперь она вспомнила: так и было. Они исчезли как раз перед затмением. Ну что ж, тогда схемы. Красивые чертежи холма Томбо, выполненные ею и Баликом. Каменные стены и прослойки пепла у их основания. Древние пожары, точно такие же, как тот, что бушует сейчас над Саро.

Где же они?

Конечно же, здесь. В своем шкафу, как и положено.

Сиферра вынула лист пергаментной бумаги, скатала его в трубочку, сунула под мышку. Потом вспомнила об упавшем и взглянула на него. Балик по-прежнему не шевелился и, похоже, не собирался этого делать.

В дверь и вниз по лестнице. Мадрин все так же недвижимо лежал на площадке. Сиферра обошла его и спустилась вниз.

Снаружи уже почти совсем рассвело. Онос поднимался, и Звезды бледнели на его фоне. Воздух стал свежее и чище, хотя утренний ветерок был по-прежнему насыщен гарью. Несколько мужчин били окна в математическом корпусе. Увидев Сиферру, они что-то хрипло и бессвязно заорали ей, а двое бросились к ней.

У Сиферры еще болела грудь, намятая Баликом. Ей не хотелось, чтобы ее опять трогали. Она повернулась и побежала за археологический, в кусты, через лужайку, и оказалась перед серым зданием, в котором узнала факультет ботаники. Позади был небольшой ботанический сад, а за ним, на горке, опытный дендрарий, примыкавший к лесу, окружавшему университет.

Сиферра оглянулась, и ей показалось, что мужчины еще гонятся за ней. Она рванулась вперед и с легкостью перескочила через низкую изгородь ботанического сада.

Человек, сидевший за рулем мотокосилки, помахал ей. На нем была оливково-коричневая форма университетского садовника, и он методически косил кустарник, сея разрушение в центре сада. На лице у него застыла ухмылка.

Сиферра обошла его стороной. Отсюда было недалеко до дендрария. Что там они, еще гонятся за ней? Не надо оглядываться – так только время теряешь. Беги, беги и беги – лучше ничего не придумаешь. Длинные сильные ноги легко несли Сиферру между аккуратными рядами саженцев. Она бежала ровно. Хорошо так бежать. Беги. Беги.

Потом начались заросли ежевики и терновника, густо переплетенные между собой. Сиферра, не задумываясь, нырнула в них, зная, что туда за ней никто не последует. Ветки царапали ей лицо, рвали одежду. Продираясь сквозь кусты, она потеряла свой рулон со схемой и вынырнула с другой стороны уже без него.

Ну и пусть, подумала она. Зачем он мне теперь.

Ей надо было отдохнуть. Задыхающаяся, обессиленная, она перескочила через ручеек на краю дендрария и упала на прохладный зеленый мох. Никто за ней не гнался. Она была одна.

Она посмотрела вверх сквозь листву. Золотой свет Оноса заливал небо. Звезд больше не было видно. Ночь кончилась наконец, а с ней и кошмары.

Нет, подумала Сиферра. Кошмар только начинается.

Ее захлестнула волна шока и тошноты. Странное оцепенение, всю ночь сковывавшее ее мозг, стало проходить. После многочасовой отрешенности она вновь начинала проникать в смысл вещей, связывать одно событие с другим и понимать их значение. Ей вспомнились развалины университета и пламя над городом. Повсюду орды безумцев, хаос, опустошение.

Балик. Гнусная ухмылка, с которой он ее лапал. И полный изумления взгляд, когда она ударила его.

Я только что убила человека, в ужасе и недоумении подумала Сиферра. Я. Убила человека. Как я могла?

Ее охватила дрожь. Жуткое воспоминание жгло ее: звук удара, Балик отступает, еще удары, кровь, его вывернутая шея. Человек, с которым она полтора года терпеливо раскапывала руины Беклимота, пал, словно скотина на бойне, сокрушенный ее рукой. А полнейшее спокойствие, с которым она стояла потом над ним, довольная, что он больше к ней не пристает, было, пожалуй, страшнее всего.

Но Сиферра сказала себе, что тот, кого она убила, был не Балик, а сумасшедший в обличье Балика – он глядел дикими глазами и пускал слюни, хватая и тиская ее. И она, орудовавшая дубинкой, была не Сиферрой, а призраком Сиферры. Сиферрой во сне, бредущей, словно лунатик, через ужасы рассвета.

Теперь разум возвращается к ней. Она вспомнит всю последовательность ночных событий. Когда погиб не только Балик – она не позволит себе чувствовать вину за его смерть – но и вся цивилизация.

Вдали, в университетском городке, слышались голоса. Грубые, зверские – голоса тех, чей разум загублен Звездами и больше уж не вернется. Сиферра пошарила рядом в поисках дубинки. Может, она и ее потеряла в своем отчаянном бегстве через дендрарий? Нет, вот она. Сиферра стиснула ее в руке и поднялась.

Лес манил к себе, и она бросилась в его прохладные темные кущи.

И бежала, пока не кончились силы.

Что еще остается делать? Только бежать. Бежать. Бежать.